Рикин поднялся на ноги, прошел несколько шагов, но лишь когда он переступил порог и оказался внутри дома, понял, зачем он сюда вернулся. Огонь уже облизывал изнутри деревянные стены. С трудом переставляя ноги, он направился туда, где лежала Гвенивер. Каждый шаг причинял невыносимую боль, но наконец, он добрался до ее тела. Он упал на колени, затем остановился в нерешительности: а что, если Богиня осудит такой жест. «Вряд ли Ее теперь это волнует», – подумал Рикин. Он тяжело опустился на пол, подтянулся и заключил Гвенивер в объятия, положив ей на грудь свою голову. Последнее, о чем он думал, была молитва Богине. Он просил Ее простить, если он поступал сейчас неправильно.

Богиня оказалась милосердной. Он истек кровью и умер, прежде чем до них добрался огонь.

Находясь в палатке короля в расположении лагеря, Невин услышал крики и стук копыт, которые должны были означать, что возвращается армия. Он быстро накинул плащ и побежал сквозь моросящий дождь на луг, где увидел беспорядочную толпу слезавших с коней мужчин. Он быстро нашел короля, который передавал поводья своему ординарцу. Лицо Глина было грязным, заросшим щетиной. На щеке виднелся потек чужой крови, на светлых, густых волосах пятно черной золы.

– Они все погибли, – сказал он. – Мы похоронили каждого, кого смогли найти, но Гвенивер и Рикин как сквозь землю провалились. Ублюдки этого Кантрэя сожгли крепость, так что, очень похоже, что они находились в круглом деревянном доме. Сгорели в погребальном костре, прямо как в Начале Времен.

– Да, им бы это понравилось. Будем считать, так оно и есть.

– Но мы встретили войско Кантрэя на дороге, вернее то, что осталось от войска. Мы наголову разбили их.

Невин кивнул, не в силах что-либо произнести. «Месть, – подумал он. – Гвенивер была бы очень довольна». Король повернулся и попросил кого-то привести к нему Албана. Парень был до того бледен и изможден, что еле держался на ногах; он подошел к королю.

– Невин, помоги ему чем-нибудь, если можешь, – попросил Глин. – Я не хочу, чтобы у него началась лихорадка или еще что-то подобное. Он сослужил нам большую службу, доставив сообщение.

Похвала короля лишила юношу последней выдержки. Он уронил голову на грудь и зарыдал, как маленький ребенок, кем он в принципе и был. Невин отвел его в лазарет и дал целебного отвара, в то время как сам едва сдерживал слезы. «Это будет повторяться снова и снова, – думал он, – человек, которого ты так любишь, будет умирать раньше тебя». Он проклинал свою горькую судьбу, но хуже всего было сознавать, что в этом виноват он сам.

ИНТЕРМЕДИЯ

ВЕСНА, 1063 г.

Охотник, что ставит силки, пусть смотрит, куда ступает.

Старая деверийская пословица

Во всем обширном королевстве Дэвери было лишь два города – Кернметон и Форт Гвербин, которые посещала, и то очень редко, раса Элкион Лакар. При виде эльфов жители обоих городов реагировали довольно странно. Как уже повелось, они просто не хотели признать, как сильно эльфы не похожи на людей. Если ребенок спрашивал что-нибудь по поводу заостренных эльфийских ушей, ему отвечали, что в этом диком племени уши подрезались всем детям в младенчестве. Всякий раз, когда ребенок обращал внимание на их кошачий разрез глаз, ему советовали придержать язык, иначе и его уши станут такими же. Даже сами взрослые с трудом могли смотреть эльфам в глаза, что давало последним повод думать о людях, как о лукавой и склонной к предательству расе.

Поэтому Девабериэл совсем не удивился, когда стражники у городских ворот Форта Гвербин посмотрели сначала на него, затем быстро перевели взгляд на его спутников – Дженантара и Калондериэла, затем на двух, запряженных в повозку лошадей и, наконец, на вереницу из двенадцати неоседланных скакунов.

– Вы пришли сюда продавать этих коней? – спросил стражник. – Если так, то придется заплатить пошлину.

– Нет. Мы привели их, как дань вашему тиэрину.

Стражники молча кивнули. Всем было известно, что время от времени Западная раса, как люди называли эльфов, приводили несколько своих прекрасных коней и дарили, чтобы заслужить благосклонность тиэринов Форта Гвербин и Кернметона.

Хотя до этого Дженантар и Калондериэл уже бывали в Элдифе, они ни разу не заходили внутрь города, и Девабериэл заметил, с каким презрением смотрели они на чумазые дома и грязные улицы, проходя по городу со своим живым даром. Девабериэл и сам чувствовал некоторую стесненность, замечая как тесно были нагромождены друг на друга постройки. В этом городе, населенном людьми, куда ни посмотри, всюду взгляд упирался в стену какого-нибудь дома.

– Надеюсь, мы будем оставаться здесь недолго, – проворчал Калондериэл.

– Не очень. А ты, если хочешь, можешь возвратиться хоть сразу после того, как мы отведем лошадей в крепость.

– О, нет. Мне бы хотелось снова повидать Родри и Калина.

Калина они увидели тотчас же; он как раз стоял у ворот крепости, когда они поднимались по склону холма. С приветствиями на устах он поспешил им навстречу. Хотя Девабериэл был весьма наслышан о человеке, который, как считали, лучше всех в Дэвери владел мечом, увидев Калина он сильно удивился. Капитан войска тиэрина имел более шести футов росту, с широкими плечами и хорошо развитой мускулатурой. Его левую щеку пересекал старый шрам, а голубые глаза выражали жестокость и непреклонность. Даже когда он улыбался, пожимая Калондериэлу руку, они оставались холодными, как лед.

– Ну и подарок преподнесли мне боги, – сказал он. – Как радуется мое сердце, когда я вижу снова моих старых знакомых.

– А мне очень приятно встретить вас, – ответил полководец Калондериэл. – Мы пришли сюда с данью госпоже Ловиан и юному Родри.

– Несомненно, госпожа примет вас с большой радостью, – сказал Калин, и вдруг его глаза приняли еще более зловещее выражение. – А Родри прошлой осенью был отправлен в изгнание Риисом, гвербретом Абервина.

– Что?! – удивленно спросили сразу три эльфа.

– Да, это так. Впрочем, заходите, заходите. Я расскажу вам обо всем за бокалом эля в обществе тиэрина.

Они повели лошадей в крепость. У Девабериэла было такое чувство, будто его пнули ногой в живот.

– Калин, – спросил он, – а где сейчас Родри?

– Странствует по большим дорогам с серебряным клинком на поясе. Понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю. Черт возьми, ведь он может оказаться где угодно в этом проклятом королевстве!

Когда гости вошли во двор замка, к ним выбежали слуги и конюхи и стали громко восхищаться лошадьми. Эльфийские питомцы, известные в Дэвери как «западные охотники», были как на подбор: ростом от шестнадцати до восемнадцати ладоней, с широкими грудными клетками и изящными головами. Хотя обычно они были серые, оленьего цвета или чалые, некоторые из них имели густую золотистую окраску, и именно эти ценились особенно высоко. Девабериэл привел такую золотистую кобылицу специально для своего сына, но сейчас у него возникло желание забрать ее назад. «Ничего, – сказал он сам себе, – должен же я чем-то отблагодарить Ловиан за то, что дала мне сына».

Стук копыт и крики во дворе, очевидно, вызвали любопытство Ловиан, ибо она показалась в дверях брока и направилась к ним. На ней было платье из красного бардекского шелка, украшенное шотландкой цветов ее клана: алым, белым и коричневым. Она шла легко и непринужденно, как молоденькая девушка, но когда стала приближаться, сердце Девабериэла сжалось уже во второй раз за этот день. Она постарела, лицо покрывала сеть морщин, волосы заметно подернула седина. Ловиан бросила на него взгляд, замерла на какой-то миг, затем продолжала спокойно смотреть, словно они никогда прежде не виделись. У Девабериэла защемило сердце, он проклинал себя, называя дураком и даже хуже, за то, что явился сюда. Да, она старела, в то время как он все еще продолжал выглядеть двадцатилетним юношей. Это был один из тех немногих случаев в его жизни, когда Девабериэл не нашел, что сказать.

– Госпожа Ловиан, – начал Калондериэл и глубоко поклонился. – Ваша светлость тиэрин Форта Гвербин. Мы пришли сюда, чтобы вручить их вам в дань уважения.

– Благодарю вас, друзья. Мне очень приятно принять такой чудесный подарок. Добро пожаловать в большой зал, двери которого для вас широко открыты.

Отступать было поздно, и Девабериэл последовал за остальными. Оказывая Калину расположение, Ловиан пригласила его отобедать с ней и с гостями за столом, где сидела знать. Когда всем был подан мед, капитан начал подробный рассказ об изгнании Родри. Хотя Калондериэл и Дженантар постоянно перебивали рассказчика, задавая ему вопросы, для Девабериэла было невыносимым слушать это. Он продолжал проклинать себя за то, что появился здесь и причинил боль не только себе, но и женщине, которую когда-то любил. Когда Калин закончил, некоторое время все продолжали трапезу молча. Девабериэл осмелился еще раз взглянуть на Ловиан и увидел, что она тоже смотрит на него. Их взгляды встретились, на какой-то миг самообладание покинуло ее. Глаза Ловиан заблестели, губы дрогнули, и он испугался, что она может заплакать. Но все прошло.

– Итак, добрые жители западных земель, – спросила она, – не желаете ли вы некоторое время погостить у меня в крепости?

– Покорнейше благодарим вас, ваша светлость, за оказанную честь, – отвечал Девабериэл. – Но мой народ привык странствовать по лугам и лесам. В каменных стенах мы будем чувствовать себя неуютно. Надеюсь, вас не оскорбит, если мы разобьем сегодня на ночь лагерь за пределами вашего города, а завтра продолжим путь.

– Как я могу отказать в благосклонности друзьям, которые вручили мне такой чудесный дар? В двух милях отсюда на север у меня есть охотничий заповедник. Я дам вам записку, которую вы покажете моему лесничему, и можете жить там сколько захотите.

Ее глаза благодарили Девабериэла за то, что он не стал оставаться здесь дольше.

Все же, когда слуги привели из конюшен лошадей, им представилась возможность сказать друг другу несколько слов наедине. Калин и двое других, стояли на ступеньках крепости и, как старые друзья, о чем-то оживленно беседовали. Ловиан жестом попросила Девабериэла отойти с ней на несколько шагов в сторону.

– Ты приехал сюда лишь для того, чтобы привести мне лошадей? – спросила она.

– Нет. Я хотел бы увидеть нашего сына.

– Но теперь ты знаешь о нем всю правду.

– Знаю. Лова, пожалуйста, прости меня. Я не должен был приходить вообще. Клянусь, больше ты меня никогда не увидишь.

– Да. Это будет лучше всего. Родри никогда не должен узнать правду. Ты это понимаешь?

– Конечно. Я хотел лишь взглянуть на нашего парня.

На миг улыбка озарила ее лицо.

– Он очень похож на тебя, но у него черные с отливом волосы, как у людей Элдифа. Наш Родри красивый парень.

Он взял ее руку в свою и сжал, затем быстро отпустил, пока никто не успел заметить.

– Как мне хочется хоть краем глаза на него взглянуть, – сказал он. – Но я не могу ехать дальше на восток. Не знаю, как отнесутся к нашим ушам и глазам в той части королевства.

– Верно. Я часто слышала, что ваш народ живет очень долго, но не могла себе представить, что ты остаешься все таким же молодым. – Ее голос дрогнул. – Или древние сказания не лгут, и вы живете вечно?

– Не вечно, но ужасно долго.

– Мы почти всю жизнь остаемся молодыми, но затем очень быстро стареем. Так мы узнаем, что пора собираться в последний путь.

– Правда?

Она отвернулась и машинально коснулась своей щеки, покрытой морщинами.

– В таком случае, нам в этом отношении повезло больше, потому что, начиная стареть рано, мы не знаем, когда умрем.

Он вздохнул, вспоминая свое горе, когда волосы его отца покрылись сединой, и жизненные силы начали покидать тело.

– Поистине, – сказал он, – вас ожидает лучшая участь.

Девабериэл поспешно удалился, слезы подступали к самому горлу.

На обратном пути Девабериэл все время молчал, и спутники не тревожили его, пока, наконец, они не добрались до охотничьего заповедника. Лесничий госпожи Ловиан отвел их в открытую лощину, где протекал ручей и было достаточно травы для лошадей, и сказал, что в этом году было много оленей. Затем он быстро ускакал прочь, чтобы оставаться подальше от Западной расы. Они поставили красный шатер, привязали лошадей, собрали несколько щепок для костра, добавив туда немного сушеного навоза из своих запасов. И за все это время Девабериэл не сказал ни слова. Наконец терпение Калондериэла лопнуло.

– Мы и вправду не могли придумать ничего глупее, чем приехать сюда, – как бы невзначай сказал он.

– Всем известно, что наш полководец очень деликатен и обходителен в общении, – едко заметил Девабериэл. – Но, черт возьми, зачем же наполнять чашу жаждущего горькой желчью?

– Да, конечно, извини, но…

– Не забывай о кольце, – вмешался Дженантар. – Двуумер говорит, что Родри должен получить его.

– Это верно, – сказал Калондериэл. – Тогда у Дев, похоже, есть оправдание.

Ворча себе под нос, Девабериэл направился в сторону повозки принести мех с медом. Дженантар поплелся за ним; когда они подошли, он уселся рядом на корточки.

– Не принимай так близко к сердцу то, что говорит Кал. Он всегда такой.

– В таком случае я ужасно рад, что не состою ни в одном из его эскадронов.

– Ничего, к этому можно привыкнуть. Но все же, интересно, как ты собираешься передать кольцо своему парню? У тебя есть какая-нибудь идея?

– Я об этом думал всю дорогу, пока мы ехали сюда. Знаешь, у меня есть еще один сын от деверийской женщины. Он больше похож на ее народ, чем на нас.

– Конечно знаю. Это Эбани.

Дженантар выглядел обеспокоенным.

– Ты что, и вправду хочешь доверить ему кольцо?

– Да, я понимаю, о чем ты сейчас подумал. У меня самого есть сомнения на этот счет. Боже мой, он же просто дикарь! Возможно, я никогда не забрал бы его у матери, но бедняжка не могла сама вырастить ребенка, а ее отец ужасно рассердился на дочь за младенца. Порой я не понимаю этих деверийских мужчин. Ведь не им же самим в конце концов приходится вынашивать дитя, так какое им дело до того, что их дочь возымела от кого-то? Но, так или иначе, если я переложу свою отцовскую обязанность на Эбани, вряд ли он передаст кольцо своему брату. Это как раз тот случай, когда он может выкинуть одну из своих диких выходок.

– А ты знаешь, где он сейчас?

– Нет. И в этом-то вся проблема, не так ли? Никогда не знаешь, где он, что с ним. Я передал через наших, что хочу его видеть. Надеюсь, он меня услышит.

К этому времени Кермор разросся в огромный город где проживало около ста двадцати тысяч человек. Он сильно вытянулся вверх по реке. Кроме того, некоторые богатые купцы выстроили себе коттеджи прямо на утесах над морем, вдали от городского шума и грязи. Крепость, в которой некогда, как король, правил Глин, была стерта с лица земли лет сто назад, и на том же месте построили новую, даже большую по размеру, для гвербретов Кермора. Внизу, в портовом районе, однако, находилась часть города, которую нельзя было назвать чудесной. Бордели, дешевые трактиры и таверны стояли, тесно прижавшись друг к другу, в лабиринте извивающихся улиц и переулков. Сюда никогда не заходили приличные горожане, зато бойцы войска гвербрета наведывались намного чаще, чем это могло бы понравиться здешним обитателям. Этот район назывался Днищем.

Всякий раз, когда Саркину приходилось бывать в Днище, он шел быстрым шагом, держал ухо востро и плотно заворачивался в свою ауру. Так его было очень трудно заметить. Нет, он не становился на самом деле невидимым, и каждый, кто шагал навстречу, увидел бы его; просто он не привлекал к себе внимание, особенно, когда шел у стены или в тени. В тот день стояла облачная погода, и несколько человек, проходя мимо, едва не столкнулись с ним, даже не отдавая себе отчет, что на улице кроме них находится кто-то еще. Все же, он держал руку на рукоятке меча.

День клонился к вечеру, улицы постепенно наводняли толпы народа. Мимо уличных торговцев, нараспев расхваливающих свою дешевую закусь и еще более дешевые безделушки, прохаживались моряки со звонкой монетой в кармане. Уже вышли на работу несколько проституток, которых в народе называли «камушки», так как они обслуживали своих клиентов прямо в темных захолустных мощенных булыжником переулках. То там, то здесь Саркин видел группы бардекских моряков с искусно нарумяненными лицами и намазанными маслом волосами, которые таким образом готовили свою внешность к ночным похождениям. Сохраняя тесный строй и держа наготове дубинки, промаршировали шесть городских стражников. Саркин спрятался в дверном проеме и подождал, пока они не прошли мимо. Затем он продолжил свой путь, быстро передвигаясь по запутанному лабиринту. Хотя Саркин давно уже не был в Керморе, он хорошо знал Днище. Здесь он родился.

Наконец он был у цели – трехэтажного круглого дома с покрытой свежей соломой крышей и аккуратно побеленными стенами. Гвенка могла позволить себе содержать публичный дом, потому что она обслуживала там клиентов из более богатых слоев населения, а не простых матросов. У двери он остановился, освободил свою ауру, затем зашел на первый этаж заведения. Вокруг винтовой лестницы, находящейся в центре зала, на полу, выстланном свежей соломой, стояли деревянные столы. В очаге медленно тлел торф, чтобы немного прогнать холод, потому что сидящие на мягких скамейках молоденькие женщины были либо вовсе обнаженными, либо слегка прикрытыми просвечивающимся бардекским бельем. Ему навстречу поспешила девушка, на которой не было ничего, кроме куска черного шелка, опоясывающего бедра. Веки ее голубых глаз покрывал слой бардекской краски, а длинные белые волосы источали аромат роз.

– Как давно ты к нам не заходил, Сарко, – заговорила она. – У тебя что-нибудь есть на этот раз?

– Есть, но это предназначено для твоей хозяйки. Кстати, где Гвенка?

– В погребе. Но не мог бы ты дать мне сейчас хоть самую малость? Я бы хорошо отблагодарила. Ты мог бы запустить свою рыбку в мое ведерко.

– От меня ты ничего не получишь, спрашивай у своей хозяйки.

Работник, прислуживающий в борделе, отодвинул три бочки эля, освободив проход у стены, и открыл крышку люка, ведущего в помещение, похожее на обычный погреб. Саркин спустился вниз. Здесь стояло огромное количество бочек с элем и с медом, к потолку были подвешены окорока и сетки с луком. В дальней стене была прорублена дверь. Саркин постучал.

– Кто там? – спросил хриплый женский голос.

– Саркин, вернулся из Бардека.

Дверь отворилась, на пороге стояла Гвенка. Ей было около пятидесяти, полная женщина с крашенными хной волосами и карими, с темными мешками, глазами, окруженными сеткой морщин. Каждый палец был украшен кольцом с драгоценным камнем, на шее она носила цепочку с серебряным, покрытым голубой глазурью, амулетом, предохраняющим от дурного глаза. Саркин засмеялся в душе: она знала его лишь как торговца наркотиками и не имела понятия, что он был как раз одним из тех, кто может сглазить.

– Заходи, дружок. Надо полагать, ты хочешь мне что-то предложить.

– Хочу. Причем отличного качества.

В апартаментах Гвенки стояла невыносимая жара. Хотя в стене под самым потолком были сделаны вентиляционные отверстия, в комнате стоял крепкий запах опиума, как будто обивка стен и диванные подушки источали этот дурман. Она села за маленький столик, ярко, но безвкусно инкрустированный красными и синими стеклышками, сложенными в спираль, и уставилась на гостя. Он расстегнул пояс с мечом, положил его на стул на расстоянии вытянутой руки от себя, затем снял через голову рубашку. Под рубашкой на шее высели два плоских кожаных мешочка.

– Двадцать пять серебряников за плитку. Ты поймешь почему, когда откроешь.

Ловко орудуя пальцами, она развязала мешочки и достала одну плитку около трех дюймов длинной и двух шириной. Затем она развернула промасленный пергамент и понюхала ровную поверхность черного опиума.

– Выглядит неплохо, – медленно произнесла Гвенка. – Но больше ничего не могу сказать, пока не покурю сама.

На столе горел свечной фонарь, рядом лежала длинная белая глиняная трубка и гора щепок. Она поскребла трубку небольшим кинжалом, положила внутрь плитку и подожгла лучину. Сначала она прогрела нижнюю часть трубки, затем зажгла размякший опиум. За первой же затяжкой последовал кашель, но она продолжала раскуривать трубку.

– Превосходно! – сказала она, кашляя и выпуская кольца дыма. – Во сколько мне обойдутся десять штук?

– Дэверийский регалий. Заплатишь на пятьдесят серебряников меньше.

Она неохотно отложила в сторону дымящуюся трубку.

– Что ж, по рукам, – сказала она. – Получишь деверийский регалий.

Пока Саркин отсчитывал плитки, она исчезла в другой комнате и вскоре вернулась с тяжелой золотой монетой в руке.

– Не хочешь остаться здесь с кем-нибудь из моих девочек? Разумеется бесплатно.

Она вручила ему золотую монету.

– Большое спасибо, но я не могу. Мне надо еще сделать одно дело.

– Если захочешь, приходи на ночь. Или тебе больше по вкусу мальчики?

– А твое какое дело?

– Да мне-то все равно. Просто жалко, когда такой симпатичный мужчина растрачивает себя по пустякам. Не стесняйся, парень. Почему бы тебе не взять пример с некоторых бардекских купцов? Они получают удовольствие, время от времени переворачивая красоток в постели со спины на живот.

Саркин посмотрел на нее в упор.

– Послушай, мамаша, ты заходишь слишком далеко.

Гвенка попятилась назад. Пока Саркин одевался, она сидела на стуле и перебирала пальцами амулет.

Саркин покинул Днище и пошел вверх, вдоль реки, держась, где это было возможно, подальше от людных улиц. Чтобы меньше обращать на себя внимание, он остановился в небольшой гостинице в другом бедном районе города. Саркин не хотел селиться где-либо возле Днища, так как с этим местом у него было связано много горьких воспоминаний. Его мать была дешевой проституткой и работала в заведении, очень напоминавшем бордель Гвенки. Хотя она была беременной много раз, на свет появилось только два ребенка: у Саркина был младший брат, Эви. Иногда мать баловала их, иногда вовсе не замечала. Однажды, когда Саркину было семь лет, а Эви три, ее задушил какой-то пьяный матрос. Хозяин борделя вышвырнул сирот на улицу, и несколько месяцев они бродяжничали, спали под фургонами или в старых бочках из-под эля, попрошайничали и дрались со старшими мальчишками за корку хлеба.

Как-то возле них остановился прилично одетый купец, бросил монету и спросил, как они дошли до такой жизни. Когда Саркин все рассказал незнакомцу, тот дал им целый серебряник, и в этот день они так наполнили свои желудки, как не наполняли уже многие месяцы. Естественно, что теперь Саркин жадно выискивал глазами этого щедрого человека. Каждый раз, когда он видел Аластира, купец давал им все больше денег, а иногда останавливался поговорить с бедняжками. Хотя Саркин уже успел преждевременно сделаться хитрой уличной крысой, постепенно Аластир завоевал доверие ребенка. Когда же купец предложил ребятам пожить у него, те заплакали от счастья.

Некоторое время Аластир был с ними очень добр, но соблюдал некоторую дистанцию. У них появилась красивая одежда, теплая постель, они ели, что хотели, но видели своего благодетеля довольно редко. Когда Саркин думал, как он в то время был счастлив, он чувствовал только отвращение к своей тогдашней наивности. Однажды ночью к нему в спальню вошел Аластир и начал уговаривать мальчика обещаниями и лаской. Потом он жестоко его изнасиловал. Саркин вспоминал, как после этого он лежал, сжавшись в комок на кровати, и плакал от боли и стыда. Он хотел убежать, но впереди у него не было ничего, кроме холодных и грязных улиц. Каждую ночь он был вынужден удовлетворять чудовищную похоть Аластира, и единственным его утешением было то, что купец не проявлял интереса к младшему брату. Он хотел хоть как-то спасти Эви от позора.

Но когда они переехали жить в Бардек, у Аластира начал проявляться интерес и к младшему брату, особенно после того как Саркин достиг половой зрелости и с ним стало не так интересно, по крайней мере в постели. Когда у Саркина ломался голос, Аластир стал использовать его в своих занятиях черным Двуумером. Он заставлял мальчика смотреть в магический кристалл, конечно же под своим наблюдением, гипнотизировал его так сильно, что, находясь в глубоком трансе, тот и понятия не имел, что он делает. Позже Аластир начал делать то же самое и с младшим братом, но на сей раз он предложил вознаграждение за то, что использовал их в своем ремесле: он взялся научить их Двуумеру. Они оба с большим рвением ухватились за изучение черного искусства. Только это помогало им смягчить боль от чувства собственной беспомощности.

Конечно, Саркин объяснял все это совсем по-другому. Он говорил себе, что вытерпел первые жестокие ступени своего ученичества, чтобы показать, что достоин владеть темными силами. Таким образом, они оба продолжали зависеть от Аластира, хотя Саркин так ненавидел своего учителя, что иногда хотел его убить и вынашивал в мыслях детальный план. Саркин не знал, что чувствует Эви: они больше не разговаривали о таких вещах, как чувства; но он предполагал, что брат готов смириться с домогательствами учителя, чтобы овладеть этим учением. Иногда Аластир уезжал на несколько дней продавать товар, и тогда Саркин чувствовал себя свободным. Учитель никогда не оставался в Керморе надолго; там было слишком много людей, которые могли бы его узнать.

На обратном пути в гостиницу путь Саркина пролегал по одной из широких площадей города. Хотя в тот день там не торговали, у импровизированной сцены из бочек и досок собралась внушительная толпа народа. На сцене стоял высокий, стройный человек с серыми глазами и такими светлыми волосами, какие Саркин прежде не видел. Он был красивым, с правильными чертами лица, очень похожими на девичьи. Саркин остановился посмотреть. Взмахнув рукой, парень извлек из короткого рукава шелковый шарф, подбросил его вверх, и вещь исчезла высоко в воздухе. В толпе раздался одобрительный смех.

– Здравствуйте, добрые горожане. Перед вами – шут, странствующий менестрель, выдумщик и рассказчик, который торгует сказками, шутками, да прибаутками. Попросту говоря, я гертфин. Приглашаю вас провести несколько приятных часов в выдуманной стране. Я вам поведаю о том, чего никогда не было и не будет.

Шарф появился у него в руках и снова исчез.

– Я родом из Элдифа; зовите меня просто Саламандер, потому что мое настоящее имя такое длинное, что вам никогда его не запомнить.

Толпа засмеялась, и на сцену упало несколько монет. Саркин собрался уже вернуться в свою гостиницу, подумав, что подобного рода развлечение было не для таких людей, как он, познавших тайны этого мира. С другой стороны, гертфин был таким хорошеньким пареньком и после представления вполне мог бы согласиться на бокал эля. Кроме того, он был превосходным рассказчиком. Когда он рассказывал историю о короле Бране и могущественном колдуне Начала Времен, зрители стояли, как зачарованные. Гертфин сам исполнял все роли; его голос звенел колокольчиком, изображая прекрасную девушку, сердито ворчал, когда говорил злой колдун, и разражался громовыми раскатами, произнося слова короля. Время от времени рассказ переходил в песню, которую он пел чистым тенором. Когда Саламандер остановился на середине, сославшись на усталость, на него градом посыпались монеты, так зрители пытались восстановить его душевные силы.

Саркин сознавал всю глупость того, что он делает, и все же наслаждался каждой минутой представления. Его забавляло не только то, над чем смеялась остальная публика. Всякий раз, когда толпа содрогалась от притворного страха при виде отвратительных поступков злого колдуна, Саркин смеялся про себя. Вся эта никому не нужная резня и смешные происки, которые только зря приносили людям вред, не имели ничего общего с черным Двуумером. Ни разу повествование не коснулось главной тайны магии: природы мастерства. Первым делом человек учился владеть собой до такой степени совершенства, пока не становился холодным и твердым, как железный слиток. Затем он использовал свою железную душу, чтобы вырывать все, что он хочет, из лап враждебного ему мира. Правда, время от времени некоторые люди погибали или просто не выдерживали, но это были слабаки и они того заслуживали. Их страдания были лишь незначительным эпизодом в общем течении событий.

Наконец гертфин закончил свой рассказ, хриплый призвук в его голосе дал понять, почему он не начинает следующий, как бы сильно не просили того зрители. Когда толпа начала расходиться, Саркин пробрался вперед и вложил ему в руку серебряную монету.

– Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь так хорошо рассказывал историю. Тебе нужно промочить горло. Давай выпьем немного эля.

– Конечно, было бы неплохо.

Саламандер некоторое время смотрел на него, затем легкая улыбка озарила его лицо.

– Но, увы, я не могу воспользоваться твоей щедростью. Видишь ли, здесь в городе есть девушка, которая сейчас ждет меня.

Он сделал ударение на слове «девушка», чтобы все объяснить собеседнику в вежливой форме.

– Что ж, – сказал Саркин, – тогда я пойду.

Саркин ушел. Он был скорее обеспокоен, чем расстроен. Либо у гертфина был зоркий глаз, либо Саркин сам себя чем-то выдал. Наконец он решил, что человек, который много путешествует по дорогам, зарабатывая себе на жизнь, успел достаточно повидать и поэтому сразу обо всем догадался, как только услышал предложение. Все же, подойдя к краю площади, Саркин замедлил шаг, чтобы в последний раз бросить взгляд на этого симпатичного паренька, и увидел, что, по мере того, как тот удалялся, за ним следовала толпа эльфов. Саркин застыл на месте. Хотя Саламандер, казалось, не замечал своих странных спутников, их интерес к гертфину вполне мог означать, что тот владеет Двуумером света. «Мне ужасно повезло, что он отказался от эля», – подумал Саркин. Затем он поспешил в свою гостиницу. Саркину непременно нужно было позаботиться, чтобы, пока он находиться в Керморе, его не увидел этот гертфин.

Утром густая облачность рассеялась, и над гаванью засияло яркое весеннее солнце. Элейно, владелец бардекского торгового корабля, стоял на корме и задавал себе вопрос: как эти варвары только могут носить шерстяные штаны в такую погоду? Хотя на нем была простая льняная туника и сандалии, он изнемогал от жары и обливался потом. На его родном острове Ористина летние дни были сухими, и поэтому жара переносилась легче. Внизу, на главной палубе, раздевшись по пояс, работала команда керморских грузчиков. Масупо, купец, нанявший корабль для этого плавания, стоял рядом и наблюдал за выгрузкой каждой бочки, каждого тюка. В некоторых из них находились изделия из стекла, изготовленные специально для продажи знатным особам этих варваров.