- Вызывает отравление с рвотой, боль в брюшной полости, судороги. Боль такая сильная, что наступает шок, который в свою очередь ведет к параличу и остановке сердца.
      - Так... так... - задумчиво проговорил Коваль.
      - Переступень также мало изучен, брионин в алопатической медицине почти не используется. Только гомеопаты применяют его в очень мизерных дозах при изготовлении лекарств против ревматизма, воспаления легких и тому подобное, - объясняла тем временем начальник лаборатории.
      "Животик у него еще был тепленький... - вспомнились подполковнику слова Таисии Притыки. - Один, брошенный, корчился на мокрой земле...". Выходит, смерть Залищука наступила от брионина... А у Джейн тоже... рвоты, боли в желудке...
      - Евгения Григорьевна, а переступень растет на Кавказе, как и адамов корень? - поинтересовался Коваль.
      - Да, Дмитрий Иванович, на Кавказе. На базарах южных городов часто продают его корни, желтоватые сверху и белые на изломе. Их покупают, чтобы натирать поясницу при ревматизме... Но не только на Кавказе. Растет еще в Средней Азии и за границей - в Скандинавии, например...
      С ума можно сойти с этими экспертами, подумал Струць. Ему не терпелось узнать: имеет ли найденный им стакан следы той же настойки, которая была у Крапивцева, и в конце концов он решился вмешаться в разговор.
      - Товарищ подполковник, разрешите, - и повернул голову к Евгении Григорьевне: - А стакан, обнаруженный во дворе? Он что-нибудь прояснил?
      - В нем сохранились следы той же настойки, - ответила женщина, которую изъяли у Крапивцева. Плюс дигиталис. Мы уже сообщили об этом своем выводе, - она кивнула в сторону Коваля. - Ареал растений, из которых приготовил свою жидкость Крапивцев, - эндемы Кавказа. Заросли крестовника встречаются только высоко в горах, чемерица растет на горных пастбищах и на Кубани, мачок желтый распространен на Западном Кавказе и частично в Крыму, вдоль моря, на каменистых обрывах...
      - То-то и оно! - удовлетворенно произнес Струць и победно взглянул на Коваля.
      - Значит, собрать все это зелье можно только там, - задумчиво сказал подполковник, постукивая пальцами по столу.
      - Или самому собрать, или купить на местном рынке, - ответила женщина.
      - Скажите, а наперстянки в настойке Крапивцева нет?
      - Нет.
      - А на стенках найденного стакана?
      - Есть, Дмитрий Иванович.
      - А валерьянка, которую я вам принес?
      - Самая обычная. Никаких примесей.
      - Ясно, - вздохнул подполковник, хотя по выражению его лица было видно, что ему не все еще ясно.
      Закончив беседу в аналитической лаборатории, Дмитрий Иванович вместе со Струцем вышли из министерства.
      Молодой инспектор спешил в райотдел, где хотел как следует отряхнуть дорожную пыль и спокойно написать рапорт о командировке. Надеялся, что поедут с Ковалем машиной, и обежал взглядом несколько черных "Волг", стоявших возле подъезда, угадывая, какая принадлежит уголовному розыску. Однако подполковник спокойно миновал их, прошел и мимо вездехода, скромно прижавшегося к кромке пешеходной дорожки, и направился к выходу со двора.
      Следуя за Ковалем, лейтенант еще надеялся, что машина ждет их за воротами. Тщетность своих надежд понял, как только выглянул на улицу, здесь не было ни одного автомобиля.
      Занятый своими мыслями, Дмитрий Иванович шагал по улице, не замечая разочарования лейтенанта. Шагал так широко, что Струць еле успевал за ним; он старался держаться рядом и был готов в любую минуту ответить на его вопросы.
      - Одинаковая отрава, одинаковые симптомы, - бормотал тем временем подполковник. - Но зачем убийце Залищука травить еще и Джейн? Чем выгодна, скажем, Крапивцеву смерть этой девушки? Нет, тут что-то не то... Виктор Кириллович! - обратился неожиданно к лейтенанту, словно только сейчас заметил его. - Ну, а вы что привезли? Какие сведения?
      - Что привез? - немного растерялся Струць: он все-таки надеялся, что докладывать не придется на ходу, среди улицы.
      Прежде чем ответить, огляделся вокруг. Тихая, спокойная улица старого района города, некогда фешенебельного уголка богачей, называвшегося Липками и не сохранившего деревьев, которые дали ему это название, сейчас, утром, была пустынной. Из одинокой книжной будочки, мимо которой шли, грустно высматривала покупателей киоскерша. Далеко впереди, в скверике, стояли лавочки, отшлифованные пенсионерами и нянями. На одной из них, оторвавшись от книги и следя за внуком, сидела старушка.
      - Так что удалось выяснить о Крапивцеве, лейтенант? - повторил Коваль.
      Струць вздохнул.
      - В Краснодаре он прожил только два года. Ничем особенным не отличился... Перелетал с одной работы на другую. Одну зиму был сторожем и печником в детском саду, несколько месяцев работал в санатории, потом на биостанций, на туристической базе - старшим, куда пошлют: и завхоз, и сторож, и шофер. Жил тихо, приводов в милицию не было...
      - По приводам характер человека не определишь.
      - Я только докладываю факты, товарищ подполковник.
      - Дальше.
      - Удивительное дело, Дмитрий Иванович. Крапивцев купил там дом, забрал в Краснодар из Одесской области семью и вдруг, буквально через несколько месяцев, продал этот дом себе в убыток и махнул с семьей в Киев.
      - Для этого у него, кажется, была веская причина: дочь вышла замуж за киевлянина... Дом дорогой?
      - Купил за шестнадцать тысяч, продал за четырнадцать, это по документам нотариата. Возникает вопрос: откуда у него такие деньги? оживился лейтенант. - Из Одессы получаю сведения: веники! Обычные веники, каждый ценой в один рубль. Выращивал сорго и изготовлял веники... И как хитро все обставил! Устроился стрелочником на железной дороге и в течение нескольких лет засевал чуть ли не гектар вдоль железнодорожного полотна. Полоса отчуждения, принадлежащая дороге. Выращивал исключительно сорго. Аппетит появляется во время еды... Вскоре ему и на гектаре стало тесно. Втерся в доверие к местным руководителям, прихватил еще два гектара колхозной земли... будто бы для селекционных опытов...
      - Гм, - произнес Коваль. - Это становится интересным.
      - Ему даже трактор давали вспахать эти два гектара, сеялку, чтобы засеять! - разошелся Струць. - Своя семья уже не могла справиться с вязанием веников, так он людей нанимал...
      Подошли к метро "Арсенальная". Но вестибюль станции Коваль обошел. Узкой и крутой тропинкой, наверное не всем известной, стал спускаться к Днепру. Удивленный Струць двинулся за ним. Говорить в спину было неудобно, и лейтенант умолк.
      Когда проходили возле Аскольдовой могилы, Коваль спросил:
      - А почему он переехал из Одесской области в Краснодар?
      - Там в конце концов разобрались, что это за птица, и пришлось господину Крапивцеву убираться восвояси.
      - И это ему удалось, - с горечью констатировал Коваль. - Хотя противозаконных деяний целый воз.
      - Местный ОБХСС занимался, но дела так и не возбудили.
      - Ну, а из Краснодара почему сорвался? Купил дом, перевез семью и вдруг - на тебе!
      - Этого не смог установить, - признался лейтенант. - Глубоко копнуть времени не хватило... Да и, думаю, для нашего розыска это не очень важно. - Хотел добавить, что вообще не стоило ездить в Краснодар, чтобы разузнавать о Крапивцеве, когда все и так понятно, но промолчал.
      - Кто знает, кто знает... - покачал головой Коваль.
      - В Краснодаре у него что-то не получилось с парниковым хозяйством на местной биостанции. Это было последнее место работы... Итак, с Крапивцевым все ясно, - подытожил после секундной паузы Струць.
      - Что же вам ясно, Виктор Кириллович?
      - Все вещественные доказательства против него.
      - Всех доказательств мы еще не имеем.
      - Но ведь это та же самая отрава, товарищ подполковник, тот же брионин, переступень. И в желудке Залищука обнаружили, и у Крапивцева изъяли, и следы на стенках стакана...
      - А наперстянки, которую нашли в организме погибшего, в настойке Крапивцева нет. И снова - Джейн? Ее тоже хотел отравить Крапивцев?
      Подошли к метромосту и направились по нему через Днепр. Даже еще не напоенный осенними дождями, Днепр казался очень широким.
      Поднятая плотиной Каневской ГЭС, вода немного замедляла здесь свой бег и, плененная одетой в гранит набережной, рвалась, чтобы разлиться за городом широким голубым плесом.
      На середине моста Коваль остановился и, положив руки на теплый каменный барьер, загляделся на реку. Солнце било в глаза, он щурился, но с удовольствием подставлял лицо под его лучи.
      Внизу один за другим проплывали катера, буксиры толкали вверх против течения тяжелые баржи, груженные щебнем, песком, чугунными болванками. В небе появился коршун, сделал круг и исчез за Гидропарком.
      Струць понимал, что мысли подполковника сейчас далеки от Днепра, от живописного пейзажа, от коршуна, который снова появился в небе.
      Лейтенанта удивляло странное, вроде бы спокойное поведение Коваля. Часы, дни бежали безудержно. Опасность отравления преступником новых людей должна была, по его мнению, встревожить подполковника. Однако он параллельно занимался и другими делами, не имевшими никакого отношения к смерти Залищука, и сейчас, казалось, не обратил должного внимания на его, лейтенанта, сообщение. Конечно, ему нелегко, на его плечах целое отделение в министерстве. Но почему он не хочет окончательно остановиться на единственной версии: убийца Крапивцев... Ведь больше ничего у них нет и, очевидно, быть не может...
      Над головами прогремел поезд метро; когда он исчез за поворотом, лейтенант услышал, как Коваль произнес задумчиво: "Да... да... конечно... да..."
      Возле станции "Гидропарк" подполковник вдруг заторопился. Они быстро вошли в метро и вскоре уже были в райотделе.
      5
      - О, Джейн, Робин! - воскликнула миссис Томсон, поворачиваясь к подполковнику. - Дети самая большая, единственная моя радость...
      - Как для каждой матери, - кивнул Коваль.
      - Возможно, даже больше, чем для иной, потому что достались мне очень нелегко... Да и сейчас с Робином не так просто. Но знаете, Дмитрий Иванович, вероятно, это закон: чем тяжелее достаются дети, тем больше их любишь, или, как еще говорят у нас, чем больше вкладываешь в дело, тем оно дороже...
      - Проценты с капитала, - не удержался от иронии подполковник.
      - Я имею в виду духовный капитал. - Тон Коваля задел Кэтрин. Духовный капитал для людей верующих не менее важен, чем денежный. И это одинаково и у вас, и у нас.
      Ковалю обидно было слышать из уст человека, который родился на Украине, "у вас", а когда имелся в виду чуждый ему мир - "у нас".
      - Вы, наверное, меня осуждаете, - вздохнула она, словно прочитав его мысли. - Уверяю вас, отсюда, с родины, я ни в какую Англию не поехала бы. Но тогда... в Германии, измученная в неволе, дезинформированная, среди чужих людей, без поддержки... Слабенькая девчонка, я словно висела в воздухе.
      - Мы отклонились от темы, - заметил подполковник, размышляя о том, как задать главный вопрос, ради которого и пришел на Русановские дачи.
      Они прогуливались тропинкой вдоль залива, неподалеку от небольшой пристани. Время было тихое, послеобеденное, когда пассажирские катера увеличили интервалы между рейсами, а рыболовы оставили до вечернего клева насиженные места и только неугомонная детвора копошилась в горячем песке.
      - Да, дети, дети... Они меня также очень любят. После кончины Вильяма стали особенно внимательны. - Миссис Томсон не была сейчас искренней - она давно уже почувствовала, что именно после смерти мужа между ней и детьми пролегла странная полоса отчуждения, которую не могла сама объяснить. Но зачем об этом знать подполковнику. - Не пускали меня в этот вояж, боялись, что захвораю. Но я все-таки вырвалась... Очень хотелось увидеть родные места. Думала, может, найду могилу матери, ничего не знала о ней после того, как немцы разлучили нас на станции... И, наконец, надеялась хотя бы что-нибудь узнать о сестренке Таечке, ибо на все мои запросы получала трафаретный ответ: "Адрес не установлен..." Приехала и заболела. И только дала телеграмму детям, как Джейн все бросила и прилетела... Робин тоже хотел приехать, но его не отпустили на работе, у них там что-то связано с армией, и поэтому большие строгости...
      - Неудивительно, что прилетела. Ведь вас положили на операцию.
      - Да. У меня еще сердечная недостаточность. Не столько прожито, сколько пережито, Дмитрий Иванович.
      Они дошли по влажному песку до кромки воды и повернули назад. Теперь перед глазами была уже не ровная, переливающаяся под солнцем речная гладь, словно усыпанная блестками вдали, а желтели песчаные холмики, то тут, то там поросшие редким ивняком, - пейзаж однообразный и неласковый даже в ярком солнечном свете.
      - Ваши дети одинаково относятся к вам? - полушутя спросил Коваль. - И вы к ним?
      - Джейн мне ближе, чем Робин. Да это и понятно - девочка всегда тянется к матери... А для матери все дети одинаковы, какой палец ни порежь - все равно больно.
      - Даже неродные?
      Миссис Томсон подняла на Коваля удивленный взгляд.
      - Почему вы это спрашиваете?
      Подполковник не ответил. И его молчание было для Кэтрин неожиданным и многозначительным.
      - В жизни и так бывает, - быстро заговорила она, - что неродные становятся родными и наоборот. Ведь не та мать, что родила, а та, что вырастила.
      - Согласен, согласен, - закивал Коваль. - Родные дети частенько принимают родительскую любовь как нечто принадлежащее по праву рождения, как естественный долг старших, исполняемый ими независимо от их воли и желания. - Дмитрий Иванович вдруг подумал при этом о своей Наталке. - А дети неродные видят в заботе усыновителей проявление доброй воли и любящей души. Поэтому у них и вспыхивают в ответ глубокие чувства благодарной преданности, часто более сильные, чем у детей родных.
      - Боже, как прекрасно вы сказали! - произнесла Кэтрин, останавливаясь и закрывая на миг ладонями лицо. Когда она опустила руки, Коваль заметил в уголках глаз слезинки.
      - Ну, вот Джейн, - продолжал он. - У нее именно такое чувство. И она вас очень любит. Разве не так?
      - Да, - быстро выдохнула миссис Томсон, - очень любит, но...
      - Я знаю, у вас есть тайна, - словно о чем-то незначительном, как бы между прочим, сказал подполковник и, наклонившись, отломал с кустика прутик.
      - Мои тайны - это мои тайны! - вспыхнула миссис Томсон. - И вашей милиции они не касаются.
      Коваль вздохнул.
      - Всегда должен знать больше, чем потом использую в материалах расследования. И не беспокойтесь, Катерина Григорьевна. Без крайней необходимости я не проливаю свет на личные тайны. В данном случае никто не собирается срывать покров с ваших...
      - А я этого и не разрешу! - твердо произнесла миссис Томсон.
      - Конечно. Если боитесь, что об этом узнает Джейн...
      Теперь в глазах Кэтрин сверкнули молнии.
      - Вы меня шантажируете, господин Коваль. Я буду жаловаться!
      - Не советую, Катерина Григорьевна... Моя задача - не только обнаружить убийцу Бориса Сергеевича, но и защитить других людей от опасности. Возможно, в том числе и вас...
      - Меня? От кого? От какой опасности? - Кэтрин надменно взглянула на подполковника.
      Он горько улыбнулся, подумав, что бывшая Катерина таки сумела за время, прожитое за границей, набраться истинно английского гонора.
      - Ваша тайна, миссис Томсон, уже секрет Полишинеля. Во всяком случае, для Джейн.
      Кэтрин, быстро зашагавшая при последних своих словах, резко остановилась.
      - Какой секрет? - переспросила, задыхаясь. Дышала часто, и подполковник испугался, что ей станет плохо. Но он должен был поставить точку над "и".
      - Джейн знает, что она вам неродная...
      Несколько секунд Кэтрин смотрела на Коваля бессмысленным взглядом. Потом, тихо застонав, опустилась на песок и закрыла лицо руками.
      Подполковник не трогал ее: пусть успокоится. Тихий ветер шевелил поседевшие локоны женщины.
      Коваль терпеливо ждал, слушая легкие всплески речной волны, монотонный скрип железных канатов понтонного причала, покачивавшегося у берега, визг детворы в воде.
      - Я пришел к такому выводу, изучая фото, которое вы подарили сестре.
      - И эту неправду вы сказали ребенку?
      - Джейн сама знала и только подтвердила. Ее, конечно, удивило, как я об этом проведал, и она решила, что тайну раскрыли вы.
      - Вы ее шантажировали?
      - Ничего подобного. Поверьте мне.
      Миссис Томсон бессильно кивнула и протянула руку, чтобы Коваль помог ей подняться.
      - Молчите, - попросила, заметив, что подполковник собирается что-то добавить. - Ничего больше не хочу от вас слышать... Но где Джейн? Где моя девочка? - Миссис Томсон беспокойно осмотрела берег вплоть до белой косы пляжа.
      Следом за ней и Коваль засмотрелся на далекий пляж, на гладкий плес могучей реки, которая, не сдерживаемая здесь высокими берегами, разлила свои воды почти до горизонта.
      - Джейн еще не совсем здорова, - покачала головой Кэтрин. - С утра выпила стакан чая с сухарями и так ходит целый день... Помогите мне дойти до дачи.
      Коваль взял женщину под руку и медленно повел по узкому переулку, между веселых зеленых заборчиков и домиков, утопающих в садах.
      ...На даче Дмитрий Иванович разрешил Кэтрин выпить только валерьянку, привезенную им Таисии Григорьевне, и ей стало легче. Полежав на диване на открытой веранде второго этажа, Кэтрин спустилась вниз, где, сидя в единственном рассохшемся кресле, Коваль просматривал купленную по дороге свежую газету.
      - Я все расскажу, Дмитрий Иванович, - твердым голосом произнесла Кэтрин, устраиваясь в кресле, из которого Коваль пересел на скамью. - С надеждой, что имею дело с порядочным человеком и моя исповедь не будет использована во вред детям. Коль это уже перестало быть тайной, которую я собиралась унести с собой в могилу...
      Коваль молча кивнул.
      - Да, Джейн действительно мне неродная... Тяжело произносить эти слова. Я всю жизнь старалась забыть об этом и забывала, не чувствовала никакой разницы между нею и Робином...
      Коваль и Кэтрин были сейчас одни на даче. Таисия ушла к метро продавать цветы и до сих пор не возвратилась, а Джейн, приехавшая утром сюда вместе с матерью, ушла купаться. И все равно, рассказывая, женщина все время оглядывалась, словно боялась, что их подслушают.
      - Джейн родилась вскоре после того, как Вильям ушел в армию. Он считал, что родители смогут окружить заботой его молодую жену. Ребенку не исполнилось и года, когда во время одного из последних налетов на Лондон бомба разрушила дом Томсонов. Вся семья погибла. Маленькую Джейн нашли среди обломков. Падая, мать прикрыла ее своим телом, и она осталась живой. Солдаты, которые раскапывали развалины, отнесли малютку в приют, не зная, что отец находится в Германии. Вильям, не получая долгое время писем из дому, забеспокоился, забил тревогу. Ответ из Лондона попал в его руки уже после победы, когда Вильям служил в охране лагеря репатриантов. Это было в Северо-Западной Германии, в местечке Рогендорф... В этом лагере находилась и я...
      Кэтрин сделала паузу и попросила воды.
      Подполковник принес стакан и занялся ручным насосом. После длительной возни из шланга побежала свежая вода.
      - Спасибо, - поблагодарила Кэтрин и, собравшись с духом, продолжила: - Не знаю, влюбилась ли я тогда в Вильяма или мое положение очень угнетало, да и родных считала погибшими - так оно на беду и случилось с мамой! А первая моя девичья любовь - Андрей, как я знала, лежал в могиле... Так или иначе, но я обвенчалась с Вильямом Томсоном и уехала с ним. Впрочем, эти детали для вас, Дмитрий Иванович, очевидно, не существенны...
      Коваль в ответ только улыбнулся.
      - А возможно, подумала и о беззащитной малютке, которой необходима мать. Материнское чувство у нас пробуждается еще в девичестве... Документы на Джейн удалось получить в приюте такие, какие мы хотели. В них матерью была названа я... Конечно, церковную запись мы не могли исправить, но надеялись, что для мэрии достаточно будет справки из приюта. Поэтому, Кэтрин вздохнула, - я всю жизнь жила под дамокловым мечом. Ведь я полюбила Джейн всей душой, и девочка отвечала мне тем же... Теперь вы открыли мне глаза: Джейн все знает... Никак не могу опомниться... Когда же она узнала, где, каким образом? Не пойму... Тем дороже становится сейчас мне ее любовь... А может, это Робин проболтался? Вы знаете это, Дмитрий Иванович? - миссис Томсон умоляюще взглянула на подполковника. - Как только он докопался! Он очень ловкий парень, пройдоха и хитрец. Пронюхав об этом - как именно, понятия не имею! - он иногда пугал меня, что расскажет Джейн, и я готова была простить ему любые фокусы. Чаще всего он устраивал мне сцены, когда ему необходимы были деньги... Долги какие-нибудь и тому подобное... Вильям, очевидно, это предвидел, потому что в завещании отдельно обусловил не только долю наследства Джейн после выхода замуж, но и после моей смерти. В любом случае Джейн получает сейчас в приданое мастерскую, а когда меня не будет - еще и часть сбережений. Роберт занимается совсем другим делом, и наша мастерская ему ни к чему...
      - После вас и Джейн единственный наследник Роберт?
      - Естественно. Но дети почти ровесники, и лишь господь знает, кто кого переживет.
      Кэтрин умолкла, глядя куда-то над кронами деревьев. Коваль не мешал ей сосредоточиться.
      - Вы меня ошеломили своим сообщением, Дмитрий Иванович, - наконец произнесла Кэтрин. - Да, ошеломили, - повторила она. - Получается, что Робин рассказал ей... Но девочка ни разу не дала мне это почувствовать... Милая моя!.. Теперь она мне еще дороже. - Кэтрин приложила платочек к глазам. - И пусть он попробует еще раз вымогать у меня деньги! - Сквозь слезы она улыбнулась, и Коваль понял, кого она имеет в виду.
      - Екатерина Григорьевна, мастерская ваша не очень прибыльная?
      - Да. Но Генри - механик, имеет свою. Они объединятся, и им легче будет бороться с конкурентами.
      - В Англии начинается новая волна инфляции. Вы думаете, они выстоят, объединившись?
      - Надеемся. Но гарантий, конечно, нет.
      - Деньги Джейн сможет получить только после вашей смерти?
      - Это уже недолго, - грустно произнесла женщина.
      - Я сейчас начну говорить вам комплименты, - шутливо пригрозил подполковник.
      Кэтрин улыбнулась в ответ.
      - А Роберт знает?
      - О чем?
      - Что мастерскую получит Джейн.
      - Конечно. Кроме тайны, которая вам уже известна, у меня нет секретов от детей.
      - И он не сердится?
      - Кто, Робин?
      - Да.
      - Почему он должен сердиться... При всем своем эгоизме он любит сестру. А мастерская ему, повторяю, ни к чему. И ни в каком случае принадлежать ему не будет.
      - Он давно узнал, что Джейн сестра только по отцу?
      - Какое это имеет значение?
      - Дети часто ревнуют к родителям, - уклонился от ответа Коваль.
      - Ах, Дмитрий Иванович, это такие дебри, такие дебри! - Женщина утомленно провела рукой по лбу. - Не рассказывайте Джейн о нашем разговоре, прошу вас.
      - Хорошо.
      - Пусть и впредь думает, что я ничего не знаю... Я не хотела бы, чтобы дети ссорились из-за денег. Робин, конечно, парень непростой. Рано начал выпивать - сначала пиво, потом вино, пристрастился к картам. К какому-либо делу пристроить его было невозможно. Об отцовской профессии, например, и слышать не хотел. Во всем были виноваты его дружки, дети из более обеспеченных семей, он к ним тянулся. Да и мы с Вильямом что-то прозевали. Считали его невинным шалунишкой и все прощали... Робин родился в тяжелые годы послевоенной инфляции, и Вильяму некогда было им заниматься. Мальчику нужен был наставник-мужчина, а отец днем и ночью пропадал в мастерской.
      - У вас большая мастерская?
      - Да нет, что вы! Это мастерская по ремонту фотоаппаратов и пишущих машинок, в ней только трое мастеровых, четвертым садился за рабочий стол мой муж. А во время инфляции, когда приходилось увольнять одного или двух работников, трудился больше всех. После войны ему, простому механику, нелегко было выбиться в люди. К тому же он упрямо не хотел вступать в профсоюз, и поэтому нам было тяжелей других. А я занималась хозяйством и воспитывала детей. Джейн, например, научила нашему родному языку. Она, как видите, довольно прилично разговаривает. Благодаря этим занятиям я и сама ничего не забыла. Иногда у нас с Джейн бывали украинские вечера, во время которых не разрешала ей ни слова произносить на английском. Вильям посмеивался, считал это капризом, но, поняв, что таким образом я утоляю свою тоску по родине, махнул рукой. Мы с Джейн могли вполголоса секретничать в присутствии Вильяма и Робина. Это очень нас сближало. А вот Робин ни за что не хотел учить украинский. Он вообще учиться не хотел. И только когда Вильям пригрозил, что лишит его всего, взялся за ум, выучился на химика-фармацевта и при помощи своих влиятельных друзей устроился в какую-то лабораторию.
      - Если не секрет, в какую?
      - Понятия не имею, Дмитрий Иванович, что-то военное, секретное... Да, нелегко мне пришлось с сыном, особенно после смерти Вильяма. Совсем было от рук отбился. Я понимала - смерть отца потрясла его. Отец был для нас всем... Между прочим, и меня не сразу приняли в Англии друзья мужа. Для них я была чужой: то ли немка, то ли русская, - разницы они почему-то не видели, тем более что Вильям привез меня из Германии. Его брак никто не одобрял. Если бы привез няню для ребенка, который остался без матери, это они поняли бы. Но жену - какую-то пленницу, рабыню... Это шокировало чванливых приятелей семейства Томсонов... Долгое время я находилась словно в вакууме, как будто укутанная в вату: вокруг тишина, ни звука, ни до кого не дотянуться - от всего и всех отгораживает какая-то всеобщая отчужденность. Все подчеркнуто вежливы со мной и подчеркнуто холодны. О, покачала головой миссис Томсон, - что я пережила, пока меня признали, пока начали забывать, откуда я, как попала в Англию, пока стала для всех просто Кэтрин! Немало усилий приложил Вильям. Но решающую роль сыграло рождение сына - уже англичанина, несмотря на значительную примесь не англосаксонской крови. Возможно, поэтому Робину я была благодарна в душе и прощала больше, чем Джейн...
      Скрипнула калитка, и во двор вбежала Джейн.
      - Мама! - закричала она, бросила плетеную сумочку на траву, обняла Кэтрин. - Почему ты не пришла на пляж? Я тебя ждала.
      Джейн была в ярко-красном купальном костюме, поверх которого на шлейках болталась легкая пелеринка также красного цвета, и в огромном соломенном брыле.
      - У тебя ничего не болит, доченька? Как ты себя чувствуешь?
      - Все ол райт! Здравствуйте! - бросила Джейн Ковалю. - Я не знала, что у нас гости, - обратилась к матери, словно считала необходимым оправдать свою экзальтированность в присутствии постороннего человека.
      Пытливо взглянула на подполковника: старалась догадаться о причине его появления. Потом опустилась на траву.
      - Джейн, - покачала головой Кэтрин, - ты ведешь себя как девчонка. Пойди переоденься.
      - Если мой костюм не нравится, я его, конечно, заменю.
      Она вскочила и мигом взлетела по ступенькам на второй этаж дачного домика.
      Во дворе появилась Таисия Григорьевна. Лицо грустное, в руках две сумки, наполненные продуктами.
      - Завтра девятый день после смерти Бориса Сергеевича, - кивнула Кэтрин на сестру, которая опускала сумки в погребок под полом открытой кухни. - Поминки хочет сделать.
      Джейн уже в цветастом халатике подошла к Ковалю.
      - Вы принесли какие-то новости? Скоро отпустите домой?
      "С нее все как с гуся вода, - возмущенно подумал подполковник. - Как будто это не она оболгала хорошего хлопца, как будто это не она чуть не умерла... Но почему все-таки наговорила на лейтенанта?"
      - Надеюсь, скоро, - сухо ответил Коваль. - Но сможете ли вы ехать?
      - Я абсолютно здорова. И что значит ваше "скоро"? Вы всегда говорите "скоро"... Что, уже нашли убийцу Бориса Сергеевича? О своем отравлении я не спрашиваю. Это вообще какая-то непонятная история.
      - Скоро найдем.
      - Опять это "скоро"! - возмутилась Джейн. - В вашем языке другого слова нет?
      - В данном случае это можно понимать и как "завтра".
      - И кто же? - с откровенным любопытством спросила Джейн.
      - Завтра все будет известно.
      - Так долго ждать! Я уже совсем измучилась!
      - Итак, до завтра. - Коваль кивком попрощался со всеми и направился к калитке.
      6
      Миссис Томсон осторожно переступила через порог, словно боялась споткнуться. Андрей Гаврилович включил в передней свет и только тогда закрыл за собой дверь. Кэтрин обвела взглядом небольшой тесный коридорчик с овальным зеркалом возле вешалки, подставку с бронзовым антикварным бюстом Мефистофеля.
      Воловик снял с нее пыльник и повесил на вешалку. Пока Кэтрин поправляла перед зеркалом прическу, он словно мальчишка суетился по квартире. Миссис Томсон вошла в комнату, начала рассматривать книжные полки, разные безделушки, украшавшие жилище врача-холостяка. Андрей Гаврилович, попросив прощения, бросился на кухню.
      - Кофе или чай?
      - Чай, только чай. В это время у нас пьют только чай. Давай я приготовлю.
      Кэтрин настояла, чтобы пили чай на кухне. Единственное, что она разрешила врачу, это принести чашки какого-то старинного сервиза.
      Беседа во время чая не вязалась. Андрей Гаврилович продолжал и далее суетиться, не зная, что сделать, чтобы Катерине Григорьевне у него понравилось. Его беспокойство передавалось женщине, и она тоже сидела как на иголках, хотя скрывала свое состояние лучше, чем хозяин.
      Эта встреча мало была похожа на ту, первую, которая состоялась в гостинице.
      Миссис Томсон никак не могла разобраться в сумятице чувств, охватившей ее тут, в квартире ее бывшего Андрея. Даже мелькнула мысль: "Зачем я пришла?" После приезда на Украину она потянулась к сестре, ко всему, давно забытому, но родному, к языку, к людям. Чувство языка возвращалось к ней постепенно. Сначала с трудом, но потом все свободнее разговаривала она с земляками и наслаждалась языком, с раздражением воспринимая ошибки в произношении Джейн. Не прожив здесь и месяца, она незаметно для себя так вошла в атмосферу родного края, что казалось, никогда отсюда не уезжала, и жизнь в Англии начинала тускнеть в ее глазах, терять свою четкость, словно расплываться, как это бывает с отражением в потревоженной зыбкой воде.