– Мне жаль, но она навсегда вне пределов твоей досягаемости.

– Это я знаю. Я не это имел в виду. Э-э… я думал о том, что вы сказали, несколько недель назад. О том, чтобы не красть, потому что, ну… это означает вмешиваться, и ты не знаешь, что произойдёт. Вы помните, как вы это говорили?

– Помню. И признаю: меня радует, что ты об этом думаешь.

– Я думаю, на самом деле думаю, и у меня болит сердце от того, что я был так глуп. О… знаете ли, м-м… ну, в отношении Родри, я имею в виду. Я ненавидел его, потому что его любила Джилл, и вот он оказался достаточно… э-э… важным.

– Боюсь, тебе несколько поздновато об этом волноваться.

– Я знаю, и именно от этого у меня болит сердце. Я хочу искупить свою вину, но у меня ничего нет, чтобы заплатить луд. Несколько медных монет, лошадь – ну… наверное, это на самом деле не моя лошадь – но седло и все остальное – моё. Но из этого не очень-то много набирается, черт побери, так?

– Нет, не набирается. Ты можешь сослужить кое-какую службу Аберуину, хотя если дело дойдёт до войны, то я не могу представить тебя сражающимся.

– Я мог бы служить конюхом, или поучиться на лекаря. Я с радостью сделаю это, если это поможет.

– Ну, тогда хорошо. Мы поговорим об этом, когда я вернусь.

– Я слышал, как слуги говорили, что вы отправляетесь в Керрмор. А я могу поехать? Моё сердце все время болит, когда я раздумываю, что сделает Каллин, когда вас не будет рядом, чтобы меня защитить.

– Он даже не знает, что ты сделал.

– Он может выяснить.

Невин колебался, глубоко задумавшись и пытаясь вспомнить, что именно Перрин один раз упомянул при рассказе о себе.

– Скажи мне вот что, После того, как ты встретился с Родри, ты снова начал преследовать Джилл. А откуда ты знал, куда она отправилась?

– Я просто это знаю. Ну, вроде как… э… Я просто это могу определить.

– Очень хорошо, но что именно ты делаешь?

– Нахожу что-то или кого-то, кого я люблю, как мой дом, или мой кузен, или Джилл. И еду в их сторону. Это такое чувство. Когда я направляюсь в нужную сторону, то чувствую себя великолепно, а когда в другую, то у меня паршиво на сердце.

– В самом деле? Знаешь ли, это может очень даже помочь. Полагаю, ты в самом деле можешь отправиться вместе со мной в морское путешествие.

– Морское путешествие? – голос Перрина сорвался. – На корабле? До Керрмора?

– Именно так.

– Я не могу. Мне будет плохо. Я лучше встречусь с Каллином лицом к лицу, чем снова буду блевать в море. Клянусь.

– Очень плохо. Ведь ты сам только что говорил об искуплении своих грехов, не так ли? Через некоторое время ты привыкнешь к движению судна.

Из обычной жалости Невин не стал называть Перрину их истинную цель. До Бардека было гораздо дальше, чем до Керрмора.

Когда наконец наступил день отплытия, на рассвете совсем не было ветра. Поскольку у Невина начисто отсутствовало желание призывать ветер на берегу, когда за ним может наблюдать весь Аберуин, Элейно договорился с начальником порта о предоставлении портовых рабочих, и орал на командующего военно-морским флотом гвербрета, пока тот не позволил бардекианцу использовать пару галер в качестве буксирных судов. Раздражённые чиновники где-то нашли достаточно верёвок, толщиной с человеческую руку, и такие же шесты. После того, как бардекианцы получили необходимое оборудование, то командовать начал первый помощник. Он показал, как привязать торговое судно к галерам. Элейно с Невином не мешали. Они стояли на корме корабля под названием «Харбан Датзолан», что приближённо переводилось, как «Надёжный доход».

– Я не знаю, почему они так ведут дела, – заметил Элейно Невину. – В каждой гавани Бардека имеются буксирные суда для подобных дней, когда в гавани тихо, как на кладбище.

– Правда? Боюсь, я очень мало знаю о кораблях и морском деле.

– Тебе и не требуется ничего об этом знать. Ты обеспечил мне ветер, а я доставлю нас на Суртинну. Кстати, я связал Перрина в трюме. После того, как мы выйдем из порта, я его развяжу, но я не хочу, чтобы он в последнюю минуту прыгнул за борт.

Сверкнули весла, и импровизированные буксирные суда двинулись из гавани; верёвки скрипели и стонали, но тяжёлый торговый корабль начал движение, когда команда портовых грузчиков оттолкнула его от причала шестами. Невин устроился на паре ящиков на носу и посмотрел на верхушку мачты, где в безветрии понуро висел флаг гвербретов Аберуина – голубой и серебряный дракон. Элейно стоял перед стариком и отдавал приказы первому помощнику. Невин закрыл сознание от их голосов, собрался, перешёл в состояние, близкое к трансу, и у себя в сознании призвал владык Стихии Воздуха. Вверху на мачте флаг шевельнулся и задрожал, когда Короли появились, объявляя, что помнят о своём обещании Мастеру Эфира. Элейно бросил взгляд вверх, затем крикнул людям на буксирах, чтобы готовились их отпускать. Невин представил горящую пентаграмму и установил её далеко за кормой. А теперь, подумал он, пусть придёт ветер!

Послышался рёв и свист и ветер прилетел, со звуком, напоминающим пощёчину, ударил по парусам, и корабль понёсся вперёд, как сорвавшаяся с места собака, которой дали пинка.

– Отпускайте верёвки! – заорал Элейно. – Отпускайте их, или мы потащим эти проклятые буксиры с собой в Бардек!

Люди подняли верёвки, и корабль пронёсся между двух галер, потом вылетел из гавани. За исключением Элейно, все на борту сохраняли полное молчание и смотрели на прямой как стрела канал, шириной не более тридцати футов, в котором задувал попутный ветер, или украдкой оглядывались, словно боялись смотреть друг другу в глаза. Выдав поток ужасных ругательств, Элейно выкрикнул команды и заставил людей двигаться. Некоторые занялись парусами, другие пошли вниз, чтобы перераспределить груз и балласт. Невин немного откорректировал направление ветра и его скорость, затем встал и потянулся. Далеко за спиной Элдис уже пропадал из виду, становясь точкой на горизонте.

– Клянусь самими Священными Звёздами, я никогда не видел подобного ветра, – присвистнул первый помощник.

– Наслаждайся, – ответил Элейно. – Несомненно, ты никогда больше такого и не увидишь.

На протяжении многих дней штормовые облака бежали подобно стриженым барашкам над возвышенностями Суртинны. Даже когда не шёл настоящий дождь, густой туман окутывал все вокруг, будто саваном, и прилипал к влажным плащам Великого и Мрачного Криселло и чихающей компании варваров. Постоянно дул ветер, такой холодный, что Джилл предположила: наверху в горах идёт снег. О погоде она могла сказать только одну хорошую вещь: поскольку девушка чувствовала себя такой несчастной, то постоянно не думала о ястребах. Путники вели непрерывную борьбу за существование, пытаясь сохранить тепло в постоянной сырости и холоде. Они свернули с дороги. Идти пешком здесь было бы вообще невозможно – тропы превратились в грязевые потоки, а покрытые травой склоны так пропитались влагой, что когда на них наступали копыта лошадей, влага брызгала, словно из переспелого фрукта. Временами лошади падали и паника одной передавалась длинной веренице остальных. Успокаивать их всех было потерей драгоценного времени. Джилл уже хотела отпустить весь табун, чтобы кони сами о себе позаботились. Странно, думала она, почему Саламандр настаивает, чтобы они удерживали лошадей при себе как можно дольше?

Ночью они разбивали лагерь, но им не удавалась толком отдохнуть. Приходилось искать приличную траву для лошадей, пытаться сохранить сухими жалкие припасы. О том, чтобы развести костёр, не могло быть и речи, даже при помощи двеомера Саламандра. Свет объявил бы об их присутствии возможным врагам. А кроме того, не находилось сухого хвороста. По ночам никто не мог толком выспаться в сырых одеялах, никаких естественных укрытий не было, если не считать спутавшихся колючих кустарников и валунов. Путники все меньше и меньше разговаривали друг с другом, поскольку казалось, что каждое слово вылетает, как лай, в результате чего начинается спор.

На протяжении всего пути Джилл постоянно следила за Гвином, хотя его преданность Родри казалась собачьей, и Джилл от неё просто воротило. Однажды поздно вечером, когда они с Саламандром стреноживали лошадей и находились вне пределов слышимости остальных, Джилл поделилась с ним своими подозрениями.

– Если он и не собирается нас предавать, как я могу знать, что ястребы все ещё не используют его? Разве они не способны установить связь с его сознанием и следовать за ним, как за маяком?

– Они могут, но не делают этого, моя сомневающаяся голубка. Я очень тщательно его проверил и ничего не нашёл.

– Ты уверен?

– Уверен, не сомневаюсь, убеждён и очень-очень определённо. – Саламандр прекратил работу и внимательным взглядом осмотрел Джилл. – Ты ревнуешь?

– Что ты имеешь в виду, мерзкий эльф?

– Как раз то, что сказал. Куда бы ни пошёл наш Родри, там находится Гвин. Он с любовью смотрит на него, ловит каждое его слово и улыбается ему, как влюблённый. И есть Родри, которому это может льстить, но может и не льстить. Тем не менее, он не просит Гвина прекратить все это.

На мгновение у Джилл возникло желание врезать Саламандру как следует, поскольку он указал как раз на то, чего она пыталась не видеть.

– Я бы тоже ревновал на твоём месте, – продолжал Саламандр несколько поспешно. – Учти: я тебя не умаляю и не принижаю. Но, моя мудрая ласточка, подумай вот о чем. Гвин не влюбился в Родри, он влюбился в своё спасение. Боги, ты только подумай, как он себя чувствует! Впервые в жизни у него появилась надежда, у него есть будущее, у него есть честь… Конечно, он очарован. Но сам Гвин этого не может понять – в конце концов, ведь ястребов не учат разбираться в тонкостях души – поэтому он все приписывает Родри и поклоняется ему.

– На самом деле я вижу, что ты имеешь в виду. Но…

– Тем не менее, это действует тебе на нервы? Пожалуйста, не надо бросать в меня этот колышек, моя дикая голубка. От него останется некрасивый синяк.

На шестое утро солнце, наконец, прорвалось сквозь тучи. Когда туман рассеялся, путники увидели, что тропа, по которой они следуют, прекращается в овраге, а дорога архонта проходит только в полумиле внизу и к западу от их лагеря. После короткого спора Джилл согласилась, что им лучше ехать по дороге, и ехать побыстрее. Как раз в полдень небо разъяснилось под южным ветром. Хотя настроение у всех стало улучшаться вместе с просветлением неба, и Джилл, как и все, радовалась перспективе просохнуть, она все равно чувствовала себя неуютно. Водный щит, закрывавший их от чужих глаз, рассеялся. Когда девушка проехала вперёд к Саламандру, то обнаружила, что и он тоже нервничает.

– Я надеялся, мы сможем прятаться в дожде, пока не доберёмся до Пастедиона, моя дикая голубка, но, к сожалению, этого не получилось.

– Как близко находятся наши враги, как ты думаешь?

Вместо ответа Саламандр просто пожал плечами. Горы круто поднимались слева от них, дорога здесь шла ровно и заворачивала вдоль каньона справа. Примерно в пятидесяти ярдах внизу среди деревьев неслась белая от пены вода.

– Мы доберёмся до Пастедиона завтра, – резко сказал Саламандр. – Если доберёмся. Я чувствую опасность вокруг нас, как вонь.

– И я тоже. А что если поработать с Гвином? Может, тогда при помощи дальновидения мы сможем увидеть наших врагов?

– Мне очень нравится это «мы», моя магическая сорока. Ну, не исключено, мы и смогли бы это сделать, но, по правде говоря, я с ужасом думаю об этой идее. Установление связи со славным и гостеприимным разумом Гвина будет не самым приятным опытом.

– А смерть от рук ястребов?

– М-м, ну, вероятно, так. Как чётко и кратко ты выражаешься! Посмотрим, удастся ли нам уговорить его на это.

– Нам вскоре предстоит останавливаться на обед. И лошадям надо отдохнуть. Несчастные животные очень устали за последние дни.

– Правильно говоришь, но мне хотелось бы преодолеть ещё милю или около того перед тем, как разбивать лагерь. – У Саламандра был хитрый вид. – Я кое-что хочу тебе показать.

В эти минуты они ехали через огромную долину в форме буквы V, в самом низу неслась река, а дорога придерживалась левой стороны, примерно посередине склона. Через несколько минут Джилл услышала впереди странный звук, подобный гудению огромного роя пчёл, который постепенно становился громче и громче. Рёв водопада! Дорога завернула в последний раз и внезапно долина осталась позади. Она закончилась на плоском участке земли, наверху скалы, в то время как чуть дальше по правую руку обрывался и каньон, рядом с которым шла дорога, так резко, словно гигант рубанул по скале копьём. Пронизанный радугами, водопад грохотал и ревел, падая отвесно вниз с высоты тысячи футов на длинную открытую долину далеко внизу. Издав крик страха и радости, Джилл подняла руку, призывая других остановиться. Фыркая и переминаясь с ноги на ногу, усталый табун выполнил приказ и, наконец, встал спокойно, что позволило Родри с Гвином догнать её. Когда Джилл повернулась в седле, то увидела половину скалы позади себя, купол, пронзённый насквозь. Через долину, частично скрытый туманом, поднимался его двойник, который был разрезан так же чисто, в результате чего получилась ещё одна крутая скала. За ней Джилл видела горы, тянущиеся к небу блестящими белыми вершинами, которые выстроились до самого горизонта.

– Кто создал это долину? – крикнула она Саламандру. – Двеомер?

– Не знаю, – крикнул он в ответ. – Дикие говорят, что это много-много лет назад сделал лёд, но такое невозможно.

Они кричали, стараясь перекрыть громовой шум воды. Путники спешились и распределили остатки зёрна между подседельными скакунами и мулами, в то время как запасным лошадям пришлось довольствоваться грубой травой. Хотя Джилл боялась возможной погони, она решила, что они просто обязаны дать табуну отдохнуть, поскольку единственный путь вниз со скалы проходил по крутой тропе, не более четырех футов в ширину, грубо вырубленный в горной породе. Джилл не хотела думать о принадлежащих правительству рабах, которых заставили прорубать этот путь. Несомненно, многие тут же и умерли.

Жуя кусок засохшего хлеба, она подошла к водопаду и уставилась вниз на пелену тумана, плавающего и падающего вниз на долину. Водопад питал продолжение текущей с севера на юг реки, вдоль которой они ехали. Река присоединялась к другой, и мчалась с востока на запад. Сама долина тянулась вдоль этой второй реки – Джилл не видела, где она заканчивается. Хотя вдоль всех рек росли деревья, часть долины казалась обычным пастбищем, типичным для Бардека. Однако в этот момент трава зеленела, поэтому создавалось впечатление, что золотая пелена покрывает зелёный шёлк по всей долине, а омытые дождём деревья блестят на солнце, как малахитовые бусины. Спустя мгновение к Джилл присоединился Саламандр. Он показал пальцем вниз на тропу и улыбнулся.

– Надеюсь, ты не боишься высоты! – прокричал он. Джилл покачала головой, чтобы поберечь голос.

– Пошли со мной, – прокричал он так же громко. – Я хочу тебе показать ещё кое-что.

Позади них скала спускалась довольно плавно, и друзья смогли взобраться вверх на площадку с кустарниками, а потом подняться до середины склона. Когда они медленно двигались, оглядывая долину, то достаточно уклонились от водопада, чтобы снова разговаривать нормальным голосом.

– На самом деле я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз, – сказал Саламандр.

– Я предполагала это. Гвин возражает против того, чтобы с ним поработали?

– Боюсь, что да. Очевидно, он рассматривает подчинение своей воли, даже на короткий период, как серьёзное оскорбление. Учти: он не обвиняет нас в оскорблении – умом он понимает, что ему следует нам помочь – но находит идею такой отвратительной, что не может это сделать.

– Стало быть, давай о ней забудем! Нам придётся полагаться на Диких. Они пока очень хорошо нас предупреждали.

– Полагаться на Диких, моя хорошенька куропатка, – это один из лучших способов пережить горькое разочарование.

– О, конечно, но больше-то делать нечего.

– Ну, к сожалению, есть кое-что ещё, но я говорю «к сожалению», поскольку это невероятно опасно. – К этому времени Саламандр уже немного запыхался от крутого подъёма. – Для меня, то есть, для того, кто будет это делать… если мы вообще будем это делать…

– Дальновидение в трансе?

– Хуже. Полет. Как Адерин.

– Я не знала, что ты умеешь летать.

– Ну, я едва научился. Именно потому это так опасно.

– Без тебя мы все обречены. Сейчас не время для дешёвого героизма.

– Именно это я надеялся от тебя услышать.

Они обменялись улыбкой и поберегли дыхание для подъёма. Наконец друзья добрались до гребня, примерно в пятистах футах от начала подъёма, и смогли посмотреть на вытянутую долину на западе. Джилл выругалась вслух, увидев ещё одно чудо, которое предстало её взору – озеро примерно милю в диаметре, такое болезненно голубое, что напоминало кусок неба, захваченного в капкан между деревьев. Оно было круглым, причём настолько идеально круглым, что Джилл снова подумала о принадлежащих правительству рабах. Саламандр махнул рукой в направлении озера и заговорил своим напыщенным тоном волшебника.

– Взгляни на Пуп Мира.

– Боги, его так называют бардекианцы? Почему они потратили усилия и вырыли такой пруд?

– Они не вырывали. Оно было здесь всегда… по крайней мере, так говорят жрецы. Дикий народец утверждает, его сделал огромный камень, который упал с неба после того, как упоминавшийся выше ледник вырезал долину. Вот это я и имел в виду, когда говорил о доверии к Диким, моя дикая голубка, или к духам вообще. Они не желают зла, но у них нет разума. Если они не знают правду, то придумывают фантастический рассказ, потому что так сильно хотят помочь своим друзьям.

– Понятно. Ну, у собак тоже нет ума, но они лают достаточно громко, когда кто-то подходит к твоей двери.

– Да, ты говоришь правду, и это признак надежды. И как ты говоришь, особо нам больше надеяться не на кого. Когда мы сегодня ночью разобьём лагерь, то попросим наших маленьких друзей посторожить.

– Если доживём до вечера. Нам ещё предстоит спускаться вниз в долину. Эта тропа пугает меня.

– На самом деле мне раньше доводилось по ней ездить. Ты должна доверять лошадям. Они хотят жить точно так же, как и мы, и у них твёрдые ноги.

– Ну, если ты так уверен… А где Пастедион?

– Прямо за озером. Если бы сейчас не стоял такой туман, то ты смогла бы его разглядеть, так что мы не очень далеко от убежища. Но лошади должны отдохнуть после того, как мы доберёмся до долины внизу, если только мы не хотим, чтобы они охромели или разбили ноги.

После нескольких минут отдыха они тронулись в путь. Джилл ехала во главе колонны, за ней Родри, потом Гвин и, наконец, Саламандр – весь в пыли. Хотя Джилл пришлось уговаривать лошадь, чтобы та встала на тропу, после того, как животное пошло по ней, оно уже не вздрагивало и не артачилось, словно своим конским разумом поняло, что ему лучше побыстрее с этим покончить. Запасные лошади, которых вела Джилл, ровным шагом следовали за ней. Оказалось, тропа по ширине составляет жалкие три фута, за исключением поворотов, где она расширялась, как расширяется промоина реки, до восьми футов. Этого места было достаточно для умной лошади, чтобы повернуться. Временами выпирала горная порода и заставляла Джилл прижиматься к шее лошади, когда они протискивались рядом, потому что отклоняться в сторону было бы слишком опасным манёвром. Тем не менее, пока Джилл не смотрела вниз через край, она находила, что ехать тут проще, чем она ожидала.

Внизу, где тропа расширилась до нормальной дороги, стояла высокая каменная плита, покрытая бардекианским письмом. Джилл отъехала от неё на несколько ярдов, затем остановила своих лошадей и повернулась в седле, чтобы наблюдать за прочими. Понятный импульс, но в некотором роде ошибочный. Когда Джилл увидела, как спускается Родри, а его конь ползёт, как муха, по склону, у неё закружилась голова, стала подниматься тошнота, и помутнело в глазах. Джилл ухватилась за луку седла и задумалась, что заставило её преодолеть этот спуск. Она не стала больше смотреть, пока все трое мужчин не спустились, и Родри не подъехал к ней.

– Я не мог смотреть, как ты ехала вниз, любовь моя, – сказал он. – Но когда спускался сам – оказалось не так страшно.

– На самом деле я чувствовала то же самое. Саламандр говорит, что мы на остаток дня встанем здесь лагерем.

– Хорошо. Боги, солнце кажется прекрасным.

Родри лениво улыбнулся и потянулся в седле, повернув лицо к солнцу. Он просто испытывал удовольствие от ощущения тепла. Это был эльфийский жест, и Джилл поняла, что в нем произошли большие перемены, и потеря памяти словно сбросила облик идеального военачальника с истинного Родри, подобно тому, как он сбрасывал доспехи после сражения. «Но что Родри будет делать, когда ему придётся снова стать военачальником?» – подумала она, а с этой мыслью пришёл холодный страх. Остаётся ли он тем человеком, который нужен Аберуину?

Когда подъехал Гвин, Джилл почти обрадовалась его появлению.

– Мы встанем лагерем у реки? – Гвин смотрел только на Родри. – У них тут нет наводнения.

– Можем и там, – Родри бросил взгляд на Джилл. – Что скажешь, любовь моя?

– Звучит отлично.

Когда она случайно взглянула на Гвина, их взгляды встретились, и он быстро изобразил улыбку, но недостаточно быстро, чтобы скрыть выражение, которое Джилл могла назвать только убийственным. «На самом деле, это не я ревнивица, – подумала она. – Мне лучше сказать об этом Саламандру».

Той ночью, после захода солнца, в номере гостиницы, состоявшем из нескольких комнат с расписанными стенами, примерно в пятидесяти милях вниз по течению реки от Пастедиона, Главный Ястреб ужинал жареной свининой и приправленными специями овощами, которые запивал прекрасным белым вином. Скорчившись у его ног, Барума проглатывал кусочки, которые хозяин время от времени бросал ему. Когда рядом упал кусок свинины, Барума протянул за ним руку и увидел, что находится лицом к лицу с волком, который беззвучно рычит. С такого близкого расстояния Барума мог видеть, что глаза зверя представляют собой мерцающие сферы красноватого света. Он был так голоден, что за этот кусок свинины стал бы сражаться с демоном из третьего круга ада.

– Уходи! – рявкнул Барума. – Это моё!

Волк обнажил белые клыки и прижал уши.

– Что? – Главный Ястреб повернулся на стуле. – Что это?

– Волк, хозяин. Он меня ненавидит. Он всюду за мной следует.

– Это не настоящий зверь, дурак. Кто послал его за тобой?

– Не знаю, – Барума глубоко задумался, напрягая до предела свой затуманенный разум. – Какой-то враг.

– Я и не думал, что это подарок от друга! – Хозяин ударил его ногой в живот, но не сильно. – Как давно он появился?

– Несколько недель назад. После того, как я навещал вас в Валанте. Значит, это не вы его послали? Я помню, как думал, что это могли быть вы.

– Нет, я не посылал никакого волка. Какая интересная получается картина, не правда ли? А не Старец ли послал его шпионить за тобой?

– Он сказал, что нет. Он мог лгать.

– Вот именно. Я думаю, мы обнаружим, откуда он взялся. Ешь, но медленно. Удерживай внимание волка. Тот, кто вдохнул в него душу, заставил его вести себя, как настоящее животное. Давай посмотрим, насколько оно настоящее.

Когда Главный Ястреб встал, волк повернул голову и проследил за ним, но без злобы и особого интереса. Барума воспользовался возможностью и схватил мясо. Пока Барума жевал, волк неотрывно смотрел, приоткрыв пасть, из которой капала слюна, однако слюна исчезала, не достигнув пола. Барума слышал, как Главный Ястреб что-то монотонно напевает, и перед его магически усиленным зрением появился круг бледно-голубого огня, который окутал его и волка и стал кружиться против часовой стрелки. Как раз в тот миг, когда круг замкнулся, волк рявкнул и прыгнул – но слишком поздно. Он врезался в невидимую стену, языки бледно-голубого пламени продолжали плясать, и от них поднимался прозрачный, как стекло, дым. Волк опять прыгнул, завыл и принялся бросаться на стену снова и снова, пока, наконец, не свалился, тяжело дыша, в центр круга. Его уши были прижаты, шерсть встала дыбом, он опустил голову и рявкнул на Баруму. Его зубы, белые и влажные, блестели. Потом волк сделал шаг вперёд на напряжённых лапах. Барума закричал.

– Ты – дурак! – прошипел Главный Ястреб. – Он хочет добраться до меня. Я стою прямо за тобой.

Барума услышал шорох одежды, когда хозяин склонился и положил массивную ладонь на шею Барумы сзади. Когда хозяин схватил его сильнее, Барума застонал и почувствовал, как оседает, а сила Главного Ястреба вливается в его сознание. Оно затанцевало и закачалось, пока мир не сжался до красных глаз волка.

– Вытяни вперёд руку, – приказал хозяин. – Дотронься до него.

– Нет, о, пожалуйста, нет!

Шею пронзила боль, потом сквозь неё словно прошёл огонь, от чего Барума стал хватать ртом воздух. Когда он протянул дрожащую руку к волку, тварь лязгнула зубами и впилась ему в пальцы. Хотя Барума и визжал, боли не было, просто он ощущал холод, который распространялся вверх, и рука постепенно немела. Холод добрался до шеи, поднялся к лицу, а затем омыл глаза. Комната изменилась, вся стала голубой и плавала, и сам Барума плавал над своим бессознательным телом в середине сферы серебряного света. Волк был огромным и нависал над ним, а из его пупка выходила серебряная нить, сделанная из тумана, которая проходила через сферу и уходила куда-то вдаль. Когда хозяин заговорил, его голос, казалось, идёт из-под воды.

– Оседлай волка.

Барума подплыл и устроился на спине твари. Когда он схватился за шерсть у волка на густом загривке, то понял: рука у него голубая и прозрачная. Тем не менее, казалось, что его пальцы коснулись чего-то твёрдого и сжали это твёрдое, когда серебряная сфера исчезла. Волк рыкнул и прыгнул, прорвавшись сквозь стены гостиничного номера в ночь, которую гротескной делали звезды – огромные, угрожающие, серебряные, висевшие так низко над землёй, что, казалось, Барума должен бы до них дотянуться. Звезды направляли ему в глаза лучи, подобные осколкам стекла. Барума вскрикнул, затем, после того, как посмотрел вниз и увидел туманно-голубой пейзаж далеко внизу под собой, постоянно хныкал. Волк не обращал на него внимания; он просто скакал по небу, следуя за серебряной нитью, которая уводила его все дальше и дальше.

Наконец волк остановился и поднял голову, словно принюхивался к ветру, а затем стал опускаться вниз, дико мотая хвостом, кружа и кружа, когда летел вниз в долину, которую разрезали огромные серебряные стены дрожащего тумана. К тому времени Барума слишком устал, чтобы выть. Он слышал, как его голос что-то лопочет, описывая хозяину все увиденное. Наконец они добрались до земли, недалеко от одной из стен из серебристого тумана. Здесь все было ярким, ржаво-красным, деревья напоминали столбы пламени, трава светилась и пульсировала от растительной силы. Когда волк потрусил вперёд, Барума увидел впереди рой кружащихся красных и жёлтых форм, подобно рою пчёл, а рядом с ними – две яйцевидных формы мерцающего света, одну золотую, другую – красную с чёрными вкраплениями и два огромных серебряных столба пламени. Они все приближались и приближались, пока Барума не понял, что видит ауры табуна лошадей, двух человек и двух – кого? Образы внутри серебряных языков пламени были подобны человеческим, тем не менее, ни один мужчина или женщина не могли обладать такой аурой.

Внезапно появились Дикие, они бросились на него так, словно в него выпустили град стрел. Собралась целая армия гномов и духов, которые толпились вокруг, хватали его, щипали, толкали, кусали, пока Барума снова не закричал. Он кричал и рыдал, и просил пощады, а волк скакал дальше, не обращая внимания на атаку Диких. Барума увидел, как один из серебряных огней впереди прыгнул и отправил огромное световое копьё прямо на него. Затем, казалось, небо взорвалось. Все исчезли – Дикие, волк, ауры, огни – ушло все, и Барума падал, падал, падал, бесконечно долго падал вниз, слыша свой крик и изнемогая от боли, которая прошла сквозь все его тело. Извиваясь со стоном, он открыл глаза и увидел, как Главный Ястреб склоняется над ним, а он сам лежит на полу в гостинице.

– Ты жив? Хорошо. Ты на самом деле оказываешься очень полезным, малыш Барума, – хозяин уселся на пятки, затем протянул руку и взял со стола кубок с вином. – Выпей это.

Барума уселся и проглотил сладкое вино. Странно, но от вина голова прояснилась, вместо того чтобы затуманиться.

– Серебряный огонь – это аура эльфов, – пояснил Главный Ястреб.

– Но один из них был Родри!

– О, правда? – хозяин встал и протянул руку к кубку. – За эту информацию ты получаешь ещё вина. Ты ещё кого-нибудь узнал?

– Гвин… Гвин был там.

– Я думал, не взяли ли его в плен. Я знал бы, если бы его убили. А кто остальные? Они владеют магией, очень мощной магией, и ты должен был их узнать. Они явно члены Внутреннего Круга.

– Она. Женщина Родри. Она была там. А другой эльф использовал против меня двеомер. Именно он послал световое копьё.

Главный Ястреб продолжал наливать вино, выражение его лица не изменилось, оно не выдавало его чувств ни подёргиванием, ни гримасой, но через связь, которая привязывала Баруму к хозяину, он ощутил страх Главного Ястреба.

– Это светлый двеомер, так, хозяин? – прошептал Барума. – Они совсем не из гильдии. Они служат светлому двеомеру, да?

– Заткнись! – хозяин швырнул полный кубок вина ему в лицо.

Барума начал смеяться. В последнем разумном уголке своего сознания он прикидывал, смеётся ли потому, что Главному Ястребу за него отомстят, или это просто истерика, но в любом случае он хватал ртом воздух, и выл, и извивался на полу, пока хозяин не врезал ему так, что Барума покорно замолчал.

– Очень хорошо, – произнёс Главный Ястреб абсолютно спокойным голосом. – По крайней мере, теперь я знаю, кто наши враги. Их определённо послал не Старец, не так ли? Позднее я посмотрю, не удастся ли нам устроить переговоры, но пока нужно дать пленившим Гвина кое-какую пищу для размышлений. Сегодня ночью этот волк отправится домой навсегда.