Дремучие двери (Том 1)

Стены обиты вагонкой, по стенам развешаны пучки трав - мяты, ромашки и ещё каких-то неведомых, отчего густой, настоенный на июльской жаре воздух можно, кажется, пить, как чай. На столе - оставленная кем-то косынка в горошек и "Новый завет". Зарубежное издание, такие только начали появляться в Москве. Яна раскрывает наугад - так она иногда гадает. "И он встал, взял постель свою и пошёл в дом свой". /Мф. 9, 7/ "Постель"... Что-то связанное с бельём, которое она держит под мышкой? "И он встал, взял свою постель и пошёл в дом свой"... Что это означало, она поймёт через несколько лет. И вспомнит эту фразу, уже будучи хозяйкой лужинского дома, и изумится до слез, как всегда при встрече с чудом Господним. А тогда, улыбнувшись, совпадению "постелей", она застелила койку и, погасив от комаров свет, как велел дядя Женя, открыла стеклянную дверь на небольшой балкон. Все уже спали - ни шороха, ни огонька. Июльская ночь была тёплой и светлой, луна только всходила. Деревья, грядки, клумбы, дорожки, ганин домик в глубине сада, весь сад казались таинственно-хрупкой декорацией. Голубовато-белыми звёздами сияли цветы, волшебно пахло земляникой покачивающееся у балкона облако каприфоли, а в нескольких десятках метров спал Ганя, живой, тёплый, с запачканными краской пальцами. Ганя, который вскоре, по окончании искуса, станет иеромонахом, священником, и будет служить Богу. Она думала об этом со светлой радостью, ибо конечно, никому и ничему другому не мог принадлежать Ганя. Лишь Богу. А ей дана величайшая милость чудом попасть в этот дом и стоять сейчас на балкончике в нескольких метрах от Гани, отмахиваясь от свирепых лужинских комаров, думать, что ещё полтора месяца впереди и благодарить Небо за неожиданно ниспосланное счастье.
      ПРЕДДВЕРИЕ
      "От главных конструкторов, директоров военных заводов, многих из которых он знал лично, И. В. Сталин, требовал производства образцов самолётов, танков, артиллерии и другой важнейшей техники в установленные сроки таким образом, чтобы они по качеству были не только на уровне зарубежных, но и превосходили их. Без одобрения И. В. Сталина, как я уже говорил, ни один образец вооружения не принимался и не снимался. С одной стороны, это ущемляло инициативу наркома обороны и его заместителей, ведавших вопросами вооружения Красной Армии. Однако, с другой стороны, следует признать, что такой порядок во многих случаях помогал быстро внедрять в производство тот или иной новый образец боевой техники. Меня часто спрашивают, действительно ли И. В. Сталин являлся выдающимся военным мыслителем в области строительства вооруженных сил и знатоком оперативно-стратегических вопросов? Могу твердо сказать, что И. В. Сталин владел основными принципами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах. Эти способности И. В. Сталина, как Верховного Главнокомандующего, особенно раскрылись начиная со Сталинградской Битвы. В руководстве вооружённой борьбой в целом И. В Сталину помогали его природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая осведомлённость. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим". /Маршал Жуков/ "Музыку Сталин любил. Концерты, которые устраивались в Кремле, особенно с участием вокалистов, он воспринимал с большим интересом, аплодировал артистам. Причём любил сильные голоса, мужские и женские. С увлечением он - я был свидетелем этого - слушал классическую музыку, когда за роялем сидел наш выдающийся пианист Эмиль Гилельс. Восторженно отзывался о некоторых солистах Большого театра, например, об Иване Семёновиче Козловском. Помню, как во время выступления Козловского на одном из концертов некоторые члены Политбюро стали громко выражать пожелание, чтобы он спел задорную народную песню. Сталин спокойно, но во всеуслышание сказал: - Зачем нажимать на товарища Козловского. Пусть он исполнит то, что сам желает. А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского "Евгений Онегин". Все дружно засмеялись, в том числе и Козловский. Он сразу же спел арию Ленского. Сталинский юмор все воспринимали с удовольствием". /А. Громыко/ "Сталин несколько раз прерывал нас, говорил; "Садитесь", а потом сказал о себе в третьем лице: - Хотите присвоить товарищу Сталину звание генералиссимуса. Зачем это нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без этого имеет - авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину не нужны никакие звания для авторитета. Подумаешь, нашли звание для товарища Сталина - генералиссимус. Чан Кай Ши - генералиссимус, Франко - генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то генералиссимусы? Что это за звание? Переведите мне. Пришлось тащить разные исторические книги и статуты и объяснять, что это в четвёртый раз в истории русской армии после Меншикова и ещё кого-то и Суворова. В конце концов он согласился. Но во всей этой сцене была очень характерная для поведения Сталина противоречивость: пренебрежение ко всякому блеску, ко всякому формальному чинопочитанию и в то же время чрезвычайное высокомерие, прятавшееся за той скромностью, которая паче гордости". /Из бесед К. Симонова с маршалом И. С. Коневым/ Из выступления И. В. Сталина на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии /24 мая 1945 года/: "Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа. /Бурные, продолжительные аплодисменты, крики "ура"/ Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение... У нашего Правительства было не мало ошибок, были и моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое Правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, - над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа! /Бурные, долго не смолкающие аплодисменты/".
      СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:
      "Выйди от неё, народ Мой!" "ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО!"
      ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС был стеной, оградой от армии тьмы. Пастырь - кесарь невоцерковленного народа, Иосиф исполнил повеление свыше. "В чём застану, в том и судить буду..." Смерть прежде заставала людей на поле боя при защите православного отечества, в поле, в цехах, за письменным и чертёжным столом. Так и говорили: "Он умер на боевом посту". - И в лагерях, - хмыкнул АГ, - И в застенках Лубянки... - Разреши ответить на твою реплику, сын тьмы, выписками из Первого послания Ивана Грозного Андрею Курбскому: "... Апостол сказал: "К одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня". Видишь ли, что апостол повелевает спасать страхом? Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму, полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от времени и обстоятельств?.. ...Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти так делай добро; а если делаешь зло - бойся, ибо царь не напрасно меч носит для устрашения злодеев и ободрения добродетельных... Прервусь, чтобы точно процитировать место из послания к Римлянам, глава 13, о котором говорит Грозный: "Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от неё; Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмстителъ в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести" - То есть пока требования кесаря соответствуют вписанному в сердце Закону или совести. Пока от тебя не требуют отдавать Богово. "...Посмотри на всё это и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти? И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам? Или скажешь мне, что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно! Но одно дело - спасать свою душу, а другое дело - заботиться о телах и душах многих людей; одно дело - отшельничество, иное - монашество, иное священническая власть, иное - царское правление... ...Господь наш Иисус Христос сказал: "Если царство разделится, то оно не может устоять", кто же может вести войну против врагов, если его царство раздирается междоусобными распрями? Как может цвести дерево, если у него высохли корни? Так и здесь: пока в царстве не будет должного порядка, откуда возьмётся военная храбрость? Если предводитель не укрепляет постоянно войско, то скорее он будет побеждённым, чем победителем. Ты же, всё это презрев, одну храбрость хвалишь; а на чём храбрость основывается это для тебя не важно; ты, оказывается, не только не укрепляешь храбрость, но сам её подрываешь. И выходит, что ты - ничтожество; в доме ты изменник, а в военных делах ничего не понимаешь, если хочешь укрепить храбрость в самовольстве и междоусобных бранях, а это невозможно... ...А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает расправа и немилость; в той стране, куда ты поехал, узнаешь об этом подробнее. А за ту вашу службу, о которой говорилось выше, вы достойны многих казней и опалы; но мы ещё милостиво вас наказали, - если бы мы наказали тебя так, как следовало, ты бы не смог уехать от нас к нашему врагу, если бы мы тебе не доверяли, ты не был бы отправлен в наш окраинный город и убежать бы не смог. Но мы, доверяя тебе, отправили в ту свою вотчину, и ты, по собачьему обычаю, изменил нам... ...По суетным же замыслам мы ничего не решаем и не делаем и на зыбкое основание не становимся ногами своими, но, насколько у нас хватает сил, стремимся к твёрдым решениям, опершись ногами в прочное основание, стоим непоколебимо..." - Ну а если вспомнить про Страницу Истории, про разрушенную страну в результате страшного предательства, про неисчислимые бедствия, которые только начались, и ещё неизвестно, чем всё это кончится... Во всяком случае, не нам судить Иосифа. Даже Шекспир сказал: "Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались - готовьтесь к новым..." Теперь умирают в блудилище, за питейным или игровым столом, от пули завистливого, менее наворовавшего конкурента, за подсчётом банковских процентов... Кстати, деньги в рост вообще запрещено давать Творцом. Прежде хоть люди за металл гибли, а эти - за нули и бумажки... Я уверен - тысячи и миллионы "товарищей", не ставших хищниками, проститутками, наркоманами и рабами Мамоны придут на Страшный Суд свидетельствовать за Иосифа, чтоб простил ему Господь пролитую кровь ради спасения нескольких поколений. Простил дровосеку "летящие во все стороны щепки" во имя спасённой для Неба "страны мечтателей и учёных", пригодной для Царствия мироощущением жертвенного служения высокой цели, целомудрием, нестяжанием... Просто не ведающей порой, что все эти годы отчаянной схватки с Вампирией, самоотверженного труда и героизма рядом незримо стоял Господь, о чём свидетельствуют великие победы и плоды добрые, ибо "без Меня не можете творить ничего". Там, где немощным человекам никогда бы не спастись, обратимся, хотя бы, к нынешнему страшному времени вакханалии Лукавого, психотронных войн и прочей отравы. Иосиф защитил свой народ от так называемой "демократии", которую Нобель назвал "диктатурой подонков". Он спасал не сынов, не рабов, даже не наёмников Творца - он спасал бесхозных, заблудших, падших, рассеянных... Спасал гонениями, бичом, тюрьмой, кровью и слезами, но спас! Он спасал их часто по воле Неба, как Господь когда-то безумного Савла, гонителя христиан. Ослепив, повергнув на землю, но поставив на Путь. А вопрос Достоевского о "невинно замученном ребёнке" решается лишь выходом в вечность, в Царствие, где Господь невинно убиенным даёт полноту жизни в Свете, где "уже не будет слез, и всё забудется, как забывает роженица о муках, ибо родился человек в мир". "В новых условиях Красная Армия должна бдительно охранять мирный созидательный труд советского народа, надёжно обеспечивать государственные интересы Советского Союза и сделать недоступными для врагов рубежи нашей Родины". /И. Сталин/ "- Почему сидели Туполев, Стечкин, Королёв? - Они все сидели. Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и следовало ожидать... Они ведь не поддерживали нас... В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения, страна-то крестьянская. Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него большие связи с враждебной нам интеллигенцией. И, если он помогает врагу, и ещё благодаря своему авторитету втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу... А люди попадают в фальшивое положение. Туполевы - они были в своё время очень серьёзным вопросом для нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было ещё время, чтобы их приблизить к Советской власти. Иван Петрович Павлов говорил студентам: "Вот из-за кого нам плохо живётся!" - и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они - против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, а даже если и не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе! Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около него в конце концов не осталось, достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина. И Сталина Ленин критиковал. Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть. Туполевых посадили за решётку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кому бы то ни было, но не выпускайте. Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи, это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдёшься. Своими руками они коммунизм не смогут построить. ...выступил Сигизмунд Леваневский: "Товарищ Сталин, я хочу сделать официальное заявление. Я считаю Туполева вредителем. Убеждён, что он сознательно делает самолёты, которые отказывают в самый ответственный момент". По глубине подготовки, в данном случае технической, мне кажется, Туполев выше Ильюшина Культура Туполева выше, я думаю. Между ними было соревнование. Ильюшин хотел, чтобы самолёты под руководством коммуниста были не хуже, а может, и лучше, чем у беспартийного Туполева... А были и такие случаи, как с Капицей. Мне пришлось его задержать в Советском Союзе. Он хотел ехать в Англию, обратно, на один из международных конгрессов, а мы ему предложили остаться в Советском Союзе. Он без особого энтузиазма принял это. Но никогда по этому поводу не выражал публично, по крайней мере, неудовольствия какого-нибудь. - Мне рассказывали, что Иван Петрович Павлов тоже высказался против того, чтобы Капица ехал заграницу. - Я думаю. - Павлов ему напомнил, против кого он будет работать в Англии - против России! Хотя Павлов не любил коммунистов... - Не любил, - согласился Молотов. - А был патриотом России. - Конечно... Он мне говорит, когда мы сидели с ним: "Я хорошо знаю деревню и слежу, что выйдет из вашего эксперимента, - он экспериментом называл коллективизацию. - Я знаю хорошо крестьянина, знаю, что он может стонать и молчать, а вот вдруг он к старому захочет вернуться от ваших колхозов, что вы будете делать?" /Молотов - Чуеву/. "На кладбище мы пробыли с полчаса и поехали в дом на улице Грановского, где помянули Полину Семёновну. Мне выпало большое счастье, - сказал Молотов за столом перед гостями, что она была моей женой. И красивая, и умная, а главное - настоящий большевик, настоящий советский человек. Для неё жизнь сложилась нескладно из-за того, что она была моей женой. Она пострадала в трудные времена, но всё понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают, ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый нашей партии и нашему народу элемент". /Молотов - Чуеву/.
      * * *
      Из-за всё-таки налетевших комаров она заснёт лишь под утро. И приснится ей рыжая Альма, пропавшая в далёком детстве собака, которую повсюду безуспешно искала и оплакивала Яна, и тогда, и потом в снах, находила на несколько мгновений, прижимала счастливо к себе, дрожащую и повизгивающую от восторга, и тут же просыпалась. Или приходил другой сон, оставалось лишь ощущение тёплого трепещущего тельца и тоска по этому ощущению. Но в нынешнем сне Альма по-хозяйски, как в детстве, проскользнёт в дверь, возьмёт из миски кость и ляжет у порога. А на безмолвный вопрос Яны стукнет хвостом, не отрываясь от кости, и тоже безмолвно скажет - Да, я здесь живу, и жила всегда, с тех пор как ты меня искала, когда была маленькой, и потом в снах, и вот теперь ты нашла меня, и отныне мы будем вместе. Сон был настолько реальным, что Яна, открыв глаза, глянет первым делом на дверь, и не увидит, разумеется, никакой Альмы. Но тоски не будет, а спокойная уверенность, что она где-то здесь, скорее всего в саду, или возле ганиного домика, или убежала на дорогу по собачьим своим делам. И стоит лишь позвать - солнечным бликом мелькнёт среди зелени её лисий хвост. Яна стояла на балконе, чувствуя на щеке и руках едва ощутимое тепло разгорающегося где-то за придорожными тополями солнца. И сад, и дом, и вьющаяся каприфоль, и другие цветы там, внизу, тоже повернувшиеся к солнцу в блаженно-трепетном предвкушении жаркого дня, - странно, всё здесь, как и Альма, будто давным-давно ждало её. Всё, кроме людей, разбредшихся по саду - в одиночку, по двое, группами - с книгами, лопатами, тяпками, лейками. Каждый делал своё дело - рыхлил, полол, поливал, читал на скамье, так же подставив щёку разгорающемуся солнцу. Они отторгали её, хоть и улыбались, кивали, но как-то натянуто. Впечатление это было ещё более ощутимым, чем вчера - впрочем, натянуто они были и друг с другом - Яна ожидала увидеть некое восторженное экзальтированное слияние в едином молитвенном порыве - ничего такого. Никогда прежде не встречала Яна такого странного разобщения - даже за прополкой на одной грядке - каждый сам по себе. Ни словечка, никакой попытки сближения. Вот двое спорят на скамье, горячо, страстно, о чём-то Иоанне непонятном. Выяснили, что к чему, и сразу же, совершенно потеряв интерес друг к другу, разошлись. И даже утренним молитвам на веранде внимали хоть и вместе, но всё равно каждый сам по себе... Только дети были вместе - перешёптывались, перемигивались, переталкивались, чтобы по окончании молитв с родительского разрешения выкатиться единым ликующим клубком с веранды, через сад и сквозь забор. - Ку-паа-ться!.. Яна последовала за ними. В заборе оказалась калитка, за калиткой -тропинка между чужими заборами. Заборы кончились, начался лесок. Яна сняла туфли и, роняя их то и дело, добежала по тропинке до круглого лесного озерца, наполовину затянутого ряской и кувшинками. Там, где, видимо, помельче и почище, плескалась малышня. Мальчик постарше зорко следил, чтобы никто не утонул. - Дальше коряги нельзя! Вера, ты знаешь, что такое послушание? Иоанну мальчик приветствовал чем-то вроде поклона. Она узнала Егорку Златова. Хотелось искупаться, но бельё её мало походило на купальник. - Всё, живо выходим, и на солнышко вытираться! Скорей, я вам стрекозу покажу. Деликатно уводя детей, Егорка протянул ей полотенце: - Возьмите, вернёте маме. Мы вас подождём, здесь местами очень глубоко. - Идите, ничего со мной не случится, - улыбнулась Иоанна. - Никогда так не говорите, это гордость. Всё во власти Божией. От его неулыбчивого взгляда ей стадо не по себе. Ну и мальчик! Пока она пыталась плавать, путаясь в водорослях, он вытирал детей, одевал, не глядя в её сторону, и всё же - спиной, что ли? - почувствовал, что она выходит из воды. И только тогда исчез вместе с детьми. И у калитки он ждал её, чтобы закрыть изнутри на задвижку. - Собаки забегают, грядки топчут, - пояснил он. Мама просит вас к завтраку. - Благодарствую, - в тон ему сказала Яна. Кувыркнулось сердце - на скамье поджидал её Ганя. Неужели она так никогда и не привыкнет? Он спросил испуганно, когда она собирается уезжать, она ответила, что никогда не собирается, вот только привезёт кое-что необходимое и засядет писать с дядей Женей детектив. Ганя поначалу решил, конечно, что она шутит, потом просиял: - Вот и хорошо, привезёшь мне краски... Я молился, чтобы ты не уехала. Какое у него лицо!.. Она опять подумала, что к счастью, видимо, невозможно привыкнуть. Что его труднее, оказывается, выдержать, чем горе, что от него тоже разрывается сердце, и всё время хочется плакать. И вообще умереть. - Пожалуйста завтракать, - позвал снова Егорка. Все уже сидели за столом на веранде. По лицам Вари, Глеба, и деда Иоанна поняла, что разговор состоялся. Дед, видимо, плёл про детективное соавторство, Глеб сверкал угольными своими глазищами. Варя оправдывалась, что Яна ведь может и в машине своей поселиться, или где-то неподалёку, очень даже запросто. Так или иначе, худшее, видимо, было позади. Прочли молитву, съели по тарелке вермишели с томатным соусом "Южный" и свежей зеленью, выпили кто чаю с вареньем, кто черный кофе с сахаром - на выбор. Ели-пили молча, только когда обнаружилось, что дед пьёт кофе с вареньем, Варя не выдержала. - Нет, дядя, ты меня сегодня уморишь... И напрасно он доказывал, что отдельно пьёт кофе и отдельно ест варенье, все не то чтобы смеялись, но оживились. И оттаявший Глеб сказал, что раз на то пошло, он просит Иоанну ехать не сегодня, а завтра, после обеда, чтобы доставить в Москву отца Киприана. На что та, разумеется, согласилась. Новые ганины работы ей в тот день посмотреть так и не удастся успокоенный, что она никуда не исчезнет, он сразу же после завтрака скрылся в мастерской, сказав ей: "Приходи"... Но она не стала мешать, осталась на половине Глеба /флигель был разделён надвое/, что Глебу понравилось. Было трогательно наблюдать, как он ревностно опекает Ганю, считая, видимо, что сам Господь поручил ему ответственнейшую эту миссию. Потом в отсутствии Гани он сам ей покажет его последние работы на Евангельские сюжеты - "Вифлеемская звезда", "Зачем ты усомнился?" /Христос подаёт руку тонущему Петру/, "Исцеление слепорождённого", - всё, кроме "Преображения Господня", над которым Ганя работал все каникулы и никому не показывал. Свет Фаворский. Тема преображения смертной плоти, победы Христа над смертью. Глеб попытается завести с ней профессиональный разговор о ганином величайшем мастерстве и "новом слове" - она лишь отмахнётся, сказав, что ничего в этом не смыслит, что она понимает вариных больных - ей тоже хочется приложиться к руке Христа или краю одежды на Ганиных картинах и заплакать. Но это потом, а пока она не стала мешать Гане, - осталась в проходной Глебовой половине среди икон, детских рисунков - тоже на духовные темы, и самих детей, расположившихся с бумагой, цветными карандашами и красками за длинным деревянным столом. Ей хотелось посмотреть, что они там с таким увлечением рисуют, но она боялась Глеба и смиренно рассматривала иконы. Потом Глеб велел вытащить стол в сад и там рисовать, чтобы не шуметь и не мешать "отцу Игнатию". Сказано это было, разумеется, в её адрес. Яна задержалась возле Егорки, который расчищал очень тёмную икону со сколами и царапинами. - Старинная? - Да нет, начало девятнадцатого. Видите, складки на одежде, объёмность. Вот эта - семнадцатый. Яна выслушала небольшую лекцию, как распознавать возраст икон, что такое "ковчег", и что краски по-настоящему следует приготавливать из различных минералов - из малахита, ляпис-лазури и охры, что Господь даровал нам для росписи храмов все цвета радуги - Егорка так и сказал про радугу. - На кого он похож? - думала Яна. Тёмнорусые гладкие, на косой пробор, волосы, по-детски нежный рот плотно сжат, напряжённый прищур тёмных, как у Глеба, глаз - будто какая-то неведомая точка меж ним и собеседником приковывает его внимание, будто с точкой этой, или сам с собой, ведет он разговор, чуть оттопыренные уши... - А это что? - спросила Иоанна про приколотый к стене детский рисунок. За тонкой перегородкой скрипели под ганиными шагами половицы, что-то упало, покатилось... Это - "Жадность". Каждый рисовал свой самый большой грех. Видите, рюкзак набит вещами, до Неба никак не добраться. Вот "Лень", "Непослушание"... "Ложь" - чёрные птицы изо рта. "Лакомство"... Человечек был изображён в фантике из-под конфеты "Ну-ка, отними!", будто в гробу лежит. - А конфеты разве нельзя? - Просто нам это неполезно. Тело должно служить человеку, а не наоборот. Лакомство - подчинение телу, это не хлеб. А наше тело смертное. Значит, ты служишь смерти. Потому и гроб. - Логично. А это - Царство Божие? Её поразило, что дети рисовали Царствие таким же, как её сверстники когда-то - Светлое Будущее. Прозрачные дворцы, яркие сказочные плоды на деревьях, золотое с голубым небо... Люди с крыльями парят среди разноцветных птиц и бабочек. - Расскажи, - попросила Яна, - А ты как себе представляешь Царство Божие? Егорка задумался, но тут ворвался Глеб и велел им идти болтать на улицу и не мешать Гане. Сказано это было, безусловно, для Яны, но и Егорка стал послушно вытирать руки. У Гани за перегородкой опять что-то упало. В саду уже вовсю неистовствовало солнце, дети в густой тени под вишнями старательно рисовали недельные свои грехи. И Иоанне не хотелось отходить от домика, где она каждой клеткой блаженно чувствовала близкое Ганино присутствие. Она села на скамью, куда ещё не пришло, но неотвратимо приближалось солнце. Глеб покосился на неё, но промолчал. "Это и есть Царствие Божие, - подумалось ей, - И ничего больше". Жаркий день в Лужине, сине-золотое небо, Ганя за стеной рядом, дети рисуют свои грехи под вишнями, грехи из прошлой жизни, ибо в новой уже ничего плохого не будет... - Я, кажется, знаю, - сказал Егорка, садясь рядом, - Насчёт Царствия. Это как песенка Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо, Пусть всегда будет мама, Пусть всегда буду я!.. Это прекрасный мир - всегда, и я - всегда. На земле так не бывает. Иоанна печально кивнула: - Ты вправду в это веришь, Егорка? - Видите, дельфиниум? У него такое крошечное семечко, а смотрите, какой вымахал куст... А семечко умерло, чтобы стать кустом. И очень красивым... - Так ведь и куст умрёт... - Да, потому что он во времени и пространстве. Время знаете что такое? Это - болезнь вечности. А душа - из вечности. Вот я сам придумал доказательство. Хотите? - Ещё бы! - Вот ваша душа, ваше "Я" появились на свет в определённом времени и месте, от определённых родителей, раньше ничего такого не было. Могли вы появиться от других родителей в другом времени и месте? Ваше "Я" - это чудо или биохимия? - Не понимаю, - с мальчиком-вундеркиндом Яна встретилась впервые. - Ну, если бы Вы могли появиться от других родителей, значит, это не сочетание молекул, ваша душа, а от чуда, от тайны. - А если это, как ты говоришь, биохимия? - Тогда тем более. Тогда, значит, была какая-то изначальная формула появления вашей души на свет. Откуда она взялась, эта формула? А? - А если одновременно? - Одновременно? А вы положите одновременно в разные ёмкости разные активные вещества - разве у вас получится одно и то же? А это не просто молекулы, а душа! Значит, как ни крути, был замысел вашего появления на свет. А замысел бессмертен. Вот Пушкин сочинил "Онегина", сколько актёров умерло, которые его исполняли, а Онегин никогда не умрёт. И музыка не умрёт, "Лунная соната", например... - Но разве мы соответствуем Замыслу? - Конечно нет, всё лишнее и плохое должно сгореть, это и есть ад. Апостол Павел сказал, что мы спасёмся, будто из огня. Иначе нельзя - какое же Царство, если в нём будет тьма? Представляете, вечная тьма? Вечное зло? Вы знаете, почему Господь изгнал человека из рая? - Вкусил запретный плод? - не слишком уверенно спросила Иоанна. Разговор всё более увлекал её. - Дело в том, что в раю человек был бессмертен и безгрешен, он был как счастливый маленький ребёнок, который не знает, что есть зло. А вы сейчас спросите меня, откуда в раю взялось зло, так? - Ну, допустим, так. - Бог не создавал зло. Зло - это просто - отсутствие Бога. Как тьма отсутствие света. Господь назвал себя Иегова, значит "Сущий". Только Он по-настоящему есть, потому что Он всегда. Это Он сотворил время и пространство, в котором мы живём. Мне кажется. Господь сотворил для нас пространство и время, чтобы мы не оставались вечно злыми. Когда люди не послушались Бога, и выбрали тьму, им нельзя было больше оставаться в раю, потому что там есть Дерево жизни. И если бы они вкусили от него, то остались бы вечно злыми, то есть вечно отлучёнными от Царства. И Бог сотворил для нас временный мир, чтобы мы могли исправиться, сотворил из ничего, из одной точки. Даже меньше точки, я читал - десять в минус тридцать третьей степени меньше точки, представляете? Это было космическое яйцо чудовищной плотности, и вдруг оно взорвалось, и полетели во все стороны галактики, звёзды до расстояния в 13 миллиардов световых лет. А потом всё это будет падать обратно и наступит конец света. Постоянно задавать себе "вечные" вопросы и искать на них ответы было любимым егоркиным занятием, если он не находил собеседника, то рассуждал сам с собой. В его голове, в сердце, все время шла невидимая работа, но этот странный мальчик совсем не был "не от мира сего", если надо было что-то починить, разобраться, почему не качает насос, или почистить дымоход или прибить гвоздь в труднодоступном месте, - всегда звали Егорку.