Дэверри (№2) - Заклятье тьмы

– Вашего отца случайно зовут не Девабериэл?

– Действительно, это его имя. Подумать только, что вы об этом знаете!

– Просто я угадала.

Она подумала, как бы лучше солгать.

– Один человек по имени Дженантар как-то между прочим заметил, что у него есть знакомый, сын которого – гертфин. Вот я и подумала: вряд ли здесь можно сыскать двоих таких, которые к тому же были бы наполовину эльфами.

– О, боги, какой же у вас зоркий глаз! Ну вот, теперь мне остается лишь признать, что вы ловко проследили мою родословную. Действительно, я сын этого почтенного менестреля, несмотря на то, что иногда это, похоже, сильно его раздражает. Кстати, я хорошо знаю Дженантара. Надеюсь, у него все хорошо. Я не бывал в эльфийских землях уже… уже два года.

– Он выглядел как нельзя лучше, когда я видела его в последний раз.

«Держу пари, – думала она, – он не знает, что Родри его брат». Джилл стало грустно от мысли, что она никогда не сможет сказать им правду, и она промолчала. Пусть Родри думает, что он – Мэйлвейд, это будет лучше и для него, и для Элдифа.

Ночью, когда они пошли спать на сеновал, Саламандер вышел с ними, чтобы, как он сказал, поговорить наедине. Когда Джилл услышала, о чем он хочет узнать, она обрадовалась, что у него хватило ума не заговорить об этом в гостинице.

– Контрабандисты, торгующие опиумом? – удивилась она. – Боже мой, только не говорите мне, что вам нужна эта дрянь.

– Нет конечно, – ответил Саламандер. – Это Невин попросил меня выследить их. Вот я и подумал, что правильнее было бы начать с Форта Мананан.

– О, нет. Здешние парни никогда не стали бы иметь дело с таким грузом. Видите ли, даже у господ контрабандистов есть некоторое представление о чести.

– В таком случае, с этим покончено. Мне ужасно повезло, что я встретил вас, потому что, хоть я бойкий на язык и говорю сладкие речи, поверьте, было очень нелегко подбирать нужные слова и задавать подходящие вопросы.

– А за неподходящие вопросы вам бы попросту перерезали горло.

– Я тоже об этом подумал. Послушайте, Джилл, Невин рассказывал мне, что вы объездили все королевство и даже побывали в некоторых чужих землях. Вам случайно не известно, кто покупает эту мерзкую выжимку из особых сортов мака?

– Главным образом хозяева борделей. Они поддерживают таким способом своих девочек в нужной кондиции.

Саламандер тихо просвистел, а Родри не мог поверить своим ушам, что это говорила она.

– Никогда об этом не знал, – сказал Родри. – Откуда у тебя такие сведения?

– Мне рассказывал отец. Он всегда предостерегал меня от тех уловок, которыми мужчины заманивали девушек в бордель, чтобы я на них не поддалась. Он рассказывал, что это обычное явление для Кермора, но встречается и в других местах.

– О, черный осел владыки преисподней! – выругался Саламандер. – И все это происходит прямо под нашим носом! Когда увижу Невина в следующий раз, обязательно скажу, что нам есть чему поучиться у серебряных клинков.

Образ Невина, парящий над пламенем, выглядел испуганным, будто на него только что вылили ведро холодной воды.

– Живи я хоть тысячу лет, никогда бы не мог об этом подумать. – Невин посылал мысль в захлестнувшей его волне возмущения. – Как это мерзко и отвратительно! На днях я направляюсь в Элдиф. Нужно будет хорошенько поговорить с Калином.

– Это было бы очень разумно, – мысленно ответил ему Саламандер. – А я, если хотите, вернусь в Кермор.

– Прекрасно. Но, пока я не дам тебе знать, не предпринимай никаких шагов. Кроме черного Двуумера в это ремесло замешано немало головорезов, так что нам придется действовать осторожно и хитро расставить силки.

– Конечно. Вы знаете, владельцы некоторых борделей – очень влиятельные люди, и все это держится в строжайшей тайне.

Мысленный ответ Невина был похож на волчий рык.

– Я и не сомневался! Ладно, посмотрим, что мы сможем здесь сделать. Спасибо, дружище. Ты сообщил мне очень интересную новость.

Прервав контакт, Саламандер взмахом руки погасил в жаровне огонь. Сквозь окно в его гостиничную комнату проникал серый свет зари. Он посмотрел вниз и увидел, как Родри и Джилл седлали коней. Он быстро надел ботинки и вышел, чтобы попрощаться с ними. Неизвестно почему, но он еще ни разу в жизни не встречал человека, который бы так понравился ему после первой же встречи, как Родри.

– Надо понимать, вы улетаете на крыльях зари? – спросил Саламандер.

– Ага. Впереди нас ждет длинная дорога в Ир Аудглин, – ответил Родри.

– Понятно. Как все-таки грустно от того, что наши пути сошлись лишь для того, чтобы разойтись снова. Кто знает, может быть мы еще увидимся где-нибудь в пути.

– Надеюсь.

Родри протянул ему руку.

– Прощай, гертфин. Может быть богам будет угодно, чтобы мы снова встретились за бокалом.

Пожимая ему руку, Саламандер вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это Двуумер посылал ему предупреждение. Да, они непременно встретятся еще, но совсем не так, как им хотелось бы. Холод, вызванный Двуумером, был настолько сильным, что Саламандер задрожал всем телом.

– Кажется, вы где-то простудились? – спросила Джилл.

– Да, немного. Боже мой, как я не люблю так рано вставать.

Они дружно засмеялись и расстались с улыбками на лицах. Весь день, проведенный на обратном пути в Кермор, Саламандер не мог забыть холодное предупреждение Двуумера.

Аластир и Камдел сидели за маленьким столиком в прекрасно обставленном гостиничном номере в Форте Дэвери и торговались о стоимости двадцати плиток опиума. Облокотясь на подоконник, Саркин молча наблюдал за этой лишенной смысла беседой. Хотя деньги мало что значили для Аластира, ему приходилось притворяться подпольным торговцем, у которого на счету каждая монета. Наконец сделка совершилась, деньги были заплачены. Настала пора приступить к делу, ради которого, собственно говоря, и была назначена эта встреча. Саркин пустил в ход свою способность ясновидения.

– Мой господин, – начал Аластир. – Вы должны понимать, что мне опасно часто бывать в Форте Дэвери. Теперь, после того, как мы встретились, я бы хотел, чтобы вы имели дело непосредственно с Саркином.

Камдел посмотрел на него и неодобрительно усмехнулся, но Аластир испустил из своей ауры нить света, опутал ею ауру лорда, затем послал вращающийся, как волчок, сгусток света, напоминающий по форме яйцо. Камдел потерял равновесие и зашатался, как пьяный.

– Саркин – очень важная фигура, – прошептал Аластир. – Вы можете доверять ему, как доверяете мне. Доверяйте ему. Доверяйте ему.

– Я доверяю, – промямлил Камдел. – Я доверяю ему.

– Очень хорошо. Теперь вы забудете, что были заколдованы. Вы забудете, что были заколдованы.

Аластир убрал нить света и дал ауре лорда вернуться в нормальное состояние.

– Да, конечно, я понимаю, – сказал Камдел, когда пришел в себя. – Для меня будет достаточно иметь дело с вашим помощником.

Саркин прекратил ясновидение, проводил лорда к выходу и поклонился, затем закрыл за ним на ключ массивную дубовую дверь. Аластир тихо засмеялся и встал, выпрямляя спину.

– Дело сделано, – сказал учитель. – Но запомни, с ним нужно работать не спеша. Если получится, воздействуй на его ауру только когда он выпил слишком много меда или накурился, чтобы он, чего доброго, не догадался, что с ним происходит что-то странное.

– Это легко сделать, учитель. Он напивается, как свинья, и дымит, как труба камина.

Аластир снова захихикал. Саркин не припоминал, чтобы его учитель когда-нибудь еще был так доволен. Дело, стоившее долгих лет упорного труда, наконец пошло хорошо. Камдел был вхож в личные апартаменты короля и поэтому вполне мог украсть одну вещицу, к которой ни Аластир, ни Саркин не имели доступа.

– Я понимаю, почему этот парень тебе никак не дает покоя, – продолжал Аластир. – Ты, конечно, уже представил его в своей постели.

Аластир слегка похлопал ученика по заднице. От неожиданности Саркин замер на месте. Он не подозревал, что у учителя до сих пор не остыл к нему подобного рода интерес.

– Прошу прощения, – виновато сказал Аластир. – Не буду приставать к тебе в таком-то возрасте. Ну что ж, дружище, продолжай работать с лордом, пока мы не сможем править им, как лошадью на длинных-длинных поводьях. Мы с Эви будем ждать за стенами города. Когда он будет полностью у тебя в руках, садись на коня и скачи к нам. Но помни – никакой спешки. Ничего страшного, если даже это займет долгие недели.

Когда Аластир вышел, Саркин еще долго бродил по комнате взад-вперед. Его ненависть вспыхнула, как приступ лихорадки.

Несмотря на убогий внешний вид старого знахаря, Невина хорошо знали в замке Форта Гвербин. Утром, когда старик подошел к воротам, двое стражников низко поклонились ему, затем позвали слуг, чтобы те отвели в конюшни его лошадь и вьючного мула. Во дворе замка стояло несколько больших фургонов. Слуги, медленно копошась под палящим солнцем, загружали в них тюки и бочки.

– Похоже, тиэрин собралась в свою летнюю резиденцию? – спросил Невин.

– Да, – ответил ему паж. – Через два дня мы отправляемся в Канобэйн. Ее светлость сейчас в большом зале.

Ловиан сидела за столом для знати в обществе писаря. Хотя было похоже, что они обсуждают какой-то важный вопрос, увидев Невина, она оставила это занятие и усадила старика по правую руку. Не откладывая, он рассказал ей последние сведения о Родри и Джилл, потому что знал, как она хотела об этом услышать.

– А вчера ночью я видел их в магическом кристалле, – добавил в конце Невин. – Они сейчас в Аудглине, ищут какую-нибудь работу. Должен сказать, Джилл денег на ветер не бросает. Похоже, что с зимы у них осталась немалая сумма.

– Я рада это слышать. Но, боже мой, ведь лето только началось, а мой бедный мальчик торгует своим мечом где-то на дорогах.

– Ну, ну, не стоит так волноваться. Вы должны согласиться, что «бедный мальчик» оказался одним из тех, кто лучше всех в королевстве владеет мечом.

– Это я знаю. Конечно, ни к чему так сильно терзаться, но как же мне не волноваться.

– Ваша правда. Несмотря на все мои красивые речи, я и сам за него беспокоюсь.

– Я знаю. Впрочем, послушайте, я конечно же забыла, что вы об этом еще ничего не знаете! В последние дни меня беспокоит не столько сам Родри. О, Невин, случилось нечто ужасное. Вы помните Дониллу, первую жену Рииса, которую он бросил из-за того, что она была бесплодная?

– Помню, и очень хорошо.

– Так вот, ее новый муж в ней души не чаял и ухаживал за ней, как за юной девицей. И, как оказалось, не напрасно. Она зачала.

– О, боже мой! А Риис уже знает об этом?

– Знает. Я сама поехала в Абервин, чтобы сообщить ему эту новость. Думала, что будет лучше, если он услышит об этом от меня. Но он так плохо воспринял эту весть.

– Не удивительно. Мне от всего сердца жаль Рииса. Слух об этом, должно быть, распространяется со сверхъестественной быстротой.

– Он сделался посмешищем в глазах всего Элдифа. У меня сердце кровью обливается, когда я думаю о его жене. Ведь он обращается с бедняжкой, как со скаковой лошадью. А люди тем временем заключают друг с другом пари, забеременеет она или нет. И, надо думать, перевес далеко не на нашей стороне. Боже мой, какими жестокими могут быть люди.

– Совершенно верно. Но, послушайте, как вы собираетесь поступить с Родри? Он – последний из наследников Мэйлвейда, кому править Абервином. Вам необходимо вернуть его домой.

– В то время, как Риис рвет и мечет? Вы просто не видели его. Весь день он ходит кругами, объятый яростью, и в его присутствии никто даже не смеет вымолвить слово «дитя». Теперь он ни за что не согласиться призвать Родри назад. Кроме того, уже нашлось достаточно жаждущих, которые возгорелись ненавистью к его брату в надежде, что, если Риис умрет бездетным, их клан сможет претендовать на эти земли.

– Это горькая истина.

– Да уж. Держу пари, что в Совете Избирателей уже начались тайные происки и интриги.

Она усмехнулась как бы сама над собой и продолжила:

– Я уже и сама начала плести интриги. Когда мы уедем в Канобэйн, я хочу забрать незаконную дочь Родри оттуда, где она сейчас воспитывается, и держать ее у себя. Маленькая Родда будет залогом в моей борьбе, к тому же я хочу следить за ее воспитанием сама. Во всяком случае, у того, кто женится на наследнице Родри, законной или незаконной, будет хоть маленький шанс выставить свои притязания на Совет.

– Клянусь Богиней, я вами восхищен. В то время, как большинство женщин продолжали бы рвать на себе волосы, будь их сын в изгнании, вы затеваете интригу на четырнадцать лет вперед.

– Большинство женщин не имеют той власти, которая дана мне. Даже если они одного со мной ранга.

Несколько минут они сидели в напряженной тишине. Ловиан выглядела очень уставшей и несчастной, и Невин предположил, что она думает о более горькой истине: Родри не был настоящим Мэйлвейдом. Но было очень важным убедить людей в обратном. Хотя Невин не мог предсказывать будущее со всей определенностью, он был просто уверен, что Родри предстоит править в западном Элдифе, и если не как гвербрет Абервина, то, по меньшей мере, как тиэрин Форта Гвербин. Ни его, ни Властителей Судьбы не волновало, кем был отец Родри. Это заботило лишь знать.

– Вы знаете, что меня пугает больше всего? – вдруг спросила Ловиан. – Что со смертью Рииса может начаться открытая война. Это непременно случится, когда недовольные кандидаты почувствуют, что Совет обошелся с ними несправедливо. Но к тому времени я давно умру, и мне будет совершенно незачем об этом беспокоиться.

Так как Риису было только двадцать девять, и он не жаловался на здоровье, ее последнее замечание звучало вполне оправданно. Но вдруг Невин почувствовал острую боль: Двуумер посылал ему предупреждение. По всей видимости, ей придется похоронить другого сына.

– Что-нибудь случилось? – спросила она, прочитав беспокойство на его лице.

– О, я просто подумал, что мы должны призвать Родри обратно.

– Ах, если бы слова были золотыми монетами, мы бы были такими богатыми, как сам король.

Она тяжело вздохнула и добавила:

– Всегда грустно видеть, как умирает великий клан, но было бы вдвойне печально увидеть конец Мэйлвейдов.

– Ваша правда.

В действительности, она даже представить себе не могла, каким это было бы горем. Клан Мэйлвейда всегда имел слишком большое значение для Двуумера, хотя все начиналось очень даже скромно, с событий без малого трехсотлетней давности.

КЕРМОР и ЭЛДИФ 790—797 г.

Все ли, что случается с нами в жизни, предопределено богами? Нет, не все, потому что многое происходит по воле слепого случая. Заруби себе на носу: у каждого человека есть Судьба, и есть Удача. А секрет мудрости состоит в том, чтобы научиться отличать одно от другого.

«Тайная книга Кадвалона Друида»

Примерно в неделе езды от Абервина, в таком месте, которое вполне могло бы называться западной границей Элдифа, если бы за ней кто-нибудь жил, на широкой вершине выходящего в море и покрытого травою утеса стояла крепость. Каменная стена, давно не знавшая ремонта, опоясывала большой двор, вымощенный булыжником и местами уже поросший травой. Внутри находился приземистый каменный брок, несколько беспорядочно стоящих деревянных сараев и узкая башня, возвышавшаяся как аист среди цыплят. Каждый вечер Аваскейн поднимался по винтовой лестнице, состоящей из ста пятидесяти ступенек, и выходил на плоскую вершину башни. С помощью тяжелой лебедки с воротом он поднимал связки дров, которые внизу прикрепляли к тросу его сыновья, и складывал их в кучу под легким навесом над чашей маяка. На закате он зажигал факел и подносил его к первой связке. Здесь, недалеко от берега находились подводные скалы, которые с маяка были видны как белая рябь на синем фоне. С корабля их нельзя было рассмотреть вовсе. Если капитан видел свет Канобэйна, он поворачивал свое судно в открытое море, подальше от опасности.

За последние несколько лет число проходивших здесь кораблей значительно сократилось. В связи с войной за трон Дэвери торговля переживала глубокий спад. Бывали минуты, когда холодный зимний ветер безжалостно хлестал его под навесом, и Аваскейн задавал себе вопрос: зачем он продолжает поддерживать огонь? Но если хоть один корабль пойдет ко дну, за это будет в ответе он сам. Как же он тогда будет себя чувствовать? Кроме того, сам принц Мэйл еще много лет назад перед тем, как уйти на войну и больше не вернуться, велел ему поддерживать огонь.

Аваскейн воспитывал двух сыновей, Марила и Эгамина, чтобы они после смерти отца продолжали его дело, зажигая огонь на маяке. Марил, флегматичный парень, был доволен работой и их, в некотором смысле, привилегированным положением в деревне Канобэйн. Однако Эгамин, которому едва исполнилось четырнадцать, постоянно ворчал, чертыхался и грозился убежать из дому, чтобы стать всадником в армии короля. Аваскейн в таких случаях давал ему хорошую затрещину и приказывал немедленно замолчать.

– Сам принц просил меня и мою семью каждый вечер зажигать огонь, – говорил он обычно. – И мы будем это делать.

– Но послушай, папа, – всегда возражал ему Эгамин. – Держу пари, ты больше никогда не увидишь этого принца.

– Может и не увижу. Но если увижу, то скажу, что я честно выполнял порученную мне работу. Я как старый барсук. Я знаю свое дело.

Аваскейн жил с сыновьями и женой Скуной в большом зале брока, где они готовили еду, спали и делали прочие дела. Верхние этажи закрывались, чтобы сохранять зимой тепло. Дважды в год Скуна проветривала все комнаты, вытряхивала мебельные чехлы и подметала полы на случай, если в один прекрасный день принц вернется в свое загородное жилище. Во дворе у них был огород, бегали цыплята, в хлеве хрюкали несколько молодых поросят. Местные фермеры обеспечивали их остальными необходимыми продуктами в качестве части налога на свет Канобэйна. Те же фермеры снабжали их дровами, которые рубили в огромных девственных дубравах, тянущихся на север и на запад.

– Мы очень даже неплохо живем, – говорил бывало Аваскейн Эгамину. – Благодари богов за то, что послали нам спокойствие.

На что Эгамин лишь отрицательно качал своей упрямой головой с черной шевелюрой волос и говорил, что боги послали им зеленую тоску. Кроме фермеров, редко кто приходил в Форт Канобэйн.

Следовательно, это явилось большим событием, когда однажды после полудня у ворот появился человек. Так как по утрам Аваскейн обычно спал, его день только что начался с прогулки по двору, как вдруг он увидел на дороге всадника на коричневом коне и двух серых мулов, тяжело нагруженных холщовыми мешками. Когда всадник спешился, Аваскейн с удивлением обнаружил, что им была полная, средних лет женщина. Хотя она носила платье, на ней были так же выпачканные бриджи, что позволяло ей ехать верхом, как мужчине. Ее седые волосы были собраны в узел на затылке, как обычно делали незамужние женщины, а черные глаза смотрели весело и дружелюбно. Но самым странным в ней были ее руки, выкрашенные по локти в какой-то особый цвет – грязно-коричневый с синим отливом.

– Доброе утро, – сказала она. – Держу пари, вы очень удивились, увидев меня на дороге.

– Да, конечно. Но все равно, вы желанная гостья, – ответил Аваскейн. – Разрешите поинтересоваться, как вас зовут.

– Примилла. Я приехала сюда из Абернауса и ищу редкие растения для нашей артели красильщиков.

– Подумать только! Впрочем, добро пожаловать. Я приготовлю вам поесть, если вы не откажетесь пообедать у нас.

Примилла и не собиралась отказываться. Пока Марил ухаживал за ее лошадью и мулами, она охотно расправилась с куском ветчины и миской овсянки. С собой она привезла кучу новостей из Абернауса, столицы Элдифа, и Скуна с Эгамином жадно слушали последние городские сплетни.

– Конечно же, о принце Мэйле опять нет никаких новостей, – произнес наконец Аваскейн.

– Вы знаете, есть. Но весьма невеселые. На днях схоронили его жену. Бедняжка умерла от лихорадки.

Примилла грустно покачала головой и добавила:

– Как это все-таки ужасно. Она так и не смогла снова увидеть мужа.

Из глаз Скуны брызнули слезы, а Аваскейн почувствовал, что сам вот-вот разрыдается. Это все было похоже на печальное сказание менестреля.

– Наверное ходят разговоры о том, чтобы лишить принца его титула, а вместо него поставить его сына?

– Да, поговаривают. А что вы сами думаете на этот счет?

– Я поклялся служить Мэйлу и буду ему служить. Я как старый барсук, добрая госпожа. Я знаю свое дело.

Примилла улыбнулась, как будто находя его преданность восхитительной. Это было большим утешением после насмешек со стороны других людей. Он посмотрел гостье в глаза и встретил ее проницательный взгляд, который не сочетался с веселым выражением круглого лица и розовыми щеками; это удивило Аваскейна.

Ночью, когда луна была в зените, Примилла поднялась по каменным ступенькам на вершину башни, чтобы составить Аваскейну компанию. Она помогла положить в чашу маяка вторую вязанку дров, затем подошла к краю посмотреть на открывающийся сверху вид. Внизу по покрытой рябью поверхности моря уходила к невидимому горизонту серебряная дорожка лунного света. В чистом весеннем небе звезды казались такими близкими, как будто их легко можно было достать, стоило лишь протянуть руку.

– Красиво, не правда ли? – спросил Аваскейн. – А ведь кроме меня и моих парней немногие утруждают себя подняться и посмотреть.

– У вас, должно быть, крепкие ноги от этих чертовых ступенек, добрый человек.

– О, ко всему быстро привыкаешь.

Загорелись свежие дрова, танцующие языки пламени отбрасывали вокруг золотистый свет. Примилла удобно облокотилась на каменные перила и стала созерцать пологий морской берег с выступающими мокрыми скалами, похожими на привидения в серебряных одеждах.

– Я, конечно, прошу прощения, но мне редко приходилось видеть женщину, путешествующую в одиночку. Вас не пугает, что на дороге может встретиться опасность? – спросил Аваскейн.

– Если придется, я могу сама за себя постоять, – ответила Примилла и усмехнулась. – Кроме того, сейчас по дорогам ходит не так много народу, чтобы была причина беспокоиться. Поверьте, для меня это стоящее занятие, путешествовать по лесам и искать нужные травы. Всю жизнь я работала красильщицей, а сейчас решила найти лучшие краски для моей артели. Мы будем изучать тот материал, который я привезу, выкрасим куски материи и посмотрим, как они стираются. Ведь никогда не знаешь, где ты найдешь свое счастье.

Она показала свои пропитавшиеся краской руки и добавила:

– Вот она, вся моя жизнь, оставившая отпечаток на коже.

Аваскейн свято верил в то, что каждый должен приложить немало усилий прежде чем увидит плоды своего труда, поэтому он понял смысл ее слов. Но даже после того, как Примилла уехала, он время от времени вспоминал женщину с синими руками и спрашивал себя: что же у нее все-таки было на уме?

Столица Элдифа, город Абернаус раскинулся по обоим берегам реки Дилбрей примерно в двух милях от морского побережья и гавани. За каменными стенами по холмам, сделанным в виде террас, извивались мощенные булыжником улицы. На вершине самого высокого холма стояла королевская крепость с развевающимися голубыми с серебристым знаменами трона Дракона. Внизу, в долинах, были беспорядочно разбросаны источающие скверный запах тесные трущобы городской бедноты. В Абернаусе сложилось так, что расположение жилища человека по высоте указывало на его положение на социальной лестнице. Занимая место главы артели красильщиков, Примилла жила на вершине невысокого холма на широком огороженном участке, где располагались мастерские. Вместе с ней в трехэтажном круглом доме жили пять ее учеников, прислуживавших своей наставнице в обмен за учение. На покрытом булыжником дворе находились длинные бараки, в которых помещались главные цехи артели. Производимая здесь под ее личным руководством продукция направлялась прямо ко двору короля.

Хотя во время своей поездки в Канобэйн Примилла действительно собрала редкие красящие растения, она была очень раздосадована тем, что ей пришлось провести так много времени вдали от забот своей артели. Однако долг по отношению к Двуумеру был для нее превыше обязательств перед красильщиками. Для нее было бы непростительным отказать в помощи председателю Совета Тридцати Двух. Хотя Примилла понятия не имела, почему Невин интересуется делами Мэйла, принца Абервина и Канобэйна, она охотно согласилась заглянуть в эту далекую провинцию и разузнать все, что можно. Теперь, когда она убедилась, что люди Канобэйна остались верными принцу, можно было сосредоточиться на более важном вопросе – его положении при дворе.

К счастью, ситуация, сложившаяся этим летом, позволяла ей легко добиться благосклонности высшей знати, потому что король запросил у городских артелей огромный заем, чтобы продолжать борьбу за трон Дэвери. Хотя особы благородных кровей обычно посмеивались над торговцами, когда королю требовались деньги, артельщики и купцы вдруг становились самыми почитаемыми в королевстве людьми. В ту же ночь по возвращении из поездки Примилла попала на первое из многочисленных собраний, созванных артелями и купечеством для выбора представителей, которые должны будут пойти во дворец, чтобы согласовать условия сделки. Она хотела поработать и поэтому легко вошла в совет. Хотя среди купцов разгорелось соперничество за место в совете, из ремесленников немногие изъявили желание отрываться от своего дела.

Наконец после недели непрерывных заседаний и закулисной борьбы комиссия из пяти артельщиков под председательством ростовщика Гротира встретилась с четырьмя королевскими советниками в узкой палате на втором этаже королевского брока. Пока писари обоих сторон что-то тщательно записывали, делегаты усаживались за длинным дубовым столом. Примилла ожидала, что на заседании будут звучать неопределенные вопросы и уклончивые ответы, но вместо этого поднялся первый советник, черноглазый, мешковатый мужчина по имени Кадли, и прямо заявил, что король хочет получить пять тысяч золотом.

– О, боги! – воскликнул Гротир. – Вы понимаете, добрый господин, что, если такой заем не будет во время погашен, артели просто разорятся?

Кадли улыбнулся, потому что все, находящиеся в палате, знали, что Гротир лжет. Когда заседавшие наконец заговорили всерьез, Примилла задумалась о размере займа. Раз королю было нужно много денег, значит он, похоже, собирается предпринять генеральное наступление, что не предвещает ничего хорошего для узника, томящегося в Керморе. Как и ожидалось, заседание завершилось взаимным согласием. Когда артельщики покидали палату, Примилла немного задержалась и спросила Кадли, не найдется ли у него немного времени показать ей королевский парк.

– Конечно, добрая госпожа. Несомненно, вам будет интересно, ведь ваша работа во многом связана с растениями.

– Действительно, для меня будет большим наслаждением увидеть живые цветы, потому что на работе нам приходится смотреть лишь на мелко нарубленные или вареные.

Любезно усмехнувшись, он повел Примиллу во двор, за башню брока. Невысокая кирпичная стена, такая, чтобы ее не могла переступить лошадь, отделяла территорию, на которой находились крошечного размера лужайки, окаймленные цветочными клумбами, и похожие на зеленые драгоценные камни в разноцветной плетеной оправе. Здесь они провели четверть часа, разговаривая о различных цветах, пока, наконец, Примилла не почувствовала, что настал подходящий момент сделать ход.

– Вы знаете, – начала она, – несколько дней назад я была у западной границы и собирала там диковинные растения. Однажды мне пришлось остановится в Канобэйне; это загородная резиденция принца Мэйла, вы знаете.

– О! Неужели они там еще помнят принца?

– Еще как! Печальная у Мэйла участь. Мне почему-то кажется, что, делая этот заем, король хочет предоставить принца судьбе.

– Говорю это только вам, добрая госпожа, хотя вы и сами обо всем догадались. Нашему сеньору еще много лет назад надо было продолжать войну, ну а Мэйла пусть бы казнили. Но принцесса Мадиан обратилась к королю с просьбой, чтобы ее мужу сохранили жизнь. Так как она воспитывалась при дворе, король относился к ней, как к дочери.

– Но теперь принцесса умерла.

– Совершенно верно.

– А что говорит сын Мэйла?

– Видите ли, исключительно из соображений порядочности, Огреторик просит за своего отца. Но, боже мой, ведь он еще даже не родился, когда Мэйл уехал воевать. Не может же человек вечно испытывать сострадание к тому, кого он никогда не видел.

«Особенно, когда у него есть все шансы унаследовать чей-то титул», – подумала Примилла. Она решила, что настала пора самой предпринять конкретные шаги вместо того, чтобы уповать на бестолковых советников. На следующей неделе она выбрала несколько мотков лучших шерстяных темно-синих ниток для вышивания и отослала в качестве дара жене Огреторика, Камладе. Ее продукция, выкрашенная вайдой в цвет индиго, всегда пользовалась огромным спросом, потому что только опытный красильщик мог гарантировать, что весь моток будет иметь равномерную окраску – важная деталь для изысканной вышивки. Дар открыл перед Примиллой двери замка: на следующий день ей была назначена аудиенция с госпожой.

Паж проводил ее в необычно маленькую палату на третьем этаже одной из боковых башен. Хотя комната была обставлена роскошной мебелью, стульями с мягкими сиденьями, увешена коврами, из окна открывался удручающий пейзаж. Камлада, миловидная блондинка шестнадцати лет, принимала Примиллу одна, без служанок, присутствие которых означало бы высокое положение, занимаемое госпожой при дворе. Единственной ее компанией был маленький терьер, который сидел у своей госпожи на коленях и время от времени повизгивал на протяжении всей беседы.

– Благодарю вас за чудесные нитки, добрая госпожа. Такой цвет будет очень хорошо смотреться на одной из рубашек моего мужа.

– Это будет для меня большой честью, моя госпожа.

Камлада улыбнулась и жестом показала на мягкую скамеечку для ног, стоявшую возле ее стула. Примилла услужливо села, госпожа окинула ее взглядом.

– Всю свою жизнь я провела при дворе, – заметила Камлада. – Сомневаюсь, что этот дар – всего лишь нежная забота с вашей стороны. Вы хотите, чтобы мой муж сделал вам какое-то одолжение?

– Да, совсем небольшое. Я хочу, чтобы он лишь знал о моем существовании. Видите ли, на западной границе растут некоторые очень редкие травы, из которых мы получаем краски. Мне бы хотелось, чтобы наша артель получила право открыть на них промысел, хотя первыми об этом заявили красильщики Абервина. Как-никак принцу подвластны и Абервин, и Канобэйн.