Она чувствовала его дыхание на своем лице. Она продолжала своим телом отвечать ему легкими толчками, когда он медленно, глубоко погружался в нее, вращала бедрами, чтобы доставить ему удовольствие. Она знала, что сегодня у нее не будет экстаза, но она почти ощутила какое-то новое удовольствие. Приятное возбуждение и какой-то новый трепет в ее теле дали ей понять, что она сможет испытать наслаждение, как и любая женщина. Когда она почувствовала, что он близок к кульминации, она стала помогать ему, нежно обнимая его, осыпая его лицо легкими поцелуями в благодарность за то, что он все еще в состоянии любить ее после всех страданий, которые она ему причинила. Дэвид не переставал ждать ее. Он оказался надежным, порядочным человеком. И при этом не выдуманным и идеализированным. Важно, как человек ведет себя по отношению к тебе, а не его слова, не цветы, не свечи на подоконнике.
      Теперь она знала, что им с Филиппом не суждено было стать супругами. Может быть, лишь на короткое время.
      Она вспомнила свое первое увлечение Дэвидом — естественный порыв молодой женщины, до того как она дала волю своим фантазиям. Дэвид отвечал всем ее потребностям. И за ним не нужно было отправляться так далеко, подумала она с улыбкой. Она прижалась к нему — он снова заснул — ощущая впервые в жизни гордость, удовлетворение и оптимизм. Она начнет новую жизнь, чтобы лучше узнать себя, свои чувства и Дэвида. Она научится жить счастливо. Как будет замечательно научиться этому! Она все еще улыбалась, когда дрема вновь овладела ею, и она стала погружаться в спокойный сон. Но в жизни не все так просто и легко. Как раз, когда она стала засыпать, Дэвид поднялся и вдруг сел в кровати. Он включил лампу, и его широко раскрытые глаза выражали тревогу, а ее — щурились от яркого света.
      — Майя, дорогая. — Он взял ее за руку. — Невероятно, но я забыл сказать тебе. С твоей матерью произошло ужасное несчастье…
      — Вы первая гостья, которая прибыла в «Беверли-Хиллз Отель» с полицейским эскортом, с тех пор… с тех пор как здесь останавливалась Элизабет Тейлор, — с обожанием в голосе проговорила горничная-мексиканка, которая принесла Маккензи гору пушистых полотенец.
      Маккензи лежала, вытянувшись во весь рост, в ванне, погрузившись в пенистую воду, рядом с ней в воде сидел Джордан. Она хихикнула.
      — Да? Это еще что! В следующий раз я прибуду в сопровождении отряда спасательной службы Военно-Морского Флота США.
      — Еще шампанского, леди Брайерли?
      — Почему бы и нет, — пожала плечами Маккензи, протянув свой пустой хрустальный бокал. — По тому, как звонит телефон, мне, наверное, не обойтись без шампанского.
      Пришлось ответить уже на десяток телефонных звонков, а они все не умолкали. Она поговорит позднее. Сейчас ей хотелось наслаждаться чувством радостного облегчения после встречи с Джорданом. Слава Богу, что мексиканцы, окружившие ее, когда она потеряла сознание, вызвали полицию. А полицейские, в свою очередь, с ее помощью убедились, что она — леди Брайерли и живет в «Беверли-Хиллз Отель», а не на скамейке в парке восточного района Лос-Анджелеса.
      Час спустя, надев халат и закутав волосы в тюрбан из полотенца, она начала отвечать на звонки. Журналист из «Лос-Анджелес таймс» спросил:
      — Это правда, что вы побывали в цехах и выписали чек на двадцать четыре тысячи долларов?
      — Мне бы не хотелось, чтобы вы писали об этом, — ответила она. — Это касается только меня.
      Журналист рассмеялся:
      — Леди Брайерли, я только что говорил по телефону с тремя из ваших мексиканских мастериц, которые рассказали мне, как они собираются распорядиться своими премиями. Это будет замечательный материал для самого широкого круга читателей. Если они не скрывают этого, уж вы-то наверняка сможете прокомментировать свой поступок. Зачем вы это сделали?
      Маккензи задумалась на минутку, потом ответила:
      — Просто напишите, что я хотела выразить благодарность за их работу и этим подать пример производителям готовой одежды. Мы должны делиться доходами со своими рабочими, особенно если они работают в таких условиях, как те, о которых я узнала сегодня. Я собираюсь изменить все это…
      — Даже после того, как вас выставили из собственной компании?
      — Кто это вам сказал? — встрепенулась Маккензи.
      — Ваши братья. Реджи Голдштайн говорит…
      — У меня нет сейчас комментариев по этому поводу. Простите, до свидания. — Она положила трубку и взглянула на часы. Было восемь тридцать. Значит, в Нью-Йорке одиннадцать тридцать. Она набрала номер Реджи.
      Он ворчливым тоном ответил:
      — Да?
      — Что это тебе взбрело в голову говорить, что ты выставил меня из компании? — заорала она, прижав плечом трубку к уху и зажигая сигарету.
      — Что мне взбрело в голову? — Голос Реджи звучал еще заносчивее, чем всегда. — Я скажу тебе: я говорю это потому, что ты действительно больше не работаешь здесь! Я предупреждал тебя, что дам тебе под твой титулованный зад, если будешь совать нос в наш бизнес.
      — Ты, жирный болван, я разорю тебя через суд, забрав все до единого пенни! — заорала она. — Но сначала я найду лучшего в стране адвоката и узнаю, имеешь ли ты право так поступать со мной!
      — Можешь не тратиться на адвоката, — сказал Реджи, смеясь. — Мы уговорили отца продать его долю акций. Теперь нам двоим принадлежат семьдесят пять процентов акций компании, и мы проголосовали против тебя, Мак! Больше мы не будем пачкаться с твоим говном! Спасибо, что подготовила для нас группу дизайнеров. Мы повысим им зарплату!
      — Они не останутся у вас! — закричала она. — Они уйдут со мной.
      — С тобой? — Он презрительно фыркнул. — Куда? Ты думаешь, что после того, как прессе станет известна история о том, как ты швыряешься деньгами, какая-то фирма захочет принять тебя на работу? Думаешь, легко будет открыть новую фирму? Ты просто с приветом, у тебя не все дома, и завтра об этом будет известно всем!
      Она швырнула трубку и разразилась злыми слезами от своей беспомощности. Она почувствовала себя брошенной абсолютно всеми. Прижав к себе Джордана, она плакала, не в состоянии остановиться. Зазвонил телефон, и она подняла трубку, глотая слезы. Звонил Эд:
      — Я просил звонить мне, если вдруг понадоблюсь, а ты сказала, что я тебе больше не нужен!
      — Ты нужен мне! — завыла Маккензи. — О Эдди, если бы ты знал, что я пережила сегодня! Тут один аннулировал мою кредитную карточку «Америкэн Экспресс», и у меня долг в этом отеле в несколько тысяч! Я у разбитого корыта — ни работы, ни компании. Братья выгнали меня.
      — Я держу в руках завтрашний номер «Нью-Йорк таймс», — сказал он. — Ты что, и вправду отдала все доходы швеям?
      Она расхохоталась и рассказала ему подробно, как она провела этот день.
      — Бэби, я либералка, но я не дура! — закончила она. — Каждая швея получила всего-навсего двести долларов. Мне это доставило удовлетворение, вот и все. Чтобы меня не мучили угрызения совести. Если бы ты видел, в каких условиях они работают, если бы видел, во что превратилась я, пробыв там всего один час… У меня не осталось ни пенни, Эдди! Пришлось вызвать полицию, чтобы они доставили меня сюда. Телефон у меня не умолкает, Джордан оставался весь день один, звонило человек двадцать, которым нужно ответить…
      — Хочешь, я приеду? Завтра мы могли бы устроить пресс-конференцию, после того, как я заплачу твои долги.
      — О Эдди, пожалуйста!
      — Ты согласна стать миссис Эд Шрайбер?
      — Я согласна стать миссис Голдой Мейр, если ты выручишь меня отсюда! Ненавижу Калифорнию! Ненавижу солнце! Хочу домой!
      — Только после медового месяца в Беверли-Хиллз, Мак! И я хочу, чтобы на нашей свадьбе пел кантор, хорошо?
      — Просто прекрасно! Я закажу рубленую печенку у «Нейт энд Элз» в Беверли-Хиллз. Пора мне вспомнить о своих корнях.
      — А наша новая фирма? Как мы ее назовем?
      — Как насчет «Шматта Моудз»?
      — Думаешь, нам удастся вдвоем создать ее?
      — Эдди, если бы ты пришел сюда и заключил меня в свои объятья, я смогла бы сделать все что угодно! Сегодня я узнала, как велика польза от моего титула, когда попадаешь в беду в восточном районе Лос-Анджелеса.
      — Ты не читала там газеты? — спросил он. — Ты слышала о Корал Стэнтон?
      — Нет, а что?
      — Она погибла при пожаре в своей квартире.
      — О Господи, о Эдди… — ее охватила дрожь, и она оперлась рукой о диван. — Это ужасно! И нужно же было мне приехать и побить Майю в тот последний раз, когда я видела Корал! Что же мне теперь делать?
      — Так вот, Эдди прилетел ближайшим рейсом. Два дня спустя мы поженились! Знаешь, что такое «хуппа», Колин? Это еврейский балдахин, и тебя венчают под ним! Чудно, правда? Наверное, первая еврейская невеста была какой-нибудь принцессой и боялась, что дождь испортит ей прическу… Как бы то ни было, в бассейне «Беверли-Хиллз Отель» установили такой балдахин! Этот поющий кантор с гитарой шел впереди нас по проходу — видел бы ты лица моих родителей!
      — А твои братья были на свадьбе? — спросил Колин.
      — Ты что, шутишь? — воскликнула Маккензи. — Я только что подала на них в суд, требуя возмещения мне двадцати пяти миллионов долларов…
      Она замолчала, отхлебнув большой глоток минеральной воды. Она сидела на кровати во второй гостевой комнате. В Провансе был полдень. Маккензи говорила, не умолкая, уже два с половиной часа.
      — Дэвид был моим шафером, — продолжала она. — Мне так хотелось, чтобы и Майя была на свадьбе, но она все еще не оправилась от шока. Дэвид говорил, что ее терзает чувство вины. Тело не нашли, понимаешь, Колин? Хоронить некого, некому носить цветы, и полиция заставила Майю опознавать какие-то обгорелые куски, которые они нашли в квартире. Мурашки бегут по спине от всего этого! Меня все больше и больше мучили угрызения совести из-за Майи. Я все говорила Эдди: «Мне только надо встретиться с ней. Мы должны помириться…» Как только я стала просто миссис Эд Шрайбер, у меня изменилось отношение почти ко всему! Когда я узнала, что она приедет сюда повидать тебя, я решила одним выстрелом убить двух зайцев. У нас чудесный медовый месяц и…
      Громким зевком Маккензи прервала свою речь. Колин никогда не видел, чтобы так широко зевали. Она снова заговорила и, к его изумлению, вдруг уснула, не закончив предложения. Колин накрыл ее одеялом, осторожно сняв с нее сапоги из тонкой кожи. Он заглянул в комнату Майи и увидел, что та спокойно спит, а ее прекрасные волосы рассыпались по подушке с кружевами.
      — Ну и история! — сказал он и тихонько засмеялся. Теперь он придумал конец своему роману — в настоящей жизни все всегда заканчивается лучше, чем в любой книге, радостно подумал он. И ему еще предстояло покруче закрутить этот конец. Сегодня вечером это и произойдет, раз уж раскрыт его секрет…
      Он работал всю вторую половину дня, делая заметки, чтобы не упустить мысли, роившиеся в голове, он заполнял пробелы в той истории, которую поведала Маккензи. В шесть часов он осторожно снял телефонную трубку и набрал номер.
      — Они здесь, — тихо сказал он в трубку. — Не только Майя, но и бывшая леди Маккензи. Я не ожидал, что у меня сразу будет столько гостей, но это неважно… Когда они проснутся, я приготовлю им легкий ужин. Пока они будут есть, я позвоню один раз и повешу трубку. Это будет сигналом, чтобы ты шла сюда. Я просто не могу дождаться этого момента!
      В семь тридцать он услышал, что открылась дверь, зажурчала вода из крана, кто-то ходил. Майя нашла его первая — он ставил на стол миски с салатом, сырыми овощами, соусами, свежими фруктами, вино, хлеб и большой кофейник.
      Майя наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, лицо ее сияло и дышало спокойствием.
      — Здесь так красиво, — сказала она. — Мне стало лучше с тех пор, как я приехала. — Она села в кресло с яркой обивкой из цветного ситца, оглядела комнату. — Невероятно, но я так скучаю по ней, Колин. Как будто ее смерть выпустила наружу всю мою любовь, с которой я никогда не знала, что делать. Теперь я так четко вспоминаю нас обеих — как мы ссорились. Ведь говорят же, что от любви до ненависти один шаг. Об этом я тоже думаю…
      — А как у вас с Дэвидом? — спросил Колин и налил ей кофе. — Случится ли это наконец? А Филипп Ру — с ним действительно все кончено?
      Она спокойно улыбнулась, глядя ему в глаза.
      — Я была как завороженная. Теперь, когда я лучше узнала себя, мне предстоит от многого в себе избавиться. Я ненавидела свою мать… Мне столько нужно исправить. И я знаю теперь, что Филипп должен остаться с Жозефиной. Они созданы друг для друга. Кроме того, она просто не отпустит его. Она превратит в ад жизнь любой женщины, которая полюбит Филиппа… поэтому я в какой-то степени благодарна ей! Я все расскажу тебе — это настоящая мелодрама!
      — «Ад — это другие люди», — процитировал Колин. — Это сказал Сартр.
      — Они действительно усложняют жизнь. Все было бы иначе, если бы не умерла мама. Если бы я тогда имела хоть один шанс поговорить с ней по душам. Я не перестаю вспоминать последнюю сцену, которая произошла у нас с ней. Когда она попросила, чтобы я дала ей какую-нибудь работу на церемонии награждения — помнишь?
      — Как я могу забыть? — сказал Колин вполголоса.
      — Может быть, она покончила с собой из-за этого? — спросила Майя, повернув к нему лицо с выражением страдания. — Я не могу избавиться от чувства, что это именно так. И я никогда в жизни не прощу себе этого…
      — Не казни себя так жестоко. Вспомни, в каком жутком состоянии она была, но тебе предстоит узнать очень много о своей матери, пока ты будешь здесь. Я обещаю, что тебе не придется упрекать себя ни в чем.
      — Конечно, я хочу знать все, но я все равно не прощу себя. Мне так хотелось бы, чтобы в тот вечер я вела себя как взрослая и сказала: «Хорошо, мама, я дам тебе работу. Любую, которая тебе нравится!» Это было единственным, что я могла сделать для нее!
      На ее ресницах дрожали слезы. Колин наклонился и потрепал ее по руке.
      — Она была не самая добрая мать…
      — Почему бы мне не быть более доброй? Более щедрой? Разве ребенок должен мстить за ошибки своих родителей? Может быть, дочери следует вести себя умнее матери, хоть иногда? В то время мне и в голову не приходила такая мысль, потому что рядом с ней я всегда чувствовала себя ребенком. Теперь наконец-то я повзрослела.
      — Да… — Он с интересом разглядывал ее. — Это заметно. Ты повзрослела, Майя.
      Они молча пили вино, наслаждаясь вечерним покоем в доме.
      — Неудивительно, что ты доволен жизнью здесь, — сказала Майя, глядя из окна на сказочной красоты сад. — У тебя есть друзья в деревне?
      Колин загадочно улыбнулся.
      — Ну, конечно, есть, включая одного особого друга, с которым я хочу тебя познакомить. Пожалуйста, поешь хоть чего-нибудь, моя дорогая, и будь готова — у меня есть для тебя парочка сюрпризов.
      Она подняла брови.
      — Надеюсь, ты не организовал никакой развлекательной программы для меня? Я действительно хочу спокойно отдохнуть…
      Наверху громко хлопнула дверь, и Колин откашлялся.
      — Ну, что касается развлекательной программы, на это не надейся. Видишь ли, ты приехала из Нью-Йорка не одна, вслед за тобой…
      Майя нахмурилась, подняв глаза при звуке шагов на лестнице.
      — Кто?
      — Она проснулась? — раздался голос Маккензи, сопровождаемый дробным стуком высоких каблуков по деревянным ступеням.
      Она почти упала в комнату, схватившись в конце лестницы за перила. На ней был халат цвета фуксии, лицо припухло после сна, грим размазался, глаза были сонные. Она остановилась у лестницы и смотрела на Майю.
      — Тебе нужно было застать меня в таком виде! — сказала она наконец. — А ты выглядишь прекрасно!
      В комнате наступила тишина, и Маккензи глубоко вздохнула.
      — Прости меня, — сказала она просто. — Прости! За все! Прости за то, что я ударила тебя, прости за то, что твоя мать умерла, прости за то, что я не была тебе другом, который… — Она замолчала, тряхнула головой, и ее глаза стали наполняться слезами. Она сделала шаг вперед. — Послушайте, я знаю, что значит потерять близкого человека. Когда умер Элистер, я собрала все письма, включая и твои — и знаешь что? Они абсолютно ничего не значили для меня. Мне нужны были люди вокруг меня — друзья! А я всех отпугнула! Не отталкивай меня, Майя! Я прилетела за пять тысяч миль, чтобы утешить тебя. Пять тысяч десять миль, включая дорогу на такси! Я просто хочу побыть с тобой и облегчить твои страдания. Ты разрешишь мне, Майя?
      Майя молча смотрела на нее в течение долгих нескольких секунд, потом встала, протянула руки, и, шагнув навстречу друг другу, они надолго застыли в объятии.
      Наконец Майя высвободилась и взглянула на подругу.
      — Это твой самый великолепный поступок, Маккензи… Маккензи вспыхнула и пробормотала:
      — Какой вздор…
      — И твой тоже, Колин… — Майя повернулась, протянув к нему руки. Он обнял их обеих.
      — Ну, будет вам, а то и я сейчас заплачу! Маккензи направилась к столу, уставленному едой, и обмакнула сельдерей в расплавленный сыр.
      — Господи, как вкусно! — Она с явным удовольствием жевала, вращая глазами от восторга. Потом уселась за стол и начала накладывать еду себе на тарелку. — Мы с Эдди поженились, Майя! — ворковала она, зачерпывая салат. — Больше нет леди Маккензи, можешь звать меня теперь миссис Шрайбер. Я хочу сказать: ну, кого я хотела обмануть? Я никогда не чувствовала себя аристократкой! Ты знаешь, что братья выгнали меня из фирмы? Со мной не случалось ничего лучшего! Господи, как я скучаю по своему мужу! Он приедет сюда через несколько дней. Мы едем в Канны, хочешь поехать с нами? Как у вас с Дэвидом? Как было с Филиппом? Мне кажется, не очень, да? Я открываю свою собственную фирму — будет называться «Шматта» — как ты думаешь, меня поймут? Что это за сыр, Колин?
      — Козий! — быстро ответил Колин.
      — Они что, доят здесь коз? — Маккензи в ужасе прикрыла рот ладонью. — О Господи, меня сейчас стошнит… — Она кинулась к лестнице и с шумом побежала наверх.
      Колин и Майя обменялись взглядами и прыснули от смеха.
      — По-моему, она вернула мне мой аппетит, — сказала Майя.
      Пока Майя ела хлеб с сыром, Колин набрал телефонный номер. Он подождал, пока телефон прозвонил, и положил трубку.
      К тому времени, когда Колин и Майя закончили есть, Маккензи спустилась к ним с аккуратно причесанными волосами, наложив макияж, подчеркивающий ее экзотическую красоту и темные, страстные глаза.
      — О\'кей, — сказала она, усаживаясь в кресло с тарелкой печенья и чашкой кофе… — Начинай рассказывать с того момента, когда ты ушла с той поганой церемонии награждения с отпечатком моей ладони на щеке…
      Майя покачала головой.
      — Я уже все рассказала Колину и, думаю, ему будет неинтересно выслушивать все второй раз. Завтра мы будем долго гулять, и я все тебе расскажу.
      — Включая эпизоды с сексом? — спросила Маккензи, выдавая свое любопытство.
      Майя многозначительно улыбнулась, переведя взгляд с Колина на Маккензи.
      — Что ж, я не стану скрывать. Я доверяла вам обоим. Вы оба знали, что со мной творится что-то неладное. Я тоже это знала, но не могла себе признаться в этом. В Париже… случилось нечто, что заставило меня посмотреть правде в глаза! Теперь я совершенно другой человек.
      Я разлюбила Филиппа в одно мгновение! Я не влюблена в Дэвида, но… просто счастлива от сознания того, что он рядом. Он так терпеливо ждал меня, видишь ли, он-то верил в свою мечту. И иногда они действительно сбываются…
      Они все трое молча смотрели в пространство, каждый думал о своей мечте, о том, суждено ли ей сбыться или почти сбыться.
      Майя думала о Дэвиде, который с любовью возвращал ее телу способность чувствовать, с нежностью и лаской раскрывая ей восторги секса и любви, лишенные подспудного страха, который всегда портил ей жизнь. Последние несколько ночей, проведенных с ним, стали настоящим откровением для нее. Она позволяла себе испытывать наслаждение после всех тех лет, когда боялась этого ощущения, отказывалась от него. Она вспомнила ласки и внимание Дэвида и поерзала на диване от возбуждения.
      Маккензи думала об Эдди и о том, каким партнером был он в сексе: как всегда по-разному он вел себя с ней и умел взволновать ее. Как ей нравилось просто лежать рядом с ним, водя ладонью по линиям его тела. Что она ощущала, когда его руки касались ее тела…
      Колин тоже мечтал. Он давно вынашивал мечту, о которой не смел никому поведать, боясь насмешек. У него была добрая, любящая натура, заключенная в чужую оболочку. Это очень походило на сказку: если бы только его полюбила та самая, единственная женщина, он бы, как по волшебству, превратился в принца. А теперь… а теперь… его настороженный взгляд уловил какую-то тень, кто-то шел по дорожке к двери его дома. Любая мечта может сбыться, быстро подумал он, если очень хотеть этого, если быть готовым пережить самые неожиданные повороты, которые преподнесет судьба.
      В дверь коротко позвонили.
      При этом звуке у Маккензи широко раскрылись глаза. — Если это мой муж..! — вскрикнула она. Майя вскочила на ноги. Неужели Дэвид приехал следом за ней?
      Колин пошел открывать. Он тихо разговаривал с кем-то, так что обе женщины не могли его слышать, затем вернулся в комнату, глядя добрыми глазами на Майю.
      — Я не хочу, чтобы это было слишком большой неожиданностью для тебя, — сказал он, мягко коснувшись ее руки, но будь готова к необычному сюрпризу, моя дорогая.
      У Майи загорелись глаза.
      — Дэвид? — спросила она.
      Колин покачал головой. Он подошел к столу, налил бокал вина и протянул ей.
      — Возьми, пожалуйста, с собой в сад. И сделай глубокий вдох… — Он открыл Майе дверь, и она вышла под нервный смешок Маккензи.
      — Ей-Богу, как в фильме Хичкока!
      Майя пошла по траве, вдыхая сладкий ночной воздух. Было прохладно, и она слегка дрожала. Стараясь не расплескать кофе и вино, которые несла, она осторожно обошла дом. Он был небольшой, а прилегающий участок весьма обширен и заканчивался небольшой полоской фруктового сада. Там кто-то, еле видимый в темноте, стоял под сливовым деревом.
      Майя сощурила глаза, пытаясь получше разглядеть человека в темноте. Это был не Дэвид, в этом не было сомнения. Фигура была женской, небольшого роста, с седыми волосами, которые заблестели в свете луны. Когда она подошла ближе, вызывающая осанка и линия плеч показались ей знакомыми.
      — Добрый вечер, — сказала она тихо. Потом повторила: — Бон суар?
      Теперь она была совсем близко от женщины и наклонилась, чтобы поставить кофе и вино на небольшой садовый столик из витых железных полос. Женщина повернула к ней лицо, и в ее голубых глазах отразился свет луны.
      — Мама? — Это слово вырвалось у нее прежде, чем она смогла что-то подумать. Но это невероятно! Не было рыжих волос, и макияж был очень легкий — женщина вполне могла бы сойти за старшую сестру Корал. Может быть, это тетка, которой она не знала?
      — Дай мне разглядеть тебя!
      При звуке голоса Корал Майя качнулась в шоке и ухватилась за столик.
      — Не могу поверить! Все считают тебя погибшей!
      — Я действительно погибла! — сказала Корал. — Я вынуждена была покончить с жизнью, чтобы начать новую. По-видимому, мне это удалось!
      — Но как ты могла, мама, причинить нам такие страдания? — воскликнула Майя. — Я не переставала плакать целую неделю! Я не могла простить себе, что отказала тебе в работе, что не любила тебя сильнее за то, что… Но как же ты оказалась здесь?
      — Я подожгла свою квартиру и ближайшим самолетом отправилась в Париж! — просто ответила Корал. — Видишь ли, я не совсем понимала, что делаю. Я была наркоманкой, Майя. Я не совсем еще вылечилась от этого, но постепенно, медленно выздоравливаю. Мне просто ужасно повезло, что никто не погиб и не пострадал.
      — Ты знаешь, что газеты опубликовали некролог?
      — Да, Уэйленд прислал все вырезки Колину! — сказала Корал и рассмеялась. — Некоторые из них совсем неплохие! — Глаза ее все еще ярко блестели, и она не отводила их под взглядом Майи.
      — О… мама! — Майя шагнула к ней и крепко обняла. — Я так рада, что ты жива! Это самый большой подарок, который Колин мог мне сделать.
      — Правда, дорогая? — Корал крепче прижалась к ней. Майя обнимала похудевшее, почти невесомое тело и не чувствовала, что это ее мать. Это было хрупкое, слабое незнакомое существо, которое ей хотелось защищать. Они разомкнули объятия, чтобы взглянуть друг на друга, на глазах у них блестели слезы.
      — Я буду теперь заботиться о тебе, мама, — сказала Майя. — Я так благодарна судьбе! Я не смогла бы продолжать жить с тем чувством вины…
      — Я тоже во многом виновата, дорогая, — ответила Корал. — У меня было достаточно времени, чтобы подумать о своей прежней жизни, и я поняла, насколько неправильно я жила. И тебе не придется брать на себя заботы обо мне, дорогая моя Майя, хотя я очень благодарна тебе. Колин великолепно справляется с этим. Мне лучше никогда больше не появляться в Нью-Йорке, не говоря уж о том, что, если против меня возбудят судебное дело за поджог, мне придется до конца жизни сидеть за решеткой. Видишь, я в буквальном смысле сожгла за собой мосты. У меня не осталось ни одной модели Баленсиаги, дорогая, хотя Колин знает одного местного антиквара, который продает и покупает подержанные модели высокой моды… — Все еще держа Майю за руку, она присела к столику и отпила вина. — Я прошу тебя, дай мне счастье простить тебя, Майя, — сказала она, коснувшись пальцами шрама на лице.
      — Я не хотела причинить тебе боль, — прошептала Майя.
      — Последняя весть о тебе, которая дошла до меня, была о том, что Филипп послал за тобой. Ты поехала к нему? У вас складываются отношения?
      — Мне нужно очень многое рассказать тебе, — ответила Майя. — У Филиппа…
      — Колин говорит, что для него простая забота обо мне как награда, — перебила ее Корал. — Он говорит, что я для него всегда была каким-то недосягаемым идолом. Видишь ли, мы одинаково сильно любим моду. Любили! Ты знаешь, у него здесь вся коллекция журналов мод. Сорок пять выпусков «Вог», «Дивайн», «Базар». Мы просматриваем их и предаемся воспоминаниям. Мы напишем вместе солидную историю моды — он будет рисовать, а я писать. Он постепенно возвращает мне здоровье. Скоро я совсем поправлюсь.
      Корал взяла Майю под руку и медленно повела ее по траве к дому.
      — Я всегда обожала Колина, но никогда не знала, какой это святой человек. Его, должно быть, послали мне небеса как ангела-хранителя. Он ни одного плохого слова не говорит ни о ком. Он просто слушает и принимает к сердцу услышанное. Конечно, он обожает меня, и теперь, когда я узнала его лучше, могу со всей искренностью сказать, что это чувство взаимно. Не знаю, станем ли мы супружеской парой в полном смысле этого слова, дорогая — ты знаешь, что я имею в виду — но с каждым днем он становится для меня все привлекательнее, просто потому, что он такой добрый, дорогой друг. И даже если мы останемся просто очень хорошими, очень близкими друзьями, это тоже ведь неплохо, как ты думаешь?
      — Конечно… — Майя легко пожала ее руку. — Совсем неплохо.
      — А теперь расскажи мне все, до последней мелкой детали, о себе! — сказала Корал. — Я хочу знать о реакции твоих коллег на награду, которую ты получила — у тебя теперь очень много заказов? А как с твоими дизайнерскими задумками? Какие у тебя планы в отношении своей компании? Ты все еще встречаешься с Дэвидом Уинтерсом, или он лишь сопровождал тебя на церемонию награждения в тот вечер? — Задавая каждый вопрос, она сжимала руку Майи.
      Майя, смеясь, ответила ей пожатием своей руки.
      — Подожди, мама, не забывай, что всю прошлую неделю я отвечала на вопросы полиции, занималась опознанием самых жутких остатков твоих личных вещей. На дизайн времени не оставалось…
      — Колин вскоре собирается открыть пансион для гостей из Англии и США, — сказала Корал. — Мы будем готовить для них простую еду, создавать уютную обстановку, а если дела пойдут хорошо, может быть, откроем небольшой отель — очень изысканный и только для избранных — мы не будем принимать всех подряд. Вполне возможно, что у нас все получится. Он будет приглашать людей из мира моды, и в конце концов они все узнают, что я жива или воскресла… ты же знаешь, как люди, причастные к моде, любят посплетничать.
      Майя тихо улыбалась, пока Корал продолжала оживленно говорить. Она никогда не будет по-настоящему слушать мои рассказы или интересоваться моими делами, думала Майя. Но теперь это не имело для нее никакого значения и не обижало ее. Пусть Корал останется в центре внимания и в этой новой жизни, в которой обожающий ее Колин выполняет все ее прихоти. По крайней мере в глазах одного человека она навсегда останется шикарной, элегантной женщиной, влиятельным редактором журнала моды Корал Стэнтон, которая способна заставить Седьмую авеню прибежать по ее первому зову.
      Майя вошла с Корал в дом. Пронзительный крик Маккензи услышали все окрестности. А потом дом наполнился криками, воплями и звуками поцелуев, когда все начали обнимать друг друга. Раздался громкий хлопок открываемой бутылки шампанского. Колин наполнил бокалы, а затем, взяв угольный карандаш, сделал портреты всех троих, пока они по очереди звонили в Нью-Йорк, чтобы сообщить Дэвиду, Эду и Уэйленду, что все три Королевы моды живы и чувствуют себя превосходно.

ПОСЛЕСЛОВИЕ