Глава 9

В конце концов мы сумели пережить этот день, насыщенный разного рода излияниями чувств, прерывавшихся, как мне казалось, сотнями телефонных звонков. Я по меньшей мере шесть раз говорил с Шоффлером, но не узнал ничего нового, если не считать того, что наши планы претерпели изменения. Вместо слов «в течение дня я к вам заеду» он стал говорить «вечером я к вам заскочу».

По совету друзей я позвонил в частное сыскное агентство и поговорил с парнем, у которого когда-то брал интервью о делах русской мафии на Брайтон-Бич.

Я едва успел сказать ему о причине звонка, как он воскликнул:

— Боже! Пропавшие близнецы! Господи, так это вы… Мне и в голову не пришло…

Он порекомендовал мне лучшего детектива, специализирующегося по розыску пропавших людей. Этот детектив оказался женщиной по имени Мэри Макгафферти, и мы договорились встретиться на следующий день. Мэри продиктовала перечень сведений, которые хотела бы от меня получить.

— Мы дадим вам скидку, — сказала она. — Пятьдесят процентов от обычной ставки.

Но, несмотря на эту щедрость, услуги фирмы выливались в изрядную сумму. Семьдесят пять долларов в час — вместо ста пятидесяти — плюс текущие расходы.

Несколько раз я звонил на студию и разговаривал с Кристой. Та, задыхаясь от волнения, сказала, что фирма обещала десять тысяч в качестве вознаграждения за информацию. Фотографии мальчиков, сообщение о вознаграждении и телефон горячей линии будут появляться на экране в начале каждого часа.

Я поговорил с женщиной из Центра розыска пропавших детей. Центр, оказывается, привёл в действие свой, как она сказала, «e-mail локатор». При помощи сложной и разветвлённой сети электронных адресных книг, к которым прилагалась необходимая информация, фотографии мальчиков и номер телефона горячей линии, можно было вступить в контакт с более чем тремя миллионами человек.

Друзья и знакомые звонили десятками.

В пять часов я вдруг осознал, что с момента исчезновения сыновей прошли сутки. Однако делиться своим открытием ни с кем не стал. В шесть тридцать какой-то застенчивый парнишка латиноамериканского обличья доставил из тайского ресторана заказанную Лиз еду. Мой отец подозрительно изучал пищу, а Джек принялся уплетать её с большим аппетитом, призывая дочь последовать своему примеру.

— Тебе надо набираться сил, дорогая.

Моя мама прожевала кусочек и сказала отцу:

— Послушай, Боб, да ведь это же всего-навсего бобы.

Семь часов вечера. Восемь. Девять.

Все стали готовиться ко сну. Я не спал так давно, что временами мутился рассудок. Однако даже не представлял, как смогу заснуть. Лиз суетилась, превращая кабинетную софу в спальное место для своего папочки и меняя простыни в предназначенной для моих родителей большой хозяйской спальне. Я тупо бродил за ней следом с одеялами, простынями и полотенцами в руках. Сама она решила спать в комнате мальчиков, но, подойдя к дверям, замерла и прошептала:

— Нет, не могу… Я не могу здесь спать. О Боже, Алекс… — и снова разразилась рыданиями. Я попытался обнять её за плечи. Она сразу выскользнула из-под моей руки и, немного успокоившись, сказала: — Я устроюсь на раскладушке в общей комнате, а ты ляжешь на кушетке в гостиной.

С этими словами жена пошла в ванную, а я поплёлся следом со стопкой полотенец в руках. Лиз остановилась перед туалетным столиком, посмотрела в зеркало, а потом на раковину. Я видел отражение её неподвижного, похожего на маску лица в зеркале, но, когда она вдруг резко повернулась ко мне, на нём было написано изумление.

— Как сюда попали эти монеты?

Умывальник был сделан из искусственного мрамора со встроенной в него раковиной. И вот на краю раковины, между кранами я увидел десятицентовые монеты с изображением головы статуи Свободы. Монет было семь, и они образовывали абсолютно прямую линию.

— Понятия не имею, — удивился я.

— Может быть, их разложили мальчики? Увлеклись коллекционированием?

— Не думаю.

Ответ был, конечно, неопределённым, но я ни на йоту не сомневался, что раньше этих монет не видел. Я бы не мог их не заметить. Я всегда стоял рядом с Кевином и Шоном, когда те чистили зубы. Мне надо было убедиться, что процедура продлится более двух секунд, а по её завершении парни хорошенько умоются. Делал я это вовсе не потому, что зациклился на гигиене зубной полости своих детей. За моей бдительностью маячила Лиз. Я знал, что мне придётся отвечать за все, даже малейшие пробелы в воспитании. Поэтому просто не мог не заметить монет на умывальнике. Их появление меня испугало. Показалось каким-то безумным сигналом.

— Кто-то их сюда положил, — сказал я.

— Кто? Зачем?

— Похититель.

— Боже мой, Алекс…

— Пойдём, я хочу тебе кое-что показать. — Я провёл её в комнату мальчиков, указал на маленького кролика-оригами и спросил: — Скажи, эта штука принадлежит кому-то из них? Я её раньше никогда не видел…

— Нет, — ответила Лиз, — я её тоже не видела. — Она бросила на меня испуганный взгляд и прошептала: — Что это такое, Алекс? Кролик. Монеты. Что это должно означать?

— Не знаю.

На её глазах выступили слёзы, но, когда я попытался её утешить, Лиз стряхнула мою руку. Я прошёл следом за ней в ванную комнату; она высморкалась, ополоснула лицо холодной водой и уткнулась в полотенце.

Когда раздался громкий стук в дверь, я сидел на четвереньках в общей комнате, безуспешно пытаясь привести в рабочее состояние нашу рахитичную раскладушку. У дверей по очереди дежурили Джек и мой отец. Папа что-то хрипло спросил, а посетитель ему ответил. Я узнал голос Шоффлера. Вскоре они появились в дверях, а я всё ещё пытался выбраться из-под раскладушки.

— Как дела? — спросил Шоффлер.

Я изобразил нечто похожее на пожатие плечами. Сам детектив выглядел отвратительно. На нём был страшно помятый льняной пиджак со свободно болтающейся одинокой пуговицей. С бёдер свисали видавшие виды штаны цвета хаки. С законного места этот предмет туалета вытеснило внушительное брюхо копа. По глазам было заметно, что их владелец срочно нуждается в отдыхе. Волосы на правой стороне головы полицейского стояли торчком, значит, по пути к моему дому Шоффлеру удалось вздремнуть в машине.

— Боюсь, что вас зверски донимает пресса, — посочувствовал он. — Если хотите, я попрошу полицию округа выставить у ваших дверей охрану.

— Если станет невмоготу, я скажу, — пожал я плечами.

— Вы ведь тоже этим занимаетесь? — спросил Шоффлер, кивая в сторону входной двери.

— Да, — ответил я. — И эти ребята просто делают своё дело.

— Ведь вы — Боб… я не ошибся? — Коп посмотрел на моего отца и, засунув палец под ремень, попытался подтянуть повыше штаны.

— Нет, не ошиблись. Роберт Джей Каллахан, с вашего позволения, — хохотнул на высокой нотке отец, и для тех, кто его хорошо знал, это говорило о том, что мой старик очень нервничает.

— Вы не могли бы пригласить сюда всех, кто сейчас находится в доме?

Я окаменел от ужаса.

— У вас есть что сообщить? Имеются… новости?

Шоффлер отрицательно покачал головой и, наклонившись, надавил на раму, удерживающую непокорные ножки раскладушки. Кровать с грохотом развернулась.

— Извольте, — усмехнулся коп.

Затем мы вдвоём ухитрились передвинуть это нелепое сооружение на нужное место.

— У моего сына была подобная штуковина, когда он лежал в госпитале, — сказал детектив. — Мне тоже довелось разок на ней спать. Довольно удобно.

Когда Лиз и все остальные расселись, Шоффлер объявил, что хочет познакомить нас с развитием событий в течение дня и ситуацией на данный момент. Поиски в лесу за территорией ярмарки продолжаются, сказал он, и в них участвует столько волонтёров, что «не протолкнуться». Горячая линия просто «раскалилась» от звонков, но, чтобы их «рассортировать», потребуется время. Опрос служащих ярмарки идёт медленно, но всё-таки идёт, продолжил Шоффлер и добавил, что надёжных свидетелей, запомнивших наших мальчиков, найти пока не удалось.

— Впрочем, об этом я уже говорил Алексу, — закончил коп.

Я вдруг увидел перед собой Кевина и Шона — мальчишки весело хохотали над ужимками жонглёра. Я потряс головой, пытаясь прогнать это тревожное видение. Теперь, думая о детях, я постоянно испытывал чувство потери. И это приводило меня в состояние близкое к панике. Мне казалось, что я снова и снова карабкаюсь на скалу и каждый раз с неё срываюсь. Так бывает только в кошмарных снах.

Единственная положительная новость заключалась в том, что торгующий свечами педофил находится вне подозрений.

— Тем не менее администрация ярмарки прихлопнула его лавочку, и он уже не сможет продавать малышам свои волшебные жезлы и магические свечи. Но парень отчитался за каждую минуту своего времени, и его участие в покушении исключается.

— Это утешает, — промолвила Лиз, сжимая кулачки.

— А я где-то слышал, что слишком надёжное алиби вызывает подозрение, — заметил Джек.

Шоффлер вздохнул и спокойно возразил, что готов ответить на все интересующие нас вопросы. За какие-то десять минут он ухитрился не только очаровать и успокоить мою маму и Лиз, но и произвести хорошее впечатление на мужчин. А его таланту слушать собеседника могли позавидовать даже самые опытные репортёры.

— Слишком надёжное алиби? — переспросил он. — По правде говоря, Джек, такой вещи просто не существует. Я понимаю, что вы хотите сказать, но в нашем случае множество людей готовы под присягой свидетельствовать о местонахождении парня в интересующий нас период времени.

— И чем же он занимался? — спросил мой отец. — Если мне будет позволено задать подобный вопрос.

Шоффлер пригладил торчащий вихор и выдавил некое подобие улыбки.

— Его вообще не было на ярмарке. Вторую половину дня, с часу до шести, свечник провёл… — коп открыл записную книжку, — в мотеле «Бейсайд» в городе Аннаполис, где проходит курс безопасного вождения автомобиля. — Шоффлер взглянул на нас и снова обратился к записной книжке. — После этого он отправился в группу поддержки лиц, недавно потерявших родителей — его мать умерла три недели назад. Группа собиралась в Аннаполисе в епископальной церкви Святой Троицы, — закончил Шоффлер и закрыл записную книжку.

— Итак, этот парень отпадает, — подытожил Джек.

— Да.

— Это хорошо, — повторила Лиз и, глядя на меня, спросила: — Верно?

— Верно, — ответил Шоффлер. — Поскольку исключает одну из версий, что обычно идёт на пользу следствию, позволяя использовать наличные ресурсы в ином направлении. Итак, — он потёр руки, — есть ли у вас другие вопросы?

— Звонков с требованием выкупа не поступало, — сказал мой отец, с тревогой поглядывая в мою сторону. — Меня интересует, что вы думаете по этому поводу?

— Пока в любом случае слишком рано, — ответил Шоффлер. — Но если вы хотите знать моё мнение, то я таких звонков не жду.

— Не ждёте? Но… но… почему?

Шоффлер недовольно скривился и вздохнул.

— Если вы охотитесь за деньгами, то зачем захватывать двоих детей? Ведь это же не распродажа, если вы понимаете, о чём я.

— Боюсь, не понимаю, — вступил в беседу Джек.

— Два ребёнка означают для похитителя двойное беспокойство, — пожал плечами Шоффлер. — Но это вовсе не значит, что он получит за них двойной выкуп. Несчастные родители, по моему мнению, готовы заплатить за одно дитя не меньше, чем за двоих. И кроме того… — Он заколебался, но, видимо, решив не обходить острых углов, продолжил: — В мире есть множество богатых людей. Если детей крадут из корыстных мотивов… то похитители выбирают родителей с… м-м… большими финансовыми возможностями, чем Алекс и Лиз. Конечно… — Он вопросительно посмотрел на Джека и моих родителей. — Конечно, если дедушки и бабушки похищенных детей не…

— Я — директор средней школы, — нервно усмехнулся Джек, что было для него совершенно нетипично. Относительная нехватка средств была тем единственным предметом, упоминание о котором вынуждало Джека вставать в оборонительную позицию. — Может, Боб является тайным миллионером?

И он снова усмехнулся, глядя на моего отца.

— Нет, — отрицательно покачал головой папа. — Я не хочу сказать, что мы, — он посмотрел на маму, — не можем собрать кое-какую мелочишку, если ликвидируем все активы. Но… — Он покачал головой, видимо, размышляя о словах Шоффлера.

— Итак, — произнёс полицейский, — вы понимаете, что я имею в виду. — Он воздел руки к потолку, а затем расслабленно уронил их на колени.

— А что можно сказать о мотивах, не имеющих прямого отношения к финансам?

— Каких же? — встрепенулся Шоффлер.

— Я имею в виду своего сына и передачи, которые он готовит, — взглянул отец в мою сторону. — Парень нажил себе немало врагов.

— Это так? — спросил коп, вскинув брови.

Я ощутил то тревожное напряжение, которое появляется, когда в кровь поступает новая порция адреналина. Сам я почему-то ни разу не подумал о подобной возможности. Мысль о том, что похищение мальчиков произошло по моей вине, вызвала у меня отвращение. Но для своих репортажей я всегда искал острые темы. Организованная преступность, отмывание денег, незаконная торговля оружием и тому подобное. Вполне возможно, что…

— Мой отец прав, — кивнул я Шоффлеру. — Мне это почему-то в голову не приходило.

— В таком случае, — произнёс Шоффлер, — не могли бы вы назвать людей, которые имеют против вас такой зуб, что способны…

— Но при чём здесь дети? Почему не я?

— Просмотрите свои досье и составьте список тем и лиц, которые привлекут ваше внимание или вызовут подозрение. Это не повредит.

Я обещал все сделать, а Шоффлер вопросительно взглянул на каждого из нас. Похоже, к этому времени вопросов ни у кого не осталось.

— Простите… — встал Джек и широко зевнул, — позвольте мне выразить вам нашу глубокую признательность.

— Может, хотите чаю со льдом? — спросила мама, поднимаясь с места. — Или кофе?

— Вообще-то, — протянул Шоффлер, — мы хотели бы немедленно приступить к осмотру помещения, хотя я знаю, что час уже поздний.

— Осмотру? — переспросила Лиз. — Какому осмотру?

— Осмотру помещения, — повторил Шоффлер и, глядя на меня, продолжил: — Мы с вашим супругом уже обсуждали этот вопрос. Он думает, что похитители побывали в вашем доме. Не исключено, что нам удастся что-то обнаружить. Впрочем, в любом случае это обязательная процедура.

— Я вовсе не думаю, что они здесь были, — поправил я Шоффлера. — Я это знаю.

— Ты сказал им о монетах? — спросила Лиз. — И о кролике?

— А это ещё что? — поинтересовался детектив.

Когда я стал объяснять, он кивнул, достал записную книжку и сделал пометку.

— Мы заберём это с собой в качестве вещественных доказательств.

— Ничего не понимаю, — сказал я Шоффлеру. — В том, что здесь побывал Кевин, нет никаких сомнений. Он звонил мне с этого номера. Теперь, когда я отдал вам свой аппарат, вы это и сами знаете.

Шоффлер ответил неопределённым кивком, подтянул штаны и произнёс:

— Верно. И мы попросили фирму «Верисон» представить нам полный отчёт.

— Что именно?

— Список входящих и исходящих звонков с вашего сотового. Мы хотим убедиться, что звонок Кевина не был переправлен с другого аппарата. Подобное, как вам известно, случается.

— Но…

Не обращая внимания на мой слабый протест, Шоффлер продолжил:

— Время позднее, и нам хотелось бы начать обыск. Думаю, что на это уйдёт пара часов. Поэтому не стану возражать, если у вас возникнет желание куда-нибудь прокатиться или заняться каким-то иным столь же приятным делом.

— Прокатиться? — переспросила мама таким тоном, словно детектив предложил нам «искупаться в океане» или «сделать маникюр».

— На некоторых людей обыск действует угнетающе, — спокойно пояснил Шоффлер. — Да и кому понравится, когда чужие люди копаются в их доме. Роются в личных вещах. Но если вы вдруг пожелаете остаться, — пожал он плечами, — вам придётся пробыть в этой комнате до тех пор, пока мы не покончим со всеми другими помещениями. После этого мы поищем здесь. — Он щёлкнул языком, и этот звук показался мне неестественно громким.

— Что же, — сказала мама, — лично у меня нет ни малейшего желания куда-нибудь «прокатиться».

— Думаю, мы все останемся здесь, — заключил я.

— Нас это вполне устроит, — ответил Шоффлер. — В этом случае мы сможем вычеркнуть ещё один пункт из нашего списка. Возьмём у вас отпечатки пальцев.

— Что?! — изумился Джек.

— Абсолютно стандартная процедура, мистер Таггарт. Мы должны иметь отпечатки пальцев всех, кто находится в этом доме, чтобы позже их исключить. Затем мы возьмём отпечатки у тех, кто здесь побывал: уборщицы, няньки, водопроводчика. По той же причине. — Коп закончил разъяснение и взглянул на часы.

— Но почему это нельзя сделать завтра? — спросил Джек, обнимая Лиз за плечи. — Моя дочь совсем обессилела.

— Знаю, — печально покачал головой Шоффлер. — Час действительно поздний. Но не сомневаюсь, что вы нас поймёте правильно: если здесь остались следы, способные пролить свет на печальное событие, то нам хотелось бы обнаружить их как можно раньше, чтобы немедленно приступить к действию. Но и это ещё не все. Чем больше мы будем ждать, тем более место действия окажется, простите меня, «загрязнённым». Кроме того, команда уже ждёт за дверью и готова приступить…

— Они уже у дома? — услышал я собственный голос.

Я не понимал, почему это сообщение меня встревожило, но дело обстояло именно так.

— Вы не возражаете, если мы приступим? — спросил Шоффлер и ещё раз взглянул на часы.

Глава 10

Некоторое время мы сидели в неловком молчании, не зная, что сказать. В конце концов, Джек схватил пульт дистанционного управления и включил телевизор.

Какая программа подходила для нас в нашем положении? Все мелькающее на экране не выдерживало никакой критики. Недовольно скривившись, Джек переключился с бейсбола на криминальное шоу, с криминального шоу на комедию положений, а с неё на документальную программу о моде.

— Папа… — позвала Лиз.

Джек вырубил телевизор. Но когда экран потемнел, а электронный гвалт стих, мы услышали, что происходит в доме. Копы обыскивали гостиную. Мне казалось, что полицейские разносят помещение вдрызг. До нас доносились обрывки разговора, скрип выдвигаемых ящиков и стук дверей. Звуковое сопровождение обыска меня безмерно раздражало. Хотя я сам настаивал на проведении осмотра, он всё же казался мне вторжением в мою личную жизнь.

В этот момент слово «вторжение», неуместное в контексте личной жизни со своим военным отзвуком, выглядело вполне подходящим. Чужие люди рылись в наших пожитках, словно мы подверглись нападению и территориальная целостность моей семьи была нарушена. Я всем сердцем ненавидел топот их ног, приглушённые голоса и спорадические взрывы смеха. Эти звуки так меня достали, что я взял со стола пульт дистанционного управления и нажал на кнопку.

Это оказалось ошибкой. Я попал на самый конец десятичасовых новостей. Все присутствующие издали короткий вздох, когда на экране возникла фотография наших мальчишек, а ведущий сказал:

— Никаких новостей в связи с исчезновением близнецов Каллахан…

— Боже! — всхлипнула Лиз, и я выключил телевизор.

Когда в комнате появилось некое создание с всклокоченными огненными волосами, отвратительной кожей и зелёными ногтями, чтобы снять отпечатки пальцев, мы почувствовали, стыдно сказать, облегчение.

Нам всем пришлось испытать на себе скверный характер этой дамы, приглашавшей нас поочерёдно занять место рядом с ней. Используя кофейный столик в качестве опоры, она прижимала наши пальцы к чернильной подушке, а затем прокатывала на специальной карточке. Когда, прокатав мой левый мизинец, она отняла его от листка, весь этот процесс показался мне отвратительным, хотя карта содержала лишь минимальные сведения, позволявшие установить мою личность, да овальные отпечатки со сложным рисунком линий.

Рыжеволосая дама вручила мне влажную салфетку, чтобы я стёр чернила с кончиков пальцев, и моё место заняла мама. Не знаю, по какой причине, но мама не позволила манипулировать своими пальцами. Возможно, на неё подействовали те полдюжины чашек кофе, которые она выпила после прибытия. Впрочем, не исключено, что кончило действовать успокоительное. Одним словом, она решила провести процедуру самостоятельно. Мама извинялась, а дама, отправляя испорченную в очередной раз карту в корзину для бумаг, демонстративно вздыхала.

— Расслабьтесь, — повторила она в десятый раз, — и позвольте мне заняться вашими пальцами. Когда вы прикладываете палец к карте, вы смазываете оттиск. — В её голосе звучали одновременно осуждение и высокомерная снисходительность. — Прикладывайте ровнее, не двигайте… Позвольте мне.

— Я не двигаю, — возражала мама.

— Нет, двигаете.

— Перестаньте её терзать, — вмешался я, — ведь процедура, насколько я понимаю, добровольная.

Мама подняла на меня полный благодарности взгляд, и я увидел, что она вот-вот начнёт хлюпать носом.

— Давайте попробуем ещё разок, — не унималась полицейская сучка, заполняя очередную карту и издавая очередной театральный вздох.

На этот раз примерно пару минут всё шло, как положено, но затем мама, видимо, дёрнула пальцем или произвела иное недопустимое действие.

— Вы опять за своё?!

Мама не выдержала и заплакала.

— Оставьте её в покое, — произнёс отец, поднимаясь на ноги.

— Извините, — сказала рыжая стерва, вылезая из-за стола и направляясь к двери. — Мне слишком мало платят, чтобы я терпела подобные издевательства.

— Прости, мамочка, — понуро произнёс я.

— Может, принести тебе воды, Гленна? — обеспокоенно спросил отец. — Алекс, как ты думаешь, мы можем раздобыть воды?

— Не вопрос. — Я поднялся с софы и поговорил с дежурившим в коридоре копом. Я вдруг понял (и сразу почувствовал себя виноватым), что родители меня уже достали и мне хочется, чтобы они уехали домой. Так же, впрочем, как и Джек.

Я знал, что они приехали, потому что должны были приехать, чтобы поддержать нас и оказать посильную помощь. Думаю, что, если бы они не появились, я был бы сильно обижен. Однако получилось, что Лиз и я вынуждены были постоянно за ними ухаживать.

После того как полицейский принёс маме воду, в гостиной появился Шоффлер. Он остановился на пороге и, опершись руками о дверной косяк, спросил:

— Не мог бы я перекинуться с вами парой слов, Алекс? И с вашей женой?

В его лице я увидел нечто такое, что у меня оборвалось сердце. Перчатки из латекса, которые были у него на руках (а также на руках всех других копов), придавали ему зловещий вид патологоанатома. Я вскочил на ноги так резко, словно ко мне был привязан канат и кто-то его сильно рванул.

— В чём дело?

— Вы можете смело говорить при всех, — вставил отец. — Мы — одна семья.

Шоффлер поднял руку, обратив ладонь в сторону папы жестом регулировщика уличного движения.

— Только родители, — произнёс детектив с кривой, похожей на оскал улыбкой.

Лицо Лиз стало серым. Мы прошли вслед за Шоффлером в мой кабинет, где на углу письменного стола восседал полицейский в форме и, естественно, в перчатках из латекса. Полицейский держал в руках блокнот.

— Этого офицера зовут Дэвид Эбеннджер, — представил своего коллегу Шоффлер. — Он занимается вещественными доказательствами.

Мы не совсем поняли, и ему пришлось пояснить, что по существующим правилам все манипуляции с вещдоками проводит один человек. Он вешает на них бирки, кладёт в пластиковые мешки, помещает на склад, достаёт оттуда и даже представляет в суде.

— Нам надо соблюдать законы на тот случай, если дело дойдёт до суда.

Мы кивнули. Мы все поняли.

Затем Шоффлер закрыл дверь и сказал:

— Мы кое-что нашли.

Я утратил дар речи.

На моём письменном столе стоял картонный ящик, размером примерно с коробку для обуви. К нему был прикреплён белый ярлычок с какой-то надписью. Шоффлер кивнул Эбеннджеру и при помощи карандаша извлёк из коробки мятый и очень грязный предмет одежды, оказавшийся жёлтой футболкой. Пятна на ней имели красновато-бурый цвет, и я догадался, что это — кровь.

Лиз застонала, я обнял её за плечи, и она уткнулась лицом мне в грудь. У неё не было сил смотреть на майку, а я, напротив, не мог оторвать от неё глаз. Шоффлер стал легонько потряхивать висящую на карандаше футболку. Коп хотел, чтобы ткань расправилась, но поскольку кровь высыхала на мятой одежде, он не очень преуспел в своём начинании. Почему-то я считал, что должен следить за всеми действиями детектива. Я с ужасом ждал, когда окровавленная футболка соскользнёт с карандаша и упадёт на мой стол. Допустить этого я не мог. В конце концов слипшаяся ткань расклеилась и развернулась. Словно разжавшийся кулак. Я увидел всего лишь несколько квадратных дюймов ткани, но мне вполне хватило и этого. Вглядываться не было никакой нужды.