Майя улыбнулась. Она забыла, какой сволочью может быть дизайнер-соперница.
      — Это не имеет к ней никакого отношения, — сообщила она Маккензи. — Награду дала мне Донна Брукс. Моя мать просто вручит мне ее. Это идея Колина Бомона. Он полагает, что так реабилитирует ее в глазах индустрии моды.
      — Она нуждается в этом, — согласилась Маккензи. — Я слышала все эти странные истории о ней…
      — Мы делаем все, чтобы сегодня вечером она была в порядке.
      — Ладно, — неловко пробормотала Маккензи, — думаю, вечером увидимся. Ты, видимо, будешь выглядеть сверхроскошной, да? Помяни меня добрым словом перед теми, наверху — мне тоже хочется получить эту награду! Может быть, в будущем году…
      Она повесила трубку раньше, чем Майя нашлась, что сказать.
      Майя сделала кое-что по дому, стараясь преодолеть желание взять «Лейблз» и снова перечитать заметку. Как могут несколько печатных строчек так быстро изменить твои мысли, удивлялась она. А что, если Маккензи права? Что, если сделать что-то драматичное, чтобы показать Филиппу, как сильно она еще любит его? Потом она стала думать, а вдруг он уже связан с кем-то другим? С прекрасной французской актрисой? Но что-то внутри говорило ей, что это она причина их развода. Филипп никогда не переставал любить ее, так же, как она не переставала любить его.
      Она расхаживала по квартире, наводя порядок и нервничая все сильнее и сильнее. Когда, в конце концов, она уронила вазу с цветами, то вслух отчитала себя:
      — Я должна уйти отсюда куда-нибудь, я сойду с ума, если останусь здесь!
      Она никогда не была такой, но сегодня ее ничто не удивляло. Надев жакет, Майя поспешно спустилась по лестнице. Она хотела просто пройтись, расслабиться, глядя на лица других людей, рассматривая витрины магазинов.
      Пройдя до Лексингтон-авеню, она подошла к угловой аптеке и… увидела перед собой огромное изображение одеколона «Филипп» с черно-белым фотопортретом работы Эйвдона. Улыбающееся лицо Ру, смотревшего с огромного, высотой в четыре фута портрета, заставило ее замереть перед окном. Она уставилась на фотографию, узнавая каждый миллиметр этого лба, скул, сияющее выражение этих глаз. Она была уверена, что, прикоснувшись к нему, тоже узнает это свое ощущение, сможет вспомнить нежный запах одеколона, смешанный так соблазнительно с его собственным природным запахом. Она заставила себя оторваться от портрета и продолжить путь. А что, если в этот самый момент он пытается дозвониться до нее? — подумалось ей. И тут же она отвергла эту мысль. Они не виделись свыше двух лет — возможно ли, чтобы он после этого просто поднял трубку и позвонил? Куда? Он может знать ее номер от Уэйленда, ответила она себе. Этот внутренний спор привел ее в раздражение, но она заставила себя пройти еще несколько кварталов, чтобы доказать себе, какой твердой она может быть, и как нелепо предположение, что он пытается связаться с ней. Он делает платья для самых красивых женщин в мире — самых знаменитых, самых богатых и самых могущественных — почему он должен связываться с ней?
      Майя медленно вернулась к своему дому, вставила ключ в замок своей квартиры и услышала, как в кухне надрывается настенный телефон. Ее тело затрепетало. Словно волшебник, который когда-то заточил ее душу в бутылку, взял да и освободил ее теперь. Замок не открывался целую вечность. Когда она, наконец, влетела на кухню и схватила трубку, то услышала в ней треск и помехи. Она сразу поняла, что это он, так же, как всегда знала, что в один прекрасный день этот звонок раздастся, что их любовь не прервалась и никогда не прервется…
      — Майя? Майя? — Он называл ее имя по ту сторону Атлантики, оно обогнуло половину земного шара.
      От сознания, что мужчина, которого она любит, взывает в этот момент к ней из Парижа после того, как она тысячи раз молила и желала, чтобы он думал о ней, у нее закружилась голова. Она не могла ни проглотить комок в горле, ни вымолвить хоть слово…
      — Майя? — кричал Филипп. — Майя! Это ты? Наконец она смогла выдавить:
      — Да, да!
      — Это Филипп! С тобой все в порядке? Ты слышала мои новости? Я свободен!
      — Я прочитала сегодня утром. Что произошло?
      — О Майя! Произошло то, что я очистил свою совесть. Совершенно! Теперь я понимаю, что никогда не мог удовлетворить ее, никогда не мог сделать счастливой. Вместо этого мы сделали друг друга несчастными. Она знала с первого дня, что я встретил тебя, что я люблю тебя. Даже когда мы предприняли этот фарс с женитьбой, она знала, что я люблю тебя. Но я был обязан Жозефине, моей деревне, нашим друзьям… Я был убежден, что обязан жениться. Теперь и она понимает, что это не так… А я… я всегда понимал это. С той самой ночи, когда мы были вместе. Поэтому… приезжай ко мне, Майя! Приезжай немедленно!
      — О Господи, — пробормотала она.
      Майя чувствовала себя так, словно очутилась в другом измерении. Ее тело, ее жизнь, ее сознание за считанные минуты претерпели какую-то трансформацию. У нее закружилась голова, и она ухватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. Что надо делать, когда твоя душа парит, тело взывает, а мозг отказывается управлять им, потому что ты в конце концов наяву услышала то, что мечтала услышать всегда?
      — Я послал тебе билет на самолет, Майя. Ты можешь прилететь сегодня вечером?
      Она прислонилась спиной к такой знакомой, холодной, выложенной изразцами стене кухни, ее глаза ничего не видели сквозь слезы, она должна была взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вслух.
      — Мы так долго ждали, Майя. Может быть, у тебя есть кто-то другой? Ты еще любишь меня, Майя?
      — Нет! Да! — закричала она. — О Филипп! Ты же знаешь, что я могу любить только тебя! Я буду с тобой, как только смогу, дорогой мой! — говорила она, представляя, какой вкус у его губ, его рта, и как это будет — почувствовать себя в его сильных, всеохватывающих руках, на этот раз без ощущения вины и не сдерживая себя. — Я буду с тобой очень скоро…
      К шести часам вечера все обитатели Манхэттена, претендующие на принадлежность к обществу или миру моды, заканчивали последние приготовления. Богатые принимали парикмахеров в своих спальнях. Менее богатые совершали паломничество в свои излюбленные салоны. Немногие «бедные» осторожно освобождали свои волосы от бигуди.
      Маккензи натянула на свое роскошное тело облегающее черное кашемировое платье, которое сама смоделировала на этой неделе; оно было по-новому длинное — времена мини-юбок прошли. Блестящие граненые под бриллиант пуговицы отражали свет, когда она завершала свой макияж в черной мраморной ванной комнате. Она поворачивалась то одним, то другим боком, рассматривая свое отражение.
      — Неплохо, — решила Маккензи.
      Не так уж далеко от нее Майя, с учащенным дыханием и сердцебиением, упаковала в маленький чемодан джинсы, свитера, ночную рубашку. Потом облачилась осторожно в новое вечернее платье от Зандры Родес. Ее длинные волосы были высоко зачесаны, сзади на голове покачивались ленты и цветы, подобранные соответственно пастельной вышивке на платье. Майя положила свой паспорт в вечернюю сумочку с золотыми блестками. Потом позвонила в «Пан Америкен», чтобы подтвердить заказ. В холодильнике она заметила бутылку шампанского и стала размышлять, успокоит ли оно ее или еще больше возбудит. Она находилась в каком-то трансе, словно в полусне, когда все выглядит не вполне реально. Но трудное испытание с получением награды перед публикой было ничто в сравнении с тем, что ожидало ее после — полет в Париж и Филипп!
      Между тем, Колин явился в квартиру Корал, облаченный в специально скроенный на его небольшой рост токсидо.
      — Господи! Какой ты элегантный! — Глаза Корал блестели, когда она открыла ему дверь. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. — Ты должен всегда так одеваться, Колин! Это как-то особенно идет тебе!
      Он осторожно осмотрел ее — она выглядела почти как Корал былых дней. Она была прекрасно причесана, с превосходным макияжем, в черном с блестками вечернем платье от Баленсиаги, которое великолепно облегало ее фигуру. Он взирал на нее с изумлением: мода, конечно — это волшебство.
      — Как ты себя вела? — спросил он, войдя в комнату и принюхиваясь.
      — Всего только один маленький джойнт… чтобы расслабиться, — ответила она. — Не обращайся со мной, как с озорным ребенком, Колин. Как, по твоему мнению, я выгляжу? — Она повертелась перед ним, и он одобрительно кивнул.
      — Абсолютно супер! — заявил он. — Я горжусь тобой!
      — Отлично! — Она хлопнула в ладоши и вручила ему бокал шампанского. — Есть еще жизнь в старушке, а?
      — За успешный вечер! — провозгласил Колин. — Ты выйдешь на сцену, держа награду… — говорил он ей. — И должна будешь сказать следующее… — Колин выудил из кармана напечатанный на машинке текст, который дал ему Уэйленд.
      Корал взяла листок и прочитала. Он внимательно наблюдал за ней, но было незаметно, чтобы она кололась. Следить за ней все двадцать четыре часа в сутки было невозможно.
      — Годится! — сказала Корал и аккуратно сложила текст речи.
      — Позволь мне послушать, как ты произнесешь ее! — настойчиво попросил Колин.
      — В самом деле! — Она покачала головой и развернула листок. — «Награда «Дивайн» в этом году присуждается Анаис Дю Паскье. Она, как кое-кому известно, моя дочь. Чтобы избежать обвинений в непотизме, эта блестящая художница-дизайнер использовала название компании как псевдоним. Я счастлива сообщить, что решение об этой награде было принято новым главным редактором «Дивайн» Донной Брукс до того, как она узнала, что Анаис — это Майя». Колин, я должна все это сказать? Боюсь, что я споткнусь на имени Донны…
      — Абсолютно все! Ты можешь читать это, если хочешь.
      — Я сымпровизирую. — Она спрятала текст в сумочку. — Я делала это раньше, ты знаешь. Несколько раз, начиная с Филиппа Ру, помнишь?
      Лимузин прибыл за ними в семь тридцать. Болтая, смеясь, Колин вывел Корал из квартиры и усадил в автомобиль, скрестив за своей спиной два пальца.
      Ряд удлиненных лимузинов выстроился к восьми часам возле здания «Хедквотерз». Огромный прожектор у главного входа был направлен вверх, его широкий, яркий луч медленно перемещался по темно-синему небу. Из автомобиля, подъехавшего перед ними, вышли Холстон и Лайза Минелли. По тротуару медленно вышагивал Энди Уорхол, окруженный стадом своих суперзвезд.
      Колин увидел впереди себя Майю и Дэвида, ожидавших лифт. Он заметил Донну Брукс и Ллойда. Говард Остин пришел один. Модели, стилисты, фотографы, издатели, их помощники шли по украшенному гирляндами из белых гвоздик пути от главного входа к лифтам. Здесь были дизайнеры с Седьмой авеню, одетые в свои лучшие костюмы в надежде ослепить своих конкурентов. Колин пытался прикрыть Корал от толпы, она шла выпрямившись, высоко вскинув голову, не желая узнавать ни друзей, ни врагов.
      Кордоны службы безопасности сверяли по спискам фамилии и приглашения гостей под звуки рок-музыки, несущейся из динамиков.
      Корал, царственно прямая, стояла в очереди. Вырез ворота обнажал скульптурно очерченные линии шеи. Крупные, сверкающие серьги от Кеннет Лэйн и черные с золотыми блестками чулки придавали ей праздничный вид. Руки ее украшали тяжелые серебряные браслеты. Минуя охрану, толпа растекалась вширь, позволяя Корал и Колину пройти вперед, многие обращали внимание на гордую, вызывающе привлекательную рыжеволосую женщину. Она и в самом деле образовывала вокруг себя определенную ауру, заметил Колин, ведя ее к лифту, а затем поднимаясь с ней на самый верхний этаж.
      Здесь они оказались в гуще другой толпы болтающих, надушенных, вытягивающих шею, чтобы получше разглядеть окружение, людей. Колин вел Корал мимо них за кулисы. Кто-то приветственно хлопал его по спине, он поцеловал несколько моделей, и несколько моделей поцеловали его. Корал казалась спокойной и собранной, она улыбалась окружающим, большинство из которых прекрасно знала.
      Их, кому предстояло участвовать во вручении награды, провели к особому угловому столику, где стали пичкать выпивкой и советами. Здесь уже находился Уэйленд, он приветствовал их обоих, поцеловал Корал, придвинул ей стул.
      — Не позволяй ей пить слишком много, — шепнул он на ухо Колину, — и не отпускай без сопровождения даже в дамскую комнату. Если она захочет пи-пи, сторожи ее снаружи.
      — Где Майя? — спросила Корал, оглядывая комнату, заполненную людьми.
      — Она пошла занять место в зале, в последнем ряду, — сказал ей Уэйленд. — Мы вручаем призы точно так, как «Оскары» в Голливуде — победители встают со своих мест и идут на сцену, чтобы получить свою награду. О Господи, я надеюсь, что все пройдет хорошо.
      А за дверью, в зале, болтающее, целующееся, благоухающее, кричащее сборище людей постепенно занимало места. Они крутили шеями, высматривая знаменитостей, махали руками друг другу, пытались вести себя естественно, когда фотографы в трех шагах наводили на них свои камеры.
      Все ведущие дизайнеры шестидесятых годов — Бетси Джонсон, Джоэль Шумахер, Мэри Куант, Зандра Родес, Жан Мур — сидели в первом ряду. Модели, знакомые лица которых примелькались на сотнях глянцевых обложек и страниц журналов, сияли словно звезды. Двадцать пять моделей, которых наняли для показа платьев победителей, были приглашены для участия в специальном хореографическом шоу. Петь должна была Дионна Уорвик, и маленький оркестр уже расположился с одной стороны сцены. Обходительный распорядитель должен был как бы дирижировать всей процедурой.
      Майя с Дэвидом сидели на противоположной от Маккензи стороне зала и только жмурились от вспышек блицев направленных на них фотоаппаратов. На Дэвиде был великолепно скроенный французский вечерний костюм и черный галстук, он выглядел элегантным и обеспокоенным. Маккензи окружил целый рой поклонников, она пожимала руки и целовалась с десятками людей. Эд сидел рядом с ней, облаченный в токсидо, нервный и напыщенный.
      В восемь тридцать оркестр исполнил попурри на темы мелодий, под которые предстояло демонстрировать платья. Когда он смолк, на сцену вышел Уэйленд Гэррити.
      И пошли бесконечные речи. Публика нетерпеливо выслушала сначала Уэйленда, потом Ллойда Брукса, потом их приветствовала Донна Брукс, она благодарила всех, уважительно перечисляла магазины и журналы, просила присоединяться к оценкам и аплодировать многим наградам, которые будут объявлены в этот вечер, особенно важной — дизайнеру года.
      Затем началось шоу, в котором было показано по одному экземпляру из коллекции каждого дизайнера, а в финале продемонстрирована полная коллекция осенней одежды Анаис Дю Паскье. Пальто и платье Майи выглядели великолепно скроенными и сшитыми, потрясающе модными и прекрасно смотрелись в лучах софитов на белой сцене.
      Шоу завершилось под гром аплодисментов тысяч собравшихся, затем сцена была освобождена, и грохот барабанов сообщил о начале вручения наград.
      Майя так вцепилась в руку Дэвида, что он даже вздрогнул. Она почти теряла сознание. Она думала о своем чемодане, оставленном за кулисами, и о том, какие лица будут у организаторов, когда они увидят, что она уходит перед началом большого приема, который последует за шоу.
      Майя сравнила свое состояние с состоянием медленно тонущего, перед глазами которого проносится вся жизнь. «Филипп, — про себя взывала она, — я очень скоро буду с тобой, мой дорогой. Очень скоро…»
      Корал за кулисами не ощущала никаких тревог. Она тайком проглотила, уже придя в «Хедквотерз», две таблетки транквилизатора, запив их двумя бокалами шампанского. Она было потянулась за третьим, но Колин тактично дал сигнал официанту отойти.
      — Сейчас больше не надо, дорогая, скоро твоя очередь…
      Он чувствовал, как дрожит под его ладонью ее рука. Она накинула на вызывающие жалость исхудалые плечи и руки черную сетчатую шаль.
      Уэйленд с края сцены дал им сигнал. Колин протянул Корал руку, вежливо помогая ей подняться, и повел сквозь толпу собравшихся в комнате отдыха людей.
      Они стояли у выхода на сцену вместе, глядя на нее и в зал. В этот момент дизайнер, получивший награду в категории спортивной одежды, благодарил своих родителей за все, что они для него сделали. Наконец комментатор произнес:
      — А теперь заключительная награда вечера — дизайнеру года! Вручит ее миссис Корал Стэнтон…
      В зале послышались «ахи» и приветствия. Глаза вглядывались, головы покачивались, губы шептали комментарии, когда Уэйленд легким толчком выставил Корал на сцену. Свет юпитеров ослепил ее. Ей казалось, что на ней сфокусировали свои лучи сотни ламп. Она снова была в центре внимания того мира, к которому принадлежала.
      Аплодисменты людей из индустрии моды, которые мало что знали о борьбе за власть в «Дивайн», согрели ее сердце. Корал с поднятой головой гордо прошла вперед, словно королева моды, которой она когда-то была.
      Майя, сидя на краешке кресла, схватила Дэвида за руку.
      — Господи! Она выглядит ужасно!
      Блестящий макияж, так искусно нанесенный Элизабет Арден, со сцены смотрелся как раскрашенная маска на напряженном, натянутом лице, знаменитая ослепительная улыбка казалась гримасой. Было заметно, что Корал пришлось сконцентрировать все силы, чтобы одолеть бесконечное расстояние по подиуму до середины сцены.
      Публика умолкла, когда она подошла к микрофону. Ее тонкая, в черном с блестками платье фигурка выглядела на огромном белом пространстве восклицательным знаком. Речь, которую она должна была прочитать, как ее наставляли, оказалась забытой в сумочке, оставленной ею Колину. Корал действительно должна была импровизировать.
      — Я так счастлива быть этим вечером здесь, — сказала она. — Я отсутствовала несколько недель и соскучилась по всем вам…
      Послышались жидкие аплодисменты нескольких человек. За кулисами Колин и Уэйленд от напряжения почти вцепились друг в друга. Майя, сидя на краешке своего кресла, так впилась ногтями в ладонь Дэвида, что он поморщился от боли.
      — Мода — это… — начала Корал и запнулась, в глазах у нее все расплывалось. Несколько человек фыркнули. Кто-то засмеялся. — Мода это… — повторила Корал. Неожиданно она собралась и начала с начала: — Ладно… это вся моя жизнь! Это и в самом деле единственное, что имеет для меня значение. — Она просияла. — Вот почему я так горжусь, что вручаю награду «Дивайн»… великому таланту, который прячется под псевдонимом Анаис Дю Паскье… и еще больше я горжусь тем, что, оказывается, это моя дочь, Майя Стэнтон!
      Раздался шквал аплодисментов, Уэйленд и Колин едва не потеряли сознание от облегчения. Дэвид подтолкнул Майю, она вскочила на ноги и устремилась к сцене. Поднявшись на четыре ступеньки, она пошла навстречу матери, раскинув руки.
      Корал тоже протянула ей обе руки, сжимая в одной статуэтку — приз «Дивайн». Корал вручила статуэтку улыбающейся Майе, они обнялись, и публика в зале словно сошла с ума, взорвавшись аплодисментами. Когда овация стихла, Майя, держа Корал за руку, склонилась к микрофону.
      — Я хочу поблагодарить журнал «Дивайн», оказавший мне этой наградой великую честь. Я хочу поблагодарить мою мать и Уэйленда Гэррити за их поддержку и моих чудесных коллег по «Анаис Дю Паскье» за их помощь и упорную работу…
      Она улыбнулась в ответ на новый взрыв аплодисментов и потянула Корал за руку, чтобы помочь ей сойти со сцены. Но Корал воспротивилась этому. Она приложила руку козырьком к бровям и пристально вгляделась в публику, словно желая разглядеть знакомых.
      Неожиданно она схватила микрофон и закричала в него:
      — Эй, вы все! Мне нужна работа! Вы слышите меня? Я сказала, что мне нужна работа!
      — О Господи, — простонал Уэйленд, закрыв лицо руками. — Кто-нибудь, дайте занавес!..
      Публика захихикала, потом замерла, словно загипнотизированная этой застывшей, тонкой, трагичной фигуркой. Наступила гнетущая тишина.
      — Я сделала много добра большинству из вас, — продолжала Корал. — Я благословила первые шаги многих из вас. Теперь некоторые в состоянии помочь мне! Вы все знаете мою квалификацию. Я обладаю чертовски большим опытом! Я знаю свою работу! Я знаю, как…
      С того самого момента, как Корал начала говорить, Майя пыталась тихонько увести ее. Внезапно Корал поддалась и позволила Майе сделать это и, покидая сцену, послала публике воздушный поцелуй. Занавес медленно закрылся. Несколько человек зааплодировали, но большинство словно окаменели, молча взирая, как Майя Стэнтон, добившаяся такого успеха молодой дизайнер, вся дрожа, уводила свою мать, сникшую и жалкую, со сцены.
      По пути к кулисам Майя неожиданно почувствовала непреодолимую обиду. Напряжение и нервозность взяли верх, когда она осознала, что Корал разрушила самый важный момент в ее карьере и унизила их обеих. За кулисами они обе почти упали на руки Уэйленда и Колина.
      Не в состоянии сдержать свой гнев, Майя, повернувшись, закричала:
      — Почему ты сделала это? Корал рассмеялась:
      — Потому что я нуждаюсь в работе! Ты сейчас на вершине успеха, может быть, ты можешь дать мне работу?
      — Ты эгоистичная, эгоистичная… — Майя сорвалась. — Я бы не дала тебе работу, даже если бы от этого зависела моя жизнь!
      Корал открыла рот, глаза ее блестели.
      — Ты непременно должна была разрушить все, ты всегда так делала! Никто не хотел, чтобы ты была здесь сегодня вечером! И уж я-то определенно! — кричала Майя. — Это Колин умолил всех, чтобы ты участвовала…
      Колин схватил Майю за руку:
      — Нет! Не говори так, Майя! Корал все еще много значит в моде! Многие люди полагают…
      Корал оборвала его:
      — Пусть она выговорится! Пусть выплеснет всю желчь, что накопила в "себе!
      — Сегодняшний вечер прикончил тебя, мама! — бросила Майя. — Тебя больше нет!
      В выражении глаз Корал что-то изменилось. В них появилась обида, непонимание, а затем даже странного рода триумф. Она повернулась к Колину и с гордостью сказала:
      — Вот видишь, какой жестокой может быть моя дочь? Потом она снова обернулась к Майе:
      — Мы были обречены на соперничество с момента твоего рождения. Возможно, я была худшей матерью в истории, не знаю. Сейчас я повержена на колени, Майя, — я смиряюсь, ты победила! Я молю тебя о работе. Ведь может быть что-то, что я могу сделать для тебя. Дай мне работу, Майя! Я не могу существовать без нее. Я буду просто…
      Она умолкла, губы ее беззвучно шевелились. Все смотрели на Майю.
      — Нет! — вскричала она. — Нет, мама! Я, наконец, научилась говорить тебе «нет»! Я не нуждаюсь в тебе. Я ничего тебе не должна!
      Глаза Корал расширились. Через секунду их заполнила боль. Затем она взмахнула рукой и сильно ударила Майю по лицу.
      Майя не колебалась — в ответ она ударила мать, даже еще сильнее. Удар наотмашь бросил Корал на руки Уэйленду. Колин кинулся вперед, чтобы удержать Майю, но неожиданно она была схвачена сзади чьей-то другой сильной рукой, которая развернула ее в обратную сторону, а затем последовал сильнейший удар ладонью ей по щеке. Майя пошатнулась, ошеломленная, потом закричала. Когда к ней вернулась способность видеть и равновесие, восстановленное благодаря Колину, она разглядела, кто ударил ее — это была Маккензи.
      — Что за черт? — Майя рванулась к Маккензи.
      Они глядели в глаза друг другу со смешанным выражением бравады, ненависти и изумления. Затем Маккензи вдруг проворно сделала Майе подножку, и, раньше, чем кто-либо понял, что произошло, обе уже катались по полу, разрывая друг на друге одежду и выдирая волосы.
      Колин стал сгонять со сцены зевак, а Уйэленд держал Корал и орал:
      — Помогите! Кто-нибудь, помогите!
      За кулисы прибежали Дэвид и Эд, они непонимающе уставились на сцепившихся женщин, потом растащили их, подняли на ноги. Те стояли с раскрасневшимися лицами, тяжело дыша, глядя друг на друга. С волос Майи были сорваны цветы, платье разорвано, вышивка болталась.
      Маккензи пыталась перевести дух.
      — Я не позволю тебе оскорблять твою мать! Не позволю! — орала она.
      — Какое, черт возьми, это имеет отношение к тебе? — крикнула Майя.
      — Она дала мне старт в этом бизнесе. Я ей многим обязана. И теперь, когда она в беде, я никому не позволю бить ее, и меньше всего тебе! Почему ты считаешь, что ты лучше своей матери? По крайней мере она жила! А что ты сделала, кроме того, что скрывалась от мира и хандрила?
      Майя покачала головой, взглянув на обрывки своего платья.
      — Это было новое платье Зандры Родес! — вдруг сказала она.
      Маккензи взглянула на оторванные куски ткани с вышивкой и заметила:
      — Так оно выглядит лучше…
      Дэвид, держа Майю за руку, наблюдал за ней. Он никогда еще не видел ее такой прекрасной. Лицо ее пылало, растрепанные волосы придавали какую-то особую сексуальность ее обычно застенчивому облику. Тем временем Уэйленд незаметно и быстро увел Корал.
      — На самом деле ты просто сама хотела получить эту награду, — сказала Майя в наступившей тишине. — И не можешь пережить, что ее получила я.
      — Это неправда! — вскричала Маккензи. — Я пришла сюда, чтобы поздравить тебя! Я думала, что мы снова станем друзьями. Я не ожидала увидеть, как ты бьешь свою бедную, беззащитную…
      — О! Эта бедная, беззащитная женщина — убийца! — выпалила Майя. — Она могла на всю жизнь изувечить Донну Брукс. Она эмоционально искалечила меня! Она причинила столько неприятностей и разбила столько сердец, что сама этого не стоит! Что же касается награды — вот! — Она подняла бронзовую статуэтку с пола и сунула ее Маккензи. — Я не хочу ее! Она ничего не значит для меня! Она твоя — прими поздравления!
      Маккензи, потеряв дар речи, держала в руке статуэтку, а Эд приблизился к Майе, чтобы сказать что-то. Но Майя вырвала свою ладонь из руки Дэвида и бросилась прочь. Она промчалась по ярко освещенному коридору к маленьким кабинетам, превращенным на этот вечер в комнаты для переодевания.
      — Майя! — крикнул ей вслед Дэвид.
      — Я опаздываю! — бросила она на ходу через плечо. — Я должна как можно быстрее убраться отсюда!
      Она вошла в костюмерную и, быстро закрыв за собой дверь, заперла ее на задвижку. У нее уже не было времени переодеться в джинсы, рубашку и куртку, которые она приготовила в дорогу. Все ее тело болело после драки, а на лице отчетливо отпечаталась пятерня. Она быстро плеснула холодной водой на горящую щеку, набросила на свое разорванное платье пальто и схватила чемодан.
      Дэвид и Уэйленд стояли за дверью, когда она открыла ее.
      — С тобой все в порядке? — спросил Уйэленд. — Может быть, позвать врача? Ничего себе, такие штучки, я никогда…
      — Майя? — спросил Дэвид с озабоченным выражением лица. — Могу я чем-нибудь помочь?
      Она покачала головой и с улыбкой прошла мимо них к лифту. Они оба обратили внимание на ее чемодан.
      — Куда ты едешь?
      — А как же прием? Она обернулась.
      — Послушайте, мне очень жаль, что так получилось, но я сегодня улетаю в Париж. Меня ждет Филипп. Мы теперь будем вместе навсегда! — Лицо Дэвида исказилось. — Не смотри на меня так! — закричала она. — Я никогда тебе ничего не обещала, Дэвид. Ты всегда знал, что я люблю его. Я всегда его любила!
      — Майя, но ты уверена… Уэйленд произнес:
      — Не могу поверить, что ты действительно уходишь к… Она вошла в кабину и повернулась к ним лицом, в глазах ее светилась радость.
      — Я никогда в жизни не была так в чем-либо уверена! — сказала она, но тут закрылись двери, скрыв от нее их обескураженные физиономии. — Прощайте! — крикнула она.
      На улице лимузин, который она заказала на вечер, поджидал ее на углу Тридцать четвертой улицы. Она сразу же направилась в аэропорт Кеннеди. Перед отлетом она все же успела позвонить Филиппу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ