12

После ухода Пламба собрание, казалось, потеряло свою остроту. Некоторые задержались и заспорили, собравшись в небольшие группы, но большинство исчезли. Выйдя из аудитории, я увидел Стефани, идущую по коридору.

— Уже закончилось? — спросила она, ускоряя шаг. — Меня задержали.

— Все. Но ты немного потеряла. Кажется, никому нечего было сказать о докторе Эшморе. И собрание начало превращаться в ворчание против администрации. Затем появился Пламб и разрядил обстановку, предложив сделать все, что они требовали.

— Что именно?

— Лучшую охрану. — И я изложил подробности, а затем пересказал обмен любезностями, произошедший между Пламбом и Дэном Корнблаттом.

— А теперь о приятном, — проговорила Стефани. — Мы, кажется, в конце концов нашли у Кэсси что-то органическое. Смотри-ка.

Она вынула из кармана лист бумаги. Вверху стояло имя Кэсси и регистрационный номер больницы. Под ним — колонка цифр.

— Прямо из лаборатории.

Она указала на цифры.

— Низкое содержание сахара — гипогликемия. Это легко может объяснить эпилепсию, Алекс. На электроэнцефалограмме нет локализации и других отклонений — Богнер говорит, что это один из показателей, открытый для толкований. Я уверена, ты знаешь, с детьми так часто происходит. Если бы мы не обнаружили низкое содержание сахара, мы оказались бы в тупике.

Она положила бумагу в карман.

— Гипогликемия никогда до сих пор не проявлялась в ее анализах, я прав?

— Да, я каждый раз проверяла это. Когда ты сталкиваешься с детскими припадками, всегда смотришь на нарушение баланса сахара и кальция. Неспециалист может подумать, что гипогликемия — это что-то второстепенное, но у младенцев она способна серьезно нарушить нервную систему. Оба раза у Кэсси после припадков было нормальное содержание сахара, но я спросила Синди, давала ли она ей какое-нибудь питье перед тем, как привозила в пункт неотложной помощи. Она сказала, что давала — сок или содовую. Это объяснимо, потому что ребенок выглядит обезвоженным, и Синди, разумеется, вливала в нее какую-нибудь жидкость. Этот факт плюс время на дорогу — и в результате предыдущие лабораторные анализы оказались неточными. Поэтому до некоторой степени хорошо, что у нее случился припадок здесь, в больнице, и мы смогли сразу же сделать анализы.

— А есть какие-нибудь объяснения, почему сахар на таком низком уровне?

Стефани мрачно взглянула на меня:

— В этом весь вопрос, Алекс. Острая гипогликемия с приступами чаще наблюдается у младенцев, а не у малышей до трех лет. Недоношенность, диабет у матерей и перинатальные[23] проблемы — все это может отразиться на поджелудочной железе. У малышей постарше скорее можно предположить инфекцию. Количество лейкоцитов у Кэсси нормальное, но, возможно, то, что мы видим, это остаточный эффект. Постепенное повреждение поджелудочной железы, вызванное старой инфекцией. Я не могу также исключить нарушение обмена веществ, хотя мы проверяли его еще тогда, когда у нее были проблемы с дыханием. У нее могли быть какие-то проблемы, связанные с накоплением гликогена, а чтобы исследовать это, у нас нет образцов для анализа.

Она посмотрела вдоль коридора и вздохнула.

— Еще одно подозрение: это может быть опухоль поджелудочной железы — инсулома. А это весьма неприятно.

— Пока что все твои вести не из разряда веселых, — заметил я.

— Согласна, но, по крайней мере, мы узнаем, с чем имеем дело.

— Ты сказала об этом Синди и Чипу?

— Я сказала, что у Кэсси низкое содержание сахара и, вероятно, она не страдает классической эпилепсией. А в остальном я не считаю нужным вдаваться в подробности, пока мы все еще пытаемся установить диагноз.

— Как они отреагировали?

— Оба были какими-то пассивными — измучились. Будто им было все равно, принимать ли еще один удар. Прошлой ночью оба почти не спали. Чип отсюда поехал сразу на работу, а Синди свалилась на диван.

— А как Кэсси?

— Все еще вялая. Мы стараемся стабилизировать у нее содержание сахара. Вскоре она будет чувствовать себя нормально.

— Какие процедуры ей предстоят?

— Опять анализы крови, томография пищеварительных органов. Возможно, со временем возникнет необходимость хирургического вмешательства — чтобы иметь возможность непосредственно осмотреть поджелудочную железу. Но это еще нескоро. А сейчас я должна вернуться к Торгесону. Он просматривает историю болезни Кэсси у меня в кабинете. Оказался приятным типом, весьма простым.

— А он просматривает и историю болезни Чэда?

— Я просила принести, но ее не могут найти.

— Знаю. Я ее тоже искал — чтобы познакомиться с предысторией. Ее взял некто Д. Кент Херберт — он работал на Эшмора.

— Херберт? — переспросила Стеф. — Никогда о нем не слышала. Зачем Эшмору понадобилась эта карта сейчас, если раньше он не проявил к ней абсолютно никакого интереса?

— Хороший вопрос.

— Я подам запрос по этому поводу. А тем временем давай сосредоточим внимание на обмене веществ мисс Кэсси.

Мы направились к лестнице.

— Может ли гипогликемия послужить причиной других заболеваний — дыхательных проблем, кровавых поносов? — спросил я.

— Непосредственно — нет, но все проблемы могли быть симптомами общего инфекционного процесса или какого-нибудь редкого синдрома. Все время появляются какие-то открытия, и каждый раз, когда открывают новый фермент, мы сталкиваемся с пациентом, у которого его недостает. Или это мог быть нетипичный случай чего-нибудь, на что мы делали анализы, но что не проявилось в крови девочки по причине, известной одному Богу.

Она говорила быстро и оживленно, довольная тем, что ей приходится иметь дело со знакомыми врагами.

— Ты все еще хочешь, чтобы я принимал участие в наблюдении? — поинтересовался я.

— Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— У меня такое впечатление, что ты забыла о синдроме Мюнхгаузена и теперь считаешь, что болезни Кэсси настоящие.

— Да, хорошо, если бы они были настоящими. И поддающимися лечению. Но даже если бы это было так, скорее всего, мы бы имели дело с хронической формой. И поэтому мне бы очень пригодилась твоя поддержка, если ты не возражаешь.

— Ни в коем случае.

— Большое спасибо.

Мы направились вниз. На следующем этаже я спросил:

— А могла ли Синди — или кто-нибудь еще — вызвать гипогликемию искусственно?

— Конечно, если посреди ночи она впрыснула бы Кэсси инсулин. Я сразу же подумала о такой возможности. Но это потребовало бы значительного опыта в выборе времени и дозы.

— Хорошей практики в умении делать инъекции?

— Использование Кэсси в качестве подушечки для булавок. Теоретически я могу это допустить. Синди проводит много времени с Кэсси. Но, учитывая реакцию девочки на шприцы, не устраивала бы она каждый раз при виде матери истерики, если та имеет обыкновение колоть ее? Но пока что, мне кажется, единственный человек, кого Кэсси не выносит, это я... Во всяком случае, во время осмотра я не заметила никаких следов уколов.

— Среди других следов от уколов были бы они заметны?

— Не очевидны, но я очень внимательно провожу осмотр, Алекс. Дети осматриваются весьма тщательно.

— А можно ввести инсулин в организм другим путем? Стефани отрицательно покачала головой, мы продолжали спускаться вниз.

— Конечно, есть оральные гипогликемические лекарства, но их метаболиты[24] были бы видны при токсикологических анализах.

Вспомнив об увольнении Синди из армии по причине слабого здоровья, я спросил:

— А есть в семье больные диабетом?

— Кто-то, кто делится с Кэсси инсулином? — Стефани покачала головой. — В самом начале, при исследовании обмена, веществ у Кэсси, мы проверили обоих — и Чипа, и Синди. Все в норме.

— Что ж, хорошо, — проговорил я, — просто повезло, что удалось это обнаружить.

Стефани остановилась и поцеловала меня в щеку.

— Я ценю твои замечания, Алекс. Я так рада, что имею дело с биохимией, иначе рискую потерять из виду другие возможности.

Вернувшись на цокольный этаж, я поинтересовался у охранника, где находится отдел кадров. Он осмотрел меня с головы до ног и ответил, что прямо здесь, на этом этаже.

Оказалось, нужный мне отдел располагался там же, где и раньше. Две женщины сидели за пишущими машинками, третья раскладывала бумаги по папкам. Она и подошла ко мне. Соломенного цвета волосы, остренькое личико, лет под шестьдесят. Под карточкой-пропуском висел круглый, показавшийся мне самодельным, значок, на котором была прикреплена фотография большой лохматой овчарки. Я объяснил, что хочу послать открытку с выражением сочувствия вдове доктора Лоренса Эшмора, и попросил его домашний адрес.

— О да, это ужасно, не правда ли? Что происходит с этим заведением?! — сказала она прокуренным голосом и пролистала папку размером с небольшой городской телефонный справочник. — Вот, пожалуйста, доктор. Норт-Виттиер-драйв в Беверли-Хиллз. — Она назвала улицу в 900-м квартале.

Северная сторона Беверли-Хиллз — район лучших земельных участков, 900-й квартал расположен прямо над бульваром Сансет. Лучший из лучших. Ясно, что Эшмор жил на средства намного большие, чем субсидии на научную работу.

Служащая вздохнула:

— Бедняга. Это говорит о том, что безопасность купить нельзя.

— Да, согласен.

— Хотя как сказать...

Мы обменялись понимающими улыбками.

— Милая собачка, — заметил я, указывая на значок.

Женщина расцвела:

— Это моя драгоценность — мой чемпион. Я развожу староанглийскую породу за их характер и работоспособность.

— Это, наверное, интересно.

— Больше чем интересно. Животные отдают нам все, ничего не ожидая в ответ. Мы могли бы кое-чему поучиться у них.

Я кивнул.

— Еще один вопрос. С доктором Эшмором работал некто Д. Кент Херберт. Медицинский персонал хотел бы сообщить ему о благотворительном фонде, установленном клиникой в честь доктора Эшмора, но его не могут разыскать. Мне дали поручение связаться с ним, но я не уверен даже, продолжает ли он работать у нас, поэтому, если у вас есть его адрес, я был бы вам весьма благодарен.

— Херберт. Гм. Значит, вы полагаете, он ушел из клиники?

— Не знаю. Мне кажется, в январе и феврале его фамилия еще была в списках на зарплату, если это вам поможет.

— Возможно. Херберт... Надо посмотреть.

Подойдя к своему столу, женщина сняла с полки другую толстую папку.

— Херберт, Херберт, Херберт... Ну вот, здесь есть парочка Хербертов, но, кажется, оба они вам не подойдут. Роланд Херберт из пищеблока и Дон Херберт из токсикологии.

— Скорее всего, это Дон. Доктор Эшмор специализировался именно в токсикологии.

Служащая поморщилась:

— Дон — это женское имя. Мне казалось, вы разыскивали мужчину.

Я беспомощно пожал плечами:

— Вероятно, какая-то путаница. Врач, сообщивший мне это имя, не знал лично Херберта, поэтому мы оба решили, что это мужчина. Прошу извинения за мужской шовинизм.

— О, не беспокойтесь из-за такой ерунды, — воскликнула служащая. — Я в эти дела не ввязываюсь.

— А есть ли у этой Дон средний инициал К?

Она посмотрела в документы:

— Да, есть.

— Ну, тогда это она. Меня просили разыскать Д. Кент Херберт. А какая у нее должность?

— Хм, пять тридцать три А — сейчас посмотрю... — Она пролистала страницы еще одной книги. — Похоже, она была ассистентом по научной работе. Первая степень.

— Она случайно не перешла в другое отделение?

Посмотрев еще в одной папке, женщина ответила:

— Нет. Похоже, она уволилась.

— Гм... А у вас есть ее адрес?

— Нет, ничего. Мы выбрасываем личные дела через тридцать дней с момента ухода — у нас серьезная проблема с помещениями.

— Когда именно она уволилась?

— Это я могу вам сказать. — Она перелистнула несколько страниц и указала на непонятную для меня кодированную запись. — Вот здесь. Вы правы — в феврале она еще работала. Но это был ее последний месяц здесь — она предупредила об уходе пятнадцатого, и официально вычеркнута из списка на зарплату двадцать восьмого.

— Пятнадцатого, — повторил я. На следующий день после того, как она взяла историю болезни Чэда Джонса.

— Да. Посмотрите: два тире пятнадцать.

Я покрутился в отделе кадров еще несколько минут, слушая рассказ о ее собаках. Но думал я о двуногих созданиях.

В 3.45 пополудни я покинул автостоянку. В нескольких футах от выезда полицейский на мотоцикле выписывал какой-то медсестре квитанцию на штраф за нарушение правил перехода улицы. Медсестра казалась разъяренной; лицо полицейского напоминало пустой бланк.

Движение на бульваре Сансет было блокировано из-за столкновения четырех автомашин, суматохи, устроенной любителями поглазеть на происшествие, и сонливости дорожных полицейских. Я потратил час, чтобы добраться до безжизненного зеленого островка — той части бульвара, которая принадлежала Беверли-Хиллз. На небольших, поросших бермудской травой холмах громоздились покрытые черепицей особняки, настоящие монументы в честь своих хозяев, украшенные неприступными воротами, теннисными кортами под навесами и неотъемлемой армией немецких автомашин.

Я проехал мимо поросшего сорняками участка размером со стадион, на котором когда-то стоял особняк Ардена. Сорняки уже превратились в сено, все деревья погибли. Дворец в средиземноморском стиле недолго служил игрушкой двадцатилетнему арабскому шейху — его превратили в факел неизвестные личности, чьи эстетические чувства были оскорблены зеленой краской тошнотного оттенка и идиотскими статуями с черными пятнами на лобке, или просто испытывающие ненависть к иностранцам. Какова бы ни была причина поджога, много лет ходили слухи, что участок будет разделен и вновь застроен. Но резкое падение спроса на рынке недвижимости притушило этот оптимизм.

Через несколько кварталов показался отель «Беверли-Хиллз», окруженный вереницей белых лимузинов. Кто-то празднует свадьбу или продвигает новый фильм.

Добравшись до Виттиер-драйв, я решил проехать чуть дальше. Но, когда название улицы дошло до моего сознания, я обнаружил, что неизвестно зачем повернул направо и теперь еду по улице, обсаженной палисандром.

Дом Лоренса Эшмора находился в конце квартала — сооружение из известняка в три этажа в стиле короля Георга. Он располагался на двойном участке шириной, по крайней мере, двести футов. Здание казалось несколько тяжеловатым, но содержалось в безукоризненном состоянии. Вымощенная кирпичом круглая подъездная дорога прорезала превосходный ровный газон. Планировка участка была скромной, но приятной, предпочтение отдавалось азалиям, камелиям и гавайским папоротниковым деревьям — стиль короля Георга сменялся тропическим. Плакучее оливковое дерево давало тень половине газона. Другая половина была отдана солнцу.

С левой стороны от дома находился порт-кошер[25], способный вместить одну из тех процессий, которые я видел только что у отеля. По ту сторону деревянных ворот виднелись верхушки деревьев и пылающие красные облака буганвилеи.

Высший класс. Даже учитывая спад на рынке недвижимости, стоит не меньше четырех миллионов.

На подъездной дороге стоял только один автомобиль. Белый «олдсмобил-катласс», модель пяти— или шестилетней давности. На сотню ярдов в обе стороны — ни души. Никого одетого в траур, ни букета на крыльце. Окна закрыты ставнями, никаких следов чьего-либо присутствия. На прекрасном подстриженном газоне пристроено рекламное объявление охранной фирмы.

Я проехал чуть дальше, повернул в обратном направлении, вновь миновал особняк и направился домой.

Обычные вызовы, записанные на коммутаторе; из Форт-Джексона — ничего. Но я все-таки позвонил на базу и вызвал капитана Катца. Он ответил быстро.

Я напомнил ему, кто я такой, и выразил надежду, что не мешаю ему обедать.

— Нет, все нормально, — ответил он. — Я собирался позвонить вам. Думаю, я нашел то, что вам нужно.

— Чудесно.

— Одну секундочку — а, вот оно. По поводу эпидемий гриппа и пневмонии за последние десять лет, правильно?

— Совершенно верно.

— Ну так вот, насколько я могу судить, у нас была только одна эпидемия гриппа восточного происхождения — еще в семьдесят третьем году. Но это раньше интересующего вас периода.

— И с тех пор больше ничего?

— Не похоже. И никакой пневмонии за этот период. То есть я хочу сказать, что отдельные случаи гриппа, конечно, имели место, но ничего, что можно было бы назвать эпидемией. А мы очень тщательно ведем учет подобных заболеваний. Единственное, из-за чего нам приходится беспокоиться, — это бактериальный менингит. Вы понимаете, как это может быть опасно в сравнительно замкнутых коллективах.

— Конечно, — согласился я. — А были эпидемии менингита?

— Несколько раз. Самая последняя — два года назад. Перед этим в восемьдесят третьем, затем в семьдесят восьмом и семьдесят пятом — если задуматься, выглядит почти циклично. Может, даже стоит это проверить, посмотреть, не откроет ли кто-нибудь закономерность.

— Насколько серьезны были вспышки?

— Единственная, которую я наблюдал лично, случилась два года назад. Довольно серьезная — были даже смертельные случаи.

— А каковы последствия — осложнения на мозг, припадки?

— Весьма вероятны. У меня под рукой нет данных, но я могу их разыскать. Вы подумываете об изменении темы ваших исследований?

— Еще не совсем, — ответил я. — Просто любопытно.

— Ну что ж, — проговорил он. — Любопытство — вещь хорошая. Иногда. Особенно у вас там, на гражданке.

У Стефани появились конкретные данные. Теперь они появились и у меня.

Синди солгала по поводу увольнения из армии.

Может быть, Лоренс Эшмор тоже раскопал кое-какие сведения. Увидел имя Кэсси в списке поступающих и выписывающихся и заинтересовался.

Что же еще заставило его вновь просмотреть историю болезни Чэда Джонса?

Он никогда не сможет сказать мне об этом, но, возможно, это в состоянии будет сделать его ассистент.

Я позвонил в справочные бюро 213, 310 и 818, интересуясь, нет ли в их списках Дон Кент Херберт. Безрезультатно. Расширил свои поиски до 805, 714 и 619. То же самое. Тогда я позвонил Майло в Центр Паркера.

— Слышал о вчерашнем убийстве в вашей больнице, — начал он.

— Я был в клинике, когда это случилось. — И я рассказал ему о событиях в вестибюле и о допросе. И о чувстве, что за мной следили, когда я выходил с автостоянки.

— Будь осторожен, приятель. Я получил твое послание о муже Боттомли, но у нас не зафиксированы вызовы по этому адресу по поводу домашних скандалов. И в Национальном центре информации о преступности нет никого, кого бы можно было назвать ее мужем. Но с ней живет другой человек, который действительно доставляет неприятности. Реджинальд Дуглас Боттомли, семидесятого года рождения. Судя по дате — или ее сын, или приблудный племянник.

— Что он натворил?

— Много чего. Список довольно длинный — хватит застелить постель Абдул-Джаббару[26]. Целая папка нарушений в несовершеннолетнем возрасте, затем наркотики, вождение автомобиля в нетрезвом состоянии, кражи в магазинах, мелкое воровство, кражи со взломом, грабежи, нападения. Куча арестов, несколько раз осужден, небольшие сроки тюремного заключения, главным образом в окружной тюрьме. Я заказал телефонный разговор с детективом в отделении Футхилл — выяснить, что ему известно. Но какая связь между домашними делами Боттомли и малышкой?

— Не знаю. Просто отыскиваю стрессовые факторы, которые могут заставить ее проявить себя. Возможно, потому, что она действует мне на нервы. Конечно, если предположить, что Реджи вырос таким плохим мальчиком из-за того, что Вики жестоко обращалась с ним, это даст нам пищу для размышлений. А пока у меня есть то, что имеет прямое отношение к делу. Синди Джонс лгала, когда говорила об увольнении из армии. Я только что разговаривал с Форт-Джексоном — в восемьдесят третьем году там не было никакой эпидемии пневмонии.

— Да?

— Она могла болеть пневмонией, но не во время эпидемии. А она подчеркивала, что заболевание было эпидемического характера.

— Мне кажется, смешно лгать по такому поводу.

— Игры Мюнхгаузенов, — ответил я. — Или, может быть, она что-то прикрывала этим. Помнишь, я говорил тебе, что разговор об увольнении был для нее очень болезненным — она покраснела и затеребила косу. Офицер медслужбы базы сказал, что в восемьдесят третьем действительно вспыхнула эпидемия — как раз приблизительно в то время, когда там находилась Синди. Но это был бактериальный менингит. Он может привести к припадкам. Это дает нам связь с другой системой, в которой у Кэсси были проблемы. В общем, сегодня ночью с девочкой случился эпилептический припадок. В больнице.

— Это впервые?

— Ага. Впервые, когда его видел кто-то, кроме Синди.

— Кто еще?

— Боттомли и секретарь отделения. И что интересно, только вчера Синди говорила мне: так получается, что Кэсси всегда заболевает дома и сразу же выздоравливает в больнице. Поэтому люди, возможно, начинают считать Синди сумасшедшей. И вот пожалуйста: через несколько часов после этого разговора, в присутствии очевидцев и с подтверждением химических анализов. Лабораторные исследования выявили гипогликемию, и теперь Стефани убеждена, что Кэсси больна по-настоящему. Но, Майло, и гипогликемия может быть вызвана искусственно при помощи чего угодно, что изменяет содержание сахара в крови, например при помощи инъекции инсулина. Я напомнил об этом Стефани, но не уверен, что теперь она прислушается. Она воспряла духом, отыскивая редкую болезнь в системе обмена веществ.

— Довольно резкий поворот, — проговорил Майло.

— Не могу сказать, что осуждаю ее. Столько месяцев она пыталась справиться с болезнью, но ничего не добилась. И к тому же она хочет заниматься медицинской практикой, а не играть в психологические изыски.

— Но ты, с другой стороны...

— А у меня злобный ум — слишком долго крутился рядом с тобой.

— Да-а, — проворчал он. — Ну что ж, мне понятны твои предположения насчет менингита, если мамаша болела именно им. Припадки у всех — и у матери, и у дочери. Но ты не знаешь наверняка, так ли это. И если она что-то скрывает, то почему она вообще упомянула об увольнении из армии? Зачем вообще говорить о том, что она была в армии?

— Почему моя исповедующаяся сочинила эту историю? Если она страдает синдромом Мюнхгаузена, она и дальше будет дразнить меня полуправдами. Было бы в самом деле полезно получить ее увольнительные бумаги, Майло. Узнай точно, что произошло с ней в Южной Каролине.

— Могу попытаться, но нужно время.

— И еще кое-что. Сегодня я пошел посмотреть медицинскую карту Чэда Джонса, но она пропала. Была взята в феврале ассистентом Эшмора и до сих пор не возвращена.

— Эшмора? Того, что был убит?

— Того самого. Он был токсикологом. Стефани полгода назад просила его просмотреть историю болезни Чэда, как раз когда у нее появились подозрения по поводу Кэсси. Он сделал это, но очень неохотно — занимался только научными исследованиями и не принимал пациентов. Тогда он заявил, что не нашел ничего подозрительного. Так почему же он вновь взял историю болезни Чэда? Уж не открыл ли что-нибудь новое о Кэсси?

— Прежде всего: если он не работал с пациентами, то как мог узнать что-либо о Кэсси?

— Мог увидеть ее имя в списках поступления или выписки из больницы. Такие списки выходят ежедневно, и каждый из врачей получает их. Имя девочки появляется в них раз за разом, и это, возможно, вызывает любопытство Эшмора, так что он решает вновь просмотреть документы о смерти ее брата. Ассистент — женщина по имени Дон Херберт. Я пытался разыскать ее, но она уволилась на другой день после того, как взяла историю болезни, — ничего себе, нашла время. А теперь Эшмор погиб. Мне не хочется показаться помешанным на заговорах, но все это выглядит странно, согласен? Херберт могла бы разъяснить, в чем дело, но от Санта-Барбары до Сан-Диего ни в одной адресной книге нет ни ее адреса, ни номера телефона.