Словно сильный насос выплюнул порцию свинца. Беспалый, неминуемый Колин палач, повалился на землю. Глаза Бочки округлились, что, впрочем, было не видно из-за темных очков; в голове Беспалого дымилось аккуратное входное отверстие. Пуля. Пуля-дура… Коля уставился на свою не состоявшуюся сегодня мишень. Все произошло настолько быстро, что Коля даже не успел удивиться, он лишь безвольно фиксировал происходящее. Да в общем-то его воля и перестала быть сколь-нибудь значимой компонентой в новом раскладе. Точно такое же пулевое отверстие имелось теперь и в голове Рябого.

— Постой, — слабо пролепетал Коля.

Они наняли еще одного киллера? На всякий контрольный случай?

«Мент»! Это подлое слово кольнуло мозг Коли, и все начало выстраиваться в какую-то жуткую цепочку. Кто-то знал о встрече мента и Беспалого. Кто-то знал, несмотря на все ухищрения Беспалого с казино, что эта встреча произойдет здесь и в это самое время. Это все понятно. «Кто-то» и сделал заказ, но… тогда получается…

Струйка крови побежала из уголка Колиного рта. Санчес стоял перед ним, его неведомый спаситель или…

«Чего тебе нужно?» — хотел было спросить Коля, но его губы почему-то выговорили:

— Кто ты такой?

Еще мгновение Санчес смотрел на полулежащего перед ним Колю. В крутых фильмах-боевиках на подобный вопрос обычно отвечали: «Неприятности!» или «Я твой самый большой кошмар!», что-то в этом духе. Но Санчес мягко проговорил:

— Я твоя удача.

Никогда не надо портить людям настроение. Особенно перед смертью.

Коля посмотрел в глаза Санчесу — они были темно-карими, но сейчас показались черными. Эти глаза, полные совершенно неземной любви, печали и одиночества, свели с ума не одну женщину. Ведь он сказал: «Я твоя удача»…

На какое-то мгновение в этих глазах что-то изменилось — прожигающий огонь, черные солнца… Белый тонкий носовой платок — Санчес накрыл им рукоятку «кольта» — «кобры» Кеши Беспалого. И с неожиданной, конечной и бесповоротной ясностью Бочка понял, что эти черные солнца глаз — последнее, что ему суждено увидеть в жизни. Его просто подставили. Он зажмурился, когда стальное дуло коснулось его лба, и с неожиданной в его положении грустью пожалел лишь о том, что на «750-й» «бэхе» он уже не поедет. Никогда. Теперь уже нет. Помашем ручкой! Пока-пока…

А потом грянул выстрел.

Санчес вернул «кобру» в руку Беспалого, платок, оставшийся совершенно чистым, без единой капельки крови, быстро убрал в карман.

Разборки… Киллеров было двое. Били из автомата Калашникова и пистолета, скорее всего иностранного производства. Одному из киллеров удалось уйти. Второй был обнаружен на месте преступления… Все три жертвы вечерней стрельбы получили огнестрельные ранения в голову, несовместимые с жизнью…

Санчес сделал свою работу. Сделал свое дело.

Но пока Санчес не может уходить.

За тонированными стеклами «БМВ» Санчес видел еще одного пассажира. На заднем сиденье. Когда началась стрельба, он скорее всего упал на пол. Но, возможно находясь в шоке, даже не сделал попытки покинуть автомобиль. Санчес следил. И с сожалением отметил, что жертв сегодня должно быть четыре. Увы, но так вышло, что троих Беспалый заберет с собой. Санчес все помнил про маленьких тявкающих болонок. Этот четвертый, пассажир «БМВ», конечно, был из таких. И Санчес прекрасно понимал, что скоро, уже очень скоро, здесь будут люди. Такие же тявкающие болонки, пугливые, но сгорающие от любопытства. Санчес посмотрел на свои наручные часы-хронограф. В его распоряжении оставалась пара десятков секунд. Может, чуть больше, но не намного.

Пара десятков секунд…

Санчес пригнулся. Подхватил с земли камешек и бросил его в раскрытую правую переднюю дверцу — я тут, алле… Сам молниеносным, совершенно бесшумным движением оказался в темноте и распахнул заднюю дверцу слева. Курок «ланда» был уже взведен, патрон находился в патроннике…

Он был здесь, в темноте. Он даже не пытался сопротивляться. Он, смертельно напуганный, забился в угол на полу, и Санчес услышал тихий стонущий звук. Санчес даже не смог бы назвать это рыданием — скорее какой-то вой обезумевшего…

«Черт тебя подери! — раздраженно подумал Санчес. — Веди же себя нормально. Или ты случайно оказался в этом автомобиле, а так ты беззащитный законопослушный гражданин?»

Это не правильно — стрелять вот так, в спину. Так можно поступать, когда ничего другого уже не остается, но это не правильно. Санчес должен был посмотреть ему в глаза. Это бы облегчило дело. Санчес очень надеялся, что ему еще хватит этих драгоценных, стремительно убывающих секунд.

Санчес коснулся его и СЮРПРИЗ чуть не отпустил оружие. Что-то качнулось в темноте. Это была девушка. Твою мать! Длинные волосы. Санчес рывком поднял ее с пола. Она сжалась в комок, словно могла так отгородиться от всего внешнего. Санчес развернул ее на заднем сиденье, где отражалась размазанная полоска электрического света, и тогда она заорала. Господи, как резаная:

— Пожалуйста, не надо!

Слезы, слезы, слезы… Грудные рыдания…

Санчес свободной рукой наотмашь ударил ее по лицу, закрыв ей рот и приглушив рыдания. Она бы вскрикнула еще громче, если б могла:

— П-щ-а-лл-ста… не ма-мо, п-шал-ста…

Воевать с бабами — еще более мерзкое дело, чем стрелять в спину. Да, денек явно стал разворачиваться своей неприятной стороной. Но Санчес далек от сантиментов. Санчес — профессионал, и он давно бы уже выпустил ей мозги, несмотря на то что она писаная красавица. Все просто: девчонка умудрилась оказаться в очень неудачном месте и в явно неудачное время. Что ж, все так, тебе просто не повезло, сестренка, и здесь нет ничего личного, но… Санчес медлил. Прекрасно понимая, что его драгоценное время беспощадно убывает. Санчес вдруг убрал руку и быстрым движением вставил ей цилиндр глушителя глубоко в рот. Один из передних зубов ее надломился, острым краешком пропоров губу; губа моментально опухла и стала красной, как будто она наелась вишни.

Капельки вишневого сока на губах любимой, так это было в «Мартине Идене», мать его?! Санчес уперся стволом ей в глотку, ее глаза заволокло пеленой, словно она вот-вот потеряет сознание. Еще чего не хватало, кисейные барышни в «БМВ» Кеши Беспалого… Санчес чуть нажал на пистолет, вполне возможно порезав ей небо, но она включилась. Ну, это уже лучше.

— Если хочешь жить, не произносишь ни звука, — быстро сказал Санчес.

Ее глаза округлились, стали огромными, она смотрела на него. Но явно не понимала.

— Если хочешь жить, ты сейчас заткнешься и не пискнешь!

Ее зрачки расширились.

— Ты меня поняла? Если да, то кивни и проблем у нас не будет.

Она еще мгновение смотрела на него своими огромными глазами. Потом быстро закивала. Бог мой, ведь она делает минет его пистолету.

— Вот и славно, сестренка, — проговорил Санчес. — Я сейчас положусь на тебя, потому что я тебе поверил. Только смотри ничего не перепутай.

Ее зрачки снова расширились. Санчес еще какое-то время смотрел на нее, словно взвешивая каждое свое движение и каждое свое слово. Потом он добавил:

— Потому что если ты что-то перепутаешь, то тебе придется, — Санчес чуть поводил пистолетом, — подавиться этой штукой. Мы правильно друг друга понимаем?

В ее огромные глаза вернулся прежний ужас, но она тут же закивала головой.

— Вот и хорошо, — спокойно произнес Санчес.

Он быстрым движением извлек цилиндр глушителя из ее рта. Раздался чуть слышный хлюпающий звук, один из осколков зуба оказался у нее на губе, она застонала.

— Нет-нет-нет, мы так не договаривались, — произнес Санчес.

Ствол пистолета вернулся. Он легонько коснулся уголка ее рта. И ее рот захлопнулся.

— Уже лучше. А теперь выходим. Но, сестренка, очень быстро.

Ее била мелкая дрожь. Она смотрела на Санчеса, пребывая в каком-то ступоре. Глаза застыли, словно это была фотография, созданная в миг безумного испуга. Санчес взял ее за руку, холодную, как у привидения, Одна из девочек потянул на себя.

— Тебе придется включиться, сестренка. Если я уйду без тебя, то…

Она его поняла. Санчесу не пришлось объяснять, что с ней случится, если он уйдет один. Санчес с удовлетворением отметил, что в ее глаза вернулась осмысленность. И страх, гораздо более глубокий, чем первый шокирующий ужас. Что ж, это даже хорошо, это свидетельствует об уме. А если Санчес ошибается, то спустить курок он успеет всегда.

— Быстро! — произнес Санчес. Он уже слышал приближающиеся голоса.

Санчес рванул ее за плечо на себя. — Не заставляй меня помогать тебе, сестренка, а то мне придется передумать.

Она была в коротком, обтягивающем фигуру бархатном платье, но не в том, что Санчес видел на ней вчера, сидя за стойкой бара и разглядывая зеркальные просветы в витрине бутылок. Не в том, но в похожем: стилистика ее гардероба была проста и конкретна, остается лишь пожать плечами — ресторанная девочка, одна из шлюшек Кеши Беспалого. К счастью, туфли оказались не на высоком каблуке, что при ее ногах было бы явно излишним.

Все же она была все еще в прострации, все еще не могла окончательно выбраться из парализовавшего ее шока. Она увидела Кешу Беспалого и… сумела подавить в себе вскрик, хотя нервная дрожь, бившая ее, явно усилилась. Что ж, неплохо. Другие б вели себя намного хуже — вполне может статься, что сейчас Санчес не ошибается. А то, что ты немножко не в себе, сестренка, такое можно даже простить. Нет, правда, вполне возможно, ведь Санчес все понимает.

Санчес на мгновение остановил ее, схватил рукой за волосы, развернул к тому, что осталось от Кеши Беспалого, и тихонько проговорил ей на ухо.

— Сестренка, очень тихо и быстро. И постарайся не забыть, о чем мы договорились. Даже если тебе покажется, что такое возможно, это будет твоей ошибкой. Теперь пошли.

Она включилась. Она постарается преодолеть свой страх и постарается не наделать глупостей, потому что ей очень хочется жить. О да, даже сейчас, в момент панического ужаса, парализующего ее липкого, как кисель, страха, вполне возможно, что на бессознательном уровне она была вовсе не суицидальной натурой.

Она хотела жить. Санчес подумал, что такой поворот устраивает их обоих. Очень даже устраивает.

И за пару секунд до того момента, как охранники, так неудачно продувшие сегодня свое пари, вооруженные дробовиками «ремингтон», появились на освещенном пятачке — месте преступления, Санчес и его неожиданная спутница скрылись в темноте. Их поглотила Ночь.

А охранник постарше еще какое-то время повоюет с фантомами. И то место в густом кустарнике, где скрылся Санчес, еще привлечет его внимание, но это уже ни на что не сможет повлиять.

Автомобиль Санчеса, «Жигули» четвертой модели, стоял в темноте, посреди густых, пряно пахнущих зарослей высокой травы. Разливы Дона — могучей южнорусской реки. Здесь местность шла чуть под уклон, не сильно, но автомобиль Санчеса стоял «под горку» на одной из множества дорожек, ведущих к трассе.

Конечно, вокруг были не пампасы и не заросли Амазонки, и вполне возможно, что днем или даже сейчас, ночью, если б Санчес включил фары, автомобиль можно было бы обнаружить. Санчес не собирался ничего включать. Он усадил девушку на переднем пассажирском сиденье. Ее все еще продолжала бить дрожь — Санчес даже слышал, как временами у нее стучат зубы. Он решил не обращать на это внимания.

Санчес не любил спешить, он просто действовал быстро. Сюда долетали голоса из ресторана, надо действительно быть быстрым, очень быстрым. Санчес снял автомобиль с ручного тормоза и чуть толкнул машину вперед, помогая себе рулем.

Ему не пришлось прилагать особых усилий. «Жигули» медленно покатили под горку, постепенно набирая скорость. Санчес знал, что хоть дорожка и будет петлять, она идет под уклон до самой трассы. Возможно, пару раз Санчесу придется выскочить из машины, чтоб помочь «Жигулям» на ровном участке, но проблем с этим быть не должно.

А потом на трассе он повернет ключ в замке зажигания и его командировка окончится. Он только должен будет избавиться от оружия, швырнув его в воду одного из множества притоков Дона. И все. Ставим на этом точку.

Пока-пока.

Так бы все и было. Если б не сюрприз.

Одна из девочек.

Санчес выехал на трассу, но повернул не к городу Ростову, а в противоположном направлении. Она сидела рядом — сжатая пружина, но, судя по всему, никакие не правильные мысли ей в голову не приходили. Что ж, очень неглупо с ее стороны. Проехав какое-то расстояние, Санчес свернул на обочину и остановился. Она напряглась еще больше. Это было удивительно — Санчес никогда бы такому не поверил, но ему показалось, что он слышит, как бешено колотится ее сердце. Санчес облокотился на руль и молча смотрел перед собой. Мимо них по трассе проносились автомобили. Огни от фар встречного потока на короткое время яркими всполохами освещали салон.

Одна из девочек.

Вот ведь как бывает. Еще вчера, разглядывая в вечернем баре витрину бутылок, наблюдая за Кешей Беспалым, он спрашивал себя, что так привлекло его внимание. Какое отношение к нему могли иметь шлюхи Кеши Беспалого? Что не давало ему покоя? Теперь Санчес больше не задавался подобными вопросами. Он это знал. Как интересно работает подсознание! Видимо, все прошедшие сутки в некоем участке его мозга шла бурная работа: анализировались всевозможные варианты и решение уже было сформулировано, а Санчес об этом и не догадывался. А потом — бац, словно вспышка! То самое, мучившее его вчера предчувствие, темное понимание… Да, черт побери, еще вчера, когда она сидела за стойкой одна, Санчес мог бы догадаться. Все же Санчес родился под счастливой звездой — это очень хорошо, что он не захотел стрелять в спину и не успел спустить курок.

Шлюшка, ресторанная девочка, с которой сегодня решил развлечься Кеша Беспалый.

Очень хорошо, что сегодня. Вот как иногда все неожиданно складывается, как странно тасуется колода.

Санчес, облокотившись на руль, молча смотрел перед собой. Она пошевелилась и тут же испуганно замерла. Санчес никак на это не прореагировал.

Теперь, после всего случившегося, у них с милой барышней остается лишь два выхода: либо Санчес будет вынужден позаботиться о ней, как он уже позаботился о Кеше Беспалом и об этих двоих, таких неудачных поздних стрелках, либо… Либо ей придется сыграть в очень странную игру, а именно этому последнему обстоятельству она обязана тем, что все еще жива. Но… кто же режет курицу, которая, вполне может случиться, принесет золотые яйца?..

Черт побери, это невозможно! Такое бывает раз в жизни! Разве могут быть подобные совпадения… или в этом мире случайностей нет?

Санчес смотрел в темноту, изредка прорезаемую огнями встречных машин, и молчал. Молчал, пытаясь еще раз все проанализировать, мысленно пробегая все возможные расклады. Все-таки он еще не принял окончательного решения. Он искал его там, во Тьме, навалившейся на донские степи.

— Что это за городок? — неожиданно спросил Санчес, указывая на огоньки, оставшиеся за их спиной.

Она вздрогнула. Ее глаза снова расширились, она молча смотрела на него. Мгновение, показавшееся бесконечным. Потом попыталась что-то сказать очень слабым голосом, словно из нее выпустили весь воздух.

Санчес недовольно поморщился.

Она справилась с собой. Повторила громче, но словно пугаясь собственного голоса:

— Батайск… — И после небольшой паузы быстро спросила:

— Вы убьете меня?

Густая, почти осязаемая тишина повисла в салоне автомобиля.

— Если б я собирался тебя убить, — не поворачивая головы, произнес Санчес, — ты бы была уже мертвой. — И без всякого перехода:

— Батайск… Даже таким странным словам находится место на карте.

— Пожалуйста, прошу вас… — Ее голос задрожал, став влажным от слез…

— Тссс, — спокойно произнес Санчес. Он все еще вглядывался в ночь. Ее судьба все еще висела на волоске. Либо — либо. Потом Санчес хрустнул костяшками пальцев. Черт побери, а что, если… а что, если попробовать?

Никаких либо. Санчес принял решение. Темный холод, витавший в салоне автомобиля, отступил. Ей и Санчесу придется сыграть в очень странную игру.

Очень. Ничего подобного прежде Санчес не делал. И она поможет Санчесу. Она поможет ему… возвести новое здание, к которому Санчес все никак не мог подступиться. Она поможет ему заложить в основание фундамента тот неожиданный, но главный кирпичик, на котором будет покоиться вся будущая постройка. И может статься, что это будет лучшее здание Санчеса, подлинное произведение искусства, его главный шедевр. Для этого нужна будет воля, много воли, и умение истинного Мастера.

Одна из девочек… Санчес превратит ее в свой главный шедевр. Это он увидел вчера за стойкой бара, увидел, но не смог до конца осознать. Лишь только смутное предчувствие, темное понимание.

Черт побери! Санчес взял себя в руки. Что это за мальчишество — шальное опьянение, планов громадье… Но никто не станет резать курицу, несущую золотые яйца.

Санчес откинулся к спинке кресла и наконец повернул к ней голову.

— Ты вытащила очень счастливый билетик, сестренка, — произнес он.

Еще в этот вечер Санчес ужинал с ней — богатый командированный купил себе дорогую девочку. Складывалось все неплохо. Оказалось, что она живет рядом с Ростовом, в Батайске. Но работает, конечно, в Ростове-папе. Мечтает о Москве и мечтает завязать со всем этим. Обычная история, обычное бла-бла-бла… О том, что Беспалый хотел провести сегодня с ней время, знал только Рябой. Он и ездил за ней в Батайск, и что самое главное (действительно все складывается удачно!), Рябой на нее наорал, отказавшись искать ее дом и велев ей выходить к трассе.

Хотелось бы надеяться, что Рябым и Беспалым все и ограничивалось.

Санчес должен был позаботиться о ее алиби. Он прекрасно понимал, что для местных ментов это дело станет очередным заказным «висяком», но на всякий случай…

Так и выходило. Они ужинали в ресторане бывшей интуристовской гостиницы, их видели порхающие вокруг ночные бабочки и какая-то местная братва, а то, что ее телефон, возможно, вычислят по мобильному Беспалого, — что ж, на то она и шлюшка, чтоб ей звонили ближе к вечеру…

Санчес наблюдал за ней — она быстро оправилась. Как будто ничего не произошло. Хотя в нескольких километрах отсюда следственная группа только прибыла на место происшествия, а тело Кеши Беспалого, наверное, все еще не очертили мелом и, наверное, еще никто не закрыл ему глаза. Она оказалась великолепной актрисой. И существом гораздо более рассудочным — она контролировала свои эмоции. Что было совсем недурно, черт бы ее побрал!

Присутствующий в ней прагматический цинизм ночной бабочки только играл ей на руку. И она оказалась далеко не дура.

Санчес наблюдал за ней. Еще в автомобиле. Сначала прошел шок. Затем вернулись надежда и страх, неверие и готовность бороться за свою жизнь. Она тихо и приглушенно рыдала, и Санчес дал ей поплакать. Теперь уже было можно. Но — не долго. Санчес чуть пошевелил рукой, лежащей на руле, — она мгновенно умолкла. Черт, неплохо. Борется с собой, но уже пришла в норму. И уже немножко… играет. Вполне возможно, и неосознанно, хотя Санчес сомневался, что это так. Она нравилась ему все больше: на мгновение отвернешься — перегрызет горло. Хорошая глина. Скорее всего Санчес не ошибся. Он — подлинный скульптор и вылепит из нее то, что надо. Как там звали этого сукина сына? Пигмалион? Май фер леди… Очень неплохо.

Уже в ресторане Санчес убедился, что он действительно не ошибся.

Присутствовало что-то в ее голосе и в ее огромных, чуть влажных глазах. Да, великолепная актриса, но не только… У этой девочки есть зубки. Санчес все про это знает, сам такой. Что ж, тем крепче будет держаться на крючке. Это наша беда, сестренка, мы здорово подсаживаемся на крючок, только в нашем с тобой случае рыбаки — чаще всего мы сами.

Санчес мягко улыбнулся, его карие глаза светились теплом.

— Я знал много красивых женщин, — сказал он, — но такая, как ты, есть только одна.

— Я не хочу ничего о ней слышать, — произнесла кокетливо, воспринимая сказанное как лишь неожиданный и запоздалый комплимент.

Санчес улыбался:

— Тебе придется узнать о ней очень много.

— Это что, твоя любовница? — с несколько неуместной профессиональной веселостью спросила она. — Решил сделать меня похожей на нее? Даже не узнав, что умею я?

Санчес продолжал улыбаться, но в его взгляде вдруг мелькнула какая-то темная молния.

— Не играй со мной, — сказал Санчес, — это не входит в условия нашего договора. А ведь я положился на тебя, если помнишь.

Она моментально перестала улыбаться. Краска отхлынула от ее щек — именно этими словами он говорил с ней там, у «Поплавка».

— Как скажете, — тихо проговорила она. — Конечно, помню. Я…

Санчес произнес:

— Действительно, надо будет узнать, что умеешь ты. — Спокойно взял ее за руку, она вся напряглась, но руки не отдернула. — Ничего. Пройдет и это. — В голосе Санчеса больше не было льда.

— Что? — проговорила она.

— Царь Соломон, — сказал Санчес. — «Все пройдет» было написано на его кольце.

— Да, есть песня такая. Я думала, оттуда… Песня такая.

— Наверное. Только ничего не проходило. И Соломон как-то в сердцах швырнул кольцо, оно разбилось. И там оказалась еще надпись: «Пройдет и это».

Вот и вся история.

— Как тебя зовут? — вдруг спросила она.

Санчес снова улыбнулся:

— Это сложный вопрос. Но мы еще поговорим об этом.

Он глядел на нее. На ее огромные глаза и пухлые губы, красиво очерченные скулы. На ее нелепое, откровенно развратное платье, совершенно дикий цвет волос, на дешевенький и даже вульгарный макияж, на дурацкое нагромождение украшений. Такой же дикий цвет лака, неуклюжие жесты, развязная походка…

Санчес глядел на нее и видел за всей этой пестрой мишурой подлинный драгоценный камень, роскошный алмаз, чье великолепное сияние пока еще скрыто бестолковыми наслоениями пыли. Наверное, так истинный скульптор видит в бесформенной глыбе мрамора будущее великое произведение искусства. Только Санчес видел еще больше.

Санчес вдруг улыбнулся совсем по-другому, и множество веселых морщинок разбежались от уголков его глаз, а в самих глазах заплясали теплые искорки.

— Ты совсем не обязана любить меня, — произнес он, — или испытывать по отношению ко мне дружеские чувства, но если хочешь — давай, валяй. Возможно, так будет легче.

Теперь она смотрела на него внимательно. Затем сказала:

— Это, наверное, сложно, учитывая обстоятельства, но я попробую.

«Черт побери, она учится прямо на глазах» — подумал Санчес.

— Попробуй, сестренка. — И совершенно без пафоса в голосе объявил:

— Нас ждут великие дела.

— Ты это серьезно — про счастливый лотерейный билетик?

— О, билет очень счастливый. Такое бывает раз в жизни. Знаешь — как лошадь Удачи. Мечта… Но тебе придется поработать. — Потом он наклонился к ней и проговорил на ухо:

— Я больше не буду выражаться столь вычурно, но запомни все, что я сейчас скажу: за наш договор я тебе уже заплатил. Главную цену — твою жизнь. И твои главные векселя находятся у меня. Знаешь, что это?

Она молчала, и Санчес продолжил:

— Векселя — это долговые обязательства. Все, что ты получаешь сверх того, не так теперь важно. А может случиться, что получишь ты очень немало.

Если будешь умной девочкой. И многие из тех, кто платит сейчас тебе, будут рады чистить твою обувь. Но главные твои векселя находятся у меня. Я хочу, чтоб ты этого не забывала. В противном случае ты очень ошибешься. Жизнь и смерть. В конце концов только это имеет значение.

Она молчала. Затем еле слышно произнесла:

— Как no-написанному. Прут и пряник.

Санчес снова откинулся к спинке своего стула и неожиданно весело проговорил:

— Шутка. Забудь. Я просто репетировал роль. Хотя про прут и пряник — это неплохо подмечено.

Она смотрела довольно долго и недоверчиво:

— Так забудь или запомни? Тебя не поймешь…

— А вот это ты выбери сама, — так же весело произнес Санчес, — по-моему, ты умная девочка. На вот, попробуй это.

Санчес протянул ей свой широкий четырехугольный стакан.

— Это что? О, ноу, я не люблю вискарь. Напоминает самогон.

— Догадываюсь, что это может тебе напоминать. Кстати, это «Jameson» двенадцатилетней выдержки. Ирландское виски. Одна особа его обожает. И тебе придется его полюбить.

— Опять про свою любовницу вспомнил?

— Она мне не любовница. Но если хочешь, можешь называть ее так.

Она чуть помолчала, потом произнесла:

— Я ведь уже не смогу ни от чего отказаться.

— Боюсь, что нет.

— Я все понимаю…

— Отлично, значит, с этим у нас проблем не будет. Еще она любит легкие сигары.

— Ты про что?

— Сигары. Курево.

— Сигары?

— Да, тонкие сигары. Сигарильос. Вот эти. Я только что купил их в баре. Но на этом ее неприятные привычки заканчиваются.

— Она что — того? Не в себе? Ку-ку? — Ярко-красная губная помада с блестками делала ее все же чересчур вульгарной.

— Напротив. Она очень умна. Очень. И богата. И вот нам придется быть умней. — Потом Санчес снова расплылся в улыбке:

— Ну что, ты выбрала?

— А? Что?

Санчес покачал головой, затем пожал плечами:

— Что будешь пить.

— А… ты насчет этого… Забудь-запомни.

Санчес прекратил качать головой, смотрел на нее прямо, но улыбаться не перестал.

— Ты умная.

Она извлекла из сумочки пачку сигарет «Парламент-лайтс» и быстро закурила. Выпустила дым.

— Ладно, давай сюда свой самогон! Знать бы хоть, за что столько страданий.

Санчес не пошевелился.

— О, хрень-то какая! — Она со смачным звуком затянулась, выпустила дым и, растягивая губы, произнесла:

— Ч-и-и-из! — Потом дунула на прядь волос, упавшую ей на глаза. — Ладно, до следующей пятницы я совершенно свободна. Тем более что выбора и нет. Хорошо, сэ-эр, давайте вашей леди свое виски. Я ничего не перепутала?

Санчес расхохотался.

С тех пор прошло более девяти месяцев. И вот сейчас, отсиживаясь у дочери старого лиса, Санчес вынужден при помощи грима и разных других штучек превращать себя в почтенного сгорбленного старикашку. Черт-те что!

В чем ошибся Санчес? Где и когда? В ком?

Ладно, теперь все уже. Теперь его ход. Эх, старый лис, старый лис…

Здание построено. Девять месяцев кропотливой, филигранной работы, лучшее творение Санчеса. Девять месяцев, срок, достаточный для того, чтобы зачать, выносить и родить ребенка. В этой истории вообще очень много совпадений, наводящих какую-то темную метафизическую жуть. И родившийся ребенок оказался монстром, решившим на полном серьезе сожрать своего родителя.

Санчес остался без своих людей. Санчес беглец, изгой. Затравленный волк. Не совсем так. Санчес всегда был одиночкой. По большому счету это всегда было так. Соло. И теперь Санчес продолжит игру. Уже в одиночку. В чем тоже есть свои преимущества. И свои неожиданные прелести.

Здание построено. Оно должно было ослепительно засиять в тот день и час, когда на зеленой траве особняка Лютого взорвался свадебный торт. Когда кровь, пролившаяся на эту траву, еще даже не успела высохнуть. Это было красиво, подлинная симфония. Людям со слабыми нервами не рекомендуется. Не всем прописано слушать музыку разрушения. Симфонию, в которую так неуклюже вмешался старый лис. С его жалкими комплексами, с его дурацкой жадностью или страхом.

Старый лис испортил шедевр, и, пожалуй, это самое главное обвинение, которое предъявит ему Санчес.

— Господин профессор, как вам удалось в столь почтенном возрасте сохранить такую упругую попку?

Санчес вернулся в реальность. Его белокурая девочка, самая сладкая на свете. Подошла сзади, обняла его, прижалась щекой к плечу, рука опустилась на его ягодицу. Она была обнажена, ее розовая кожа и его старческая дряблость — в зеркале это выглядело комично. Ее рука переместилась с ягодицы, скользнула по бедру и быстрым движением оказалась в области его паха. Затем капризно, словно не довольствуясь малым, ушла вверх, расстегнула «молнию» и двинулась внутрь.

— Мы там не сильно соскучились?

— Сильно. Но мы боремся с собой.

— Может, мы выберемся наружу?

— Ах ты, несчастная геронтофилка! — весело сказал Санчес. Он еще некоторое время чувствовал ее пальцы, затем чуть отстранился и нежно поцеловал ее в висок. — Ступай, быстро одевайся. Едем знакомиться с твоей семьей. Такое бывает не каждый день.

— Как скажете, господин профессор, — вздохнула она, — хотя насчет геронтофилии — это была любопытная мысль.

Она ушла, мягко ступая босыми ногами по ковру с глубоким ворсом. Она, конечно, удивительна, его сладкая девочка, женщина с розовой кожей. Очень жаль, что все рано или поздно заканчивается.

— Ведь дача у вас большая? — спросил Санчес.

— Конечно, — отозвалась она, — генеральская все же.

— И наверное, там есть какие-нибудь дальние комнаты? Например, библиотека, которую ты захочешь показать своему профессору, пока будут накрывать на стол? Или наша маман будет следовать за нами по пятам?

— Не будет. Все же она светская дама. Если только она сама, господин профессор, не начнет строить вам глазки. Кстати, папина библиотека действительно находится в дальней комнате. Во флигеле.

— Почему — папина? Никогда не знал, что твой отец — книгочей.

— Потому что другая — мамина. Но она в московской квартире.

— Надеюсь, мы не будем особо усердствовать, знакомясь с библиотекой нашего папа? — Санчес ухмыльнулся.

— Очень на это рассчитываю. Сколько можно бороться с собой? Хочешь, надену твое платье?

— Любое, которое можно побыстрее снять.

— Твое в этом смысле — чемпион.

— Я старался. Знаешь, больше всего ты мне нравишься без всяких платьев.

— Спасибо на добром слове. — Она рассмеялась, затем сразу стала серьезной. — А если неожиданно вернется папа? Вдруг он тебя узнает?

— Сомневаюсь, — ответил Санчес.

— Хотя да, перед выездом он обязательно звонит.

«Точно, — подумал Санчес, — звонит. И ему действительно придется вернуться. Только неожиданностью сегодня будет совсем другое».