- Дворец, да и только, - неодобрительно сказал лейтенант Струць, заметив, что Коваль, оглядывая особнячок, покачал головой.
      Поликарп Васильевич Крапивцев явно не ждал непрошеных гостей. Да и кому приятно появление оперативной группы милиции?
      По тому, как дрожала санкция прокурора в руках Крапивцева, Коваль понял, что хозяин дома в большой тревоге. Растерянный неожиданным визитом, Крапивцев жестом пригласил всех сесть на длинный, стоящий под стеной диван.
      - Мы не в гости, - буркнул лейтенант Струць.
      Коваль разделил группу по объектам обыска.
      Вскоре в большой комнате на стол легли пачки денег, сберегательные книжки. Подполковника они особо не интересовали. Только заметил с иронией: "И все это дал огород?" Увидев, как испуганно кивнул в ответ Крапивцев, понял, что именно этого боялся хозяин.
      Коваль искал следы убийства, следы еще не разгаданного экспертами яда. Лейтенант Струць и Павлов также искали это ядовитое вещество. Но если Коваль начинал обыск со сложным чувством, то у лейтенанта Струця оно было откровенное и прямое: он нашел стакан со следами отравы, сам вышел на преступника и теперь явился сюда, чтобы довести дело до конца. Бросая строгие взгляды на одетого в серую полосатую пижаму Крапивцева, он уже видел его в колонии.
      И яд был найден. Его действительно не очень прятали: почти открыто стоял в сенях в литровой банке с обычной пластмассовой крышкой.
      Лейтенант Струць с выражением особого удовлетворения поставил эту банку с темно-красной, почти бордовой жидкостью на стол перед Ковалем.
      Дмитрию Ивановичу ретивость Струця не понравилась. Подумал, что лейтенанта еще надо воспитывать, чтобы одновременно с естественным удовлетворением при обнаружении доказательств, подтверждающих избранную им версию, у него не пропало и чувство горечи от того, что преступление произошло, что совершил его человек, по внешним данным такой же, как и все люди, как и сам он, лейтенант Струць.
      Несколько граненых стаканов, находившихся в доме Крапивцева, оказались той же формы и размера, что и найденный лейтенантом в траве.
      Их было четыре.
      - Где остальные? - допытывался Струць.
      - Там, - Крапивцев показал на красивые, из тонкого стекла стаканы в небольшом буфете.
      - Нет, такие, как эти. Граненые!
      Крапивцев недоуменно пожал плечами и кивнул на стол, на котором были выставлены в ряд найденные стаканы.
      - Вы что, только четыре купили?
      - Брали больше. Один был с настойкой от радикулита... - Крапивцев указал на банку с подозрительным зельем. При этих словах Струць насторожился, словно гончая, учуявшая зайца. - Другой разбился...
      - Когда?
      - Не помню. Наверное, давно.
      - А тот, что с лекарством был?
      - Выбросил.
      - Куда, не помните?
      - Нет.
      - И вы не знаете? - обратился лейтенант к жене Крапивцева.
      Полная, немолодая, но еще крепкая, до черноты загоревшая женщина сидела в углу на диване не шевелясь, с застывшим испуганным взглядом.
      Когда Струць обратился к ней, она тупо посмотрела на него и затрясла головой.
      - Не к Залищуку во двор подбросили?
      На лице Крапивцева уже после первых вопросов лейтенанта появилось удивленное выражение: почему милиция интересуется какими-то стаканами, зачем поставили на стол пыльную, обернутую тряпкой банку с настоем?
      Но когда Павлов освободил банку от тряпья, снял крышку и начал принюхиваться к содержимому, как кот к горячей каше, Крапивцев побледнел.
      - Вы с банкой поосторожнее, - глухо проговорил он. - Лекарство кусачее, только поясница терпит. А в рот занесете, не дай бог, - беды не оберетесь...
      - Что это за настой? - строго спросил Коваль.
      При этих словах подполковника Струць снова воспрял духом.
      Понятые напряженно следили за Ковалем и Крапивцевым.
      - Да говорю же, от радикулита, поясницу натираю, когда болит. Побьешь целый день поклоны на грядке - разогнуться не можешь.
      - На чем настаиваете? - спросил Павлов.
      - У людей покупал. Разные корни и травы: и обвойник греческий, и крестовник, и еще какая-то пакость, не знаю точно, но жжет здорово...
      - А то, что держите в доме смертельную отраву, это знаете хорошо? строго спросил Коваль.
      - Так я же ее прячу!
      Подполковник еще больше напугал Крапивцева, когда спросил, где он хранит домашнее вино, в какой посуде, не в похожей ли, и не стоит ли оно у него в сенях, рядом с ядовитым настоем...
      Эти вопросы удивили Струця. Он подумал, что подполковник дает Крапивцеву возможность избежать обвинения в предумышленном убийстве и объяснить отравление Залищука как несчастный случай, который произошел по неосторожности.
      Однако Крапивцев или не понимал, или не хотел воспользоваться подсказкой. Упрямо твердил, что вино хранит не в таких банках, а в больших бутылях, которые никогда не держит в сенцах. Для вина, сказал он, имеется маленький, но удобный погребок под кухней, и он повел Коваля в подвал, чтобы подтвердить свои слова.
      Поручив лейтенанту допросить дочь и зятя Крапивцева, которые сидели в другой комнатке, подполковник двинулся за хозяином.
      Пока Струць строго расспрашивал молодых людей о стаканах и настое, в соседнюю комнату вернулся Коваль и повел дальше допрос Крапивцева. Но интересовался он вещами, казалось, далекими от конкретного дела. Разглядывая хозяина, загорелого, напоминавшего своими крепкими руками с узловатыми, почерневшими от земли пальцами большую корягу, Коваль не спешил.
      Неторопливость подполковника нервировала Крапивцева, и его глубоко посаженные глаза все время испуганно поблескивали. Он молчал. Наконец, внимательно осмотрев небольшую комнатку, обставленную по-городскому, с красивым ковром на всю стену, Коваль сказал:
      - Я обязан допросить вас, гражданин Крапивцев Поликарп Васильевич, в связи с отравлением гражданина Залищука Бориса Сергеевича.
      Крапивцев, давясь, сглотнул подступивший ком и вцепился в столешницу.
      - Да вы что! - Он растерянно посмотрел на жену, словно ища у нее поддержку и защиту, потом вскочил, тут же сел. - Да вы что?! Это я Бориса?
      - В тот вечер, возвращаясь домой после вашего угощения, гражданин Залищук упал и умер. Причиной смерти было отравление... Об этом вы знаете?
      - Слышал, - еле ворочая языком, произнес Крапивцев. - Чтобы я?.. Как можно такое говорить!.. - Он даже перекрестился.
      Жена Крапивцева тихо ойкнула и заплакала, сжавшись в углу дивана. Мельком глянув на нее, Коваль продолжал:
      - Давайте последовательно. Расскажите о ваших взаимоотношениях с погибшим.
      Крапивцев тяжело дышал, грудь ходила ходуном.
      - А что сказать...
      - Как вы узнали о смерти Залищука?
      - Жена его, Таисия, среди ночи подняла крик, сбежались люди. Мы с соседом Миколой Галаганом понесли его в хату... Потом побежали к метро, вызвали "скорую", но было поздно...
      Крапивцев все еще тяжело дышал, словно только что бежал к телефону.
      - В каких вы с Борисом Сергеевичем были отношениях?
      - Нормальных, - поежился Крапивцев. - Не целовались, но и не дрались.
      - Ссорились?
      - Это как сказать... - Крапивцев понемногу успокаивался, и голос его стал уверенней. - Я с ним не ссорился, нечего было нам делить... Правда, если хватит лишнего, любил поругать меня за то, что я на рынке торгую. Но я на это не обижался - пьяный... как голый, что с них возьмешь! Случалось, и в гости приходил, как в тот вечер... Я угощал, не скрываю, чего уж тут...
      - Несмотря на то что он везде выступал против вас?
      - А это он делал не от большого ума, а может, из зависти! Сейчас государство поддерживает людей, которые имеют подсобное хозяйство. Даже постановление есть. Если все двести семьдесят миллионов навалятся на государственные магазины, то и прилавки разнесут...
      - Что-то я ни в одном универмаге не видел разбитых прилавков, висят себе костюмы, пальто и другие товары...
      - Я о продовольственных говорю, - мрачно сказал Крапивцев. - Стыдно смотреть, когда из села едут в город не только за хлебом, потому что забыли, как его выпекать, но даже за луком, буряком, капустой... Грядку ленятся вскопать, чтоб вырастить себе эту несчастную луковичку или редиску... А на того, кто руки к земле прикладывает, поливает ее своим потом, волком смотрят, будто он вор какой... Вот и я не могу без земли, без того, чтобы в руках не подержать, комочек не размять... Сколько можно было бы на днепровских поймах и на озерах уток выращивать, а на дачах кроликов держать, поросенка завести... Так ведь запрещали... Устав садоводов, говорили, не разрешает. Дыши воздухом и цветочками, а земля пускай гуляет... Вот и покойный, пусть ему земля будет пухом, этого не понимал. И не один он. Это большая беда, что таких людей, как Залищук, от земли отлучили, лодырями сделали...
      - Против ваших рассуждений возражений нет. Что землю любите, это прекрасно. Но и Залищук, как мне кажется, выступал не против хозяйствования, а против спекуляции и наживы на земле. Плохо, когда человек на земле только рубли видит...
      - А кто же даром будет горб гнуть? Всякий труд должен свою оплату иметь.
      - Именно свою. А не спекулятивную.
      - Это с какой стороны посмотреть. Если, простите, с асфальта Крещатика, то конечно. Мне одна дамочка так и сказала: "Ваши дары полей и садов сами из земли лезут, божьей милостью, а вы такие деньги дерете!" Хотел бы я видеть, что у нее, с ее маникюром, само из земли полезет, - и Крапивцев невольно протянул свои похожие на грабли руки, потряс ими перед Ковалем. - На овощи и фрукты, простите, никто цены не ограничил, сам рынок их диктует... А у меня не просто овощи - огурцы элитного сорта "росинка", помидор "пионерский", лук-порей, в котором больше всего витаминов... А вы были на участке Залищука? - вдруг метнул из-под бровей взглядом Крапивцев. - Видели, что у него там растет? Сорняк отборный... Я не торгаш, не спекулянт, чужой труд не пользую, а Борису Сергеевичу мои грядочки и яблоньки глаза выели... Зависть - и все... Я вот думаю, что...
      - Ну, хорошо, - перебил его Коваль, - вернемся к нашим баранам. Расскажите о последней встрече с Залищуком.
      Крапивцев поперхнулся на полуслове.
      - О каких баранах говорить?
      - Это такая пословица, - пояснил Коваль. - Означает, что вернемся к нашим делам. Меня интересует тот вечер...
      - Ага. Притащился Борис уже под мухой... Я знаю, что, когда он подвыпьет, от него не просто отвязаться. Ну, поставил вино, закуску.
      - А вино, которое пили, осталось?
      - Из графинчика наливаю.
      - Где он?
      Крапивцев поднялся и достал из буфета простенький графинчик. Коваль посмотрел содержимое на свет: на дне виднелся красный осадок.
      - Возьмем на анализ, - сказал подполковник. - Вы тоже с ним пили?
      - Пустяк, чтобы скандала не было.
      - Только вдвоем выпивали?
      - Зятя к вину не допускаю, а жена, - он кивнул в сторону дивана, где сидела перепуганная женщина, - в рот не берет.
      - Больше ничего не пили?
      - Только это. Самодельное... В магазине не покупаю.
      - Борис Сергеевич много выпил?
      - Да нет, он уже и так был тепленький...
      - Зачем же вы его угощали?
      - Иначе не отвяжешься... Пускай, думаю, беда спит.
      - Вот и заснул... Навсегда. - Коваль потер бровь, которая вдруг зачесалась. - Так сколько же выпил у вас Залищук?
      - Один или два стакана. Точно не помню...
      - Как он себя чувствовал, когда уходил?
      - Для него нормально.
      - То есть как "нормально"?
      - На ногах держался, хотя и не твердо...
      - Почему не проводили?
      - Я сам чуть выпил. Да и сколько тут идти... Рядом, можно сказать.
      - Могли бы до межи проводить...
      - А он пошел кругом, переулком, спьяну через проволоку не переволокся бы... Да я и не пустил бы его топтаться по грядкам... - И вдруг в глазах Крапивцева загорелась надежда. - А может, он еще где-то побывал после меня?.. Друзей по рюмке у него хватает.
      - Когда он ушел от вас?
      - Я на часы не смотрел. Таисия не скоро крик подняла. Не иначе блуждал где-нибудь...
      Коваль вспомнил выводы экспертизы о времени смерти Залищука и решил допросить членов семьи Крапивцева, чтобы уточнить это.
      Лейтенант Струць, так ничего толком и не добившись у молодых людей, пришел в комнату, где Коваль допрашивал Крапивцева, и уселся на диван рядом с женой хозяина.
      Обыск и допросы кончились тем, что были изъяты банка с настойкой и графинчик со стаканами. Требовалось провести экспертизы и установить, идентичен ли найденный во дворе Залищука стакан с остальными.
      У Крапивцева Коваль взял подписку о невыезде, хотя Струць считал, что следовало бы арестовать подозреваемого. Он даже намекнул об этом Ковалю, когда они вышли во двор: мол, Крапивцев может скрыться.
      - Арест, - сказал Коваль, - мера самая строгая. Тут необходимо особенно скрупулезно придерживаться законности, Виктор Кириллович, и без крайней нужды не прибегать к задержанию. Никуда Крапивцев не убежит... Из большой тучи хотя бы малая капля, - добавил он, словно подытоживая сегодняшнюю операцию. В душе Коваль остался доволен допросом Крапивцева, о чем лейтенанту Струцю пока знать было необязательно.
      8
      Изучая людей, которые встречались с Борисом Залищуком в тот трагический вечер, Коваль предложил допросить и гостей Таисии Григорьевны - миссис Томсон и ее дочь Джейн. Следователь Тищенко, не любивший усложнять себе жизнь, предпочел, чтобы эту "приятную миссию" взял на себя подполковник. Прямого отношения к событию в семье Залищуков англичанки вроде не имели - приехали недавно, Таисию нашли не сразу, а Бориса Сергеевича и вовсе не знали. Главное, не были связаны с этой семьей теми нитями каждодневного быта, который определяет всю гамму людских взаимоотношений - от любви до всепоглощающей ненависти. Но поскольку они в тот вечер гостили на даче, Коваль, по поручению прокурора, должен был допросить и их...
      Миссис Томсон встретила Дмитрия Ивановича испуганно и недоброжелательно. Открыв дверь, она едва кивнула в ответ на приветствие Коваля, не пригласила войти и стояла перед ним - неподвижная, высокомерная.
      - Мне нужно с вами поговорить, миссис Томсон, - спокойно сказал Дмитрий Иванович, предъявляя свое служебное удостоверение. - Подполковник милиции Коваль.
      - Какое дело у полиции ко мне? - сердито спросила миссис Томсон. - Я не нарушила ваших законов. - Но глаза у нее так и бегали.
      - Милиция, а не полиция, - поправил ее Коваль. - А дело к вам есть.
      Миссис Томсон недовольно пожала плечами, но все же пропустила его в номер, указала на кресло.
      Давая миссис Томсон возможность собраться с мыслями, Дмитрий Иванович по привычке оглядел большую гостиничную комнату: два широких окна и полуоткрытую дверь на балкон, через которую вливался приглушенный шум города, большие, в тяжелых рамах, картины на стенах и толстый ковер на весь пол...
      - Мне необходимо, миссис Томсон, знать все о том вечере, когда умер Борис Сергеевич Залищук. Есть подозрение, что произошло убийство. Я вынужден допросить вас в качестве свидетеля...
      - Допрашивать? Меня? - Глаза ее были полны недоумения. Когда-то голубые, а теперь поблекшие, молочно-светлые, окаймленные не по годам длинными черными ресницами, они на миг словно остекленели. И Коваль никак не мог понять: наклеенные у нее ресницы или нет. - Но я же гость! Подданная ее величества королевы Великобритании! - растерянно крикнула миссис Томсон и тоже опустилась в кресло.
      Ковалю почему-то захотелось бросить язвительную реплику, но он сдержался и только кивнул:
      - Это нам известно. Согласно статье третьей уголовно-процессуального кодекса нашей республики, действия его распространяются и на иностранных граждан... Мы не пригласили переводчика на английский, поскольку ваш родной язык - украинский. Но имеете право потребовать...
      - Не буду причинять вам лишние хлопоты, - махнула она рукой. Украинский и правда мой родной язык.
      Коваль подумал, что он сейчас держится с этой бывшей девушкой с Киевщины как дипломат. Ему нужно было, чтобы приобретенные с годами чужие манеры в далеком краю, предрассудки слетели бы с нее как шелуха и она заговорила бы с ним открыто и сердечно. Понимал, что добиться этого будет нелегко, но иначе ему не на что надеяться.
      - Убийство? - побледнела миссис Томсон. - Какой ужас!.. Но я-то какое имею к этому отношение?
      Ковалю показалось, что миссис Томсон успокоилась, когда узнала, что милицию к ней привела лишь смерть мужа сестры. Он раскрыл свою папку, потемневшую в тех местах, где держал ее руками, вынул бумагу и ручку и начал заполнять бланк протокола допроса.
      - Как по паспорту сейчас ваше имя? Когда-то вы были Катериною, Катериной Григорьевной. А теперь?
      Миссис Томсон почувствовала в тоне подполковника нотки упрека, но не показала этого. Она нерешительно поднялась, направилась в другую комнату, долго копалась там, пока наконец не вернулась с сумочкой. Открыла ее и положила перед Ковалем развернутый паспорт.
      - Муж мой, Вильям Томсон, звал меня Кэтрин, Кэт. Так и осталась. А в Германии... Вам, наверно, известно, что меня туда насильно вывезли во время войны... - Миссис Томсон настороженно посмотрела на Коваля, и тот понял, что она все время боялась, уж не по этому ли поводу явился подполковник милиции. - В Германии меня перекрестили в Катарин.
      Посмотрев в паспорт, Коваль записал анкетные данные миссис Томсон, в девичестве Катерины Притыки.
      Пока Коваль писал, миссис Томсон молча сидела в кресле, поджав губы. Было неприятно чувствовать себя в роли допрашиваемой. И правда, какое она имеет отношение к этой ужасной истории? В конце концов, это их дело. А может, подполковник милиции все-таки имеет в виду что-то другое? И только для отвода глаз начал разговор о смерти мужа Таисии? Нет, бояться ей нечего. Она не совершила никакого преступления на этой земле перед тем, как ее угнали немцы... А то, что ее вывезли на Запад и она вышла замуж за Томсона, - можно ли за это винить?..
      Подполковник окончил писать и сухо сказал:
      - Германия меня не интересует. - Он заметил, как при этих словах миссис Томсон ободрилась. - Если позволите, я буду называть вас Катериной Григорьевной?
      Ему хотелось добавить, что никто не собирается ее преследовать за то, что она в свое время не вернулась на родину, но промолчал.
      Миссис Томсон, чей покой был неожиданно нарушен приходом Коваля, уже несколько поутратила свой горделиво-неприступный вид и согласно кивнула.
      - Так вот, Катерина Григорьевна, расскажите подробно все, что вы помните о том вечере на даче.
      Не торопясь с ответом - в таких случаях всегда тяжело начинать разговор, - она сказала:
      - Наверное, вы уже знаете, я приехала сюда разыскать свою сестру. И безмерно счастлива, что нашла: кроме нее, у меня нет ни одного родного человека: родители умерли, а братьев и сестер, кроме Таисии, не было.
      - А дочка и сын? - осторожно напомнил Коваль.
      - Ну, дети - само собой, - ответила миссис Томсон. - Но это не родственники, это моя семья. Когда нашла Таисию, очень обрадовалась. Несколько раз мы с Джейн были у нее на квартире. И дважды, нет, трижды на даче. Дача, правда, на курьих ножках, из досок и фанеры сколочена. Но сестра и ее покойный муж, земля ему пухом, - миссис Томсон перекрестилась и набожно подняла глаза вверх, - так ее любили, что жили там с весны до глубокой осени. И действительно, милый дикий уголок природы.
      - И вот вы приехали второго августа в гости к сестре на эту дачу, направил Коваль беседу.
      - И вот я приехала второго августа на дачу, - повторила миссис Томсон.
      - Одна?
      - Нет. Но без Джейн. В тот день мы не собирались к Таисии. Дочь вообще не испытывает симпатии к "нашим дорогим родственникам", как она говорит, и поехала на пляж. А мне чуточку нездоровилось.
      - Дочь оставила вас одну, больную?
      - Ничего страшного. Я была не так больна, чтобы требовалась сиделка. Я ведь немного полежала в вашей больнице. К слову, я восхищена высоким уровнем здешней медицины. Совсем не то, что видела девчонкой в своих Криницах. - Коваль понимал, что это было утонченное, чисто английское умение польстить. - Да и девочке хотелось доставить удовольствие. Она любит поплавать. При жизни Вильяма мы позволяли себе раз в году - хотя и не в "бархатный" сезон, когда очень дорого, - отдыхать на юге Франции или в Италии. В наших реках купаться нельзя. Темза куда грязнее и холоднее Днепра...
      Коваль покачал головой:
      - Но вы, говорят, вызвали дочь из Лондона, так как заболели, делали операцию и нуждались в уходе.
      Миссис Томсон сначала сделала вид, что не расслышала замечание Коваля. Потом сказала:
      - Просто соскучилась. И хотела показать ей свою родину... Когда Джейн в тот вечер отправилась на пляж, я неожиданно почувствовала себя лучше, и мне стало грустно одной. А тут заглянул наш земляк, доктор Андрей Воловик. Он уговорил меня погулять. Мы зашли в магазин, купили вино, конфеты, сели в такси и поехали к Таисии.
      - А сестра к вам в гостиницу приезжала?
      - Несколько раз. И сама, и с Борисом Сергеевичем, - миссис Томсон снова перекрестилась. - Но в тот день мы не думали встречаться... Я даже пожалела, что поехала, на даче мне снова стало нехорошо. Но со мной был врач, и все обошлось.
      - Так, - сказал Коваль. - Значит, купили вино, конфеты и поехали на дачу. Что было дальше?..
      - Таисия с мужем были дома. Сестра очень обрадовалась мне.
      - А Борис Сергеевич? - поинтересовался Коваль.
      Миссис Томсон на миг задумалась, закрыла глаза, словно припоминая подробности.
      - Борис Сергеевич, кажется, тоже обрадовался, но не столько мне, сколько бутылкам вина, которые я достала из сумки.
      - Он относился к вам недоброжелательно?
      - Гм... А, собственно, чему там радоваться? Я для него человек чужой, и мое вторжение было неожиданным и не очень для него приятным. Таисия обо мне ничего не знала, так же как и я о ней, и примирилась с мыслью, что я погибла в Германии, не вспоминала меня. А тут сначала я, а потом и Джейн, как снег на голову, нарушили их привычный ритм жизни... Я говорю о Германии, но вы же не знаете моей истории.
      - Кое-что слышал от вашей сестры.
      - Ах, какое это имеет значение! Борис Сергеевич даже ревновал Таисию ко мне. Ведь он ничего ей не дал в жизни. Боюсь утверждать, но из-за него она погубила свою карьеру, он стал ее злой судьбой... А тут приехала я. И сестра потянулась ко мне, как к спасательному кругу...
      Миссис Томсон разговорилась, и с нее, как чешуя под скребком, стала слетать напускная горделивость и приобретенная английская сдержанность. Этому способствовало и то, что уравновешенный, с первой проседью в поредевших волосах подполковник, в далеко не новом коричневом костюме, не был назойливым, как английские полицейские, не спрашивал о прошлом и не укорял за то, что в свое время она не вернулась на родину. Миссис Томсон сама не узнавала себя: откуда слова брались! Но сдержаться уже не могла.
      Коваль понимал ее состояние. Первый страх прошел. Так бывает, когда вдруг ослабевает тревога, натянутые нервы резко расслабляются и лишь активность - все равно какая - способна снять душевный стресс... Появляются чрезмерная болтливость и излишняя суетливость...
      - Не могу смириться с тем, что сестра опустилась, - горячо говорила миссис Томсон. - Жизнь, конечно, не баловала их, и была у них общая обида на несложившуюся судьбу, у каждого - свою... И эта общая обида равняла их и притягивала. Они дорожили таким отношением, укрывались от нелегких жизненных проблем в одну скорлупу. Они жаловались на своих недругов, и враги одного становились врагами другого. Понимали и сочувствовали друг другу, как никто... Быт у них был, как вы могли видеть, не самый лучший. Из рассказа Таисии и собственных немногих наблюдений я поняла, что она заботилась о своем Борисе, как о малом ребенке, и он принимал это за должное. Целыми днями от нечего делать перебирали свои воспоминания, которые становились особенно яркими после выпитого вина. Они никому не мешали, и им никто не мешал. Жили тихо, и, возможно, в глубине души у каждого теплилась надежда на чудо, которое возвратит Таисию на сцену и Борису Сергеевичу поднесет какой-нибудь подарок...
      У Коваля вскинулись брови: "никому не мешали?!" Хотя откуда миссис Томсон могла знать о неспокойной душе Бориса Залищука, о его борьбе за справедливость: такую, какой, по его мнению, она должна быть; о его колючем, нетерпимом характере, благодаря которому Залищук "заливал сало за шкуру" соседям по даче, и больше всех - Крапивцеву.
      - Да, да, надежда всегда живет в человеке, - повторила миссис Томсон, не поняв иронии на лице Коваля. - Другое дело, что они лишь мечтали о подарке судьбы. В глубине же своей души каждый из них понимал, что Таисия уже никогда не выйдет на сцену, а Борис Сергеевич, отвыкший от служебных обязанностей, никогда не пойдет ни на какую работу. А тут появилась я, потом Джейн, словно инопланетяне, которые нарушили мир и спокойствие в их земном доме... И пошли круги... Так бывает, когда в тихую заводь падает камень... Мне кажется, что Бориса Сергеевича мое появление не обрадовало, и поэтому он сразу невзлюбил меня.
      Отдавая должное ее проницательности - миссис Томсон более или менее правильно охарактеризовала Залищуков, - Коваль все же ждал конкретного рассказа о вечере второго августа. Заметив его недовольство, она поспешила продолжить:
      - Потом неожиданно появилась Джейн. Я удивилась.
      - Значит, "дорогие родственники" были не такие уж нелюбимые, заметил Коваль, что-то записывая в протокол. - Я слушаю...
      - Таисия сказала Джейн: "Смешай воду с вином, это хорошо утоляет жажду". "Коктейль! - засмеялась Джейн. - Они-то меня и вспоили. А не молоко!.." Сумасшедшая девчонка!.. Выпили две бутылки вина, принесенные мной с доктором. Борис Сергеевич сбегал еще за одной бутылкой.
      - О чем вы говорили?
      - Обо всем и, кажется, ни о чем. - Миссис Томсон стала припоминать. Я рассказывала о жизни в Англии, обещала пригласить в гости сестру...
      - И как отнеслась к этому Таисия Григорьевна?
      - А как можно отнестись к такому приглашению? - вопросом на вопрос ответила миссис Томсон. - Не поехать к сестре, не увидеть мир и не обрадоваться, что теперь не забуду ее! И знать, что стану заботиться о ней...
      - А Залищук?
      - Я ведь сказала - странный он человек. - Миссис Томсон на миг задумалась, ее молочно-светлые глаза потемнели. - Борис Сергеевич неожиданно разгневался. Заявил, что никогда не отпустит Таисию, а говорить, мол, о деньгах и завещании вообще нехорошо при живых людях. Бурчал, что на Западе негодные порядки, когда ждут смерти близкого человека, чтобы получить наследство.
      - Почему он так разгневался?
      - По-моему, все очень просто. Борис Сергеевич незаконный муж Таисии, и пригласить его вместе с ней в Англию я не смогла бы, даже если бы и хотела. А сестра, получи она деньги, наверное, сразу бы рассталась с ним, потому что деньги открыли бы ей дорогу на сцену...
      Коваль иначе понял слова Бориса Сергеевича, и его чувство симпатии к погибшему еще больше возросло.
      - Вы совсем забыли нашу жизнь, - вздохнул подполковник. - Не деньги дают человеку путевку в искусство...
      - Вы меня неправильно поняли, - начала оправдываться миссис Томсон. Я имела в виду, что Таисия стала бы лучше питаться, хорошо одеваться, вид другой был бы... Она еще не старая... Если не широкий путь, то хотя бы тропиночка ей открылась...
      - Впрочем, вернемся к нашим баранам, - не удержался от своей любимой присказки Коваль. - О чем еще беседовали в тот вечер на даче?
      - Кажется, больше ни о чем.
      - Залищук принес бутылку вина...
      - Ее тоже распили. Правда, я лишь пригубила. После нескольких капель меня стала мучить изжога, бог знает, сколько воды выпила, пока избавилась от нее. Джейн и Андрей Гаврилович тоже только пригубили. Остальное выпил Борис Сергеевич, и Таисия немного...
      - Бутылка была запечатана? Не помните?
      - Я еще удивилась, как ловко он вытащил пластмассовую пробку.
      - А что было на столе, какие продукты?
      - Только конфеты и шоколад...
      "Это верно, - мысленно согласился Коваль. - В желудке Залищука эксперты обнаружили только остатки шоколада..."
      - Значит, никто ничего не ел... - подытожил он. - А что было потом?
      - Потом Джейн захотелось пойти снова к реке. Знаете, Таисия ловит рыбу лучше любого мужика. Часами может сидеть с удочкой. Она и Джейн мою научила... Я устала от поездки в застолья, вышла со всеми на улицу и попросила Андрея Гавриловича отвезти меня в город. Вскоре он поймал такси, и мы уехали.
      - А Борис Сергеевич?
      - Остался на даче... Больше я его в живых не видела. - Миссис Томсон подняла вверх глаза, словно собиралась кого-то увидеть на потолке.
      - Посторонних людей в этот вечер у Залищуков не было?
      - Если не считать посторонним нашего земляка-доктора... то никого.
      - Даже на минутку никто не заглядывал?
      - Нет.
      - Когда Джейн вернулась в гостиницу?
      - Не помню, но поздновато.
      - А как она отнеслась к вашему плану пригласить Таисию Григорьевну в гости?
      - Никак... Джейн всегда говорит, что у меня от слов к делу - большое расстояние.
      - Хорошо, - Коваль закончил писать. - Если что вспомните - позвоните, пожалуйста, мне. - Он положил перед миссис Томсон небольшой бумажный квадратик с номером своего служебного телефона.
      - Ах, - махнула она рукой и поднялась, давая понять, что все рассказала. - Я уже устала от этой истории. И надо же было приехать в такое время! Тридцать лет собиралась и вот выбралась... Слава богу, скоро все кончится.
      Коваль тоже поднялся и стоя пододвинул листы протокола:
      - Подпишите.
      Подождав, пока миссис Томсон подпишет, он спросил:
      - Значит, вы собираетесь домой?
      - Да, пора.
      - К сожалению, должен огорчить вас. Я бы очень просил вас на некоторое время задержаться.
      - Почему? - глаза миссис Томсон округлились так же, как при неожиданном появлении в ее номере подполковника, и так же остекленели. Почему? - повторила она упавшим голосом.