Хоть он и был стар, но интересовался политикой также, как Ли и Джереми. Меня забавляло то, как по-разному они на все реагировали. Карлтон был стойкий антикатолик, и его ненависть к якобитам была тем сильнее, что по возрасту он уже не смог бы бороться с ними, если бы они попытались захватить страну. Ли верил, что все уляжется, и готов был принять любого монарха. Джереми боялся худшего и считал, что, если якобиты попытаются посадить Якова на трон, вспыхнет война между фракцией католиков и протестантскими сторонниками курфюрстины Ганноверской.
      - Королева за своего единокровного брата, - объявил Карлтон. - Ее обуревают родственные чувства. А государственные дела не должны зависеть от сентиментальности - Народ никогда не примет Якова, - сказал Джереми. - Если он высадится в Англии, будет война.
      - Народ за ганноверскую ветвь, - сказал Ли. - Это потому, что она протестантская.
      - Говорят, королева не будет приглашать курфюрстину в Англию, - сказал Джереми.
      - Но некоторые члены правительства намерены это сделать, - возразил Ли.
      И все продолжалось в таком же духе.
      Год прошел в тревожном ожидании, и все эти разговоры о политике очень раздражали нас, ведь мы думали только о Дамарис. Мы не спускали с нее глаз, и когда Присцилла объявила, что Дамарис чувствует себя лучше, чем в это же время в период прежних беременностей, настроение наше несколько повысилось. Мы с трепетом ждали июля.
      Нам были безразличны разговоры вокруг. Ходили какие-то неясные слухи о здоровье королевы. У нее была подагра, и она не могла ходить. Часто упоминали имена Харли и Болингброка. Я догадалась, что между ними наследственная вражда. Карлтон шумел об "этой потаскушке Абигайль Хилл", которая, похоже, правила страной, ибо королева делала все, что советовала ей эта дама.
      - Она такая же скверная, как была Сара Черчилль, - сказал Карлтон. Женщины.., что тут говорить. Юбочное правительство никогда не приносило добра стране.
      Арабелла напомнила нам, что под властью Елизаветы страна ни с кем не воевала и, следовательно, более преуспевала, чем в любое другое время.
      - Всегда правят женщины, хотя иногда они вынуждены это делать через мужчин, но будьте уверены, у них в правительстве всегда есть рука, продолжала Арабелла.
      Тогда Карлтон стал ругать и ее и весь женский пол, но делал это так, что было ясно, как он восхищается женой. Мы знали, что он имеет особое пристрастие к женской половине общества, так что все это добавляло более светлую ноту к общим размышлениям о том, какие испытания ждут нас в будущем.
      28 июня у Дамарис начались схватки. Роды были длительные и трудные; ребенок родился только 30-го числа. Какова была наша радость, когда мы узнали, что родилась здоровенькая девочка! Дамарис была совсем без сил, и мы, конечно, беспокоились о ней, но даже это быстро прошло.
      - Это пойдет ей на пользу, - сказала Приспилла.
      Джереми сидел у постели Дамарис и держал ее за руку. Я тоже была там и никогда не забуду восторженного выражения глаз Дамарис, когда ей в руки дали ребенка.
      Ребенок был здоровый. Наконец-то она достигла своей цели.
      Начались длительные совещания в семье на тему, как назвать эту самую драгоценную, самую важную маленькую девочку. Карлтон хотел, чтобы она была Арабеллой, а Арабелла сказала, что если ее надо назвать именем члена семьи, то почему не Присциллой? Ли заметил, что это великолепная идея, но Джереми возразил, что, когда у членов семьи одинаковые имена, всегда возникает путаница, даже через несколько поколений.
      Дамарис вдруг решила, что она назовет девочку Сабриной. Это имя внезапно пришло ей в голову, и Джереми сказал, что, конечно, Дамарис принадлежит здесь последнее слово, и он полностью поддерживает ее, считая это имя подходящим.
      Итак, малышка стала Сабриной, и мы еще добавили имя Анна - в честь королевы.
      Через несколько дней после ее рождения случилось знаменательное событие. Водянка, давно мучившая королеву, затронула ее мозг. Королева Анна умерла.
      Несмотря на то, что уже некоторое время она была больна, смерть ее стала ударом. Вряд ли ее можно было считать умной женщиной, но при ее правлении значение страны возросло. Ее окружали хитрые политики и самый блистательный генерал всех времен в лице Джона Черчилля, герцога Мальборо. Никто не мог сказать, что она не выполнила свой долг, пытаясь дать стране наследника: у нее было семнадцать детей, и только один выжил в младенчестве, но и он - бедный маленький Глочестер - умер одиннадцати лет от роду. Таким образом, своей смертью она погрузила страну в кризис.
      За два месяца до этого умерла курфюрстина София, дочь Елизаветы - дочери Якова I, что и было причиной притязания Софии на трон. Она упала, гуляя в саду возле своего дворца. Говорили, что ее смерть наступила в результате апоплексического удара, вызванного ее волнениями по поводу разногласий из-за состояния дел в Англии.
      Однако, оставался еще ее сын Георг как наследник от протестантской ветви.
      Анна не могла даже слышать о Георге и всегда называла его не иначе, как "Германский мужик". Это было одной из причин, почему она склонялась на сторону своего единокровного брата Якова Стюарта и хотела вызвать его из Франции.
      Таково было состояние дел в стране, из-за которого мужчины в нашей семье все время спорили, а женщины молились, чтобы глупые мужчины опять не развязали войну, выясняя, кто доджей стать их королем - германский Георг или Яков Стюарт.
      - Не понимаю, почему мы все не можем жить в мире, - сердито заявила Приспилла. - Их войны несут только страдания людям, которые согласны жить в мире друг с другом.
      Карлтон восторгался таким поворотом дел. Болингброк, этот отъявленный якобит, был застигнут врасплох смертью королевы. Он надеялся, что у него еще будет время, чтобы согласовать действия со своими друзьями-якобитами. Однако, он опоздал. Партия вигов подготовилась лучше: они взяли под стражу сторонников ведущих якобитов, занимавших высокие должности, и просто провозгласили Георга Ганноверского Георгом I, королем Англии.
      ***
      Сабрину-Анну крестили в сентябре, так как не хотели откладывать дольше из-за наступающей зимы. И вот в конце месяца когда погода была еще теплая и на деревьях золотились листья, церемонию совершили в церкви Эверсли в присутствии всех членов семьи.
      Радостно было видеть сияющую Дамарис, у которой наконец-то появился свой собственный ребенок. Она была бледна, но счастье озаряло ее лицо, и болезненный вид не мог скрыть ее огромного удовлетворения. С тех пор как Джереми женился, я первый раз видела его таким довольным. Я сама была очень счастлива, и даже больше того, чувствовала.., облегчение. Больше мне не надо было беспокоиться о них. Судьба отблагодарила их за то, что они сделали для меня.
      После церемонии мы вернулись в Эверсли-корт, где, по обычаю, вся семья собиралась в таких торжественных случаях.
      Я услышала, как Арабелла предостерегает Карлтона:
      - Давай хоть сейчас не будем говорить о якобитах.
      - Дорогая моя жена, - ответил Карлтон, - нельзя молчать о том, что собирается над нами как грозная туча, угрожая всех нас уничтожить.
      - Бесполезно, - простонала Арабелла. - Я не могу оторвать его от якобитов.
      Это было замечательное событие. Ребенок хорошо вел себя во время церемонии. Сабрина вообще была спокойным ребенком и плакала редко, только когда что-то ей мешало или она хотела есть, поэтому успокоить ее было очень легко. На ней была надета распашонка из белого атласа и брюссельских кружев, та самая, в которой крестились многочисленные новорожденные до нее и которая после этой церемонии будет выстирана и отложена для следующих крестин. Интересно, кто будет следующим? Может быть, мой собственный ребенок? Мне было двенадцать лет. Через четыре или даже три года я могла бы выйти замуж.
      Мысли мои блуждали. Они, конечно, постараются найти мне мужа. О нет! Я не хочу этого. Я сама выберу себе мужа.
      Когда мы вернулись в Эндерби, Жанна забрала ребенка в детскую, а Дамарис сказала, что приляжет, и попросила меня подняться с ней наверх, потому что она хочет что-то сказать мне.
      Когда мы пришли в ее комнату, она очень серьезно посмотрела на меня и сказала:
      - Ты должна кое-что знать, Кларисса, и теперь, когда ты намереваешься посетить своих родственников со стороны отца, я и дядя Джереми решили, что наступило время сказать это тебе. Твоя мать была богатой женщиной, и ты ее наследница. Раньше мы не говорили тебе этого, потому что обсуждали этот вопрос в семье и пришли к выводу, что нехорошо, когда молодые люди знают, что у них есть деньги.
      Я была поражена. Я богата! Подобная мысль никогда не приходила мне в голову.
      - Да, - продолжала Дамарис, - твоя мать унаследовала деньги от семьи своего отца. С годами, как обычно, деньги накапливались. Когда тебе будет восемнадцать лет, деньги перейдут к тебе. Мы планировали все рассказать, когда тебе исполнится семнадцать лет, но, принимая во внимание то, что произошло, посчитали лучшим, чтобы ты узнала об этом сейчас.
      - Я.., очень богата? Дамарис колебалась.
      - Трудно сказать точно, сколько ты должна наследовать. Это будет в ценных бумагах, в облигациях и тому подобное. Брат твоего дедушки прекрасно разбирался в таких делах и был осторожным. Он обеспечил за всем этим хороший присмотр. И еще: когда твой родственник с севера приезжал сюда, он сказал, что твой отец оставил тебе деньги. Большая часть денег находилась во Франции, поскольку ему удалось перевести туда часть своего имущества, когда он жил в Париже, при дворе Сен-Жермен. Получилось так, что ты обладаешь значительным состоянием.
      - Странно! - сказала я. - Я не чувствую в себе никакой перемены.
      - Дорогое мое дитя, твоя бабушка и я немного волновались. Видишь ли, ты уезжаешь от нас, а ведь есть много охотников за богатыми невестами... Ты еще так молода. Но твою мать, когда она была как раз в твоем возрасте, обманул авантюрист. Мы подумали, что ты должна знать об этом. Дорогая Кларисса, не тревожься так. Большинство людей считали бы это хорошей новостью.
      - Я действительно удивлена. Подумать только, я - наследница!
      Дамарис обняла меня и нежно поцеловала.
      - Но ведь твое отношение к нам не изменится, правда?
      - Разве это возможно? - спросила я с изумлением.
      - Ну вот, теперь ты все знаешь. Скоро ты уедешь. Надо уже начинать думать об этом. Кларисса, хорошо, что ты осталась, пока не родилась Сабрина.
      - Я не могла иначе. Я очень волновалась бы, если бы тебя не было со мной.
      Она внимательно посмотрела на меня и сказала:
      - Ты можешь обещать мне кое-что?
      - Конечно.., если это в моих силах.
      - Если что-нибудь случится со мной и Джереми.., ты позаботишься о Сабрине?
      - Что-нибудь случится? Что ты имеешь в виду?
      - Мы живем в опасном мире. Людей убивают на дорогах. Я только вчера услышала, как одна семья ехала в экипаже и на них напали разбойники. Они оказали сопротивление, и жена была убита. И еще Харриет и Грегори... Это заставляет меня задуматься. Если с нами что-нибудь случится, а за Сабриной еще нужен будет уход, ты присмотришь за ней.., вместо меня?
      - О, дорогая тетя Дамарис, конечно. Я внезапно ощутила душевный подъем. Впервые с тех пор, как я приехала в Англию, мне дали понять, что я уже не ребенок. Я была человеком, способным нести ответственность за кого-то, и они это понимали.
      Может быть, это и заключалось в понятии "наследница"?
      ***
      Мой двоюродный дедушка Карл, которого я очень редко видела, вернулся домой. Он воевал и отличился на службе у герцога Мальборо, получил награды за Бленхайм, Уденар и Малплаке. Он был настоящим героем, и прадедушка Карлтон очень гордился им.
      Я слышала, как бабушка Присцилла сказала Дамарис:
      - Твой дедушка всегда больше всех любил Карла. Когда я была маленькая, я всегда находилась на втором месте. Нет, даже не так: едва ли он вообще замечал, что я существую.
      - Теперь-то он замечает, - сказала Дамарис, и Присцилла стала задумчивой.
      Итак, приехал дядя Карл - загорелый и красивый, герой, вернувшийся с войны. Ему, наверно, было лет сорок пять; он был года на четыре моложе Присциллы.
      Конечно, он до сих пор служил в армии и имел массу забот.
      Он появился не один: с ним приехал сэр Ланс Клаверинг, намного моложе его, тоже вернувшийся с войны. Дядя Карл был его командиром и, по всей видимости, уважал его. По словам Арабеллы, Ланс Клаверинг был еще мальчишкой. Это для нее он был мальчишкой, а мне он казался совсем взрослым человеком. На самом деле ему было двадцать лет, почти на восемь лет старше меня, и это возвышало его в моих глазах. Он представлялся мне чрезвычайно красивым. Одет он был изысканно, а не в военную форму, как дядя Карл, потому что на войне Ланс служил простым солдатом. Дядя же Карл был генерал Эверсли, кадровый офицер.
      Но мое внимание привлек Ланс. Его свежий цвет лица подчеркивала белизна парика, гладкого надо лбом и взбитого над ушами. Сзади была косичка, завязанная бантом из черной атласной ленты. Манжеты его элегантно скроенного длиннополого камзола были оторочены превосходными кружевами; камзол доходил ему до колен, скрывая штаны. Но зато мне удалось заметить красиво вышитый жилет. Ноги в белых чулках были обуты в черные туфли с серебряными пряжками. С одной из золотых пуговиц на камзоле свисала трость. Я никогда не видела такой элегантности, и это произвело на меня большое впечатление.
      Дядя Карл представил меня ему. Кажется, он любил Ланса. Я узнала, что Ланс некоторое время побудет у нас, а потом вместе с Карлом поедет в Йорк. Дело у них там было секретное, и меня предупредили, чтобы я ни о чем не спрашивала.
      Они остановились в Эверсли-корте.
      В Эндерби мы подробно обсуждали Ланса. Джереми считал его пижоном, но Дамарис отнеслась к нему более терпимо.
      - Дядя Карл, кажется, имеет о нем свое мнение, - сказала Дамарис. - В конце концов, он направляется с ним в Йорк и, кажется, по важному делу.
      - Не могу этого понять, - пробормотал Джереми.
      - Он еще так молод, - заметила Дамарис. - Наверно, был совсем мальчиком, когда вступил в армию. Это, конечно, говорит о твердости характера, ведь он мог оставаться дома и хорошо проводить время в Лондоне. Я думаю, он из богатой семьи.
      Джереми хмыкнул. Ему не понравился Ланс Клаверинг. Они были абсолютно противоположными людьми. У Ланса всегда было хорошее настроение. Похоже, что он считал жизнь большой шуткой. Он был исключительно галантен и проявлял интерес ко всему, что интересовало других. С Присциллой он обсуждал рецепт изготовления деревенских вин; с Дамарис говорил о собаках и лошадях; с мужчинами обсуждал сражения, проявляя познания, почти равные знаниям самого дяди Карла. Даже прадедушке Карлтону он понравился. Несколько раз я с Лансом ездила верхом на прогулку. Он приложил много сил, чтобы узнать, что меня интересует, а потом стал говорить об этом с таким энтузиазмом, что можно было подумать, будто этот предмет волнует его сердце. Он обладал шармом, изяществом, элегантностью и больше всего - огромным желанием понравиться.
      - Он - настоящая находка для любой компании, - констатировала Арабелла. Жанна сказала:
      - О, какой милый джентльмен!
      А когда я передала ему ее слова, он совсем не обиделся. Он рассмеялся и сказал, что должен постараться, чтобы у Жанны сохранилось это впечатление.
      Его неизменно хорошее настроение было заразительно, и когда он был с нами, мы много смеялись. Жизнь казалась ему забавой. Когда мужчины поехали на охоту, один из наших соседей - Карлтон называл его "деревенским мужиком" - нарочно проехал по луже, разбрызгивая грязь во все стороны, так что грязная вода запачкала жемчужно-серый костюм Ланса. Я потом слышала, что Ланс со свойственной ему беззаботностью не обратил на это внимания и тем самым заставил виновника так называемой шутки почувствовать себя неловко.
      Он любил заключать пари. Любимой его фразой было:
      - Готов спорить, что...
      Однажды, когда все мы сидели за обеденным столом в Эверсли-корте, разговор зашел о прибытии нового короля, и прадедушка Карлтон сказал, что, к сожалению, мы вынуждены были призвать германца, чтобы получить такое правление, которое хотим.
      Вся наша семья относилась к стойким протестантам. Одна я еще колебалась, да и то единственно потому, что Хессенфилд был якобитом. Но я понимала, что очень мало знаю о сути спора между ними, и к тому же много слышала в Эверсли об ошибках католицизма, поэтому уже была готова принять тот факт, что протестант на троне - это наилучший вариант для страны.
      - Однако, новый король не популярен даже среди стойких протестантов, сказала Арабелла.
      Анна называла его "Германским мужиком", и это очень правильное определение, - сказал дядя Карл.
      - Но мы не хотим возвращения якобитов, - воскликнул Карлтон, - а Георг кажется единственной альтернативой!
      - По крайней мере, он законный наследник, - вставила Арабелла. - Я помню, как говорили о его бабушке.., о, очень давно, когда я была девочкой. Она была сестрой короля Карла, который лишился головы, - и очень красивой принцессой, по слухам. Она вышла замуж за курфюрста Палатина. София была ее дочерью, а так как Георг - сын Софии, он имеет право на трон.
      - "Джеки" так не сказали бы, пока сын Якова, пыхтя, старается заполучить корону, - сказал Ланс, смеясь, словно над удачной шуткой. - Им никогда не удастся посадить его на трон, раз народ не хочет этого. Но они обязательно попытаются.
      Дядя Карл метнул на него предостерегающий взгляд. Ланс преувеличенно сосредоточенно постучал пальцем по носу, давая понять, что намек понят, и, все еще улыбаясь, продолжал:
      - Старый Георг, как я слышал, вовсе не плох. Он хороший друг.., для своих друзей и способен быстро забывать обиды. У него веселый нрав. Он немного скуповат, трясется над каждым грошом. Он совершенно не знает литературы и искусства, да и не желает знать. "Боэзия? - Ланс хорошо сымитировал немецкий акцент. - Боэзия не тля шентельменов". Но, конечно, его английский не так понятен, как я изобразил. Бедный старина Георг, мне кажется, он совсем не хотел приезжать сюда.
      - Народу не нравится немец, - сказала Арабелла.
      - Они привыкнут к нему, - возразила Присцилла.
      - Я думаю, со временем народ привыкнет ко всему, - продолжал Ланс, - даже к барышням Кильмансег и Шуленберг.
      - А кто это? - спросила я.
      - Попробуйте немного жареного мяса, - вмешалась Присцилла.
      - В нынешнем году сливовая настойка особенно хороша, - добавила Арабелла.
      Это был еще один пример их защиты. Я сразу поняла, что о дамах, которых упомянул Ланс, можно узнать что-то шокирующее и меня охраняют от этих знаний. Поэтому я повторила, глядя прямо на Ланса:
      - Кто они?
      - Любовницы короля, - ответил он, улыбнувшись мне.
      - Кларисса.., э-э... - начала Дамарис, покраснев.
      - Леди Кларисса разбирается в жизни лучше, чем вы думаете, - сказал Ланс, в тот же момент завоевав мое сердце. Он повернулся ко мне и продолжал:
      - Это немецкие дамы.., одна невероятно толстая, другая поразительно худая. Видите ли, его германское величество любит разнообразие. Как и он, они плохо говорят по-английски и являются одними из самых непривлекательных женщин в Европе. Довольно смешно, что они станут первыми представителями Германии, которых увидит страна.
      - Все это звучит как шутка, - сказала я.
      - Это верно. Я всегда считал, что в жизни слишком много забавного. Вы согласны?
      Так мы добродушно шутили и болтали, а семья наблюдала за нами. Наконец-то они поняли, что я уже не тот ребенок, каким они меня представляли. Ланс заставил их увидеть, что я почти взрослая, и я полюбила его за это.
      Стало известно, что дядя Карл и Ланс скоро уедут в Йорк. У них было какое-то поручение для армии.
      Дамарис сказала:
      - Кларисса собирается на север погостить у родственников ее отца. Она могла бы поехать с вами до Йорка. Это ведь по пути. Нам будет спокойнее, если мы будем знать, что она под вашей защитой.., хотя бы до Йорка.
      Ланс тут же громко объявил, что это отличная мысль, а Карл, подумав несколько секунд, сказал, что все можно организовать. Следовательно, мне нужно было выехать немного раньше, чем я намечала, но Дамарис примирилась с этим, считая, что для меня будет лучше, если я поеду с Карлом и Лансом.
      Мы стали интенсивно готовиться к отъезду. Упаковывая вещи, Дамарис сказала мне:
      - Ты не против, если я оставлю Жанну здесь? Кажется, она лучше других справляется с Сабриной.
      Я была разочарована, потому что очень привязалась к Жанне. Мне полюбились эти англо-французские беседы, которые так всех забавляли. Но я знала, как она помогает Дамарис, и была так взволнована предстоящей поездкой, что с готовностью согласилась, чтобы Жанна осталась дома.
      Был теплый день, последний день сентября, когда мы отправились в путь. Больше нельзя было откладывать. Дамарис со слезами на глазах простилась со мной. Джереми стоял рядом с ней, слегка неодобрительно глядя на меня, потому что я не могла скрыть своего желания встретиться с семьей моего отца. Жанна была слезлива и многословна. Она разрывалась между желанием остаться с малышкой и поехать со мной, потому что относилась ко мне как к родной.
      Я действительно была рада уехать, хотя мне и было стыдно за это. Я пообещала себе постараться вернуться к Рождеству, так как знала, что в Эверсли не захотят встречать Рождество без меня.
      Я ехала между Карлом и Лансом Клаверингом, и нам было очень весело; мы ехали по большой дороге, оставив позади грусть расставания.
      Было чудесное утро. Солнце еще грело, хотя листья на дубах стали темно-бронзовыми, а клены вдоль дороги уже украсились оранжевыми и красными флагами. Запах моря чувствовался в слабом тумане, обволакивающем все и придающем лесу расплывчатую голубизну.
      Нас сопровождали двое слуг и еще двое, чтобы смотреть за вьючными лошадьми. Они ехали позади нас, следя за дорогой.
      Ланс сказал:
      - Я очень люблю отправляться в путешествие. Это уже само по себе событие. Вы согласны, Кларисса? В любой момент может показаться солнце. Но мне нравится туман. А вам? В тумане есть что-то таинственное. Что вы скажете, Кларисса?
      Вопросы его были риторическими. Он не ждал ответов.
      - В такое утро надо петь, - продолжал он. - Как вы думаете? И запел:
      К замку графа цыгане пришли всемером,
      И запели, звеня тамбурином. О!
      Так сладостен был колодовской напев,
      Что графиню во двор сманил он. О!
      Они угостили ее имбирем,
      Дали отведать муската,
      Она же с руки сняла им в дар
      Семь золотых колец из чистого злата.
      - Ты всех разбудишь, - сказал Карл.
      - Им уже пора вставать, - ответил Ланс. - Это такая трогательная история. Вы знаете продолжение, Кларисса?
      - Да. Жена графа ушла с цыганами, - ответила я.
      - Значит, вам известна эта история. И он продолжил пение:
      На мягкой постели с лордом моим
      Спала я, честь соблюдая,
      А нынче в обнимку с цыганом засну
      На куче золы в сарае.
      - Оставила замок ради любви к цыганам. Что вы думаете о жене графа? Была ли она умной?
      - Глупой, - не задумываясь, ответила я. - Она скоро устанет и от костров и от общества цыган. Ей вновь захочется надеть испанские туфли на высоких каблуках, будьте уверены.
      - Какая вы практичная девушка! Я думал, в вас больше романтики. Большинство девушек романтичны.
      - Я не большинство девушек! Я - это я!
      - А, среди нас появился индивидуалист.
      - Мне кажется, леди была не только глупой, но и недоброй.
      Я спела последний куплет песни:
      Лорд Кэшем лежит на смертном одре, Я ничуть о том не жалею;
      Мне медовые губы графской жены Всех сокровищ графа милее.
      - И вы считаете такие чувства глупыми? - спросил Ланс.
      - Чрезвычайно.
      Подобная легкомысленная болтовня продолжалась, пока мы не остановились в таверне, чтобы подкрепиться и дать отдохнуть лошадям; после короткого отдыха мы опять тронулись в путь.
      Мы проезжали через деревни и города, и я заметила, что Карл был весьма осторожен, словно чего-то опасался. Я знала, конечно, что они ехали в Йорк с какой-то тайной целью, и радовалась этому, потому что путешествовать в их компании - и особенно в компании Ланса - было настоящим наслаждением.
      Проведя весь чудесный день в дороге, с наступлением сумерек мы подъехали к таверне, в которой заранее решили остановиться на ночь.
      Нам приготовили комнаты, и мы очень сытно поели: была рыба под вкуснейшим соусом, потом жареная баранина и слоеные булочки, искусно испеченные женой трактирщика. Мне дали сидра, а мужчины потягивали портвейн. Когда мы сидели за столом, в столовую вошел мужчина. Я не знаю, почему я его заметила. Одет он был в темно-коричневое бобриковое пальто с черными пуговицами, коричневые туфли и черные чулки. На его тщательно завитый пудреный парик была надета треугольная шляпа, которую он снял, войдя в гостиную.
      Он сел совсем рядом, и у меня создалось впечатление, что он интересуется нами. Может быть, виной тому была элегантность Ланса Клаверинга, которая вызывала всеобщий интерес везде, где бы он ни появлялся. Дядя Карл определенно выглядел менее впечатляюще без военной формы. Что касается меня, я была всего лишь молоденькой девушкой и поэтому решила, что все-таки его интересовали мужчины. Он тихо сидел в углу, и через некоторое время я забыла о нем.
      Просидев целый день в седле, я очень устала, свежий воздух навевал на меня сон, и как только мне показали мою комнату, я легла в кровать и крепко уснула. К моему удивлению, утро наступило очень быстро. Меня разбудила обычная гостиничная суета. Я поднялась и выглянула в окно. Внизу стоял Ланс. Он посмотрел наверх и увидел меня.
      - Хорошо ли вы спали, прелестная девушка? - спросил он.
      - Спала как убитая, - ответила я.
      - Что вас так утомило? Надеюсь, не мое общество?
      - Нет, оно скорее вдохновляло. Я ушла спать с мыслью о жене графа.
      - Этой дуре! Можете сейчас не торопиться: мы отправляемся попозже. Одна из лошадей потеряла подкову, и ее поведут к кузнецу.
      - О-о... Когда же это случилось?
      - Я только что обнаружил это. Мы уедем в одиннадцать, и теперь у нас есть возможность сходить на ярмарку.
      - Ярмарку? Какую ярмарку?
      - Желая вас развлечь, я ознакомился с окружающей обстановкой. Кажется, в деревню Лангторн.., или Лонгхорн, не уверен.., во всяком случае, в деревню дважды в год приезжает ярмарка, и так получилось, что как раз сегодня - день ее приезда. Можно сказать, случайность, но это так. Сильные мира сего считают, что это будет любопытно для всех заинтересованных лиц.
      - А что говорит мой дядя?
      - Он отказался идти. У него здесь есть дело. Он мне сказал: "Не присмотришь ли часик-другой за моей маленькой племянницей, Клаверинг?" И я ответил:
      "Конечно, присмотрю, сэр. Ничто не доставит мне большего удовольствия, сэр. Если вы не возражаете, ваша маленькая племянница и я посетим ярмарку". Он охотно дал свое согласие на эту экскурсию.
      - Вы всегда такой жизнерадостный и разговорчивый?
      - Только, когда у меня благодарная аудитория!
      - Вы находите меня благодарной?
      - Я нахожу вас такой, какой хочу видеть в определенный момент. А сейчас я хочу, чтобы вы были моей благодарной аудиторией. И это, моя дорогая Кларисса, определение привлекательной женщины.
      - Я подозреваю, что на самом деле вы вовсе не думаете всех тех лестных вещей, о которых говорите.
      - Констатация факта не есть лесть, верно? Человек восхваляет, потому что душа заставляет его делать это. Говоришь то, что думаешь, и если слова свободно текут.., что ж, это похвально, но это не лесть. Вам я говорю правду, но вам это кажется чрезмерным, поскольку скромность - еще одно из ваших замечательных достоинств.
      - Случалось ли с вами когда-нибудь, чтобы вы теряли дар речи?
      - Порой бывает. Например, за карточным столом, когда я проигрываю больше, чем могу себе позволить.
      - Это должно тревожить.
      - Но ведь это заложено в самой игре. Если человек все время выигрывает, тогда нет элемента волнения, не так ли? Но я не должен говорить с вами об игре. Ваша семья этого не одобрила бы. Итак, что вы скажете об экскурсии на ярмарку?
      - Мне очень хотелось бы пойти.
      - Тогда быстренько позавтракайте, и мы отправимся. Обещаю вам интересное утро.
      - Я постараюсь побыстрее.
      Я отошла от окна, дернула звонок и попросила горячей воды. Вымывшись, сошла вниз. Пока я ела горячий хрустящий бекон с черствым хлебом и пила эль, вошел мужчина в бобриковом пальто. Он был одет для дороги и стал говорить с хозяином о своей лошади. Было видно, что он очень торопится.
      Ланс ждал меня на улице; он сказал, что у нас есть два часа, после чего мы должны вернуться в трактир. Войдя в деревню, мы услышали оживленные голоса. Ярмарка развернулась на поле, где стояли разноцветные будки и было столько народу, что я сразу догадалась: многие пришли из окрестных деревень.
      Ланс взял меня за руку.
      - Держитесь поближе ко мне, - сказал он. - На таких ярмарках грабителям раздолье. Прижмите руками кошелек; если кто-то попытается выхватить его, кричите, и я предотвращу грабеж. Самое главное, держитесь рядом и не уходите от вашего защитника.
      - Вы кто.., сэр Ланселот?!
      - Должен признаться вам: это мое настоящее имя. Как только я понял его смысл (мне тогда исполнилось всего семь лет, ибо я был очень умным ребенком, как вы могли догадаться, и это качество осталось со мной на всю жизнь), я тут же поменял его. Ланселот! Вообразите только! Ланс намного удобнее. Есть что-то довольно агрессивное в этом имени, означающем копье, орудие войны.
      - Наверно, когда-то Ланселот тоже был агрессивным. А потом случилась вся эта неприятная история с Гиневрой.
      - Все равно, я очень не хотел бы прожить жизнь с ярлыком рыцаря. Я засмеялась.
      - Вам смешно? - спросил он.
      - Кажется, мы стали обсуждать вопросы, не имеющие большого значения.