Алекс Делавэр (№7) - Дьявольский вальс

— Зачем синдикату выкупать ее, а потом закрывать?

— Причины могут быть разные. Возможно, они обнаружили, что покупка была ошибкой, и пытались поскорее сократить потери. Или им нужна была собственность фирмы, а не она сама.

— Какая собственность?

— Диагностическое оборудование, инвестиции, пенсионный фонд. Другая группа, о которой ты спрашивал, «БИО-ДАТ», вначале была в подчинении Всеобщей медицинской службы. Отделение по анализу информации. Кстати, прежде чем они выкупили эту фирму, она была продана другому концерну — «Нортен холдингз», Миссула, штат Монтана, и тем самым была сохранена.

— Компания открытого типа?

— Частная.

— А другие компании, в которых работал Пламб? Тебе они знакомы?

— Нет.

— Среди них есть компании открытого типа?

— Секундочку, сейчас скажу... У меня тут старый компьютер. Подожди, пока я получу обзорный лист. Ты хочешь знать о всех компаниях, начиная с бухгалтерской — «Смотер», и так далее?

— Если у тебя есть время.

— У меня больше времени, чем я привык иметь. Подожди секундочку.

Я ждал, слушая стук клавиш.

— Ну вот, — наконец произнес Лу. — Развернем список и поищем... начинаем.

Щелчок.

— В Нью-Йорке — ничего.

Щелчок.

— Ни одно из них не числится в списках американской фондовой биржи. Давай посмотрим, как обстоят дела с системой автоматизированной котировки ценных бумаг Национальной ассоциации дилеров...

Щелчки.

— Не числится, Алекс. Сейчас проверю списки частных владений.

Щелчок.

— Мне это не нравится, Алекс. — В его голосе послышалось раздражение.

— Хочешь сказать, что ни одна компания не работает?

— Похоже на то.

— Тебе это кажется странным?

— Ну, в общем-то, предприятия разоряются или закрываются довольно часто, но этот Пламб похож на поцелуй смерти.

— Чак Джонс нанял его администратором больницы, Лу. Не хочешь ли пересмотреть свое мнение по поводу намерений твоего старого знакомого?

— Считаешь его Разрушителем, а?

— Что случилось с другими компаниями, с которыми был связан Пламб?

— Это будет трудно разузнать. Все они небольшие, а если еще и частные, то едва ли происходило какое-либо деление фондов, а в деловой прессе если и промелькнуло сообщение, то совсем неприметное.

— А как насчет местной прессы?

— Если город существовал ради этой компании и множество людей оказались выброшенными на улицу, то может быть. Но попробуй отыщи этот город.

— Хорошо, спасибо.

— Это действительно так важно, Алекс?

— Не знаю.

— Мне было бы намного легче разыскать следы, если бы я знал суть дела, — сказал Лу. — Позволь мне поиграть в Тарзана и немножко полазить.

* * *

После того как Лу повесил трубку, я вызвал справочное бюро штата Вирджиния и получил номер телефона института химических исследований Ферриса Диксона. Ответил приятный женский голос:

— «Феррис Диксон», добрый день, чем могу вам помочь?

— Это доктор Швейцер из Западной педиатрической больницы в Лос-Анджелесе. Я коллега доктора Эшмора.

— Подождите одну секунду.

Длительная пауза. Музыка. Голливудский струнный оркестр играет «С каждым твоим вздохом» Полиса.

Голос послышался снова:

— Да, доктор Швейцер, чем я могу вам помочь?

— Ваш институт субсидирует научную работу доктора Эшмора.

— Да?

— Меня просто интересует вопрос: известно ли вам, что его больше нет в живых?

— О, как ужасно, — проговорила женщина, но ее голос не казался удивленным. — Но я боюсь, что человек, который мог бы помочь вам, отсутствует.

Я не просил помощи, но не оставил эту фразу без внимания.

— Кто бы это мог быть?

— Я не совсем уверена, доктор. Мне придется выяснить это.

— Пожалуйста, если вас не затруднит.

— Конечно, но потребуется некоторое время. Почему бы вам не сообщить мне свой номер, я бы перезвонила вам.

— Меня не бывает на месте. Может, лучше я вновь позвоню вам?

— Конечно, доктор. Всего хорошего...

— Простите, — продолжал я. — Раз уж мы разговариваем, не могли бы вы сообщить мне некоторые данные о вашем институте? Я интересуюсь ради собственной работы.

— Что бы вы хотели знать, доктор Швейцер?

— Какого рода исследования вы предпочитаете субсидировать?

— Это технический вопрос, сэр, — сказала она. — Боюсь, что в этом я тоже не смогу вам помочь.

— А вы могли бы выслать мне какую-нибудь брошюру? Список предыдущих работ, которые вы субсидировали?

— Боюсь, что нет. Наше агентство довольно молодое.

— Серьезно? Сколько ему лет?

— Одну минутку, пожалуйста.

Еще одна длинная пауза. Опять музыка. Затем женщина заговорила вновь:

— Простите, что так долго отсутствовала, доктор, и боюсь, что не могу больше продолжать разговор — у меня есть еще несколько вызовов. Почему бы вам не перезвонить и не задать все интересующие вас вопросы человеку, компетентному в них? Я уверена, он сможет помочь вам.

— Компетентному, вы говорите?

— Именно, — внезапно бодро подтвердила она. — Всего доброго, доктор.

Отбой.

Я позвонил еще раз. Линия была занята. Я попросил оператора сделать срочное включение, прервав тот разговор, и ждал ответа.

— Сожалею, сэр, линия неисправна.

Я сидел и все еще слышал приятный голос.

Очень гладко... Отлично отрепетировано.

Однако одно произнесенное ею слово всплыло у меняв памяти: «Наше агентство довольно молодое».

Странный способ рекомендации частного предприятия.

Вирджиния... все, что там происходит, зависит от решения правительства.

Я вновь попробовал вызвать номер института Ферриса Диксона. На том конце провода трубка все еще снята. Я проверил свои записи относительно других работ, которые субсидировал этот институт.

Зимберг, Уолтер Уильям. Университет в Балтиморе, Мэриленд.

Что-то связанное со статистикой в научном исследовании.

Медицинская школа? Математический факультет? Общественного здравоохранения?

Я нашел телефонный номер университета и позвонил. Никаких Зимбергов на медицинском факультете не числилось. То же самое на математическом.

В отделении общественного здравоохранения ответил мужской голос.

— Профессора Зимберга, пожалуйста.

— Зимберга? Здесь таких нет.

— Простите, — сказал я, — я получил неправильные данные. Нет ли у вас под рукой списка состава университета?

— Одну минутку... Я нашел профессора Уолтера Зимберга, но он на отделении экономики.

— Не могли бы вы соединить меня с его кабинетом? Будьте так любезны.

Щелчок. Женский голос:

— Отделение экономики.

— Будьте добры, профессора Зимберга.

— Подождите, пожалуйста.

Щелчок. Еще один женский голос:

— Кабинет профессора Зимберга.

— Будьте добры, профессора Зимберга.

— Его нет в городе, сэр.

Я высказал догадку:

— Он в Вашингтоне?

— Гм... Простите, а кто вы?

— Профессор Швейцер, старый коллега. А Уол... профессор Зимберг сейчас на съезде?

— На каком именно съезде, сэр?

— Национальной ассоциации биостатистиков — в столичном отеле «Хилтон»? Я слышал, он собирается предоставить некоторые новые данные нетрадиционной статистики. Из работы, которую субсидирует институт Ферриса Диксона.

— Я... Профессор вскоре должен позвонить, сэр. Почему бы вам не оставить свой номер телефона, и я сообщу ему, чтобы он перезвонил вам.

— Спасибо за предложение. Но я и сам собираюсь прыгнуть в самолет. Поэтому-то и не смог попасть на съезд. А профессор перед отъездом написал реферат по своей работе? Что-нибудь, что я смог бы прочесть по возвращении?

— Вам лучше поговорить об этом с профессором.

— Когда вы его ожидаете обратно?

— В общем-то профессор находится в годичном отпуске. Научная работа.

— Вы не шутите? Не слышал об этом... Но он должен появиться, не так ли? Где он бывает?

— В разных местах, профессор...

— Швейцер.

— В разных местах, профессор Швейцер. Однако, как я уже сказала, он часто звонит. Почему бы вам не оставить ваш номер, и я попрошу его перезвонить вам.

Повторяет слово в слово то, что сказала пару минут назад.

Слово в слово то, что пять минут назад сказал другой приятный женский голос, доносившийся из благословенных кабинетов Института химических исследований Ферриса Диксона.

25

К чертовой матери Александера Грейама Белла[52].

Я поехал в священные аудитории, которые мог видеть и ощущать.

Вблизи административного здания один счетчик парковки оказался свободным. Я направился в регистрационную комнату и попросил служащую-индианку в сари персикового цвета разыскать дело Дон Кент Херберт.

— Сожалею, сэр, но мы не даем сведений личного характера.

Я посверкал удостоверением клинического факультета, выданным медицинской школой, расположенной на другом конце города.

— Никакого личного характера здесь нет, мне просто нужно знать, на какое отделение она поступила. Это имеет отношение к работе. Проверка образования.

Служащая посмотрела мое удостоверение, попросила меня повторить имя Херберт и пошла разыскивать дело.

Через минуту она вернулась.

— Я нашла ее — аспирантка школы здравоохранения. Но ее регистрация прекращена.

Я знал, что школа здравоохранения находилась в корпусе наук о здоровье, но никогда там не был. Я сунул еще несколько монет в счетчик и направился в южную часть кампуса, мимо факультета психологии, где я научился тренировать крыс и слушать третьим ухом, пересек квадратную площадь Науки и вошел в центр с западной стороны, недалеко от школы дантистов.

Длинный коридор, который вел к отделению общественного здравоохранения, оказался неподалеку от библиотеки, где я недавно изучал академическую карьеру Эшмора. По стенам тянулись ряды групповых снимков всех выпущенных медицинской школой классов. Новоявленные доктора выглядели совершенными детьми. Новички в белых халатах, толпящиеся в коридорах школы, немногим отличались от них. К тому времени, когда я добрался до общественного здравоохранения, шум и сутолока в коридорах поутихли. Из канцелярии выходила женщина, я придержал для нее дверь и вошел.

Еще одна стойка, еще одна регистраторша, работающая в тесноте. Эта служащая была очень молодой, чернокожей, с выпрямленными, окрашенными хной волосами и с казавшейся искренней улыбкой. Пушистый свитер зеленого, как лайм, цвета, на котором вышит розово-желтый попугай. Птица тоже улыбалась.

— Я доктор Делавэр из Западной педиатрической больницы. Одна из ваших аспиранток работала в нашей больнице, и мне хотелось бы знать, кто был ее руководителем на факультете.

— О, конечно. Ее имя, пожалуйста.

— Дон Херберт.

Никакой реакции.

— На каком она отделении?

— Общественного здравоохранения.

Улыбка стала еще шире.

— Это школа здравоохранения. У нас несколько отделений, каждое со своим факультетом.

Она взяла из стопки около моего локтя брошюру, открыла ее и указала на перечень.

ОТДЕЛЕНИЯ ШКОЛЫ

Биостатистика.

Науки о здоровье населения.

Науки о здоровье окружающей среды.

Прикладные науки об окружающей среде.

Эпидемиология.

Служба здоровья.

Вспомнив о работе, которую выполнял Эшмор, я сказал:

— Или биостатистика, или эпидемиология.

Служащая направилась к папкам и вынула одну из них — голубую, в которую были вложены листы бумаги.

На корешке было написано: «БИОСТАТ».

— Да, вот здесь. Она работает по программе на звание доктора философии в области биостатистики, ее руководитель доктор Янош.

— Где я могу найти доктора Янош?

— Этажом ниже, кабинет "Б" триста сорок пять. Хотите, я позвоню и выясню, на месте ли она?

— Пожалуйста.

Девушка подняла трубку и набрала номер.

— Доктор Янош? Здравствуйте. Это Мэрили. Здесь врач местной больницы, он желает поговорить с вами об одной из ваших студенток... Дон Херберт... Ой... конечно. — Она нахмурилась. — Повторите еще раз ваше Имя, сэр.

— Делавэр. Из Западной педиатрической.

Она повторила мои данные в трубку.

— Да, конечно, доктор Янош... Могу ли я посмотреть какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность, доктор Делавэр?

Опять я вынул пластиковую карту факультета.

— Да, он действительно тот, кем представился, доктор Янош. — Называет мое имя по буквам. — Хорошо доктор, я передам.

Повесив трубку, регистраторша сказала:

— У нее не так уж много времени, но сейчас она сможет принять вас. — Ее голос показался мне сердитым.

Когда я открывал дверь, служащая спросила:

— Ее убили?

— Боюсь, что так.

— Это ужасно.

* * *

Почти сразу же за дверью канцелярии, следом за погруженным в темноту лекционным залом, находился лифт. Я спустился на нем этажом ниже. Миновав несколько дверей слева от лифта, я нашел кабинет Б-345.

Закрыт на замок. Табличка гласила: «ЭЛИС ЯНОШ, магистр здравоохранения, доктор философии».

Я постучался. Тишина. Уже собрался было постучать вновь, но услышал голос:

— Одну минуту.

Пощелкиванье каблуков. Дверь открылась. Женщина лет пятидесяти приветствовала меня:

— Доктор Делавэр.

Я протянул руку. Она быстро пожала ее и отпустила. Маленькая пухлая блондинка со взбитой прической, умело наложенной косметикой, в хорошо сидящем на ней красном с белой отделкой платье. Красные туфли соответствовали цвету лака на ногтях. Золотые украшения. Ее личико было маленьким и миловидным, как у бурундучка; в молодости она, наверное, считалась самой привлекательной девочкой в школе.

— Входите, пожалуйста.

Европейский акцент. Интеллектуальная сестра Габор[53].

Я вошел в кабинет. Она оставила дверь открытой и последовала за мной. Необыкновенно аккуратная комната была обставлена минимальным количеством мебели, надушена и увешана художественными плакатами в хромированных рамах. Миро, Алберс и Стелла, запечатленный на фото вернисаж Гвасмея — Зигеля в Бостонском музее.

Открытая коробка шоколадных трюфелей стояла на круглом столе со стеклянной поверхностью. Подле нее лежала веточка мяты. На подставке, стоящей перпендикулярно письменному столу, находились компьютер и принтер, накрытые чехлами с застегнутой молнией. На принтере лежала красная кожаная модельная сумочка. Металлический письменный стол, стандартная университетская мебель, которую хозяйка кабинета постаралась сделать более нарядной при помощи расстеленной по диагонали кружевной дорожки, цветной промокательной бумаги и семейных фотографий. Большая семья. Похожий на Альберта Эйнштейна муж и пять красивых детей школьного возраста.

Женщина заняла место поблизости от шоколада и скрестила ноги в лодыжках. Я сел лицом к ней. Ее икры были крепкими, как у балерины.

— Вы терапевт?

— Психолог.

— И какое отношение вы имеете к мисс Херберт?

— Я консультирую в клинике одного пациента. Дон взяла медицинскую историю болезни единокровного брата этого пациента и не вернула ее. Я подумал, не могла ли она оставить ее здесь.

— Фамилия пациента?

Я замялся, но женщина заявила:

— Я не смогу помочь вам, если не буду знать, что следует искать.

— Джонс.

— Чарльз Лайман Джонс-четвертый?

Я удивился:

— Она у вас?

— Нет. Но вы уже второй, кто приходит по этому делу. Стоит ли вопрос о генетической проблеме? Почему это так важно? Типичность единокровных тканей или что-то в этом роде?

— Это сложный случай.

Она поменяла позицию ног.

— Первый посетитель тоже не дал мне удовлетворительного объяснения.

— Кто это был?

Она внимательно взглянула на меня и откинулась на стуле.

— Простите, доктор, но мне бы хотелось взглянуть на ваше удостоверение личности, которое вы только что показали Мэрили там, наверху.

В третий раз за последние полчаса я продемонстрировал свое факультетское удостоверение, прибавив к нему новенький больничный пропуск с цветной фотографией.

Надев очки в золотой оправе, она внимательно рассмотрела и то и другое. Больничный пропуск заинтересовал ее намного больше.

— Тот человек тоже имел одно из этих удостоверений. Он сказал, что возглавляет службу безопасности больницы.

— Хененгард?

Она кивнула:

— Кажется, вы дублируете друг друга.

— Когда он был здесь?

— В прошлый четверг. Западная педиатрическая больница оказывает персональные услуги такого рода всем своим пациентам?

— Как я уже сказал, это сложный случай.

Она улыбнулась:

— В каком смысле — медицинском или социально-культурном?

— Прошу прощения, — извинился я, — но я не могу обсуждать подробности.

— Психотерапевтическая этика?

Я согласно кивнул.

— Ну что ж. Безусловно, я понимаю вас, доктор Делавэр. Мистер Хененгард использовал другие слова, чтобы сохранить свои секреты. Он сказал, что это «сведения, не подлежащие разглашению». Мне показалось, это смахивает на что-то из сферы «плаща и кинжала», я так ему и сказала. Он не почувствовал иронии. Вообще-то довольно мрачный субъект.

— Вы отдали ему историю болезни?

— Нет, потому что ее у меня нет, доктор. Дон не оставляла здесь никаких медицинских карт. Сожалею, что ввела вас в заблуждение, но те волнения, которые в последнее время возникли из-за Дон, вынудили меня быть осторожной. И, конечно, ее убийство. Когда сюда прибыла полиция со всеми своими вопросами, я лично просмотрела содержимое ее аспирантского шкафчика. Я нашла там только учебники и компьютерные диски с материалами по ее диссертации.

— Вы вводили диски в компьютер?

— Относится ли этот вопрос к вашему сложному случаю болезни?

— Весьма возможно.

— Весьма возможно, — повторила она. — Что ж, по крайней мере, вы не пытаетесь оказать давление, как это делал мистер Хененгард. Он пытался заставить меня отдать их ему. — Сняв очки, она встала, возвратила мои удостоверения, закрыла дверь. Вернувшись на свой стул, продолжила: — Дон была замешана в каком-то неблаговидном деле?

— Может быть.

— Мистер Хененгард был намного откровенней, чем вы, доктор. Он прямо высказался по этому вопросу, сказав, что Дон украла историю болезни. Весьма повелительным тоном заявил, что мой долг постараться, чтобы она была возвращена. Мне пришлось попросить его удалиться.

— Его нельзя назвать Мистером Обаяние.

— Это очень слабо сказано, его обращение — чистейший КГБ. По-моему, он больше похож на полицейского, чем настоящие полицейские, которые расследовали дело Дон. Они были не так уж настойчивы: несколько формальных вопросов, и до свидания. Я ставлю им отметку три с минусом. Несколько недель спустя я позвонила, чтобы узнать, продвинулось ли расследование, — никто не захотел отвечать мне. Я оставила запрос, но мне даже не перезвонили.

— А что спрашивали о Дон полицейские?

— С кем она дружила, была ли она когда-либо связана с уголовниками, употребляла ли наркотики. К сожалению, я не могла ответить ни на один из них. Несмотря на то что она была моей студенткой в течение четырех лет. Я буквально ничего не знала о ней. Вы когда-нибудь работали в комиссиях по докторским диссертациям?

— Да, в нескольких.

— Тогда вы знаете. С некоторыми студентами вы знакомитесь довольно близко, другие проходят, не оставляя следа. Боюсь, что Дон была одна из них. Не потому, что у нее не хватало способностей. В математическом отношении у нее был чрезвычайно острый ум. Именно поэтому я и приняла ее, хотя у меня и были сомнения в отношении ее побуждений. Я всегда ищу женщин, которые не страшатся чисел, а у нее был истинный математический талант. Но мы так никогда и не... сблизились.

— А какие были проблемы с ее побуждениями?

— У нее их просто не было. Я всегда чувствовала, что она прибилась к аспирантуре потому, что это был путь наименьшего сопротивления. Она пробовала поступить в медицинскую школу, но ей отказали. Она продолжала пытаться поступить туда, даже когда уже училась здесь, — напрасные старания, потому что ее отметки — все, кроме математики, — были не слишком высокими, а баллы, полученные ею на вступительных экзаменах, оказались значительно ниже средних. Отметки по математике, однако, были такими высокими, что я решила принять ее. Я даже пошла на то, чтобы найти для нее фонд — стипендию для аспирантов. Но этой осенью мне пришлось отменить выплату. Тогда она нашла работу в вашей больнице.

— Это из-за плохого поведения?

— Из-за слабого продвижения в работе над диссертацией. Она окончила курс с приличными отметками, представила предложение по научной работе, которое выглядело обещающим, потом представила другое, бросила и его, и так далее. Наконец она выдвинула план, который ей самой, видимо, нравился. А потом просто застыла. Не сделала абсолютно ничего. Вы знаете, как это бывает — диссертанты или молниеносно проносятся, или томятся годами. Я смогла помочь многим томящимся, и пыталась оказать помощь Дон. Но она не принимала советов. Не появлялась на условленных встречах, выдумывала предлоги, все время твердила, что может справиться, просто ей нужно больше времени. Я никогда не чувствовала, что мои слова доходят до нее. Я уже подумывала об отчислении. А потом ее... — Она потерла кончиком пальца окрашенный в цвет крови ноготь. — Полагаю, все это теперь не имеет особого значения. Не хотите ли попробовать конфеты?

— Нет, спасибо.

Она взглянула на трюфели. Закрыла коробку.

— Рассматривайте эту небольшую тираду, как удлиненный ответ на ваш вопрос о ее дисках. Конечно, я ввела их в компьютер, но на них не оказалось ничего, что имело бы смысл. Ее работа над диссертацией не продвинулась ни на йоту. Когда появился мистер Хененгард, я даже не подумала о них. Убрала и забыла об их существовании. Я была ужасно расстроена смертью Дон. Довольно неприятное дело — осматривать ее шкафчик. Но мистер Хененгард так настаивал на том, чтобы я отдала ему диски, что сразу же после его ухода я просмотрела их на компьютере. Это было даже хуже, чем я думала. Я так старалась помочь ей, но все, что она сделала, это сформулировала свою заявку на работу и составила таблицу случайных чисел.

— Таблицу случайных чисел?

— Для случайного отбора образцов. Ведь вы знаете, как это делается?

Я кивнул:

— При помощи компьютера или другой техники генерируется набор случайных чисел, а затем этот набор используется для того, чтобы выбрать тему из общего банка. Если таблица дает числа пять, двадцать три, семь, нужно выбрать пятый, двадцать третий и седьмой номера из списка.

— Именно так. Таблица Дон была колоссальной — тысячи чисел. Страницы за страницами, генерированные на основном компьютере. Какое глупое использование компьютерного времени! Она даже отдаленно не приблизилась к тому, чтобы выбрать собственные образцы. Даже основная методология была выбрана неправильно.

— Какова была тема ее научной работы?

— Прогноз раковых заболеваний на основании географических данных. На формулировании темы ее работа и закончилась. При просмотре дисков у меня возникало чувство жалости. Даже то немногое, что она написала, было абсолютно неприемлемо. Неорганизованное, непоследовательное. И тогда я была вынуждена задуматься, не употребляла ли она наркотики.

— Вы замечали какие-нибудь другие признаки?

— Полагаю, что ее ненадежность могла бы считаться симптомом. И иногда она действительно казалась взвинченной, почти маниакальной. Пыталась доказать мне или себе, что в работе она успешно продвигается вперед. Но я знаю наверняка, что амфетамин Дон не употребляла. За последние четыре года она очень пополнела — по крайней мере, фунтов на сорок. А вообще-то, когда Дон только поступила к нам, она была довольно хорошенькой.

— Это мог быть кокаин, — предположил я.

— Да, полагаю, что так, но я видела, что то же самое случалось со студентами, которые не употребляли наркотиков. Напряжение в аспирантуре может кого угодно на время свести с ума.

— Что правда, то правда, — согласился я.

Она потерла ногти, бросила взгляд на семейные фотографии.

— Когда я узнала, что ее убили, это известие изменило мое восприятие Дон. До того момента я была абсолютно Взбешена ее поведением. Но, услышав о ее смерти и о том, в каком виде ее нашли... да, я просто почувствовала жалость к ней. Полиция сказала, что она была одета как какой-нибудь панк-рокер. Это заставило меня понять, что у Дон была другая жизнь, которую она скрывала от меня. Просто эта девушка была одной из тех, для кого мир идей никогда не представлялся чем-то существенным.

— Могло ли отсутствие побуждений быть вызвано независимым доходом?

— О нет, — покачала головой доктор Янош. — Дон была бедной. Когда я приняла ее, она просила меня найти для нее стипендию, сказала, что без нее не сможет поступить в аспирантуру.

Я подумал о беззаботном отношении к деньгам, которое Дон продемонстрировала, живя у Мертафов. Совершенно новый автомобиль, в котором она и умерла.

— А что вы знаете о ее семье?

— Кажется, я вспоминаю, что у нее была мать-алкоголичка. Но полицейские сказали, что не смогли найти никого, кто забрал бы тело. Мы здесь, в школе, собрали деньги, чтобы похоронить ее.

— Печально.

— Чрезвычайно.

— Откуда она родом?

— Откуда-то с Востока. Нет, она не была богатой, доктор Делавэр. Недостаток энергии был вызван чем-то другим.

— Как она отреагировала на лишение стипендии?

— Вообще никак не отреагировала. Я ожидала гнева, слез, чего угодно, надеялась, что это поможет разрядить обстановку и мы достигнем понимания. Но она даже не попыталась поговорить со мной. В конце концов я вызвала ее и спросила, на что она думает жить. Она рассказала мне о работе в вашей больнице. Изобразила это как что-то престижное — в общем-то вела себя довольно вызывающе. Хотя ваш мистер Хененгард сказал, что она мало чем отличалась от мойщицы бутылок.

В лаборатории Эшмора бутылок не было. Я промолчал.

Она посмотрела на часы, затем на свою сумочку. Какое-то мгновение я думал, что она собирается встать. Но вместо этого она придвинула свой стул поближе и пристально посмотрела на меня. Ее глаза были орехового цвета, горячие, неподвижные. Жар любопытства. Бурундук, разыскивающий склад желудей.

— Почему вы задаете все эти вопросы, доктор? Что вас интересует на самом деле?

— Я действительно не могу сообщить никаких подробностей из-за требований медицинской этики. Понимаю, это кажется несправедливым.

Доктор Янош немного помолчала и затем проговорила:

— Она была воровкой. Все те учебники, что я нашла в ее шкафчике, были украдены у других студентов. Я нашла и другие вещи. Свитер другой студентки. Золотую булавку — мою собственную. Поэтому меня не удивляет, что она была замешана в чем-то неблаговидном.

— Возможно, это так.

— Замешана в чем-то, что привело к убийству?

— Возможно.

— А какое это имеет отношение к Вам, доктор?

— На карту может быть поставлено благополучие моего пациента.

— Сестры Чарльза Джонса?

Я кивнул, удивляясь, что Хененгард рассказал так много.

— Подозревается какая-то форма жестокого обращения с ребенком? — спросила доктор Янош. — Дон что-то узнала и пыталась извлечь из этого выгоду?

Проглотив удивление, я ухитрился пожать плечами и приставить палец к губам.

Она улыбнулась:

— Я никакой не Шерлок Холмс, доктор Делавэр. Но визит мистера Хененгарда вызвал мое острое любопытство — все это давление, зачем оно? Я изучала системы здравоохранения слишком долго, чтобы поверить, будто кто-то будет предпринимать такие усилия ради обычного пациента. Поэтому я попросила мужа разузнать насчет мальчика Джонса. Мой муж хирург, специализируется на сосудах. Он пользуется некоторыми привилегиями в Западной педиатрической больнице, хотя не оперировал там в течение многих лет. Поэтому я знаю, кто такие Джонсы, и мне известна роль, которую играет их дед во всей неразберихе в больнице. Я также знаю, что мальчик умер от синдрома внезапной младенческой смерти и что второй ребенок все время болеет. Ходят разные слухи. Не нужно быть детективом для того, чтобы сложить вместе факты: первое — Дон украла историю болезни первого ребёнка и от студенческой бедности шагнула к весьма непринужденному обращению с деньгами, второе — два не зависящих друг от друга визита профессионалов, ищущих эту самую историю болезни.

— Все же я поражен.

— У вас с мистером Хененгардом разные цели?

— Мы не работаем вместе.

— На чьей вы стороне?

— На стороне маленькой девочки.

— Кто выплачивает вам гонорар?

— Официально — родители.

— Вы не находите здесь расхождения интересов?

— Если окажется так, как вы говорите, то я не подам счет.

Она изучала меня несколько мгновений.

— Я действительно верю, что вы можете так поступить. Теперь скажите мне вот что, доктор: подвергаюсь ли я какой-либо опасности, владея дисками?

— Сомневаюсь. Но не исключено, что да.

— Не очень успокаивает.

— Я не хочу обманывать вас.

— Я это знаю. Я пережила русские танки в Будапеште в 1956 году, и с тех пор мои инстинкты выживания хорошо развиты. Как вы предполагаете, в чем может заключаться важность этих дисков?

— Они могут содержать некоторые закодированные данные — данные, спрятанные в таблице случайных чисел.

— Должна сказать, что я тоже об этом думала. Не было никакой логической причины, чтобы Дон генерировала эту таблицу на такой ранней стадии исследования. Поэтому я скопировала ее, применила несколько базовых программ, но никакого алгоритма не получила. Вы умеете расшифровывать криптограммы?

— Ни в малейшей степени.

— Я тоже, хотя сегодня можно и не быть специалистом в этом деле — существует хорошая декодирующая программа. Тем не менее почему бы нам не попробовать прямо сейчас и не посмотреть, не дадут ли что-нибудь наши объединенные усилия? После этого я передам диски вам и наконец отделаюсь от них. Кроме того, я отправлю письмо Хененгарду и в полицию, а копию — моему декану, в этом письме я заявлю, что передала диски вам и не заинтересована в них.