Дэверри (№4) - Чары дракона

Джилл кивнула, но она его почти не слышала. Она вспоминала глаза Гвина, как они изменили цвет с чёрного на голубой, и огонь, который, казалось, горел за его спиной в её видении. До её щеки дотронулись маленькие мокрые пальчики: дождь, первые крупные капли, предвещающие шторм.

– Боги! – рявкнул Саламандр. – Бежим!

Они рванулись через двор и нырнули в открытую дверь фермы как раз до того, как хлынул ливень.

– Когда в этой отсталой и некультурной стране идёт дождь, то он идёт по-настоящему! – сказал Саламандр, тряся головой. Капли летели с его волос. – Воистину, он сделает путешествие очень неприятным, моя крошечная водоплавающая птичка. Мы вполне можем застрять здесь на день или два. Гвин и его недавно почившие приятели, кажется, сорвали дверь с петель, поэтому в любом случае нам придётся оставить фермеру несколько монет за причинённый ущерб. Можем ещё добавить немного в качестве арендной платы.

– Я думаю, нам нужно выезжать на дорогу и воспользоваться этим дождём. Он даст нам преимущество.

– Преимущество? Какое ещё преимущество? Может, ты видишь преимущество в том, чтобы ехать промокшей до костей, пропитавшейся влагой, когда на тебя капает, и льёт снизу и с боков, и это не говоря о холоде, простуде, замерзании или…

– А как насчёт того, чтобы ехать невидимыми?

Саламандр оборвал свои причитания на полуслове и, моргая, уставился на неё.

– Я не имею в виду – невидимыми для обычного зрения. Ведь именно ты у нас постоянно толкуешь об астральных вибрациях воды, которые мешают заниматься дальновидением, – Джилл махнула рукой на дождь, который шёл стеной. – А как насчёт этого?

– Это может сработать! На самом деле может сработать! По крайней мере, нашим врагам придётся приложить массу усилий, чтобы получить чёткие образы тривиальных маленьких деталей, таких, как, например, где мы находимся и кто это едет с нами.

– Именно так я и думала. Лошадям будет трудно, но нам ведь и не требуется ехать быстро. Если мы сойдём с этой дороги и углубимся в горы перед тем, как они распознают наше местонахождение, то они и впрямь не будут знать, где мы. Вспомни, как ты пытался найти Родри, и все пастбища казались тебе одинаковыми?

– Да, горы отличаются друг от друга не больше – деревья и валуны, валуны и деревья, тут и там очаровательные маленькие ущелья, полные змей, которые в это время года просто ужасны, но могут оказаться очень кстати, если мы проголодаемся.

– Что? Питаться змеями?

– Что? Ехать мокрыми? – Саламандр улыбнулся ей. – – Нас всех ждёт очень неприятное время, моя маленькая коноплянка, но обещаю тебе: это будет гораздо приятнее, чем… это будет подобно жизни в удивительных Залах Красоты в Другой Земле в сравнении с лежанием на столе в комнате пыток в скрытых домах ястребов.

– Странно – но меня посетили сходные мысли. Как далеко отсюда до Пастедиона?

– М-м… ну, если мы поедем прямо туда, – четыре ночи, может, пять, поскольку будем путешествовать по этой мокроте. Если поедем по горам, то дольше, но безопаснее.

– Давай лучше оставаться в безопасности, ладно?

– Не могу не согласиться. Очень хорошо, скажем восемь ночей, в зависимости от погоды и всего остального. Пошли за Родри и Гвином. Чем быстрее мы приведём твой план в действие, чем лучше.

Той самой ночью Барума пытался увидеть их при помощи дальновидения. На протяжении последних нескольких недель он выступал в роли настоящего посыльного и путешествовал вдоль побережья с нужным караваном. К началу зимних дождей караван добрался до Индилы, недалеко от места его назначения, и Барума остановился там в уютной гостинице на два дня, раздумывая, стоит ли сейчас присоединиться к Старцу. Хотя он боялся ехать, он точно также и боялся не ехать. А что если Старец заподозрит его двойную игру? Барума прекрасно знал, что те, кто отправляются в поместье хозяина, иногда больше нигде не появляются. Барума подозревал, что Старец не совершает таких банальностей, как убийство этих несчастных. С другой стороны, если он уклонится от работы на Главного Ястреба, то его положение окажется ещё более опасным. В попытке собрать информацию, которая поможет ему решить, что делать, Барума купил серебряную миску и чёрные чернила, развернул серебряный кинжал Родри, чтобы использовать его для фокусирования, и уселся за низкий столик. Если Главный Ястреб уже взял варвара в плен, то он может быть слишком занят, чтобы беспокоиться о делах Барумы.

Хотя видение пришло сразу же, оно оказалось туманным и искажённым, оно мигало и пузырилось, словно по поверхности чернил пробегал ветер. Барума видел Родри довольно чётко, благодаря злому связующему звену боли, установленному между ними, и мог различить лошадей – слишком много лошадей. Во всяком случае, так казалось во время коротких вспышек видения, которые он получал. Когда Барума попытался расширить видение, чтобы оно включало местонахождение Родри, у него создалось впечатление, что там вокруг скалы и камни, а также огромный серебряный поток эфирной силы, который должен исходить от реки или затопленного оврага. Внутри этого тумана Барума смутно различил пару человеческих форм, которые двигались взад и вперёд. Больше он ничего сказать не мог.

Видение исчезло. Барума долго сидел за столом и смотрел, как трясутся у него руки, а сам думал о судьбе зёрнышка пшеницы, которое попало между двумя жерновами.

Наконец он достаточно успокоился, чтобы вылить чёрные чернила назад в специальную бутылочку. Барума вздохнул в последний раз, потом встал и сразу заметил волка, который разлёгся у него на кровати и лизал лапы. Барума в ярости схватил бутылочку и бросил прямо в голову зверя. Образ исчез, но оказалось, что Барума забыл закрыть бутылку пробкой. Ругаясь всеми грязными ругательствами, которые он только знал, Барума схватил тряпку и стал убирать пятна, затем решил позвать владельца гостиницы, чтобы тот сделал это за него. Барума раскрыл дверь, которая вела в гостиную его номера, и обнаружил, что там его ждут трое мужчин; лицо одного скрывал красный шёлковый капюшон.

– Ты совершенно не беспокоишься о своей безопасности, Барума.

– Я знал, что мне следует об этом позаботиться, – ему удалось выдавить улыбку. – Вы могли бы и постучать.

Когда Главный Ястреб усмехнулся себе под нос, двое сопровождавших его мужчин улыбнулись, обнажив зубы, как животные.

– Мог бы, но не стал. Почему ты ещё не у Старца?

– Он подозревает предательство. Я размышлял, стоит мне ехать или нет.

– В самом деле? Подозревает? О, неужели? И ты мне ничего об этом не сказал?

Барума похолодел от страха, но даже, несмотря на то, что внутри у него все сжалось, а руки тряслись, он попытался говорить ровным голосом:

– А как я мог с вами связаться? Вы бы хотели, чтобы я послал вам сигнал, который любой может перехватить? Или мне следовало отправить посыльного с письмом?

– В данном случае ты прав, я вынужден согласиться. Кроме этого, ты не мог знать, что он нанёс по нам удар.

– Он… что? – Барума завизжал. К этому времени он уже так сильно трясся, что не мог контролировать свой голос.

– Старец отправил своих союзников против моих людей. Именно он должен стоять за этим, именно он! Никто другой не осмелился бы пойти против меня.

Словно по какому-то заранее обговорённому сигналу, два других ястреба шагнули вперёд. Один схватил Баруму за кисти и отвёл его руки назад, скрутив за спиной, второй закрыл ему рот ладонью.

– Ведь это ты предупредил Старца, малыш Барума? – спросил Главный Ястреб. – Один из моих людей мёртв. Я не могу вступить в контакт с другими. Это твоя вина, маленький свиненыш?

Поскольку Баруму держали слишком крепко, и он даже не мог дрожать, то просто разок качнул головой. По его спине стекал пот, на лбу выступила испарина.

– Не знаю, верю ли я тебе, тварь. Ты пытался кусать хлеб с двух сторон одновременно, не так ли? Неужели ты считал себя настолько умным, чтобы провести и меня, и Старца?

Барума выдавил сдавленный приглушённый звук, который означал «нет».

– Мы заберём тебя с собой, свиненыш. Мы заставим тебя ответить на наши вопросы. Я слышал, ты – мастер приносить боль. Интересно, насколько хорошо ты сам её переносишь?

Главный Ястреб протянул руку и схватил локоть Барумы большим и указательным пальцами, повёл их вниз, словно разделяя мышечную массу, затем сильно надавал на обнажённый нерв, прижимая его к твёрдой кости. Барума закричал, точнее, попытался закричать – звук поднялся по глотке в рот, но не смог найти выхода наружу и перешёл в сильнейший кашель, от которого начались спазмы.

– Конечно, если только ты не скажешь мне правду. Пусть говорит, Каррало. Он знает, что если закричит, призывая на помощь, то умрёт прямо здесь.

Когда ястреб убрал руку, Барума какое-то время хватал ртом воздух.

– Я не предавал вас, – всхлипывал он. – Я не мог. Я пошёл против приказов Старца, когда ввёл вас в курс дела, не так ли? Он особо приказывал продать Родри и позволить Судьбе вести его. Я хотел, чтобы он был мёртв или в плену. Не так ли? Ведь так же?

Вместо ответа Главный Ястреб поднял руку и снял шёлковый капюшон. Потрясённый Барума вдруг понял, что этот человек красив, его кожа имела глянцевитый сине-чёрный оттенок уроженца Ористинны, у него был мягкий рот с полными губами, большие чёрные глаза красивой формы. Барума всегда представлял себе Главного Ястреба, как изуродованного шрамами монстра.

– Теперь ты видел моё лицо, малыш Барума. Ты знаешь, что это означает? Теперь ты сможешь уйти от меня только через смерть. Ты меня понимаешь? Ты вязкий, как испорченный сыр, поэтому я думаю, что ты меня понимаешь. Ты остаёшься в живых по единственной причине – потому что я могу тебя использовать. Ты видел этого таинственного Родри и это означает, что я смогу заняться дальновидением через твои глаза. Ты был в поместье Старца и это означает, что ты можешь довести меня туда. Я собираюсь сломать твою волю, как дикую лошадь, и ездить на тебе, как на животном. Пока ты полезен, будешь жить. Но если из-за тебя возникнет хоть малейшая проблема – ты будешь болезненного умирать несколько недель, пока до твоей души доберутся Когтистые.

Барума почувствовал, как по его ногам брызнула тёплая моча. Главный Ястреб рассмеялся, затем схватил его за плечо, чтобы ещё раз причинить адскую боль. На этот раз Барума не мог кричать, он не смел произвести никакого шума, который привлечёт внимание других людей в гостинице, поскольку знал: крик о помощи просто бесполезен. Ястребы утащат его отсюда задолго до того, как прибудет помощь, и начнут медленные пытки этой же ночью. Когда боль уменьшилась, Главный Ястреб уставился прямо в глаза Баруме. Казалось, боль растёт у него в сознании, словно щупики какого-то ядовитого растения, забираясь все глубже и глубже, проникая в каждую щель памяти и мыслей. Она горит и кусает, когда идёт, и тем не менее он не мог отвести взгляд.

– Подчиняйся мне – и спустя какое-то время ты перестанешь быть животным и станешь слугой. Это твоя единственная надежда. Для смелого человека этого никогда не было бы достаточно, но такой трус, как ты, будет живым и послушным и станет ползать у моих ног. Но живым!

В сознании Барумы плавал пьяный дурман. Куда подевался тот тренированный и дисциплинированный ум, которым он так гордился, которым он так хвастался, который казался ему несомненным доказательством его превосходства над простыми людьми! Теперь его разум кружился и шатался, и сам Барума тоже шатался, когда его отпустили ястребы. Он сделал два шага, качнулся вперёд и рухнул на колени у ног Главного Ястреба.

– Забирайте его барахло, – велел главный остальным. – Мы отправимся в более безопасное место. Вставай, свиненыш. Ты сам понесёшь свои пожитки. Нужно беречь силу настоящих мужчин.

Барума покорно встал, у него все ещё кружилась голова. Когда он ухватился за край стола, чтобы удержаться на ногах, головокружение прошло. Вокруг него снова разговаривали ястребы, их слова проходили сквозь его сознание, как едва понимаемая песня.

– Кинжал из серебра – предполагаю, это какая-то ритуальная штучка… нет, дэверрийский… неважно… у нас сегодня вечером ещё есть дела… небольшой сюрприз для людей Старца…

Когда слова слились с завыванием ветра, Барума понял, что околдован и что Главный Ястреб оставил ему достаточно сознания, чтобы знать, как мало свободного рассудка у него осталось. В глубине этого остатка сознания он кипел от ярости. И тем не менее Барума знал: страх смерти и пыток заставит его подчиняться. Благодаря этому ужасу он, Барума, будет тащиться за хозяином – точнее перед хозяином, как мяч катится перед ребёнком, который бьёт его ногой.

В Аберуине, недалеко от гавани, находилась таверна – можно сказать, почти респектабельная. Если бы её хозяйка, вдова Самма, не работала так много, то «Три Лебедя» уже много лет назад опустилась бы за край благопристойности, но Самма вставала до рассвета, чтобы развести огонь и вытереть столы, весь день она находилась на ногах, готовя сытную еду для приличных людей, и подавала хороший эль за справедливую цену, а поздно вечером, при свете затухающего очага и дешёвых сальных свечей, лично мыла пол и готовила все для жаркого, которое будет подавать завтра. Все эта тяжёлая работа позволяла ей сэкономить немного монет. Она смогла собрать приданое для трех из четырех своих хорошеньких дочерей, поэтому теперь все три считались уважаемыми замужними женщинами и вели приличную жизнь, вместо того, чтобы болтаться в таверне и зарабатывать деньги не тем путём. Все в округе, даже молодые портовые грузчики, уважали вдову за благочестие и даже когда очень сильно напивались, никто из них даже не думал затевать у неё в таверне пьяную драку, во время которой можно разбить ценную кружку или перевернуть дорогой стол и таким образом добавить трудностей к жизни вдовы, и без того нелёгкой.

Однако самая младшая и самая симпатичная её дочь все ещё жила с матерью, но не из-за дочерней привязанности. Девушку звали Гломер, и была она твёрдой, как уголь. Все удивлялись, почему Богиня посчитала подходящим дать такую дочь такой хорошей женщине. Хотя девчонке уже исполнилось шестнадцать, и она должна была бы быть замужем, Гломер отвергла двух приличных поклонников, заявив, что сын кожевника сильно воняет, а у сына красильщика все руки в бородавках. В глубине души Гломер хотела получить шанс поработать в дане гвербрета. В те дни работа служанкой у щедрого клана вроде Майлвадов считалась хорошим местом для бедной девушки. Получаешь в достатке еду и питьё, каждый год – новое платье, тёплое место для сна и возбуждающие события вокруг. Работаешь себе вместе с множеством других слуг, которых наняли в таком количестве только для статуса, поэтому реальная работа гораздо легче, чем прислуживать за столами и чистить котлы в таверне.

К сожалению, для того, чтобы получить место в дане, для начала требовалось знать кого-то, кто там уже работает. Единственным человеком, которого знала Гломер, была служанка по имени Нонна. Примерно два раза в месяц она приходила навестить свою семью – гончаров, которые жили через улицу, недалеко от котельщиков. Нонна обычно надевала своё самое новое платье и приносила матери и младшим детям кусочки вкусного пирога из кухни гвербрета, а затем сидела у их очага, как дама благородного происхождения, и развлекала местных жителей последними сплетнями и новостями. Каждый раз, когда Гломер пыталась попросить её замолвить за неё словечко, Нонна задирала нос повыше и отпускала язвительные замечания о предполагаемой лени Гломер. Случалось, Гломер хотелось пойти вслед за ней по тёмной улице и задушить её по пути назад в дан.

В последнее время рассказы, которые приносила домой Нонна, на самом деле возбуждали любопытство. Ранней осенью из Керрмора привезли таинственного пленника благородного происхождения, и Нонна случайно услышала, как двое мужчин из боевого отряда говорили, будто по всем статьям он на самом деле не человек, а дьявол в человеческом облике. Они ссылались на то, что случайно сказал старый Невин, который, как утверждают решительно все, является колдуном. И он позволил себе случайно сказать эти слова, когда однажды вечером выходил из охраняемой комнаты пленника. А теперь все также толковали, что огромный капитан бардекианского корабля тоже колдун, поскольку это он поймал демона и привёз его. В любом случае вскоре после этого знаменитый Каллин из Керрмора, капитан личного отряда регентши, остановил конюха Брика, не дав ему убить единственную наследницу лорда Родри. Все (включая самого Брика – до того, как тот вернулся на ферму своего отца на севере) уверяли, что парня околдовали. Нонна не сомневалась, что в этом виноват пленник из Керрмора.

– Вероятно, Невин не хочет убивать рыжеволосого демона потому, что может использовать его силу – я хочу сказать: Невин может использовать силу этого Перрина. Готова поспорить: старик сильнее любого жалкого демона. Если бы вы только видели старика и смотрели ему в глаза! О, они, как лёд, и он может околдовать любого, готова поспорить, просто щёлкнув пальцами. Все его боятся – конечно, за исключением Каллина из Керрмора. Готова поспорить, уж он-то никого не боится.

И все, сидевшие в кухне у гончара, с серьёзным видом закивали.

Возможно, именно подобные рассказы заставили Гломер с подозрением отнестись к коробейнику по имени Меррик. На первый взгляд он выглядел самым обычным человеком. Ему было лет тридцать пять, тёмные волосы, кожа цвета грецкого ореха, что свидетельствовало о примеси бардекианской крови. Он вежливо разговаривал и легко шутил, что необходимо странствующему торговцу и вообще любому странствующему человеку, чтобы выжить. Он продавал ленты и нити для вышивания, кружева и бусы. Самма, конечно, поверила ему, когда сказала дочери, что коробейнику требуется жильё на пару месяцев, пока не минет худшая часть зимы, и он не сможет снова выйти на дорогу. Самме всегда очень требовались деньги, поэтому её впечатление было затуманено медными монетами, которые Меррик вручил ей за недельное проживание и стол. В нем было что-то, что очень не нравилось Гломер, – возможно, масляная улыбочка или то, как он смотрел на её попу, когда она проходила мимо. Поздно вечером Гломер порой слышала странные звуки, доносящиеся из его комнаты, словно он нашёптывал приказы большим крысам, которые потом бежали выполнять его поручения.

– Мне хотелось бы, мама, чтобы ты его выставила, – заметила Гломер однажды во второй половине дня, когда их постоялец отправился на прогулку. – Клянусь, он собирается причинить здесь зло.

– О, тебя послушаешь! И что он собирается сделать? Украсть мою коллекцию серебряных блюд или наши великолепные драгоценности?

– Я не имею в виду зло нам. Я… о, несомненно, ты права, и я просто навоображала себе невесть что.

Самма испытала шок, услышав, как её дочь с ней соглашается. Бормоча себе под нос и качая головой, она отправилась в задний двор кормить кур. Но Гломер осталась в зале таверны мыть столы, пока Меррик не вернулся и вежливо не попросил кружку тёмного пива. Когда она вручила её кружку, то на короткое мгновение задержалась.

– И как прошла ваша прогулка по городу?

– Немного сыро, но приятно.

– Вы ходили в дан?

– Нет. Нечего там делать человеку типа меня.

Но его ответ показался ей слишком скользким, его тон слишком скользким, как и его улыбка.

За поворотом улицы, прямо за домом гончара, в деревянной хижине жила вдова Дакра. Хотя все говорили, что она ведьма, она зарабатывала себе на жизнь, продавая всем известные травы и время от времени применяла горячие ванны, мёд и смолу вяза, чтобы вызвать выкидыши у местных шлюх. У Гломер в голове начал выстраиваться план. Она наполнила кожаную бутыль элем и на следующее утро отправилась навестить вдову. Она нашла Дакру, симпатичную седовласую женщину, сидящей за столом над сухой шандрой; над её небольшим очагом кипел котелок с мёдом и водой.

– В это время года у многих кашель, – заметила Дакра. – Сын кузнеца плох, как сказала мне его мать, поэтому вот готовлю лекарство.

– Я пришла попросить тебя об одолжении, – Гломер поставила бутылку с элем на стол.

– В самом деле? Ты нашла какого-то парня, который задрал тебе юбку, а после бросил?

– Я не беременна! И этого со мной не случится, спасибо – не надо, по крайней мере, пока я не выйду замуж.

– Обычно такие разборчивые девушки как ты, молодая Гломер, находят себе в конце концов кусок дерьма. Подумай об этом. А прежде, чем задирать нос, также представь себе, что вполне можешь вдруг обнаружить себя двадцатилетней и стонущей от отсутствия мужа.

Если бы Гломер не требовался совет вдовы, то она бы бросила бутыль прямо той в голову. Но при сложившихся обстоятельствах девушка была вынуждена улыбнуться.

– Я впрямь об этом подумаю. Но теперь я только хотела спросить тебя кое о чем. Если кто-то является колдуном, как можно это определить? Я имею в виду, есть ли у них какая-то дьявольская метка, ну, там, на ладони или что-то в этом роде?

– Что? Едва ли что-то так просто и быстро делается, моя прекрасная девушка. А почему ты хочешь знать?

– О, мне просто любопытно.

– В самом деле? Ты не стала бы воровать эль твоей матери просто ради того, чтобы удовлетворить пустое любопытство.

– Я не воровала его! Я и о ней беспокоюсь.

Дакра мгновение смотрела на неё внимательными серыми глазами.

– Ну, я вижу, что ты обеспокоена. Несомненно, это ваш постоялец?

– Да. Откуда ты узнала?

– А кто ещё новый появлялся тут за многие месяцы?

– Правильно говоришь. В нем есть нечто, что мне очень не нравится.

Дакра бросила щедрую горсть измельчённых листьев в котелок с мёдом и водой, затем медленно и тщательно помешала кипящую массу деревянной ложкой.

– Да, это так, – сказала, наконец, травница. – Хотя не знаю, что он за человек. Я сказала бы, что он, скорее, убийца, чем колдун, но ведь такое никогда не поймёшь точно. – Дакра сняла котелок с огня и поставила остужаться на каменную плитку. – Когда он появился, то наверняка принёс с собой много мешков и тюков.

– Да. Один обычный, с какими ходят коробейники, а также седельные вьюки.

– Седельные вьюки у человека, который зарабатывает на жизнь, расхаживая по дорогам пешком? Странно, действительно очень странно, – Дакра в последний раз помешала варево в котелке, затем направилась к буфету и стала в нем копаться. Достала крошечный квадратный кусок пергамента. – Давно-давно одна старая женщина сделала мне этот талисман на удачу. Видишь? На нем пятиконечная звезда, а вокруг надпись. Та старая женщина сказала мне, что всегда нужно держать этот пергамент так, чтобы вверх смотрел только один конец звезды и никогда – два. Если вверх смотрят два, то это приносит несчастье, сказал она, это – знак злого колдовства. Если я правильно помню, то она говорила, что у каждого колдуна найдётся что-нибудь магическое, помеченное плохой звездой.

– Меррик постоянно уходит на длительные прогулки.

– Правда? Но будь очень осторожна, очень, юная Гломер. Никто не хочет, чтобы ты превратилась в камень или чтобы твоя душа оказалась в бутылке.

В особенности этого не хотела сама Гломер. Она подождала до второй половины дня, когда Меррик отправился на одну из своих обычных долгих прогулок перед ужином, затем взяла большую корзину с плетёными крысиными капканами и несколько кусков старой свинины. Она установила несколько капканов в комнате, которую делила с матерью, а ещё два в коридоре перед тем, как отправилась в комнату постояльца. Это была комната меньшего размера, фактически – отделённый перегородкой кусок у загиба стены, с окном, которое выходило на улицу. Рядом с дверью, там, где не должно было сквозить, стояли узкая кровать и шаткий деревянный комод, в котором когда-то хранилось приданое старшим сёстрам. Гломер установила один капкан между комодом и плетёной стеной, но даже не потрудилась открыть комод. Она была уверена: любой колдун слишком умен, чтобы прятать предметы чёрной магии в таком очевидном месте.

И конечно оказалась права. Поскольку Гломер так хорошо знала дом своей матери, она сразу же обнаружила тайник. Потолок был плетёным – связывались плетёные панели, потом обмазывались глиной и белились. Как раз при соединении потолка и стены, одна панель провисала. Ребёнком Гломер сама прятала туда медные монетки и другие сокровища, которые подбирала на улице. Они надёжно хранились между крышей и провисающим потолком. И именно там она обнаружила седельные вьюки Меррика. Однако она долго боялась до них дотронуться. Гломер суетилась, устанавливая второй капкан и подкладывая приманку в оба, при этом она постоянно выглядывала в окно, чтобы удостовериться, что жилец не возвращается. Наконец она собралась с духом. Будет глупо, решила она, потратить столько усилий, а потом даже не посмотреть.

Однако, когда она попыталась достать пару кожаных мешков из потайного места, они застряли. Создавалось ощущение, словно кто-то находится с другого конца и тянет их на себя. Гломер вскрикнула и тотчас подавила крик, закрыв себе рот обеими руками. Она в тот же миг едва не выбежала из двери, говоря себе, что теперь, в конце концов, знает худшее. Тем не менее, если она собирается выполнить свой план, то ей требовались более существенные доказательства занятий Меррика колдовством, чем этот один-единственный заговор, который вполне может оказаться гвоздём, за который зацепились мешки.

На этот раз Гломер осторожно запустила руку подальше в потайное место, нашла пряжку, на которую застёгивался один из мешков, расстегнула её, потом развязала верёвку, которой завязывался верх. Её уловка сработала. Теперь она могла запустить руку в мешок, не вынимая его. Девушка в последний раз нервно выглянула в окно, затем стала рыться в вещах Меррика.

Вначале она на ощупь определяла вполне обычные вещи – носки, шило для зашивания кожаной материи, которое вполне может потребоваться коробейнику в пути, мешочек с мелкими монетами, затем её пальцы коснулись металлического диска, который на ощупь оказался сальным. От одного прикосновения к нему девушке стало не по себе, а когда она его вытащила, то чуть не завопила от ужаса. Диск висел на кожаном шнурке, поэтому не вызывало сомнений, где у него верх, и где низ. На нем была нарисована перевёрнутая пентаграмма, звезда зла – та самая. Гломер тут же засунула диск назад, затем поспешила вон из комнаты, стуча башмаками по деревянным ступеням. Она выбежала на улицу и понеслась к колодцу, чтобы вымыть руки в открытом лотке для стока воды. Она тёрла их снова и снова, хотя вода была холодная, а девушка даже не прихватила с собой мыло.

К тому времени, как Гломер почувствовала себя достаточно чистой, уже темнело. Девушка поспешила назад в таверну, к свету и теплу очага матери.

– Где ты была? – спросила Самма.

– Ставила капканы на крыс, мама.

– Ну, спасибо, милая. Я уже несколько дней слышу, как они носятся.

Гломер попыталась улыбнуться и склонилась у очага, чтобы поставить на угли камни – плоские камни, которые использовались в качестве противней для выпечки. Не прошло и пяти минут, как вернулся Меррик. Широкими шагами он направился через зал к лестнице, ведущей наверх.

– О, Меррик! – крикнула Самма. – Мы наверху поставили капканы для крыс. Будь осторожен, чтобы в них не попасть.

– Ладно. Эта зимняя погода, кажется, гонит их внутрь.

– Да, правда.

Гломер весь вечер изводилась от беспокойства, думая, заметит ли постоялец, что кто-то касался его седельных вьюков, но тот не сказал ей ни слова.

Утром ей предстояла самая сложная часть плана. Как только мать повернулась к ней спиной, Гломер покинула зал таверны, схватила свой старый, штопаный плащ и выскользнула на узкий переулок за домом. Благодаря этой предосторожности её никто не видел. Добравшись до главных улиц, девушка перешла на ровный шаг и стала взбираться наверх к дану гвербрета. Там она заколебалась в последний раз, поскольку у ворот дежурили стражники. Они расхаживали взад и вперёд перед открытыми воротами.

– Эй, девушка! – крикнул один из них. – Что тебе?

Хотя ей очень хотелось броситься наутёк, Гломер заставила себя подойти поближе и сделать реверанс.

– Извините, господин, я – подруга Нонны, которая работает на кухне, и её мать попросила меня сбегать к ней с сообщением.

– Ну, тогда ладно. Заходи. Видишь главную башню? Кухня сзади, у колодца.

Когда Гломер вошла внутрь, сердце у неё в груди билось так, словно лошадь неслась галопом. Хотя она много раз бывала у ворот и заглядывала внутрь, прежде ей никогда не разрешали заходить. Тем не менее, в некотором роде дан разочаровывал. Это было просто продолжение города – много хижин и сараев, спешащие слуги, купы и свиньи в свинарниках. Девушке пришлось потратить некоторое время, чтобы отыскать кухню, но, спрашивая Нонну, Гломер в конце концов оказалась у чёрного входа в главный зал, где её знакомая протирала кубки. Огромный зал с выложенным плиткой полом, огромными каминами и резными столами больше оправдывал ожидания Гломер, и на мгновение она, выпучив глаза, просто таращилась на это великолепие. Затем Нонна заметила её и поспешила к ней.

– Что ты здесь делаешь? Что-то случилось дома?

– Нет, но, Нонна, пожалуйста, помоги мне. Ты помнишь того коробейника, который поселился у нас? Он – злой колдун. Я видела доказательство. Я думала, может, человек по имени Невин, о котором ты всегда говоришь…

– О, у него нет времени на таких, как ты.

– Ну а как тогда насчёт капитана?

– Я не собираюсь тратить его время на твои дикие россказни.

– Но если ты отведёшь меня к нему, то у тебя самой будет шанс поговорить с Каллином, не так ли?

Отказаться от такой взятки было невозможно. Нонна захихикала, оглянулась вокруг, затем взяла Гломер под руку.

– Пошли. Он как раз садится за стол.

Одного вида Каллина, высокого и яростного, с искажённым шрамом лицом, оказалось достаточно, чтобы язык во рту у Гломер примёрз к небу, но ей удалось уважительно сделать реверанс, когда Нонна представила её, как свою подругу из города. Каллин повернулся на стуле и гневно посмотрел на неё.