Эпилог

Бардек и Дэверри

1065

Вот уже несколько недель Алейне не спалось. Каждое утро она вставала до восхода солнца, накидывала простое льняное платье, выходила в ночной сад, где пахло жасмином и жимолостью, и бесцельно бродила среди статуй предков своего мужа, пока тёмное небо не светлело, становясь серым. Временами она садилась на край мраморного фонтана и водила рукой по воде, как ребёнок, и думала, узнает ли когда-нибудь, что случилось с её мальчиком-варваром. Теперь, когда он был далеко, Алейна радовалась, что не забеременела и не убедила его остаться. «Выйти замуж за освобождённого раба было бы самой большой ошибкой моей жизни, – иногда думала она. – Но, надеюсь, он в безопасности и с ним все хорошо…» После того, как вставало солнце, Алейна спешила назад в дом, где было мрачно и прохладно, и доставала свои плитки для предсказания судьбы. Хотя её расклады всегда получались неубедительными и бездоказательными, она все равно подолгу разглядывала их – иногда по нескольку часов кряду, в отчаянии надеясь разглядеть там нечто определённое – пусть это даже окажется какое-то терпимое несчастье, лишь бы оно развеяло скуку будней. Но Алейна никогда не обнаруживала ничего интересного. Ничего возбуждающего. Разве что обычные любовные связи и новости издалека…

Тем не менее, эти весьма банальные предсказания сбылись для неё самым поразительным образом. По крайней мере, так восприняла это она сама. В один особенно жаркий день Алейна отдыхала на подушках и бесцельно смотрела на расклад плиток, когда в дверном проёме появился Порто.

– Хозяйка! Прибыл человек из Дэверри, и хочет видеть вас. Его зовут Эван, он – торговец лошадьми. Говорит, что принёс новости, которые могут вас заинтересовать.

– В самом деле? Должно быть, он – старый друг моего мужа, или кто-то ещё, кого я должна знать?

– Нет. Я никогда раньше его не видел.

– Ну, проводи его, и пусть Диена принесёт вина.

На её посетителе были серые штаны и вышитая рубаха на дэверрийский манер. Не было больше никаких красных и золотых ниспадающих одежд; многочисленные кольца и прочие драгоценности исчезли, а светлые волосы были строго подстрижены и аккуратно причёсаны, но Алейна узнала его в тот самый миг, когда он вошёл в комнату.

– Ты – торговец лошадьми? Или ты зачаровал сам себя, колдун?

– А знаешь, ты – единственный человек в этом городе, кто узнал меня! – Не ожидая приглашения, гость поднялся на возвышение и сел рядом с Алейной на пурпурные подушки. – Все остальные помнят яркие одежды, но не моё лицо, и должен признать, это только к лучшему. По крайней мере, сейчас я предпочту быть известным как хитрый купец, а не паясничающий шут.

– Я никогда не считала тебя шутом.

– Правда? В таком случае, мой маскарадный костюм, к сожалению, оказался не так уж и хорош…

Диена вошла с вином и поставила поднос на низкий столик. Она бросила взгляд на Эвана, но во взгляде служанки ничего не было, кроме самого естественного любопытства – она тоже не узнала волшебника, развлекавшего город прошлой осенью.

– Я разолью вино, Диена. Можешь идти.

Но Эван взял графин ещё до того, как до него дотянулась Алейна, и наполнил оба их кубка. Когда он посмотрел на неё с ленивой, мягкой улыбкой, женщина почувствовала прилив желания, по её зрелому телу разлилось тепло, – просто потому, что гость так сильно напоминал своего брата.

– С Родри все в порядке?

– Определённо. Ты знаешь, кто он такой? Гвербрет Аберуина! Политические враги выкрали его и продали в рабство в тщетной попытке лишить наследства.

– Не может быть!

– Ад, на самом деле, это именно так, о прекраснейшая. Так что не стоит чувствовать себя виноватой или опозоренной. Может, он и был тут рабом, но, думаю, на самом деле его можно назвать тебе ровней.

– По положению? – Алейна глотнула вина. – Какая поразительная история! А я-то думала, что со мной никогда не происходило ничего интересного.

– Обычно я ненавижу перечить столь очаровательным особам, но в данном случае обязан указать, что ты ошибаешься. Нечто весьма интересное случилось с тобой однажды, но, возможно, нечто ещё более интересное произойдёт в будущем.

– О, правда? – Алейна позволила себе ленивую улыбку. – Твой брат приедет сюда снова? И я встречу его?

– Вот в этом я как раз сомневаюсь. Сейчас он, полагаю, уже благополучно женат на Джилл – на той женщине, которая притворялась моей рабыней.

– Только притворялась?

– Да, притворялась. Она была невестой Родри.

– Поразительно! Это так мило с твоей стороны: прийти и все рассказать мне… я имею в виду, что Родри в безопасности… – Алейна выпила ещё вина. – А ты тут по делу?

– Нет. Я приехал к тебе.

– В таком случае – это очень-очень мило. Ты чрезвычайно добр.

– Добр? Возможно, но только к самому себе. Я был бы воистину жестоким человеком, если бы отказал себе в удовольствии снова увидеть тебя. Всю зиму я думал о прекрасной и обворожительной Алейне, и об этой комнате, наполненной твоим присутствием, как запахом редких духов.

Она снова осторожно улыбнулась, пока он пил вино маленькими глотками и наблюдал за ней. «На самом деле, он того же ранга, что брат архонта, – думала Алейна – Очень важный человек. А что если он на самом деле колдун?» Она вспомнила, как испугалась, когда он показывал свои чудеса, и каким возбуждающим был этот страх.

– Ты поужинаешь со мной сегодня, Эван? Я никогда раньше не делила трапезу с колдуном.

– Это будет честью для меня. Я никогда не делил ничего с такой красивой женщиной, как ты.

Когда он поднял свой кубок, она чокнулась с ним, и на мгновение их пальцы встретились…

Ускользнув от гвербрета и его людей в Абернауде, Перрин отправился на север, держась подальше от основных дорог и следуя просёлками, а то просто по пустошам. Вначале путешествие складывалось трудно. Хотя он привык к походной жизни – в прошлом он нередко неделями находился в пути – у него не было с собой ничего из обычных пожитков: топора, походного котелка, удочек для ловли рыбы и заячьих силков. Жалкий маленький кошель с медными монетами быстро пустел, когда Перрин покупал еду у крестьян. Поскольку у него даже не было кремня, чтобы разжечь костёр, он спал в холоде под живыми изгородями или зарывался в опавшие листья, оставшиеся с прошлой осени. После того, как Невин осудил любые кражи, и это запечатлелось в сознании Перрина, он боролся со всеми малыми искушениями, которые судьба помещала у него на пути: цыплятами, выбежавшими из курятника, пирогами с мясом, оставленными остужаться на подоконниках, топорами, неосторожно брошенными у поленниц… Наконец его вновь обретённая благочестивость оказалась вознаграждена. Добравшись до Элрида, Перрин нашёл караван, направляющийся на север, в Пирдон, которому требовался человек, хорошо знающий лошадей. С этих пор он получал приличную еду и больше не мёрз.

Пока они пробирались на север, Перрин пытался не думать о будущем, но когда Элдис остался позади, вопрос стал неизбежным. С парализующей душу усталостью Перрин понял, что ему на самом деле больше некуда идти, кроме как вернуться к кузену Неду и дяде Бено-ику. Вначале они будут на него злиться и даже впадут в ярость, но все-таки возьмут к себе. Конечно, несколько месяцев или даже лет он будет предметом унизительных семейных шуток, его не преминут выставить образцом глупости и бесчестия – но и в этом не будет ничего нового. Он может смириться с этим, как раньше.

В дане Друлок караван распустили, и хозяин щедро расплатился с Перрином, выдав медяков на сумму в четыре серебряных монеты. В такой бедной местности этого будет достаточно, чтобы закупить необходимые товары и продукты для долгого пути в Кергонни… Поговорив с местной гильдией купцов, у которых имелось некое подобие карты, Перрин выяснил, что если поедет на северо-восток через провинцию Аркод, то ему потребуется преодолеть триста пятьдесят миль, чтобы добраться до города Клудана, где жил дядя. Однако местные предложили воспользоваться более короткой дорогой и направиться прямо на восток к реке Требик, которая выведет его к реке Белавер, а вдоль неё уже следует ехать на север, к Кергонни.

– Ты можешь потеряться, парень, если просто поедешь на север, – серьёзно кивая головами, толковали купцы. – Дороги не очень хорошие, и будут места, где нет ничего, кроме дикого леса. Люди Аркода называют свою проклятую пустошь провинцией, но у них только два приличных города, и они стоят на большом удалении друг от друга.

Перрин не стал говорить им, что «Аркод» звучит для него как райские кущи. Когда он двинулся в путь, то направился на север и уклонялся на восток, когда позволяли дороги и оленьи тропы, руководствуясь своим внутренним компасом, который мрачно и неизбежно указывал на родные места. На протяжении первых четырех дней пути Перрин совсем не встречал людей. Однако вскоре он увидел фермы и обнесённые забором пастбища, где под надзором молодых парней с собаками паслись белые коровы с бурыми пятнами. Все, кого он встречал, спрашивали, откуда он приехал, а когда узнавали, что с юга, то не скрывали восхищения, что путник забрался так далеко и не потерялся. Поскольку весна вступала в свои права и угроза зимнего голода осталась позади, крестьяне были щедры, предлагали ему поесть и давали овёс коню.

Перрин не заглянул ни в один из двух городов Аркода. Их разделяло примерно сто миль, и они лежали на притоке реки Бел, которую местные называли Авер Клин, или Лунная Река, но Перрин нашёл переправу примерно посередине, там, где жители крупной деревни построили деревянный мост в самом узком месте. За одну медную монету они не только разрешили ему пересечь реку, но также угостили в местной таверне элем, в обмен на новости, привезённые из Пирдона. Направляясь на северо-восток, Перрин с упавшим сердцем понял, что преодолел уже треть пути домой. В мыслях он уже слышал грозный рёв Беноика…

Этим вечером Перрин разбил лагерь в маленькой долине, где стремительный ручей пробирался через камни и впадал в озерцо под ивами. Перрин поймал пару форелей, набил их дикими грибами и тимьяном, затем обернул чистыми листьями, чтобы те запеклись в углях, пока он мылся, отфыркиваясь в холодной воде. После того как путешественник достаточно обсох, он надел рубаху и бригги, вынул рыбу из углей и снова развёл костёр. Обжигая пальцы и ругаясь, Перрин развернул обуглившиеся листья, чтобы выпустить облако пара с ароматом трав. На мгновение он почувствовал себя счастливым, но затем вспомнил своего дядю и застонал от отчаяния.

– Что случилось?

Нежный женский голос прозвучал так близко, что Перрин вскрикнул от удивления. Даже конь не услышал её приближения и не подал сигнала тревоги. Когда Перрин поднял голову, то увидел, как она стоит среди ив – девушка лет шестнадцати, с босыми ногами, одетая в грязное коричневое свободное платье, скорее напоминающее длинную рубаху, разорванное на коленях. Ярко-рыжие волосы, доходящие до талии, были распущены и спутаны. Хотя никто никогда не назвал бы её красивой – рот был слишком большим, нос слишком приплюснутым, руки слишком большими и грубыми – её отличали красивые зеленые глаза, большие и дикие, как у кошки. Они долго изучающе смотрели друг на друга, затем её взгляд переместился на рыбу.

– А… – наконец произнёс Перрин. – Ты голодна? У меня их две.

Не произнеся ни слова, девушка села на безопасном расстоянии у костра и приняла одну форель на тарелке из листьев. Она ела аккуратно, снимая нежное мясо большим и указательным пальцами, и время от времени останавливаясь, чтобы облизать кончики пальцев. К тому времени солнце садилось и ночной ветер веял прохладой, шевеля листья ив и её длинные пряди, которые блестели чистотой, несмотря на то, что были сильно спутаны. Перрину пришло в голову, что он просто не может позволить ей уйти в холодную ночь. Хотя бы потому, что в этих краях водились медведи, голодные, злые медведи, только что поднявшиеся после зимней спячки.

– Э… ну… – начал Перрин. – Ты живёшь здесь неподалёку?

– Да. С моим отцом.

– Он крестьянин?

Она отрицательно покачала головой и начала заталкивать в рот жареные грибы.

– Э… после того, как закончишь есть, я провожу тебя к нему. Ночью будет холодно.

– Холод меня не беспокоит.

– А…

Однако в конце концов её отец сам нашёл их. Они покончили с рыбой, и каждый съел по куску хлеба. Сотрапезники уже делили кружку речной воды, когда Перрин услышал, как где-то вдалеке кричат мужчины и лают собаки. Девушка замерла, сжалась, как кролик в папоротнике, затем печально вздохнула.

– И надо же им было меня найти! Я только начала получать удовольствие.

Крики приблизились, резкие от беспокойства и страха.

– Кейта! Кейта, ответь нам! Кейта, ты где?

Она снова вздохнула, затем встала, закинув руки за голову, и потянулась, тряхнув головой. Её длинные рыжие волосы заблестели в свете огня.

– Здесь, папа! Я здесь!

Через несколько минут трое мужчин и черно-палевая гончая вышли на поляну, ступая тяжело и неуклюже, то и дело оскальзываясь на влажной траве.

Двоим парням было около двадцати лет: благородный лорд и воин из его отряда – на обоих были рубахи, вышитые листьями рябины, и штопаные клетчатые бригги. Третий, стройный мужчина с медными волосами, которые сильно поседели на висках, и серебристо-рыжей бородой, был одет в свободную длинную рубаху наподобие одеяния Кейты, чистую и аккуратно подшитую. Он носил её навыпуск, поверх серых штанов. Талию перехватывал пояс с пряжкой в виде золотого оленя, а с кожаной петли свисал небольшой золотой серп. Когда они вошли в свет костра, Кейта поднялась и улыбнулась. Отец обнял её, а собака запрыгала вокруг, выражая свою радость.

– Горе ты моё! Ты снова за своё… а ведь обещала! Ты только посмотри – снова оторвала от очага лорда Норрика и несчастного Бегунка! Будь оно все проклято, Кейта, ты ведь обещала, что прекратишь эти прогулки!

– Разве? – она нахмурилась в задумчивости. – О, ну, наверное, обещала. На самом деле. Прости, папа. Простите, лорд Норрик. Но Бегунок выглядит довольным. Ему нравится гоняться за мной.

Гончая неистово замахала хвостом, словно соглашаясь.

– Дело не в этом! – рявкнул отец.

– Я знаю, папа. Видишь ли, я должна была уйти. Здесь есть кое-кто, с кем я хотела встретиться, и тебе тоже следует с ним познакомиться.

Отец легко встряхнул её, затем отпустил, повернулся и уставился на Перрина, словно только что заметил его.

– Э-э… она была голодна. Поэтому я дал ей еды. Я собирался отвести её домой, но она не соглашалась мне сказать, кто вы.

– Несомненно, добрый господин. Она на самом деле дикарка и несколько не в себе, как вы, конечно, заметили.

– Не заметил. Дикая, да, но… э-э… я бы не сказал, что она не в себе.

Все трое уставились на него, несомненно сочтя его таким же безумцем.

– Ну, меня зовут Миддир, и, как вы, наверное, догадались, это – моя дочь. – Отец повернулся к Кейте. – Что ты имела в виду? С кем мне следует познакомиться?

Кейта уставилась в землю и большим пальцем начала чертить линию в пыли:

– Я просто знала это, – сказала она наконец. – Я чувствовала, что он здесь.

Миддир бросил взгляд в сторону Перрина и пожал плечами. Очевидно, он привык игнорировать многое из того, что говорила ему дочь.

– Спасибо вам, молодой человек, и примите мои благословения. Видите ли, я – жрец Керуна.

Перрин издал слабый возглас радости, подобно крику голодного ребёнка, когда тот видит пирог-медовик, только что из печи. Он почувствовал, как его глаза наполняются слезами.

– Керуна, господин хороший? А я-то думал, что его жрецы все померли, и их больше нет. Э, не хотел вас обидеть, но их давно нет там, откуда я родом.

– И, несомненно, в большей части королевства. Я, скорее всего, являюсь последним жрецом этого культа. У меня от этого болит душа, но что поделаешь… Вижу, вы взволнованы, господин хороший?

– Да, это так. Видите ли, я поклоняюсь Керуну. Я имею в виду: он – мой бог. Другие – нет. Я не знаю, почему.

Миддир склонил голову набок и долго рассматривал Перрина. В глазах его внезапно затлела надежда. Лорд Норрик почтительно кашлянул.

– Здесь становится холодновато. По-моему, немного неподходящая погода для теологических дискуссий…

– Да, конечно, примите мои извинения. Теперь мы можем отправиться домой. Огромное спасибо вам за то, что взяли с собой собаку.

– О, Бегунок всегда быстро находит Кейту, – Норрик улыбнулся Перрину. – Кейта, может, и глуповата, но она удивительно ловко обращается с животными. Клянусь, они понимают, что она говорит им! И лошади тоже, не только собаки.

Сердце Перрина на мгновение замерло в груди. Кейта смотрела только на него. Глаза её были цвета сочной молодой зелени, как весенние побеги в лесу. Когда Перрин решился улыбнуться ей, она ответила широкой чарующей улыбкой. Он даже задохнулся от волнения – неужели Кейта действительно такая же, как он?

– Ну, путешественник, – обратился Миддир к Перрину, – можем ли мы предложить тебе своё гостеприимство? У нас небольшой дом недалеко отсюда, в лесу, как раз рядом со святилищем Керуна. Несомненно, ты захочешь помолиться у алтаря своего бога.

– Да. Благодарю вас. Позвольте мне только затоптать этот костёр и оседлать коня. Больше всего на свете я хочу побывать сегодня у вас.

Визит его растянулся на следующий день, и ещё на несколько, на неделю, а потом на две. Почти не думая и не спрашивая, Перрин начал помогать Миддиру в работе в его владениях, а также в святилище. Местный клан выделил жрецу Керуна четыре большие фермы, чтобы поддерживать храм, а также большой участок дикого леса вокруг самого святилища, но на этих скудных землях ренты и налогов было недостаточно, чтобы прокормить вдового священнослужителя, его дочь и двоих слуг. Перрин помогал Миддиру ухаживать за лошадьми и свиньями или работал с Кейтой на огороде. Сажать растения и ухаживать за ними она любила. Для молодой девушки она на удивление много знала о целебных травах и вообще обо всем, что растёт на огороде. Перрин быстро понял: никакая она не деревенская дурочка и не полоумная.

Хотя у неё, конечно, имелись свои странности. Никто не мог убедить Кейту носить какую-либо обувь – ни ботинки, ни башмаки на деревянной подошве, – если только зима не становилась холодной настолько, что ноги мёрзли на снегу. Что касается волос, Кейта отказывалась их стричь и не позволяла расчёсывать. Временами на неё находило: это напоминало приступы, – она швыряла в кухне дрова или железные сковородки, затем выбегала на улицу и, рыдая, падала в траву. В такие дни она никого к себе не подпускала, даже своего отца или домашних кошек, к которым обычно относилась, как к детям, нянчилась с ними и кормила с рук.

Ночью, после окончания всех работ, Миддир обычно рассказывал Перрину легенды и предания, связанные с Керуном, и это не была просто болтовня или занимательные истории. Обычно Миддир обсуждал какой-то вопрос, затем спрашивал Перрина о том, что тот запомнил, и терпеливо поправлял полного энтузиазма ученика, пока Перрин не запоминал все детали. Временами они занимались самим святилищем, чистили и мыли каменный алтарь, смазывали маслом и полировали деревянную статую бога. Хотя Миддир рассказывал Перрину об истории храма, тут он по большей части сохранял тайну, передавая только те подробности, которые может знать человек, не прошедший посвящение.

Когда первая пшеница заблестела золотом на полях, Перрин понял, что не хочет уезжать отсюда. Однако он был также уверен: его присутствие вскоре всем надоест, просто потому, что рано или поздно всегда наступало время, когда его больше не хотели видеть – даже близкие родственники. Однажды прохладным вечером они с Миддиром сидели за круглым столом, рядом с очагом в кухне, и обсуждали, как Керун родился в дикой пуще, и как олениха выкормила его своим молоком. Рядом сидела Кейта, перебирая горох, а шесть кошек расположились у её ног. Рыжий кот любил спать, положив голову прямо ей на ступни. Она всегда хмурилась, когда работала. Её волосы, как обычно, были спутаны, но чисто вымыты, и блестели в свете огня. Дождавшись паузы в разговоре, Перрин наконец собрался с духом.

– Э-э, – пробормотал он. – Я тут кое-что собирался сказать… М-м, я вёл себя достаточно бесцеремонно, вовсю пользуясь вашим гостеприимством. Пора мне, э-э, снова тронуться в путь…

Кейта подняла голову с воплем, от которого разбежались все кошки.

– Ну, я же не могу оставаться здесь вечно, – сказал Перрин, чувствуя, что готов расплакаться. – Не могу объедать вас, и все такое.

Она бросила миску с горохом через комнату, вскочила на ноги, снова закричала и выбежала вон.