Глава 1

После переезда в Пендоррик-холл я часто размышляла о том, какая интересная штука жизнь и какие сюрпризы она иногда преподносит. Человеческую жизнь иногда сравнивают с калейдоскопом, где в одно мгновение все может измениться самым кардинальным образом. Это сравнение удивительно точно подходит к событиям моей жизни: ее приятный, полный гармонии узор вдруг начал меняться то там, то здесь, пока не превратился в сплошной кошмар.

Я вышла замуж за человека, который, как мне казалось, был олицетворением моей мечты. Но в один прекрасный день этот любящий, заботливый и преданный мне мужчина вдруг изменился до неузнаваемости, а я с удивлением обнаружила, что замужем за совершенно незнакомым мне человеком.

Впервые я увидела Рока Пендоррика, когда однажды утром вернулась домой с пляжа. Он сидел в студии отца, держа в руках изящную керамическую статуэтку. Эта небольшая фигурка, изображавшая Венеру, была слеплена с меня лет одиннадцать назад. Тогда я была совсем ребенком. Отец всегда очень гордился этой работой и никогда не соглашался продать ее.

— Она не продается, — обычно говорил он.

Занавески на окнах в студии не были задернуты, и в ярких лучах солнца мой отец, такой белокожий и светловолосый, казался совсем бесцветным рядом со смуглым, черноволосым незнакомцем. Из-за белизны кожи и этих светлых, почти белых волос, а также из-за по-детски чистого и наивного выражения лица моего отца здесь, на острове Капри, прозвали Анджело. Да, характер у него был почти ангельский: его доброту и отзывчивость хорошо знали местные жители. В облике же его собеседника, как мне показалось вначале, было что-то угрюмое.

— А вот и моя дочь Фейвэл, — сказал отец так, словно они только что говорили обо мне.

Оба поднялись, и огромного роста незнакомец буквально навис над моим отцом. Он был худощав, отчего казался еще выше. Взяв меня за руку, смуглый гигант изучающе, словно бы даже прицениваясь, принялся рассматривать меня своими темными, почти черными глазами. Он смотрел на меня так, будто видел во мне что-то чрезвычайно забавное. В какое-то мгновенье у меня даже мелькнула мысль, что в его веселости есть нечто неприятное…

Я, в свою очередь, тоже смотрела на него с большим интересом. Лицо его было полно контрастов: немного оттопыренные и заостренные на концах уши делали его похожим на сатира, полные губы свидетельствовали о мягкости характера и чувственности, а твердый, решительный подбородок — о воле и настойчивости; длинный, прямой нос говорил об определенной надменности, а живые глаза светились юмором и озорством. Позже, возвращаясь в своих воспоминаниях к этим минутам, я пришла к выводу, что этот человек так быстро завладел моим воображением именно потому, что я ни в чем не была уверена в отношении него. Прошло много времени, прежде чем я по-настоящему узнала Рока Пендоррика.

Под его пристальным взглядом я неожиданно пожалела, что ничего не накинула на себя, возвратясь с пляжа, и смущенно отвела глаза.

— Мистер Пендоррик осматривал студию, — объяснил мой отец. — Он купил «Неаполитанский залив».

— Что ж, я очень рада, — ответила я. — Это действительно очень красивая акварель.

Незнакомец указал на статуэтку, которую по-прежнему держал в руках.

— Эта фигурка тоже очень красивая.

— Она не продается, — заметила я в ответ.

— Да, видно, она слишком дорога вашему отцу, чтобы он согласился продать ее.

Казалось, он мысленно сравнивает меня со статуэткой Венеры. Вероятно отец уже сказал ему, как он обычно говорил всем, кто восхищался ей: «Это моя дочь, когда ей было семь лет».

— Тем не менее, — продолжил он, — я уговариваю вашего отца продать ее мне, ведь в конце концов у него перед глазами по-прежнему есть оригинал.

Отец громко и несколько наигранно рассмеялся, как смеялся всегда, когда посетители были готовы купить какую-либо из его работ. Вообще торговец из него был никудышный. Отец любил работать, но всегда чувствовал себя несчастным, продавая свои творения. Когда была жива мама, продажей обычно занималась она. Теперь, когда матери не стало и я закончила школу, эта обязанность легла на мои плечи. Отец был готов за бесценок отдать свою работу любому, кто, по его мнению, действительно ценил ее. Человеку с подобным характером была просто необходима волевая женщина, которая бы вела все его дела. Такой женщиной и была моя мать. После ее смерти семейный достаток стремительно пошел на убыль. Но теперь, когда я снова жила дома и помогала отцу, наше финансовое положение стало понемногу поправляться, чем я по праву гордилась как своей заслугой.

— Фейвэл, не могла бы ты принести нам что-нибудь выпить? — попросил отец.

Я сказала, что прежде им придется немного подождать, так как я должна переодеться. Оставив мужчин наедине, я вышла из студии прямо в свою комнату, которая, как и две другие спальни, непосредственно к ней примыкала. Поспешно натянув голубое платье из льняной ткани, я отправилась в крохотную кухню, чтобы приготовить напитки. Когда я вернулась, отец уже показывал гостю бронзовую скульптуру Венеры — одну из самых дорогих своих работ.

Если он купит Венеру, подумала я, то мы сможем оплатить сразу несколько счетов. Надо забрать у отца деньги прежде, чем он успеет проиграть их в карты или в рулетку.

На короткое мгновение глаза Рока Пендоррика встретились с моими. Казалось, в них блеснули насмешливые огоньки. Должно быть, мое лицо выдавало то нетерпение, с каким я ожидала этой его покупки. Поставив статуэтку на место, гость с таким видом повернулся в мою сторону, словно в моем присутствии эта фигурка абсолютно перестала его интересовать. Внутренне я кляла себя за то, что своим появлением прервала их деловую беседу. Его глаза снова насмешливо заблестели, и у меня даже мелькнула мысль, не сделал ли он это нарочно, просто чтобы позлить меня.

Рок Пендоррик принялся рассказывать о том, какое впечатление на него произвел остров Капри, куда он приехал только вчера. Наш гость еще не успел осмотреть местные достопримечательности. Ему сказали, что на острове есть студия, где работает художник по имени Анджело, и что там можно купить прекрасные произведения искусства. Услышав об этом, он сразу же отправился к нам.

При этих словах отец даже зарделся от удовольствия. Что же касается меня, то я усомнилась в их искренности.

— А когда я пришел сюда и выяснил, что знаменитый Анджело — это мистер Фредерик Фарингтон, англичанин, моей радости просто не было предела. Сам я говорю по-итальянски ужасно, а заявления местных жителей, что здесь многие знают английский, на мой взгляд, — явное преувеличение. Мисс Фарингтон, какие достопримечательности вы советуете мне осмотреть?

Я рассказала ему о знаменитых старинных виллах, о красивых гротах.

— Но, — добавила я под конец, — каждый раз, когда я возвращаюсь сюда из Англии, мне кажется, что главное достояние Капри — это сам Капри, необычайной красоты остров в окружении моря неповторимой голубизны.

— Мне необходим проводник, который помог бы как следует узнать остров.

— Вы путешествуете один?

— Да.

— Здесь много туристов, — заметила я. — Думаю, вы без труда найдете себе подходящего спутника.

— Важно подобрать хорошего спутника… Который бы отлично знал остров.

— Не волнуйтесь на этот счет. Гиды знают его, как свои пять пальцев.

В его глазах сверкнули озорные огоньки.

— Вообще-то я не собирался брать гида.

— Местные жители слишком заняты, чтобы помогать вам.

— Уверен, что в итоге я все же подберу нужного мне человека, — заверил гость, и у меня возникло чувство, что его слова — не пустой звук.

Он снова принялся рассматривать фигурку Венеры.

— Вижу, она вам действительно понравилась, — сказала я.

Повернувшись в мою сторону, Рок Пендоррик окинул меня столь же внимательным взглядом, сколь внимательно он рассматривал бронзовую статуэтку.

— Да, очень, — ответил он мне. — Но я никак не могу решить, покупать ее или нет. Можно мне зайти к вам еще раз?

— Конечно, — ответили мы с отцом в один голос. На следующий день наш новый знакомый действительно появился вновь, а затем стал приходить ежедневно. По своей наивности я было решила, что Рок Пендоррик действительно раздумывает, стоит ли покупать Венеру, но затем поняла, что студия отца просто привлекала его своей богемностью с налетом итальянского колорита, то есть тем, чего не было у него на родине. Конечно, мы никогда не рассчитывали на то, что посетители будут всякий раз что-то покупать, заходя к нам. Мы просто были рады, что люди забегают к нам, чтобы поболтать, выпить немного вина, потолкаться в студии. И все же порой, зайдя, как говорится, на огонек, они действительно покупали приглянувшуюся им вещицу.

В визитах Рока Пендоррика, казалось, не было ничего необычного, но меня беспокоило то, с каким нетерпением я стала ждать очередного визита этого человека. Иногда я была просто уверена в том, что он приходит к нам лишь для того, чтобы увидеться со мной, в другие же дни все это казалось мне выдумкой, отчего на душе, признаюсь, становилось грустно.

Однажды, спустившись утром на один из небольших пляжей, я застала там Пендоррика. Мы много плавали вместе, валялись на песке. Я спросила, доволен ли он своим отдыхом на острове.

— Вне всяких сомнений.

— Наверное, вы уже многое осмотрели здесь?

— Нет. Мне бы очень хотелось побродить по окрестностям, но одному скучно осматривать остров.

— В самом деле? Обычно люди жалуются на то, что на острове слишком много туристов.

— Послушай, я ведь тебе уже говорил, — подчеркнул Рок, обращаясь ко мне на «ты», — что мне не нужен любой, первый попавшийся спутник.

Его продолговатые, чуть приподнятые к вискам глаза, казалось, о чем-то просили меня. Конечно, как мужчина он просто неотразим и прекрасно осознает это. Мне стало не по себе. Его мужское обаяние уже действовало на меня, и я опасалась, что мои мысли, как всегда, написаны на моем лице. Как можно безразличнее я сказала:

— Сегодня утром один из посетителей интересовался бронзовой Венерой.

В его глазах появились озорные огоньки.

— Ну что ж, если я действительно упущу ее, то ничего не поделаешь. Винить будет некого, кроме самого себя.

Он недвусмысленно намекал на то, что не собирается покупать статуэтку. Я вдруг страшно разозлилась на него. Конечно, студия для того и существует, чтобы сюда приходили люди и покупали работы отца. А на что, по его мнению, мы должны жить?

— Если бы эта Венера действительно понравилась тебе, ты бы ни за что не упустил ее, — Я всегда получаю то, что мне нравится, — просто ответил он, — но мне больше по душе фигурка той, юной Венеры.

— В самом деле?..

Ладонью накрыв мою руку, Рок Пендоррик заметил:

— Она просто очаровательна. И я предпочитаю заполучить ее.

— Ну что ж, пожалуй, мне пора домой, — не к месту заметила я.

Он лишь улыбнулся в ответ. У меня было такое чувство, словно он прекрасно понимает, что творится у меня в душе. Что скрывать, мне действительно нравилось его общество, я хотела как можно чаще видеться с ним. Я уже давно призналась себе, что для меня этот человек был не просто потенциальным покупателем работ отца.

Рок Пендоррик небрежно сообщил:

— Мистер Фарингтон сказал, что ты своеобразный коммерческий директор его студии. Теперь я и сам вижу, что это так.

— За художником всегда нужен присмотр, — ответила я. — Особенно сейчас, когда моей мамы больше нет в живых…

Несмотря на то, что после смерти матери прошло уже три года, как всегда при упоминании о ней, мой голос невольно дрогнул. Рассердившись на себя за эту слабость, я быстро добавила:

— Она умерла от туберкулеза. Мои родители переехали сюда в надежде, что здесь ей станет лучше. Мать была прекрасным менеджером и вела все дела отца.

— Так значит, свои деловые качества ты унаследовала именно от нее? — Его глаза были полны сочувствия, и это растрогало меня.

Или мне показалось?.. Несмотря на растущую привязанность к Року, я чувствовала, что в нем есть нечто загадочное, словно он намеренно что-то скрывал от меня. Это ощущение хотя и приводило меня в полное замешательство, тем не менее все больше разжигало мое любопытство.

— Надеюсь, что это действительно так, — ответила я.

— Должно быть, твоя мать прекрасно разбиралась в бизнесе?

— Да.

Короткий ответ помог мне скрыть предательскую дрожь в голосе. Сцены из прошлого замелькали у меня перед глазами. Я вспомнила свою мать, такую изящную и женственную, с красивым румянцем на щеках — явным свидетельством ее болезни, ее неуемную энергию, благодаря которой она до последнего дня жила полноценной жизнью. Когда мама была жива, даже остров, и тот, казалось, был совсем другим. Именно она научила меня читать, писать и хорошо считать.

Я вспомнила и долгие, полные ленивого безделья дни, когда я часами валялась на пляже, плавала в прозрачной, голубой воде или просто, лежа на спине, качалась на волнах. Я росла в мире красоты и гармонии окружающей природы и отголосков древней истории этого края. Мое детство было по-настоящему счастливым. Хотя, конечно, живя здесь, я слегка отбилась от рук. Иногда я вступала в разговоры с туристами, иногда по тропинкам взбиралась наверх, к старинным виллам, и, сидя на скале, любовалась прекрасным видом на Неаполитанский залив. После этого я возвращалась домой и подолгу слушала бесконечные разговоры взрослых, которые велись в студии. Я полностью разделяла чувства родителей — гордость отца своими работами и радость матери в те минуты, когда ей удавалось выгодно продать какую-нибудь из них.

Родители много значили друг для друга. Они были похожи на двух красивых бабочек. В радостном ощущении жизни они танцуют на солнечном свету. Но в этом танце без устали есть и некая обреченность, будто они знают, что скоро солнце зайдет и их счастью, как и самой жизни, наступит конец…

Известие о том, что я непременно должна отправиться в Англию, в школу, было воспринято мной с негодованием.

— Это просто необходимо, — настаивала мама.

Она больше не могла учить меня сама. Я довольно прилично знала несколько языков, ведь дома мы говорили по-английски, с соседями — по-итальянски, кроме того, в студии отца постоянно бывали французы и немцы. Но настоящего, систематического образования у меня, конечно, не было. Мать очень хотела, чтобы я поехала учиться в старую, хорошо известную школу в самом сердце Суссекса, где когда-то училась она сама. И настояла на своем.

Постаревшая уже директриса, знакомая матери, по-прежнему руководила этим учебным заведением. Думаю, что и все остальное здесь осталось таким же, как и в далекие дни маминой юности. Проучившись семестр или два, я постепенно смирилась со своей участью. Отчасти потому, что подружилась с очень приятной девочкой по имени Эстер Макбейн, и, конечно, потому, что Рождество, Пасху и летние каникулы я проводила дома. Моя непритязательность и покладистый нрав помогли мне полюбить Англию, а периодические поездки на Капри — пережить разлуку с родными.

После смерти матери все изменилось. Я узнала о том, что мое образование оплачивалось благодаря продаже тех драгоценностей, которые когда-то принадлежали ей. Мать хотела, чтобы после школы я продолжила учебу и поступила в университет. Но драгоценности были проданы за меньшую сумму, чем та, на которую она рассчитывала. Да и плата за обучение в школе оказалась выше, чем она первоначально предполагала. Все же после смерти мамы я еще два года продолжала учиться в суссекской школе, ведь таково было ее предсмертное желание.

Все это тяжелое для меня время дружба с Эстер Макбейн скрашивала мое существование. Эстер хорошо понимала мое состояние, ведь она была сиротой и воспитывалось у тетки. Чтобы хоть как-то отвлечь нас от тяжелых переживаний, на летние каникулы отец всегда приглашал Эстер к нам на Капри. Лето после окончания школы мы тоже провели вместе. Мы много рассуждали о жизни, строили планы на будущее. Моя подруга всерьез намеревалась посвятить свою жизнь искусству. Что же касается меня, то я просто не могла бросить отца одного и вынуждена была занять в студии место матери.

Мне вспомнилось письмо, которое я получила от Эстер вскоре после ее отъезда домой, и я невольно улыбнулась. Сам факт, что она прислала мне письмо, уже был неординарным событием: моя подруга всегда терпеть не могла писать письма. Эстер сообщала, что по дороге в Шотландию она познакомилась с одним мужчиной. Он занимался в Родезии разведением табака и ехал домой, в отпуск. Письмо было исполнено восторгов и намеков на возможное романтическое приключение. Несколько месяцев спустя я получила еще одно письмо. Эстер сообщала, что выходит замуж переезжает в Родезию.

Моя подруга была очень счастлива. Конечно, я по-своему очень радовалась за нее, хотя и понимала, что это конец нашей дружбы. Теперь мы могли только переписываться, а на это у Эстер не будет ни времени, ни особого желания. Еще одно письмо от нее, последнее, я все-таки получила. В нем моя подруга писала, что благополучно добралась до места и что у нее все прекрасно. Но замужество сделало ее совсем другим человеком. Даже по тону письма я поняла, что Эстер уже не та длинноногая девочка с ниспадающими на плечи волосами, которую я знала и которая мечтала посвятить свою жизнь искусству…

Лицо Рока Пендоррика, склонившегося ко мне, вернуло меня к реальности. Его глаза были полны участия.

— Похоже, я своими вопросами вызвал печальные для тебя воспоминания?

— Просто я вспомнила свою мать. Понимающе кивнув головой, он спросил после короткой паузы:

— А ты не хочешь вернуться в Англию, к родственникам матери… или отца?

— К родственникам? — тонким от изумления голосом спросила я.

— Разве твоя мать никогда не рассказывала тебе о своем доме в Англии?

Этот вопрос чрезвычайно удивил меня.

— Нет, она никогда не говорила об этом.

— Видимо, воспоминания были слишком болезненны для нее?

— Я никогда не задумывалась об этом. Но должна признать, что мои родители действительно ничего не говорили о своей жизни до свадьбы. По-моему, прошлое просто ничего не значило для них, и они считали свою жизнь друг без друга чем-то второстепенным.

— Должно быть, твои родители были очень счастливы в браке?

— Да.

Мы помолчали. Затем Рок тихо произнес:

— У тебя необычное имя. Фейвэл…

— Не более необычное, чем твое. Я всегда полагала, что так зовут какую-то сказочную птицу.

— Да, Рок — это огромная и сильная птица, которая может поднять в воздух даже слона.

Его голос звучал самоуверенно, и, не удержавшись, я ехидно заметила:

— Думаю, ты все же не так силен, как эта птица, и вряд ли сможешь поднять слона. Рок — это что, какое-то прозвище?

— Нет, так меня зовут с рождения. А полное имя — Петрок.

— Все равно звучит как-то необычно.

— Только не у меня на родине. Так в течение многих веков в моей семье называют мальчиков. Рок — это просто современная интерпретация. Как ты считаешь, мне подходит это имя?

— Да, — ответила я. — Очень.

Нагнувшись ко мне, он неожиданно поцеловал меня в кончик носа. Окончательно смутившись, я торопливо вскочила на ноги.

— Думаю, мне уже пора домой, — пробормотала я.

Наша дружба становилась все крепче, и это обстоятельство чрезвычайно радовало меня. До конца не осознавая степени своей неопытности, я всерьез полагала, что способна справиться с любой ситуацией. При этом я забывала, что мой так называемый опыт ограничивался частной школой в Англии, нашей студией на острове и моим общением с отцом, который по-прежнему считал меня маленьким ребенком. Я воображаю себя светской женщиной, не понимая, что светская женщина никогда бы не влюбилась в первого попавшегося мужчину только потому, что он был не похож на тех, с кем ей приходилось общаться до сих пор.

Да, своим природным обаянием Рок Пендоррик действительно мог очаровать кою угодно, когда хотел этого. И я не могла не почувствовать, что он старается понравиться мне.

Он приходил к нам в студию каждый день. Как-то раз, взяв в руки статуэтку юной Венеры и ласково поглаживая ее, он заявил:

— Знаешь, в один прекрасный день она станет моей.

— Вряд ли. Отец никогда не продаст эту работу.

— И все же я не теряю надежды.

Глядя в его почти черные глаза, я почему-то не сомневалась в этом. Рок действительно был из тех, кто берет от жизни все. Да и кто посмеет отказать ему? Статуэтка привлекала его только потому, что ее нельзя было купить, а Петрок Пендоррик не привык к отказам.

Он купил бронзовую Венеру.

— Не думай, — сказал он мне тогда, — что теперь я оставлю попытки заполучить ту, другую Венеру. Вот увидишь, она тоже станет моей.

Его глаза жадно заблестели. И тут я поняла, что именно он имел в виду.

Мы много времени проводили вместе. Досконально облазили весь остров, обычно выбирая самые безлюдные места. Рок нанял двух неаполитанских рыбаков, которые катали нас по морю. Мы удобно располагались в лодке и, опустив руки в прозрачную голубую воду, слушали полные страсти неаполитанские песни. Их пели для нас, снисходительно поглядывая в нашу сторону, как обычно итальянцы глядят на любовников, Умберто и Джузеппе (так звали рыбаков). Это были чудесные дни!

Несмотря на нетипичную внешность, в Роке, должно быть, было что-то сугубо британское, поскольку итальянцы тут же распознали в нем англичанина. Эта способность узнавать национальность человека по его внешности и манерам всегда вызывала у меня восхищение. Мою национальную принадлежность по внешности определить довольно трудно, хотя всякому ясно, что я не уроженка Капри. У меня русые волосы, но с самого рождения одна из прядей — белая, отчего они кажутся еще светлее, чем есть на самом деле. Мои глаза цветом напоминают морскую воду. Подобно ей, они способны менять свой оттенок — в зависимости от цвета одежды: иногда они кажутся зелеными, иногда — совсем голубыми. У меня короткий, слегка вздернутый нос, большой рот и хорошие, ровные зубы. В общем, я далеко не красавица, но моя внешность меня вполне устраивала.

Все это время меня мучила неопределенность наших с Роком отношений. Я была счастлива находиться рядом с ним и, порой забывая обо всем на свете и не желая задумываться о будущем, просто наслаждалась этими волшебными минутами. Но, оставаясь наедине с самой собой, например по ночам, с горечью думала о том, что будет со мной после его отъезда.

В эти самые первые дни нашего знакомства я узнала, что такое беспокойство о любимом человеке. Не предполагая при этом, что позднее моя жизнь будет просто переполнена им…

Он всегда был весел, но, казалось, за его веселостью скрываются какие-то раздумья. Вообще в нем было нечто непонятное мне, даже загадочное, и этой своей загадочностью он еще больше заинтриговывал меня. Подай Рок хоть малейший знак — и я отправилась бы за ним хоть на край света. Но я никогда не была до конца уверена в его отношении ко мне, и это придавало каждому проведенному вместе с ним мгновению особую, неповторимую прелесть.

Однажды мы поднялись к развалинам виллы императора Тиберия. В этот день открывающийся отсюда вид был особенно красив. И хотя я была здесь далеко не впервые и прекрасно знала окрестности, в присутствии Рока все вокруг вдруг приобрело какое-то новое очарование.

— Разве может что-нибудь сравниться с этой красотой? — спросила я.

На мгновение Рок задумался и затем сказал:

— Моя родина кажется мне не менее прекрасной.

— А где это?

— В Корнуолле. Наше море ничуть не хуже этою. Мне даже кажется, оно красивее, так как вода в нем постоянно меняет свой цвет. Тебе не надоедает это вечно синее, как сапфир, море? Наше море бывает и таким, но после шторма оно зеленое, а на рассвете — розовое. Я видел, как оно яростно бьется о скалы, и я наблюдал его спокойным и гладким, словно шелк. Уверяю тебя, моя родина поистине прекрасна, и у нас тоже есть своя история, ничуть не менее увлекательная, чем история Рима.

— Я никогда в жизни не была в Корнуолле. Неожиданно резко развернувшись в мою сторону, он крепко заключил меня в свои объятия и, прижавшись щекой к моей щеке, сказал:

— Ты скоро увидишь Корноулл!

Так среди развалин древней постройки, рядом с позеленевшей от времени статуей Мадонны началась моя новая жизнь. Она показалась мне удивительно прекрасной.

Рассмеявшись, Рок поднял меня на руки.

— Нас могут увидеть.

— Для тебя так важно, что скажут люди? — с этими словами, однако. Рок бережно опустил меня на землю. К моему великому огорчению, больше он не сказал о Корнуолле ни слова.

Отец внимательно относился к нашей дружбе. Он всегда радовался приходу Рока Пендоррика. Порой, когда мы возвращались с прогулок, он встречал нас у дверей студии, с видом конспиратора загадочно поглядывая на нас. Папа был весьма бесхитростным человеком, и очень скоро я поняла, что в голове у него зреет какой-то касающийся меня и Рока план. Неужели он и впрямь решил, что Пендоррик сделает мне предложение? Может, у того действительно серьезные намерения и мой отец догадался об этом? А если я все-таки выйду за него замуж, то как быть со студией? Отец просто не справится без меня. Что случится с ним, если я действительно уеду в Англию?

Я была в полном смятении. С одной стороны, мне очень хотелось выйти замуж за Рока Пендоррика, а с другой — я не была уверена в его чувствах по отношению к себе. Кроме того, я просто не могла оставить своего отца одного. Но ведь когда я училась в школе, он два года оставался один, напомнила я себе. И сама же себя опровергла: посмотри, к чему это привело…

Наши отношения с Роком все еще оставались неопределенными. Он ни разу и словом не обмолвился о женитьбе.

Отец часто приглашал его поужинать с нами. Рок всегда охотно принимал эти приглашения с тем условием, что вино он купит сам. Я готовила омлет, рыбу, иногда даже мясо и йоркширский пудинг. Мы питались довольно хорошо, ведь, ко всему прочему, мать научила меня еще и готовить. У нас дома всегда подавалось что-нибудь из национальной английской кухни.

Казалось, Року нравилось бывать у нас, и он подолгу засиживался в студии, ведя с отцом разговоры за бокалом вина. Он рассказывал о себе, о своем доме в Корнуолле и, в свою очередь, задавал вопросы отцу. Так он быстро узнал о нашей жизни, о тех трудностях, с которыми нам приходилось сталкиваться, о том, как мы всегда старались побольше заработать во время туристского сезона с тем, чтобы продержаться потом, когда наплыв туристов спадет. Я заметила, что единственная тема, которой отец тщательно старался избегать, — это его жизнь до женитьбы. После нескольких неудачных попыток разговорить его. Рок отступился и больше не задавал вопросов, что само по себе уже было довольно странным, учитывая то упорство, с которым он обычно продвигался к поставленной цели.

Помню, как однажды, придя домой, я застала их за игрой в карты. У отца был вид заядлого игрока. Когда я видела его таким, мне всегда становилось страшно. Его напряженные, полные азарта глаза буквально полыхали голубым огнем. Щеки даже слегка порозовели от волнения. Увлеченный игрой, он едва повернул голову в мою сторону. Несмотря на то, что Рок, поднявшись с места, приветливо поздоровался со мной, он, судя по всему, тоже был полностью поглощен игрой. Так значит, он тоже игрок, подумала я.

— Не волнуйся, Фейвэл не помешает нам, — заверил отец гостя.

Глядя Року прямо в глаза, я холодно спросила:

— Надеюсь, ставки не слишком высоки?

— Не забивай свою прелестную головку подобными проблемами, моя дорогая, — возбужденным голосом пробормотал отец.

— Просто мистер Фарингтон хочет выманить у меня из кармана пару лир, вот и все, — заметил Рок, и его глаза весело блеснули.

— Я приготовлю вам что-нибудь поесть. С этими словами я отправилась на кухню. Я никак не могла успокоиться и решила объяснить Року, что финансовое положение моего отца не позволяет ему играть в карты. Но когда чуть позднее мы сели за стол, папа просто сиял от счастья, из чего я сделала вывод, что сегодня удача в игре сопутствовала ему.

На следующий день, спустившись на пляж, я специально завела с Роком разговор на эту тему.

— Пожалуйста, больше никогда не играй с моим отцом. У него просто нет средств, чтобы просаживать их в карты.

— Но мистер Фарингтон получает от игры огромное удовольствие, — возразил он.

— В этой жизни многие получают удовольствие от того, что им вредно. Рок захохотал.

— Знаешь, а ты сварлива, как старая бездетная тетушка.

— Да пойми ты, мы не настолько богаты, чтобы рисковать деньгами, заработанными с таким трудом.

— Не беспокойся, Фейвэл, — его ладонь накрыла мою.

— Обещай, что больше никогда не будешь играть с отцом на деньги!

— А если он сам попросит меня об этом? Могу я тогда сказать, что все дело в его упрямой дочери, которая просто запрещает нам играть?

— Можешь придумать что-нибудь и получше.

— Но ведь это будет не правдой, — с притворной невинностью возразил он.

Я нетерпеливо передернула плечами.

— Ты вполне можешь найти себе других партнеров. Вовсе не обязательно садиться за игральный стол именно с моим отцом.

Немного подумав, Рок сказал:

— Просто мне нравится царящая в вашем доме атмосфера. — Мы лежали на горячем песке. Он нежно развернул меня лицом к себе и, глядя в глаза, добавил:

— А еще мне нравятся те сокровища, которыми обладает твой отец.

Я поняла, что Рок имеет в виду прежде всего меня, была на седьмом небе от счастья и в то же время опасалась хоть чем-то выдать свои чувства. Быстро поднявшись с места, я направилась к морю. Рок последовал за мной.

— Фейвэл, разве ты сама не знаешь, — положив мне на плечо руку, сказал он, — что я готов на все, только бы сделать тебя счастливой?

Глядя на него, я улыбнулась ему в ответ. Да, сейчас его глаза действительно были полны любви.

Мы много плавали, а затем снова и снова валялись на песке. Мы были веселы и беззаботны. В эти чудесные часы я чувствовала себя по-настоящему счастливой…

А два дня спустя, вернувшись с рынка, я снова застала их за карточным столом. Они уже закончили игру. По расстроенному лицу отца я поняла, что на сей раз он проиграл. Рок, напротив, был чрезвычайно весел.