Глава 12

Стук двери вернул меня к жизни. Я понятия не имел, сколько времени провёл в тревожной полудрёме. В комнату для допросов вошёл не Прайс, а Шоффлер.

— Пошли, — коротко бросил он.

Я сразу понял, что произошло нечто неожиданное. Его отношение ко мне изменилось, но в какую сторону? Детектив выключил диктофон, и я поплёлся следом за ним к его машине. Это был здоровенный белый «форд-краун-виктория». Светало. Наступало утро, и значит, в комнате для допросов я провёл всю ночь.

Когда Шоффлер лично распахнул для меня дверцу автомобиля, я испугался. Почему он стал вдруг ко мне таким внимательным? Видимо, потому, что очень мне сочувствует.

Когда детектив занял своё место и начал застёгивать ремень безопасности, я, готовясь услышать самую страшную новость, попытался взять себя в руки. Но, прежде чем он заговорил, мы успели проехать пару кварталов. Я затаил дыхание.

— Мы получили результаты, — произнёс он, покачивая головой.

— Что? — спросил я, испытывая глубочайшее облегчение, услышав вовсе не то, что ожидал. — Вы говорите о результатах теста на детекторе лжи?

— Нет, — сказал Шоффлер. — Я говорю о результатах лабораторных исследований. Об анализе футболки.

— И… что?

— Куриная кровь, — бросил он, покосившись в мою сторону. — Футболка была вымочена в куриной крови.

— Куриная кровь! — восторженно повторил я. Я не знал, что за этим скрывается, но новость, по-моему, была превосходной. Если кровь не человеческая, значит, это не кровь моих детей.

— Хм…

Теперь я понял, куда гнул Джейсон Прайс, донимая меня вопросами о моих религиозных убеждениях и жертвоприношениях.

— Кроме того, — продолжал Шоффлер, — нам удалось значительно продвинуться и в другом направлении. Мы нашли несколько надёжных свидетелей, видевших вас и ваших мальчиков.

— А?..

— Пару сотрудников ярмарки, — пояснил Шоффлер. — Парень, заправляющий обезьяньей лестницей, отлично запомнил и вас, и ваших мальчиков. Сказал, что один из них вскарабкался по ступенькам, как настоящая мартышка.

— Шон.

— Как ваш паренёк залез наверх и у лестницы выстроилась очередь желающих повторить его подвиг. Ребятишки постарше решили, что это плёвое дело. А поскольку попытка обходилась в один бакс, у парня была отличная причина вас запомнить.

— Он что, случайно вышел к вам из леса?

— В воскресенье и понедельник этот человек не работал, поэтому мы смогли потолковать с ним только этим утром. Он местный и с ярмаркой не ездит. После допроса мы решили его проверить. — Вздох. — Надо было убедиться, что он не знаком с вами, не знает Лиз, не встречал детей и всё такое прочее. Вообще-то мы нашли и других работников ярмарки, видевших вас и ваших детей. Человек, заправляющий стрельбой из лука, прекрасно запомнил вас и мальчиков. Есть и другие.

— Хм… — только и мог произнести я.

— Вы, надеюсь, понимаете, что, обнаружив футболку, мы обязаны были вас проверить? Если вы отправились на ярмарку, чтобы устроить себе алиби, то…

— Догадываюсь.

— Послушайте! — Судя по тону, Шоффлер был явно раздражён. — Куриная кровь и люди, видевшие вас на ярмарке, вовсе не означают, что вы уже сорвались с крючка.

— Неужели?

— Подумайте сами. Если вы и были на ярмарке с мальчиками, кто поручится, что после этого вы их не отвезли куда-нибудь, а затем, вернувшись к Пребблу, заявили о пропаже. Куриная кровь? Не знаю. Может, вы ведёте вторую, тайную жизнь. — Голубой «мерседес» подрезал его «форд», и детектив ударил по клаксону. — Великий Боже! Только взгляните на этого идиота! Мне надо было поставить мигалку. Но вообще-то вы, конечно, слезли с крючка, поскольку мы шаг за шагом реконструировали вторую половину дня, начиная с того момента, когда вы отправили дискету на студию (детки были с вами) и кончая появлением у охранников с заявлением о пропаже. Каждый ваш шаг подтверждён надёжными свидетелями. — Он выдержал паузу. — В общем, похоже на то… что я, Алекс, должен принести вам свои извинения.

Мы стояли у светофора, и моя эйфория продолжалась ровно столько времени, сколько требовалось для смены сигнала. Конечно, хорошо, что я больше не считаюсь подозреваемым. Но дети ещё не найдены. Кошмар не закончился.

Поэтому я ничего не ответил.

— Прошу простить за детектор лжи, — продолжал Шоффлер. — И за всё то, что произошло между вами и Прайсом. Приношу искренние извинения.

— Ведь вы действительно думали, что это сделал я.

В ответ он лишь пожал плечами.

Мы свернули на Клингл-роуд и поехали в сторону Коннектикут-авеню. Я посмотрел в окно и покачал головой.

— Получается, что похититель моих ребятишек выиграл уйму времени…

Я думал о злодее, появившемся в моём доме вместе с детьми, о жутковатом, сложенном из бумаги кролике, о десятицентовых монетах и пропитанной кровью футболке. Я торчал в комнате для допросов, а след похитителя в это время становился все холоднее и холоднее.

Я выложил свои соображения Шоффлеру и замолчал, поняв, что продолжать не имеет смысла. Должен сказать, что детектив ни разу меня не остановил, позволив высказаться до конца. За окном машины двое детей с воздушными шариками в руках куда-то шагали рядом с мамой. Если бы мы тогда пошли в зоопарк. Я старался подавить эти никчёмные потуги переделать прошлое, но они возникали снова и снова сотни раз за день. Откинувшись на спинку сиденья, я смежил веки.

Прошло какое-то время, прежде чем Шоффлер произнёс:

— Да, кстати, об этом парне с собакой. Мы нашли пару свидетелей, утверждающих, что видели его с вашими мальчиками.

— Вы считаете, что этот парень… — выдавил я с похолодевшим сердцем.

— Мм-м… Мы не любим бежать впереди паровоза. Длинный парень и собака с плоёным воротником фигурировали в новостях, поэтому мы относимся ко всему довольно скептически. Тем не менее мы интересовались, не видел ли кто-нибудь пропавших близнецов в компании этого парня. И конечно, нашлись люди, которые их видели. По крайней мере они думают, что видели.

— Думают?

— Нам повезло, что в новостях ни разу не говорилось о породе собаки. Это служит некоторого рода лакмусовой бумагой в беседах со свидетелями. Мы знаем, что это был уиппет, поэтому, услышав, что с парнем была немецкая овчарка или такса, мы…

— Ясно.

— Я хотел спросить, насколько внимательно вы разглядывали парня? Его лицо вам удалось запомнить?

Я не знал, что сказать. Воссоздавая в памяти картину, я видел лишь Кевина и Шона. В тот момент меня интересовало только место их нахождения. Увидев их в толпе радостно вопящих ребятишек, я тут же успокоился.

— Не знаю, как ответить. Особого внимания я на него не обратил. Заметил лишь костюм и собаку. Думал, что он работает на ярмарке.

— Я хочу, чтобы вы немного посидели с нашим художником. Посмотрим, что из этого получится.

Вспыхнул зелёный свет, и мы свернули на Коннектикут-авеню.

— В пять вечера я даю пресс-конференцию, — сказал Шоффлер. — Не желаете составить мне компанию? Вы и Лиз. Ваше появление будет говорить о вашей невиновности. Полагаю, вам с супругой следует принять моё предложение и ответить на вопросы прессы.

Я знал, что в связи с этим могла посоветовать мне Клэр Кароселла. Если это поможет увеличить наше время в эфире, то Лиз и я готовы торчать перед толпой репортёров хоть всю ночь.

Я по собственному опыту знал, как это будет выглядеть. Пытаясь перекричать друг друга, они закидают нас вопросами, либо риторическими («Ощутили ли вы облегчение, когда с вас сняли подозрения?»), либо не имеющими ответа («Насколько далеко, по вашему мнению, продвинулась полиция в поисках ваших мальчиков?»).

— О'кей, — сказал я. — Мы там будем.

В течение следующих двух дней наш дом собирал вокруг себя множество кипящих энергией друзей и соседей. После того как я перестал быть подозреваемым, снова открылись все шлюзы. На наше семейство обрушился поток яств — кастрюли с разнообразным варевом, выпечка, салаты и громадные корзины, набитые разного рода деликатесами.

Вся Ордуэй-стрит была расцвечена жёлтыми лентами. Несколько кварталов Коннектикут-авеню тоже радовали глаз жёлтым убранством. Курьер доставил нам самодельные открытки от друзей Кевина и Шона по летнему лагерю Сент-Олбанз. Это были нарисованные яркими фломастерами цветы и тщательно выписанные печатными буквами слова поддержки с неумелыми детскими подписями.

Коллекция плюшевых медведей и горы цветов на тротуаре у нашего дома начинали действовать мне на нервы, поскольку напоминали обочины дорог в тех местах, где произошли ДТП со смертельным исходом, и о жертвах взрыва в Оклахома-Сити. Из окон своего дома я видел горы цветов и мягких игрушек на месте гибели принцессы Ди и ещё более внушительные проявления людской памяти на «Граунд зеро» в Нью-Йорке. Символы смерти.

Полиция открыла лишь одну горячую линию, но соседи, проявив неукротимую энергию, организовали (под водительством Джека, естественно) команду добровольцев, посменно дежуривших на собственной линии, названной ими «линией надежды». В отличие от официальной она обещала награду и гарантировала конфиденциальность.

Мой старинный друг и по совместительству компьютерный гений создал специальный сайт. Подруга Лиз Молли занялась вербовкой добровольцев, готовых постоянно следить за этим сайтом. И за два дня его ежечасно посещали почти четыре сотни человек.

Поскольку все подозрения были с меня сняты, студия вновь открыла наградной фонд, а Криста каждый день выступала в прямом эфире с обращениями к публике. Фокс увеличил первоначальную сумму награды ещё на пять тысяч долларов. Аудиторская фирма, работающая со студией, согласилась курировать поступающие средства. Через несколько дней в фонде было уже 90 000 долларов.

Три приятельницы Лиз напечатали и распространили несколько тысяч листовок. Мы большую часть времени проводили дома, но знали, что портреты наших детей размещены в витринах многих магазинов, на автобусных остановках, на телеграфных столбах. Каждая листовка имела отрывные талончики с напечатанными на них телефонами и электронным адресом.

Я встретился с детективом Мэри Макгафферти, помогающей мне в розыске сыновей. Она отчиталась о своей работе. Работа состояла главным образом в опросе наших многочисленных друзей и знакомых, включая тех, которых Лиз обрела в штате Мэн. Этот тотальный опрос пока ничего не дал, и в последнее время Мэри переключилась на тех, кто когда-либо трудился в нашем доме, — водопроводчиков, приходящих нянь, штукатуров, установщиков посудомоечных машин и маляров. Для этого мне пришлось передать ей все сохранившиеся в доме счета.

— Меня потрясает, как часто в подобных делах бывают замешаны эти люди.

— Но не в нашем случае.

— Нет. Пока.

Работающая с полицией художница по имени Марийка Вильке попыталась с моей помощью воссоздать облик человека с собакой. Я пошёл на это без особого оптимизма, поскольку видел парня лишь мельком. Но Шоффлер утверждал, что Марийка обладает удивительным талантом видеть детали даже в самых неточных свидетельских показаниях.

— Она по этой части гений, — сказал детектив.

Мы безуспешно бились над лицом парня. Плоёный воротник затруднял задачу, поскольку искажал овал лица, скрывал шею, плечи, подбородок и даже уши. Тщательно ухоженные эспаньолка и усы также не облегчали дела. Несмотря на все искусство, с которым Марийка переносила на бумагу мои туманные наблюдения, портрет получился слишком общим, лишённым каких-либо специфических черт. С последнего варианта на нас пустыми глазами взирал человек с аккуратной испанской бородкой и нафабренными усами — какими я их запомнил. Всё остальное было чистой догадкой.

Шоффлер зашёл взглянуть на портрет.

— Что скажешь? — поинтересовалась Марийка.

— Похоже, они все приехали в одном автобусе.

— Что?

— Марийка и Ларри — это наш второй художник — уже поработали с тремя свидетелями, видевшими парня и ваших детей, — пояснил детектив и, обращаясь к Марийке, добавил: — Устрой ему экскурсию по вашей картинной галерее.

Девушка последовательно вывела на экран пять вариантов портрета человека с собакой. Единственной общей чертой всех изображений были любовно ухоженные эспаньолка и усы. Что касается головы и лица, то рисунки весьма существенно отличались друг от друга.

— Растительность на лице, — вздохнула Марийка, — особенно когда она имеет строгие геометрические формы и чёткие линии, настолько эффектна, что на её фоне теряются все другие черты. Запоминается лишь растительность, — сказала она и добавила с присущим ей лёгким акцентом: — Даже если она накладная.

Шоффлер покачал головой и задумчиво произнёс:

— А жабо вокруг шеи создаёт дополнительные трудности.

— Ну, как вам это нравится? — спросила Марийка, возвратив на экран наш рисунок.

— Как будто нормально, — пожал я плечами.

Марийка несколько раз кликнула мышкой, и борода с усами исчезли. Открывшийся моему взору гладко выбритый человек мог быть кем угодно.

— Я создам композитное изображение всех шести вариантов, — сказала Марийка. — В двух видах. Один с растительностью на лице, а другой — гладко выбритый. О'кей?

Позиция официальных властей разительно изменилась. Как только стало ясно, что мальчиков похитили, к делу подключился агент ФБР. Шоффлер предупредил меня, что Джуди Джонс — агент молодой, но очень толковый.

— Она хоть и новичок, но, что касается энергии, — настоящий фейерверк, — сказал детектив.

Мы собрались в гостиной. Шоффлер представил нам Джуди и пояснил, что Бюро в обязательном порядке подключается к расследованию всех похищений людей, начиная с дела Линдсберга.

Лиз сидела рядом со мной, держась за мою руку, однако в этом не было ничего интимного. Мы походили на двух попавших в катастрофу незнакомцев, и это соприкосновение являлось всего лишь инстинктивным стремлением к простому человеческому участию. На публике мы с Лиз, конечно, выступали единым фронтом. Однако в остальное время, за исключением тех моментов, когда ей в буквальном смысле требовалось плечо, чтобы выплакаться, она держалась отчуждённо. Наше вынужденное воссоединение ей явно не нравилось. Я же по-прежнему не спускал с неё глаз, особенно когда она была в купальном халате.

— Степень участия Бюро различна и зависит от ряда факторов, — говорила Джуди Джонс, старательно пытаясь не отводить взгляда. — Поскольку в данном случае мы удовлетворены работой полиции, наша роль будет сведена лишь к общей поддержке расследования.

— Как прикажете это понимать? — возмутился Джек. — Если ФБР занято борьбой с террористами, то на пару пропавших ребятишек ему уже наплевать? Неужели мои внуки не заслуживают вашего внимания?

Лично я считал, что ограничение роли ФБР в расследовании является благом, но Джек думал иначе. Он с пеной у рта доказывал, что мальчики заслуживают максимального внимания, демонстрируя безграничную веру в исключительную эффективность Федерального бюро расследования. Эти представления восходили к временам Элиота Несса, недавно явленного нам в сериале «Неприкасаемые». Джек сохранил святую веру в Бюро, несмотря на грандиозные провалы последнего десятилетия, такие как трагедия в Руби-Ридж, шпионский скандал с Робертом Хансеном, сокрытие улик в связи с событиями одиннадцатого сентября и чудовищные ошибки в лабораторных анализах.

Джонс заверила нас, что ограниченная роль Бюро в этом деле вызвана вовсе не тем, что ФБР посвятило все своё внимание «вопросам национальной безопасности».

— Мы готовы оказать детективу Шоффлеру любую помощь, которую он от нас попросит.

— Но разве вас удовлетворяет работа полиции? — не унимался Джек. — Ведь полицейские считали, что виноват Алекс, и пока они выжимали из него признание, настоящий преступник заметал следы.

— Я понимаю ваши чувства. Задним числом — все мы гении. Но поверьте, работа полиции не заслуживает критики. Как только детектив Шоффлер получил сигнал, он немедленно изолировал место преступления, и вы должны согласиться, что сделать это, учитывая специфику ярмарки, было нелегко. Детектив Шоффлер сразу организовал поиск и энергично приступил к расследованию. С момента исчезновения детей он и члены его команды допросили огромное число свидетелей, а часть из них — неоднократно. Он установил прекрасные деловые связи с правоохранительными органами округа Колумбия. Короче говоря, детектив Шоффлер действовал в полном соответствии с правилами, включая, — сочувственный взгляд в мою сторону, — подозрения в адрес мистера Каллахана и его допросы.

— Как прикажете вас понимать? — Лицо Джека от возмущения налилось краской. — Здесь тратили время на Алекса, и никто даже не пытался искать моих внуков. Все считали их уже мёртвыми.

Джонс посмотрела на свои руки. Я проследил за её взглядом и увидел, что все ногти обгрызены.

— Понимаете… — сказала Джонс после довольно продолжительной паузы. — В сфере уголовных расследований мы все, в большей или меньшей степени, должны изучать прошлые дела и принимать во внимание прецеденты. Подозревая мистера Каллахана, детектив Шоффлер опирался на имевшие место реальные события. Горькая истина состоит в том, что чаще всего похищают и убивают их родители — особенно когда они разведены или живут раздельно. Что касается нашего похитителя, — Джонс приподняла лежащую перед ней папку с документами, — то он действовал не по правилам. Я, например, не нашла ни единого случая, когда похищение происходит далеко от дома жертвы, а похититель зачем-то приезжает в этот дом, вынуждает детей позвонить отцу, не требуя при этом выкупа. Крайне рискованные действия.

— А как футболка? — поинтересовался я. — На этот счёт у вас имеются какие-нибудь теории?

Агент Джонс вздохнула и посмотрела на детектива Шоффлера.

— Ничего подобного в базах данных я не встречала. Абсолютно ничего. Возможно, это связано с какими-то жертвоприношениями. Эту версию мы продолжаем прорабатывать.

— Лично я полагаю, — с мрачной гримасой произнёс Шоффлер, — что это — попытка направить следствие по ложному следу. Но это вовсе не означает, что мы исключаем иные версии. Пропали два ребёнка, и их поиск ведётся безостановочно. Но до результата лабораторных исследований мы, естественно, сосредоточили внимание на Алексе. — Он печально покачал головой. — Я думаю, что эта футболка была подброшена для отвода глаз и действительно подействовала на нас как некий талисман.

— Ложный след, или «копчёная селёдка», как говорится, — сказала Джонс. — Хотя на футболке изображён кит, а не сельдь.

Лиз со стоном уронила голову.

— Этому мерзавцу, чтобы он сдох, в воображении не откажешь, — вставил мой отец.

— Детектив Шоффлер попросил меня распутать пару ниточек в его расследовании, — продолжила Джонс. — Прежде всего требовалось разобраться с кроликом. С этим я покончила.

— Вот как? И что же вам удалось узнать? — спросил я.

— По правде говоря, немного, — пожала она плечами. — Мы показали его специалисту по оригами. Эксперт заявил, что фигурка сделана талантливо и по сложности соответствует достаточно высокому уровню. Больше он ничего не смог нам сообщить. Сейчас кролик находится у другого эксперта, но я убеждена, что это нас никуда не приведёт. Как любое явление субкультуры, начиная от дайвинга и кончая вышивкой, оригами имеет гораздо больше горячих поклонников, чем можно предположить.

— А что говорят о материале? — спросила Лиз. — Этой шкурке…

— Материал только по виду и на ощупь напоминает шкурку. На самом деле он называется «слоновья кожа», и это всего лишь особый вид бумаги, используемый в оригами.

— Вот как?

— Эксперт пояснил, что «слоновья кожа» не рвётся, когда её складывают увлажнённой. Она используется очень широко и на определённом уровне мастерства часто является любимым материалом. Особенно для создания животных форм. Боюсь, что поиск источника происхождения бумаги многого нам не обещает. Лишь в Интернете можно найти десятки, если не сотни, таких источников.

Лиз, казалось, готова была разреветься.

— Кроме того, детектив Шоффлер поручил мне заняться возможными недругами мистера Каллахана. Мистер Каллахан передал мне список подготовленных им материалов, — взгляд в мою сторону, — и, как только мы закончим здесь, я им займусь.

Мама, покраснев от волнения, подняла руку, словно находилась в классе.

— А что, если это произошло только потому, что они близнецы? — спросила она. — Я всё время думаю об этом докторе-нацисте и его экспериментах. — Она прижала ладони к губам, метнула взгляд на меня и Лиз и прошептала: — Простите…

— Я тоже думал об этом, — проговорил мой отец, обнимая маму за плечи.

Эта мысль была для меня нестерпима, и я изо всех сил гнал её прочь. Я не мог представить, как некий современный доктор Менгеле экспериментирует с моими детьми. Пусть они лучше умрут. Да и я тоже.

— Версию близнецов я проверила, — сказала Джуди Джонс, — и могу заверить, что за последние двадцать лет было мало дел, связанных с похищением двойняшек. Или их пропажей. И ни одно из них не похоже на наш случай.

— А как насчёт тех мальчиков из Лос-Анджелеса? Лопес, кажется… Одним словом, какое-то латиноамериканское имя… — Это возник Джек.

— Близнецы по фамилии Рамирес, — ответил я.

— Думаю, Алекс знает, почему тот случай никак не соотносится с нашим делом, — кивнула Джонс в мою сторону.

— Полиция схватила похитителя и нашла тела мальчиков, — пояснил я. — А преступник покончил с собой.

— И дело, насколько я понимаю, было закрыто, — заметила Джонс. — Итак…

Мать Лиз прилетела из штата Мэн, и после прорыва через толпу журналистов, было впору снова отправлять её в больницу. Хотя следовало признать, что толпа эта по прошествии недели начала редеть.

Сочувствующие добровольцы вливались в поисковые группы, продолжавшие (когда позволяла погода) прочёсывать территорию вокруг ярмарки. Когда у нас появлялась возможность, мы, то есть Лиз, Джек, Маргрэт, отец и я, присоединялись к поискам. Облачившись в созданные для работы в зарослях костюмы, бесплатно полученные нами из компании «Туристическое оборудование Тенлиаун» (компанией владел друг моего друга), мы, доехав за полтора часа до Кромвеля, расходились, присоединяясь к разным поисковым группам. Всеми нашими действиями, естественно, руководила полиция.

Слабое зрение не позволяло маме бродить по лесу, спотыкаясь о валуны и цепляясь за ветки, и она оставалась дома, чтобы помочь нам молитвой во Всемирной паутине вместе со множеством объединённых одной идеей людей. Программа была запущена её подругой, работающей на крупном почтамте.

К телефону в моём кабинете власти подключили десяток других аппаратов, имевших тот же номер.

— Если вдруг позвонит похититель, — объяснила мама членам одной из своих групп, — мы обязаны предоставить ему возможность дозвониться с первого раза.

Телефон трезвонил не переставая. Когда мы были дома, то все бросались к трубке, чтобы ответить и занести в специальную карточку имя звонящего, номер его телефона и цель звонка.

Как-то дней через десять после исчезновения детей ко мне заглянул Шоффлер. Все другие были чем-то заняты, и мы сумели поговорить тет-а-тет.

Во-первых, он сообщил, что ему удалось собрать дополнительную информацию о человеке с собакой.

— Вокруг этого парня всё время крутились детишки. Видимо, из-за собаки. Очень славный пёс, выступавший в роли магнита. Притягивал к себе детей.

— Я это как раз и видел. Кучу гладивших собаку детей.

— Один из кассиров у ворот сообщил, что помнит, как двое мальчиков уходили с ярмарки в компании парня с собакой.

— Помнит, как они уходили? Неужели? И где же раньше был этот кассир?

— Он не рвался в свидетели, поскольку имеет приводы. Мы заставили его дать показания, сам бы он наверняка не пришёл. Мы явились к нему вторично (идёт повторный опрос всех служащих) и спросили в лоб: не видел ли он, как с ярмарки уходил высокий человек с собакой и парой ребятишек? Вообще-то кассир неплохой парень и законопослушный гражданин, если не считать его увлечения травкой. Он нас боится. Задал нам кучу вопросов. А что случится, если он ничего не скажет? Будет ли это означать, что он нам солгал? Будет ли это считаться помехой следствию? Не привлекут ли его к ответственности? Одним словом, он дал показания.

— Хм…

— Я тоже был настроен весьма скептически. Как он мог это запомнить? Мимо него ежедневно проходят тысячи людей, добрая половина которых облачена в наряд отца Тука или короля Артура. Да и событие произошло больше недели назад.

— Десять дней.

— Верно. Но, так или иначе, парень сказал мне следующее. Близнецов он не помнит. Помнит лишь пару ребятишек примерно одного роста. Он в них особо не вглядывался. Запомнил только потому, что компания показалась ему довольно странной.

— Компания?

— Да. Двое ребятишек, мужчина и собака. Я спросил, что он имеет в виду. Ведь мимо него постоянно валят рыцари, принцессы, отряды готов, менестрели и всё такое прочее… а он вдруг находит странной какую-то крошечную группу. Почему она показалась ему странной? Какого рода странность он увидел? И знаете, что он мне сказал? Ему показалось странным, что на мужчине был исторический костюм, на собаке был костюм, а на мальчиках не было. Он счёл это бессмыслицей, поскольку обычно все бывает наоборот.

— Хм…

— Когда он все это изложил, я решил, что его история заслуживает внимания. Такие вещи обычно не выдумывают. Кроме того, он опознал собаку.

— Уиппет?

Шоффлер достал записную книжку и нацепил очки. Я давно обратил внимание, что детектив страшно привязан к своим блокнотам и заносит в них чуть ли не каждое слово. Иногда во время разговора он обращался к своим записям по нескольку раз. По-моему, блокнотов у него не меньше сотни. Шоффлер шутит, что когда-нибудь напишет мемуары.