Синдром

— Вы упомянули о каком-то убийстве?

Она кивнула:

— Да, Никки застрелила какого-то старика инвалида. А через некоторое время покончила с собой.

Шапиро потянулся через стол к папке с историей болезни Макбрайда и стал медленно просматривать страницы. Через некоторое время он взглянул на Льюиса и сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с вашим доктором. — Гости переглянулись. — Это возможно устроить?

— Не знаю. — Эйдриен припомнила скованную улыбку Шоу и его просьбу сообщить бывшему церэушнику, что она узнала о нем из телепередачи.

Старик улыбнулся несколько застенчиво и объяснил:

— Мне просто нужно убедиться, что вы действительно те, за кого себя выдаете. И что с вами на самом деле случились все эти ужасные вещи.

— У вас есть история болезни, — попыталась возразить Эйдриен.

— История болезни, — с усмешкой повторил Шапиро. — Мы только что говорили о том, как создают поддельных людей, а вы удивляетесь, что я хочу убедиться в достоверности каких-то бумажек?

Взвесив все «за» и «против», Эйдриен решила, что разговор с Шапиро вряд ли повредит Рею Шоу. И займет это всего минутку: старику нужно лишь убедиться, что они ничего не выдумали.

Ученый звонил по сотовому телефону и разговаривал на кухне. Из-за стены доносился его мягкий голос, но разобрать слов гости не смогли. Старик вернулся в гостиную через пару минут и присел рядом.

— Ну и?… — не утерпел Макбрайд. — Что он сказал?

Хозяин покачал головой:

— Нам не удалось поговорить.

— Как же так?

— Я разговаривал с его женой.

Шапиро выглядел подавленным, гости переглянулись, и Эйдриен спросила:

— И что сказала жена мистера Шоу?

— Она очень расстроена: ее мужа прошлой ночью сбила машина. Он как раз выходил из клиники, когда все произошло. Полиция разыскивает водителя.

Макбрайд почувствовал, что теряет сознание. Внутри все оборвалось, словно он летел в самолете и тот попал в воздушную яму.

— Он поправится?

Шоу поднял на Льюиса взгляд и ответил:

— Нет.

Глава 35

Макбрайд подкинул в печь дров, а состарившийся ученый тем временем готовил обед на троих: простую трапезу из жасминового риса и овощей со своего огорода, к которой, правда, присовокупил бутылочку «Старой красной лозы». Пища была аппетитной. Пока ели, Шапиро поведал гнусную историю программы по исследованию «управления сознанием».

— Большинство считало ее ответом на то, что коммунисты делали в Центральной Европе и Корее. Помните, они провели показательный судебный процесс с участием одного польского священника? Тогда еще много болтали о «промывании мозгов»? Но, по правде говоря, Программа началась задолго до этого.

— Программа? — переспросила Эйдриен, вспомнив сайт, который часто посещала сестра.

Шапиро нахмурился:

— Так мы сами называли этот проект. Программа началась в Европе, во время Второй мировой войны, когда Управление стратегических служб искало «сыворотку правды» — наркотик, который можно использовать на допросах.

Налив бокал вина, ученый объяснил, что в послевоенные годы проект расширился — стали поступать деньги из недавно созданного ЦРУ. К 1955 году проводилось уже более 125 экспериментальных программ в лучших университетах страны и кое-каких тюрьмах. Отдельно велись исследования в учреждениях для душевнобольных и над «неподозревающими добровольцами».

— Что это означает? — поинтересовался Макбрайд.

— Мы устанавливали скрытые камеры в публичных домах, пробовали препараты на отбросах общества без их ведома, — ответил Шапиро. — Использовали для своих целей наркоманов, гомосексуалистов, коммунистов, извращенцев и всякое хулиганье. — Он умолк и, улыбнувшись, добавил: — Либералов и фанатов «Доджеров».

Затем Шапиро снова посерьезнел и продолжил, объяснив, что в условиях «вечной мерзлоты» «холодной войны» всех девиантных личностей считали законной добычей спецслужб.

— Нам не требовалось официального разрешения, — подчеркнул Шапиро, — потому что исследования засекретили. Они проводились в «интересах национальной безопасности», и, значит, на них не распространялись обычные ограничения.

— Чтобы легко спрятать концы в воду? — предположила Эйдриен.

— Ничего не приходилось прятать — исследования и так велись в обстановке полнейшей тайны. И хотя у некоторых из нас и возникали этические соображения по поводу тестирования лекарств на не подозревающих ни о чем людях, эти соображения казались малозначимыми, когда ты чувствовал, что имеешь дело с врагом.

— Я думал, врагом считался Советский Союз, — заметил Макбрайд.

— Конечно. Но «холодная война» велась не только на внешнем фронте, но и на внутреннем. Это была война за «Американский путь», который, могу вас заверить, не включал в себя в те времена ни геев, ни психов, ни наркоманов. Их легко отдавали на расправу.

— О каких исследованиях вы вообще говорите? — спросил Льюис.

Старик замялся и пожал плечами.

— Что ж, — пробормотал он, обращаясь не столько к гостям, сколько к себе, — вряд ли это является секретом в наши дни… Двадцать лет назад уже проходили парламентские слушания и судебные процессы на эту тему, написано много книг…

— Верно. Так что это были за исследования?

— Мы изучали гипноз, телепатию и управление психикой. Еще, пожалуй, назову дистанционное наблюдение. Занимались и психологической обработкой объектов с использованием условных рефлексов: унижения и боли.

— Унижения и боли? — потрясенно повторила Эйдриен, не в силах поверить своим ушам.

— Да, этими физиологическими факторами — как усилить их в психике испытуемого, закрепить и использовать. Более того, мы научились замерять их, — добавил Шапиро. — Только эксперименты с болью оказались не слишком полезны.

— Почему? — поинтересовался Макбрайд.

Ученый вздохнул:

— Кое-какие сложности с подбором персонала. Видите ли, специалисты, которые дорожили своей репутацией, отказывались иметь с нами дело. А те, кто соглашался, не оправдывали ожиданий в плане объективности.

Льюис удивленно хмыкнул:

— Как же так?

— Постепенно исследования перешли за ту тонкую грань, которая отличает науку от садизма. Так же как эксперименты с наркотиками стали мешаться с сексом. Откровенно говоря, Программа в целом оказалась связана с использованием сексуальных импульсов, что наложило отпечаток на результаты.

— Вы упомянули об «управлении психикой», — подсказала Эйдриен.

Шапиро поерзал на подушке — ему был явно неприятен этот разговор.

— Да.

— Расскажите вкратце.

Отставной церэушник некоторое время помолчал, а потом все же ответил:

— Мы изучали способы управления психикой, производя опыты, в ходе которых испытуемый получал большую дозу какого-нибудь психоделического препарата и помещался в темную герметичную среду. Затем на него воздействовали с помощью многократно повторяющихся записей с определенной информацией. Предполагался терминальный исход эксперимента.

— Вы сказали, в герметичную среду? — переспросила Эйдриен.

— Да, мы использовали металлические ящики. Наподобие тех, в которых хранят покойников в моргах, — пояснил Шапиро.

Макбрайд раскрыл рот, одновременно формулируя в уме следующий вопрос:

— А что вы имели в виду под терминальным исходом?

— Никто не умер, — заверил Шапиро, — однако считали, что испытуемые уже не поправятся. Так в большинстве случаев и происходило.

— И что же…

— Шестьсот миллиграммов ЛСД ежедневно, — сказал ученый. — От двух до шести месяцев в полной темноте.

Ни один из гостей не проронил ни слова. Наконец Эйдриен обрела дар речи и прошептала:

— Как вы могли?

Шапиро взглянул ей в глаза и намеренно исказил смысл вопроса:

— Насколько я помню, мы вставляли испытуемым катетеры, и питание они получали внутривенно.

— Господи, — тихо проговорил Льюис.

— Вам налить? — предложил хозяин.

Эйдриен поежилась и отвернулась, Макбрайд покачал головой. Шапиро смежил веки и некоторое время просто сидел, вкушая прелесть момента: потрескивающий в очаге огонь и вкус «Старой красной лозы». Когда через некоторое время старик открыл глаза и заговорил, гостям стало неуютно. Переход оказался столь резок, что Эйдриен вспомнила о хищных птицах — орлах или ястребах, с их пристальным и жестоким взглядом.

— Догадываюсь, о чем вы думаете, — проговорил хозяин дома.

— Полагаете?

— Вы считаете меня военным преступником.

Фраза потонула в мертвой тишине — никто и не подумал возразить.

— Что ж, — заключил Шапиро, — думаю, вам стоило бы там побывать. — Он пригубил вино и взглянул на собеседников. — Теперь легко осуждать то, чем мы занимались тогда. Трудно в это поверить, но намерения людей, создававших Программу, были чисты как первый снег.

Глаза Эйдриен округлились, и бывший разведчик продолжил:

— Те люди знали, на что способны Гитлер и ему подобные. Поэтому они готовились фанатично защищать свободу. Знаю, звучит банально — разговоры о свободе всегда кажутся банальными, — но я сказал правду. — Ученый-разведчик умолк и, опершись левой рукой о пол, с неожиданной для его возраста ловкостью вскочил на ноги. Пройдя к печи в противоположном углу комнаты, он открыл дверцу, помешал кочергой угли и подкинул свежее полено. И снова обернулся к гостям: — Изначально Программу разработали, чтобы выявлять и устранять таких, как Гитлер и Сталин, не допускать их прихода к власти.

— То есть в рамках Программы выращивали наемных убийц? — предположил Макбрайд.

Старик пожал плечами:

— Отчасти. Идея заключалась в том, чтобы создать агентов с контролируемым поведением, готовых пойти на задание, даже если его исход противоречит инстинкту самосохранения.

— А это как понимать? — спросил Льюис.

— Полагаю, что агентам внушали не бояться смерти, — предположила Эйдриен.

Шапиро едва заметно склонил голову, неохотно соглашаясь.

— Выживание агента не являлось для нас решающим фактором. Если агент выживает и пойман, то возникают проблемы. А людям так или иначе свойственно попадать в ловушки… Не в первый и не во второй раз, но рано или поздно это происходит.

Гости взглянули на хозяина дома.

— Предположим, ружье даст осечку, — объяснил Шапиро. — Или полицейские неожиданно заинтересуются безобидными на первый взгляд вещами — так ведь тоже происходит. И скоро вы узнаёте, что ваш человек подвешен за ноги в подвале министерства безопасности какой-нибудь страны и все норовят задать ему вопросы. Вот поэтому мы довольно активно разрабатывали способы создания особых агентов…

— Попробую угадать, — вызвался Макбрайд. — Вы сводили их с ума?

Шапиро направлялся к столу, будто взвешивая эту формулировку. Он устроился на подушках и ответил:

— Нет. Если бы мы сводили агентов с ума, они оказались бы не в состоянии функционировать. Мы потратили годы и довольно крупные суммы денег на изучение дифферентной амнезии и способов расщепления личности[44]. И в конце концов нашли оптимальное решение: воспоминания-ширмы[45]. Впрочем, даже с ними возникали проблемы. У агентов наблюдалась тенденция к дестабилизации личности, и поэтому требовался психотерапевт, осуществлявший постоянную подпитку информацией.

Эйдриен взглянула на Макбрайда, затем обратила озадаченный взгляд на Шапиро.

— Что такое воспоминание-ширма? — поинтересовалась она.

Ученый задумался.

— Это ложные воспоминания, смехотворные уже в своей основе. Любой, кто будет настаивать на их истинности, сам себя дискредитирует.

— Вы не могли бы пояснить на примере? — попросил Макбрайд.

— Меня похитили пришельцы и отвезли на подземную базу в Антарктике, — проговорил ученый.

— В детстве меня истязали сатанисты, — добавила Эйдриен.

— Точно, — сказал Шапиро. — Говорящий — а в нашем случае убийца — моментально становится в глазах слушателей «тихо помешанным». Что, как вы можете себе представить, выглядит убедительно для каждого.

— Убедительно? — бросила ему в лицо Эйдриен. — Вы говорите о человеческих жизнях. Вы говорите о моей сестре!

Старика потрясла неожиданная вспышка гнева со стороны гостьи.

— Я говорю гипотетически. А кроме того, Программа вряд ли имеет какое-то отношение к вашей сестре, если только она не гораздо старше вас.

— Как вы смеете такое утверждать? — возмутилась Эйдриен. — Вы же видели имплантат.

— Нас перестали финансировать лет тридцать назад. К тому времени подавляющее число проектов переместилось за границу. Шестидесятые, что вы хотите! Каждый, кому не лень, проводил собственные эксперименты по управлению рассудком.

Неожиданно для себя Лью улыбнулся:

— Вы сказали, исследования переместились за границу?

— Большая часть работ проводилась в университетах и исследовательских институтах. Финансирование шло через фонды и учреждения, которым мы могли доверять. Когда агентством пристально заинтересовались конгресс и журналисты, некоторые особенно секретные проекты пришлось переместить за рубеж. К тому времени когда комиссия Рокфеллера приступила к расследованиям, вся деятельность оказалась прикрыта, а я ушел в отставку.

Какое-то время все молча сидели, глядя на блики огня. Наконец Макбрайд откашлялся.

— А как же я? — спросил он. — Откуда взялся имплантат?

Шпион в отставке покачал головой.

— А моя сестра! — настаивала Эйдриен — Как насчет нее?

Шапиро развел руками:

— Вы говорите не с тем человеком. Повторяю, я — динозавр в этой области.

— Нет, думаю, я разговариваю с человеком, который не хочет принять факты. Даже когда они лежат у него перед носом. Вы видели историю болезни, видели имплантат.

— Я видел фотографию.

— Считаете, что мы все выдумали? — поинтересовался Льюис.

— Нет, — уступил ученый.

— Тогда почему не хотите признать очевидное? Ведь ясно, что Программа не закрыта, — настаивала Эйдриен. — ЦРУ…

— ЦРУ не имеет к этому никакого отношения. — Шапиро медленно покачал головой. — Поверьте мне: если бы в проекте было замешано Управление, я бы знал.

Макбрайд пытался понять.

— Тогда кто же всем этим занимается?

— Франкенштейн, — ответил Шапиро.

Гости переглянулись, полагая, что неверно расслышали последнюю реплику хозяина дома.

— Простите, кто?

— Франкенштейн. — Старый ученый прикончил второй бокал вина и откинулся на подушки. На его губах блуждала отчужденная улыбка. — Агент или организация, не контролирующаяся извне.

— И?… — Эйдриен посмотрела на Шапиро, побуждая его закончить мысль.

— Это просто мои догадки, — признался он. — Судя по фотографии, я бы сказал, что Программу приватизировали.

— То есть как — приватизировали? — не понял Льюис.

— Значит, она оказалась в руках владельца из частного сектора. Или того, кто перешел работать в частный сектор. Иными словами, некто продолжил исследования уже самостоятельно — без помощи ЦРУ.

— Кто это может быть? — спросила Эйдриен.

Шапиро пожал плечами:

— Не имею представления.

— На такой проект требуется немало средств, — размышлял вслух Макбрайд.

Бывший разведчик кивнул:

— Да, не один миллион. А с другой стороны — на что не требуется денег?

— Как же им удается держать исследования в тайне? — удивилась гостья.

Старик немного поразмыслил.

— Вполне осуществимо, если разместиться в оффшорной зоне. Это должно быть что-нибудь небольшое, вроде клиники, где анонимность пациента имеет первоочередную значимость. — Ученый задумался. — Знаете, а ведь над Программой работают уже тридцать лет. Бог ты мой!

— Вы сказали, что поместили бы исследования в клинические условия? — ухватилась за мысль Эйдриен.

— Да.

Она подалась вперед:

— Тогда скажите, вы когда-нибудь слышали о клинике Прудхомма?

Шапиро насупился, подумал и покачал головой:

— Не припомню.

Эйдриен обернулась к своему спутнику, который смотрел на нее с немым вопросом, не понимая, к чему она клонит.

— А ты?

Вопрос застал Макбрайда врасплох.

— Что? Слышал ли я о клинике? — Льюис представления не имел о том, что за игру затеяла Эйдриен, однако, поняв, что она настроена решительно, покопался в памяти. — В Луизиане есть шеф-повар с похожей фамилией, но не думаю, что он здесь как-то замешан. — После недолгой паузы Лью спросил: — И где эта клиника Прудхомма?

Эйдриен проигнорировала вопрос и снова обратилась к Шапиро:

— Вы все время упоминаете о какой-то Программе, и… — Она остановилась и вздохнула, собираясь с мыслями. — Несколько дней назад, перед тем как Лью удалили имплантат, я застала его за компьютером своей сестры. Он зашел на какой-то очень странный сайт: «programm. org».

— И что?

— Льюис находился в трансе — полностью отключился. Он не реагировал ни на что, кроме сайта, который оказался интерактивным: на экране появлялись вопросы, а Лью набирал на клавиатуре ответы. Один из вопросов звучал так: «Где ты находишься?»

— Что ж, интересно, — заметил Шапиро, — только я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

— А клоню я к тому, — ответила Эйдриен, — что на следующую ночь нас попытались убить. Открыли газ, и дом взорвался. А ведь до этого никто не знал, где мы находимся. Из этого я делаю вывод, что адрес им дал Лью — когда торчал на той проклятой веб-странице.

— Вам удалось что-нибудь выяснить о сайте?

— У меня есть друг, в компьютерах он настоящая голова. Так вот, он кое-что узнал, — продолжила Эйдриен.

— И что именно? — поинтересовался Шапиро.

— Страничка создана в некой клинике Прудхомма, которая находится в одном швейцарском городке.

Бывший церэушник покачал головой и пожал плечами:

— Первый раз о ней слышу.

Эйдриен откашлялась.

— Есть еще кое-что, о чем я пока не рассказывала. — Она обернулась к Макбрайду: — Сестра кого-то убила.

— Что?!

— Она прикончила какого-то человека во Флориде.

Глаза Шапиро округлились. Эйдриен продолжала:

— Ее жертвой оказался старик в инвалидном кресле — он сидел на эспланаде и любовался закатом. Никки застрелила его из снайперской винтовки с глушителем и телескопическим прицелом. Потом в газетах писали, что пуля перебила позвоночник надвое.

— А откуда у вас такая информация? — В тоне Шапиро сквозил скептицизм.

Девушка рассказала о том, как нашла винтовку в квартире сестры.

— И я только сейчас об этом узнаю?! — воскликнул Лью.

— Я не имела представления о ее назначении, — пояснила Эйдриен, — пока не просмотрела выписки с кредиток. Из них стало ясно, что Никки ездила во Флориду. Затем я выяснила, где она останавливалась, и прочла в газетах о старике, которого убили в то время, когда она там находилась. Тебя держали в больнице, а потом мы приехали сюда. К тому же я хотела свести все в общую картину.

Макбрайд осушил бокал вина и поинтересовался:

— Так кого она убила?

— В газетах писали о каком-то Кальвине Крейне.

Рука Шапиро непроизвольно дернулась, и он чуть не расплескал вино. Эйдриен заметила, что черные глаза старика снова округлились от изумления.

— Ваша сестра убила Кальвина Крейна? — переспросил Шапиро.

Гостья кивнула:

— Вне всяких сомнений.

— Погодите, — пробормотал Лью, обращаясь то ли к себе, то ли к собеседникам. — В Институте работал один Крейн.

— Если мы говорим об одном и том же человеке, то он возглавлял Институт глобальных исследований, — проговорил Шапиро, — и не один десяток лет.

— Совершенно верно! — воскликнул Макбрайд. — Я Крейна не застал — когда я начал работать на Институт, он уже отошел от дел, но его фамилия по-прежнему значилась на официальных документах. Если не ошибаюсь, он оставался почетным директором. — Льюис помедлил и потрясенно проговорил: — Боже мой, подумать только!

Эйдриен кивнула.

— Ты и Никки… Крейн и Институт. Ты и Дюран. Дюран и моя сестра. Моя сестра и Крейн… Какой-то замкнутый круг!

На секунду все замолчали. Девушка съежилась в кресле, обхватив себя руками, и сосредоточенно нахмурилась.

— Но ради чего все это? — жалобно проговорила она, переводя взгляд с одного собеседника на другого. — Джефф Дюран, имплантаты, Кальвин Крейн… Моя сестра. — Эйдриен покачала головой. — Зачем?

Шапиро откашлялся и стал подниматься, и Макбрайд увидел в этом знак, что старик потрясен.

— Что ж, — сказал бывший разведчик, — я не стану спрашивать, кто такой Дюран. Думаю, наш разговор и так зашел достаточно далеко.

— Откуда вы его знаете? — спросила Эйдриен. В ее голосе вновь звучала свойственная ей деловитость.

— Кого?

— Кальвина Крейна.

Церэушник в отставке молчал, казалось, довольно долго, и гостья собиралась уж было повторить вопрос, когда он заговорил:

— Кальвин Крейн — это легенда. Он — член ордена тамплиеров.

— Какого ордена? — переспросил Лью.

— Так их называли — близкий круг Аллена Даллеса[46]. Сразу после войны они создали ЦРУ. Дес Фитцджеральд и Ричард Хелмс, Корд Мейер и Кальвин Крейн.

— Значит, он был агентом ЦРУ? — уточнила Эйдриен.

Шапиро поежился, услышав такую наивную формулировку, и покачал головой:

— Нет. Крейн пришел к началу спектакля, но не досмотрел и первого действия… — Шапиро замолчал. — Послушайте, — признался он, — вы милые люди, но зашли в самую темень. Не лучше ли уйти по-тихому?

— Уйти? — проговорил Макбрайд. — Нас пытаются убить. Как, черт возьми…

— Кто пытается вас убить?

Льюис вопросительно взглянул на спутницу. Та пожала плечами, и он признался:

— Точно не знаю.

Хозяин дома вздохнул.

— Институт входил в число каналов финансирования, — сказал он. — Крейн пользовался полным доверием как хороший друг Управления.

— Выходит, он тоже имел какое-то отношение к Программе? — предположила Эйдриен.

— И не только. Кальвин Крейн владел капиталом и обладал связями с влиятельными людьми по всему свету. А кроме того, он считался разумным и мыслящим человеком. — Шапиро заколебался, нахмурился. — То, что ему пришлось умереть так, как вы сказали, действительно трагично. — Помедлив, он добавил: — И в этом есть своя ирония.

— Ирония? — удивилась Эйдриен.

Шапиро кивнул.

— Змея укусила себя за хвост. Крейн хотел создать в системе ЦРУ организацию наемных убийц, но не получил поддержки.

Гостья покачала головой — быстрое движение слева направо, которое можно было истолковать как «Невероятно!».

— Как вы это назвали?

— Организация наемников.

— А в ваших устах это прозвучало, словно «служба коммунальных услуг».

Шапиро вяло улыбнулся:

— Они стремились выявлять и устранять людей, представлявших угрозу спокойствию в мире. Организация защищала бы либеральную демократию или «Американский образ жизни» — я не помню точно, да Крейн и не уточнял ее задачи. Он лишь собирал круг приближенных, чтобы создать особую структуру внутри Управления — такую, которая бы узаконила убийство в качестве инструмента государства.

— Так вы хотите сказать, что ЦРУ не занималось устранением людей? — поинтересовался Макбрайд. — А как же тогда убийцы с «контролируемым поведением», о которых вы рассказывали?

Шапиро покачал головой:

— Это разные вещи. Программа под моим руководством представляла собой смелый исследовательский проект — широкомасштабный и засекреченный. Конечно, его неотъемлемой частью была и оперативная деятельность. Но мы не занимались устранением нежелательных людей.

— А как насчет Кастро? — смело предположил Льюис.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — согласился Шапиро. — Это самодеятельность, а вовсе не то, что замышлял Крейн. Более того, попытки оказались неудачными.

Макбрайд наклонил голову.

— А вам не кажется странным, что так много «тихо помешанных» с успехом устраняли политических лидеров, в то время как ЦРУ, располагающее огромными ресурсами, проваливало каждую известную нам попытку?

Хозяин дома взглянул на часы, поднялся, давая понять, что разговор подошел к концу, и начал убирать со стола посуду.

— Что ж, — вздохнул Шапиро, — все это очень интересно. Однако вокруг темно, а вам далеко идти.

Льюис понял намек, встал и помог подняться своей спутнице.

— Вообще-то, — уточнила она, — мы остановились в «Хиллтоп-Хаус» — отсюда рукой подать.

Шапиро покачал головой.

— Я не это имел в виду, — туманно пояснил он. — Вам предстоит долгий путь в темноте.

Проводив гостей к выходу, Шапиро открыл дверь и ненадолго задержался.

— Пристегните ремни, — сказал старик и исчез за закрывшейся дверью.

Глава 36

Дорога на «Хиллтоп-Хаус» казалась тихой и печальной, окрестности — прекрасными. Река Шенандоа мерцала в свете луны, и спутники, не говоря ни слова, думали об одном: «Все, прикоснувшиеся к этой тайне, погибли: Никки, Бонилла, Шоу».

Макбрайд рулил одной рукой, небрежно закинув другую на спинку пассажирского сиденья. От этого Эйдриен чувствовала себя в напряжении — беспокоилась, как бы ему не вздумалось обнять ее.

Автомобиль мчался по сельской местности, на фоне звездного неба чернели силуэты лесистых гор.

Рассеянный свет фар показался в зеркале заднего обзора, и у Макбрайда по спине побежали мурашки. Однако машина пронеслась мимо, и они снова остались одни на дороге.

— Я подумал, — заговорил Макбрайд, — что тебе неплохо куда-нибудь уехать.

— Куда, например?

— На Луну, если достанешь билет. А если нет — куда угодно. Главное — затаиться.

Эйдриен задумалась. И правда, ехать ей некуда. Подвальный бункер на Ламонт-стрит исключается. Работы у нее больше нет. А после смерти Бониллы и Шоу она не хотела ввязывать в свои дела друзей.

— Я хочу выяснить, что случилось с Никки, — возразила девушка. — А кроме того, я нужна тебе.

— Да? — Макбрайд взглянул на нее: мир внутри машины представлял собой игру контрастов — света и тени, черного и белого. Лунный свет обрисовывал изящный профиль Эйдриен.

— Ага, — подтвердила она. — Тебе нужна машина, а она оформлена на меня.

Макбрайд пожал плечами:

— Ладно, разрешаю остаться.

— Тебя несложно уломать.

Льюис хмыкнул и подумал: «А ведь я запросто мог бы обнять ее». В тот же миг в поле зрения показался «Хиллтоп-Хаус», и момент ушел.

Но не забылся.

Уже в номере Макбрайд попросил Эйдриен рассказать, что она узнала о Крейне. В ответ девушка извлекла из дипломата кипу бумаг и протянула ему. Это были главным образом распечатки из «Нексиса» плюс пара некрологов из газет «Вашингтон пост» и «Сарасота стар трибюн». Льюис внимательно перечитал статьи, обратив особое внимание на организации, в которых состоял Крейн, и фамилию его проживавшей в Сарасоте сестры. Он бегло просматривал распечатки, одну за другой, прикладывая массу усилий, чтобы не замечать присутствия Эйдриен — девушка, скрестив ноги, сидела на кровати. В комнате царила духота, и Макбрайд устроился на кушетке — неудобном плетеном предмете интерьера у балконной двери.

— Держим путь в Флориду, верно? — поинтересовалась Эйдриен.

— Да. Думаю, придется. — Чтобы не смотреть на нее, Льюис начал разглядывать пейзаж за окном. Вдоль реки бежали параллельные цепочки огней: одна белая, одна красная — пульсируя, они медленно текли в противоположных направлениях, появляясь и исчезая вместе на изгибах дороги в складках гор.

— Для начала проведаем сестрицу, — предложил Лью. — Посмотрим, что она расскажет. Неплохо бы заскочить и в местный суд: вдруг Крейн участвовал в каких-нибудь тяжбах. Проверим его завещание.

— Мм-м… — произнесла Эйдриен, вытянув над головой руки. — То есть попросту поедем туда и будем вслепую кружить вокруг да около?

— Да, если только у тебя нет другого плана, — сказал Макбрайд и открыл балконную дверь. Поток холодного воздуха ворвался в комнату, где неожиданно стало душно.

Собеседница перехватила его взгляд, удержала чуть дольше обычного и потянулась. Распрямила ноги, вытянула ступни и подняла над головой руки, сцепленные в замок. Выгнула спину, будто открываясь навстречу Макбрайду. Тот подавил стон, поднялся на ноги и вышел на лоджию.

Правда заключалась в том, что весь день Льюис ни на миг не переставал думать о ней. Его преследовала навязчивая одержимость влюбившегося по уши подростка. Совсем как в средней школе. Нет — хуже: как в старших классах. В течение всего дня — даже в аскетичной хижине Шапиро, во мраке его ужасающих историй — Макбрайда беспокоило мучительное набухание члена, превратившее седьмой класс в кошмар.

Льюис стоял на балконе и, глядя вниз на огни, пытался ответить на вопрос: когда он последний раз лежал в постели с женщиной? Наверняка Макбрайд не мог бы сказать — память возвращалась обрывками, точно вспышками, и все же он точно знал — еще до того, как стал Джеффри Дюраном.

«Что будем делать, парень?» — пришла на ум строчка из альбома Митлофа «Летучая мышь из ада». Льюис подумал, как много хорошей музыки он пропустил. Джефф Дюран не только оставался холостым, он все совершал под игру дудочника. Или даже не дудочника, а телевизионной ведущей Опры. «И что вы тогда сделаете?» — один из ее любимых каверзных вопросиков.

Эйдриен — красотка, это факт. Но фактом также является и то, что Лью Макбрайд — последнее, что ей нужно в данной ситуации. Она уже потеряла сестру, работу и едва не лишилась жизни. И все по его вине. Неправильно пользоваться ею теперь просто потому, что они оба попали в отчаянное положение. И все-таки…

Неестественно держаться на расстоянии друг от друга, а тем более когда спишь в одной комнате. «Ты же живой человек» — очередной аргумент в споре с совестью. Им через многое довелось пройти вместе, поэтому для Льюиса нынешнее состояние было связано не только с сексом. Эйдриен действительно нравилась Макбрайду: она умна, привлекательна, весела и так нуждается в защите. Подобное случается в военные годы и во времена стихийных бедствий: люди всегда тянулись друг к другу. Так зачем подавлять в себе естественные чувства? Почему бы просто не сделать первый шаг?