Ярлыки

      Коллекция Ру была удивительно свежей, оригинальной, выполненной, в основном, из мягкой шерсти пастельных тонов, цвета и ткани были необыкновенно приятными. Всем манекенщицам, участвовавшим в показе коллекции, было не более двадцати, и предполагалось, что каждая женщина в зале сможет поверить, что она будет выглядеть так же, как они, когда набросит на себя один из этих жакетов или пальто. Филипп исповедовал простоту и почти не прибегал к украшениям, вычурным шляпам или шарфам. Дополнением каждого ансамбля были лишь перламутровые серьги. На всех девушках были светлые чулки и туфли, подходящие по цвету к одежде. Шляпки были крошечными, сдвинутыми набок или на затылок.
      Среди тех, кто снабжает дома моделей тканями, пуговицами, поясами, туфлями и украшениями, было единодушно решено, что Филипп Ру из тех, кого стоит посмотреть. Поставщики успели бросить мимолетные взгляды на готовящиеся к показу модели. Эти люди так хорошо разбирались в одежде, что им было достаточно увидеть вещи лишь краешком глаза. Таким образом они знакомились с основными тенденциями, и потом, когда одна и та же модель повторялась в двух различных домах, пресса замечала, что модельеры были поразительно единодушны: замечательный способ подчеркнуть, что один копировал другого.
      Стефани отклоняла все просьбы о предварительном просмотре. Прессе хотелось получить основные наброски. «УУД» тоже требовал предварительного просмотра некоторых моделей, однако Ру был непреклонен.
      — Но вы же должны сотрудничать с «Уименз Уэр»? — старалась убедить всех Майя. — Если вы их обидите, они могут вам навредить!
      Филипп и Стефани лишь смеялись. Они говорили, что если все держать в секрете, то это создаст вокруг коллекции определенный ореол. Но в конце концов они с неохотой согласились показать несколько нетипичных моделей издателю Джону Фейрчайлду и его редактору Джеймсу Брейди.
      «Интеллектуальные фасоны» — было написано в «УУД» о Ру. «Свежее противоядие строгому крою…»
      Мир моды всегда готов к признанию нового героя. А прежде всего к открытию нового героя была готова Корал Стэнтон. Она нервно подпиливала ногти маленькой серебряной пилочкой в своем роскошном номере. Комнаты наполнял запах кипариса от свечей, которые она расставила. Она считала минуты, оставшиеся до показа парижской моды — в ней был источник ее жизненной силы.
      В девять часов в этот воскресный вечер в Париже караван черных лимузинов и такси переправлялся через Сену на манящий Левый Берег. Это был район, где жили студенты и художники. Караван направлялся к артистическому кафе, лучшая пора которого пришлась на двадцатые годы, и оформление до сих пор напоминало то время.
      Из машин выходили манекенщицы, редакторы, фотографы, стилисты и некоторые модельеры, которые не были заняты на репетициях своих показов. Места за столиками на тротуарах были заполнены, разговоры не смолкали. Французских и английских коллег приветствовали недавно прибывшие американцы. Друзья, которые летели из Нью-Йорка разными рейсами, кидались друг к другу так, как будто не виделись годами. Рассыпались поцелуи. В течение этих восьми парижских дней каждый становился достаточно дружелюбным, чтобы коснуться щекой, поцеловать воздух, а затем вернуться к сплетням за своим столиком.
      — Английская «Мода», французская «Мода», американская «Мода», — бормотала Корал Уэйленду и Колину, помахивая рукой тем, мимо кого приходила. — О! А кто эти необычные люди?
      — Австралийская «Мода», — сухо бормотал в ответ Уэйленд.
      Они заняли столик в конце огромного зала, продолжая беседовать. Уэйленд оглядел кафе и заметил:
      — Если сегодня вечером здесь бросить бомбу, мир моды исчезнет. Завтра все будут носить дерюгу.
      — И все равно будет соревнование среди женщин, чья дерюга элегантнее, — ехидно заметила Корал. Она огляделась вокруг.
      — Корал, дорогая! — Первый парижский поцелуй был запечатлен на ее щеке Алексом, фотографом, которого они пригласили в помощь Дэвиду Бейли.
      — Что ты думаешь, Алекс? — спросила она. — Старомодный сезон?
      Алекс очаровательно пожал плечами, тряхнул длинными мягкими волосами.
      — Они говорят, что коллекция Филиппа Ру будет… — Он заколебался, — inattendu.
      — Неожиданной? — перевела Корал. — Неужели за спиной победителя Майя?
      Уэйленд вздохнул.
      — Хорошо бы она присоединилась к нам сегодня. Официант низко наклонился к ним и терпеливо выслушивал, как Уэйленд объяснял, чего он хочет.
      Многие посетители кафе подходили к столику Корал, чтобы поприветствовать ее в Париже. Она махала рукой тем, с кем была в хороших отношениях, и не обращала внимание на всех других, которые поворачивались в ее сторону. Было много поцелуев и тостов. Обменивались сплетнями. К концу вечера с трудом можно было найти модельера, модель или редактора, чью репутацию оставили бы в покое. Лишь имя Филиппа Ру произносили с уважением. К полуночи Корал достаточно нацарствовалась. Ослабевшая от перелета и водки, она уцепилась за руку Уэйленда, чтобы дойти до ожидавшей их машины. Они высадили Колина у его скромного отеля и поехали в «Крийон».
      — Боже, Париж так красив, так романтичен, — сказал ей на ухо Уэйленд, когда они ехали вдоль бульваров. — Просто преступление не влюбиться здесь.
      — Заткнись, Уэйленд, — оборвала его Корал. Но сама она чувствовала то же самое. Это было бы преступление. Она начинала чувствовать, впервые в своей жизни, что мода — это не единственная стоящая вещь в этом мире. Она смотрела в окно на парижские огни и внезапно почувствовала себя очень одинокой.
      В большинстве коллекций есть один или два ансамбля, которые доставляют массу хлопот. Филипп Ру распарывал кремовый твидовый костюм шесть раз, сшивал его снова и все-таки чувствовал, что что-то не так. Он чуть не поддался панике, которую переживает каждый парижский модельер, когда поздно что-либо менять в коллекции. Несмотря на это и на то, что по всему салону, к очевидному неодобрению мадемуазель Жозефины, бегали модели в нижнем белье, а мастерская была забита стульями, которых едва хватало для утомленных работниц, Филипп, казалось, был в своей стихии. Он находился в мастерской или в студии с восьми часов утра. И он все еще был здесь, когда в десять или в одиннадцать вечера Майя просунула голову в дверь, чтобы попрощаться. Ру стоял, склонившись над каким-то неподдававшимся жакетом. Он был бодр и счастлив, и сердце Майи устремилось навстречу ему. Все в доме рассчитывали на успех коллекции, но поскольку все они стояли слишком близко к созданию одежды, было трудно угадать, оправданы их надежды или нет.
      За три дня до дебюта коллекции Филипп разыскал Майю.
      — Утром мне звонила твоя мать, — сказал он. — Стефани здесь не было, так что я вынужден был взять трубку. Она попросила меня сегодня вечером принести ей в номер три костюма.
      — О нет! — Майя почувствовала, как ее лицо заливает краска. Он посмотрел на нее со смешанным чувством интереса и изумления. — Я ее еще даже не видела! — Как это типично для Корал — ожидать особенного к ней отношения. — У нее не было никакого права просить тебя об этом, Филипп. Пожалуйста, не думай, что ты должен это сделать из-за меня. Мне позвонить ей?
      — Я позвонил Стефани, когда она была еще дома. Она сказала, что журнал твоей матери самый значительный в Америке. Если ей понравится моя одежда, значит, это успех. Я должен пойти. Я польщен ее интересом ко мне.
      Глаза Майи внезапно загорелись, и, сама того не желая, она схватила Филиппа за руку.
      — О нет! Нет, Филипп, неужели ты не понимаешь? Ее интересует не твоя одежда! Это ее способ вмешаться в мою жизнь!
      Он нахмурился.
      — Неужели люди могут быть таким мелкими? Это возможно?
      Она смущенно отпустила его руку.
      — На протяжении двух лет мы с ней даже не разговаривали, — призналась Майя. — Она позвонила мне, когда прилетела, и сказала, что хочет, чтобы мы стали друзьями.
      Он с грустью покачал головой.
      — Может быть, твоя мать хочет быть твоим другом, чтобы заинтересоваться мной, твоим работодателем? — Он похлопал ее по руке и улыбнулся своей Чудесной улыбкой. И пошел дальше, занятый уже другими мыслями.
      Как только она дошла до телефона в офисе Стефани, то позвонила Уэйленду, разыскав его в ресторане, где он завтракал в одиночестве.
      — Что она делает, Уэйленд? — закричала она. — Она хочет показать, насколько влиятельна? Обращается с Филиппом, как с посыльным!
      Он успокоил ее.
      — Она всегда так себя ведет, особенно с молодыми модельерами. Она хочет обставить другие журналы. Мода так много значит для нее. Это для нее — все, помни, это вся ее жизнь!
      — Я не знаю… — Майя играла стопкой приглашений на столе Стефани. — Я почему-то чувствую, что если бы я не работала здесь, то ей бы и в голову не пришло беспокоить Филиппа.
      День прошел очень быстро, и в шесть часов вечера Филипп прошел мимо нее по коридору, неся в руках три костюма, упакованных в пластиковые пакеты. Она смотрела через окно, как он складывал все это в свою маленькую черную машину, припаркованную возле дома. Может быть, ей следовало поехать с ним, подумала она, чтобы защитить его от насмешливой улыбки своей матери.
      — Я вернусь через час. — Она услышала, как он сказал это Жозефине, но двумя часами позже в студии сидели, позевывая и попивая кофе, четыре модели, Стефани, Жозефина и Майя. Они хотели в семь часов вечера еще раз просмотреть коллекцию, и многие мелкие вопросы требовали присутствия Филиппа. Жозефина начинала терять терпение, мучаясь ревностью, как понимала Майя. Жозефине не хотелось, чтобы Филиппа подманивала влиятельная американская издательница, и не имело никакого значения, что это была мать Майи. Но ничего не оставалось делать, лишь ждать…

* * *

      Корал сидела на голубом бархатном диване рядом с Филиппом Ру, внимательно глядя на него. Никогда в жизни ей еще не встречался мужчина, которого бы она так внезапно физически возжелала. Она погрузилась во взгляд его теплых вишневых глаз — он был таким насмешливым и одновременно таким искренним. Она не желала думать о Майе. «Этот мужчина, — напомнила она себе, — влюблен в мою дочь». Но это лишь сделало его еще более желанным.
      Это была ее вторая встреча с Филиппом Ру. Предыдущую, после показа его первой коллекции, она вспоминала с трудом. Может быть, тогда ее вообще меньше интересовали мужчины. Как бы там ни было, никогда раньше встречи с парижскими дизайнерами не попадали под категорию потенциальных романтических приключений.
      Ее рука дрожала, когда она наполняла шампанским бокалы в форме тюльпана.
      — За наш успех! — произнесла она. — Вы не представляете, как я рада, что вы пришли сюда. О вашей коллекции ходит так много слухов, что, откровенно говоря, я не могу сдержать своего любопытства. Если она так хороша, как предсказывают, я хочу быть первой, кто окажет ей предпочтение.
      Филипп кивнул, улыбнувшись, не совсем ее понимая. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не дотронуться до его лица, не скользнуть рукой под его рубашку, стремясь убедиться, что его грудь такая же бронзовая и гладкая, как и кожа на его шее.
      Он говорил о своей коллекции. Она не вникала в его слова. Его голос был так приятен, так музыкален, что затрагивал что-то, спрятанное глубоко внутри нее. Это проснувшееся чувство причиняло ей боль. Она быстро глотнула шампанского, чтобы заглушить внезапное ощущение.
      — Позвольте мне посмотреть ваши модели! — Она вскочила с дивана и вновь наполнила бокалы. — Я живу ради моды, Филипп. Я не могу ждать.
      Он осторожно повесил все три костюма около огромного зеркала.
      Корал молча изучала костюмы со всех сторон, потом поднесла их к зеркалу, потом приложила к себе.
      — Боже! Чувствую запах совершенное новых парижских моделей! — прошептала она. Потом бросила костюмы на спинки стульев. — Конечно, Филипп, именно по этому пути должна пойти мода! — кивнула она. — Это… гениально! В Ваших моделях и поп-культура, и ощущение сегодняшнего дня, это мудро, это правильно, это гениально.
      Филипп расцвел. Он протянул ей жакет.
      — Пожалуйста! Мне хотелось бы видеть его на американской женщине.
      Она накинула жакет. Они оба посмотрели на ее отражение в зеркале. Новые пропорции совершили чудо. Она выглядела на десять лет моложе.
      — О Господи! Вам обеспечен успех! — сказала она. — Ваша одежда так молодит!
      Филипп закинул голову и засмеялся от удовольствия. Замечательный ход, подумала она. Умудренный опытом мужчина разыгрывает наивность и невинность. Она наполнила его бокал.
      — Я счастлив, что услышал ваше мнение, — сказал он. — Когда слишком увлечен работой…
      Разговаривая, он дотронулся до ее руки своими теплыми пальцами. По ее телу прошла дрожь. Сама мысль о том, что его руки работали над одеждой, которую она наденет на свое тело, вызывала эту дрожь. Она пристально посмотрела на его руки: загорелые, сильные, руки крестьянина. Чистые, но как будто бы вырезанные из дерева искусным резчиком. Она представила, как они прикасаются к ее грудям, как указательный палец ласкает ее чувствительные соски, и при одной этой мысли они напряглись. Он молча наблюдал за ней, как будто читая ее мысли. Она быстро отпила еще шампанского.
      — Я хотела бы увидеть всю коллекцию, — заявила она. Он кивнул, спокойно улыбаясь.
      — Через два дня…
      — Должна ли я так долго ждать? — спросила она, — К тому времени я увижу Сен Лорана, Унгаро, а у меня ограниченное количество страниц, вы знаете…
      Она с надеждой приподняла брови, глядя на него широко открытыми глазами. Филипп слабо пожал плечами.
      Следующие несколько мгновений они молча пили шампанское. Она была рада, что на ней надет один их ее самых сексуальных комплектов: черное, обтягивающее бедра вязанное платье на шелковой подкладке, кружевные черные чулки, открытые туфли. Она нервно пробежала пальцами по волосам.
      Филипп поднялся.
      — Нужно еще многое сделать. В студии все ждут меня, а манекенщицы очень дороги.
      Она тоже поднялась, протягивая ему руку.
      — Возьмите меня с собой. Покажите мне свою коллекцию. Мы прихватим с собой Уэйленда Гэрритти. Вы, конечно, слышали о его магазине? Его магазин создаст вас!
      — Если он покупатель, он обязан заплатить, как каждый другой покупатель, — предупредил Филипп.
      — Он уже заплатил, — ответила Корал. — Позвольте ему посмотреть вашу коллекцию сегодня. Он с ума сойдет от ваших моделей.
      — А если не сойдет?
      — Он сойдет с ума, если я схожу с ума, — пообещала Корал. — Сумасшествие заразительно, Филипп.
      Она чувствовала электрические разряды, прикасаясь своей рукой к его. Она представляла его торс обнаженным. Какое будет ощущение, если прижаться к нему грудью?
      Он высвободил свою руку.
      — Мадам Стэнтон, я польщен вашим интересом. Но я ко всем отношусь одинаково. Это лишь справедливо. Если начну сотрудничать с вами до показа, все остальные будут злы на меня. — Он внимательно посмотрел на нее.
      Она секунду смотрела в его глаза, затем широко улыбнулась.
      — Хорошо! Возвращайтесь в свой салон! Держите меня в тревоге ожидания! Я чувствую, что в четверг вы очаруете Париж. Идите!
      Он наклонился к ее руке, поцеловал с оттенком иронии. Должно быть, он не совсем понял ее, подумала она, но его крестьянское упрямство и хитрость ей импонировали. Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней, вздыхая. Он должен принадлежать ей! Существует же какой-то способ завоевать его. Она вылила в бокал остатки шампанского и выпила. Лишь потом вспомнила, что даже не спросила Филиппа о Майе.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

      Майя никогда не видела ничего похожего на то, что происходило в ночь перед показом. Французы называют это crises, и, похоже, в каждом салоне он неизбежен. Обычно все начинается с крика на подчиненных, вызывающего, как правило, слезы, затем следуют извинения и прощение, и все заканчивается объятиями.
      Они репетировали до двух часов ночи. Манекенщицы, вымотанные, с покрасневшими глазами, угрожали уйти, но Филипп уговорил их остаться, пообещав дополнительную оплату. Приятели этих девушек, ожидавшие их внизу в машинах, периодические сигналили, чтобы напомнить о своем присутствии.
      — Я подам в суд на Филиппа, если потеряю этого парня, — пригрозила Одри, высунувшись из окна и помахав кому-то в черном «мерседесе».
      В костюме неправильно была выкроена пройма. Выбранные пуговицы не подходили. В любом случае на виновного кричали. Жозефина кричала больше всех: ей это замечательно удавалось. Мадам Мартин был доведена до истерики три раза за вечер. Стефани, в свою очередь, кричала на Жан-Жака, продавца галантерейных товаров, друга Филиппа. И лишь Филипп оставался спокойным.
      Большая часть украшений была возвращена поставщикам. Оказалось, что они не подходят к одежде. Выяснилось, что одна из моделей не подходит для демонстрации этой одежды. Она, всхлипывая и зажимая в кулаке стофранковые купюры, удалилась, а модель, которая, заменяла ее, тут же потребовала пятьсот франков дополнительно за ночную работу.
      Все разошлись в три после того, как Жозефина открыла сейф и оплатила их работу. Девушки поцеловали Филиппа, не обращая никакого внимания на Жозефину.
      Майя отправилась домой на такси. Когда она уходила, Филипп оставался в мастерской, склонившись над своим рабочим столом. Он едва ли заметил, что она ушла.
      На следующий день рано утром ей позвонила Корал.
      — Мы между Ларош и Пату, — быстро сказала она. — Было бы странно не увидеться хотя бы раз, пока мы здесь. Не можешь ли ты появиться в баре «Крийон» в двенадцать тридцать?
      Филипп сказал, что они начнут в два часа дня, чтобы дать возможность всем выспаться.
      — Я буду, — сказала Майя.
      Она надела платье, купленное в салоне. Оно было в коллекции прошлого года — простое платье оттенка, напоминавшего цветок миндаля. Выглядела она в нем замечательно. Оно было выше колен и открывало ее длинные стройные ноги. Майя медленно и тщательно нанесла на лицо косметику, зная, что любая небрежность не укроется от критического взгляда матери.
      Подъехав к «Крийон», она несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем решилась войти в бар. Мать беседовала с Уэйлендом. Он заметил ее, кинулся навстречу, крепко обнял.
      — Моя дорогая! Ты выглядишь потрясающе!
      — Уэйленд! Дорогой! — Она обняла его, глядя на Корал. — Привет, мама.
      Корал вскочила и заключила дочь в объятия. Майя наклонилась, чтобы поцеловать ее. Знакомый аромат вернул ее в детство.
      — Правда, она выглядит чудесно? — воскликнул Уэйленд.
      Корал внимательное смотрела на нее, улыбаясь.
      — Превосходно.
      — Ты не перерабатываешь? — поинтересовался Уэйленд. — Ты кажешься слегка уставшей.
      Майя опустилась в кресло.
      — Мы поздно закончили прошлой ночью, — призналась она и оглядела зал, который был полон людей из мира моды. — Ну, что нового в этом сезоне?
      Корал похлопала ее по руке.
      — Ничего поражающего воображение пока. Многие бредят Сен Лораном, но не я. Дай мне как следует посмотреть на тебя!
      Майя тоже посмотрела на мать. Корал стала выглядеть чуть старше. Когда она улыбалась, вокруг глаз появлялись морщинки. Но ее косметолог проделал огромную работу: кожа была по-прежнему гладкой, как алебастр.
      — Ну, как работается с Монахом, Майя? — спросил Уэйленд.
      Она рассмеялась.
      — Только «Уименз Уэр» называет его так! — Она повернулась к Корал. — Что ты думаешь о нем? Он особенный, правда?
      Корал взяла с блюда оливку и медленно ее пережевывала, сузив глаза.
      — Она хочет сфотографировать все его модели, — с готовностью отозвался Уэйленд.
      Корал бросила на него быстрый уничтожающий взгляд.
      — Сначала я хочу посмотреть на них! — заметила она.
      — Он особенный! — опять повторила Майя.
      Корал посмотрела на светившееся надеждой лицо дочери.
      — Он первоклассный… портной, — произнесла она. Майя постаралась скрыть разочарование.
      — Он нечто большее, — сказала она.
      — Что будешь пить? — поинтересовался Уэйленд.
      — Томатный сок, пожалуйста. — Она посмотрела на Корал. — У него такое чувство цвета, он так работает с тканями…
      — Впечатляет, — согласилась Корал, прикуривая сигарету. Она глубоко затянулась. — Я уверена, что мне понравится коллекция. Пойми, я видела лишь три костюма. Но они были хороши.
      — А как человек? — настаивала Майя.
      — Сплошное обаяние! — с готовностью отозвалась Корал. — Привлекательный, очень привлекательный мужчина… Женщины должны сходить с ума по нему. Я тебя понимаю, дорогая.
      Принесли напитки, Майя отпила сока.
      — Как развивается роман? — поинтересовалась Корал. Майя спокойно посмотрела на нее.
      — Он для меня больше учитель, чем герой романа. В любом случае, у него есть ассистентка, с которой он очень близок…
      — Кто? — Корал старалась, чтобы ее вопрос прозвучал безразлично, но обе отметили, что в нем слышалась заинтересованность.
      — Девушка из его родного города — они вместе работали у Диора прежде, что он открыл свой собственный дом моделей.
      — Хорошенькая? — спросила Корал.
      — Да нет. Она похожа на мальчика-пострела.
      — Может быть, это то, что ему действительно нравится? — быстро предположил Уэйленд. — Иногда подавляемые желания…
      — Но это не так! — запротестовала Майя.
      — Абсолютно не так! — согласилась Корал. — Я же его видела. И слышала о нем.
      Майя прямо посмотрела в глаза матери.
      — Что ты слышала? Корал пожала плечами.
      — Дорогая, ты же знаешь, что мир моды рождает больше сплетен, чем одежды.
      — Скажи нам, Корал, — взмолился Уэйленд. — Скажи все!
      Корал отпила из бокала, заставляя их ждать.
      — Говорят, что Филипп Ру — Казанова. Он любит женщин, и не без взаимности. Вы же знаете, какая это редкость. О его примерках у Диора ходят легенды. Дверь примерочной часто бывала заперта, когда он находился там с клиенткой.
      — Чтобы скрыть свои методы! — закричала Майя. — Он пользуется прокладками, придавая форму костюму или пальто, когда они на клиентке…
      — Действительно? — засмеялась Корал. — Я думала, что его методы более старые, чем этот! Ты защищаешь его, не так ли? Я рассказываю тебе лишь то, что говорят другие. Многие клиенты Диора готовы последовать за Ру в его дом моделей. Немногим это бы удалось, потому что, как ты знаешь, не все модельеры любят дам. Жай Хей из Пату не дотрагивается до женщины — на примерки он надевает перчатки, вообрази!
      — Почему они называют его Монахом? — спросил Уэйленд.
      Корал улыбнулась.
      — Уверена, я предпочла бы, чтобы моя дочь работала с монахом.
      — Что ты имеешь в виду? — зло спросила Майя. — На что ты намекаешь?
      — Право, Майя… — Корал холодно посмотрела на нее. — Сначала ты сказала, что влюблена в него. Потом ты разозлилась, когда я заметила, что он нравится женщинам. Теперь ты злишься, когда я говорю, что он монах. Что же тебе может понравиться?
      Майя покачала головой.
      — С того момента, как я сюда пришла, ты пытаешься ужалить меня каким-либо образом. — Она встала.
      Корал тоже встала и обняла ее.
      — Я просто дразню тебя, дорогая. — Она поцеловала Майю в щеку. — Не обращай внимания. Может быть, я просто завидую, если хочешь знать правду. И потом, я так переживаю за тебя сегодня…
      — Мне лучше уйти. — Майя быстро обняла Корал, затем нагнулась и поцеловала Уэйленда в щеку. — Наш показ в пять, но мы начнем готовиться в два. Надеюсь, что коллекция понравится…
      Уэйленд настоял на том, чтобы проводить ее до выхода.
      — Не обращай на нее внимание, дорогая, — сказал он, — ты не спасовала перед ней — я горжусь тобой.
      Она обняла его, ее глаза были полны слез.
      — Не пытайся оправдать ее, Уэйленд. Я больше не нуждаюсь в ней…
      Он проводил ее до такси и наклонился к окошку.
      — Желаю тебе сегодня вечером удачи, дорогая! Я буду хлопать громче всех!
      Она пожала его руку, и такси затерялось в потоке машин.
      К пяти часам вечера, когда маленький салон Филиппа Ру заполнили журналисты и привилегированные покупатели, здесь стоял несмолкаемый гул возбуждения и ожидания. Комната была задрапирована белым хлопком и заставлена позолоченными стульями. Модели должны были проходить через площадку, вокруг которой расположились зрители.
      Уэйленд сидел рядом с Корал.
      — Предчувствие такое, что что-то должно произойти, — прошептал Уэйленд.
      — Да, дорогой, да, — согласилась Корал. Она слегка отодвинула колено: рядом с ней сел издатель британского журнала мод. Они не обращали друг на друга внимания.
      — Ты судишь по тем трем костюмам?
      — Говорю тебе, в них есть что-то новое. Никогда-раньше-не-виданное новое! — подчеркнула она. — Новые пропорции, перспективы, новый взгляд на женщину. Если и остальная коллекция так же хороша, сегодня вечером он станет первым модельером в мире.
      Уэйленд широко раскрыл глаза.
      — Я не в состоянии представить этого, — сказал он ей.
      В комнату проникало все больше и больше журналистов. В тесноте соприкасались локтями и коленями, старые враги дышали в затылки друг другу, разместившись в трех узких рядах. Холл и коридор тоже были заполнены.
      В воздухе стоял густой запах духов. С утра они просмотрели уже шесть коллекций. По лицам струился пот, Тушь расплывалась, волосы обвисли. Только очень крупные издательства могли позволить своим сотрудникам перемещаться с одного показа на другой в лимузинах и тем самым сохранять свежесть и бодрость.
      Майя приготовилась к тому, чтобы одевать манекенщиц, которые будут прибегать в комнату и убегать из нее на головокружительной скорости. Одри была на ее особом попечении, ее большие карие глаза были подведены и оттенены серым и коричневым. Она выглянула из комнаты и увидела, как журналисты пробивали себе путь в зал. К пяти часам мода стала вопросом жизни и смерти, многие согласились бы умереть, но не пропустить этого показа.
      Они запаздывали с началом на тридцать минут.
      — Идите быстро! — напоминал Филипп моделям. — Если кто-нибудь протянет руку, чтобы пощупать материал, не останавливайтесь — продолжайте идти!
      Он волновался, что художники и покупатели, обладающие наметанным глазом, могут скопировать новые детали.
      Жара была удушающая, первые четыре девушки уже были одеты и готовы двинуться по сигналу Филиппа. Он, в свою очередь, ждал сигнала от Стефани. Когда Джон Фейрчайлд из «УУД», Нэнси Уайт из «Базар», Диана Вриланд из «Вог» и Корал Стэнтон из «Дивайн» уселись, последовал сигнал.
      Филипп повернулся к подчиненным.
      — Итак, пошли, — сказал он.
      Одри покинула студию. У Жозефины было белое напряженное лицо, на котором темнели глаза, проверявшие снова и снова, все ли в порядке. Бледность Филиппа была заметна даже несмотря на его загар. Майе хотелось обнять его и заверить, что все будет чудесно.
      Одри прошла по коридору в главный салон. В каждой комнате раздавался ропот, сотни пар глаз не отрываясь смотрели на новые детали, новые пропорции, новые цвета — на моду Филиппа Ру.
      Вот из комнаты вышли, наконец, все четыре модели, Майя с новым костюмом в руках ожидала возвращения Одри. Коллекция была показана в полном молчании, лишь раздавались взрывы аплодисментов, и часто первой начинала аплодировать Корал. Женщины протягивали руки, чтобы дотронуться до мягкой роскошной шерсти. Коллекция поражала. Одежда была совсем не похожа на ту, которую представили другие дома моделей, она оказалась сюрпризом. Издательница французской «Моды» повернулась к своей соседке и сказала:
      — Он сильно отличается от всех остальных.
      В свободные от переодевания Одри минуты Майя слышала шепот удивления, потом аплодисменты, видела радостные улыбки на лицах моделей, когда они забегали в комнату, чтобы сменить наряд. Майя стаскивала с них туфли, натягивала на них платья, в то время как парикмахер поправлял им прически.
      Коллекция имела успех благодаря ей. Это она создала новое удивительное сочетание. Она убедила Филиппа отказаться от традиционных больших шляп, которые он использовал в прошлом сезоне. В одежде поражала новизна кроя, короткие юбки, широкие плечи и рукава. Все это придавало моделям исключительную свежесть. Цвета были яркими и чистыми — как бы давая отдохнуть от черного, серого, синего, которые использовали другие дома моделей. Здесь все было светлым, легким. Филипп не хотел, чтобы его вещи наводили на мысль об упорном труде, результатом которого стала эта коллекция. Он желал, чтобы его работа казалась простой, не требующей усилий.
      Продемонстрировали платья для коктейля, которые родились из рисунков Майи. Они были так превосходно сшиты, что у каждой женщины возникало желание иметь такое. Маленькие черные платья — своего рода экзамен для каждого модельера — вызывали бурные аплодисменты. Их создавали так часто, что, если модельер смог придать им свежесть, это уже свидетельствовало о его гении.
      Свадебное платье, которым обычно заканчивается показ коллекций, не могло быть проще: белый шелк, классический силуэт, длинный рукав, прелестные сборки на талии.
      Показ закончился криками и приветствиями. Корал стояла на стуле, побуждая Уэйленда сделать то же самое, и кричала:
      — Браво!
      Они ждали появления Филиппа.
      Фотографы искали его, пресса жаждала встречи с ним. Майя видела, как Стефани делает знаки Филиппу, чтобы тот вышел на аплодисменты. Он покачал головой и затворил дверь студии, после чего открыл шампанское и налил бокалы для моделей, парикмахера, Жозефины.
      Манекенщицы сбросили свои последние комплекты, прикуривали, рассаживались, закидывали ноги на столы. Майя сидела на полу, сортируя туфли, и Филипп наклонился, протягивая ей бокал шампанского. Их глаза встретились — в них читались возбуждение и облегчение.
      — За твой успех, Филипп! — Она подняла бокал.