– Тарко! – окликнул его Невин. – Мне нужно проехать по вашей дороге, конечно, если не будет возражать твой народ.

– Разве мы в чем-нибудь отказывали Магистру Эйси? Подождите немного снаружи, мой господин, сейчас я открою дверь.

Тарко исчез, Невин отвел с дороги своих лошадей. Через несколько минут вниз посыпались камни, и в воздухе зависло облако пыли. Со скрежетом мельничного жернова в скале отворилась огромная дверь. Держа в одной руке фонарь, Тарко помахал другой, приглашая Невина внутрь. Для карлика он был достаточно высок, около пяти футов росту, с гораздо более развитой мускулатурой, чем большинство из его народа. Его седая борода была аккуратно подстрижена.

– Мы не видели вас вот уже много лет, мой господин, – заметил он, в то время как Невин пытался заставить напуганных лошадей ступить в тоннель. – Дело в том, что сейчас мы очень редко пользуемся этой дверью, потому что здесь поблизости живет ваш народ. Вам действительно очень повезло. Несколько наших парней отправились на охоту, а я остался здесь, чтобы потом их впустить.

– Ты просто не представляешь, как я тебе за это благодарен. Мне нужно добраться до Форта Хирэйф так быстро, как не бегает сам Сатана.

– Большая дорога достаточно прямая.

Она действительно была прямой. Через каких-то двадцать пять миль горы останутся позади, и тогда до города останется еще тридцать.

– Когда я проеду до конца, эти лошади устанут, – заметил Невин.

– Оставьте их нам и возьмите себе наших.

– Благодарю тебя. В таком случае, я смогу скакать всю ночь напролет.

Невин сел на коня и, помахав рукой Тарко, поскакал вперед; под высокими круглыми сводами тоннеля эхом стали раздаваться удары копыт о выложенный ровными каменными плитами пол. Путь освещался заботливо выращиваемыми фосфоресцирующими грибками и мхами. Вскоре Невин доедет до одной из больших пещер, где сквозь вентиляционные шахты пробивается солнечный свет, и там он сможет купить достаточное для своего путешествия количество продуктов.

Нагоняя дремоту, по крыше стучал дождь, и под этот монотонный звук Джилл проспала все утро. Проснувшись, она продолжала лежать в кровати, решая: спуститься или нет в общий зал. Ей предстояло прожить еще один ужасный день, очень скучный, но полный опасностей, похожий на один из тех дней, когда она едет на войну. Джилл никак не могла забыть те неподвижные глаза незнакомца, которые ее так напугали. Наконец она встала и начала одеваться. Она застегивала свой ремень, на котором носила меч, как вдруг перед ней возник серый гном.

– Я должна благодарить всех богов!

Джилл распахнула объятия, и малыш бросился ей на руки, подпрыгивая и обвивая свои тощие ручки вокруг ее шеи. Она крепко обняла его и покачала, как младенца, по ее щекам катились слезы.

– Мой маленький звереныш, я так за тебя испугалась! Я боялась, что с тобой может что-нибудь случиться.

Он наклонился назад, посмотрел на нее и печально кивнул.

– С тобой произошло что-то ужасное?

Он снова прижался к ней и задрожал от страха.

– Мое бедное маленькое создание! Спасибо богам, что сейчас ты в безопасности. Послушай, я не знаю, что с тобой случилось, но как ты спасся?

Вдруг он внимательно сосредоточился и посмотрел вокруг, очевидно обдумывая, как бы ей лучше объяснить.

«Дурочка! Никто иной, как Невин, спас его», – прозвучал в ее сознании голос.

– Слушай, ты, дрянной камень! Ты еще вздумал меня оскорблять! Это из-за тебя я сижу сейчас в куче конского навоза по самую шею.

«Знаю, но я этого стою».

– Ублюдок.

«Если ты собираешься со мной так разговаривать, то будь я проклят, если скажу тебе хоть что-нибудь еще».

Джилл так обрадовалась, что к ней вернулся ее гном, что ей было безразлично, будет с ней разговаривать наделенный Двуумером камень или нет. Она долго сидела на полу и забавлялась с гномом, держа его на коленях. Наконец гном исчез, но делал это медленно, как будто ему очень не хотелось ее покидать, но он был вынужден это сделать. Гном стал понемногу обесцвечиваться, сделался прозрачным, затем превратился в пятно в воздухе, и, наконец, исчез совсем.

Улыбаясь сама себе, Джилл спустилась вниз и взяла порцию ячменной каши с подозрительными комочками. Она сидела за столом и ковырялась в своей миске, отыскивая долгоносиков, но тут появился Цапля. Он лениво прошел возле ее стола, с таким видом, будто никогда прежде ее не встречал, затем тихо прошептал: «Иди в «Красный дракон». Джилл поднялась в комнату, накинула плащ, и пошлепала по лужам в гостиницу, где ее ждал бледный, как полотно, Огверн. Толстяк, как всегда, сидел за своим столом, с него катился пот, а огромные лапы так дрожали, что он мог поднести ко рту бокал лишь держа его обеими руками.

– Что случилось? – спросила она.

– Ты помнишь того типа, что приходил вчера вечером? Так вот, он был здесь опять. Около часа тому назад заявляется он сюда, нахальный до бесстыдства, и беспардонно усаживается рядом со мной. «Если ты не найдешь для меня опал, – говорит он, – то я наделаю из тебя сосисок!» Какая наглость!

– Нахальство в высшей степени. Должно быть, ему очень нужна эта вещь, раз он рискует связываться с тобой, когда на дворе стоит день-деньской.

– О, что-то я сомневаюсь, что он подвергает себя хоть какому-то риску.

Огверн остановился и сделал глоток эля, чтобы немного остыть и успокоиться. Затем продолжил:

– Странное дело. Знаю, я могу показаться тебе сумасшедшим, Джилл, но клянусь моим жирным, но драгоценным «я», что это правда. Когда он вышел, я решил последовать за ним. Это мне не составило труда, потому что на улицах было полным-полно народа, а он шел вперед и даже не оглядывался. Итак, шагает он себе прямо, а я сижу у него на хвосте. Он направляется к общественному выгону, что у реки. Знаешь, там, у моста растет несколько берез?

– Знаю.

– Хорошо. Заходит он, значит, за деревья и исчезает. Я хочу сказать, что он и в самом деле исчез! Послушай, он заходит в эту рощицу, а я жду. Жду, и жду. Но я и не вижу, чтобы он выходил, к тому же, заросли берез не такие густые, как орешник или что-нибудь еще. Тогда я сам захожу в рощицу, но его там нет.

– Послушай! Да у тебя же с нервами не все в порядке. Должно быть, ты не увидел, как он выходил.

– Разве занимал бы я сейчас то место, которое занимаю, если бы не мог увидеть человека средь бела дня? И не говори, что я старею. Это было бы очень оскорбительно.

Джилл задрожала от страха. «Должно быть, он владеет Двуумером», – подумала она. Она знала, каким опасным может оказаться Двуумер в руках сумасшедшего; и вот она столкнулась лицом к лицу с человеком, хладнокровно использующим это искусство со злыми намерениями.

– Я хочу предложить тебе работу, – продолжал Огверн. – Охранять мое драгоценное «я». С этим типом кинжалом не совладать; другое дело, если возле меня будет находиться меч, и было бы лучше, если он будет находиться в руках кого-то другого. Там он принесет мне больше пользы. Короче, один серебряник за вечер.

– Я согласна. Глаза у него, как у самого Сатаны, но, держу пари, кровь у него такая же, как и у всех, и так же хорошо вытекает.

– Давай надеяться, что его кровь не зальет мне весь пол. Тьфу! Как я ненавижу все эти мерзкие угрозы.

Пасмурные сумерки застали Родри в добрых двадцати милях от Форта Хирэйф. Вспомнив предупреждение Невина не путешествовать ночью, он остановился у фермера, который за два медяка разрешил ему переночевать в коровнике. Еще за две монеты жена фермера предложила ему миску хорошего жаркого и ломоть хлеба. Родри поблагодарил хозяйку и уселся ужинать с семьей, расположившейся за длинным дощатым столом у очага. Серая солома, которой был покрыт пол, попахивала свиньями; хозяева ели грязными руками и все время молчали, пока последние крошки не были проглочены и запиты разбавленным водой элем, но Родри, к своему великому удивлению, был рад такой компании. Когда Родри закончил ужинать, он немного посидел за столом, слушая от нечего делать разговоры фермеров о завтрашней нелегкой работе и с затаенным страхом глядя на огонь в надежде получить от Невина еще одно послание. Но образ старика так и не появился.

Вдруг вскочили собаки, прежде спокойно лежавшие на соломе, и с лаем бросились на улицу через открытую дверь. Фермер посмотрел на меч Родри.

– Похоже, ты оказался более желанным гостем, чем я предполагал. Пойдем на улицу и посмотрим, кто там.

– С радостью.

Фермер схватил смоляной факел, сунул в огонь и, когда он загорелся, вышел на улицу, сопровождаемый Родри с мечом в руке. Снаружи, у ворот, сделанных в земляном валу, стоял человек, на которого с остервенением лаяли собаки. Он держал под уздцы коня, и Родри заметил, что у него на поясе висел меч. Когда фермер прикрикнул на собак, те перестали лаять, но все равно продолжали скулить и рычать, оскалив зубы на незнакомца, пока тот оставался у ворот. Ни пинки, ни проклятия не могли заставить их замолчать.

– Что нужно? – спросил фермер.

– От тебя ничего, добрый человек, – ответил незнакомец и неприятно улыбнулся. – Я просто хочу поговорить с этим серебряным клинком.

Родри почувствовал в желудке легкий холодок. Как этот человек узнал, где он, Родри, находится? Незнакомец окинул его взглядом с ног до головы. Тут Родри понял, что этот парень проявляет к нему сексуальную заинтересованность; вероятно, он сам так улыбался, когда смотрел на симпатичных девочек. Он почувствовал такое отвращение, что невольно отступил назад.

– Я ищу похищенный драгоценный камень, – произнес незнакомец. – В Макмуре мне сказали, что он может быть у тебя.

– Я – не вор.

– Конечно, конечно. Но если этот опал у тебя, я заплачу тебе за него золотом. Это больше, чем ты сможешь получить у любого из подпольных ювелиров.

– У меня нет никаких камней.

Незнакомец наклонился вперед и посмотрел ему прямо в лицо. На какой-то миг Родри почувствовал, что у него помутился рассудок, как будто он выпил слишком много меда.

– Так значит у тебя нет никаких камней?

– Никаких.

Незнакомец слегка кивнул, отступил назад и оставил Родри в покое.

– Итак, у тебя их нет, – сказал он. – Благодарю тебя.

Прежде чем к Родри вернулся дар речи, тот вскочил на коня и ускакал прочь. Собаки продолжали рычать, пока он не скрылся из виду.

Саркин нашел большой деревянный сарай, построенный, по всей видимости, для пастухов, которые кочуют со своими стадами. Хотя в нем стоял неприятный запах, внутри было сухо, и в одной из стен имелся маленький очаг. Саркин привязал коня, затем развел огонь. Когда он подумал об Аластире, лицо учителя возникло сию же минуту. Очевидно, он уже давно сидел у костра и ждал от ученика новостей.

– У него нет Камня, – передал мысль Саркин.

– Я этого больше всего боялся.

Даже мысли Аластира звучали усталыми. Учитель продолжал:

– Значит, мне придется призвать духов, чтобы узнать, где он. Если он у девчонки, я пошлю в город Эви.

– Подождите. Он ведь очень слаб…

– Ты мне будешь еще указывать, что делать.

Образ Аластира исчез. Как Саркин ни старался, он не мог вызвать его снова. Было бесполезно пытаться связаться с Эви, потому что учитель, несомненно, привлекал его к наблюдению в магическом кристалле. Саркин встал и подошел к двери сарая посмотреть на падающий дождь. Конечно, согласно всем законам Тайных Путей, если Эви окажется слабым и потерпит поражение, ему придется платить сполна цену этого поражения. Кроме того, имея в своей маленькой компании слабого, они подвергают себя опасности. Все же, Саркин не мог забыть, как однажды, дождливым днем, много лет назад, когда они с братом жили на улицах Кермора, Эви умирал от лихорадки. Тогда он смотрел на дрожащего от холода брата и рыдал, думая об их матери.

– Мама, я попытаюсь его спасти, – прошептал он дождю, поливающему земли Дальней Долины.

Затем он начал во всю проклинать себя, за то что оказался таким сентиментальным идиотом, что стал разговаривать сам с собой. В порыве ярости он вернулся к очагу и уставился на огонь, но не увидел ничего, кроме пляшущих языков пламени. Очевидно, Эви до сих пор находился возле Аластира, и учитель изолировал его на астральном уровне. Саркину оставалось лишь надеяться, что Великий Камень Запада лежит где-нибудь в грязи на перевале Кум Пекл.

Джилл и Огверн весь вечер просидели в «Красном драконе», потому что Огверну нужно было собрать разного рода налоги и пошлины, которые задолжали ему другие воры. Тем временем как глава воровской артели расправлялся с целой телячьей ногой, Джилл клевала из своей тарелки и подумывала как ей связаться с городскими стражами. Но все же, что она могла сделать? Бежать к гвербрету и рассказать ему о проклятом камне и владеющем Двуумером злодее? Блейн, скорее всего, прикажет ее арестовать за появление в нетрезвом виде пред очами его светлости.

После ужина Джилл и Огверн забрали из «Бегущей лисы» ее вещи и направились к Огверну; он занимал две маленькие комнаты над мастерской портного. В одной из них стояла кровать, в другой находился деревянный сундук, маленький стол и две лавки. Он рассказал ей, что живет так скромно лишь затем, чтобы городские стражи не могли доказать, что его доход намного выше, чем может иметь совладелец «Красного дракона». Джилл расстелила у двери свою походную скатку и села на одеяла, но Огверн ходил по комнате, зажигая сделанные из белой жести свечные фонарики, подходил к окну и выглядывал в щель между створками ставней, затем, тяжело вздыхая, возвращался к очагу.

– Послушай, – наконец не выдержала Джилл, – ты думаешь, наш новый друг может появиться из воздуха прямо над твоей кроватью?

– Во всяком случае, я бы этому не удивился.

Огверн вздохнул еще раз, опустил свою тушу на лавку и добавил:

– Я чувствую себя не в своей тарелке. Если бы мне такое нравилось, я давно сделался бы серебряным клинком.

– Быть может, это помогло бы тебе немного похудеть.

– Будь любезна, не груби. Сколько оскорблений порой приходится выслушивать человеку! Сосиски, в самом деле! Такая наглость…

Он замер, прислушиваясь.

Кто-то поднимался по лестнице тяжелыми шагами. Джилл ослабила в ножнах меч и поднялась. Кто-то громко постучал в дверь, подождал, затем постучал снова.

– Я знаю, что вы там.

Это был другой голос, а не тот, который они ожидали.

– Открывайте дверь, не то я сорву ее с петель.

Хотя в голосе действительно чувствовалась ярость, он не вселял никакого страха, а лишь раздражение. Джилл и Огверн с недоумением посмотрели друг на друга.

– Кто ты такой? – резко спросил Огверн. – Что тебе нужно?

– Я хочу поговорить с вами… об одном деле.

Голос изменился, теперь он был напуган и звучал умоляюще:

– С вами разговаривал мой брат.

Пожав плечами, Огверн отодвинул засов и чуть приоткрыл дверь. Джилл услышала ворчание: незваный гость налег на дверь, оттолкнул с дороги тушу Огверна, затем проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь. Черты его лица были очень знакомы и не оставляли сомнений в том, что он был братом того, кто приходил накануне, но его глаза были лишены той ужасной силы, которая чувствовалась во взгляде другого. Он посмотрел по сторонам, все время оставаясь спиной к стене. Его опущенные плечи и темные круги под глазами свидетельствовали о крайнем душевном истощении.

– Опал еще не появлялся, – сказал Огверн.

– Я тебе не верю, – сказал он и повернулся к Джилл. – Он должен быть у тебя. Его видели в твоих вещах.

– Видели? Ты хочешь сказать, что вы рассматривали меня в магическом кристалле? В таком случае, вы где-то допустили ошибку. Ты, должно быть, владеешь Двуумером в достаточной степени, чтобы понять, что я не вру, когда говорю, что единственная моя драгоценность – маленькое колечко, и к тому же дешевое.

– О, боги! Ты несешь чушь! Он у тебя! Мой учитель…

– Послушайте! – взмолился Огверн. – О чем вы разговариваете? Я не могу понять из этого ни одного слова.

Не обращая на него никакого внимания, незнакомец шагнул навстречу Джилл, посмотрел ей прямо в глаза и попытался подчинить себе ее волю, но так неумело, что она просто рассмеялась ему в лицо. Он заревел и потянулся к рукоятке меча. Когда лезвие засверкало в воздухе, Джилл обнажила свой и приняла боевую стойку.

– Огверн! Зови городскую стражу!

Джилл находилась между незнакомцем и дверью, он нерешительно сделал шаг назад, чтобы освободилось достаточное для поединка пространство. Огверн подбежал к окну и распахнул ставни. С их скрипом незнакомец ринулся на Джилл, но она отразила его первый удар с такой легкостью, что он от изумления открыл рот. Она сделала отвлекающий ход, оттеснив его к стене, а в это время Огверн закричал во все горло: «Помогите! Убивают!» Как попавшее в ловушку животное, незнакомец бросился на Джилл. Он не был неуклюжим разбойником, он сражался с ней как равный соперник. Джилл дралась за свою жизнь; лезвие о лезвие звенела сталь; они атаковали и защищались на тесном кусочке пространства, ограниченном стенами крошечной комнатки.

На лестнице раздался звук поднимающихся шагов, и чей-то голос закричал: «Откройте! Именем гвербрета». Незнакомец сделал отчаянный выпад, но на какой-то миг он потерял бдительность. Джилл увернулась и со всей силы ударила его в правое плечо, затем снова подняла свой меч, задерживая опускающееся на нее лезвие противника и выбивая его из раненной руки. Когда дверь открылась, и в комнату вошли шесть стражей, одетые в красные с золотистым плащи поверх доспехов, незнакомец с воплем отпрянул к стене.

– О, боги! – воскликнул Огверн. – Добрый Кинван, еще ни один честный горожанин не радовался при виде тебя так, как я.

– Да неужели?

Начальник стражи, полный мужчина с темными, но уже седеющими волосами, презрительно улыбнулся и спросил:

– Что все это значит? Ого, да здесь к тому же этот проклятый серебряный клинок в лице девушки!

– Да, это я, и я прошу вас немедленно отвести нас к гвербрету.

– Вам не стоит переживать по этому поводу, – ответил Кинван.

С трудом переводя дыхание, незнакомец прислонился к стене. Он приложил к ране левую руку и сильно прижал, пытаясь остановить кровь, стекающую по руке. Когда он посмотрел на Джилл, она заметила в его глазах выражение мучительной боли, которая намного превосходила боль от полученной раны.

– Перевяжите ему рану, – рявкнул Кинван. – И заберите оружие у этого серебряного клинка.

Джилл отдала одному из стражей свой меч и кинжал, другой в это время принялся рыскать по комнате Огверна в поисках какой-нибудь тряпки. Незнакомец не отрываясь смотрел ей в лицо. Вдруг он улыбнулся, будто что-то задумал. Он убрал руку от раны, провел ей по рубашке, как будто вытирая кровь, затем поднес ко рту.

– Остановите его! – закричала Джилл и рванулась вперед.

Но слишком поздно – он успел проглотить яд. Незнакомец скорчился, начал падать вперед и ударился головой о стену, затем повернулся, все еще согнутый в дугу, и упал на пол. Его пятки судорожно забарабанили о деревянные доски; затем он замер, изо рта потекла серая с горьким запахом пена.

– О, боги! – прошептал Кинван.

С бегущими по толстым щекам каплями пота Огверн неуклюже зашагал в спальню. Стражники слышали, как его рвало в ночной горшок, и не стали ему мешать. У самого младшего из стражей было написано на лице, что он вот-вот сделает то же самое.

– Пойдем отсюда, – сказал Кинван довольно громко. – Двое понесут тело. А мы поторопим хозяина и отведем его к его светлости.

– Но позвольте! – Огверн вернулся, дрожа от негодования. – Разве так обращаются с честным гражданином, когда он позвал на помощь стражей гвербрета?

– Придержи свой язык! – прошипела Джилл. – Огверн, тебе стоило бы помолиться, чтобы его светлость нашел возможность снизойти до такого мелкого дела, как это.

Огверн посмотрел на нее, пожал плечами, затем кивнул, выражая согласие. Джилл почувствовала тошноту. Чего же он боялся, если смерть свою готов был встретить с улыбкой?

В освещенное факелами караульное помещение, что было расположено за броком Блейна, вошла вызывающая ужас процессия. Кинван побежал в башню за гвербретом, а его солдаты тем временем водрузили на стол труп и заставили Джилл и Огверна встать на колени. Через несколько минут с фужером меда в руке вошел Блейн. Он бросил взгляд на труп, отпил содержимое своего фужера, затем стал внимательно слушать доклад Кинвана.

– Очень хорошо, – сказал он, когда тот закончил рассказ. – Послушай, серебряный клинок, а ты что там делала?

– Выполняла работу, для которой меня наняли, и ничего более, ваша светлость.

Она остановилась в нерешительности. Хотя Джилл искренне уважала Блейна, как серебряный клинок, она была больше предана артели воров, чем этому живому олицетворению законов.

– Огверн сказал, что некто грозился его убить, и предложил мне серебряник, чтобы я его охраняла.

Блейн повернулся к Огверну.

– А почему он тебе угрожал? – спросил гвербрет.

– Как вам сказать, ваша светлость? – Огверн вытер широким рукавом свое вспотевшее лицо. – Видите ли, сначала угроза исходила не от него, а от другого человека. Я совладелец гостиницы «Красный дракон», и тот парень готов был поклясться, что я его обманул, когда он сидел в общем зале. Тогда я нанял Джилл, и вот, этот парень… – Он показал рукой на труп. – …врывается ко мне в комнату и говорит, что пришел забрать деньги, которые я задолжал его брату.

Похоже, Блейн был весьма озадачен этой мало похожей на правду историей.

– Его брату? – спросил он наконец.

– Именно, ваша светлость, – ответил Огверн. – Я могу только предполагать, что этот парень был братом того человека, который утверждал, что я его надул.

– Ха! – проворчал Кинван. – Скорее всего, ты его попросту ограбил.

– Мой добрый господин! – Огверн обиженно посмотрел на него. – Если бы он думал, что я его ограбил, он пришел бы к вам.

– Верно, – сказал Блейн. – Итак, ты хочешь сказать, что тот, у кого были к тебе претензии, до сих пор разгуливает по свету?

– Вот именно, ваша светлость. И поэтому я до сих пор боюсь за свое жирное, но драгоценное «я». У меня есть свидетели, которые могут доказать, что мне угрожали, и всем им можно верить не задумываясь.

Блейн о чем-то думал, глядя на синевато-сероватый труп и потягивая из фужера мед.

– Ладно, – произнес он наконец. – Несомненно, тот, кто носит в кармане рубашки яд, замышляет что-то недоброе. Завтра в палате правосудия состоится официальное слушание по этому делу. А сейчас ты, Огверн, можешь возвращаться к себе. Кинван, назначь стражу, которая всю ночь будет охранять его дверь. Суд состоится приблизительно в два часа по полудню, возьми с собой своих свидетелей.

– Непременно, ваша светлость.

Огверн встал и отвесил на удивление изящный поклон.

– Покорнейше благодарю его светлость за то, что он так печется о безопасности честных бедняков, своих граждан.

Огверн пятился назад, все время кланяясь и торопясь поскорее освободиться от опасного присутствия гвербрета. Джилл подумала, что он будет бежать всю дорогу, пока не окажется вне крепости. Блейн повернулся к Кинвану.

– Послушай, мой верный страж, – спросил он. – Ты и в самом деле думаешь, что этот толстяк – король воровского мира Дальней Долины? Лично я с трудом могу в это поверить.

– Я знаю, что его светлость имеет на этот счет некоторые сомнения, но клянусь, в один прекрасный день я поймаю его с поличным и найду достаточно доказательств, чтобы убедить в этом всех советников.

– И тогда мы отрубим ему руки, но не раньше. Что касается тебя, серебряный клинок, я не хочу, чтобы ты улизнула из города, как только откроют ворота. Кинван, нам придется взять ее под арест.

– Но ваша светлость! – заговорила Джилл, немного заикаясь. – Он первый набросился на меня.

– Не сомневаюсь. Но я хочу, чтобы ты лично сказала это на суде. Послушай, девушка, я не обвиняю тебя в убийстве или в чем-то подобном. В конце концов, он сам проглотил яд. Просто я знаю, что вам, серебряным клинкам, наплевать на законы.

– В таком случае, как вашей светлости будет угодно. Конечно, я не хочу вас оскорбить, ваша светлость, но, если мне за что-нибудь все же придется предстать пред судом, я имею право пригласить себе в свидетели кого-нибудь из родных.

– Утром состоится только слушание дела, но ты действительно права. Если дело покажется мне настолько серьезным, чтобы передать его в суд, то мы подождем, пока ты вызовешь кого-нибудь из своей родни, но только не слишком дальних родственников.

– Я имею в виду своего мужа, ваша светлость. Скоро с тем караваном сюда должен прибыть Родри.

– Родри? – Блейн посмотрел на нее пронзительным взглядом.

– Это его имя, ваша светлость. Родри Мэйл, родом из Абервина.

Кинван издал странный приглушенный звук, а Блейн откинул назад голову и засмеялся.

– Ты говоришь о Родри Мэйлвейде, не так ли? – спросил гвербрет. – Но, боже мой, Джилл, он ведь мой двоюродный брат – сын сестры моей матери.

– В таком случае, совсем не удивительно, что он очень похож на вас, ваша светлость.

– Ты права. Во всех великих кланах родители состоят в близком родстве, прямо как в табунах бардекских лошадей. Давай, поднимайся с пола! Хорошо же я обращаюсь с женой моего двоюродного брата! Как мне будет приятно снова увидеть Родри. Я пришел в ярость, когда услышал о его изгнании, но Риис всегда был маленьким упрямым болваном. Я знаю, он никогда не станет меня слушать, зайди речь о его ошибках. Кинван, найди для госпожи стул.

В караульном помещении нашлась лишь деревянная табуретка, которую Джилл с благодарностью заняла.

– Но, по правде говоря, ваша светлость, – сказала она, – я – не госпожа и не законная жена Родри.

– Вы еще не поженились официально? Хорошо, я с ним об этом поговорю. Где твои вещи? Кинван, пошли за ними кого-нибудь из своих людей. Джилиан остается ночевать в броке.

Один из стражей побежал за вещами, а Кинван приступил к неприятной работе – осмотру трупа. Блейн в это время изучал Джилл, дружески ей улыбаясь. В среде титулованных особ двоюродные братья пользовались гораздо большим уважением, чем родные, которые были соперниками в борьбе за земли и власть. «Ну, серебряный клинок, тебе просто повезло, – сказала сама себе Джилл. – Правда я не знаю, что подумает об этом Родри». Вдруг ей ужасно захотелось, чтобы он находился рядом с ней, чтобы она могла броситься к нему в объятия и забыть об этом зловещем Двуумере.

– Послушай, – обратился к ней Блейн, – так как мы практически родственники, скажи мне откровенно. Ты знаешь об этом человеке больше, чем рассказала нам?

– Ваше святейшество подумает, что я не в своем уме, но я готова поклясться, что он владел Двуумером. Он пришел и стал ломиться в квартиру к Огверну, чтобы причинить ему какую-то неприятность. Когда я попыталась его остановить, он посмотрел мне в глаза и, будь он проклят, я едва не лишилась рассудка. Какое-то время я ничего не соображала и даже не могла пошевелиться.

Кинван выругался вслух у них за спиной.

– Прошу прощения, ваша светлость, – сказал он. – Взгляните на эту вещь.

Страж протянул ему медальон на цепочке. Он представлял собой свинцовый кружочек бардекской работы с награвированной на нем перевернутой пентаграммой и тремя непонятными сигилами.

– Он висел на шее этого ублюдка. Сомневаюсь, что то, о чем говорит Джилиан, – такая уж бессмыслица, как это может показаться.

Аластир сидел у огня, служившего ему магическим кристаллом, и наблюдал за смертью Эви. Он видел, что, пока мертвое тело барабанило ногами и дергалось в конвульсиях, от него отделился бледно-голубой эфирный двойник, поднялся и поплыл в воздухе над трупом. Аластир открыл рот, жадно хватая воздух, у него закружилась голова, и перед глазами появилось облако легкого, золотистого тумана. Ему пришлось напрячь всю свою натренированную волю, чтобы отогнать от себя этот туман и не потерять сознание. Между ним и Эви проходила нить, связывающая их ауры, благодаря которой Аластир мог в любое время высасывать из ауры ученика жизненную энергию, подпитывая ей свою. Разрыв этой нити для него был равносилен удару мечом. По другую сторону от костра сидел связанный по рукам и ногам Камдел и с ужасом смотрел на Аластира, когда тот ложился на спину. Хотя Аластир чувствовал себя совершенно истощенным, ему было необходимо «прижечь» свою рану.

Он включил способность ясновидения и увидел свою собственную ауру – слабо пульсирующее красноватое облако, пронизанное тонкими, черными нитями и напоминающее по форме яйцо. Из него, извиваясь, как обезглавленная змея, свисала оборванная нить света. На ней Аластир сконцентрировал внимание и начал втягивать ее в свою ауру, но тут он вспомнил о Камделе. Шатаясь, он поднялся на ноги и, не выключая ясновидение, посмотрел на съежившегося от страха лорда. Аура Камдела выглядела слишком бледной, складками облегающей его тело. Если он высосет из него хоть немного жизненной энергии, Камдел может умереть, а лорд все еще был полезным инструментом. Аластир сел, опустил голову на колени и втянул в себя световую нить, затем выключил ясновидение. Ему нужно было отдохнуть.

Тут он почувствовал, как Саркин воздействует на его сознание своим, требуя, чтобы Аластир срочно с ним связался. Ярость ученика была почти что осязаемой, она охватила учителя, как огненный смерч. Аластир возвел вокруг себя непроницаемый защитный слой, и тогда смерч отступил, а затем и вовсе исчез. Он снова лег и уснул.

Конечно, Саркин тоже наблюдал за событиями в комнате Огверна. Когда Аластир отказался выйти с ним на связь, он в порыве ярости схватил из кучи дров тяжелое бревно и разбил его о стену. Ржание перепуганной лошади заставило его опомниться. Усилием воли он успокоил дыхание, и вместе с ним к нему вернулся рассудок. Он находился в двадцати милях от Форта Хирэйф и поэтому ничем не мог помочь своему брату. Хотя тот, кто овладел Двуумером в большей степени, мог преодолеть это расстояние посредством световой субстанции, Саркин делал лишь первые шаги в этом опасном искусстве. Кроме того, через город протекала река, представляющая собой опасный для эфирика поток энергии, способной разорвать на части неопытного путешественника.

Однако нужно было как-то отомстить. Хотя Саркин испытывал желание просто оставить Аластира и ускакать прочь, он знал, что сам он не сможет схватить Джилл. По крайней мере, еще некоторое время, пока он не насытится местью сполна, ему придется мириться со своим учителем. С улыбкой, которая заставила бы вздрогнуть каждого, кто ее увидел, он снова сел у огня и стал наблюдать за Джилл. Пусть их разделяет двадцать миль, в его распоряжении было несколько хитрых приемов. Именно ее способности к Двуумеру и делали ее более уязвимой.