Йерли всплеснул руками:
– Невероятно, неужели этот человек всерьез думает, что мы имеем дело с сицилийской мафией?!
– Большая удача, что он оказался рядом, – заметил Хоппер.
Йерли выпустил из трубки голубое облако и в задумчивости стал рассматривать дым.
– Слишком уж большая, если учесть, что на протяжении нескольких береговых миль вдруг нашелся некто имевший мужество схватиться с трио наемных убийц. Почти чудо или... – он выдержал паузу, – или предусмотренное присутствие. Ева скептически покачала головой:
– Если вы, Исмаил, думаете, что это было подстроено, лучше сразу забудьте.
– Может быть, он сам организовал покушение, чтобы напугать вас и заставить вернуться в Штаты?
– Я же своими глазами видела, как он убил этих троих. Поверьте мне, такое невозможно инсценировать.
– И, после того как он вас забросил в отель, вы о нем больше ничего не слышали? – с сомнением спросил Хоппер.
– В конторке у портье оказалась записка с просьбой поужинать с ним сегодня вечером.
– И вы по-прежнему думаете, что он всего лишь добрый прохожий самаритянин? – настаивал Йерли.
Ева не обратила на него внимания и посмотрела на Хоппера:
– Питт сказал мне, что он в Египте с археологическими изысканиями по линии Национального подводного и морского агентства. И у меня нет особых оснований не доверять ему.
Хоппер обратился к Йерли:
–Должно быть, это нетрудно проверить.
Йерли кивнул:
– Я позвоню приятелю, он морской биолог в НУМА.
– Но вопрос все равно остается: почему? – отсутствующе пробормотал Хоппер.
Йерли пожал плечами:
– Если Еву собирались убить тайно, тогда все это должно быть частью заговора с целью напугать нас и заставить отменить нашу миссию.
– Да, но ведь у нас пять отдельных групп из шести человек в каждой, которые должны быть направлены в южную часть пустыни. И они будут разбросаны в пяти государствах, от Судана до Мавритании. И мы ни к кому не напрашивались. Ведь это их правительства обратились в ООН за помощью в нахождении ответа на вопрос о странной болезни, охватившей их страны. Мы приглашенные гости, а не незваные враги.
Йерли пристально посмотрел на Хоппера:
– Ты забываешь, Фрэнк, что есть еще одно правительство, которому мы не нужны.
Хоппер с мрачным видом кивнул:
– Ты прав. Я забыл о президенте Мали Тагире. Он с большой неохотой позволил нам пересечь его границы.
– Скорее уж не он, а генерал Казим, – поправил коллегу Йерли. – Тагир всего лишь марионетка. Настоящая сила, стоящая в тени правительства Мали, – Затеб Казим.
– Но что он может иметь против безобидных биологов, пытающихся спасать людей? – спросила Ева.
Йерли поднял перед собой ладони:
– Мы можем никогда не узнать этого.
– Это может быть случайным совпадением, – успокаивающе сказал Хоппер, – что за прошедший год люди, особенно европейцы, регулярно исчезают в необитаемых пустынях Северного Мали.
– Как туристы из того сафари, о котором сообщили газеты? – вставила Ева.
– Да, их местонахождение и судьба остаются тайной, – спокойно ответил Йерли.
– Но я как-то не могу поверить, чтобы между этой трагедией и нападением на Еву существовала какая-то связь, – сказал Хоппер.
– Но если предположить, что в случае с Евой зачинщиком был генерал Казим, тогда причина в том, что его шпионы разнюхали, что она участник группы биологов, которые будут заниматься исследованиями в Мали. Зная это, он и приказал своим наемным убийцам произвести предупреждение, чтобы мы не совались в его верблюжий заповедник.
Ева засмеялась:
– С вашим богатым воображением, Исмаил, вы могли бы стать великим сценаристом в Голливуде.
Густые брови Йерли сомкнулись:
– Я думаю, мы должны поостеречься и оставить малийскую группу в Каире до тех пор, пока все это дело не будет полностью расследовано и прояснена.
– По-моему, ты переигрываешь, – не согласился Хоппер. – А ты, Ева, за что? Отменить миссию или продолжить?
– Я бы рискнула, – сказала Ева. – Но я не могу говорить за других членов группы.
Хоппер уставился в пол, покачивая головой:
– Тогда придется обращаться только к добровольцам. Я не могу отменить миссию в Мали, потому что там неизвестно, отчего умирают сотни, может быть, тысячи людей. Я сам возглавлю эту группу.
– Нет, Фрэнк! – резко сказала Ева. – А вдруг случится самое худшее? Вы слишком ценны, чтобы терять вас.
– К тому же мы обязаны сообщить об этом деле в полицию. Не стоит поступать опрометчиво, – настаивал Йерли.
– Будьте серьезнее, Исмаил, – нетерпеливо сказал Хоппер. – Если обратиться в полицию, они обязательно задержат нас здесь и сорвут всю миссию. И мы на месяц погрузимся в волокиту. Я вовсе не собираюсь попадать в когти африканской бюрократии.
– Мои связи позволят обрезать эти когти, – отмахнулся Йерли.
– Нет, – непреклонно сказал Хоппер. – Я хочу, чтобы все группы сели на наш чартерный самолет и отправились по своим местам согласно расписанию.
– Тогда мы отбываем завтра утром, – сказала Ева. Хоппер кивнул:
– Никаких задержек, никаких откладывании. Утром мы должны оказаться в дороге.
– Вы без нужды подвергаете свои жизни опасности, – пробормотал Йерли.
– Нет, я приму страховочные меры.
Йерли непонимающе посмотрел на Хоппера:
– Страховочные меры?
– Я имею в виду пресс-конференцию. Перед тем как выехать, я обзвоню всех зарубежных корреспондентов службы новостей в Каире и объясню наш план, делая особое ударение на Мали. И, разумеется, я уделю внимание возможной опасности. И тогда, в свете международного паблисити, окружающего наше присутствие в его стране, генерал Казим дважды подумает, прежде чем угрожать жизни ученых, прибывших со всем известной миссией милосердия.
Йерли тяжело вздохнул:
– Ради тебя я буду надеяться на это. Искренне надеяться.
Ева обогнула стол и присела рядом с турком.
– Все будет хорошо, – произнесла она успокаивающим тоном. – Никто не причинит нам вреда.
– Вижу, вас уже ничто не переубедит. Итак, вы твердо намерены ехать?
– Если мы не поедем, могут умереть тысячи, – убежденно заявил Хоппер.
Йерли с печалью посмотрел на них, затем нагнул голову в молчаливом согласии. Лицо его заметно побледнело.
– Пусть тогда Аллах защитит вас, потому что, если он не придет вам на помощь, никто другой этого не сделает.
6
Когда Ева вышла из лифта, Питт уже ждал ее в вестибюле «Нил-Хилтона». Он был одет в светло-коричневый костюм, состоящий из однобортного пиджака и отутюженных брюк. Рубашка светло-голубая, с широким боттичеллиевским галстуком из темно-голубого шелка в черную и золотую крапинку.
Он стоял в свободной, небрежной позе, сложив руки за спиной, слегка склонив голову и рассматривая молодую красивую египтянку с волосами цвета воронова крыла в плотно облегающем платье с золотыми блестками. Она словно озарила вестибюль блестящей вспышкой, держа под руку мужчину, который был по крайней мере в три раза старше ее. Идя по ковру, она, не переставая, болтала. Ее роскошный зад раскачивался туда-сюда, подобно дынеобразному маятнику.
Впрочем, в выражении лица Питта не было ничего похотливого. Он смотрел на эту картину с отстраненным любопытством. Ева неслышно подошла сзади и прикоснулась к его локтю.
– Она вам нравится? – спросила она, улыбаясь.
Питт обернулся и посмотрел на нее сверху вниз глазами, зеленее которых она никогда не видела. Его губы раздвинулись в насмешливой улыбке, которую Ева нашла сокрушительной.
– Она слишком занята самоутверждением.
– А это не ваш тип женщин?
– Нет, я предпочитаю спокойных, интеллигентных особ.
У него глубокий голос с бархатным оттенком, вскользь отметила Ева, с удовольствием вдыхая слабый аромат мужского одеколона – не того едкого, который французские парфюмерные компании производят под ярлыками некоторых модных модельеров, но с более мужественным запахом.
– Полагаете, я могу счесть это за комплимент?
– Можете.
Она вспыхнула, невольно опустив глаза:
– У меня завтра рано утром вылет, так что я хотела бы лечь пораньше.
«Господи, как ужасно, – подумала она. – Я веду себя, как девочка на вечеринке первокурсников».
– Очень жаль. А я-то думал побродить по ночному Каиру и познакомить вас со всеми притонами и другими злачными местами. Эти экзотические заведения не часто показывают туристам.
– Вы серьезно?
Питт рассмеялся:
– Нет, конечно. На самом деле я собирался поужинать в вашем отеле, не выходя на улицу. А то вашим приятелям может прийти в голову предпринять еще одну попытку.
Она оглядела многолюдный вестибюль:
– В отеле битком народу. Нам крупно повезет, если удастся заполучить столик.
– Я зарезервировал, – похвастался Питт, взяв ее за руку и проводив к лифту, который поднял их в шикарный ресторан на крыше отеля.
Как и большинству женщин, Еве нравились мужчины, берущие хлопоты на себя. Еще ей понравилось, как он легко и в то же время крепко держал ее за руку, пока они поднимались в ресторан.
Метрдотель указал им на столик у окна, откуда открывался захватывающий дух вид на Каир и Нил. Целая вселенная огней переливалась в вечерней мгле. Мосты через реку были забиты гудящими автомобилями, которые потоками текли по улицам, перемешиваясь с продуктовыми фургонами и запряженными лошадьми туристскими экипажами.
– Если только вы не предпочитаете коктейль, – сказал Питт, – я бы предложил остановиться на вине.
Ева кивнула и вспыхнула в довольной улыбке.
– Меня это вполне устраивает. А почему бы не заказать сразу и остальные блюда?
– Обожаю безрассудных дам, – усмехнулся Питт. Он быстренько ознакомился с карточкой вин. – Попробуем-ка бутылочку «Гренаклис Виллидж».
– Очень хорошо, – одобрил официант. – Одно из наших лучших местных сухих белых вин.
Затем Питт заказал закуску: баклажаны с подливой из молотых семян кунжута, блюдо из йогурта под названием «лебан забади», поднос маринованных овощей и корзиночку неразрезанного пшеничного хлеба «пита».
После того как принесли и разлили вино, Питт поднял свой бокал:
– За безопасность и успех полевой экспедиции. Чтобы разрешились все ваши проблемы.
– И за ваши речные изыскания, – подхватила Ева, когда они чокались. В глазах ее мелькнуло любопытство. – Кстати, что вы ищете, если не секрет?
– Остатки древних кораблекрушений. А в частности, некую похоронную баржу.
– Звучит захватывающе. Чью?
– Фараона Древнего Царства по имени Менкура или Мицеринус, если вам больше нравится греческий вариант. Он правил во времена Четвертой династии и построил самую маленькую из трех пирамид Гизы.
– И сам был погребен в этой пирамиде?
– В тысяча восемьсот тридцатом году один полковник британской армии обнаружил в этой погребальной камере саркофаг с мумией, но анализ останков позволил дать заключение, что тело относится к греческому или римскому периоду.
Принесли закуски, один вид которых вызывал радостное предвкушение и обильное слюноотделение. Не торопясь, они окунали кусочки жареного баклажана в соус из молотых семян кунжута и смаковали маринованные овощи. Пока официант не ушел, Питт заказал и основное блюдо.
– Но почему вы думаете, что могила Менкуры находится в реке? – спросила Ева.
– Иероглифические надписи на одном из камней, отрытых недавно в старом карьере около Каира, говорят о том, что его похоронная баржа загорелась и затонула где-то на участке между древней столицей Мемфисом и пирамидой в Гизе. Надпись на камне доказывает, что его настоящий саркофаг вместе с мумией и огромным количеством золота так и не был никогда найден.
Принесли пышный кремообразный йогурт. Ева посмотрела на него не без колебаний.
– Попробуйте, – подбодрил ее Питт. – «Лебан забади» не только вкуснее американского йогурта, но еще и очень способствует перистальтике желудка.
– Хотите сказать, что заворот кишок мне не угрожает? – усмехнулась Ева и изящно тронула язычком подхваченный кончиком ложечки крошечный кусочек. Блюдо произвело на нее впечатление, и она взялась за него не шутя.
– И что же случится, когда вы найдете баржу? Золото достанется вам?
– Вот это маловероятно, – ответил Питт. – Как только наши детекторы засекают подходящую цель, мы обозначаем это место и уступаем позицию археологам из Египетского Общества Древностей. Как только у них появятся необходимые денежные средства, они начнут раскопки или, в данном случае, драгирование останков.
– Разве обломки лежат не на дне реки? – спросила Ева.
Питт покачал головой:
– За сорок пять веков илистые отложения скрыли и похоронили все останки.
– Как вы думаете, на какой они сейчас глубине?
– Не могу сказать даже приблизительно. Египетские исторические и геологические хроники указывают, что с две тысячи четырехсотого года до нашей эры главное русло того участка реки, который мы изучаем, сдвинулось на восток на сто метров. Если баржа затонула около берега, толщина слоя составит от трех до десяти метров.
– Рада, что послушалась вас, – этот йогурт очень хорош.
Появился расторопный официант с большим серебряным подносом, на котором были расставлены овальные блюда с едой. Ароматные бараньи отбивные, обжаренные на вертеле, и лангусты, запеченные в углях, были поданы с тушеным зеленым шпинатом и с богато приправленным пряностями пилавом с говядиной, рисом, изюмом и орехами. Для блюда, подаваемого перед жарким, с помощью официанта, весьма польщенного этим обстоятельством, были выбраны несколько пряных соусов.
– А что это за странную болезнь собираетесь вы исследовать в пустыне? – спросил Питт, когда ароматные кушанья были разложены по тарелкам.
– Доклады из Мали и Нигерии слишком скупы, чтобы сделать окончательный вывод. Ходили слухи об обычных токсичных отравлениях. Врожденные дефекты, конвульсии и судороги, кома и смерть. Есть сообщения и о психических расстройствах, странностях в поведении... Эта баранина действительно очень вкусна...
– Попробуйте с каким-нибудь соусом. Он дополнит вкусовую гамму.
– А вот этот зеленый – что за соус?
– Точно не знаю. Но у него сладкий и резкий вкус. Обмакните в него лангуста.
– Восхитительно, – сказала Ева. – Удивительно, как все вкусно. Кроме разве что вот этого, похожего на шпинат. Слишком уж резкий запах.
– Это называется «мулюкей». Он вам потом обязательно понравится. Но вернемся к нашим баранам, то бишь к токсичным отравлениям... Что значит – странности в поведении?
– Люди вырывают у себя волосы, бьются головами об стены, суют руки в огонь. Носятся голышом на четвереньках, как дикие звери, и пожирают трупы, словно каннибалы. Это блюдо из риса великолепно. Как оно называется?
– Халта.
– Вот бы получить рецепт у повара.
– Я думаю, это можно устроить, – сказал Питт. – Я правильно расслышал? Их болезнь доходит до того, что они поедают человеческую плоть?
– Их реакция во многом определяется их культурой, – пояснила Ева, накладывая халту. – Так, например, население стран третьего мира более склонно к убийству животных, чем люди в Европе и Соединенных Штатах. О нет, разумеется, и мы шли и идем дорогой убийств, но они же постоянно видят ободранные туши, висящие на базарах, а дети с малых лет наблюдают, как их отец забивает коз и баранов. Здесь люди сызмальства вовлечены в ловлю и умерщвление кроликов, белок или птиц, чтобы затем освежевать и зажарить их. Примитивная жестокость, вид крови и внутренностей становятся повседневными для тех, кто живет в нищете. Они должны убивать, чтобы выжить. И постепенно, в течение длительного времени, крошечные порции смертоносных токсинов откладываются и адсорбируются в их кровеносной системе, разрушая жизненно важные органы: мозг, сердце, печень, внутренности, даже генетический код. Чувства их притупляются, что приводит к шизофрении. Наступает разложение морального кодекса и устоев. Они перестают существовать как нормальные люди. И тогда убийство и поедание себе подобных внезапно становятся столь же обыденным делом, как открутить цыпленку голову и приготовить его на ужин. Мне ужасно понравился этот соус с привкусом чатни[7].
– Не могу с вами не согласиться.
– Особенно с халтой. Конечно, с одной стороны, мы цивилизованные люди и мясо приносим домой из супермаркетов, не являясь свидетелями забоя крупного рогатого скота электричеством и не присутствуя при том, как свиньям и овцам вспарывают горло. Для нас это не является развлечением. И потому мы более склонны к выражениям чувства страха, беспокойства и сострадания. Кто-то из нас может пострелять на охоте или поубивать соседей в припадке безумия, но уж есть-то мы друг друга не будем.
– А что за вид экзотического токсина может быть причиной этого? – спросил Питт.
Ева допила вино и подождала, пока официант вновь не наполнит бокал.
– Он не обязательно должен быть экзотическим. И широко распространенные отравления могут заставлять людей проделывать странные вещи. Кроме того, это может привести к разрыву капилляров и окраске белков глаз в красный цвет.
– У вас еще осталось место для десерта? – спросил Питт.
– Все настолько замечательно, что ради десерта я готова потесниться.
– Кофе или чай?
– Кофе по-американски.
Питт подозвал официанта, который бросился к нему, как лыжник на свежевыпавший снег.
– Один «ум-али» для леди и два кофе. Один по-американски, другой – по-египетски.
– А что это такое – «ум-али»? – спросила Ева.
– Горячий пшеничный пудинг с молоком, посыпанный молотыми кедровыми орешками. Успокаивает желудок после обильной пищи.
– Как раз то, что нужно.
Питт откинулся на спинку кресла, его грубоватое лицо выражало озабоченность.
– Вы сказали, что завтра вылетаете. Иными словами, вы по-прежнему упорно рветесь в Мали?
– А вы продолжаете играть роль моего защитника?
– Путешествие по пустыне может стать смертельно опасным делом. И жара не будет вашим единственным врагом. Кто-то вас там подстерегает, чтобы разделаться с вами и вашими докучливыми коллегами.
– Я уверена, мой рыцарь в сверкающих белых доспехах непременно объявится, чтобы спасти меня, – сказала Ева с легким сарказмом. – Не бойтесь за меня. Я сама могу позаботиться о себе.
Питт пристально посмотрел на нее, и она увидела печаль в его взгляде.
– Вы не первая женщина, которая так заявляла и которую потом вскрывали в морге.
* * *
В танцевальном зале другой части отеля доктор Фрэнк Хоппер начал пресс-конференцию. Народу было много. Небольшая армия корреспондентов, представляющих газеты Ближнего Востока и четыре международных телеграфных агентства, засыпала его вопросами в свете юпитеров местного египетского телевидения.
– Как широко распространено заражение окружающей среды, доктор Хоппер? – спросила леди из телеграфного агентства Рейтер.
– Мы этого не узнаем, пока наши группы не выедут в поле и не получат возможность изучить это распространение.
Поднял руку какой-то мужчина с диктофоном:
– Вы установили источник заболевания?
Хоппер помотал головой:
– На настоящий момент у нас нет достоверных сведений.
– А не может ли это быть последствием французского проекта в Мали по уничтожению отходов посредством солнечных батарей?
Хоппер подошел к карте Южной Сахары, висящей на большом стенде, и взял указку. Он указал кончиком на пустынный регион в северной части Мали:
– Французский проект осуществляется вот здесь, в Форт-Форо, более чем в двухстах километрах от ближайшей местности, где, согласно докладам, распространено заболевание. А это слишком далеко, чтобы искать причину именно там.
Поднялся немецкий корреспондент из «Шпигеля»:
– Не могло ли заражение быть занесено ветром?
Хоппер помотал головой:
– Исключено.
– Почему вы так уверены?
– Планируя наши действия, мои друзья-ученые из Всемирной организации здравоохранения и я каждый свой шаг согласовывали с инженерами из «Массард энтерпрайзиз де солер энержи», у которых есть необходимое оборудование для контроля. Они заверили, что все вредоносные отходы уничтожаются солнечной энергией и уменьшаются до состояния безвредных испарений, и никакие токсичные выбросы не могут быть перенесены ветром или насекомыми за сотни километров оттуда.
Один из египетских тележурналистов выдвинул вперед микрофон:
– Получили ли вы одобрение от тех государств региона, в которых собираетесь действовать?
– Большинство из них ждут нас с распростертыми объятиями, – ответил Хоппер.
– Ранее вы упоминали, что президент Мали Тагир с некоторой неохотой разрешил въезд исследовательской группы в свою страну.
– Совершенно верно, но, как только мы окажемся на месте и продемонстрируем наши гуманные намерения, я думаю, что он изменит свое отношение к нам.
– И поэтому вы рискуете жизнями людей, назойливо влезая в дела правительства президента Тагира?
В голосе Хоппера зазвучали злые нотки:
– Настоящая опасность кроется только в мозгах его советников. Они игнорируют болезнь, как будто от того, что они не заметят ее официально, она исчезнет.
– Но вы думаете, что это безопасно – так вот свободно разъезжать по Мали? – спросила корреспондентка Рейтер.
Хоппер хитро улыбнулся. Эти вопросы вели именно туда, куда он хотел.
– Если произойдет трагедия, я рассчитываю, что вы, леди и джентльмены из средств массовой информации, разожжете всемирный костер возмездия на пороге виновных.
После ужина Питт проводил Еву до дверей ее номера. Она нервно нащупывала ключ, полная колебаний. Надо обязательно найти предлог пригласить его к себе, убеждала она себя. Она обязана ему и хочет его. Но Ева слишком свыклась с ролью воспитанной в старомодных традициях дамы и обнаружила, что не так-то просто улечься в постель с едва знакомым мужчиной, пусть даже он спас ей жизнь и ее тянет к нему с неодолимой силой.
Питт заметил, как легкая розовая волна поднимается от ее шеи к лицу. Он заглянул ей в глаза. Они были голубыми, как небеса южных морей. Он взял ее за плечи, и мягко притянул к себе. Она слегка напряглась, но не сопротивлялась.
– Отложи свой отлет.
Ева вздрогнула и отвернула лицо.
– Я не могу.
– Мы можем никогда больше не встретиться.
– У меня работа.
– А когда ты освободишься?
– Вернусь домой в Пасифик-Гроув, штат Калифорния.
– Прекрасное местечко. Я не раз бывал там во время проведения «Конкур д'Элежанс» в Пеббл-Бич.
– Там прекрасно в июне, – сказала она неожиданно дрогнувшим голосом.
Он улыбнулся:
– Ловлю на слове. Июнь, ты, я и залив Монтерей.
Они разговаривали словно приятели, познакомившиеся во время океанского плавания – короткого вступления, посеявшего семена взаимного влечения. Он нежно поцеловал ее, а затем отстранился:
– Избегай опасностей. Я не хочу потерять тебя.
Затем повернулся и направился к лифтам.
7
Из века в век египтяне и растительность сражались за то, чтобы удержаться на драгоценной почве между серо-голубыми водами Нила и желто-коричневыми песками Сахары. Извиваясь на протяжении шести тысяч пятисот километров от истоков в Центральной Африке до Средиземноморья, протянулся Нил – крупнейшая из великих земных рек, текущая с юга на север. Древний, неисчезающий, вечно живой Нил, столь чуждый иссохшему ландшафту Северной Африки, как если бы он тек на планете Венера.
На берегах реки – сезон жары. Зной расстилается и зависает над водой, как глухое покрывало, стянутое с гигантской пустыни, раскинувшейся на западе Африки. Уходящее за горизонт солнце словно заталкивают туда огненной кочергой, и поднимающийся легкий бриз ощущается, как выброс жара из открытой печи.
Словно таинственное прошлое встретилось здесь с технологией настоящего в виде фелюги с треугольным парусом, управляемой четырьмя юношами и проплывающей мимо комфортабельного исследовательского судна, оснащенного хитроумной электроникой. Юноши, очевидно совершенно не страдая от зноя, засмеялись и замахали выкрашенному в бирюзовый цвет судну, идущему встречным курсом вниз по реке.
Подняв глаза от экрана видеоаппаратуры с высокой разрешающей способностью, демонстрирующей профиль дна, Питт ответно помахал через большой иллюминатор. Духота снаружи ничуть его не беспокоила. Внутри исследовательское судно прекрасно охлаждалось кондиционерами, и он с удобством сидел перед массой компьютеризованных датчиков информации, прихлебывая ледяной чай. Он несколько минут наблюдал за фелюгой, почти завидуя юношам, которые весело носились по палубе, разматывая парус, чтобы поймать бриз и подняться вверх по реке.
На экране в цветном изображении начали появляться иррегулярные аномалии, и Питт вновь переключил внимание на монитор. Вертикально сканирующий сенсор донного профиля начал указывать контактную глубину под толщей воды и донных осадков. Сначала появилось неясное цветное пятно, но по мере увеличения изображения начал вырисовываться силуэт древнего корабля.
– Появилась цель, – доложил Питт. – Отметка номер девяносто четыре.
Ал Джордино сделал пометку за своим столом. В то же мгновение конфигурация реки с рукотворным ландшафтом ее берегов и естественным природным фоном возникла на дисплее в графическом изображении. Еще одна вводная, и лазерная система спутника указала точное местоположение контура корабля.
– Номер девяносто четыре отмечен и зафиксирован, – подтвердил Джордино.
Приземистый, загорелый и плотный, как бочонок с бетоном, Альберт Джордино мерцал ореховыми глазами под буйной шевелюрой кудрявых черных волос. Питт часто думал, что если бы ему еще вьющуюся бороду и мешок с игрушками, то Джордино мог бы выступить в роли юного Санта-Клауса этрусков.
Невероятно быстрый для такого могучего мужчины, он мог сражаться, как тигр, но испытывал адские мучения при общении с дамами. Джордино и Питт когда-то вместе учились в средней школе, играли в футбол в Академии военно-воздушных сил и служили в последние дни вьетнамской кампании. В какой-то момент их служебной карьеры, по требованию адмирала Джеймса Сэндекера, генерального директора Национального подводного и морского агентства, их на время прикомандировали к НУМА. Командировка растянулась почти на десять лет.
Ни один из них уже и не помнил, сколько раз спасал жизнь другому или, по крайней мере, выручал из весьма сложной ситуации, которая, как правило, возникала в результате их собственных проказ. Надо сказать, их подвиги как над, так и под водой стали легендарными, создав им громкую славу, к которой ни тот ни другой не стремились.
Питт, наклонившись, сконцентрировался на цифровом изометрическом экране. Компьютер прокручивал трехмерное изображение, демонстрируя затонувший корабль во всех подробностях. Изображение и измерения были записаны и переданы в процессор базы данных, где они сравнивались с известными данными по древним египетским судам, некогда плававшим по Нилу. В течение нескольких секунд компьютер проанализировал силуэт и определил его классификацию. Данные по конструкции судна появились на экране.
– Похоже, что мы наткнулись на грузовое судно времен правления Шестой династии, – зачитал Питт. – Построен где-то в промежутке между двухтысячным и две тысячи двухсотым годами до нашей эры.
– Его состояние? – спросил Джордино.
– Вполне приличное, – ответил Питт. – Как и другие, обнаруженные нами, он хорошо сохранился, прикрытый илом. Корпус и руль не повреждены, и я даже различаю мачту, лежащую на палубе. Какая глубина?
Джордино сверился с экраном, где высвечивались данные:
– Оно под двумя метрами воды и восемью метрами ила.
– Есть металлы?
– Протонный магнитометр молчит.
– Не удивительно, ведь железо египтяне узнали только в двенадцатом веке до нашей эры. А что там на экране насчет нежелезных изделий?
Джордино поколдовал на своем операторском пульте:
– Немного. Несколько бронзовых предметов. Вероятно, что-то оставленное за ненадобностью.
Питт внимательно вгляделся в силуэт корабля, затонувшего сорок столетий назад.
– Удивительно, что конструкция этих кораблей практически не изменилась за прошедшие три тысячи лет.
– Так же, как и их искусство, – заметил Джордино.
Питт с интересом взглянул на него:
– Искусство?
– А разве ты не заметил, что стиль их искусства оставался неизменным с Первой династии по Тридцатую? – с важным видом заявил Джордино. – Даже изображение тел сохраняется неизменным. Черт побери, за все это время они так и не сообразили, как показать человеческий глаз под углом, а просто рисуют его в профиль. Вот такие традиции. В этом египтяне мастера.
– И когда это ты успел стать экспертом в египтологии?
Продолжая безошибочно нажимать на клавиши, Джордино пожал плечами, как человек, умудренный жизненным опытом.
– О, я всего понемногу набираюсь повсюду.
Но Питт давно заметил: у Джордино всегда был наметанный глаз на детали. Он редко что-либо упускал и потому в египетском искусстве усматривал то, на что не обращали внимания девяносто девять процентов туристов и о чем никогда не упоминали экскурсоводы.
Джордино допил пиво и покатал холодную бутылку по лбу. Он указал пальцем на место кораблекрушения, когда исследовательское судно двинулось вперед, а изображение останков стало размываться на экране.
– Трудно поверить, что мы обнаружили уже девяносто четыре крушения, пройдя по реке всего две мили. Некоторые лежат друг над другом в три слоя.
– Не так уж невероятно, если учесть, что суда по Нилу плавают уже много тысяч лет, – наставительно произнес Питт. – Для судов всех цивилизаций за счастье быть в строю лет двадцать, прежде чем погибнуть в шторме, в огне или от других коллизий. А те, которые выстояли, догнивали заброшенными. Нил между дельтой и Хартумом усеян затонувшими кораблями плотнее, чем любое другое место на земле. К счастью для археологов, места кораблекрушений покрывались илом и потому хорошо сохранились. Они спокойно пролежат и еще четыре тысячи лет, прежде чем до них докопаются.