По ту сторону добра (Справедливость - мое ремесло - 5)

      Из опыта Дмитрий Иванович знал, что свободный, раскованный полет мысли рано или поздно выведет его на правильный путь. Жаль только, что не имел времени ждать такого озарения - ему был дан для розыска четкий срок.
      Его внимание привлекла статья о старом русском учителе Федорове, который утверждал, что в будущем человек станет бессмертным, так как научится воссоздавать себя снова и снова и этим продлевать свою жизнь.
      Коваль не дочитал статью до конца. Хотелось поразмышлять над главной гипотезой, освоиться с неожиданной, как вспышка света в темноте, мыслью о том, что смерть - самое большое зло в мире - не вечна, что она будет побеждена на новом этапе развития материи... Ему очень понравилась эта мысль, даже усмехнулся: действительно, в каждом человеке живет тяжкое сознание неизбежности смерти.
      Он закрыл книгу и отложил: все-таки нужно думать не над глобальным злом, а над конкретным преступлением.
      Заметив, что механически подтягивает к себе чистый лист и крутит в пальцах карандаш, понял: все же не обойтись без привычных графиков. Вздохнул: если на протяжении стольких лет пользовался ими, то теперь, когда память может и подвести, нужно тем более все записывать.
      Но чертить начал не сразу. Засмотрелся в открытое окно на вечерний сад. После того как на запад от его домика возвели многоэтажный гигант, солнце, заходя, не высвечивало кусты, не обсыпало, как раньше, кроны старого ореха, верхушки яблонь красными огнями - проникало в садик только ласковым, рассеянным светом, в котором сначала было немного розовой краски, которая быстро темнела, снимая румянец с лица вечера, и все вокруг становилось серым, сливаясь с темнотой глухих уголков. Коваль опечаленно подумал, что и сад за последнее время будто совсем постарел: ветви разросшейся под стеной бузины лезли в окно; у яблоньки, что стоит под забором, одна ветка усохла, и ее нужно отрезать; кусты роз заросли, переплелись - надо пересаживать. Кажется, он такой же "заботливый" хозяин, каким был и Залищук. Ему не хотелось сейчас тянуть дальше нить этой мысли. В конце концов, у него еще есть Наталка и Ружена, и нужно в первую очередь найти время для них. События, которые разворачивались в его семье, требовали от него каких-то новых решений; может, даже придется отказаться от этого дома, полного теней прошлого, этого сада, словно отрезать от себя дорогой кусок жизни.
      Несмотря на свой жизненный опыт, когда дело коснулось его самого, Коваль, создавая новую семью, многое не предусмотрел. Человек, умевший связать в аналитичном уме результаты следствия с причинами, события прошлого с сегодняшними событиями, аргументировать тонкие скрытые чувства, которые вызывают внезапные на первый взгляд, необъяснимые вспышки эмоций, детектив, который мог предвидеть будущие поступки других людей, не догадывался, что ожидает его самого при резкой перемене жизни. Так при обыске, когда все внимание направлено на главное, взгляд человека минует что-то очень важное, которое находится близко, около него, перед самым его носом.
      Дом, дорогой ему дом, вдруг оказался словно живым существом, и тень умершей жены будто вышла из его стен и поплыла по всем комнатам, подсказывая памяти, казалось, стертые временем события, картины, слова, жесты, рисуя перед глазами улыбку Зины.
      Самый большой, неожиданный удар нанесла дочь. Как он ошибался, когда думал, что Наталка одобряет его брак. Она мило подтрунивала над его запоздалым увлечением, но в конце концов не возражала против желания жениться: "Слава богу, будешь устроенный, и мне хлопот меньше". И при этом снисходительно улыбалась - так, как умела делать и ее мать...
      Какое-то время он жил у Ружены. Из загса поехали к ней, где две приятельницы жены, такие же одиночки, как когда-то и Ружена, приготовили свадебный обед. Наталка тоже обедала с ними, поздравила его и его новую жену и вскоре ушла. За столом она держалась мужественно, даже пыталась быть веселой, и он в душе благодарил ее за это.
      Но стоило Ружене переступить порог их дома, как Наталка, щуря продолговатые, такие же, как у матери, глаза, однажды слишком весело сказала:
      - Дик, как ты смотришь на то, чтобы я ушла от вас?
      Он удивленно взглянул на дочь.
      - В университете чудесное общежитие, - добавила она, опустив под его взглядом глаза.
      Он проглотил комок, подступивший к горлу.
      - А как же я... как мы без тебя?..
      - Ну, вы уже совсем взрослые, - отшутилась Наталка. Потом порывисто обняла его и совсем по-детски прижалась. - Не сердись, - прошептала, - так будет лучше. И мне... и вам... Я не смогу, если она будет тут вместо мамы...
      - А может, ты поживешь в квартире Ружены?.. - спросил он ослабевшим голосом. - Отдельная однокомнатная квартира, сама себе хозяйка, со временем на тебя перепишем... - сказал и сразу понял, что брякнул глупость. Ведь дело не в том, где будет жить Наталка, а в том, что Ружена перейдет сюда.
      Наталка сильнее прижалась к нему и разрыдалась.
      - Уже совсем гонишь?..
      Он повел дочку к своему старому дивану, усадил на него. Гладил ее волосы, как когда-то в детстве, пытался взлохматить прическу, но Наталка не приняла игру.
      Наконец сделала над собой усилие, вытерла платочком глаза.
      - Прости меня, Дик, - тихо прошептала, - мне всегда было тяжело без нашей мамы... Но рядом был ты... А теперь показалось, что ты... что ты... - она никак не могла успокоиться, - что я становлюсь тебе чужой, ненужной. Это ужасно...
      - Наталочка, как ты можешь так думать...
      - Я все понимаю, папа... Я глупая, наверное: понимаю одно, а чувствую другое... Что мне делать?
      Он долго как мог успокаивал дочку.
      Наталка все-таки согласилась остаться в доме, хотя не удержалась, чтобы не сказать:
      - Я знаю, тебе без меня тоже будет нелегко... Но сейчас ты просил не ради меня, а ради Ружены, чтобы я не оскорбила ее своим побегом.
      - Ах ты моя глупенькая ревнючка, - только и мог ответить он, хорошо понимая, что дочь права.
      Догадывалась или не догадывалась Ружена о чувствах, кипевших в душе Наталки, но она и сама не хотела переезжать в его гнездо, а тянула в свою уютную однокомнатную квартиру. В дни, когда они решили пожениться, не думали, как сложится жизнь всех троих - все казалось легко и просто, - а потом у каждого вдруг нашлись свои стремления, желания, мотивы, которые не согласовывались с стремлениями, желаниями, мотивами остальных.
      Так пока и жили, избегая разговоров на больную тему: каждый ждал, что этот разговор начнет другой.
      Наталка после минутной откровенности с ним замкнулась в себе, словно не понимала его терзаний. Внешне казалось, ее вполне устраивает сложившийся быт: ведь она, как и раньше, оставалась с ним в своем доме...
      Ружена прибегала с работы к нему сварить обед, убрать в доме, потому что Наталка с утра до вечера пропадала в университете. Женщина старалась управиться до ее прихода и ждала его, если он не задерживался на службе. Избегала встречи с Наталкой с глазу на глаз, боялась, чтобы не началась у них откровенная и резкая беседа, которая назревала...
      Он перебирал в мыслях разные варианты семейного устройства: то обменивал квартиры, то получал новую в ведомственном доме, то строил Наталке кооперативную или переселял дочку в квартиру Ружены. Последний вариант был самый легкий и самый приемлемый.
      Однако настаивать на своих проектах он не отваживался. Замотанный служебными делами, положился на время, которое как-то все устроит.
      ...Оторвавшись от окна, Дмитрий Иванович нарисовал на бумаге большой знак вопроса. Несколько раз обвел его черным фломастером, от чего знак стал пузатым, как буржуй на старой карикатуре. Написал под ним слово "версии". Провел три вертикальные линии, поставил три знака: "-", "+" и "?". В столбике со знаком "минус" написал: "Крапивцев", под знаком вопроса: "Жена. Таисия", ниже: "Сын. Олесь".
      Он посидел немного, задумавшись над этими короткими записями. Потом взял из стопки бумаги новый лист и написал в центре его - "Залищук", обвел жирным траурным кольцом. В одном уголке листа написал - "Крапивцев", в другом - "Таисия Григорьевна", в третьем - "Олесь". Четвертый оставался свободным.
      Провел фломастером три линии из углов к центру, к кольцу "Залищук": от "Крапивцева" - черным, от "Таисии Григорьевны" и "Олеся" - зеленым и коричневым. Все линии, словно стрелы, уперлись в слово "Залищук". Хотел написать в четвертом уголке "Найда-Воловик", но воздержался. Доктор отдельный разговор.
      С версией "Крапивцев" все будто было ясно. Если экспертиза установит: у Крапивцева в банке находился тот самый яд, от которого погиб Борис Сергеевич, и подтвердит идентичность всех пяти стаканов, можно будет брать у прокурора постановление на арест. А если нет?.. Почему химики так долго возятся с анализом? На все его звонки лаборатория отвечала: "Подождите, очень сложный анализ. Одновременно с ядовитыми есть и лечебные сердечные гликозиды". Такой прогресс химической науки, такие опытные лаборанты и эксперты работают, кое-кто даже научные степени имеет, а никак не управятся!
      Подполковник стал внимательно приглядываться к другой стреле, нацеленной в сердце Залищука, - стреле, идущей от "Таисии Григорьевны".
      Таисия Притыка. Жена Залищука. Театральная жизнь у нее не сложилась. Молодая, хорошенькая, после училища работала в народном театре, потом - в областном. На гастролях познакомилась с режиссером из Киева, который влюбился в нее и забрал в столичный театр. Первые шаги на академической сцене были успешными, Таисии поручали хотя и небольшие, но самостоятельные роли. Уже мечтала о большом амплуа. И вдруг все изменилось. Одна, вторая творческая неудача. Тем временем и влюбленный режиссер охладел к ней... Речь уже шла не о замужестве, а о том, чтобы не лишиться хотя бы его внимания. А он становился все придирчивей. И однажды на репетиции так накричал на нее... "Бездарность! Бездарность!" - звенели в ушах слова режиссера, когда возвращалась из театра, задыхаясь от обиды. Очередная банальная, как мир, история - в отчаянии Таисия начала забываться в вине. Затуманивая мозг, вино подкармливало иллюзии, помогало хотя бы в воображении становиться сильной, верить в свой талант, в который рано или поздно поверят все.
      Таисия Григорьевна имела неплохой голос, и ее перевели в хор. Может, в театре надеялись, что перестанет пить, ибо что-что, а голос хористке нужно беречь. Между тем Притыка считала свое пребывание в хоре временным и дома проигрывала роли, которые ей не давали на сцене. Вся жизнь ее теперь делилась на три фазы: хор, винный магазин и большое, чуть ли не на всю стену, зеркало в комнатке на улице Чкалова, зеркало, которое верило ей, вселяло надежды, вдохновляло.
      Потом неожиданно в ее жизни появился Борис Сергеевич Залищук. Решительный, прямодушный, даже резкий, с характерным, четко очерченным лицом, на котором из-под густых косматых бровей сверкали светлые глаза. Он вскоре перешел жить к ней.
      Таисия Григорьевна не заметила, как это случилось.
      Познакомились они в магазине, куда актриса забегала перед спектаклем за бутылкой портвейна. Борис Сергеевич, выпивший уже стакан вина, взглянул на нее и вышел следом. Догнав на улице, с присущей ему прямотой отрекомендовался. Она не прогнала его.
      Залищук стал приходить в гости. Таисия Григорьевна уже не стеснялась его и, подкрепив себя рюмкой, была с ним, словно наедине с зеркалом, то леди Макбет, то Катериной, то Офелией...
      Борис Сергеевич сидел в уголке тихо, как мышка, только глаза восхищенно блестели. Когда актриса, тяжело дыша, возвращалась в реальный мир, он чуть не стонал от возмущения: "Боже, какой талант! Какой талант! Как они этого не видят!.. Да я сейчас пойду к ним... Я морду набью твоему режиссеру! Своим небось дает роли, а настоящий талант затирает... Знаю, как это делается... Я до министра дойду!"
      "Ах! - безнадежно вздыхала Таисия Григорьевна. - Не делайте, Борис, глупостей".
      В конце концов он успокаивался...
      Залищук был одинокий: жена его внезапно умерла, сын Олесь жил отдельно и к отцу не наведывался. У него часто болело сердце, особенно когда одолевали мысли, что жизнь прошла напрасно, что потратил годы на неблагодарную семью и на склоне лет остался один как перст. Понимал, что оглянулся поздно и теперь ничего исправить и изменить не может, и от этого еще больше нервничал.
      Уже живя с Таисией Григорьевной, Залищук однажды, хорошо выпив, пошел все же в театр. Какой там состоялся разговор с режиссером, можно догадаться по тому, что из театра Залищука, угрожая милицией, выпроводили.
      Вскоре артистку хора Таисию Притыку уволили "в связи с потерей голоса". Против формулировки приказа Таисия Григорьевна не возражала, голос она и в самом деле потеряла, но она же не певица, а актриса драматическая! Обращение в министерство ничего не дало. Борис Сергеевич не раз собирался идти к министру, но Таисия Григорьевна не пускала. В то время ему и самому было нелегко на работе. Поругавшись с начальством, он везде кричал, что его преследуют за справедливость, но от этого было не легче.
      Таисия Григорьевна не стала искать другой работы. Ходила в гости к бывшим приятельницам, приглашала их на дачу, куда переехала с Борисом Сергеевичем, но понемногу эти связи обрывались, у подруг были свои заботы, и только низенькая, кругленькая, как мячик, певица Лиля поддерживала с Притыкой какие-то контакты.
      Таисия Григорьевна всем говорила, что подлечится и вернется в театр, пусть не на академическую, но непременно на сцену. Борис Сергеевич не возражал против этого, и они жили тихо и незаметно для посторонних, заботясь друг о друге, довольствуясь зарплатой Залищука. Однако вскоре Борис Сергеевич ушел с работы. Пенсия была небольшой, и супругам пришлось сократить свои расходы. Но ни она, ни он не роптали и с апреля до ноября жили на даче. Постепенно Таисия Григорьевна начала понимать, что надежды на сцену все больше теряют под собой почву, но не хотела верить в это. Борис Сергеевич, как и раньше, поддакивал, и ей уже достаточно было одних мечтаний, которые заменяли реальную жизнь, достаточно было веры в чудо, которое вдруг произойдет и возвратит ей здоровье, красоту и сцену.
      Это было все, что знал подполковник Коваль о супругах Залищуках. Много или мало было этого, чтобы выяснить, кто отравил Бориса Сергеевича?
      Подполковник пристально смотрел на стрелу, направленную от "Таисии Григорьевны" в сердце "Залищука". Черная жирная черта расплывалась в сумерках, вползавших из сада в кабинет.
      Коваль поднялся, зажег свет. Теперь стрела стала будто острее. Но что из того? Зачем Таисии Григорьевне травить мужа? Что выигрывала она в жизни, теряя своего Бориса?
      Подполковник пожал плечами. В конце концов, нельзя думать о людях только плохое, даже когда разыскиваешь убийцу.
      Все это так. Но розыски загадочного убийцы Залищука заставляют его, Коваля, строить в своем воображении самые фантастические версии, на какое-то время подозревать и невиновных людей. Он будет радоваться, когда убедится в невиновности того или иного подозреваемого, и с облегченным сердцем отбросит еще одну версию. Он мог найти убийцу с помощью только одной правильной догадки, но бывало, что ради торжества истины и справедливости на время допускал и невероятное.
      И все-таки как найти истину? Коваль наклонил голову, потер лоб. А если определить главную страсть человека? Ведь у каждого есть своя страсть, которая в сложную минуту жизни толкает его на неожиданный поступок.
      Что у Таисии? Любовь к богатству? Стремление стать самостоятельной хозяйкой дачи?
      Нет. Только любовь к сцене, к своему призванию.
      Но как удовлетворяет это стремление гибель Бориса Сергеевича?
      Вот здесь уже можно и о даче подумать. Борис Сергеевич не хотел продавать ее Крапивцеву. А Таисия была согласна. И Крапивцев тоже к этому стремился. Препятствием был Залищук.
      Но смерть хозяина дачи перепутала все карты. Теперь продать дачу без согласия сына Бориса Сергеевича Таисия не могла. Олесь - прямой наследник, а ей еще нужно через суд доказать свои права.
      Да и разве деньги - это путь в искусство? Тем более что Таисия Григорьевна уже, кажется, и сама не очень верит своей мечте, лишь успокаивает ею сердце.
      Ковалю вспомнилось, что она сказала о даче: "Продам, подлечусь, поправлюсь, косметический кабинет, процедуры - и снова буду добиваться роли. Театр любит молодых и свежих".
      Неужели ей кто-то пообещал возвращение на сцену за деньги, за взятку? Вряд ли. Сцена открыта людским глазам, на ней не обманешь, если нет таланта.
      А в самом ли деле у Таисии Григорьевны есть талант?
      Ковалю вспомнилось ее одутловатое от слез, округлое лицо, высокая дебелая фигура. Он не был достаточно подготовлен, чтобы ответить себе на этот вопрос.
      Допустить, что к ней возвратился тот режиссер? Вспыхнула старая любовь, и Борис Сергеевич явился помехой? Вряд ли. Такие люди по старым тропинкам не ходят. Но нужно увидеться с ним.
      А что он вообще знает о прошлом Таисии Притыки, о ее юности, детстве? Может, оттуда тянутся какие-то нити?
      И Дмитрий Иванович под стрелой "Таисия Григорьевна" - "Залищук" написал:
      "1. Познакомиться с режиссером.
      2. Глубже поинтересоваться прошлыми связями Таисии Притыки".
      Таисия Григорьевна и Залищук. Они любили друг друга. Но в последние дни начали ссориться. Что послужило причиной этому?
      Ответа Коваль не имел. Хорошо, подойдем с другой стороны.
      Что изменилось в жизни Таисии Притыки в последнее время?
      Ничего, кроме неожиданного приезда сестры из Англии - миссис Томсон. Но как это могло повлиять на взаимоотношения Таисии с Борисом Сергеевичем? Чем он стал ей мешать? В конце концов, они жили на веру, и Залищук ни в чем не мог ей помешать.
      Мысли Коваля вернулись к треугольнику: Борис Сергеевич, Таисия, Олесь.
      Таисию Григорьевну Олесь сразу возненавидел. Почему, за что - не мог понять. Возможно, потому, что стала она для Бориса Сергеевича самым дорогим человеком. В глубине души парень, наверное, по-своему любил отца и не терпел соперничества.
      Мог ли этот Олесь отравить его?
      Почему?
      Ради наследства, дачи?
      Но разрешило бы ему так поступить это самое скрытое чувство к отцу?
      Да, Олесь имеет характер нетерпимый, вспыльчивый, легко обижается. Но поднять руку на отца?..
      Струць, изучавший Олеся, доложил, что молодой Залищук несколько лет назад бросился в Днепр и спас человека, по работе характеризуется положительно... Стало быть, он парень не злой и способный только на внезапные вспышки. Ярость, словно огонь, сразу охватывает его и так же быстро гаснет. А тут нужно было приготовить отраву, долго искать удобного момента, чтобы подлить ее...
      Парень всю жизнь пытался доказать отцу, что он, его сын, не такой уж плохой человек, не такой бесталанный, как тот считает. Но парадокс: притягивал внимание отца не хорошими поступками, а, наоборот, делал назло, словно мстил за недоверие к себе и этим утверждал свою независимость и самостоятельность. Это соображение более всего оправдывало младшего Залищука в глазах Коваля. Подполковник считал, что не мог Олесь уничтожить того, перед кем всю жизнь старался утвердиться, даже "от противного". Это означало бы уничтожить самого себя, лишиться смысла своей жизни...
      Размышляя, Коваль механически черкал фломастером по линии "Олесь" "Залищук", и она стала толстой, жирной и неровной, словно змея, ползущая от сына к отцу...
      Так же механически написал в свободном уголке листка: "Доктор Найда". Вдумался в свою надпись лишь тогда, когда начал тянуть от этих слов красную стрелу к кругу: "Залищук".
      А не ошибся ли, отдав последний свободный уголок, последнюю стрелу доктору?
      Найда-Воловик и на самом деле человек сложный, и о нем они со Струцем еще мало знают.
      Но о Борисе Залищуке доктор раньше даже и не слышал, никаких связей и общих интересов у этих людей, кажется, не было.
      Струць сказал: "Если бы Андрей Найда был не отоларингологом, а, скажем, химиком или фармацевтом, то все было бы ясно".
      "Если бы, если бы... Тогда все еще больше запуталось бы", - пробурчал он в ответ. Сейчас, вспоминая этот разговор, подполковник усмехнулся. Молодой инспектор все больше нравился ему своей предприимчивостью и настойчивостью, а суетливость и торопливость - это недостатки молодости, которые вместе с ней пройдут.
      Так какие могли быть общие интересы у Залищука и доктора Найды?
      Никаких.
      А какие противоречия, причины для вражды?
      Коваль задумался.
      Решил снова последовательно ответить на основные вопросы розыска. Может, так лучше поймет и этого доктора с двойной фамилией?
      Кто из людей, которые встречались в тот трагический вечер с Борисом Залищуком, имел реальную возможность осуществить преступление, то есть бросить яд в стакан с вином?
      И Крапивцев, и Таисия Григорьевна, и доктор Найда, и, наконец, Олесь, который, как стало известно, тихонько пробрался к отцовской даче. Ужинали с Борисом Сергеевичем еще Кэтрин Томсон и ее дочь Джейн... Но их, очевидно, нужно совсем исключить из этого списка, ибо дальше ставится вопрос: кто из этих людей имел для такого преступления достаточную причину?
      Это самый трудный вопрос. Ведь выявить глубоко спрятанные корни преступления, которые из неизвестного семени прорастают в душе человека, чрезвычайно сложно. Собственно, весь розыск и предварительное дознание, которое он ведет вместе со своим молодым помощником и экспертами, являются поисками ответа на этот вопрос. Остальное - кто мог иметь такой яд, чем можно доказать, что именно владелец отравы пустил ее в ход, - это дело оперативной техники и опыта милицейских работников.
      Итак, кто имел достаточную причину, мотивы для преступления? Хотя никакая причина с точки зрения закона и гуманности не может быть здесь достаточной, но если убийство уже произошло, значит, с точки зрения преступника ее хватило, и его точка зрения, к сожалению, в таком случае была решающей.
      Крапивцев?
      Таисия Григорьевна?
      Олесь?
      Доктор Найда?
      Томсоны?
      Томсоны отпадают первыми.
      Коваль вытащил из кожаной папки цветное фото Томсонов, которое попросил на несколько дней у Таисии Григорьевны.
      Фотография была четкой. Правильное освещение делало лица рельефными, чуть ли не объемными и передавало живой блеск глаз.
      Подполковник не мог сказать, под влиянием какого интуитивного толчка он взял эту фотографию и передал в оперативно-технический отдел. Ему показалось странным, что Джейн, хотя и очень похожая на отца - типичного англичанина, - имеет и индийские черты лица. Возможно, дед или прадед мистера Томсона служил в колониях, там женился, и в жилах его наследников течет кровь местных жителей, которая напомнила о себе и у Джейн.
      Какое это имело отношение к делу Залищука, подполковник не думал. Может, только мальчишеская любознательность ко всему, что всегда дремала в его душе, толкнула на этот шаг.
      Эксперт, которого Коваль попросил провести по фотографии отождествления всех членов семьи Томсонов, сделал неожиданный вывод: Джейн Томсон и в самом деле дочь Вильяма Томсона, но с миссис Кэтрин Томсон не имеет общих черт.
      Чертовщина какая-то!
      Можно быть похожей на отца, а не на мать, но как это эксперт совсем не нашел общих черт?!
      Дмитрий Иванович знал, что отождествить личность по внешним признакам современная наука вполне способна. Каждый человек имеет только ему присущую совокупность признаков, которые унаследуются. Последовательно сопоставляя и сравнивая на фото черты лица, их общие точки, можно установить кровных родственников: отца и детей, матери и ее детей...
      Нет, эксперт, очевидно, не ошибся. Но что это дает ему, Ковалю, кроме того, что он проник в какую-то семейную тайну Томсонов? Ему это ни к чему...
      Да, Томсоны отпадают первыми. Потом он исключил бы Таисию Григорьевну. А Найда?..
      И снова: кто из участников вечера мог иметь эту растительную отраву из эндемов* Кавказа?
      _______________
      * Э н д е м - растение, распространенное только в определенной
      местности (греч.).
      После такого вопроса все подозреваемые, кроме Крапивцева, отпали.
      Поэтому он, подполковник Коваль, и особенно лейтенант Струць так упорно ищут мотивы преступления у соседа Залищуков. Ведь именно Крапивцеву было проще всех использовать отраву: в то время, когда угощал у себя на даче подвыпившего Бориса Сергеевича.
      Найда, Найда, Найда... Почему личность доктора так притягивает его? Почему то и дело он в мыслях возвращается к нему?..
      Одинокий человек, который не женился потому, что был не уверен в своем общественном положении. А не возвратились ли к нему забытые чувства к девочке Катрусе Притыке и не захотелось ли ему заграничной жизни?
      Конечно нет. Другое дело, если бы он не узнал правду об отце. У него могло укорениться подспудное чувство собственной неполноценности, будто он исключен из нормального общества из-за бывшей отцовской вины. Тогда, стараясь подвести черту под прошлым, он искал бы возможности стряхнуть пыль Родины со своих ног. Но сейчас, впервые за много лет, успокоился, оглянулся вокруг и по-новому увидел жизнь. Нет, такой человек ни за что не способен на преступление... И его былые чувства к Катерине Притыке не имеют никакого отношения к смерти Бориса Залищука.
      Подполковник начал обобщать свои мысли. Новые поколения людей более спокойные и уравновешенные. Понемногу исчезают, уменьшаются страшные вспышки человеческой жестокости, и свои споры молодые люди в состоянии аффекта решают теперь в крайнем случае ударом кулака, а не коварным шекспировским отравлением.
      "Да, да, - произнес вполголоса Коваль и подумал об Олесе. - Это и его касается".
      Со двора долетел голос Наталки. Она с кем-то разговаривала возле калитки. Коваль представил, как дочь сейчас зайдет в дом. Она не вбежит вприпрыжку, как когда-то, не бросится к нему в кабинет. Войдет в свою комнату, положит сумку с конспектами, потом так же медленно выйдет на кухню, сухо поздоровается с Руженой, которая сейчас, наверно, там готовит ужин, потому что в кабинет доносятся аппетитные запахи. Потом так же солидно, даже по-старушечьи, пойдет умываться в ванную. Кроме "здравствуйте", она ничего Ружене не скажет, и он знает, что мягкая улыбка не появится на устах дочери.
      "Почему Наталка так невзлюбила Ружену? Что ей не нравится в этом человеке? - горько подумал Коваль. - Как сделать, чтобы они подружились, эти двое дорогих мне людей? Неужели не понимают, что от их вражды больше всего страдаю я, тот, кого они любят?.."
      На эти вопросы Дмитрий Иванович тоже не находил ответа. Его ждал ужин, во время которого он терпеливо будет сидеть между двух огней. А после ужина сбросит халат и домашние тапочки, наденет костюм и пойдет провожать Ружену...
      5
      Джейн нравилась лейтенанту Струню. Да и кому не понравится грациозная милая девушка с невинными кокетливыми глазами и такой улыбкой, которая проникает в самую душу, кружит голову и путает мысли.
      Лейтенант Струць был с мисс Томсон сдержанным и деловым. Иногда даже чересчур строгим, нежели следовало, ибо не забывал о своем служебном положении.
      Сначала он обрадовался поручению подружиться с девушкой и в непринужденной беседе дознаться о том, что не смогли или не захотели вспомнить другие свидетели. Даже короткое общение с жительницей Лондона помогло бы лейтенанту услышать настоящую английскую речь.
      Но после двух встреч, во время которых Виктор Кириллович, подбирая слова, заикаясь, словно школьник, складывал английские фразы, чем вызывал ироническую улыбку Джейн, девушка прекратила эту игру.
      ...Они встретились под вечер, в пять часов, и Джейн захотелось осмотреть окраины города. Вчера они ездили катером по Днепру и ближайшим заливам. Это путешествие запомнилось лейтенанту. Джейн стояла на самом носу лодки, держась рукой за борт. Встречный ветер трепал ее короткую прическу, и Виктору девушка казалась волшебной птицей, которая вот-вот взлетит над водой.
      Он чувствовал себя все неудобнее в роли ищейки - расспрашивать девушку о преступлении, к которому она не имела никакого отношения, выискивать в дружеской болтовне нужные следствию детали...
      Сегодня Джейн сама начала разговор о трагедии на Русановских садах.
      - Господи! - взяв лейтенанта под руку, простонала она. - Хотя бы вы, Виктор, успокоили меня. Скажите, скоро закончится это ваше следствие, чтобы мы с мамой могли уехать? Вы знаете, меня ждет помолвка, а маме, я замечаю, тоже опасно здесь задерживаться. Воспоминания все сильнее растравляют ее душу, и я боюсь, что она снова сляжет.
      - Как только установим личность преступника, так и закончится, неопределенно ответил Струць.
      - Но уже установили. Ведь отравил сосед - Крапивцев. Что же тут еще устанавливать? У него ведь и отраву нашли! Странная у вас милиция! Лондонская полиция давно бы вытряхнула из этого Крапивцева всю правду и отправила бы за решетку.
      - Даже если Крапивцев был бы невиновен? Наша милиция так не делает, Джейн. Вытряхивать признания - противозаконно.
      - Но ведь вы сами, Виктор, считаете, что Залищука отравил сосед!
      - Считал, а теперь думаю иначе...
      - Почему же? - в глазах Джейн вспыхнули огоньки любопытства.
      - Это только одна из версий...
      - А какая же может быть другая?
      - Вы уже сами как следователь, - засмеялся Струць. - О ней никто не догадывается, об этой версии, кроме меня. Возможно, бедолаге Залищуку отраву подсыпали еще на даче... - Лейтенант и сам не понимал, почему такое сорвалось у него с уст. Брякнул глупость!
      - Я хочу в Лондон, - капризно захныкала Джейн. - Дорогой лейтенант, так это ваш глупейший домысел не пускает девушку к жениху!.. В какой степени он может касаться меня?
      "Ни в какой", - хотел сказать Струць, но не сказал.
      - Служебная тайна, - шутливо ответил он, уже поняв, что только тщеславное желание позадаваться толкнуло на эту выдумку с новой версией.
      - Остаемся тогда я или мама? Или сама Таисия Григорьевна?.. Ах да, вдруг вспомнила Джейн, - еще врач, друг юности мамы...
      - Для нас самих это еще загадка, - уклончиво ответил Виктор.
      - Ах, мама, мама! - снова захныкала Джейн. - А если бы мы не приехали в тот вечер на дачу, наверное, нас бы сразу отпустили домой?