Диаспора

      — Тебе тяжело?
      Он не ответил. Смерть привязалась к нему в попутчики в этом его путешествии. Смерть по имени «Стреляй первым»...
      — Не комплексуй, — тихо бросила Трава. — Это были сволочи из сволочей. Много крови на них. И клятв ты никому никаких не давал. Или боишься, что будут мстить? Не бойся, «стервятники» нашего брата и без всякой мести при первой встрече в расход пускают. И это — плюс. Живым им лучше не сдаваться.
      Кирилл молчал. Он вглядывался в то возникающий из тьмы, то исчезающий силуэт кэпа Листера. Ему не нравилось, очень не нравилось то выражение, какое он заметил на лице капитана несколько минут назад. Он и раньше замечал его — это напряженное и задумчивое выражение, появлявшееся на узком, бесстрастном лице воскресшего мертвеца. Похоже, что Листер хотел принять какое-то решение, был даже к этому решению близок, но в то же время боялся принять его. Кирилл решил не спускать с него глаз.

* * *

      — Вот.
      Мюрид положил перед шефом магнитную карточку.
      — Здесь все — пароли корабельных компьютеров, схема внутренних помещений, сведения об экипаже... Получено, как говорится, из первых рук — от помощника капитана. Солидный «дальнобойщик». С броском до Инферны справится запросто. И, кстати, тип недорого взял. Не в курсе здешних расценок.
      — А это, часом, не ловушка? — с напускным безразличием поинтересовался Хубилай. — Что-то Второе Посольство стало склонно к таким вещам в последнее время...
      — Я очень хорошо знаю этого типа, — пожал плечами Мюрид. — Он у меня давно на крючке. Из тех, кто любит пожить не по средствам. Вечно по уши в долгах. Начинал с мелочей и постепенно доехал до переброски партий «пепла». Каждый раз, когда их посудина заваливает на Фронду, является ко мне — за деньгами на карманные расходы. Его расписками можно обклеить весь мой кабинет. И еще столько же останется...
      — Вот для того, чтобы аннулировать свои долги, такие типы и закладывают своих друзей! — раздраженно бросил Кубла.
      Разговор их происходил как раз в том кабинете, стены которого могли быть покрыты двойным слоем долговых расписок. Но пока что эту экзотику заменяли панели из натурального, с Земли завезенного дуба.
      — Что ж, — немного помолчав, бросил Кубла, — ответственность за выбор кораблика — на тебе.
      — Я, разумеется, дал ему все гарантии его личной безопасности, — Мюрид косо улыбнулся. — Он ведь не идиот и понимает, для чего нужны все эти сведения...
      — Под гарантиями ты понимаешь свое честное слово? — усмехнулся Хубилай.
      Мюрид промолчал.
      — Учти... — Кубла подхватил со стола старинную вещицу — нож для разрезания бумаги, сделанный под средневековый кинжал, покрутил перед носом и закончил: — Твое слово — это твое слово. Я лично никому ничего не обещал...
      — Разумеется, я это учитываю. Теперь еще кое-что...
      Еще одна карточка легла на стол.
      — Это — разработка по маршруту до Инферны. Обошлась подороже, чем информация по кораблю. Естественно: наши люди из Навигационной службы страхуются. Если выяснится, что они выполняют подобную «левую» работку, то по головке их не погладят...
      Хубилай нервно дернул щекой.
      — Можешь не объяснять мне азбучных истин. Лучше скажи, тебе удалось найти общий язык с людьми из Орбитальной стражи?
      — Да, — с чувством произнес Мюрид. — Они отдают бот нам в аренду на пару суток. И прикрывают нас на это время. То есть обеспечивают радиоопознание, подтверждение Навигационной службы и все такое... Но мне пришлось выписать вот этот чек...
      Некоторое время Хубилай рассматривал пластиковый прямоугольничек. Потом поднял глаза на Мюрида:
      — И это всего лишь за двухдневную аренду паршивого космобота? Да ты оставил нас без штанов, Мюрид!
      — Я предупреждал, что военные возьмут очень дорого, — с чуть заметным упреком напомнил Хубилаю его верный помощник. — И ты разрешил мне не стесняться в средствах...
      Некоторое время в кабинете царила тишина.
      — Ладно... Теперь о команде... — так, словно не было предыдущей заминки, спросил Кубла.
      — Тут все в порядке. Набрал лучших специалистов. Из тех, с которыми мы уже работали... Сам знаешь — дальние перевозки за два года сильно сократились. Почти весь летный состав здешних компаний вылетел на улицу. И никто не думает платить им ни выходных пособий, ни пособий по безработице...
      — Среди них нет слабонервных?
      — Нет и быть не может. Все прошли через Легион или Космодесант...
      — И почему же не задержались там?
      — За каждым в Федерации числится слишком длинный хвост. Даже Легион сдает таких. А наш Космодесант — тем более...
      — Ну что ж. Подвези через час всю команду к «Кречету». Мне надо познакомиться с людьми лично. А сейчас — принимай дела.

* * *

      Доктор Лариса Юрьевна Леонтьева походила на грустную, отягощенную мыслями о своем многочисленном выводке птицу и тем располагала к себе. Ей было сорок восемь лет, и именно на этот возраст она и выглядела. Ничего другого, кроме строгого служения науке, ее внешний вид не предполагал. Среди всей довольно разношерстной компании, прошедшей перед глазами «Объединенной комиссии», она выглядела наиболее спокойным, уравновешенным и предельно далеким от дел разведки человеком. В хозяйстве дока Кульбаха Леонтьева занималась наименее скрытой от людских глаз деятельностью: отбирала материал для открытых публикаций и занималась вопросами совместных с исследовательскими учреждениями Фронды научных программ, посвященных биологии и медицине ранарари.
      Занятие это было неблагодарное — «черти» не желали делиться ни с фрондийцами, ни тем более с людьми Федерации никакими сведениями, которые даже в отдаленном будущем могли быть использованы против них, будь то военные или экономические меры воздействия, к которым земляне часто прибегали даже в отношении своих собственных колоний. Опыт, накопленный за годы научной работы представлялся Ларисе Юрьевне ничтожным, и с течением времени, по мере того как выветривался былой оптимизм, безрезультатность лет, проведенных в стенах подвешенной на орбите лаборатории, все более и более угнетала ее. Изредка она делилась своей кручиной с шефом и коллегами, и кручина эта была соответствующим образом зафиксирована в материалах личного дела.
      Впрочем, причина расстроенного вида доктора Леонтьевой в данный момент крылась в ином. Это выяснилось минут через сорок допроса, который применительно к ситуации принял форму неспешной и горестно-обстоятельной беседы. Ларисе Юрьевне даже не приходило в голову, что какие-то подозрения могут коснуться лично ее, отнюдь: по станции уже успела прокатиться волна слухов о «неприятностях» Свена Мальстрема, и доктор Леонтьева — некогда научный руководитель стажера Мальстрема — искренне переживала по этому поводу. Она была убеждена, что вся процедура допроса, как и все вопросы, адресованные к ней, касаются только тех «некрасивых гешефтов», в которые, по ее глубокому убеждению, лишь по своей неопытности оказался втянут Свен.
      Подобная наивность была на руку следствию, но только в известных пределах. К глубокому сожалению обоих членов комиссии, доктор Леонтьева была вторым по неосведомленности о содержании операции «Тропа» человеком на «Эмбасси-2»... Правда, в отличие от вечно занятой светской жизнью Марии Нуньес, Лариса Юрьевна имела-таки случай переброситься парой слов с федеральным следователем. Однако встреча эта слабо отложилась в ее памяти. Да ей было и неинтересно, зачем околачивается тут этот чиновник. Впрочем, по ее словам, он был «по-своему мил». Доктор Леонтьева вообще обо всех, кого знала, была самого лучшего мнения. Кай тут не составлял исключения.
      Относительно талисманов, оберегов и другой «тому подобной чуши» доктор была и вовсе не осведомлена и вполне искренне, как убежденная атеистка, считала, что подобной ерунде не место на станции.
      Все случаи пребывания госпожи Леонтьевой на поверхности планеты и все ее контакты там были до отвращения хорошо задокументированы, и хотя проверка и могла теоретически обнаружить брешь в этой непреодолимой стене, надежды на это было мало.
      «Еще один человек, которого не за что зацепить, — подумал Гвидо, перебрасываясь довольно мрачным взглядом с инспектором Блантом. — Ладно, чего я ожидал в конце концов? Того, что Крот сам выползет из своей норы у меня под ногами? Нет, нет и нет! Бой предстоит беспощадный. Кажется, за время работы в этой дырище я вконец расслабился и утратил форму. А ведь все просто: кто-то из этих шести — хочу я того или нет — человек мафии. Сволочь, которая не моргнув глазом отправила Санди на верную смерть. Продажная сука, а вовсе не какой-то бесплотный призрак... Кто-то из этих шести. Или...»
      Тут его буквально подбросило на месте, и холодный пот бисеринками заискрился на лбу. С этого момента он напрочь утратил интерес к показаниям последней из подозреваемых.
      — Вот что, — уверенно сказал он Бланту, когда, тяжело вздыхая и промокая раскисший от сострадания к несчастному Свену нос, Лариса Юрьевна покинула скорбную юдоль допросов и дознаний, — если вас не клонит в сон, то займитесь сейчас самой тщательной проверкой всего того, что вам показалось подозрительным и что можно проверить вот так — не покидая станцию. А я займусь подготовкой человека, которого мы закинем вслед Смиту. Думаю, необходимость в этом все-таки есть. Через час-полтора я присоединюсь к вам.
      Блант мрачно промолчал в ответ.

* * *

      Серый монастырь вырос перед ними неожиданно. Обозначился из стены утреннего тумана нелепым каменным сундуком, нависшим над пропастью. Но чем ближе к нему продвигался маленький отряд, тем больше понимал Кирилл, насколько же он громаден. Это было первое здание, которое он сподобился увидеть на Инферне. И оно ничем не напоминало ему то, что он видел в буклетах и фильмах агентств, вербующих рабочие руки для этой планеты.
      Узкие щели окон Дома Последнего Изменения прорезали слоистый камень стен и в лучах восходящего солнца сверкнули злым блеском глаз притаившегося дракона. Потребовалось пройти примерно половину пути от тропы до Дома, чтобы Кириллу стало ясно, что странные клочья тьмы, прилепившиеся к стенам здания и застывшие на кромке высокой стены, опоясывающей его, это — ранарари.
      «Совсем забыл, что „черти“ летают, — подумал он. — Худо-бедно, а летают. А стена... Значит, от нашего брата — от людей построена..»
      К монастырю пришлось подходить по петляющей между тяжелыми валунами тропинке, норовящей исчезнуть в серых россыпях каменной кручи.
      А позади монастыря, в залитой еще ночной мглой долине, еле видимыми контурами обозначился город. Типичный небольшой город ранарари, раскинувшийся по берегам утопавшей в жемчужном утреннем тумане реки. Вот он показался Кириллу знакомым. Такой же утренний элегический пейзаж со знаменитыми домами-деревьями ранарари можно было увидеть в каждом втором из тех самых буклетов и фильмов, о которых он перед этим вспомнил.
      Он перевел взгляд на своих спутников — коротенькую цепочку фигурок, над которыми уже высились угрюмые стены ограждения Дома. Внутрь, к самому зданию, вели только одни ворота из просмоленной древесины с выжженным на них огромным, в три человеческих роста, знаком.
      — Это герб? — спросил Кирилл шагавшую впереди него Дурную Траву. — Деревья, сросшиеся корнями, так, что ли?
      — Это одно дерево, — глухо ответила Карин, даже не обернувшись. — Запретное дерево. Из Запретных рощ... Каждая роща — одно дерево там, под землей. Только стволов — много. Ты не вздумай про эти вещи кого-нибудь расспрашивать — там, в Доме... Это, знаешь, похуже будет, чем воздух прилюдно испортить...
      — Табу? — уточнил Кирилл.
      — Хуже, наверное, чем табу, — Трава пожала плечами. — Никто ничего про это не знает точно. Раньше, говорят, из этого дерева что-то вроде теперешнего «пепла» получали. Из листьев или из корней... Бог его знает.
      Некоторое время они молча перебирались через очередное нагромождение скальных обломков, ставших у них на пути.
      — А еще... — Карин косо глянула на Кирилла. — Их всех в конце концов отсюда свозят вон в те рощи... На последней стадии... В жертву Запретным деревьям.
      — Это как на удобрение, что ли? — спросил Кирилл и тут же почувствовал, что в вопросе его прозвучала совсем неуместная ирония.
      — Не знаю как, — чуть раздраженно отозвалась девушка. — Может, они что-то вроде росянки — эти деревья... Не знаю... Знаю только, что ранарари, если он на «пепел» сядет, сначала перестает слышать свой Камень. А потом — их свозят сюда. Когда у них скелет начинает меняться и они теряют способность зарабатывать на очередную дозу. Чтоб бед не наделали. Они же ради «пепла» становятся на все готовы...
      — И их удается вылечить?
      — Не знаю... Леченых — не видела. Ведь Дома — это такое дело... Их сначала Каста содержала. Посвященные из ранарари. Говорят, что колдуны они. А потом, когда привезли «пепел», когда счет Изменяющихся на миллионы пошел, тогда стали нанимать людей и сукку — строить новые Дома. И в них работать. Особо доверенных — тоже Посвященными делают... Они... Официально они как бы и не существуют. Власть Дома не трогает, Дома — власть. Им для лечения якобы немного «пепла» государство сбывает. Самый мизер. Для неизлечимых. Только... На самом деле почти весь порошок, что из Метрополии идет, в конечном счете в Серые монастыри приходит...
      Кирилла словно пыльным мешком по голове огрели.
      «Не мне здесь надо было быть, — обалдело подумал он, — а федеральному следователю... Это же надо... Здесь же все на поверхности лежит. Бродяжка с Ларданара первому встречному — просто со скуки — этакое выбалтывает, а они там — резидентуру внедряют да явки с паролями изобретают...»
      — Ну, не весь, так половина, — уточнила Карин.
      — У них — у Посвященных этих — должно быть, неплохие доходы, если так... — предположил Кирилл.
      — А то бы...
      Трава, задрав голову, окинула взглядом стену, окружавшую Дом. Теперь отряд брел к воротам уже вдоль этой каменной громады.
      — Ведь они нам и покупателей на Камни сватают...
      — И от того имеют какой-то процент, — понимающе сказал Кирилл.
      Дурная Трава чуть не рассмеялась.
      — Дурень... Это мы — мы имеем процент. А они — весь доход хапают. Но Торговцы не в обиде. На хлеб с маслом нам хватает. Мы все — богатенькие... Любой из нас может отвалить и купить себе пару особнячков почище, чем у самого Большого Джона. Только мало кто от этого дела отходит... При жизни. А иногда — и потом...
      Она косо усмехнулась чему-то.
      — И потом... Дома — нам защита. И от закона, и от «стервятников»... Нам с ними ссориться не с руки. Так и живем: Камни — деньги — «пепел»...
      «Все сошлось», — подумал Кирилл.
      Шедший впереди Рога наконец достиг ворот и принялся условным стуком колотить дверным молотком (тоже кованным в виде Запретного дерева) в небольшую калитку, устроенную в одной из створок ворот.
      Калитка тотчас открылась, чего ни Рога, ни его спутники не ожидали. На пороге стояли двое. На монахов они походили мало — скорее уж на шоферов или садовников. Оба в грубоватых комбинезонах и клетчатых грубошерстных рубахах. Оружия Кирилл у них не заметил.
      — Ух!.. Ну, ты испугал меня, Готфрид... — вымолвил Рога, обращаясь к тому из встречавших, что выглядел noстарше. — То не достучишься до вас, то, как черт из бутылки, навстречу выскакиваете...
      — Тут у нас были основания за вас беспокоиться, — ответил тот, кого назвали Готфридом. — Ночью в ущелье стрельба была... Обидно было бы вас потерять. Вы ведь гостей с собой ведете — так?
      Он кинул взгляд в сторону сбившихся в кучку пассажиров «Ганимеда».
      — Так их здесь ждут. И, похоже, неспроста... Сам Верховный Посвященный по их души прибыл. Настоятель Герберт Фальк. Он ждет их в трапезной.

* * *

      По локальному времени «Эмбасси-2» уже близилось утро. Гвидо только на минуту заглянул в свой кабинет — чтобы звонком по селектору поднять на ноги Петро Криницу — того человека, которого он наметил пустить по следу ранее командированного им же самим «на поверхность» лейтенанта Смита. Приказав тому через час быть в его приемной, Гвидо набрал на клавиатуре номер дока Кульбаха, однако сигнал вызова остался без ответа. Подождав немного, он торопливо вышел из кабинета.
      Беспокойство, донимавшее его с какого-то момента ночной допросной эпопеи, наконец оформилось в некую законченную мысль. Она — эта мысль — чуть не заставила его подпрыгнуть на своем месте в конце «беседы» с Ларисой Юрьевной, удрученной бедами злосчастного Мальстрема. Поминая всех чертей — как обитающих на Инферне, так и прочих, — Гвидо стремительно следовал коридорами станции, на ходу перебрасываясь короткими фразами с ночным дежурным по госпиталю.
      Тот встретил его на своем рабочем месте далеко не дружелюбно.
      — Я, конечно, не смею возражать вам, господин подполковник, — с досадой заметил уставший к концу дежурства майор медицинской службы. — Я понимаю — дело не терпит отлагательств... Да... И пациент далеко не в критическом состоянии. Перелом был, можно сказать, пустячный... Собственно, мы готовим его к выписке в ближайшие день-два... Но неужели нельзя дать выздоравливающему человеку возможность добрать свои два-три часа сна? Насколько я знаком с природой разных дел, которые не терпят отлагательств, после беседы с вами пациент уж во всяком случае не заснет сном невинного младенца...
      — Скорее всего, это я уже не засну таким сном... А вот что касается капитана Орландо Санчеса, то, в любом случае, я пришел сюда не для того, чтобы отоварить его бессонницей...
      Майор молча пожал плечами и кивнул медсестре. Та, точно так же — молча и не скрывая недовольства столь ранним визитом руководства, — проводила Гвидо в пустынную палату, в которой на единственной занятой койке чутким утренним сном спал капитан Санчес.
      Сестра пододвинула к кровати вертящийся стул и предложила его подполковнику. Затем, включив и чуть подрегулировав ночник, осторожным движением коснулась плеча больного. Тот моментально проснулся. Узнав в склонившемся над ним госте своего непосредственного начальника, капитан сделал некоторую попытку принять на кровати менее расслабленную позу, но Гвидо удержал его от резких движений.
      — Оставьте нас наедине, сестра, — попросил он. — И, если не затруднит, свяжите меня с Эберхардтом Кульбахом. Вы знаете, о ком я говорю. Если он спит — пусть профессора разбудят... И как только он будет на связи — немедленно дайте мне знать...
      Капитан Санчес с тревогой посмотрел на шефа и, морщась, все-таки перешел в положение «сидя».
      — Что-то не так, шеф? — профессионально понизив голос, спросил он.
      — Не беспокойся...
      Гвидо проводил медсестру цепким взглядом и прислушался к тому, как тихо щелкнул дверной замок.
      — Сам знаешь, — успокаивающим тоном проговорил он. — Бывают в нашем деле этакие закавыки... Маленькие, но не терпящие промедлений.
      — Берите быка за рога, шеф... Не стоит мне долго объяснять такие вещи...
      — Вот и хорошо, — улыбнулся Гвидо. — Мне всего-то и надо, что уточнить хронометраж одной истории... Скажи, сколько примерно времени прошло с того момента, как там — на поверхности — вышла неприятность с твоей ногой, и до того, как док Кульбах забрался в шаттл и убыл на станцию?
      Орландо задумался.
      — Да, строго говоря, вся эта командировка, — пожал плечами Санчес. — Я и часу не был с доком. Мы ведь влетели в аварию прямо на выезде с Космотерминала. И меня сразу завернули назад — в медпункт там же, на терминале... Я немедленно направил вам свой рапорт...
      «Которому я не придал тогда никакого значения, — с досадой подумал Гвидо. — Точнее, я озаботился только здоровьем покалеченного Орландо. Мне и в голову не пришло тогда, что Эберхардт отправился в город без присмотра. Это вообще было такой чушью — присматривать за невиннейшим доком Кульбахом... Настолько большой чушью, что у меня просто стерлось из памяти это простое обстоятельство. Все — по Фрейду...»
      — ...а потом я там и дождался дока, — продолжал Орландо. — Мы вернулись на одном шаттле. Вместе... А...
      «Правильно, они вернулись вместе, — устало припомнил Гвидо. — И это закрепило у меня в памяти иллюзию того, что все в общем-то в порядке. Я даже не стал вносить никаких поправок в файл по командировкам дока. А это уже... Сдаю я, маразматиком делаюсь. Пора меня списывать в расход, на мыло старого дурака...»
      — Не беспокойся, — он похлопал капитана по плечу. — С твоим рапортом — все в порядке... Скажи-ка еще вот что: хотя ты и был за рулем, виновным за ДТП признали того водителя, который...
      — Виновным признали фирму грузоперевозок, — остановил его Санчес. — Это был «Додж-автомат». Кстати — порожний. Черт его принес... А за рулем был как раз не я, а док. Тоже — черт нагадал... Впрочем, если бы вел как всегда я, то на этой койке лежал бы он. Удар пришелся как раз в правую часть кабины. А у стариков хуже заживают переломы... Хотя...
      — Док плохо водил? — сочувственно осведомился Гвидо.
      — Да нет, — покачал головой Санчес, с тревогой присматриваясь к лицу шефа. — За рулем док прямо орел. Только вот здесь, на борту, ему развернуться негде. Вот я ему и позволяю иногда... В тот раз — напрасно...
      — Так ведь виноват-то был не он, — успокоительно проворковал Гвидо. — Будь ты за рулем, только переломом бы поменялись... Или...
      — Или, — нехотя глядя в сторону, выдавил из себя увечный капитан. — Я бы все-таки притормозил — там, на выезде... И потом — у дока в правах не было вкладыша — он не проходил на Фронде никакой регистрации на этот счет... И сами права просрочены были. Да их у него с собой и не было — по сети вычисляли... В общем — потрепали нервы профессору...
      Гвидо не стал уточнять, как обстояло дело с отчетностью на этот счет. Вряд ли эта небольшая нервотрепка нашла отражение в лаконичном рапорте капитана. Он только натужно улыбнулся и еще раз похлопал по руке Орландо.
      — Ну, поправляйся... — произнес он, вставая со стула. — Не бери в голову всю эту чертовщину. За головную боль платят мне...
      За его спиной вежливо откашлялась медсестра.
      — Профессора Кульбаха не могут найти, господин подполковник, — сообщила она. — Его нет ни в его боксе, ни в лаборатории... Вашу просьбу передали дежурному по охране станции...
      — Спасибо, сестра, — поблагодарил Гвидо и зашагал к выходу.
      Сестра переглянулась с Орландо.
      — Кажется... — начала она.
      — Да, — согласился капитан. — Кажется, мы здорово подвели дока Кульбаха.

* * *

      Хрипловатым спросонья голосом начальник охраны «Эмбасси-2» извинялся перед Гвидо, хотя никакой вины за собой не чувствовал.
      — Кажется, я не могу сыскать для вас уже второго человека за последние сутки, подполковник... Но доктор не покидал станцию... Так что его найдут в течение часа-двух...
      — Вы уверены, что он действительно не мог покинуть, «Эмбасси» ни при каких обстоятельствах? — сверлящим голосом уточнил Гвидо.
      Он впился в изображение главного охранника на экране довольно неприязненным взором.
      — Уверен, — заверил его тот. И тут же смазал весь произведенный эффект:
      — Если, конечно, все в порядке с бортовым компьютером...
      — Немедленно, — зашипел Гвидо. — Я повторяю: немедленно проверьте, все ли с ним в порядке. И пеняйте на себя, если...
      Но тут коммутатор голосом только что разбуженной секретарши сообщил ему, что в его приемной вот уже четверть часа находится вызванный по срочному делу лейтенант Петро Криница.

* * *

      — Вам, господа, стоит подождать здесь...
      Человек, проводивший их в прохладную глубину Дома и затворивший за Рогой дверь в помещение, которое здесь называли трапезной (наверное, так же условно, как сам Дом — монастырем), указал четырем чужакам — уже умывшимся, сдавшим оружие и проглотившим по чашке чая с непонятного вида закуской — на каменную скамью, тянущуюся вдоль просторного коридора.
      — Скорее всего, Верховный Посвященный захочет поговорить и с вами, господа.
      — А вы, — он повернулся к Штучке и Карин, — наверное, можете сразу отправиться приводить себя в порядок и отдыхать. Туда же, где и всегда... Ваши комнаты в левом крыле мы не трогали. Только прибрали, как всегда.
      Картежник облегченно вздохнул и, сделав ручкой своим новым знакомым, подмигнул Микису и затопал по коридору. Карин, кивнув, последовала за ним. По дороге она несколько раз обернулась, встретилась глазами с Кириллом и неуверенно махнула смуглой ладонью. Потом уже больше не оборачивалась.
      — Это я называю — номер, чтоб я помер! — определил ситуацию Микис.
      Вид у него был вымотанный. Да и всем участникам перехода через Аш-Ларданар словно прибавилось лет по десять. Один лишь капитан Листер держался так, словно только что вернулся с прогулки по грибы в пригородном лесочке.
      — Вы представляете? — продолжал развивать свою мысль Палладини. — Мы прячемся, конспирируемся, ломаем ноги — идем только ночами и в проклятом тумане... А нас тут, видите ли, давным-давно ждут!.. С нами, оказывается, просто играют как кошка с мышкой!
      — Плевать! — устало вздохнул Смольский.
      Он осторожно оперся спиной о шершавый камень монастырской стены и блаженно прикрыл глаза.
      — Наконец-то мы попали хоть в чьи-то руки... Господи! Быть высланным с этой планеты, хоть на грузовом транспорте, на мешках с рудой — какое это будет счастье!
      Листер иронически покосился на него:
      — Не обольщайтесь, господин писатель. Община Отверженных — это далеко не государственное учреждение. И даже не то, что принято называть «общественной организацией». Это нечто очень близкое к криминалу... нечто на грани подполья. Ни расследовать инцидент с «Ганимедом», ни решать вопрос о вашей высылке «нах фатерлянд» Община не компетентна. Но вот начать с нами какую-то игру — это с них вполне станется. Так что, как говорится, «пристегните ремни»... Вы рано расслабились, господин писатель. Стоило вам увидеть электрическое освещение и краны с горячей и холодной водой, как вы уж и решили, что достигли земли обетованной... Рано, рано, господин Смольский!
      Смольский и сам понимал, что его просто-напросто развезло от того элементарного факта, что над головой у него находится крыша, оттого, что не надо ежесекундно озираться, ожидая нападения неведомо кого, неведомо откуда, оттого, что не надо больше таиться под навесами скал. И оттого, что теперь можно будет ночью спать, а не карабкаться по чертовым каменьям Аш-Ларданара...
      «Надо будет не заваливаться сейчас дрыхнуть, а дотерпеть до вечера, чтобы вернуться к нормальному ритму», — подумал он, выпрямившись на скамье и повернувшись к Кириллу. Но переброситься с ним парой слов не получилось — Кирилл напряженно всматривался в глубь коридора, весь собравшись, словно приготовившись к рукопашному сражению. Анатолий перевел взгляд туда, куда пристально смотрел его товарищ.
      По коридору шли сукку.
      Просто и обыденно. Неторопливо приближаясь к ним. Вот подошли вплотную. Но не произошло ровным счетом ничего. Просто двое сукку, не обращая на чужаков особого внимания, пронесли мимо них носилки. И хотя то, что на этих носилках лежало, и было покрыто серым грубошерстным одеялом, высунувшаяся поверх него когтистая лапа не оставляла сомнений в том, что на носилках покоится один из хозяев этого Мира...
      Смольский снова покосился на Кирилла — конечно, карлики с бульдожьими рылами и горящими злобой глазами являли собой зрелище, напоминающее дурной сон, но не до такой же степени... «Комплексует из-за тех сукку, что он положил там, на тропе? Что ж, пожалуй, и я сам, — Анатолий нервно поморщился, — на его месте комплексовал бы».
      — А вы не знали, что в Домах Последнего Изменения ранарари используют в качестве рабочей силы не только людей? — осведомился Листер. — Мне показалось, что вы достаточно подробно расспрашивали нашу спутницу о таких вещах... Пожалуй, Серые монастыри — единственное место, где люди и сукку успешно уживаются бок о бок...
      Кирилл промолчал.
      За то время, что четверо с «Ганимеда» провели в ожидании, мимо них пронесли с полдюжины таких носилок.
      А потом из дверей трапезной быстрым шагом вышел Рога. Вид у него был озадаченный. Он остановился перед своими бывшими спутниками и почесал в затылке:
      — Ну, вы даете... Только вам и скажу: вы даете, ребята! Заходите к Фальку. И помните: называть его надо «господин Посвященный». Не вздумайте по имени...

* * *

      Человек, который ждал их в просторном и светлом помещении, смахивающем не столько на трапезную, сколько на студию древнего живописца или скульптора, был суховат, коротко стрижен и смугл. Он принадлежал к тому типу людей, чей возраст трудно определить на глаз. Как и у тех, кто встретил путников, одежда его ничем не напоминала монашеское одеяние. Скорее уж это был рабочий комбинезон, дополненный шерстяной клетчатой рубахой. Только все это было почище, чем у настоящего работяги.
      Коротким жестом Верховный Посвященный пригласил гостей занять места на отменно неудобных, тяжелого дерева табуретах, расставленных вдоль одного из столов, составлявших внутреннее убранство помещения. Сам присел на краешек стола — наискосок от них — и несколько секунд, наклонив голову по-птичьи, разглядывал всю компанию.
      — Мы с вами уже некоторым образом представлены друг другу, господа, — начал он так, словно продолжал недавно прерванную беседу. — Так что не будем терять время на пустые формальности.
      Он поискал в устремленных на него взглядах согласие. И, найдя таковое, продолжил:
      — Надеюсь, вы не столь наивны, чтобы думать, что ваше прибытие на Инферну, столь м-м... драматически обставленное, осталось незамеченным для какой-нибудь из компетентных служб планеты?
      — Таким иллюзиям мы не подвержены, — сухо заверил его Листер.
      — Вас не удивляет, однако, то, что разговариваю сейчас с вами я — настоятель Общины Отверженных, а не кто-нибудь из чинов Службы безопасности или просто полиции?
      — У меня, — Листер пожал плечами, — есть на этот счет срои предположения, но, наверное, все будет проще и много быстрее, если вы сами...
      — Ваши предположения, я полагаю, совершенно верны. Вам сам бог велел быть догадливым, капитан, — хмуро улыбнулся Фальк. — Ведь вы не первый раз приземляетесь на Инферну?