И если бы Осо удалось ослабить чары, Родри не пришлось бы более держать свой кинжал в ножнах из-за страха обнаружить свое особенное кровное родство. Он торопил Джилл с обедом и подгонял по дороге в магазин мастера так, что они пришли туда незадолго перед закатом. Борода Осо была заметно короче, а на лице не было видно бровей.

– Ничего я не мог придумать лучше, чем делать одолжение этому проклятому эльфу, – заявил Осо.

– Осо, прими наши нижайшие извинения. – Джилл схватила и стиснула ему руку. – Я так рада, что ты не обгорел сильнее.

– Она рада?! Ха! Ладно, идем со мной, парень.

Когда Родри взял кинжал, лезвие осталось обычным металлом без всяких следов свечения. Вкладывая вещь в ножны, он улыбнулся.

– Тысячу раз вам благодарен, о добрый мастер. Мне очень жаль, что я не могу вознаградить вас более за такой риск.

– Вот, вот. Типично для твоего народа: красивые слова, а где же монета?

– Осо, пожалуйста! – воскликнула Джилл. – Не так уж много в нем эльфийской крови.

– Ха! Вот что я отвечу на это, девочка Джилл. Ха!

Целый день народ прибывал на алардан. Погоняя впереди табуны лошадей и отары овец, они приходили маленькими группами на травянистый луг, расположенный так далеко на запад от Элдифа, что за все время его видел только один человек. Отпустив своих животных пастись, они разбили кожаные шатры, разукрашенные в яркие цвета с изображениями животных и цветов. По лагерю бегали наперегонки дети и собаки; под вертелами загорелись костры, в воздухе запахло пиром. К заходу солнца уже стояло больше сотни шатров. Когда вспыхнул последний костер, женщины затянули длинную заунывную песню-сказание про Донабела и его потерянную любовь, Адарио. К ним присоединился арфист, затем – барабанщик, и, наконец, кто-то принес конабер и три камышовые трубки, чтобы тянуть басы.

Девабериэл Серебряная Рука, которого большинство считало лучшим менестрелем в этой части эльфийских земель, подумал было достать свою арфу и присоединиться к ним, но почувствовал, что очень голоден. Он взял из своего шатра деревянные миску и ложку и направился через весь лагерь. Каждая кочевая группа, или на эльфийском языке – алар, приготовила огромное количество какой-то одной особой еды. Все желающие прохаживались по стану, пробуя то тут, то там ту пищу, которая им больше нравилась, в то время как музыка, разговоры и смех продолжались. Девабериэл искал Манавера, алар которого обычно запекал в яме целого ягненка.

Наконец он нашел их на самом краю лагеря. Двое молодых мужчин как раз выкапывали ягненка, тем временем как остальные носили и укладывали листья, чтобы получилось чистое место для туши. Манавер первым подошел и поприветствовал певца. У него были очень светлые, почти белые, волосы и темно-лиловые с кошачьим разрезом глаза. Приветствуя, каждый из них положил свою левую руку на плечо другого.

– Ну и народу собралось, – сказал Манавер.

– Они все знали, что ты здесь будешь готовить ягненка.

Манавер засмеялся, запрокидывая голову. Внезапно в толпе появился маленький зеленый эльф и взобрался ему на плечо. Когда он протянул руку, чтобы похлопать зеленого, тот оскалился, показывая полный рот острых зубов.

– Ты уже видел Калондериэла? – спросил Манавер.

– Нашего полководца? Нет, а что?

– Он интересовался каждым менестрелем по какой-то непонятной причине, что-то насчет родословной. Скорее всего он рано или поздно вернется, чтобы поговорить с тобой.

Вдруг эльф дернул его за волосы и исчез прежде, чем тот успел хорошенько его ударить. Алардан был переполнен диким народцем; они носились вокруг, как дети. Эльф, гном, сильф и саламандра были духами четырех стихий – воды, земли, воздуха и огня. Иногда они принимали физическое воплощение, хотя их настоящий дом был где-то в сложном напластовании вселенной. Девабериэл точно не знал где; об этом знал лишь только Двуумер.

С последним рывком молодые люди подняли тушу ягненка, обернутую куском грубой обуглившейся материи, и бросили его на настил из листьев. Запах жареного мяса, хорошо сдобренного специями и запеченного с фруктами, был таким возбуждающим, что Девабериэл подошел ближе, даже не осознавая этого, хотя ему пришлось подождать своей порции. Калондериэл, полководец, приблизился крупными шагами и окликнул певца. Он был очень похож на Манавера, своего кузена.

– Что за туманный вопрос? – спросил его певец.

– Просто маленькое любопытство, – ответил Калондериэл. – Ты ведь знаешь, я был с Адерином, когда он преследовал Лослейна.

– Я что-то слышал об этой истории.

– Хорошо. Так вот, я встретил человека, боевого командира по имени Родри Мэйлвейда, парня двадцати лет. Достаточно странно, но в его венах течет немалое количество нашей крови. Интересно, ты не знаешь случайно, как она попала в их род?

– Одна женщина из рода людей вышла замуж за Пертика из клана Мэйлвейда в… ах, когда же это было… ладно, скажем двести лет назад.

– Так давно? Но я видел, как Родри держал кусок серебра карликов, и в его руках оно горело огнем.

– Правда? В таком случае, это не может быть таким далеким родством. Как звали его отца?

– Тингир Мэйлвейд. А его мать – Ловиан из клана Клу-Кок.

Девабериэл замер на месте. Когда это было? Он все еще видел в своем воображении ее лицо; прекрасная девушка, несмотря на круглые глаза и закругленные уши; и она так сильно о чем-то грустила. Но когда? Тем необычно засушливым летом, несомненно. Да, это было как раз двадцать один год назад, все сходится.

– О, клянусь самим черным солнцем! – разразился Девабериэл. – Но я никогда не догадывался, что наградил Лови ребенком!

– Ну, разве не смешно? – сказал Калондериэл с раскатами смеха. – Конечно, я нашел именно того менестреля, который ответил на мой вопрос. У тебя особая любовь к круглоглазым женщинам, дружище.

– Не так уж много их было.

Когда Калондериэл рассмеялся, Девабериэл остановил его.

– Перестань выть, как домовой! Я хочу знать все о моем сыне. Каждую мелочь, которую ты можешь вспомнить.

Немногими днями позже Родри был предметом еще одной дискуссии, на сей раз в Бардеке, за Южным морем. В одной из комнат на верхнем этаже уединенной виллы, далеко в глубине большого острова, двое устроились на багровом диване и смотрели на третьего, сидящего за столом, захламленным пергаментными свитками и книгами. Он был чрезвычайно толст, как плод саго, и покрыт глубокими морщинами, как рваный кожаный мяч. Его обтянутый темной кожей череп покрывали несколько клочков белых волос. Всякий раз, когда он поднимал взгляд, его веки бессильно свисали, наполовину закрывая карие глаза. Он так старательно и так долго занимался искусством черного Двуумера, что у него уже не было своего имени. Он звался попросту Старик.

Двое других мужчин были из Дэвери. Аластир, выглядевший на пятьдесят, хотя в действительности его возраст приближался к семидесяти, был крепко сложен, с квадратным лицом и седыми волосами. С первого взгляда он был похож на типичного керморского купца, одетого в хорошо подогнанные бриджи и красиво вышитую рубашку. Он и впрямь прикладывал немало усилий, чтобы играть эту роль. Другой, Саркин, едва перешагнул за тридцать. Благодаря густым светлым волосам, темно-синим глазам и правильным чертам лица он мог бы выглядеть красивым; но что-то странное было в его улыбке, что-то непонятное в горящем выражении глаз, что вызывало в людях отвращение к нему. Они оба сидели, не проронив ни слова; наконец Старик поднял взгляд, запрокидывая голову назад, чтобы увидеть их.

– Я произвел все основные вычисления.

Его голос напоминал звук двух трущихся друг о друга сухих веток. Он продолжал:

– За всем этим что-то кроется, я не могу понять что; какая-то тайна, возможно, какая-то сила судьбы, которая спутала все наши планы.

– Может быть, это просто Магистр Эйсира? – спросил Аластир. – Война Лослейна шла успешно для нас, пока не вмешался он.

Старик отрицательно покачал головой и взял лист пергамента.

– Это гороскоп Тингира, отца Родри. Мое искусство очень сложное, Аластир. Один единственный гороскоп открывает немного тайн.

– Понимаю. Я этого не знал.

– Не сомневаюсь. Потому что лишь очень немногие знают звезды так хорошо, как я. Теперешние глупцы думают, что, когда человек умирает, его гороскоп становится бесполезным; но астрология это искусство, которое изучает начала. Все, чему человек дает начало в своей жизни, – сыну, например, – все находится под влиянием звезд даже после его смерти. Итак, когда я установил соответствие его гороскопа с определенными событиями, мне стало ясно, что этим летом из-за обмана с чьей-то стороны Тингир потеряет сына. Гороскоп второго из братьев показывает, что жизнь его вне опасности. Значит, скорее всего Родри и есть тот сын, которого лишится отец.

– Но ведь год еще не закончился. Было бы нетрудно подослать к нему наемного убийцу.

– Нетрудно и совершенно бесполезно. Знамение ясно показывает, что он погибнет в битве. Разве ты забыл все то, о чем я тебе говорил?

– Мои нижайшие извинения.

– Кроме того, в Дэвери год заканчивается в Самейне. Времени у нас меньше месяца. Нет, я говорю, что за этим что-то скрывается.

Он остановил свой взгляд на заваленном столе.

– Но все же, мне кажется, что я располагаю всей информацией, которая мне может понадобиться. Может, это предвещает болезнь для всех нас… Нет, Аластир, никакого головореза мы подсылать не будем. Не будем спешить, пока я не распутаю этот узел.

– Конечно, как пожелаете.

– Конечно…

Старик взял заостренную кость и лениво распечатал еще один свиток.

– Эта женщина тоже поставила меня в тупик. Очень сильно озадачила меня Джилл. В знамении ничего не сказано о женщине, которая сражается наравне с мужчиной. Хотелось бы иметь о ней больше сведений, дату ее рождения, если возможно, чтобы я мог описать ее по звездам.

– Когда вернусь, приложу все усилия, чтобы разузнать для вас это.

С одобрительным кивком, который заставил его подбородок задрожать, Старик перенес свою тушу на стул.

– Пошли своего ученика, пусть принесет мне поесть.

Аластир сделал знак Саркину, тот послушно встал и покинул комнату. Некоторое время Старик сосредоточенно рассматривал закрытую дверь.

– Этот ненавидит тебя, – произнес он наконец.

– Разве? Я этого не подозревал.

– Несомненно, он прилагает все усилия, чтобы скрыть свою ненависть. Теперь это в порядке вещей, когда ученик борется со своим наставником. С каким бы рвением настоящий мужчина ни учился, но чтобы драться за знания? Но ненависть? Это очень опасно.

Аластиру было интересно, видел ли Старик знамение о том, что Саркин действительно угрожает ему. Мастер этого никогда бы не сказал, разве что за большие деньги. Старик был величайшим специалистом, работающим в особой области черного Двуумера, а именно в исторжении намеков о будущем из пространства, которое так неохотно расставалось со своими тайнами. Его собственное толкование астрологии было только частью этого искусства, включавшего также медитацию и опасные опыты с магическим кристаллом. Все же, наряду со своей значимостью, он был по-своему щепетильно честным, внушал уважение и преданность – редкое качество среди мастеров черного Двуумера – и был, в определенном смысле слова, ведущей фигурой в их «братстве». Из-за своего возраста и комплекции он не покидал виллы, и Аластир заключил с ним сделку. В ответ на помощь учителя в личных вопросах, он выполнял ту часть работы Старика, которая требовала поездок.

Через несколько минут вернулся Саркин с миской на подносе, поставил ее перед Стариком, и занял свое место возле Аластира. Миска была наполнена свежим мясом, перемешанным с еще теплой кровью – обязательной едой старых мастеров черной магии. Старик запустил туда руку и облизал.

– Теперь поговорим о твоих делах, – сказал он. – Подходит время получить то, что ты ищешь; но ты должен быть очень внимательным. Знаю, ты предпринял все меры предосторожности, но вспомни, как осторожно мы действовали, чтобы убрать Родри. И ты прекрасно знаешь, чем это закончилось.

– Уверяю вас, что буду постоянно начеку.

– Хорошо. Следующим летом планеты займут определенное положение, неблагоприятное по гороскопу для его величества короля Дэвери. Такое группирование в цепочку вызвано факторами, слишком трудными для вашего понимания. Эти знамения, взятые вместе, указывают на то, что король может лишиться мощной поддержки, если кое-кто доведет дело до конца.

– Прекрасно! Эта поддержка и есть то сокровище, которое я ищу.

Старик сделал паузу, чтобы снова зачерпнуть из миски еды и облизать пальцы.

– Все это очень интересно, Аластир, мой малыш. Пока ты выполняешь свои обязанности по нашему договору, возможно даже лучше, чем ты думаешь. Так много странных вещей. – Он говорил словно во сне. – Очень, очень интересно. Посмотрим, когда ты возвратишься в Дэвери, больше ли странных вещей ты встретишь на пути. Понимаешь, о чем я говорю? Ты должен быть настороже каждую минуту.

Аластир почувствовал, как ледяные щупальца сжимают его желудок. Ему давали понять, что Старик не мог больше доверять своим же предсказаниям.

Девабериэл Серебряная Рука, стоя на коленях в своем шатре из красной кожи, методично перебирал содержимое кармана, притороченного к стене и расшитого цветами и лозами. Карман был довольно большим, и он потратил немало времени, прежде чем нашел то, что искал. С раздражением он рылся среди старых трофеев, полученных на состязаниях певцов, вынул первый грубый образец вышивки своей дочери, две непарные серебряные пряжки, бутылочку бардекских благовоний и деревянную лошадку, подаренную одной из поклонниц, имя которой он уже не помнил. На самом дне он нашел маленький кожаный мешочек, очень старый и уже начавший трескаться.

Он развязал его и потряс, в руку выкатилось кольцо. Хотя оно было изготовлено из серебра карликов и блестело так же хорошо, как в тот день, когда его туда положили, на нем не было заклятья Двуумера; по крайней мере, ни один мудрец или обладатель чар не мог увидеть в нем ничего подозрительного. Это была серебряная вещь шириной около трети дюйма с выгравированными на внешней стороне розами. На внутренней стороне была сделана надпись – несколько слов эльфийскими рунами, но язык был незнаком. За все двести лет, пока кольцо находилось у Девабериэла, он не нашел ни одного мудреца, который бы мог бы прочесть эту надпись.

Девабериэл стал обладателем кольца самым таинственным образом. В то время он был молодым человеком, только что закончившим обучение музыке и пению, и путешествовал в аларе с одной женщиной, к которой питал особую симпатию. Однажды вечером к ним подъехал всадник на прекрасном золотистом жеребце. Когда Девабериэл и еще несколько мужчин направились поприветствовать его, то были сильно удивлены. Хотя издалека путешественник ничем, казалось, не отличался от обычного мужчины из людского рода, с темными волосами и черными агатовыми глазами, как у типичного уроженца дальних западных земель, вблизи трудно было сказать, каков же он на самом деле. Казалось, что его черты изменялись постоянно, но неуловимо, что его рот то расширялся, то становился тоньше, что сам он был то ниже, то выше. Он сошел с коня и оглядел приближающихся.

– Я желаю говорить с Девабериэлом, певцом, – заявил он.

– Тогда это я.

– Превосходно. У меня есть подарок для одного из твоих сыновей, музыкант, для одного из тех, которым ты дашь жизнь. По мере того, как они будут появляться на свет, узнавай у кого-нибудь, кто владеет Двуумером. Они тебе скажут, кто из них должен получить дар.

Когда человек вручал Девабериэлу мешочек, его глаза казались скорее голубыми, чем черными.

– Большое спасибо, добрый человек, но кто ты?

Незнакомец молча улыбнулся, вскочил на коня и уехал, не сказав больше ни слова.

В последующие годы Девабериэл не узнал больше ничего о кольце и загадочном незнакомце ни от мудрецов, ни от мастеров Двуумера. Когда появились на свет два его сына, он согласно обещанию консультировался с обладателями Двуумера, но в обоих случаях в предсказании не говорилось, что пришла пора передать дар. С кольцом в руках он подошел к двери шатра и выглянул. Сыпал холодный серый дождь со снегом, дул ветер. Собираясь предпринять путешествие при такой погоде, он был решительно настроен найти женщину, владеющую Двуумером, которая, казалось, имеет больше общего с кольцом. Ему не давал покоя вопрос: принадлежит ли кольцо Родри, рожденному от него, Девабериэла, и до сих пор считавшему себя Мэйлвейдом?

Принесенные колючим, холодным ветром, дожди хлестали по серым улицам Кермора. Джилл и Родри почти ничего не оставалось делать, как только забиться, как лисы в нору, в комнату небольшой гостиницы у северных ворот. Так как у них было достаточно денег, чтобы пребывать в тепле и хорошо питаться всю зиму, Джилл чувствовала себя такой же богатой и счастливой, как знатная госпожа; но на Родри напала депрессия, зеленая тоска, которую только можно было назвать непереводимым словом хирейд – болезненное стремление к тому, чего нельзя достичь. Он часами просиживал в комнате гостиницы, опустив голову и вперив взгляд в кружку с элем, с грустью размышляя о своем позоре. Ничто из того, что говорила или делала Джилл, не могло расшевелить Родри. Со временем она оставила его в покое, хотя глядя на него, у нее сжималось сердце.

По меньшей мере ночью, когда они поднимались в свою комнату, ей удавалось привести его в чувства нежными поцелуями и ласками. После таких любовных игр он, бывало, некоторое время чувствовал себя счастливым, разговаривал с ней, лежа в ее крепких объятиях. Часто, когда он погружался в сон, она никак не могла уснуть и смотрела на него, как на загадку, которую нужно было разгадать. Родри был высоким мужчиной, с отлично развитой мускулатурой, и в то же время очень стройным от плеч до бедер, с длинными чувствительными кистями рук, намекающими на его эльфийское происхождение. У него были черные с блестящим отливом волосы и василькового цвета глаза, столь типичные для мужчин Элдифа, но его красоту нельзя было назвать типичной. Черты его лица были настолько совершенны, что он мог бы выглядеть, как девочка, если бы не разного рода рубцы и шрамы, полученные на поле боя. С тех пор, как Джилл встретила нескольких жителей Элкион Лакара, она знала, что они также очень хороши собой. Она хотела бы отыскать в его роду те следы эльфийской крови, которые, как уверял ее Невин, полностью проявились в нем, так сказать, атавизмы. Логически это казалось невероятным.

Однажды ночью ее долгие размышления привели к ответу на этот вопрос. Время от времени Джилл видела вещие сны, которые на самом деле были видениями Двуумера, не поддающимися анализу с точки зрения здравого смысла. Как и в этот раз, они обычно приходили после долгих размышлений над каким-то определенным вопросом. Ночью, когда дождь стучал по ставням и ветер завывал вокруг гостиницы, она уснула в объятиях Родри и видела во сне Элкион Лакар. Джилл казалось, что она летит над лугами западной страны; солнце едва прорезало тучи и исчезло опять. Внизу под ней, в море зеленой травы находилось скопление эльфийских шатров, сверкавших как разноцветные сокровища.

Вдруг она опустилась на землю среди них. Какой-то высокий мужчина, завернутый в красный плащ, прошагал мимо нее и вошел в пурпурный с синим шатер. Повинуясь непонятной прихоти, она последовала за ним. Шатер был искусно отделан плетеными драпировками, вышитыми стенными карманами, на полу лежал бардекский ковер. На груде кожаных подушек восседала эльфийская женщина; ее белесые волосы были заплетены в две длинные косы, которые свисали за изящно заостренными ушами, похожими на две морские раковины. Гость сложил вместе ладони и поклонился ей, затем снял плащ и сел рядом на ковер. У него были бледные, как лунный свет, волосы, а темно-синие глаза имели, как и у всех эльфов, вертикальный разрез, с кошачьими зрачками. Все же Джилл подумала, что он выглядел таким же красивым, как и ее Родри, но только в своем роде, и казался ей очень знакомым.

– Очень хорошо, Девабериэл, – сказала женщина.

Хотя она говорила на эльфийском языке, Джилл понимала ее слова.

– Я изучала мои камни, и у меня есть для тебя ответ.

– Благодарю тебя, Валандарио.

Он наклонился ближе.

В это время Джилл увидела, что между ними лежала ткань, вышитая в форме геометрических фигур. В различных местах паутины из треугольников и квадратов находились драгоценные камни: рубины, желтые бериллы, сапфиры, изумруды и аметисты. Посреди покрывала лежало простое серебряное кольцо. Валандарио начала двигать камни вдоль различных линий. Наконец она разложила вокруг кольца пять камней разного рода так, что они образовали пятиугольник.

– В этом кольце заключена судьба твоего сына, – сказала она. – Но я не знаю, что это за судьба, кроме того, что она находится где-то на севере и где-то в воздухе. Несомненно, в свое время все откроется.

– Как боги того пожелают. Прими за это мою искреннюю благодарность. Теперь я позабочусь, чтобы Родри получил кольцо. Скорее всего, я сам поеду в Форт Гвербин и своими глазами увижу моего парня.

– Но было бы неразумным сказать ему правду.

– Конечно. Я не буду вмешиваться в ход политики всего Элдифа. Просто мне хочется его увидеть. В конце концов, это большой подарок, узнать, что у тебя есть взрослый сын, о существовании которого ты никогда не подозревал. Хотя Ловиан вряд ли могла послать мне весточку, будучи замужем за могущественным полководцем.

– Понимаю тебя.

Вдруг Валандарио посмотрела вверх, прямо на Джилл.

– Кто здесь! Кто ты такая, чтобы шпионить за мной, превратившись в духа?!

Джилл попробовала ответить, но обнаружила, что не может говорить. В порыве ярости Валандарио протянула руку и начертила в воздухе сигил. В этот момент Джилл почувствовала, что проснулась. Она села в кровати рядом с храпевшим Родри. В комнате было холодно, и она снова легла и укуталась в одеяло. «Это был вещий сон, – думала она, – о, богиня Луны, мой возлюбленный – наполовину эльф!»

Долгое время она не могла уснуть, размышляя над видением. Конечно, Девабериэл показался ей знакомым, потому что он отец Родри. Джилл была откровенно шокирована, узнав, что почтенная госпожа Ловиан, которой она так восхищалась, наставила рога своему мужу, но все же, Девабериэл был таким красавцем. У нее в голове промелькнула мысль рассказать Родри об этом сне, но предупреждение Валандарио остановило ее. Кроме того, обнаружив, что он не чистый Мэйлвейд, а незаконно рожденный, Родри ввергнет себя в еще более глубокий хирейд. Она и без того едва смогла смириться с его припадками.

Помимо всего, существовало серебряное кольцо. Было еще одно доказательство словам Невина, когда он говорил ей о том, что удел Родри глубокий и скрытый. Она решила, что, если встретит Невина когда-нибудь еще, то расскажет ему о знамении. Несмотря на то, что его Двуумер пугал Джилл, она очень любила Невина; но королевство было таким огромным, и кто знал, какую дорогу изберет себе старик.

На рассвете, когда Джилл и Родри сидели в комнате гостиницы, она поняла всю значимость увиденного во сне. И вот, Двуумер вторгся в сознание Джилл еще раз, застав ее врасплох без предупреждения. На миг она сжалась в комок, как заяц, который услышав лай собак, прячется в папоротник.

– Что с тобой, дорогая? – спросил Родри.

– Ничего, ничего. Я просто… ах да, размышляла о войне с Лослейном прошлой осенью.

– Действительно, это была странная война. – Он понизил голос до шепота. – Все этот проклятый Двуумер! Я умоляю всех богов, чтобы он нас впредь никогда не коснулся.

Хотя Джилл кивнула в знак одобрения, она знала, что он просит о невозможном. Даже в то время, когда он произносил последние слова, ее маленький серый гном появился на столе и уселся рядом с бокалом Родри. Всю свою жизнь Джилл обладала способностью видеть дикий народец, а это особенное существо, тощее, кожа да кости, с огромным носом, было ее хорошим другом. «О, мой несчастный Родри, – думала она. – Двуумер окружает тебя повсюду!» Она сердилась и в то же время боялась, она хотела бы избавиться от этого особого дара, но боялась, что никогда не сможет этого сделать.

Но когда-то прошлой осенью Невин сказал ей, что если она откажется использовать эти способности, они в скором времени ослабеют, а потом и вовсе пропадут. Хотя она очень надеялась, что старик прав – действительно, он знал в этом толк больше, чем она – ее одолевали сомнения, особенно, когда она вспоминала, как прошлой осенью Двуумер вверг ее в его, Родри, войну и в его жизнь. С раннего детства она была крайне незаметной девушкой, незаконной дочерью серебряного клинка, пока ее отец не нашел то, что казалось совершенно обычным занятием – охрана каравана одного купца, который направлялся к западной границе Элдифа. И с того самого момента, когда купец предложил ее отцу работу, она начала понимать, что должно произойти нечто необычное, чувствовала с какой-то необъяснимой уверенностью, что ее жизнь стоит на перекрестке. Как она была права! Сначала караван направился на запад, в страну Элкион Лакар, в земли эльфов, народа, который, как предполагали, существует только в волшебных сказках и мифах. Затем, в сопровождении нескольких эльфов, они вернулись в Элдиф и попали в самую гущу войны.

Джилл подоспела как раз вовремя и спасла Родри жизнь. Она убила человека, который был, как заявлял Двуумер, непобедимым – лорд Корбин не умрет от руки мужчины; что-то подобное было сказано и в пророчестве. Как и все загадки Двуумера, эта была палкой о двух концах, и Корбин, в действительности, погиб от руки девушки. Когда она об этом думала, ей все это казалось слишком ловким, слишком искусным, как будто боги делали судьбу человека так, как бардекский мастеровой делает волшебную шкатулку с ее крошечным, тонким механизмом – работа, которая в конечном счете ничего не значит. И тогда она вспомнила эльфов, которые не были людьми в прямом смысле слова, и самого Родри, наполовину эльфа. Теперь она поняла, что Родри сам мог бы убить своего врага, если бы он только поверил в это; и что ее прибытие, хотя и своевременное, было предопределенным не более, чем частые зимние метели могли бы называться могучим деянием Двуумера.

И все же Двуумер свел их, в чем она была уверена, если и не для того, чтобы она спасла ему жизнь, то для какой-то другой, непонятной пока, цели. Хотя она содрогалась при этой мысли, ей все же было интересно, почему Двуумер так сильно ее пугал и откуда у нее была такая уверенность в том, что если она будет следовать путями Двуумера, то непременно найдет свою смерть. Вдруг ее осенило: она боялась того, что ее самовольное вмешательство в Двуумер приведет не только к ее смерти, но и к смерти Родри. Хотя она твердила себе, что ее идея была глупой, прошло немало времени, прежде чем она смогла избавиться от этого необъяснимого чувства.

ДЭВЕРИ, 773 г.

Все видели два улыбающихся лица Богини, Той, которая дает урожаи и Той, которая приносит любовь в человеческие сердца. Некоторые видели Ее суровое лицо, лицо Матери, которой порою приходится наказывать своих заблудших детей. Но видел ли кто-нибудь четвертое лицо Богини, сокрытое даже от большинства женщин, ходящих по земле?

Размышления жрицы Камилы

Всадник умирал. Он соскользнул с коня на булыжную мостовую, пошатнулся и упал на колени. Гвенивер бросилась к нему и схватила за плечи прежде, чем он успел упасть лицом вниз. Теплая кровь сочилась сквозь рубашку ей на руку. Клейд смотрел на нее затуманенными глазами.

– Все кончено, моя госпожа. Ваш брат мертв.

Кровь заливала ему рот и брызгала пузырями смерти. Когда она уложила его на землю, его хромой конь вскинул голову, затем задрожал; серые капли пота падали вниз. Когда прибежал конюх, она поднялась.

– Сделай для этого коня все, что можно, – сказала она, – потом скажи всем слугам собрать вещи и пускай уходят. Вы все должны убраться отсюда, иначе не доживете до ночи.

Вытирая руки о платье, Гвенивер пересекла двор и побежала к броку, принадлежащему клану Волка, которому предстояло сгореть этой ночью, и она, Гвенивер, была бессильна спасти жилище. В большом зале у главного очага суетились в испуге ее мать, Долиен, младшая сестра, Макла, и преклонных лет служанка, Маб.

– Люди Кабана, должно быть, захватили наше войско на дороге, – сказала Гвенивер. – Смерть Авоика означает конец нашему роду.

Долиен запрокинула голову и разразилась плачем о своем муже и троих сыновьях. У Маклы из глаз брызнули слезы, и она уцепилась за Маб.

– Ради бога, замолчите! – резко сказала Гвенивер. – Войско Кабана несомненно скачет сейчас сюда, чтобы захватить нас. Или вы хотите оказаться в плену?

– Гвен! – причитала Макла. – Как ты можешь быть такой бессердечной?

– Лучше быть бессердечной, чем изнасилованной. А теперь поторапливайтесь. Возьмите только те вещи, которые можно увезти на одной лошади. Мы едем в Храм Луны. Если мы доберемся туда живыми, жрицы предоставят нам убежище. Мама, ты меня слышишь или ты хочешь видеть, как меня и Макки отдают в руки солдат?

Намеренная грубость заставила Долиен замолчать.

– Так будет лучше, – сказала Гвенивер. – Торопитесь же!

Она последовала за остальными вверх по спиральной лестнице, но вошла не в свою комнату, а в комнату брата. Из резного сундука, что стоял возле кровати, она достала пару его старых бриджей и одну из рубашек. Переодеваясь в одежду брата, она горько плакала – она любила Авоика, которому только исполнилось четырнадцать – но у нее не было времени скорбеть. Она пристегнула его не самый лучший меч и старый кинжал. Хотя она не была хорошо тренированным воином, братья научили ее владеть мечом по той простой причине, что в то время никому и в голову не могло прийти, что женщина может постоять за себя с оружием в руках. Наконец, она распустила длинные белые волосы и коротко обрезала их кинжалом. Ночью она с большим успехом могла бы сойти за мужчину, что заставило бы одинокого разбойника подумать прежде, чем напасть на тех, кто с ней на дороге.

Чтобы оказаться в безопасности, им нужно было преодолеть более тридцати миль, поэтому Гвенивер заставляла их ехать быстро, а иногда на коротких дистанциях даже переходить на галоп. Время от времени она оборачивалась в седле и всматривалась вдаль: не было ли там пыльной тучи, которая бы означала, что смерть скачет за ними по пятам? Сразу после захода солнца взошла полная луна, проливая священный свет и указывая им путь. К тому времени ее мать уже качалась в седле от переутомления. По одну сторону дороги Гвенивер увидела ольховую рощицу и повела туда остальных, чтобы немного отдохнуть. Долиен и Маб сами не могли сойти на землю и им пришлось помогать.