ГЛАВА 12

Промозглым майским пятничным вечером Макс сидел в своей квартире в одиночестве. Компанию ему составляли почти угасший огонь в камине и похрапывающий пес. На Челси-роуд нетвердо держащийся на ногах старенький ночной сторож вылез из своей будки на холод, чтобы прокричать полночь. Несмотря на позднюю весну, юго-западный Лондон окутала мертвящая холодная тишина. В гостиной по-настоящему становилось холодно, но Макс оказался слишком занят и ему некогда было позаботиться о том, чтобы подняться и пошевелить угасающие угли в камине. Как бы предаваясь самобичеванию, он повернул книгу к свету.

«Если у вас нет ни изящной обходительности, ни обворожительных манер, ни располагающего к себе вида, ни доброй толики элегантности, вы будете никем. Я советую вам невинное произведение искусства: льстите людям за их спиной в присутствии тех, кто наверняка донесет до их ушей хвалу ... »

Выругавшись; Макс с отвращением кинул том лорда Честерфилда себе за спину, и он с громким стуком упал на пол и, немного проехав, приткнулся к стене. Что за отъявленный интриган! Разве таким должен быть истинный английский джентльмен? Если так, тогда Макс счастлив выглядеть в их глазах никем. Он ума не мог приложить, зачем притащил эту чертову книгу с работы домой. В последние несколько дней он именно таким образом и провел вечера: в скуке, холоде и непонятном бессилии. Но сегодня он, чтобы разогнать тоску, воспользовался услугами бутылки дешевого дрянного джина. Все же лучше, чем дурацкие уроки этикета, на которые Кем такой мастер. Черт возьми, какая польза полицейскому от расшаркиваний и сладких речей?

Люцифер, чтоб его черти взяли, развалился на подстилке у камина и громко урчал что тебе несмазанная телега. Макс завидовал ему черной завистью, потому что сам последние несколько дней мучился ужасной бессонницей. От переутомления непомерной работой, убеждал он себя и, вытянув перед собой обутые в сапоги ноги, тупо смотрел в пустой стакан. Имело ли такое состояние отношение к прелестной даме, которая быстротечно разделила однажды с ним ложе? Наверное. Похоже, она унесла с собой кусочек его души. Как уж у нее это получилось, но он страдал без нее и не знал, что делать.

Когда во время гадания в доме бабушки взбешенный донельзя Макс выскочил из комнаты, он вслух дал себе зарок никогда больше не иметь никаких дел с женщинами. Ему сразу стало намного легче. Но он не подумал, отчего вдруг предсказания его бабушки так его взбудоражили. Весь следующий день Макс провел в компании Сиска, прочесывая близлежащие притоны Сент-Джеймса в поисках грабителей ювелирных лавок и изо всех сил стараясь выкинуть из головы все мысли о Кэтрин. В обоих случаях он нисколько не преуспел. В понедельник он вышел на работу и застал Уайтхолл в неимоверном волнении. Хобхауз созвал срочное совещание для обсуждения двух наиболее противоречивых проектов уголовных законов; Фитершоу занудствовал похлеще торговки рыбой по поводу поданных позже срока докладов, а расследование взяточничества вылилось в оглушительный скандал.

В полицейском участке, что на Ламберт-стрит, полицейский судья – чтоб его черти взяли! – попался на мошенничестве. Вскоре на том же погорели два констебля на Куин-сквер. Слава Богу, что не Сиск. Такого даже Макс не сумел бы переварить, потому что, несмотря на все малоприятные черты характера констебля, он ему нравился. Более того, Макс доверял ему, что по нынешним временам большая редкость. Но, как и надеялся Пиль, замшелые камни начали переворачиваться с заметным постоянством, и все больше мрачных и грязных дел являло на Божий свет свой гнусный лик.

Макс, у которого стало гадко на душе, со злостью выдернул пробку из горлышка бутылки и попытался напомнить себе, что, собственно говоря, именно он в свое время клялся и божился прекратить. Он сохранял здравый рассудок только благодаря своей работе и никогда не сдается, кто бы ни просил, – что бы ни случилось. Ведь именно сейчас все затеянное им могло – пусть предположительно! – принести неподдельную пользу всем сирым и убогим в Лондоне.

Однако мысли о Кэтрин мучили его теперь не только во сне, но и большую часть времени, когда он бодрствовал. Он плеснул себе в стакан еще немного дешевого пойла и задумчиво принялся разглядывать мутноватую жидкость. Почему именно она? И почему именно теперь? И какого черта он купил бутылку такой гадости, которой разве что крыс травить? Сегодняшним вечером ответов ему на ум не пришло никаких. Одно он знал совершенно точно: ни за что на свете нельзя дать себе увлечься женщиной, которой по силам напрочь разбить жизнь кому угодно. А вот целовать женщину с бесстыдной откровенностью, уложив ее на свою постель и до одури ублажая самым интимным образом, можно назвать только самой отъявленной любовной увлеченностью. А увлекся он настолько сильно, что чувствовал чуть ли не физическую боль от невозможности снова испытать недавно пережитое.

Впрочем, с того рокового вечера Кэтрин ни разу не искала с ним встречи. Первые несколько дней он провел, одновременно ожидая и страшась свидания с ней. Потом прошла неделя мучительного разочарования, когда она так и не появилась. Он принялся убеждать себя, что все к лучшему и что он вполне заслужил такое отношение за свое идиотское поведение. Весна уже сменилась летом, а все оставалось по-прежнему. Макс отхлебнул из стакана щедрый глоток и поблагодарил себя за терпение.

Однако для столицы Лондон неожиданно оказался очень тесным городком. В конце концов, Макс, на свою беду, столкнулся с ней на Беркли-сквер, где ожидался суматошный раут и сам лорд Бодли. Он онемел, увидев, что Кэтрин прохаживается под руку с сэром Эверардом Грантом и они оба весело смеются, как закадычные друзья. По виду Кэтрин нельзя сказать, что она вся исстрадалась после исчезновения из ее жизни Максимилиана де Роуэна. А затем внезапно через весь заполненный разодетой толпой зал их глаза встретились. Хотя сердце у Макса заколотилось как бешеное, он сумел взять себя в руки и вежливо поклонился. Она ответила легким кивком и улыбкой, а потом отвела взгляд, скромно опустив ресницы, как если бы они были едва знакомы.

После встречи с ней он ушел сразу, позабыв о Бодли и о цели своего прихода. Он постарался забыть и Кэтрин. Но как говорится, от судьбы не уйдешь, и на следующей неделе он столкнулся с ней, когда она разглядывала витрины лавок на Бонд-стрит в сопровождении полковника Лодервуда, который, как он слышал, считался любовником леди Кертон. Избежать общения не удалось, и Кэтрин поинтересовалась у него здоровьем, а также самочувствием его кузины и бабушки, но расспрашивала с равнодушной вежливостью. В ответ Макс церемонно снял шляпу и постоял ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий. Удерживать она его не стала.

А сегодня! Господи, о чем он только думает! Он возвращался от Кема и около пяти вечера заметил ее. Она неторопливо шла по Пэлл-Мэлл рука об руку со своей тетей, склоненные друг к другу головы указывали на их увлеченность беседой. Из-за широких полей модных шляпок они не заметили его приближения. У входа в библиотеку на углу Сент-Джеймс леди Кертон остановилась, вытащила из-под шали часы на цепочке, посмотрела на них и потянула за собой Кэтрин. Макса они так и не заметили. Он вполне мог пойти дальше по своим делам, что и сделал бы на его месте любой умный человек.

Но ума у него не хватило и, охваченный смешанным чувством тоски и горечи, он проследовал за ними. Леди Кертон сразу направилась к конторке, а Кэтрин пошла вдоль полок, с равнодушным видом разглядывая корешки книг. Тем же самым занялся и Макс, двигаясь следом за ней в глубь безлюдной библиотеки, убеждая себя, что он лишь взглянет на нее и незаметно уйдет. Просто посмотреть на ее лицо и убедиться, что у нее все хорошо. Какое-то время он постоял за полками, наблюдая, как она бесцельно берет то одну, то другую книгу, быстро пролистывает и с недовольным видом ставит обратно, как если бы то, что она ищет, все никак не находится.

Ну что ж, его тоже не переполняла радость. Ему вдруг подумалось, что в его страданиях и она виновата. Конечно, он ошибался – при чем здесь она? Он вздохнул и кашлянул, вовсе не имея в виду, что собирается заговорить. Она тут же подняла глаза от очередной книги и встретила его взгляд.

Однако выражение изумления очень быстро исчезло с ее, лица.

– О, добрый день, Максимилиан, – холодно поздоровалась она. – Вам не кажется, что это уже начинает раздражать?

Он медленно вышел из-за полок и направился к ней с показной беззаботностью.

– Привет, Кэтрин, – ровным голосом ответил он. – Что же вас так начинает раздражать?

Она зло прищурилась, но назад не отступила.

– Просто до недавнего времени я занималась своими делами в счастливом неведении о вашем существовании, – ответила она, сердито захлопывая книгу, которую держала в руках. – Теперь же мы, похоже, только и делаем, что беспрестанно сталкиваемся друг с другом.

Ему следовало бы вспомнить о своей клятве держаться от нее подальше, но горечь в ее голосе вынудила его продолжать разговор. Он оперся рукой о полку прямо около головы Кэтрин и умышленно угрожающе навис над ней.

– А меня вот, мэм, раздражает то, что за последние три недели вы никоим образом не дали о себе знать. – Голос у него понизился до хриплого шепота. – Хотелось бы знать: отчего так?

– Отчего? – переспросила Кэтрин, гневно сверкнув глазами. Она сунула ему книгу чуть ли не в грудь, так что он невольно был вынужден ее схватить. – Может быть, оттого, что я по положению считаю себя намного выше вас? – с горечью предположила она. – Или оттого, что мне просто захотелось в свое удовольствие попрыгать на матрасе в спальне у мужчины, а ваша кстати и подвернулась под руку? Или же я просто возжелала осложнить вам жизнь и погубить вашу карьеру? Выбирайте, что больше подходит сейчас вашему переменчивому настроению, Макс.

– Кэтрин, хватит!

Она возмущенно затрясла головой.

– Так все, что я сказала, правда! Ваши полицейские занятия, возможно, по-настоящему мне мало интересны. Так же как и ваше семейство. Безусловно, что вы как мужчина, возможно, не вызываете у меня никакого интереса. Я просто-напросто позабавилась с вами. Скучно, понимаете ли. Короткая же у вас память, Макс.

Ее словам он никогда бы не поверил! По крайней мере, в большую часть из того, что она сейчас ему наговорила. Но в них, тем не менее, таилось жало правды, и Максу до смерти захотелось схватить Кэтрин и как следует потрясти, чтобы у нее зубы застучали. От такой мысли он устыдился себя и разозлился еще больше.

– Хватит, Кэтрин! – прошипел он. – Я не понимаю, о чем вы тут толкуете!

– Я вам толкую о том, мистер де Роуэн, что вы просто продолжаете убежденно верить в выдуманный вами вздор! – Огрызнулась она, поворачиваясь к нему вполоборота, как бы собираясь уходить. – Вы держитесь за него, и поэтому вам больше не нужно будет иметь дело с такими вещами, как близость с другим человеком. Вам никогда больше не придется переживать из-за того, что ваша работа и ваша личная жизнь не стыкуются. Вам больше никогда не будет нужно извиняться за свое неописуемое хамство, когда вы, по сути дела, бросили меня на пороге дома вашей бабушки. И вам больше никогда – слышите, никогда – не придется ломать голову, плевать мне на вас или нет.

Она повернулась и с горделиво прямой спиной направилась к выходу. Макс сунул, не глядя, книгу на полку и, стремительно шагнув вперед, схватил Кэтрин за плечо. Она как ужаленная развернулась к нему. Лицо ее горело неприкрытой яростью.

– Самонадеянный осел! – прошипела она. – Не смей прикасаться ко мне!

Помимо воли он привлек молодую женщину к себе и приник ртом к ее губам. Он зажал ее между собой и ближайшей книжной полкой, с силой притиснув ее к стене из корешков книг и с не меньшей силой проталкивая свой язык ей между губ. С его стороны такое поведение можно было воспринять как неприкрытую, откровенную угрозу физическим насилием. Он арестовывал людей и за гораздо меньшие преступления. И, тем не менее, он продолжал ее целовать в каком-то безысходном отчаянии. Поначалу она пыталась ему сопротивляться, упиралась руками ему в плечи, отчаянно мотала головой, стараясь освободиться от его губ. Стояли они грудь в грудь, колено в колено, так близко, что он слышал бешеный стук своего сердца. Из-под его локтя со стуком свалилась на пол книга, и звук ее падения неожиданно гулко прокатился по библиотеке. А потом Кэтрин затихла. Она приникла к нему, и из горла у нее вырвался тихий звук, подозрительно похожий на сдавленное рыдание.

Гнев он мог понять. Но вот печаль вынести не мог. Макс отпрянул от Кэтрин, ожидая пронзительного вопля или оплеухи, которую вполне заслужил. Но у Кэтрин оказалось более мощное оружие. Она просто стояла, безвольно опустив руки вдоль тела; ладони прижаты к книгам на·полках, бездонные карие глаза раскрыты широко-широко, и в них настороженность и блеск от переполнивших их слез. Не в силах отвести от них взгляда, он машинально поднял руку и поднес ее ко рту, как если бы хотел забрать обратно содеянное. Но уже было поздно. Он сгорал от стыда и сострадал ей так сильно, что, казалось, еще немного – и он просто умрет.

Затем она обеими руками оттолкнула себя от книжных полок. Между ними пролег пробравшийся через окно бледный луч заходящего солнца, в котором безмолвно заплясали сотни золотистых пылинок.

– Я бегать за тобой не буду, Макс, – прошептала она, говоря скорее себе, чем ему. – Я такого удобства тебе не доставлю. Ты ведь этого ожидал? На такое надеялся? Или страшился этого?

Макс опустил глаза и едва заметно покачал головой:

– Я не знаю.

– И я тоже не знаю, – грустно ответила она.

Повернулась и, горделиво выпрямившись, медленно пошла по узкому проходу между рядами полок, по дороге задев подолом платья упавшую книгу.

Он смотрел ей вслед с необъяснимым чувством глубокого облегчения и мучительного страдания в душе.

В дальнем конце прохода, откуда-то сбоку, в столбе солнечного света появился озабоченный клерк.

– Мэм, – сказал он, и Макс предусмотрительно отступил в полумрак, – мы закрываемся. Боюсь, что вам пора уходить.

– Хорошо, – ответила Кэтрин безжизненным голосом. – Да, конечно.

В горле у Макса стоял тугой комок и мешал дышать. Как, черт возьми, он умудрился дойти до такого? Встречаться с ней он не хотел, тем более не хотел возобновлять любовный роман. И тем не менее уход ее разрывал ему сердце. Правда заключалась в том, что во время визита к его бабушке Кэтрин с начала и до конца оставалась искренней и сердечной. Непозволительно вел себя именно он. Ослепленный гневом, он, толком ничего не поняв, просто вышел вон, оставив ее во власти двух сующих нос не в свои дела старух. Слава Богу, Кэтрин не страдала от малодушной глупости. Подобное в полной мере можно отнести на его собственный счет. С отвращением к самому себе он в очередной раз вытащил пробку из бутылки и зло запустил ею в горевший в камине огонь. Пришла пора решиться совершить то, чего он не делал уже более двадцати лет, – надраться. Лорд Честерфилд и его утонченные изысканные маньеризмы могут удавиться.

Над Мортимер-стрит занимался хмурый и промозглый субботний день. Предыдущие несколько дней Кэтрин провела в тоске, и на то были свои причины. Но Изабель, возможно, почувствовавшая, что с племянницей что-то не так, настояла на том, чтобы они продолжали выходить в свет. После того жуткого визита к синьоре Кастелли Кэтрин успела побывать на целой череде балов, музыкальных вечеров и званых обедов. Хуже всего, что мистер Вост не переставал предлагать ей вместе покататься верхом, а сэр Эверард Грант, похоже, твердо решил всерьез за ней ухаживать. Прошлым вечером она танцевала с обоими, а сегодня утром сэр Эверард прислал ей роскошный букет цветов, принимая ее, по всей видимости, за глупенькую дебютантку из провинции.

С домашними делами, она, похоже, разобралась, проглядев кипу бумаг, присланных агентством по найму. Миссис Тринкл сияла от счастья, но Кэтрин чувствовала себя немного виноватой из-за того, что взялась нанимать слуг именно тогда, когда сердце ее меньше всего лежало к жизни в городе. В то же время собраться с силами и уехать ей пока никак не удавалось. К десяти часам она продолжала усердно экзаменовать дворецких, когда слишком хорошо знакомая карета, запряженная четверкой лошадей, с грохотом въехала на ее улицу.

В окно библиотеки, Кэтрин наблюдала, как лакей, одетый в серо-черную ливрею – фамильные цвета семьи Кастелли, – соскочил с запяток и заспешил вверх по ступенькам лестницы. Ни с того ни с сего сердце у нее вдруг заколотилось как сумасшедшее. Вопрос, который она почти задала очередному претенденту, вмиг вылетел у нее из головы. Спасла ее миссис Тринкл. Домоправительница вошла и, поджав губы, передала сложенный вдвое и запечатанный лист плотной бумаги. Кэтрин, извинившись перед сидевшим напротив нее человеком, сломала печать ножиком для зачистки перьев.

– Полагаю, – заметила домоправительница недовольным голосом, – что карете приказано дождаться вашего ответа.

Однако к изумлению Кэтрин, карета дожидалась не только ее ответа, и, ясное дело, домоправительница тоже обратила внимание на столь очевидный факт. Молодая женщина довольно долго размышляла, как ей лучше всего выйти из затруднительного положения, и даже дважды прочла записку. Но как всегда, любопытство взяло верх и в зародыше придушило все благие намерения. Она с сожалением повернулась к посетителю:

– Я приношу вам свои извинения, мистер ...

Домоправительница издала нарочито унылый громкий вздох.

Мужчина почтительно откашлялся.

– Ампфелби, миледи.

Вот оно как – Ампфелби ... Ну и ладно. На слух вполне подходящая фамилия для дворецкого. Лучшего мерила у нее не было просто потому, что Кэтрин за всю жизнь никогда не приходилось нанимать никого, кроме молотильщиков в деревне. Миссис Тринкл издала еще один тоскливый вздох. Бедной женщине хотелось нанять слуг, и как можно быстрее.

Кэтрин поднялась с кресла, продолжая держать в руке записку от синьоры.

– Прекрасно, мистер Ампфелби, – сказала она и протянула правую руку, чтобы попрощаться. – Когда вы сможете приступить к работе?

Мужчина неуклюже вскочил со стула.

– Ну ... я ... Да прямо с сегодняшнего вечера, мэм!

Кэтрин с улыбкой повернулась к миссис Тринкл.

– Выдайте мистеру Ампфелби авансом четвертую часть его зарплаты и покажите наше хозяйство, – благожелательно предложила она и, набросив себе на плечи легкую голубую шаль, направилась к двери. – Желаю вам обоим всего доброго. Боюсь, мне сейчас придется уехать по неотложным делам.

Кэтрин торопливо прошла в прихожую, захватив по дороге плащ и ридикюль. Ей никак не удавалось собраться с мыслями. Она понятия не имела, что крылось за приглашением синьоры Кастелли. В записке говорилось лишь о том, что она надеется, что Кэтрин найдет время, чтобы составить ей компанию за завтраком. То, что добропорядочные леди в такой час никогда никому не «составляют компанию», кроме собственной семьи или близких, похоже, ускользнуло от внимания синьоры. Или же для нее такие мелочи просто не играли никакой роли. По крайней мере, сама Кэтрин им не придавала никакого значения. Она буквально умирала от любопытства.

Карета катила на восток, и Кэтрин вспомнился ее первый визит на Веллклоуз-сквер. Вне всякого сомнения, возвращаясь сейчас туда, она выставляет себя самой последней дурочкой – ведь она поклялась навсегда выбросить из головы любую мысль о Максе де Роуэне. Господи, он тогда вылетел из столовой и грохнул дверью так, что та чуть с петель не слетела, бросил ее, не объяснившись и не извинившись. Мало того, что его бабушка раскладом тех зловещих карт нагнала на нее страху, – он оставил ее в полном одиночестве, ошеломленную его поступком, как будто всего пару часов назад они безоглядно не предавались страстной любви. Конечно, если уж быть совсем честной по отношению к Максу, то ни поехать отобедать с синьорой, ни предаваться любовным утехам он не предлагал. Они не давали друг другу никаких обещаний и обязательств. И при всем том она была почти раздавлена тем, что он исчез из ее жизни. Страдание ее казались бесконечными.

Она просто одержима таинственным Максимилианом де Роуэном. Он вдохнул жизнь в ее чувства, разбудил душу, сумел сделать так, как она и мечтать не могла. И теперь она, отчаянно стремясь понять себя, вынуждена все время проводить в думах о нем. Что же ей известно о Максе? Постепенно разбросанные обрывки начали складываться хоть в какую-то видимость порядка. Достаток, в котором жило его семейство, его неудовлетворенность и гнев, портрет, висящий в столовой, соединились друг с другом, и Кэтрин поняла, какая же она глупая и бестолковая. Она знала Макса как очень непростого человека, что в самом начале и привлекло ее в нем. И все-таки Кэтрин упорно продолжала играть с огнем, добиваясь мужчины, который явно не горел желанием, чтобы его добивались.

Ну что ж, слава Богу, она, в конце концов, устала гоняться за его вниманием. Кэтрин искренне считала, что ей хочется всего лишь легкого флирта, ну может быть, красивого мужчину, с которым ей было бы тепло в постели и легко на душе. Но Макс де Роуэн оказался не тем человеком, которого можно добиваться ради развлечения. Он слишком серьезный и слишком страстный. С того кошмарного и странного вечера и до вчерашнего дня ей вполне удавалось душевно от него отстраниться. Вчера же она сама подтолкнула его к краю, и прощения ей не было.

Черт с ним! Пусть он катится к чертям собачьим со своими горестными стенаниями и поганой гордыней! Если она ему нужна, так пусть прямо так и скажет! Она уже вышла из возраста для глупых младенческих игр.

Так с какой стати она опять уселась в эту карету, стоило лишь его величественной экстравагантной бабушке призывно поманить ее пальцем? Кэтрин тяжело вздохнула. Вдруг ей пришло в голову, что сейчас самым благоразумным будет сложить руки на коленях и бездумно последить за проплывающим за окном кареты пейзажем.

По прибытии Кэтрин сразу провели по скрипучей и шаткой лестнице наверх, в личную гостиную синьоры Кастелли. Бабушка Макса сидела в полумраке комнаты и выглядела точно так же, как и несколько недель назад: чопорная, величественная, драпированная ниспадающими черными кружевами. В камине весело гудел огонь, а по левую руку синьоры стоял столик, на котором лежали белоснежные салфетки и серебряные столовые приборы. Кэтрин робко шагнула в комнату.

– Милочка, – приветствовала ее синьора, – как хорошо, что ты оказала честь и откликнулась на просьбу старухи.

Она даже попытки подняться с кресла не сделала и небрежным движением руки пригласила Кэтрин сесть в стоявшее напротив нее кресло.

– Я очень рада повидаться с вами, – ответила молодая женщина, усаживаясь в предложенное кресло. – Но признаюсь, не могу взять в толк, почему ...

– Ты не можешь взять в толк, отчего я, старая итальянка, осмеливаюсь пригласить сюда такую знатную особу? – перебила ее старуха. – Но давай будем честными друг перед другом, милочка. Ты знаешь. Я в этом уверена.

Кэтрин слегка вздернула подбородок. Старуха хотела честности – отчего бы ей и не угодить?

– Скажу так – я догадываюсь, – согласилась Кэтрин. – Вам любопытно узнать о моих отношениях с вашим внуком. Я подозреваю, что он сам вам ничего не расскажет. Но поводов для беспокойства у вас, мэм, нет никаких. Мы с мистером де Роуэном просто друзья, но даже и дружбой наши отношения я бы не назвала.

После таких слов синьора Кастелли откинула голову назад и придушенно прокудахтала, что, по всей видимости, означало веселое хихиканье.

– Ох, милочка, я, может быть, и стара, но не глупа. То, что Максимилиан испытывает по отношению к тебе, к дружбе не имеет ровно никакого отношения.

Кэтрин открыла рот, чтобы ответить, и беззвучно его закрыла. Синьора закончила кудахтать, вызвала лакея, тот подал завтрак, и она нетерпеливым жестом отправила его вон. Слуга низко поклонился, отступил в коридор и беззвучно закрыл за собой двустворчатые двери.

Старуха молча и довольно долго разглядывала Кэтрин, потом покачала головой.

– Слишком поздно, миледи, – обыденным тоном сообщила она. – Гоните прочь с вашего лица выражение печали и сожаления. Я снова спросила совета у карт, и нам нужно спешить.

Кэтрин была сбита с толку.

– Господи, куда нам нужно спешить?

Однако старая итальянка и ухом не повела и продолжала говорить свое:

– Так вот, я не предполагаю ... – Она многозначительно подняла вилку и внимательно посмотрела Кэтрин прямо в глаза: – Я полагаю, новообратиться ты не согласишься?

Кэтрин ошеломленно посмотрела на нее.

– Прошу прощения, – с трудом выговорила она, – новообратиться? Вы имеете в виду переменить мою веру?

– Значит, нет? – Старуха пожала плечами и выставила ладони перед собой уже знакомым жестом. – Тем лучше! – беспечно проговорила она. – Я прошу от тебя слишком многого. Впрочем, как вы, англичане, любите говаривать, волков бояться – в лес не ходить, так вроде? – Она кивнула в сторону блюда с золотой каемкой, доверху заполненного едой. – Кушай, милочка, кушай! Силы тебе ох как еще пригодятся.

Вот в это Кэтрин уже начинала потихоньку верить. Только кусок ей в горло сейчас не лез. Престарелая синьора отсутствием аппетита явно не страдала и со смаком принялась уплетать то, что лежало у нее на тарелке.

– Так вот, – проговорила она, с видимым удовольствием прожевав и проглотив добрый кусок яичницы с ветчиной. – Нам нужен план. Это касается Макса, а он ... как по-вашему ostinato?

– Упрямый, – догадалась Кэтрин.

Старуха прокудахтала еще раз и дружески ткнула вилкой в сторону Кэтрин.

– Молодец, милочка! Мы друг друга понимаем с полуслова. Теперь о плане.

Кэтрин посмотрела на нее в крайнем раздражении.

– Простите, мэм, но что за план мы составляем? Признаюсь, я уже совсем запуталась ...

Синьора Кастелли посмотрела на нее как на несмышленое дитя.

– Помолвка, милочка! Помолвка! – Она назидательно выгнула левую бровь и наставила узловатый палец на живот Кэтрин: – Я же вижу. И я знаю. А Максимилиан ... Нельзя терять время.

– О Боже! – Кэтрин, изумленно уставясь на синьору, попыталась вздохнуть, и тут до нее начал доходить смысл услышанного. – Господи!

Она торопливо схватила стоявшую перед ней чашку с кофе и жадно его выпила. Глаза у нее буквально полезли на лоб, и ей потребовался весь ее светский такт, чтобы удержаться и не выплюнуть омерзительно-горькое варево прямо на скатерть.

Синьора сочувственно сморщила нос.

– Ох уж этот кофе эспрессо! – извиняющимся тоном проговорила она. – Извините! Надо было вас предупредить. Теперь об оглашении в церкви. Проблем не будет! Муж моей Жозефины – прости Господи, протестант. – Синьора замолчала и истово перекрестилась.