– И помните, вы должны стоять насмерть, – подытожил он, – потому что от них вам не ждать пощады.

Родри, Лидик и Абрин сели на коней и заняли позицию перед импровизированным укреплением. Хотя парни выглядели бледными, они держались спокойно и были готовы умереть, как подобает мужчинам. Над горизонтом медленно поднималось солнце; минуты тянулись. Родри понимал, что он горел желанием поскорее найти смерть и присоединиться к своей возлюбленной на том свете. Наконец они услышали стук копыт и бряцанье металла, к ним быстро приближалась большая группа вооруженных людей. Взмахнув мечом, Родри повел своих людей навстречу наступавшим. Из-за поворота выехали быстрой рысью двадцать одетых в кольчугу всадников, сидящих на хороших конях; на щитах красовалась золотистая с красным эмблема Дальней Долины. Родри услышал, как оставшийся позади лагерь разразился радостным смехом, граничащим с истерикой, но сам он не мог вымолвить ни слова, так как его сердце переполнилось от счастья при мысли, что его Джилл была в безопасности. К нему подъехал капитан войска.

– Ну, серебряный клинок, – сказал он, улыбаясь, – похоже, вы очень рады нас видеть.

– Никогда прежде я не встречал человека, который бы так понравился мне при первом знакомстве. В котором часу до вас добрался другой серебряный клинок?

– Приблизительно через час после полуночи. О, он крепкий парнишка, хотя по виду ему дашь не больше четырнадцати. Он буквально с ног валился, но знай твердил, что хочет ехать с нами.

– Да, он у нас такой. – Родри вовсе не хотелось говорить, что Джилл была девушкой. – Вы взяли с собой лекаря? У нас есть раненые.

Он снял с головы шлем и показал скрывавшееся за кольчугой лицо.

– Да, у нас есть лекарь, – ответил капитан и вдруг уставился на Родри. – Ой! Я хотел сказать… мой господин.

– Черт возьми! Значит ты меня где-то прежде встречал?

– Много раз, мой господин.

– Никогда больше не называй меня так. Меня звать Родри, и все.

Капитан покачал головой, молча выражая сочувствие, что приводило Родри в ярость. Он повернул коня и повел войско в лагерь, но, когда он спешивался, капитан подбежал, чтобы придержать уздечку его лошади.

– Остановись! Зачем ты это делаешь? Разве ты забыл, что я сказал?

– Я понял. Родри, так Родри.

– Так оно будет лучше. Послушай, а как далеко находится ваша патрульная застава? Я хочу сказать несколько похвальных слов нашему серебряному клинку.

– Примерно пять часов на свежей лошади, но, когда мы вернемся, парня там уже не будет. Видишь ли, я послал его в Форт Хирэйф просить подкрепления. Он сказал, что отправится в путь на рассвете.

Родри выругался вслух. Несомненно, капитан все еще считал его лордом Родри из клана Мэйлвейда, потому что сразу же попытался все объяснить:

– Мне пришлось взять с собой всех моих людей. Эти мерзавцы почти никогда не нападают на королевские караваны, потому что прекрасно знают, что, если они попытаются, мы выступим против них со значительными силами. Так что в данном случае они повели себя очень странно.

Родри почти не слушал его. Джилл снова была одна на дороге, к тому же она почти не знала, какая ей угрожает опасность.

– Она буквально выскользнула у меня из рук, – сказал Саркин. – Нас разделяла всего какая-то миля, когда она добралась до патрульной заставы.

– Знаю, – ответил Аластир. – Я наблюдал за вами в магическом кристалле.

– Если бы вы раньше сообразили начать наблюдение за ней…

Это была хорошо знакомая ему вспышка высокомерия, но Аластир решил не обращать на нее внимание, потому что, рискуя затеять драку между собой, они подвергали себя слишком большой опасности. Хотя и Эви, и Саркин великолепно владели мечом, их окружала орава из девятнадцати свирепых разбойников, и Аластир ни за что бы не заколдовал всех их одновременно. К нему со скрещенными на груди руками подошел вновь избранный атаман, здоровенный рыжеволосый детина по имени Гейнид.

– Но ты же не сказал нам, что эта девчонка сражается, как сам дьявол из преисподней!

– Я предупреждал, что она – опытный воин.

Атаман угрожающе зарычал. Аластир достал мешочек, который заранее для них приготовил.

– Я сказал, что хорошо вам заплачу, и не отказываюсь от своих слов. Держи.

Когда Гейнид высыпал содержимое на ладонь своей волосатой руки, его рот, в котором не хватало доброй половины зубов, расплылся в широкой улыбке. Мешочек содержал деверийский регалий, двадцать серебряников и огромный, с ноготь большого пальца, граненый рубин.

– В таком случае, нам не стоит расстраиваться, – сказал он, поворачиваясь. – Ну что ж, парни, у нас есть сокровища. Если мы сможем продать их в Макмуре, то будем жить припеваючи многие месяцы.

Пока разбойники выражали свой восторг, Аластир и его ученики вскочили на коней и поехали прочь, не забыв прихватить с собой и Камдела. Конечно, позже разбойники могли попытаться устроить им засаду, ведь теперь негодяи знали, что эти трое сказочно богаты. Но Аластир сумел бы воспользоваться своим Двуумером, чтобы оградить их от такой неприятности. Пока они ехали, он проклинал все свои неудачи. Они едва не схватили эту девчонку! Он был уверен, что, если бы им удалось взять Джилл живьем, он смог бы выторговать за нее у Невина право беспрепятственно пройти через Дэвери. Конечно же, с Камнем.

Хотя Джилл хотела дождаться Родри на патрульной заставе, она получила от капитана прямое указание: доставить важное сообщение лично самому гвербрету. Никто из серебряных клинков не мог отказаться выполнять приказ капитана гвербрета, не отведав кнута. Рассвет еще не успел хорошенько отдохнуть, поэтому конюх дал ей крепкого черного жеребца. Капитан еще ночью вручил ей официальную грамоту; так как она едет по делам его светлости, каждый из вассалов гвербрета должен будет накормить Джилл и предоставить ей свежую лошадь, чтобы не было задержки в пути.

– Послушай, парень, – обратилась она к конюху. – Было бы очень хорошо, если бы к приезду Родри Рассвет находился здесь.

– Уж не думаешь ли ты, что мы – конокрады?

– Есть много знатных господ, которые могут запросто «купить» лошадь, в то время как у ее хозяина и в мыслях нет продавать ее. Кроме того, Рассвет – очень ценная порода.

– Я вижу. Но не волнуйся, здесь его никто не тронет. Послушай, что я тебе скажу, серебряный клинок. Мы, жители Дальней Долины, больше всего на свете ненавидим конокрадов. У нас конокраду не отрубают руки. Он публично получает пятнадцать плетей и заканчивает жизнь на виселице.

– Прекрасно. Тогда я отправляюсь в путь со спокойной душой.

Джилл выехала с патрульной заставы быстрым аллюром. Затем она попеременно то пускала коня шагом, то скакала рысью, пока горы не оказались позади. На пологих склонах у подножия холмов она время от времени переходила на галоп. Около полудня она добралась до крепости одного из знатных лордов, пообедала, оседлала свежую лошадь и двинулась дальше. Вскоре холмы, мимо которых она проезжала, начали становиться все ниже, и она оказалась среди холмистых лугов Дальней Долины. Хотя большая часть провинции была не пригодна для земледелия, здесь было самое благоприятное место для разведения скота. На лугах, не испытывающих недостатка влаги, среди белых березовых рощ она видела множество лошадиных табунов, мирно щиплющих траву под присмотром сидящего на коне пастуха. Иногда ее взгляд встречал стада белых коров со светло-коричневыми ушами, которые лежали в тени и не спеша жевали свою полуденную жвачку.

Выехав на равнину, она продолжала скакать то галопом, то рысью, еще два раза сменила лошадей. Город находился в добрых пятидесяти милях от патрульной заставы, расстояние, которое мог покрыть за один день только срочный курьер, как она. Когда пришло время менять лошадь в третий раз, солнце уже висело низко над горизонтом. Господин, давая ей свежую лошадь, заметил, что он с радостью бы предоставил посыльному гвербрета ночлег. Джилл подумала над предложением, но вдруг почувствовала предупреждение Двуумера, как нож, пронзивший ее насквозь. Ей нужно продолжать путь, и, чем быстрее, тем лучше.

– Благодарю вас, мой господин, но это сообщение действительно очень срочное.

– Ну что ж, тебе виднее, серебряный клинок.

Покинув крепость лорда, она пустила коня во весь опор, но холод Двуумера продолжал сопровождать ее. Кто-то знал, где она находится, кто-то неотступно следовал за ней и был готов причинить ей зло. После тревожной ночи Джилл едва не засыпала в седле, но она не давала себе уснуть, хорошенько пришпоривая коня. Когда она встречала кого-нибудь на своем пути, то кричала, чтобы, именем гвербрета, ей немедленно освободили дорогу. С испуганными лицами они отходили в сторону и давали ей проехать.

Наконец она поднялась на невысокий холм, и ей открылась панорама города гвербрета, Форта Хирэйф, раскинувшегося по обе стороны реки и окруженного высокими каменными стенами. Водная гладь сверкала в лучах заходящего солнца так ярко, что Джилл с трудом смотрела на реку своими усталыми глазами. Закат. Сейчас закроются на ночь городские ворота. Она изо всех сил пришпорила коня, тот понесся, и Джилл оказалась у ворот как раз в тот момент, когда они уже закрывались.

– Сообщение для гвербрета! – завопила она. – С перевала Кум Пекл!

Ворота остановились. Выбежал стражник и увидел Джилл; она наклонилась и протянула ему грамоту с официальным росчерком.

– Ну что ж, серебряный клинок, – сказал он, принимая свиток, – я немедленно провожу тебя в крепость.

Когда за ними закрылись ворота, Джилл почувствовала внезапное облегчение; она знала, что такое чувство мог внушить лишь Двуумер. Здесь, на какое-то время, она была в безопасности.

Городской страж быстро повел ее по лабиринту улочек, мощенных булыжником, между тесно стоящими круглыми домами. В окнах горел свет; после трудового дня люди спешили домой. Время от времени до Джилл долетал запах готовящейся еды, заставляя ее желудок сердито урчать. В дальнем конце города находился низкий насыпной холм, окруженный каменными стенами. В самой крепости было больше ворот, больше часовых, но грамота привела их прямо во двор огромной крепости Блейна, где над сараями и конюшнями высился брок, состоящий из трех башен. Когда паж принял поводья ее лошади, страж повел Джилл в большой зал.

Помещение освещалось несколькими очагами и множеством свечей. Джилл с закрывающимися глазами встала у двери и подождала, пока страж доложит о ней гвербрету. В глубине зала у одного из очагов возились слуги, доставая готовый ужин и ставя его на столы, за которыми сидела сотня бойцов. У главного очага в одиночестве ужинал гвербрет. Джилл посмотрела на аккуратную каменную кладку, на прекрасные гобелены, на серебряные фужеры и канделябры на столах, и ей сделалось ужасно неловко. Почему глупый патрульный не послал сообщение капитану войска гвербрета, а вместо этого заставил ее ворваться к великому господину во время ужина? Такому грязному серебряному клинку, как она, не место в большом зале, ей следовало бы подождать во дворе.

Блейн, казалось, был чем-то взволнован. Когда страж заговорил с ним, гвербрет поднялся, надменно держа голову и выпрямляя спину с гордостью, которая чувствовалась во всей его осанке. Он был намного моложе, чем она ожидала, около двадцати двух лет, и поразительно напоминал ей Родри с его темно-синими глазами и черными с отливом волосами. Но, конечно же, ее возлюбленный был гораздо красивее.

– Иди сюда, серебряный клинок, – резко сказал он. – Что за сообщение ты нам принес?

Джилл поспешила к нему и хотела преклонить колено, но из-за долгого сидения в седле ее ноги подкосились, она потеряла равновесие и чуть не растянулась прямо на полу.

– Простите меня, ваша светлость, – сказала она, заикаясь. – Вот уже два дня я скачу на лошади, а перед этим мне пришлось сражаться в битве.

– Черт возьми! Немедленно поднимайся с пола и садись на стул. Паж! Неси сюда мед! Неси тарелку! Живее! Должно быть, парень умирает с голоду.

Прежде чем подоспели напуганные пажи, Блейн взял ее за плечи, помог подняться и усадил на стул. Затем он сунул ей в руку фужер с медом и придвинул к краю стола свою порцию еды, о которой он уже позабыл.

– Держу пари, что я знаю в чем дело, – сказал он. – На этом проклятом перевале опять неспокойно.

– Вы правы, ваша светлость.

Пока Джилл рассказывала о событиях на перевале, к ним подошел капитан войска Блейна и стал слушать. Это был грузный мужчина, годами уже за тридцать, со старым шрамом поперек щеки. Когда она закончила, гвербрет обратился к нему:

– Комин, бери пятьдесят человек, смену лошадей и выступай сегодня же ночью. Я… подожди минутку.

Блейн схватил с золоченой тарелки кусок жареного мяса и протянул его Джилл.

– Не стесняйся, парень, бери хлеб, – сказал он Джилл и продолжил разговор с капитаном. – Итак, слушай, Комин. Гони этих сукиных детей до самой провинции Ир Аудглин. Если у гвербрета Игвимира хватит наглости выражать по этому поводу недовольство, скажи ему, что, ежели через неделю-другую мы не получим их головы, нанизанные на пику, то это будет означать для него войну.

– Понял, ваша светлость. Как только появятся новости, я вышлю к вам курьера.

Пока они обговаривали детали, Джилл продолжала есть. Когда Комин ушел собирать своих людей, Блейн взял фужер с медом и осушил его так быстро, как будто в нем была вода. Прислуживавший за столом паж спокойно подошел и наполнил его снова.

– Похоже, что ты к своему почти не притронулся, дружище, – заметил Блейн. – И что ты за серебряный клинок, раз пьешь так медленно? Кстати, как тебя звать?

– Джилиан, ваша светлость. И я – не парень, а девушка.

Блейн уставился на нее, затем запрокинул голову от смеха.

– Должно быть, я старею или слепну, – сказал он, все еще улыбаясь. – А ведь и вправду. Но что заставило девушку выйти на большую дорогу?

– Человек, которого я люблю, – серебряный клинок. И я оставила своих родных, чтобы идти с ним.

– Но это же глупо! Хотя, кто знает, что у вас, женщин, на уме? – он лишь пожал плечами. – Ну хорошо, Джилан. Мы не можем отправить тебя ночевать в казармы, и я предоставлю тебе на ночь комнату в одной из башен брока.

Немногим раньше, в тот самый день патруль всадников провинции Дальняя Долина привел остатки каравана Серила к своей заставе и готовился снова выступить на поиски разбойников. Родри помог перенести Серила на кровать, что стояла в казарменном помещении, проследил, чтобы охранников и погонщиков хорошо накормили, затем пошел в конюшню посмотреть, на месте ли Рассвет. Конюх рассказал ему, что Джилл на самом деле выехала на заре со срочным донесением.

– Значит сейчас она подходит к Форту Хирэйф. – Родри выглянул за дверь и посмотрел на заходящее солнце.

– Да, так оно и есть. Ты когда-нибудь бывал в нашем городе, серебряный клинок?

– Один или два раза. Ладно, я, кажется, собирался поужинать.

После еды Родри пошел навестить раненого разбойника, которого заперли в сарае. Как оказалось, это было излишней предосторожностью, потому что мальчишка умирал. Его так лихорадило, что он не мог говорить. Кроме того, даже через плотную повязку Родри чувствовал зловоние, исходящее из его гноящейся раны. Он дал парню немного воды, затем сел рядом на корточки и подумал. Ни разу в жизни он еще не видел, чтобы глубокая рана так быстро загнивала (а он участвовал во многих сражениях); похоже, что кто-то специально отравил ее. Всем известно, что обычно разбойники едят не так хорошо, как господа; несомненно, мальчишка некоторое время жил впроголодь и, следовательно, очень ослаб. Но, в любом случае, очаг заражения не должен был распространиться так быстро, тем более что Джилл наложила хорошую повязку сразу же после ранения. Если бы кто-то хотел заткнуть парню рот, он бы мог сейчас порадоваться.

– Неужели это просто судьба? – спросил вслух Родри.

Умирающий застонал, жадно хватая воздух в пылу лихорадки. Хотя днем раньше Родри был готов перерезать ему горло, сейчас он вдруг почувствовал к нему жалость.

Джилл проснулась поздно утром и недоуменно посмотрела вокруг, не понимая, что она делает в этой роскошной кровати с вышитыми драпировками; наконец она вспомнила о том радушном приеме, который прошлой ночью оказал ей Блейн. Раздвинув драпировки, она увидела, что через окна в комнату струился солнечный свет. В дверях топтался в нерешительности паж.

– Моя… Гм, моя госпожа, – произнес он наконец. – Гвербрет просит, чтобы вы присутствовали на обеде. Вы примите ванну? Уже время.

– О, это было бы чудесно. Обед? Боже мой! Послушай, а супруга его светлости тоже будет за столом? Я даже не знаю, как ее зовут.

– Каниффа. Но сейчас она гостит у своего брата.

Она благодарила богов. Джилл вовсе не горела желанием, чтобы знатная госпожа видела ее манеры поведения за столом. Приняв ванну, она надела чистую рубашку, которая хранилась в ее дорожных сумках, затем решила, что было бы неплохо сменить и носки. Вдруг Джилл вспомнила о браслете, который она несколько дней назад завернула в чистую одежду. Он исчез.

– Будь проклята преисподняя с ее ледниками! Должно быть, его стянул один из тех чертовых погонщиков.

Она с негодованием обшарила обе сумки, но браслета нигде не было. Однако на самом дне одной из сумок за складкой материи лежало что-то маленькое и твердое. Она достала и увидела, что это было кольцо с сапфиром – большой, красивый камень в золотой оправе с двумя крошечными драконами, искусно вплетенными в орнамент. Джилл смотрела и не верила своим глазам.

– Как ты оказался в моей сумке? Неужели дикий народец украл браслет и положил тебя на его место?

Сапфир приятно светился на солнце. Джилл почувствовала себя последней дурой: она разговаривала с кольцом, как будто оно понимало ее. Она нашла какую-то тряпицу и заботливо завернула его. Сейчас было не время думать об этом, ее ждал гвербрет.

Блейн оказал ей честь отобедать с ним за столом для знати, потому что ему очень хотелось побольше узнать о ее приключениях на большой дороге. Джилл знала, что разговоры людей об изгнании Родри покроют позором его имя, поэтому она сделала все возможное, чтобы во время беседы вспоминать о нем как можно реже. Это ей легко удалось, когда она упомянула, что Калин из Кермора – ее отец.

– Правда? – воскликнул Блейн с искренней улыбкой. – Тогда не удивительно, что ты чувствуешь себя на большой дороге, как рыба в воде. Послушай, Джилл, я однажды встречался с твоим отцом. Тогда я был совсем еще ребенком, лет шесть мне было, или семь; и мой отец нанимал твоего на службу. Помню, как я посмотрел на него и подумал, что никогда еще не встречал такого страшного человека.

– Отец и вправду вызывает у людей такое впечатление.

– Но какой он прекрасный воин! Я точно не помню, как в то время развивались события, но в конце кампании мой отец даровал ему необыкновенной красоты ножны, украшенные золотом, в качестве дополнительного вознаграждения сверх договоренной платы. Послушай, твой отец еще жив?

С этой минуты и до конца обеда Джилл рассказывала о ратных подвигах своего отца, которые он совершил за последние годы. Когда трапеза закончилась, Блейн небрежно отсыпал ей горсть монет в качестве платы за доставку сообщения.

– И когда же, ты думаешь, прибудет ваш караван?

– Не раньше, чем через три дня, ваша светлость. Несколько человек были ранены.

– Послушай, когда они придут, скажи хозяину каравана, чтобы он зашел ко мне.

Джилл собрала свои вещи, вышла из крепости и оказалась на запруженных народом улицах города, который был единственным во всей долине реки поселением, достойным такого громкого названия. Сквозь арки, прорубленные в стенах, несла свои воды река, разделяя город на две части: западную, где проживала самая обеспеченная часть населения и сам гвербрет, и восточную, населенную простыми горожанами. Зеленые, поросшие травою берега служили общественным выгоном, на котором под полуденным солнышком лениво щипали траву несколько коров. По ту сторону реки, у восточных ворот Джилл наконец набрела на гостиницу под вывеской «Бегущая лиса» – название, которое в общем-то соответствовало ее теперешнему состоянию. Запершись в своей грязной крошечной комнате, она развязала дорожные сумки. Кольцо было на месте, но теперь оправу обвивал лишь один дракон.

– Не могла же я сойти с ума. Должно быть, ты заколдовано Двуумером.

Некоторое время камень ярко сверкал, затем померк и заблестел, как обычный сапфир. Джилл пожала плечами, завернула его опять и положила в мешочек, где лежало также несколько монет, и который она всегда носила на шее. Джилл спустилась вниз и заказала самый темный, самый крепкий эль, чтобы немного успокоить нервы. О, боже, она находилась в чужом, незнакомом городе с наделенным Двуумером драгоценным камнем, а Родри в это время был где-то далеко, за многие мили! «О, Невин, Невин, – думала она, – как я хочу, чтобы ты был здесь!»

«Он идет, – прозвучало в ее сознании. – Он придет и спасет вас обоих».

Джилл аж подавилась элем, она закашляла и сплюнула в свой бокал. К ней подбежал хозяин гостиницы.

– Уж не муха ли вам в бокал попала? – спросил он и постучал ей по спине.

– Нет. Спасибо.

Он сочувственно кивнул и ушел. «Всякому терпению есть предел! – подумала Джилл. – Я должна хоть что-нибудь разузнать об этом камне». Хотя в таком большом городе наверняка нашлось бы несколько ювелиров, ей вовсе не хотелось открыто говорить о драгоценном камне, который меняет свой облик и, более того, передает людям мысли. Однако для тех, кто знал, где искать, существовали и другие источники информации.

Помещение было заполнено посетителями. За одним из столов сидела гогочущая компания молодых, растрепанных девиц, которые, несмотря на обеденное время, доедали овсяную кашу, подаваемую обычно на завтрак; за другим устроилась горстка охранников каравана; за третьим – несколько молодых людей, которые могли бы сойти за учеников лавочников. Когда хозяин гостиницы подошел к Джилл, чтобы вновь наполнить ее бокал, она нарочно похвасталась, превознося щедрость Блейна и добавляя, что еще никогда в жизни ей так хорошо не платили за доставку сообщения. С хозяином она, естественно, расплатилась из кошелька, который носила открыто на поясе, а не из мешочка, спрятанного на шее. Затем она вышла на улицу и стала бродить по городу.

Полуденное солнце ярко освещало чисто выметенные, мощенные булыжником улицы. Мимо нее, перебрасываясь словами, спешили по своим делам преуспевающие торговцы. Женщины, возвращающиеся с рынка с корзинами и ведрами, завидя ее серебряный кинжал, подчеркнуто переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с ней. Джилл сворачивала во все узкие переулки, что встречались на ее пути, и шла по ним медленным шагом, как будто погруженная в свои мысли. Наконец, в одном из закоулков, между булочной и мастерской сапожника она нашла то, что искала. Навстречу Джилл двигались три молодых человека, вдруг один из них, как бы невзначай, столкнулся с ней. Он любезно извинился и хотел было пройти мимо, но Джилл повернулась и схватила его за руку. Прежде чем он успел вывернуться, она так хорошо приперла его к каменной стене мастерской сапожника, что он чуть не задохнулся. Двое его дружков бросились наутек, пользуясь свободой, предоставляемой им неписанными законами воровского мира. Пойманный за руку был тощим, маленьким пареньком со светлыми волосами и усеянным бородавками носом. Он испуганно уставился на нее, переводя дыхание.

– Прошу прощения, серебряный клинок. Я вовсе не хотел тебя обидеть.

– Обидеть? Пусть сам Сатана считает это обидой. Верни-ка мне мой кошелек.

Воришка вырвался и сделал резкое движение в сторону, но Джилл поймала его и повернула лицом к стене. Пока он брыкался и хныкал, она пошарила рукой у него под рубашкой и вытащила свой кошелек с монетами, затем, на всякий случай, она забрала у него маленький кинжал, какой воры носили в спрятанных ножнах. Когда Джилл повернула его к себе лицом, он застонал и обмяк у нее в руках.

– Послушай, – сказала Джилл. – Если я отдам тебя людям гвербрета, они отведут тебя на рыночную площадь и отрубят тебе руки.

Лицо вора побледнело, как полотно.

– Но ежели ты скажешь мне, кто заправляет вами в этом городе, – продолжала она, – я тебя отпущу.

– Не могу! Тогда я только руками не отделаюсь. Это будет стоить мне жизни!

– Черт возьми! Ты думаешь, я побегу и расскажу обо всем гвербрету? Послушай, у меня есть деньги, которые я хочу заплатить вашему «королю». Если бы ты не сделал глупую попытку меня обокрасть, я спросила бы тебя по-хорошему.

Она протянула ему кинжал рукояткой вперед и добавила:

– На, забери его.

Он немного подумал, лицо постепенно обрело нормальный цвет. Наконец он взял кинжал.

– Огверн, – сказал он. – Там, в гостинице «Красный дракон», на восточном берегу реки возле общественного выгона. Ты не сможешь пройти мимо. Это по соседству с домом поставщика свечей.

Тут он повернулся и быстро побежал прочь, как перепуганный олень. Джилл медленно пошла за ним: пусть он скорее возвращается к Огверну и расскажет ему о серебряном клинке, прежде чем она сама заявит о себе. Она обнаружила, что вор был прав, когда говорил о доме поставщика свечей: она действительно едва смогла пройти мимо. На освещенном солнцем дворе, прямо напротив длинного сарая лежали груды свечного жира и, нагретые полуденным солнышком, издавали ужасную вонь. Рядом, на другой стороне узкого переулка, стояла маленькая деревянная гостиница с высокой, крытой соломой крышей и некрашенными, кривыми оконными ставнями. В отличие от многих других гостиниц, дверь была плотно закрыта. На стук Джилл дверь отворилась, образовав узкую щель, через которую на нее подозрительно смотрел черный глаз.

– Кто ты? – спросил низкий мужской голос.

– Серебряный клинок, тот самый, который спрашивал Огверна. Он не получит предназначенных ему денег, если не захочет со мной разговаривать.

Тот, кто спрашивал, засмеялся и открыл дверь. Он был необыкновенно толстым, рубашка не могла прикрыть его пузо, а массивные щеки свисали, едва не касаясь его бычьей шеи.

– Мне нравится твоя дерзость. Огверн – это я. Заходи.

В полукруглой комнате первого этажа, где пахло старой соломой и дымом, стояло четыре разбитых, шатких стола. По настоянию Джилл они сели так, чтобы за ее спиной находилась глухая стена. Хозяин заведения, светловолосый, тощий малый, принес им бокалы на удивление хорошего эля, за который заплатила Джилл.

– Итак, прекрасная госпожа, – начал Огверн. – Что прекрасная, спору нет, но госпожой ты быть не можешь, коль связалась с такими типами, как мы. Что тебя ко мне привело?

– Одно пустяковое дело. Вероятно, ты знаешь, что я прискакала с перевала Кум Пекл с сообщением для его светлости.

– О, до меня действительно доходят слухи обо всех интересных событиях.

– Очень хорошо. Я въехала в город на лошади, принадлежащей одному из вассалов гвербрета, а мой собственный конь идет сюда с караваном, который я охраняла. Он очень ценной породы, и я не хочу, чтобы его украли. Вот я и подумала, что, оставив несколько монет в нужном месте, я увижу его целым и невредимым.

– О, не может быть ничего легче! Ты и в самом деле пришла в нужное место. Так что это за конь?

– «Западный охотник», мерин, золотистой окраски.

– Боевой конь?

– Да.

Огверн немного подумал, покачивая в воздухе толстой ручищей.

– Если бы это был жеребец, я бы попросил один золотой, – сказал он наконец. – Но за мерина… Скажем, пятнадцать серебряников.

– Что? О, боги! Да это же грабеж средь бела дня!

– Будь любезна, не употребляй такие скверные выражения. Они ранят меня в самое сердце, а оно у меня хоть и жирное, но драгоценное. Ладно, тогда тринадцать.

– Десять, и не больше.

– Одиннадцать. И позволь напомнить тебе, что такие ценные животные пользуются здесь особым спросом.

– По рукам, одиннадцать. Шесть сейчас, и пять, когда мы благополучно покинем город.

– Ладно, десять, если ты даешь их сейчас. Клянусь тебе, мои люди мне повинуются. Может быть, я чересчур толст, но держу в руках Форт Хирэйф, как сам гвербрет.

– Ну что ж, ставлю тебе еще один бокал, чтобы, так сказать, скрепить печатью нашу сделку.

Пока Джилл отсчитывала ему деньги, Огверн изучал ее проницательным взглядом карих глаз.

– Разреши дать тебе один маленький совет, – сказал он, пряча в кармане монеты. – Наш всеми уважаемый гвербрет назначил отряд городской стражи из шести человек, которые бродят по улицам круглые сутки и суют свои сопливые носы в наши дела.

– Будь проклят черный волосатый осел владыки преисподней! – она изобразила возмущение. – Они и ночью ходят?

– В том-то и дело, что ходят. Это просто возмутительно! Каким прекрасным человеком был отец Блейна – беззаботным, постоянно занятым войной и довольно глупым. Блейн, увы, пошел в свою умную мать. И, с тех пор, как он унаследовал земли, наша жизнь превратилась в сущий ад.

– Искренне сожалею, хотя я бы только порадовалась, если бы он приложил все усилия, чтобы пощипать разбойникам перья.

– Здесь я с тобой согласен. Неотесанные болваны, как я их ненавижу! Я надеюсь, ты отправила на тот свет нескольких из тех, что нападали на ваш караван.

– Ого! Ты сейчас заговорил, как один из людей гвербрета.

– Будь любезна, не говори обо мне так грубо.

Огверн приложил ладонь к огромной груди, примерно туда, где находится сердце, и продолжал:

– Разбойники – кровожадные мерзавцы, которые причиняют на дорогах неприятности и вынуждают честных людей нанимать охрану. Если бы не они, настоящий вор мог бы подкрасться к каравану и немного поживиться. Кроме того, они не хотят платить налоги нашим артелям.

– Ах вот почему они сидят колючкой у тебя в боку!

Огверн фыркнул и изобразил обиду, затем продолжил изучать ее. Джилл поняла, что он что-то хотел от нее узнать, так же как она хотела от него.

– Хочу спросить чисто из любопытства, – сказал он наконец. – Конечно, я слышал, что ваш караван шел из провинции Ир Аудглин. Надо полагать, ты была в Макмуре?

– Я останавливалась там на два дня. А что?

Некоторое время он сосредоточенно смотрел в свой бокал.