В чью смену случится меньше всего эксцессов. Вообще-то охранники были веселые ребята, и поспорить, естественно на деньги, им только давай. Рубились на всем, что можно, от игры на бильярде до отборочных туров на предстоящий чемпионат мира по футболу. Такой самодельный домашний тотализатор в рамках обслуживающего персонала в отдельно взятом ресторане. Сейчас месяц подходил к концу, и за их смены не случилось ни одного происшествия. Никаких разборок, драк, попыток «соскочить» не расплатившись — и это не просто везение. Да чего там говорить, любому ясно, что их смену уважали особенно, ведь все зависит от того, как себя сразу поставишь. Опять же приятно: на этом пари они прилично «бабулек» срубят. А у тех, что с утра сменились, тоже гаврики-гаврилы, так у них вообще ночью чуть ли не драка была. Пьяный дебош. Не умеют люди работать, такое надо пресекать в зародыше. На улицу, ребята, за автостоянку — и там хоть бошки друг другу поотшибайте, а здесь, братки, надо вести себя прилично. Это приличное заведение. Тем более слух дошел, что у хозяев батайских возникли какие-то проблемы и заведение вот-вот Кеше Беспалому перейдет. А охранникам в принципе до левой пятки, кто хозяин. И директор, и персонал — народ обученный, никто их снимать не будет, а с другой стороны, Беспалый здесь вообще наведет стопудовый порядок. И любой прежде пять раз подумает, что лучше — вести себя прилично или чтоб его через пять минут утрамбовали. А чего, по-другому с нашим народом нельзя. Не получается по-другому. У нас тут не Европы… И слава Богу, что так! А пари мы и так выигрываем; кстати, получается, что обуваем обе смены сразу. Ты посчитай, сколько на брата-то выходит? По-моему, очень неплохо!

Охранники весело подморгнули друг другу и ударили по рукам. Да, действительно, здорово получалось.

Лязг автоматной очереди, приглушенный корпусом здания, обрушил эти радужные планы. Оба охранника на мгновение уставились друг на друга — это что, на самом деле происходит то, о чем они подумали? Это что за дерьмо?

— Бл… — тихо проговорил охранник помоложе, — это в зале? Музыка? А?

Музыка в зале была. Умпса-умпса. В ней применялись различные шумовые эффекты, в том числе и имитация выстрелов. Только это были вовсе не эффекты.

Никто ничего не имитировал, все происходило на самом деле. Словно в подтверждение, автоматный лязг повторился. Эхо от него сухим треском отозвалось в зарослях высокой травы, смешиваясь с хлопками одиночных выстрелов.

— Какой, на хер, в зале! За рестораном шмаляют, у кабинок. Бл…, валят кого-то, — отозвался второй охранник. Они еще какое-то время смотрели в глаза друг другу.

— Так ведь… — вымолвил охранник помоложе… — Ну пошли, — его глаза округлились, — скорее!

— Стой, ты куда, в обход бежать собрался?! Давай через зал. Здесь Митрича ставим, а сами через кухню, через черный ход.

— Понял. Пошли.

— И спокойней, не суетись так. Чтоб без паники! — Они уже быстро продвигались к залу, кивнув Митричу, чтоб стал на двери, — клиенты, видать, ничего и не слышали, а если и слышали — видать, не приняли ничего всерьез.

Пусть так и остается. Это самое главное.

Они уже свернули к кухне. Оба были вооружены фирменными пятизарядными помповыми дробовиками «ремингтон» двенадцатого калибра — пробьет стену и оставит дыру с кулак. Митрич был ментом, работа по договору. В принципе с порядком в «Поплавке» все было чики-чики.

Они шли быстро, но не бежали. Грянул еще выстрел, одиночный, и вроде бы все стихло. К этому же месту за рестораном уже спешили любопытные — с автостоянки также были слышны выстрелы, но охранники были ребята тертые. Они знали свою работу и знали, что надо делать. Лишь у самой двери, у черного хода, выводящего прямо к задней стороне здания, к кабинкам, охранник постарше произнес:

— Слышь, братишка, зря не высовывайся. Там скорее всего люди серьезные.

Тот кивнул. Охранник постарше остался доволен. Все же авторитет его был все еще непререкаем.

— Резко распахиваем дверь, я — сразу под козырек. Ты меня прикрываешь. Скорее всего тот из кабинок выходил, кого валили. Возможно, шел к стоянке. Значит, киллер, если еще не соскочил, может быть справа. Главное, не попасть под перекрестный огонь.

Охранник помоложе снова кивнул. Они действительно неплохо сработались. И его напарник проговорил:

— Пошли.

Их сразу же ослепил свет автомобильных фар. Охранник постарше юркнул за укрытие козырька, чувствуя, какими влажными, липкими стали его руки, сжимающие ружье. Молодой пацан остался у распахнутой двери. Прямо на него падал свет. Дальний врубили, падлы. Лишь бы он не лез, пацан, он же сейчас как на ладони. Охранник сглотнул, потер пересохшими губами друг о дружку — чего они ждут, чего не уезжают, тачка не заглушена, или… Он обернулся к распахнутой двери, — охранник помоложе держал ружье перед собой, как в фильмах-боевиках, глаза его были очень темными. И в них горел огонь. Темный огонь. Мальчишка, пацан. Нравился ему этот пацан. Только спокойней, спокойней, без глупостей. А теперь смотри на меня. Очень хорошо.

Охранник постарше молчаливыми знаками указал своему напарнику, что собирается выходить из-под козырька. Чтобы тот взял под прицел сектор вокруг тачки, освещающей их фарами. Напарник его понял, напарник кивнул. В этом круге света теперь стояла тишина, лишь мерный шум работающего двигателя.

Охранник постарше, несмотря на свои 106 килограммов веса и 189 сантиметров роста, оказался очень быстрым. От козырька он кинулся к припаркованной здесь «БМВ», темно-синий металлик. Дальний свет на мгновение ослепил его, охранник пригнулся, укрываясь за распахнутой дверцей. Никаких выстрелов. Вечер был далеко не жаркий, все же конец сентября, но капельки пота выступили на лбу охранника. Ничего не происходило. Их по-прежнему освещали фары автомобиля с незаглушенным двигателем. Скорее всего «Жигули». На мгновение охраннику показалось, что сзади происходит какое-то движение, холодный ветерок коснулся его спины, чуть качнулись густые заросли кустарника… И, о черт, какой же он дурак! Его просто выманили из укрытия, а теперь убийца подойдет сзади и хладнокровно снесет ему полчерепа одним лишь выстрелом. Чувствуя, как на спине зашевелились крохотные волоски, охранник, не меняя сидячего положения, молниеносно обернулся, готовый выпустить все пять зарядов крупной дроби в эту надвигающуюся тьму. Его руки задрожали, и холод, могильный холод омыл его внутренности, но… скорее всего просто показалось, нервы стали никуда, может быть, кошка, а может, ветерок… Охранник глубоко выдохнул, затем сплюнул, к нему возвращалось спокойствие, и он сумел унять дрожь в руках. Чуть продвинулся вперед, выглянул из-за багажника «БМВ». Все тихо. Теперь уже свет фар не ослеплял его. Тачка — точно «жигуль». «Восьмерка» или «девятка».

— Андрюха, — хриплым голосом позвал он напарника, — выходим. Тут, похоже, три… — он сглотнул, — трое…

— Вижу, — отозвался охранник помоложе. — Три «двухсотых», — произнес он на удивление спокойным и ровным голосом. Эта спокойная будничность даже несколько напугала его старшего товарища. Да не очень. По сравнению с тем, что им пришлось сейчас увидеть, многое другое выглядело уже вовсе не страшным.

Охранник помладше прошел Чечню. Слава Богу, вернулся живым и здоровым, только вот в глазах его иногда было что-то. «Двухсотыми» — «груз двести» — называли погибших. Трупы. «Груз двести» — труповозка. Тут они и лежали, трое… Молодой охранник снова оказался на войне. И, увидев три бездыханных тела — а то, что это были именно «двухсотые», не вызывало никаких сомнений, кровищи-то вокруг было достаточно, это все можно разглядеть в свете фар, но у каждого из них в голове имелось минимум по одному смертельному ранению, — увидев три трупа, охранник произнес первое, что пришло ему в голову.

В его молодую белобрысую голову, где все еще шла та война и где, быть может, она не закончится никогда. «Груз двести»…

Но это было еще не все.

Охранники вышли из своих укрытий. Уже стало ясно, что стрельба закончена. От автостоянки сюда спешили любопытные. Только что, минуту назад, на этом самом месте три человека закончили свой земной путь. Один из них лежал раскинув руки, словно он вглядывался в непостижимую звездную бездну над головой, на которую лишь сейчас, после смерти, вдруг обратил внимание.

— Черт, надо же, Кешу завалили, — произнес охранник постарше спокойным и даже несколько равнодушным голосом.

— Что? — спросил молодой напарник. Его глаза все еще были какими-то пугающе темными.

— Кеша Беспалый. А говорили, что должен стать нашим хозяином. — Он пожал плечами, словно Кеша в чем-то всех обманул, а теперь разлегся здесь, уставившись на звездное небо. — «Поплавок» должен был ему перейти.

— Это Кеша Беспалый? Ладно, хорош… Нет, что — правда?!

— Говорю тебе.

— Нет, ну хорош, я же серьезно… Беспалый?!

— Так, братишка.

— Надо же, сам… — Он покачал головой, и на мгновение темный блеск его глаз сменил какой-то любопытный детский восторг. — Разборки. Сам Беспалый, ребята не поверят. Никогда бы не подумал, что увижу, как…

— Так, пойдем отсюда, зевак отгоним, пока менты приедут.

— Хорошо.

— Просрали мы пари, братишка.

— Чего? — Молодой охранник удивленно уставился на него, — Пари, говорю, просрали. Вот говнюки. Обидно.

И охранник обернулся в сторону так напугавших его зарослей кустарника — действительно, скорее всего кошка. Или ветерок. И нервы ни к черту, и пари просрали, и вообще все это стреляющее говно стало порядком надоедать. Устаешь от этого всего. Боже, когда же мы жить-то по-людски начнем, и начнем ли когда-нибудь?

Есть ответ, а?

Нет ответа.

Охранник поглядел на дробовик в своих руках, потом похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет. У «жигуля-восьмерки» был врублен дальний свет. Киллер скорее всего подрулил на этой тачке. Но имелось кое-что более интересное. Дверца водителя у «жигуля» была открыта, что понятно. Еще три дверцы, обе передние и одна задняя, открыты у «БМВ». Тачка прошита автоматной очередью, но… Три трупа и четыре открытых дверцы. Может, это ничего и не значит, а может…

Охранник извлек пачку сигарет «LM» и закурил. «Нет, правда… Это, конечно, не наше собачье дело, но Беспалый, если не сам за рулем, всегда предпочитал место рядом с водителем, это может подтвердить каждый. Может, на заднем сиденье „БМВ“ был еще кто-то? А потом соскочил. Например, с перепугу.

Или по какой другой причине. А? Может такое быть?»

Охранник уставился на открытую заднюю дверцу (почему-то его внимание привлекла именно она), потом перевел взгляд на так испугавшие его заросли кустарника. Глубоко затянулся, выпустил струю дыма, в самом конце превратив ее в дымные кольца. Может, это вовсе и не кошка? И не ветерок? Щека охранника неожиданно дернулась. Может, и так. Но какое-то чутье, а скорее всего накопленный жизненный опыт подсказывал ему, что будет лучше не задаваться этими вопросами. Совсем. По крайней мере вслух.

А пятью минутами раньше Санчес покинул будку охранника автостоянки, пряча под легкой летней курткой крупнокалиберный автоматический пистолет «ланд» с длинным цилиндром-глушителем на стволе. Маску хлороформа он предварительно снял с лица охранника: его сон не должен стать вечным. Санчес — солдат, а вовсе не мясник. Притом охранник еще понадобится ментам в качестве свидетеля, Санчес не зря постарался со всем этим маскарадом. Охранник видел его, теперь будет петь как по нотам. Интересное все же получилось дело — как все эти люди играли по нотам, написанным для них Санчесом. Каждый виртуозно исполнял свою партию, вовсе не догадываясь, что играют они реквием и реквием этот звучит по ним.

Ладно уж, хватит поэзии. Санчес прекрасно понимал, с кем имеет дело и что проблем с этим скорее всего не будет. Но Санчес также знал один из главных парадоксов жизни: маленькие тявкающие болонки могут порой хватануть похлеще иного добермана. Ее Величество Нелепость — вот уж истинно самый верный и неожиданный враг. А когда имеешь дело со взбесившимся зверем, мелочей не бывает. Пилоты, перед тем как поднять машину в воздух, всегда прочитывают вслух по пластиковым листам всю последовательность операций. Поступают так каждый раз, хотя давно уже знают последовательность действий наизусть. И это все не зря. Вовсе не зря. Люди, имеющие дело с Ночью, понимают друг друга. И Санчес будет прочитывать свои «пластиковые листы». Даже если его полет (а скорее всего это именно так) не более чем стандартная увеселительная прогулка.

Санчес бесшумно углубился в зеленую полосу кустарника и прошел по ней ближе к ресторану. Запахи ночи были все еще летними, оглушительно трещали цикады. Ее Величество Нелепость, об этом забывать никогда не следует. Маленькое кривое деревце, акация, позиция весьма подходящая. Луна все еще пряталась за облаком, но вот-вот появится. Белая «шестерка» «Жигули» уже отъехала, значит, сейчас из-за дверей одной из кабинок появится еще кое-кто. Санчес знал, на что ему рассчитывать. Нет, конечно, знать что-либо во всей этой жизни весьма проблематично. Скажем, так: Санчес мог предположить, на чем ему строить расчет.

И очень надеялся, что сделанные им предположения окажутся верны.

Сейчас три человека перешли к исполнению заключительной части реквиема, написанного для них Санчесом. Первую скрипку, бесспорно, играл здесь тот, кто ждал сейчас в темном салоне «восьмерки». Но если продолжать и дальше пользоваться музыкальной терминологией — Санчес быстро и холодно усмехнулся, — то особенность этой пьесы заключалась в том, что первую скрипку здесь должен сыграть вовсе не виртуоз. И даже не средний исполнитель. На роль первой скрипки как раз подойдет самоучка-дилетант, готовый всегда лабать по струнам. «Шисгару» давай! Конечно, а что? В новой России, окунувшейся в уголовную романтику, киллер — одна из самых модных профессии. Но — и это парадокс номер два — жизнь так устроена, что для любых, даже самых неожиданных, ролей всегда находятся актеры. Ведь не составило же особого труда отыскать такого персонажа, как Николай Бочкарев по кличке Бочка.

Санчес больше не улыбался. Дверь одной из кабинок открылась. Все — уже подняли занавес. На пороге появился Рябой. В следующее мгновение Санчес застыл, слившись с ночью.

Однако кое-что Санчесу просчитать не удалось. Его ждал сюрприз.

В последний год у Кеши Беспалого начались какие-то проблемы. Он стал мнительным человеком. Какая-то червоточина поселилась внутри его прежде здорового и безотказного организма. Он явно дольше, чем требовалось, изучал в зеркале свое отражение. Оно ему не нравилось. «Что-то я стал плохо выглядеть.

Цвет лица, какая-то дряблость». Компьютерная томография показала, что с онкологией все в порядке. Анализ крови свидетельствовал, что СПИДа Беспалому также избежать удалось. Это вернуло на время здоровый блеск в его глаза.

Ненадолго. Все равно что-то было не так. Беспалый начал ходить в церковь. Нет, он уже посещал церковь некоторое время, но так было положено, вся приличная братва так поступала. В последний год Беспалый завел близкие отношения с батюшкой. Он сделал несколько крупных пожертвований на храм. Батюшка говорил, Беспалый внимал. Оба стали нужны друг другу. Батюшка узрел в возвращении Беспалого — возвращении блудного сына — промысел Божий. Беспалый уверовал, что он действительно приходит к Богу. И может, лишь батюшка знал, что Беспалый приходит с покаянием. В православии нет индивидуальной исповеди, и Беспалый думал, что, может, так оно и лучше.

Беспалый старел.

Раньше ему нечего было терять. Он был молод, дерзок и гол как сокол.

Теперь ему стало что терять. И душа вдруг потребовала покоя. А покой-то и не приходил. Взамен, вместе с сомнениями, пришла какая-то червоточина, портящая ему организм.

И еще появились сны.

Беспалый полагал, что именно эти сны так изматывают его. За Кешей давно закрепилась репутация бешеного, бесшабашного. Мало кто мог ему перечить.

Вряд ли кому пришло бы такое в голову, если, конечно, самоубийство не входило в его сегодняшние планы. Сейчас слова бешеный, бесшабашный приобрели вдруг неожиданное значение. Гораздо более медицинское. Что-то «грузило» Беспалого.

Раньше он всегда поступал проще. Он просто «разводил» и «сливал» все, что его «грузило». Это была его терминология. А потом гулял, как положено. Бывало, что не отказывал себе в кайфе. Под кайфом его пробивало на думку. Так тоже было положено.

Теперь что-то точило Беспалого. Словно его сглазили. Словно какая-то падла навела на него порчу. И смутные, но тревожные предчувствия…

И еще существовали сны…

Беспалый старел. Ему стало что терять. А пару дней назад он имел дело с одним человечком. Привычное для Беспалого общение. И может, тут сыграла роль обостренная мнительность, может, еще чего, но Кеше Беспалому вдруг показалось, что ему стало легче. Знаете, есть же душевные люди, которые выслушают — да и твоя душа успокаивается. Поэтому, заканчивая дела, Беспалый отослал Рябого в Батайск. И Рябой привез этого человека — сейчас он сидел в машине и ждал. И хотя, заканчивая дела с ментом, Кеша прилично нагрузился, предстоящая скорая встреча служила гарантом того, что все будет нормально. Тяжесть последнего времени покидала его усталые плечи.

Мент базарил все правильно. Но для Кеши они все равно грязь, прилипшая к каблукам его дорогих ботинок. И если захочет, он сможет на эти каблуки очень сильно нажать и растереть грязь по асфальту.

Потому что он — Кеша Беспалый! Потому что он «разводил» и не таких кроликов.

Выходя из кабинки вслед за Рябым, Беспалый чуть качнулся, затем стрельнул с пальца тлеющим окурком сигареты «Парламент». Кеша любил Рябого.

Даже несмотря на то что Рябой вечно стремался. Мегрэ, бл…дь, или как там зовут этих сукиных детей? О, Коржаков! Беспалый усмехнулся. Сейчас Рябой опять заставил Кешу торчать в проеме двери, а сам отправился открывать тачку. Индеец.

Коржаков! Хотя сегодня тот самый день, когда Кеша чувствовал себя на редкость хорошо. Просто замечательно. И никаких стремных предчувствий. Напротив, перспективки открывались — блеск! В Ростове-папе мы еще погуляем.

Рябой сделал знак, чтобы Беспалый выходил. Кеша вдруг подумал: да ну его все к черту! Он сейчас вытащит волыну и шмальнет в воздух. Просто так, придури ради. Солидные люди так, конечно, не поступают, а он возьмет и шмальнет! Во будет смеху-то, когда он поглядит на физю Рябого — лицо каменное, асфальтовое, только глазами хлопает, как черепаха. Терминатор… Кстати, а черепахи хлопают глазами? В любом случае Рябой будет дуться, пока до Ростова не доедем. Да хрен с ним…

Он так и поступил. Небольшой, но очень прикольный «кольт-кобра», с инкрустированной рукояткой и казенной частью, — дорогой подарок — всегда был у него при себе. Более серьезное оружие Беспалому не требовалось. Если только иногда. Более серьезным оружием занимались все эти терминаторы. Беспалый довольствовался своей «коброчкой»: засветить-то пушку, произведение оружейного искусства, — и то уже было шиком. А потом, все же «кольт». Прямо Крутой Уокер, блин, или как там эти ковбои в шляпах… Братва как-то уважила, знают, что Беспалый ценит хорошее оружие.

Рука Беспалого потянулась к «кобре» в тот момент, когда рука Коли Бочкарева в «восьмерке» привела в движение ручку переключения скоростей.

Беспалый стоял уже на ступеньках. Он извлек «кольт» и большим пальцем правой руки взвел курок. Он собирался шмальнуть в воздух. Потом до него дошло, что он только что слышал скрип тормозов.

«Чего, блин?!» — с шальной веселостью подумал Беспалый.

Коля Бочкарев вышел из «восьмерки». Кеша его не видел — перед глазами Беспалого на мгновение возник черный квадрат в пылающем ореоле, дальний свет фар неожиданного автомобиля ослепил его. Пылающий квадрат стал снопом искр, но и они вскоре развеялись. В следующий момент Беспалый увидел две вещи. Он увидел, что Рябой, только что открывший дверцу водителя, резко поворачивается, пытаясь извлечь волыну из кобуры, укрепленной на подплечном ремне, и что из круга света вышел какой-то совершенно ненормальный тип в солнечных очках и с укороченным автоматом Калашникова наперевес.

— Это что еще за мудила?! — Беспалый чуть не поперхнулся от возмущения. На мгновение его посетила нелепая и, быть может, даже крамольная мысль, что если каким-либо серьезным людям вздумалось его завалить, то они бы и наняли серьезного киллера, а не этого ряженого идиота. Не, ну это вообще!

Беспалый укрылся, пригнувшись, за передней стойкой собственной тачки, поэтому свет не бил ему прямо в глаза.

«Это что за е… твою мать?! — еще успело мелькнуть в голове у Беспалого. — В солнечных очках — ночью… Боевиков насмотрелся?! Паскуда, ведь он сейчас завалит Рябого… Да я ж тебе сейчас башку снесу!»

Курок на «кобре» был уже взведен; для того чтобы открыть огонь, Кеше требовалось чуть выглянуть из-за автомобиля. Беспалый качнулся вправо, ощущая прилив какой-то странной и, наверное, нелепой веселости, какой-то эйфории.

Сейчас он возьмет под прицел башку этого недоноска, нажмет на спусковой крючок, и с такого расстояния вполне может статься, что башка гада разлетится, как спелый арбуз.

Беспалый качнулся вправо… Его палец плавно лег на спусковой крючок.

Бочка даже не потрудился над тем, чтобы упереть автомат металлическим прикладом в плечо, хотя такая возможность у него имелась. Он решил бить с рук, то ли полагая, что так эффектнее, то ли он очень спешил, — в любом случае причины подобного поступка узнать уже не удастся. Он нажал на спусковой крючок, автомат дернулся с грохотом, заметавшимся вокруг трескучим эхом. Возможно, Коля не знал о том, что он кричит, возможно также, он не знал, что испытывает в этот момент сильнейшую эрекцию. Последнюю в своей жизни. Автомат Калашникова обладает сокрушительной убойной силой. Автомат Калашникова имеет также неслабую отдачу. И в завершение всего автомат Калашникова не является тихим оружием. В ушах Коли стоял звон, и в его теле пылал сумасшедший жар. Первые же пули, словно смертоносный дождь, отталкивающий Колю назад, достигли цели. Рябой успел извлечь оружие, и в этот момент что-то словно проломило его грудную клетку.

— Аи, не правильно, — почему-то промолвил Рябой, отброшенный выстрелом на «БМВ». Его руки стали вдруг очень тяжелыми, он чуть не выпустил ствол, а светлая кофта-поло, которую он носил под легким летним пиджаком, по всей линии груди быстро начала пропитываться кровью.

Это все было не правильно, этот нелепейший человек, но ведь…

«Скотина, он убил меня», — подумал Рябой, скорее удивляясь какой-то посторонней нереальности этой мысли. Ему не было больно, ему было горячо, хотя где-то глубоко, внутри его, уже зарождался холод, от которого теперь никогда не согреться; правая нога по всей длине вдруг начала дрожать. Грохот выстрелов вокруг продолжался. Его противник — какой-то отброс, шмаляюший лох, почти комичный в своей нелепости, если б не все то, что он уже успел натворить.

«Беспалого тебе не достать, — подумал Рябой. Ему вдруг удалось собраться с силами, он поднял ствол. — Сейчас откушаешь, сука!»

Рябой оказался последней удачей великолепного профессионального киллера Николая Бочкарева. После первых выстрелов автомат, и так ходивший в его руках ходуном, начал резко задираться стволом вверх. Вот разлетелся в пыль фонарь, укрепленный над дверью в кабинку ресторана почти на трехметровой высоте, а Коля вовсе не собирался бить так высоко; другая пуля вырвала кусок бетона, отрикошетила и угодила в деревянный навес декоративной крыши. В азарте схватки Коля пытался опустить автомат, но оружие не слушалось его, мышцы рук напряглись, вот-вот они начнут деревенеть, Бочка терял контроль над ситуацией.

«Прекрати палить, ты, мудак, — промелькнуло в голове у Коли. — Беспалый спрятался за „бэхой“. Успокойся и займись им».

А потом что-то обожгло Колину щеку; ухо и левую половину головы словно обложило. Словно кто-то лопатой прорезал, как дерн, половину его мозга и откинул в сторону. Беспалый, взявший Колину голову на мушку и рассуждая о ней в категориях спелого арбуза, чуть качнулся вправо. Они с Бочкой могли начать вести огонь одновременно, и тогда, возможно, Кеше Беспалому удалось бы спасти жизнь Рябому, которого он действительно крепко и по-братски любил. Но когда Беспалый качнулся вправо, свет фар вновь на мгновение ослепил его и Бочка уже успел заварить эту пальбу. Беспалый зажмурился, открыл глаза, слушая оглушительный грохот и понимая, что пули страшной убойной силы прошивают его автомобиль в двух шагах от него. Беспалый спокойно и совершенно хладнокровно нажал на спусковой крючок. Этот дурацкий слепящий свет… Пуля ушла чуть правее, чем надо, веер красных брызг в свете фар. И вся левая часть головы этого мудака превращена в кровавое месиво — видимо, Беспалый отстрелил ему ухо.

Но для него этого явно недостаточно… Сейчас, малыш, погоди, сейчас будет еще.

Потом до Беспалого дошло, что он слышит крик в своей машине — ну конечно, тот самый человек, с которым все должно было быть так хорошо, он ждал, и теперь смертельно напуган, и, наверное, забился на заднем сиденье в угол… Сейчас, малыш, и ты погоди. Сейчас, лишь закончу дело с одним придурком, лишь завалю гада…

Беспалый прицелился. Этот дурацкий слепящий свет автомобильных фар…

Если бы не он, то Беспалому, наверное, удалось бы спасти жизнь Рябому, хотя вряд ли. Те самые серьезные люди, о которых несколько секунд назад так сокрушался Беспалый, были уже рядом. И киллер, единственный и окончательный киллер этой ночи, уже собирался вмешаться, чтобы прекратить эту позорную стрельбу.

В тот момент, когда Бочка с уже ампутированным ухом — нелепое подобие Ван Гога — переключил огонь на Беспалого, Рябой, все же собрав последние силы, прицелился и спустил курок.

— До хера желающих! — кричал Бочка, видимо, отвечая на удачный, оставивший его с одним ухом выстрел Беспалого. — Тварь! Тварь, урою стукача!

И одна из шальных Боткиных пуль успела достать Беспалого, угодив ему в плечо. У пули был смещен центр тяжести, пуля ушла влево, столкнулась с костью и сделала еще один поворот, вырывая клок мяса и чуть не оторвав Беспалому левую руку. И это было еще везением. В принципе подобная пуля могла войти в левое плечо и выйти через правую пятку, намотав на себя попутно все внутренности.

Применение таких пуль было запрещено международными конвенциями. Международные конвенции вообще любили делить орудия убийства на гуманные и антигуманные.

Последние они запрещали. Бочке было на это плевать. Зато Бочке было далеко не плевать, когда две пули, одна — умирающего Рябого, а вторая — серьезно раненного Беспалого, вошли в него. Одна из пуль словно взорвала что-то у него в груди. Вторая вошла в живот, прошла через мякоть внутренних тканей и, потеряв силу, коснулась позвоночника.

Наверное, и Бочка, и Беспалый, и Рябой были бы очень удивлены, если бы им сказали, что с момента первого выстрела, сделанного бесспорным сегодняшним чемпионом Бочкой, и до вот этих самых последних попаданий прошло не более десяти секунд. Это был их Мир, это было их последнее Время, они проживали его на пике, сражаясь, и Время растянулось, стало таким же огромным, как и Мир.

Который, впрочем, вот-вот сожмется до небытия. Потому что ни Бочке, ни Беспалому, ни Рябому уже не суждено было сегодня чему-нибудь удивляться.

Бочка почувствовал, как внутри у него все вот-вот оборвется в бездонную пустоту, тяжело сел, прижав автомат к своей окровавленной груди.

Капли темной крови, попав на раскаленную сталь, начали быстро густеть, набухая.

Такой же густой соленостью начал наполняться рот Бочки. Рябой сделал еще один выстрел, Бочка слабо втянул голову в плечи, но Рябой промахнулся. Коля видел, как тот начал сползать, держась рукой за дверцу «БМВ». Зато Беспалый теперь вышел из-за своего укрытия (такой роскошной «бэхи», о которой так мечтал Коля!) и, качнувшись, направился к нему. Раненую левую руку, согнутую в локте, он прижимал правой к груди. И еще в правой руке у него находился ствол, отливающий тусклой сталью в свете жигулевских фар. Коля хотел отползти из этого пятна света, но не смог и, глядя на приближающегося Беспалого, начал отталкиваться ногами. Автомат вроде бы лег стволом по направлению к Беспалому. Коля все еще не хотел признавать, что это конец. Он поджал ноги, приподнимая коленки, «Калашников» он при этом поддерживал, зажав его между локтями. Ствол автомата ходил; ничего, главное — укрепить «Калашников», уперев его в пах и прижав к внутренней стороне бедра. Автомат соскользнул и уперся стволом в землю. Коля постанывал, но, если бы кто-нибудь прислушался повнимательнее, оказалось бы, что Коля ведет диалог — с собой и с… автоматом. Ничего, сейчас Коля его приподнимет, сейчас. Несмотря на это жжение в нижней части живота, несмотря на ватную слабость рук. Ничего, сейчас. Коля потянулся, взял автомат сверху, за газовую трубку, пытаясь при помощи ноги приподнять оружие, которое весило теперь, казалось, тонну. Коля справился с этим, его рука уже потянулась к спусковому крючку, уже коснулась вороненой стали, но… нога скользнула по чему-то липкому, что на самом деле было Колиной кровью. Бочка чуть качнулся назад, потеряв такое неустойчивое равновесие, автомат снова сорвался. И Николай Бочкарев… заскулил. Он этого не замечал, он лишь пытался снова потянуть оружие на себя.

Беспалый что-то говорил, Коля не мог разобрать что, он лишь пытался поднять оружие, слабо и ворчливо повторяя:

— До хера желающих!

Беспалый приближался. Коля, словно затравленный волчонок, обезумевший от крови, чужой и своей собственной, посмотрел на него. Снова сделал слабую попытку потянуться к автомату. Теперь до него дошло, что кричал Беспалый. Он повторял одну и ту же фразу:

— На хера?! На хера?!

Беспалый подошел на расстояние вытянутой руки. Стало зябко. Запах серы, запах отработанных пороховых газов. И голубоватый дымок, стелющийся над освещенным пятачком.

— На хера?!

Коля лишь поскуливал, мотая головой по сторонам, и по-старушечьи ворчливо нес свою околесицу про «желающих».

Санчес больше не мог тратить времени, выслушивая этот бессмысленный диалог с ключевым словом «хер». Санчес темной молнией появился из-за акации, чье цветение осталось в уже ушедшем лете. Было произведено всего два бесшумных выстрела.