Шикрар

Когда все самоцветы были запечатаны в предназначенных для них сосудах, Кейдра настоял на том, чтобы я немного поспал. Я уж думал, что никогда больше не смогу заснуть, но стоило мне закрыть глаза, как я сейчас же погрузился в сон, а кода проснулся, то почувствовал себя не в пример свежее. Кейдры не было; на полу было нацарапано: «Я с Миражэй». Но прежде чем покинуть меня, он вновь разжег в пещере огонь.

Я решил вынести запечатанные сосуды с самоцветами на прогалину перед пещерой, чтобы не тратить на это время потом; к тому же, сказать по совести, мне не хотелось больше видеть чертог душ, лишенный всей своей сокровенной сути: теперь в стенах там зияли лишь темные отверстия, оставшиеся от каменьев.

Выйдя из пещеры, я к своему удивлению обнаружил, что уже почти рассвело. Утро задалось холодным и свежим; а к тому времени когда я вынес наружу последний сосуд, было уже ярко и солнечно, как ни удивительно для столь раннего времени года. Поначалу меня это чуть ли не возмутило, ведь сердце мое, напротив, было окутано мраком; но что правда, то правда: утро было чудесным. Если мы вынуждены начинать все сначала, то лучше дня и не придумаешь.

Я взлетел в небо.

Летний луг, совершенно не оправдывавший своего названия сейчас, на исходе зимы, оказался полон кантри: они были недовольны, раздражены и сбиты с толку. К своей скорби я заметил, что весь наш народ вполне свободно может разместиться на этом клочке земли. Мне подумалось: а что, если над нами висит злой рок и ничего уже нельзя изменить? Быть может, время кантри в этом мире подошло к концу, и мне предстоит стать свидетелем нашего заката...

Я встрепенулся и припомнил слова, которые сам не раз говорил своему сердечному другу Акхору, когда тот был еще юн. Любой может сдаться, Акхор. Это столь же легко, как и расстаться с жизнью. Смерть и поражение рано или поздно все равно настигнут любого. Но все-таки нужно из последних сил бороться до конца, и пока есть хоть какой-то выбор, следует выбирать жизнь, а не смерть — пока имеется возможность.

Говорить такие слова легко. Гораздо труднее поступать так же. И все же воспоминания сделали свое дело: припомнив, что я сам говорил такие речи Акхору, я сумел заставить и себя прислушаться к ним.

Я готовился к обращению, когда рядом снизился Кейдра.

— Доброе утро, отец, — сказал он бодро. — Как ты нынче себя чувствуешь?

— Неплохо, сынок. Запечатанные чаши ждут тех, кто пожелает их нести. Все готово.

— Мы с Миражэй все думали о предстоящей жизни в Колмаре: о том, что мы будем жить бок о бок с гедри, — продолжал Кейдра с улыбкой. — С нетерпением жду этого часа. Но сегодня ночью Миражэй пришло в голову, что, возможно, неплохо было бы прихватить с собою дары, чтобы сгладить наше столь внезапное прибытие: нас ведь все-таки немало.

— Она мудра, твоя достопочтимая жена. Это славная мысль. Только вот какие дары? — спросил я. Мне нужно было многое сказать собравшимся кантри, но я ждал Идай, которая еще не прилетела. — Что же мы можем взять с собой, что пришлось бы гедри... по душе... — еще не закончив говорить, я понял, на что он намекал. — Кейдра!

Он рассмеялся.

— Да, отец. Деревья хлансифа! Мы можем взять с собою семена, ростки и даже пару взрослых деревцев — там посмотрим, может, какие-то и приживутся. Думаю, тогда наше прибытие будет еще каким желанным.

— Скорее всего, ты прав. Избавить гедри от необходимости пускаться в столь опасное плавание... — тут вдруг я осекся. Больше не будет опасных путешествий через гибельные моря. Как же Кейдра и Миражэй не подумали о том, что во всем мире больше не будет хлансифовых деревьев? Не будет ни лагеря гедри, ни рубежной городьбы, ни Летнего луга, ни Большого грота. Мы не просто покинем наш дом — он пропадет, сгорит, будет погребен под расплавленной породой, а то и канет навеки в бездонный океан. Почему-то сейчас я осознал это во всей полноте.

Это было гибелью моего мира.

Я закрыл глаза. На сердце моем тяжким грузом лежала скорбь.

— Отец? — услышал я голос Кейдры. Тихий, взволнованный, немного напуганный. Я не мог покинуть его, предоставив управляться самому. Еще найдется время погоревать, когда мы все будем в безопасности, подальше отсюда.

Я заставил себя улыбнуться своему дорогому сыну.

— Нам придется посадить собственную рощицу и ухаживать за ней, чтобы потом использовать листья для продажи, — сказал я с улыбкой. — Мысль довольно заманчивая, но нам следует узнать у остальных, согласятся ли они нести на себе эти дары. Вам с Миражэй хватит и того, что вы будете лететь с Щерроком, а я понесу самоцветы Потерянных.

В это время сверху пала темная тень — это была Идай, на лету извинявшаяся за то, что припозднилась.

Разгоняя воздух обратными взмахами крыльев, она снизилась и села подле меня.

— Доброе утро, друг мой, — только и успела сказать она, как вдруг все началось совершенно внезапно.

Пронзительный звук, за все эти дни ни на миг не умолкавший, вдруг резко взлетел до небывалой высоты, сделавшись совершенно непереносимым для уха, и, точно в противовес ему, раздался низкий, протяжный рокот, потрясший и тело, и разум, а земля у нас под ногами вдруг начала неистово дрожать и сотрясаться.

Те из нас, что, подобно мне, сидели на задних ногах, опираясь на хвост, повалились наземь. Это было самое ужасное землетрясение, которое я когда-либо видел. Сложно описать, насколько оно повергло меня в смятение. Сначала этот страшный пронзительный визг, вот уже несколько дней занозой сидевший у меня в голове, а теперь еще и земля уходит из под ног — подобное же чувство бывает, когда при полете тебя вдруг предательски заносит на одно крыло... Деревья, росшие по краю луга, валились с чудовищным треском и стоном; окруженный шумом и кутерьмой, я не отрывал взгляда от земли. Внутренние чувства твердили мне, что земля не может двигаться; однако то, на чем стоял я, двигалось, и значит, не было землею. Я искал глазами твердое место — и не находил. Было от чего прийти в ужас.

Казалось, землетрясение тянулось целую вечность, но Идай, которой удалось оторваться от земли и взлететь, позже сказала мне, что на самом деле оно длилось не так уж и долго. Я был несказанно рад этому. Многие, в том числе мой сын с семейством, успели подняться в воздух, подобно Идай, но те, что оказались менее расторопными, заработали множество царапин и ушибов. Я был бы не прочь на некоторое время занятья своими увечьями, однако понимал — ясно как никогда, — что времени у нас больше нет.

Я обратился ко всем на Истинной речи, поинтересовавшись, не ранен ли кто и не требуется ли помощь. Ответа не последовало, и в этой тиши меня посетила страшная мысль.

Я совсем позабыл об Уришхак и Роккелис. Они были старыми подругами, обе страдали от болей в суставах и на протяжении вот уже около келла жили вместе в большой пещере на севере острова. Когда-то я их навещал: мне доставляло удовольствие общаться с ними; однако это было много лет назад. Я что было силы воззвал к ним обеим, но не получил ответа.

Тогда я позвал вслух:

— Токлурик, прошу тебя, спустись ко мне.

Он приземлился передо мной и застыл в поклоне.

— Да, Старейший? Что от меня требуется?

— Прости, Ток, но ты ведь, кажется, родич Роккелис?

— Да, она приходится сестрой моей матери, и я... Во имя Ветров!

Он присел было, чтобы взмыть в воздух, но я удержал его:

— Постой! Я знаю, что ты полетишь ее разыскивать, но прежде скажи: она объята вех-сном?

— Последний раз вех-сон посещал ее почти десять зим назад, — ответил он рассеянно.

Я знал, что он мысленно взывает к своей тетушке, и по угрюмому выражению его глаз понял, что он услышал не больше, чем я.

— Подожди, Токлурик, — сказал я негромко. — Госпожа Уришхак тоже не отвечает, а она последняя из своего колена. О ней даже некому вспомнить.

— Я должен разыскать Роккелис, если она еще жива! — воскликнул он. — Возможно, она ранена, беспомощна — я должен отправиться к ней!

— Кантри вынуждены будут покинуть остров в течение ближайших часов, друг мой, — сказал я. — Быть может, нам придется вылететь прежде, чем ты воротишься.

— Тогда я полечу следом, — только и сказал он.

— Токлурик...

— Я отбываю, Старейший, — перебил он. — Если к моему возвращению вас здесь не окажется, в какой стороне лежит Колмар?

Я преклонил голову.

— Лети на восток, забирая немного к югу. Землю ты не пропустишь. Но предупреждаю, Ток: если Предки не ошибаются, до Колмара лететь добрых пять дней. Пользуйся каждой возможностью набрать высоту, а когда получится, отдыхай на крыльях ветров... — Тут я умолк: он почему-то усмехался.

Благодарю тебя, Хадрэйшикрар, — ответил он с веселым клоном. — Я еще не забыл твоих уроков. — И, шипя, добавил со смехом: — Да и ты, похоже, их помнишь, несмотря на то что обучать тебе сейчас некого; готов поклясться: то же самое ты говорил мне тысячу зим назад, слово в слово!

— К юго-востоку отсюда находится небольшой островок, которого ты должен достичь на исходе второго дня, — добавил я, когда он вновь присел, чтобы взлететь. — Там есть пресная вода, хотя это единственное, что там можно найти. Остальные не будут слишком уж далеко от тебя: можешь общаться с ними мысленно.

— Спасибо, Шикрар, — ответил он. — Я обращусь к тебе, как только разузнаю о судьбе этих двоих.

— Доброго тебе полета, и поскорее присоединяйся к нам, — сказал я.

Я знал Уришхак и Роккелис уже долгое время, но никогда прежде не случалось, чтобы, воззвав к ним, я не получал ответа ни от одной. Я понимал, что здесь нужен родич, который сумел бы их отыскать; но в глубине души знал, что они покинули этот мир. Меня немного утешало, что хотя бы эти две представительницы нашего рода, лучшие подруги, отправились в свой последний путь вместе, тихо и спокойно: смерть настигла их внезапно, раз мы даже не слышали их криков.

Чем дальше, тем мне было все труднее думать об этом: вокруг по-прежнему стоял кошмарный верезг, который, казалось, никогда не прекратится. А воздух к тому же сделался туманным и был полон чего-то такого, что заставляло многих из нас кашлять. Пора было покидать остров; но прежде оставалось сделать последнее.

— Кто-нибудь из нас сейчас охвачен вех-сном? — вопросил я как можно громче. Голос мой эхом раскатился по лугу, и я услышал два имени: их произнес Трижэй.

— Старейший, вех-сном сейчас объяты двое: Гирэйнтикх и Никис.

— Пытался ли кто-нибудь их разбудить?

— Нет, насколько мне известно.

— Ты ведь родич Гирэйнтикху, так?

— Дальний, — ответил Трижэй и неожиданно улыбнулся. — Хотя в детстве мы с ним так шалили и веселились, что родные братья позавидовали бы.

— Тогда воззови к нему. Приложи все усилия, чтобы стряхнуть с него вех-сон, — проговорил я с жаром. — Он отбыл в свой вех-чертог несколько лун назад, верно?

— Почти три луны минуло, Старейший.

— Он молод, и ему этого вполне будет достаточно. Отправляйся же, да побыстрее, встань возле его уха и кричи, если потребуется, но добудись до него!

— Лечу, — ответил он немного ошарашенно, взмывая в воздух.

Я вновь вскричал, вознося хвалу своим мощным легким и всеобщему молчанию, охватившему моих сородичей, большинство из которых пребывало в глубоком потрясении.

— Кто здесь ближайший друг Никис? — вопросил я. Вперед выступил малыш Дхрейтан. Он был самым младшим из нас, если не считать моего внука: ему едва перевалило за пять сотен лет. Он поклонился мне, как того требует обычай. Я не мог сдержать улыбки.

— Старейший, это я, — ответил он. — Я имею честь быть сердечным другом Никис.

— Могу ли я обратиться к тебе мысленно?

— Разумеется, — был ответ.

«Не время предаваться любезностям. Пойми, Дхрейтан, я бы не стал просить тебя нарушить слово, данное Никис, но жизнь ее в опасности, если нам не удастся согнать с нее вех-сон. Знаешь ли ты, где находится ее вех-чертог?»

Вопрос этот страшно его смутил, чего и следовало ожидать.

В отличие от гедри мы с возрастом прибавляем в размерах — я самый большой из всех кантри, равно как и самый старший. Когда тело наше чувствует потребность расти, нас одолевает вех-сон, причем довольно внезапно: иногда за пару дней, иногда за несколько часов. У каждого из нас имеется сокрытый вех-чертог, вдали от обычного жилища, — туда-то мы и отправляемся, чтобы почивать там в одиночестве. Старая наша чешуя отслаивается и сгорает дотла, а пока мы спим, новая, мягкая кожа, покрывающая наше тело, постепенно затвердевает, превращаясь в броню, на что уходит несколько месяцев, и в это время тело наше беспрепятственно растет. Глубоко объятые вех-сном, мы не в силах проснуться, и любой, кто окажется поблизости, непременно будет подвержен влиянию этого сна и тоже впадет в дремоту. Вот почему наши вех-чертоги расположены в отдалении от прочих жилищ, и поскольку мы не можем противостоять силе сна, мы сохраняем расположение наших вех-чертогов в тайне от остальных, доверяя это знание лишь супругу или самому близкому другу. И эту тайну не должно разглашать.

«Дхрейтан, не будь это вопросом ее спасения, я бы не осмелился на такое, ты ведь знаешь. Ради нее я прошу тебя: покажи мне путь к ее вех-чертогу. Мы отправимся туда вдвоем и совместными усилиями попытаемся разбудить ее или... или, если нам это не удастся, мы попытаемся принести ее сюда».

Изумление Дхрейтана было нескрываемым, но выбора у него не оставалось.

«Я полечу с тобой, Старейший», — ответил он.

«Благодарю тебя. Клянусь Ветрами, Дхрейтан, этим ты окажешь своей подруге неоценимую услугу».

Прежде чем улететь, я обратился к Идай и Крэйтишу. Идай была старейшей после меня, а Крэйтиш — после нее.

— Друзья мои, нельзя терять ни мгновения, — сказал я. — Я отправляюсь с Дхрейтаном, чтобы разбудить Никис, если это удастся, а если нет — принести ее сюда. Все прочее я должен буду оставить вам. У входа в мои чертоги лежат пять сосудов из кхаадиша , а в них — самоцветы душ Предков. Решите по доброй воле, кто понесет их; я был намерен нести самоцветы Потерянных сам, но у меня, возможно, будет более тяжелая ноша. И прошу вас, пошлите дюжину самых быстрых, чтобы раздобыли хлансифовых деревьев или семян — словом, что сумеют найти. Кейдра считает, что по прибытии нам лучше иметь при себе кое-какие дары, и он прав.

— По прибытии куда, Шикрар? — спросил Крэйтиш, и прочие вторили ему. — Куда мы отправимся? Куда нам лететь?

— Выбора нет, родичи, — сказал я. — Мы должны вернуться в Колмар.

— Нет! — вскричал громкий голос, и я не слишком удивился, узнав Риншира. — Мы что же, будем просить приюта у гедри, Шикрар? Перед тем как мы убрались оттуда, половина наших родичей были беспричинно уничтожены одним-единственным гедри. Нам что, следует теперь вернуться и позволить им завершить начатое?

— Прошу тебя, Риншир, — ответил я как можно спокойнее, отражая гнев, которым полнились его слова. — Я знаю, что ты против этого, но сейчас не то время, когда мы вольны выбирать.

— Увы, мой отец говорит верно, Риншир, — вступился за меня Кейдра. — Наши досточтимые Предки подтвердили, что более отправиться некуда. И это действительно так. Я сам вылетал в море до рассвета и возвращался ночью, а иногда проводил в полете двое суток, прежде чем повернуть обратно, и за последних два месяца я только этим и занимался. — Он склонил голову. — Родичи мои, вокруг острова нет ничего, кроме голых скал, да и тех лишь небольшие клочки. Разве что на востоке я обнаружил маленький зеленый островок, до него чуть меньше двух дней полета. Величиной он не больше этого луга, но там есть озерцо с пресной водой и найдется достаточно места, чтобы остановиться. Там, по меньшей мере, мы сумеем передохнуть, прежде чем продолжать полет.

— Шикрар, я все же не... — начал было Риншир, но мое терпение иссякло.

— Глупец! — вскричал я, принимая позу Повеления.