Мистерия убийства

Но «Волшебная магия» оказалась на замке. Пришпиленное к дверям объявление гласило, что торговля ведётся по будням с десяти утра до двух дня. Придётся заехать завтра.

* * *

Я уселся на край кровати и принялся читать главу о трюке с канатом. Глава оказалась очень длинной и начиналась с далёкой древности. Я узнал, что этот фокус упоминается ещё в Упанишадах. В несколько более поздних священных буддийских текстах говорится, что этот трюк безуспешно использовался, чтобы вызвать улыбку у ставшего через некоторое время Буддой молодого принца. Этот мальчик, надо сказать, не улыбнулся ни разу в жизни. Трюк приобрёл особую популярность во время британского господства. Его, как и другие фокусы, использовали для вербовки индусов в британскую армию. Индийским офицерам выдавали годичное жалованье, если им удавалось найти факира, владевшего трюком с канатом. А в 1875 году Лондонское сообщество магов гарантировало огромный гонорар тому, кто сможет осуществить трюк перед публикой.

В главе очень подробно повествовалось о связи между этим фокусом и космологией Хинду. Упоминалась старинная английская сказка о «Джеке и бобовом зёрнышке» и иные мифы о попытках подняться на небо. Имелось даже фрейдистское толкование трюка в связи с неожиданной и необычайной твёрдостью каната.

И вот я наконец добрался до выдержки из «Гражданской и армейской газеты Лахора» за 1898 год, в которой рассказывалось о самом трюке.

* * *

Один из участников представления достаёт большой моток верёвки и, привязав её конец к лежащему на земле мешку, что есть силы швыряет моток высоко в небо. (Зачастую моток, прежде чем маг добивается успеха, несколько раз падает на землю.) Наконец, вместо того, чтобы упасть, моток начинает медленно подниматься, одновременно разматываясь, и в конце концов исчезает в облаках. На месте проведения фокуса нет домов или иных сооружений, за которые канат мог бы зацепиться. Затем он почти по всей своей длине становится твёрдым.

После этого маг приказывает своему сыну, выступающему в роли ассистента, карабкаться вверх. Взявшись за канат, маленький мальчик с ловкостью обезьяны лезет к небу. Он постепенно становится всё меньше и меньше и наконец исчезает в облаках, так же, как до этого исчез моток. Маг оставляет в покое канат и демонстрирует серию незначительных фокусов. Через некоторое время он сообщает зрителям, что нуждается в помощи сына, и приказывает тому спуститься. Откуда-то сверху невидимый публике ребёнок кричит, что не желает ползти вниз. Маг начинает уговаривать сына вернуться, а когда уговоры не помогают, выходит из себя и требует, чтобы сын вернулся под страхом смерти. Получив очередной отказ, факир приходит в ярость, берет в зубы огромный нож, лезет вверх по канату и… скрывается в облаках.

Неожиданно высоко в небе звучит страшный вопль, и, к ужасу публики, из того места, где скрылся маг, начинает литься кровь. Затем на землю падают части тела ребёнка. Вначале ноги, потом торс, за которым следует голова. Как только голова мальчика касается земли, по канату вниз скользит факир с ножом за поясом. Как утверждают некоторые свидетели, маг в этот момент печально произносит: «О боги, что же я натворил!» — или нечто подобное.

Затем он не торопясь собирает части тела сына и складывает их в прикрытую тканью корзину. После этого, сконцентрировав все свои магические силы (часто при помощи страшных заклинаний), факир срывает с корзины ткань, и перед публикой возникает его сын — живой и невредимый.

* * *

В конце главы рассказывалось, как, по мнению авторов, осуществляется этот трюк. Представление всегда проводится на сильно пересечённой местности при помощи тонкой струны или шнура, натянутых между двумя выступами. Как полагают, на противостоящих друг другу скалах сооружаются платформы, с которых не видимые снизу ассистенты натягивают канат и удерживают его в таком состоянии в течение всего представления. Акробат или канатоходец, скрываясь в дымке, ждёт наверху. Когда маг подбрасывает верёвку, она цепляется за шнур или струну, после чего акробат закрепляет её конец и с помощью ассистента на другой платформе туго натягивает. Представление всегда проводится в сумерки и в том месте, где туман бывает частым явлением. Эта полумгла позволяет канату, ребёнку, а затем и самому магу скрыться из виду. В иных случаях участники представления пускают в ход курильни.

Далее выводы варьировались. Некоторые наблюдатели считали, что публика становилась жертвой гипноза или подвергалась действию гашиша, сжигаемого в кострах или курильнях. В результате начинались массовые галлюцинации, усиливаемые завываниями (или заклинаниями) факира. Часть исследователей полагала, что публика рассаживалась таким образом, чтобы её ослепляли лучи заходящего солнца. А другие считали, что части тела ребёнка на самом деле принадлежали очищенным от шерсти обезьянам, а сам ребёнок спускался вместе с магом, укрывшись в складках его широкого одеяния. Один из исследователей искал корни трюка в «храмах древних религий». Это были верования, где жертвоприношения, в том числе и человеческие, считались обычным явлением — частью литургии, писал он. «И что есть жертвоприношение, — вопрошал сей учёный муж, — как не ритуал, в ходе которого силы разрушения и смерти трансформируются в силы созидания и жизни?»

Согласно теории этого историка, те «чудеса», которые мы видим на сцене, есть не что иное, как имитация старинных религиозных ритуалов. В трюках, бросающих вызов законам природы — таким, как левитация, например, — воспроизводятся древние религиозные чудеса. В силу этого они по-прежнему впечатляют, хотя и стали безопасными.

Боги, продолжал исследователь, обладали сверхъестественными способностями, и именно это качество во многих случаях определяло их божественную сущность. Будда, строго говоря, богом не являвшийся, часто демонстрировал своё совершенство, витая над землёй на высоте нескольких ярдов. Бог Авраама господствовал над природой. Он заставлял говорить водовороты. По его воле неожиданно вспыхивали кусты и расступались морские воды. Иисус из Назарета демонстрировал своё могущество, умножая хлеба, шагая по воде, исцеляя болящих и возвращая мертвецов к жизни.

В трюке с канатом ребёнок вначале умирает, а затем воскресает, что воспроизводит один из наиболее значительных сакральных ритуалов.

Завершая своё эссе, эксперт бесстрастно констатировал, что никто не откликнулся на вызов лорда Нортбрука (в 1875 году десять тысяч фунтов являлись целым состоянием) и не стал демонстрировать трюк с канатом, потому что «ключевым элементом фокуса должна была стать пара однояйцевых близнецов, найти которую весьма сложно. Секрет трюка весьма прост, заключал специалист: одного из близнецов в ходе представления приносят в жертву».

Я это знал… Я понял это ещё в ущелье Красные скалы. Клара Габлер была убита в ходе представления. Вместо неё зрителям показали Карлу — живую и здоровую. Когда представление закончилось, а публика разошлась, Карлу хладнокровно убили единственным точным выстрелом. Такая участь постигла и близнецов Рамирес.

После спектакля выживший близнец становился ненужной и опасной обузой. В случае с близнецами Рамирес Байрон Бодро спланировал все наилучшим образом. Он, вне всякого сомнения, помог Чарли Вермильону выбраться из Серного порта, а затем подставил, свалив на него убийство мальчиков. Я не сомневался, что хижину в Биг-Шуре присмотрел Байрон, чтобы позже поселить в ней Вермильона. Убив мальчиков, Бодро снабдил Чарли цианистым калием. Что он при этом говорил, мы никогда не узнаем. Затем ему оставалось лишь позвонить в полицию.

Раньше это была всего лишь догадка. Теперь же, прочитав эту версию в спокойной, даже несколько старомодной прозе 1952 года — года, когда я ещё не появился на свет, — я, как это ни странно, почти успокоился. На самом же деле до спокойствия мне было очень далеко. Я лишь замер на несколько минут, а моё сердце от ужаса колотилось так, словно хотело выскочить из груди. Я обязан их найти.

Я набрал имя Мертца в поисковой системе «Кто есть кто», и она выдала мне несколько адресов в районе Лос-Анджелеса. Я проверил их все, но нужного человека там не оказалось.

Я набрал номер телефона Мэри Макгафферти и попросил её о помощи. Если она нашла Эмму Сандлинг, то, может быть, ей удастся обнаружить и место обитания Мертца. Эмма отправлялась на чьё-то бракосочетание и помочь мне ничем не могла. Выразив сожаление, она снабдила меня телефонами двух торговцев информацией, или, как их вежливо именуют, «информационных брокеров», работавших в районе Лос-Анджелеса.

— И что я должен им сказать?

— Скажите, что знаете лишь его фамилию — Мертц.

— Хорошо. И ещё я могу сказать им, что он иностранец.

— Попросите их проверить, нет ли у него секретного телефонного номера. Пусть заглянут в судебные отчёты. Не исключено, что он владеет недвижимостью. Впрочем, эти ребята в особых советах не нуждаются, они свою работу знают.

* * *

Я связался с одним из «брокеров», и тот обещал позвонить мне утром. Делать было нечего, времени до экскурсии в «Магический замок» оставалось предостаточно, и я решил обзвонить всех местных «магов», «иллюзионистов», «кудесников» и им подобных, найдя их имена в «Жёлтых страницах». Это занятие до боли напомнило мне то «беличье колесо», в котором мне уже доводилось бегать. Но ничего более полезного я придумать не мог.

На телефоне я провисел добрых три часа. В большинстве случаев попадал на автоответчик. Из тех немногих иллюзионистов, до которых мне удалось дозвониться, трое помнили Карфура и видели его выступления в «Магическом замке». Но ни один из них не был знаком с ним лично и соответственно не располагал информацией о его друзьях, нынешних занятиях и местопребывании. О Байроне Бодро они никогда не слышали и знали этого говорившего с лёгким иностранным акцентом человека лишь под сценическим именем Мэтр Карфур, или Доктор Карфур.

Настало время отправляться в «Магический замок». Я надел свежую рубашку, нацепил галстук и двинулся в путь. Мне не терпелось встретиться с Деландом и с Келли Мейсоном — иллюзионистом, знавшим и Карфура, и Мертца.

* * *

Небо затянули облака, и «Замок» — мрачное строение, достойная иллюстрация к готическому роману — выглядел весьма угрожающе. Но угроза была фальшивой. С более близкого расстояния «Замок» виделся совсем по-иному. Территория вокруг него была прекрасно ухожена, неподалёку находилась парковка с обслуживающим персоналом, публика имела весьма респектабельный вид. Я забрал в кассе оставленный для меня билет. Кассир снабдил меня программой с указанием времени выступлений, показал на украшенную замысловатой резьбой дверь и объяснил, что делать дальше. Оказалось, я должен был обратиться к сидящему на жёрдочке в центре двери красноглазому филину со словами «Сезам, откройся». Я выполнил указание кассира, и дверь бесшумно распахнулась. Все здесь соответствовало избранному стилю — немного сентиментальному, но очень милому. «Замок» весьма подходил для экстравагантного свидания с девицей или полного приключений вечера с собственной матушкой. Старомодный дух «Замку» придавало и то, что все гости были прекрасно одеты — явная аномалия для города, предпочитающего весьма вольный стиль. Я протолкался в переполненный бар, напоминавший обилием витражей, гравировкой по стеклу и невозможностью пробиться к бармену хороший английский паб. Посетители пребывали в прекрасном настроении, и в густой толпе то и дело раздавались взрывы хохота. В конце концов где-то у дальней стены мне удалось разыскать крошечный столик. Как и обещал Деланд, я увидел с полдесятка парней с картами в руках. Некоторые из них показывали фокусы, а другие посвящали гостей в секреты этих трюков. Уже через десять минут и ещё до появления Деланда я понял, что добрая половина присутствующих имеет прямое отношение к сценической магии.

Пробираясь ко мне, Деланд успел перекинуться словами по меньшей мере с десятком своих коллег. Заняв наконец место за столиком, он передал мне пакет из плотной жёлтой бумаги.

— Не знаю, насколько это вам пригодится, — сказал он. — Здесь вы найдёте адрес, телефон и нечто похожее на индивидуальный код налогоплательщика. Номера карты социального обеспечения нет. Но все эти бумаги, насколько я понимаю, могут оказаться бесполезными. Не забывайте: я был уверен, что Мэтр Карфур — француз. Но я навёл кое-какие справки и о Мертце. Он был ассоциированным членом нашего клуба. Жил в Беверли-Хиллз. Здесь вы найдёте его адрес.

Облачённая в розовый шёлк женщина принесла напитки.

— Спасибо, Салли, — поблагодарил Деланд, сунув ей в руку банкноту. — Как ты догадалась, что мне захотелось выпить?

Она в ответ пропищала что-то по-птичьи и удалилась. В этой птичьей мелодии никто, кроме меня, разумеется, не увидел ничего примечательного.

— За вас, — сказал Деланд, поднимая свой стакан. — К сожалению, у меня мало времени. Но если я увижу среди гостей кого-то для вас полезного, то обязательно приведу этого человека к вашему столику. Келли начинает представление в девять часов в Большой гостиной. Вы, если пожелаете, сможете найти его там после окончания выступления. — Он поднялся, допил свой напиток и добавил: — Если вы решите перекусить, то я бы рекомендовал вам взять бифштекс. Они у нас весьма неплохи. — С этими словами Деланд поставил стакан на стол и направился к выходу.

За последующие пятнадцать минут он сумел проделать едва половину пути. Я же нашёл укромный уголок, чтобы сообщить находящиеся в пакете телефоны и адреса «информационному брокеру». Впрочем, я сильно сомневался, что Карфур направлял в «Магический замок» свои новые адреса.

* * *

— Он меня пугал, — сказал Келли Мейсон, когда мы после окончания шоу беседовали в его крошечной гримёрной.

— Кто, Карфур?

— Нет. Его представление, конечно, было отвратительным, но сам он казался неплохим парнем. Люк Мертц — вот кто нагонял на меня ужас. Он жил в особняке…

— Вы у него бывали?

— Да. Мертц меня приглашал. Дом в испанском стиле в Беверли-Хиллз. Однако не знаю… У нас были общие интересы, но… — Мейсон всё ещё оставался в гриме, подчёркивавшем экспрессивность мимики, и я увидел гримасу, выражавшую крайнюю форму недоумения. — У меня даже не было сил с ним разговаривать. Возможно, дело было в языке. А возможно, в различии наших доходов. Но в его коллекции имелись такие вещи… что я не верил своим глазам. Как учёный, я получил уникальную возможность увидеть редчайшие афиши и документы. Мертц был настолько великодушен, что позволил мне их не только сфотографировать, но и обнародовать в моих публикациях. Но, несмотря на его гостеприимство, я чувствовал себя в его доме… как бы это выразиться… некомфортно, что ли. Он приглашал меня снова, но я нашёл способ отказаться. Как сказали бы мои родители-хиппи, в его доме ощущались «нехорошие вибрации».

* * *

В гостиницу я вернулся крайне усталым, а войдя в номер, увидел, что кто-то успел побывать там до меня. С прикроватной тумбочки исчезли лампа и телефон, а их место заняли десятицентовые монеты «меркурии». Монеты были выложены в форме креста. У вершины креста я увидел нечто совершенно неожиданное. Это была пасхальная сладость — белая, словно сахар, птичка. Как же эти птички называются?

Кажется, кулик.

Белый кулик. И крест.

Смысл этих фигур дошёл до меня не сразу. Но затем меня осенило. Перед моим мысленным взором возникла ужасающая физиономия Деймонта. Я вспомнил, как он, указывая на открытку, сказал: «Для последователей вуду это — самый важный день. Он посвящён Марасса. Поэтому Байрон послал мне открытку именно в этот день. Десятое августа. Можно сказать, что это — наша Пасха».

Теперь я знал: кто, что, когда и почему.

«Кто» — это Байрон Бодро. «Что» — трюк с канатом, в ходе которого один из моих мальчиков должен будет умереть от ножа, а второй — от пули. Это произойдёт через четыре дня на сеансе «реальной магии», являющем собой нечто вроде религиозной церемонии. Теперь мне известно все. Кто, что, когда и почему.

Я не знал только одного — ГДЕ.

Глава 43

Существовали десятки способов, с помощью которых Байрон Бодро мог узнать, что я иду по его следу, но мой точный адрес ограничивал круг его осведомителей обитателями Лос-Анджелеса. Ибо, кроме них, никому не было известно, что я нахожусь в этом городе.

Возможно, это сделал молодой продавец книжной лавки или один из иллюзионистов, с которыми я разговаривал в «Замке». Всем магам из «Жёлтых страниц» я оставил номер телефона отеля, чтобы им не пришлось нести лишние расходы за звонки на мой сотовый.

Впрочем, теперь это не имело значения. Байрон не только нашёл меня, но и сообщил об этом прямо, без экивоков. Если верить Шоффлеру, я имел дело с издевательством в чистом виде.

С другой стороны, его появление в моём номере было в некотором роде хорошей новостью. Оно означало, что Карфур сбросил маску и начинает игру. В игре он мог сделать ошибочный ход и обнаружить своё местонахождение.

Но я не имел права сидеть и молча ждать развития событий. В моём распоряжении осталось всего четыре дня.

* * *

На утро у меня было назначено свидание с «информационным брокером». Я припарковал машину в довольно убогой округе, неподалёку от «Китайского театра Манна». Офис специалиста по добыче информации находился рядом с театром. Поскольку район был небезопасным, я проверил, хорошо ли закрыта машина. Туристы, скорчившись над бетонными плитами, возлагали ладони на отпечатки рук Арнольда, Клинта или Джулии. Их поведение, смех, шутки и улыбки перед камерой действовали на меня угнетающе. Эти люди развлекались, невольно напоминая мне о том дне, когда со своими мальчишками я веселился на «Празднике Ренессанса».

— Да, да, я знаю, что вы звонили, — сказал брокер и печально покачал головой. — С Карфуром полная тьма. На своё имя он жилья не снимал. Индивидуальный номер налогоплательщика оказался фальшивкой — принадлежит какому-то пенсионеру из Айовы. Ваш парень — настоящий призрак. У него есть все документы, нужные для выживания в информационном обществе, но все они являются подделкой. Я поработал с фамилией Бодро, но ничего не нашёл. Абсолютно ничего. Что касается парня по фамилии Мертц, то здесь мне есть что сказать.

— Дом в Беверли-Хиллз? — спросил я.

— На Барримур-драйв, если быть точным. Прекрасное место. Мертц его арендовал, но в прошлом году съехал.

— И не оставил никакого адреса?

— Только почтовый ящик. Но и его он закрыл полгода назад.

Много я от поиска не ждал, но всё же не думал, что снова окажусь в тупике. Довольно! Я не могу позволить себе снова и снова упираться в стену. Не имею права терять ни минуты. По моей спине катились струйки пота. Я поднялся и полез в карман, чтобы расплатиться с брокером.

— Подождите, — остановил он меня. — Я, возможно, нашёл кое-что для вас интересное.

— Что именно?

— Роясь в судебных протоколах, я кое-что обнаружил. Судебные отчёты в наше время, как вам, наверное, известно, переведены в электронную форму. Я хотел проверить, платил ли этот парень налог за недвижимость. Ничего он, естественно, не платил, но зато я наткнулся на одно интересное судебное разбирательство.

— Какого рода?

— Связанное с таможней, — склонившись ко мне, произнёс торговец информацией. — Таможенники конфисковали у Мертца видеофильмы, но он сумел их отсудить.

— О чём эти фильмы?

— Не знаю, — пожал плечами брокер, — но я скопировал файл. Сегодня я занят. Если у вас мало времени, вы могли бы самостоятельно продолжить это дело.

* * *

Сотрудника таможни, выступавшего свидетелем в суде по делу Мертца, звали Майк Агулэр. В то время он работал в международном аэропорту Лос-Анджелеса, да и сейчас продолжал там трудиться.

Когда таможенник наконец вышел на связь, я находился примерно в квартале от своей машины. Парень сказал, что его смена заканчивается в полдень.

— Если вы хотите переговорить, то… — Он помолчал немного, а затем сердито произнёс: — Проклятие! Дочка опять прихватила мой мобильник! Значит, так… В вестибюле МТБ есть бар, мы могли бы там встретиться.

— Что такое МТБ?

— Международный терминал. Международный терминал имени Тома Брэдли.

— Я там буду. Ну… скажем, в четверть первого.

— Отлично.

* * *

У меня было время заехать в отель, чтобы проверить почту и, если получится, позвонить Шоффлеру. Возможно, он мне что-то посоветует.

Я открыл машину. На водительском месте лежала брошюра. Вначале я просто переложил её на приборную доску, но потом до меня вдруг дошло: ведь я же запер машину.

На обложке брошюры был изображён символ бесконечности, как бы витающий над словами «Голливуд навеки». На титульном листе красовался стоящий на берегу озера обелиск, вокруг которого располагались четыре медальона с фотографиями кинозвёзд прошедших времён. (Я смог узнать Рудольфо Валентине и Джейн Мэнсфилд.)

Я раскрыл брошюру и обнаружил карту с названием улиц, дорог, озёр и деревьев. Это была карта кладбища. К карте, вблизи от входа и слева от Аллеи памяти, были приклеены два золотых, стоящих бок о бок ангелочка.

Мои руки тряслись, а в голове в бешеной пляске кружились безответные вопросы. Карта кладбища! Неужели она означает, что мои мальчики умерли?

Я завёл мотор и резко развернул машину, вызвав недовольный рёв нескольких клаксонов. Я знал это кладбище в убогой округе Пламмер-парк, по дороге в Санта-Монику. Этот район Лос-Анджелеса облюбовали для себя иммигранты из России.

Мы делали материал о русской организованной преступности в США, и часть фильма снималась в этих местах. Проехав несколько кварталов, я увидел, что вывески большинства магазинов начертаны на кириллице. Остановившись перед светофором, я опустил окно и спросил у прохожего:

— Простите, где здесь кладбище? Оно называется «Голливуд навеки». Вы его знаете?

Мужчина широко улыбнулся и с заметным русским акцентом сказал:

— Конечно, приятель. Знаю на все сто. Десять кварталов направо. Вы не промахнётесь.

На все сто. Я слышал это выражение, когда мы готовили фильм. Его употребляли русские иммигранты, когда были в чём-то абсолютно уверены.

А вот я уже ни в чём не уверен. Кроме того, что десятое августа — день, когда…

И вот теперь «Голливуд навеки».

Меня обуял ужас.

* * *

Я помнил, как Диана или Барбара брали интервью у дельца, который выкупил это кладбище и тем самым спас его от финансового краха. Для места последнего упокоения таких гигантов Голливуда, как Сесиль де Милль, Рудольфе Валентино, Джейн Мэнсфилд, Дуглас Фэрбенкс (старший и младший), настали тяжёлые времена. Однако его выкупили, переименовали и навели блеск на потребу туристов и ради знаменитых покойников. Насколько я помнил, кладбище ещё действовало, кроме того, там хранились фильмы, которые родственники и друзья могли посмотреть, воздавая тем самым дань уважения бренным останкам усопшего. В фильмах, как вы понимаете, звездой был знаменитый покойник. Я въехал на территорию через главные ворота. Судя по южноамериканским и русским именам на могилах, демографическая ситуация в регионе претерпела существенные изменения. Оказавшись в обозначенном ангелами районе, я остановился на обочине дороги и вышел из машины.

Здесь возле каменной стены гнездились детские могилы. Игрушки, бронзовые пинетки, фотографии, статуи ангелов были скорбным свидетельством беззаветной любви и невозвратной потери. Я брёл мимо детских захоронений, в поисках… сам не знаю чего. И вот на голом клочке земли я увидел двух пластмассовых лошадок, на которых, опустив копья, восседали два пластмассовых рыцаря. Это были похожие как две капли воды светловолосые близнецы, а их раскрашенные лица застыли в вечной ухмылке.

На мгновение я окаменел, но потом, справившись с параличом, помчался к машине. Мне удалось уговорить работавшую в административном здании женщину проехать со мной к детским могилам. Мы поехали на её машине — мрачном чёрном «мерседесе». Она, видимо, настолько привыкла к убитым горем родственникам, что моё возбуждение не производило на неё никакого впечатления. Её сочувствие ограничивалось тем, что время от времени она возлагала ладонь на мою руку. Увидев пластмассовых рыцарей, дама схватила сотовый телефон и, с ужасом глядя на меня, назвала в трубку номер участка и его координаты.

— Немедленно сообщите мне статус данного участка, — распорядилась она. — Я хочу знать имя усопшего, время захоронения, а также лицо или лиц, заказавших похороны. Одним словом, я хочу знать все. Хорошо. Жду.

Мы молча стояли, ожидая ответа.

— Здесь положено быть камню, — пояснила дама. — Но иногда… временно…

Я не ответил. Надо отдать ей должное — она лишь крепче сжала мою руку и умолкла. Ожидание затягивалось. Дама с отрешённым видом изучала облака, а я не мог оторвать глаз от стоящих на взрыхлённой земле пластмассовых рыцарей.

Её телефон издал едва слышный сигнал. Она отвернулась от меня и начала разговор.

— Не может быть?! — произнесла она приглушённым голосом. — Что за шутки? О Боже, что за люди?!

Она вернула телефон в закреплённый на бедре футляр и повернула ко мне своё безмятежное личико, на котором я успел заметить мимолётную гримасу неудовольствия.

— Это чья-то глупая шутка, — сказала дама и подняла игрушки с земли. — Здесь никто не похоронен. Это один из тех шести участков, которые мы изъяли из продажи. Мы хотим установить на этом месте фонтан. Для наших маленьких клиентов. — Женщина чуть склонила голову и положила ладонь на мою руку. — Послушайте, это очень большое кладбище, и здесь легко потерять ориентировку. Есть и другие места, где хоронят детей. Если вы ищете кого-то конкретно, вам следует обратиться в отдел регистрации. Он находится в том же административном здании. Если хотите, я вас туда подкину. О'кей?

Дама пошла к машине, а я поплёлся следом, отставая на шаг. Через мгновение мы услышали хрустально чистый звук флейты. Это была изумительно красивая, чарующая мелодия.

— Как красиво, — произнесла она, когда мы одновременно повернулись, чтобы взглянуть на источник звука. — А я и не знала, что у нас на это утро назначена церемония.

И вот я его увидел. Он стоял примерно в тридцати футах от меня, небрежно прислонившись к могильному камню. Музыкант был в белой рубашке и брюках цвета хаки. У губ он держал флейту.

— Эй! — воскликнула женщина, когда я бросился в его сторону.

Но я ничего не слышал, петляя между могильных камней и чуть ли не сбивая с ног посетителей некрополя. В школе я бегал четыреста метров и сохранил сноровку, хотя и был не в форме. Расстояние между нами постепенно сокращалось. Он бежал к пруду, на зелёных берегах которого росли ухоженные деревья и возвышались фамильные мавзолеи. Там можно было укрыться, и я несколько раз терял его из виду. Но до меня долетал звук флейты, и сам он возникал из-за дерева или памятника. К тому моменту, когда я загнал его на ведущую к крошечному острову дамбу, мои лёгкие горели огнём, а мышцы отказывались служить. Я прибавил скорость, и он оказался в тупике. Я уже видел, как он рухнет и я навалюсь на него, сделав подсечку. Ведь мне доводилось играть в футбол.

Мы мчались вдоль стены большого мавзолея, стоящего на острове. Расстояние между нами сократилось настолько, что я видел марку его обуви. Это были кроссовки фирмы «Найк». Он добежал до конца сооружения и свернул за угол. Нас отделяло всего ничего, но когда я вслед за ним свернул за угол, его там не оказалось. Мэтр Карфур исчез.

Глава 44

Я не верил своим глазам, и тем не менее… он исчез. Я потратил сорок пять минут вначале на то, чтобы его найти, а затем, чтобы понять, как он это сделал. Первым делом я внимательно осмотрелся, в надежде его увидеть. Я думал, что он по-прежнему со мной играет. Но я ошибся. Тогда я принялся исследовать мавзолей и всё, что его окружало, — деревья, кусты, могильные камни. Я даже заглянул в воду, осматривал все места, где только мог укрыться Карфур. Одновременно я пытался понять, как он исхитрился провести трюк с собственным исчезновением. Но я никого не нашёл и ничего не придумал.

Тогда я обратился с расспросами к фланирующей по острову и неподалёку от него публике. Многие видели Дудочника, слышали его флейту и даже наблюдали за погоней. Но ни один из этих людей не мог сказать, куда он девался. Никто не заметил его исчезновения.

Но я в исчезновение не верил. Я знал, что он не исчез. Это был его очередной трюк. Иллюзия. Байрон оставил рекламную брошюру кладбища в моей машине, не сомневаясь, что я немедленно поеду в «Голливуд навеки». У него была масса времени, чтобы заранее подготовиться к моему визиту. Карфур поставил игрушечных рыцарей, дождался момента, когда я их увидел, и спровоцировал меня на погоню. Он знал, что я побегу за ним. Но каким образом ему удалось скрыться? Я не обнаружил ничего — буквально ничего, — что помогло бы ему исчезнуть из моего поля зрения. Конечно, не следовало забывать, что я имею дело с иллюзионистом. И иллюзионистом первоклассным. Если бы в моём распоряжении была хотя бы неделя, я, возможно, смог бы понять, как Карфур это сделал. Но времени у меня не было. Недоуменно покачивая головой, я сел в машину и поехал в международный аэропорт Лос-Анджелеса.

* * *

Майк Агулэр был неторопливым крючкотвором и моё пятнадцатиминутное опоздание воспринял как нечто само собой разумеющееся.

— Дорожные пробки, приятель? — спросил он, покачав головой, и, не дождавшись ответа, продолжил: — Торопишься, чтобы не опоздать, а тебя не пускают. От этого крыша поехать может.

Бармен принёс нам пару бокалов пива, чипсы и врубил латиноамериканскую музыку.

— Значит, вас интересует тип по имени Мертц? — спросил Агулэр и добавил: — Очень любопытный, надо сказать, парень, и я вовсе не удивлён, что у кого-то возникло желание познакомиться с ним поближе.

— Насколько я понимаю, вы когда-то конфисковали у него видеоплёнки, а он по суду получил их обратно. Я не ошибся?

— Ошиблись, — ответил Агулэр. — Нет, то, что он их отсудил, — верно. Но плёнки мы конфисковали у его служащего — фотографа-японца, возвращавшегося из Хорватии в США. Кассеты были упрятаны в конверты с невинными названиями. Вы, наверное, знаете, как это бывает. Одно из этих названий — насколько я помню, «Король Лев» — и привлекло моё внимание. Мы прокрутили плёнку, полагая, что имеем дело с порно. Этот японец никак не походил на любителя детских фильмов.