Роковой шаг

      Она была права: мне было полезно все узнать. Думаю, в какой-то степени это было началом ослабления моей потребности в защите. Когда я услышала, что случилось с членами моей семьи (правда, о моем отце Харриет рассказала не слишком много), мое стремление к безопасности стало покидать меня.
      Теперь оно сменилось стремлением к независимости. Но ведь в то время мне было всего восемь лет.
      Однажды Харриет позвала меня. В руке у нее было письмо.
      - Письмо от твоей бабушки, - сказала она. - Она хочет, чтобы ты вернулась в Эндерби. Дамарис поправляется и скучает без тебя. Твой краткий визит к нам кончается. Мы не можем проигнорировать это, как бы нам ни хотелось. Твое пребывание здесь, дорогая, доставило мне и Бенджи большую радость. Он будет грустить, когда ты уедешь, но твоя бабушка, да и прабабушка тоже, не один раз напоминала мне, что Дамарис привезла тебя из Франции и поэтому имеет преимущество перед всеми. Каково тебе, Кларисса, быть нарасхват? Ну да ладно. Можешь не говорить, я знаю. Тебе не хочется уезжать от нас, но ты мечтаешь увидеть свою дорогую Дамарис.., и, что важнее, Дамарис хочет видеть тебя.
      Итак, визит завершился. Я, конечно, ждала встречи с Дамарис, но мне ужасно не хотелось уезжать от Харриет, Грегори и Бенджи. Мне нравился Эй от Аббас и становилось печально, когда я думала, что больше уже не будет походов на тот остров, который был виден из окна моей спальни. Я разрывалась между Эндерби и Эйот Аббасом. Я вновь почувствовала этот избыток привязанности.
      Харриет сказала:
      - Грегори, Бенджи и я проводим тебя. Мы возьмем карету, это даст нам возможность подольше побыть с тобой.
      Мысль о путешествии в карете Грегори привела меня в восторг. Это был великолепный экипаж с четырьмя колесами и дверцами с каждой стороны. Наш багаж несли лошади в седельных сумках, потому что в карете не было для него места. Два грума сопровождали нас: один правил лошадьми, другой ехал сзади. Они то и дело менялись местами.
      Путешествие было неторопливым и очень веселым, с остановками в трактирах по пути. Все это будоражило мою память. Я уже ездила в этом экипаже, когда была совсем маленькой. Тогда я впервые увидела Хессенфилда: он притворился разбойником и остановил экипаж. Пока я сидела сейчас у окна кареты, которая подпрыгивая на неровной дороге, везла нас вперед, в моей голове одна за другой проносились картины из прошлого. Вот Хессенфилд в маске останавливает карету, приказывая нам выходить, вот он целует маму, потом меня. Я не испугалась и чувствовала, что мама тоже не боится. Я дала разбойнику хвостик моей сахарной мышки. Потом он ускакал, и я не видела его до тех пор, пока он не унес меня из Эйот Аббаса на корабль.
      Меня потянуло в сон. Харриет и Грегори тоже дремали. Рядом с Грегори сидел Бенджи, и каждый раз, когда наши взгляды встречались, он улыбался. Он был очень огорчен тем, что я уезжаю. Мне тогда подумалось: "Если бы ты был Хессенфилдом, то не отпустил бы меня, а унес бы на большой корабль..."
      Я всех сравнивала с Хессенфилдом. Он был выше всех ростом. Впрочем, он во всем превосходил любого. Я была уверена, что, будь он жив, на троне сидел бы король Яков.
      Мы передвигались медленно, потому что дороги были опасны. Недавно прошел сильный дождь, и мы то и дело проезжали по глубоким лужам. Было интересно наблюдать, как разлетаются водяные брызги, и я смеялась.
      - Для бедного старого Мерри это не так приятно, - сказал Бенджи.
      Мерри в этот момент как раз правил лошадьми. У него было печальное лицо, напоминавшее собаку-ищейку. Меня веселило, что у такого человека столь неподходящее имя . ("Одна из шуточек природы", сказала Харриет), и я хохотала всякий раз, как слышала его.       Вдруг мы почувствовали толчок. Экипаж остановился. Грегори с удивлением открыл глаза, а Харриет спросила:
      - Что случилось?
      Мужчины вышли из кареты. Я посмотрела в окно и увидела, что они осматривают колеса. Грегори заглянул внутрь кареты.
      - Мы застряли в канаве на обочине, - объяснил он. - Понадобится время, чтобы вытащить карету.
      - Надеюсь, это будет недолго, - сказала Харриет. - Через час-другой уже стемнеет.
      - Мы постараемся побыстрее, - ответил ей Грегори. Он так гордился своей каретой, и ему было неприятно, что с ней что-то случилось. - Это все из-за погоды, - продолжал он - Дороги в ужасном состоянии.
      Харриет посмотрела на меня и пожала плечами.
      - Будем ждать, - сказала она. - Надеюсь, не слишком долго. Ты, наверное, уже мечтаешь об уютной, теплой гостиной в трактире? Что бы ты хотела съесть? Сначала горячего супу? Молочного поросенка? Пирог с куропаткой?
      Харриет умела вызвать ощущение того, о чем говорила. Я уже чувствовала во рту вкус сладкой слоеной булочки и марципанового сердца.
      Она сказала:
      - Давным-давно ты уже ехала в этой карете, помнишь, Кларисса? Я кивнула.
      - Появился разбойник, - продолжала она.
      - Это был Хессенфилд, он шутил. На самом деле он не был разбойником.
      Я почувствовала, как слезы набежали на глаза, потому что он ушел навсегда и я больше никогда не увижу его.
      - Он был настоящим мужчиной, правда? - тихо сказала Харриет.
      Я знала, что она имеет в виду, и подумала: "Никогда уже не будет никого похожего на Хессенфилда". И вдруг мне пришло в голову: как жаль, что на свете встречаются такие замечательные люди, потому что в сравнении с ними другие кажутся неполноценными. Конечно, лучше всего было бы, если бы они не умирали и не уходили от нас навсегда.
      Харриет наклонилась ко мне и тихо сказала:
      - Когда люди умирают, о них иногда думаешь намного лучше, чем они были на самом деле.
      Я все еще размышляла над этими словами, когда Грегори вновь заглянул в карету.
      - Десять минут - и все будет в порядке, - сказал он.
      - Отлична - воскликнула Харриет. - Тогда мы сможем доехать до "Медвежьей головы" до наступления темноты.
      - Мы легко отделались. Дороги просто приводят в ужас, - ответил Грегори.
      Немного погодя он и Бенджи сели на свои места в карете. Лошади после этого короткого отдыха резво тронулись с места, и карета на приличной скорости покатила по дороге.
      Солнце садилось и уже почти исчезло. День был пасмурный и облачный, собирался дождь. Быстро темнело. Мы подъехали к лесу. У меня появилось странное чувство, что я уже была здесь, и тут я догадалась, что это то самое место, где несколько лет тому назад Хессенфилд остановил карету.
      Дорога вела через лес. Едва мы немного проехали, как на дорогу выехали двое. Они держались сбоку от кареты, и в окно я четко видела одного из них. Он был в маске и вооружен.
      Разбойники! Место как раз подходящее для них. У меня сразу мелькнула мысль: "Это не Хессенфилд. Это настоящий разбойник. Хессенфилд мертв".
      Грегори все видел. Он потянулся за ружьем, которое лежало под сиденьем. Харриет крепко схватила меня за руку. Мерри что-то кричал. Он стал стегать лошадей, и нас бросало в карете из стороны в сторону, пока лошади галопом несли нас через лес.
      Бенджи вынул шпагу, которая хранилась в карете как раз на такой случай.
      - Кажется, Мерри думает, что мы можем их обскакать, - пробормотал Грегори.
      - Было бы превосходно, если бы это удалось, - ответил Бенджи.
      Он смотрел то на Харриет, то на меня, и я поняла, что он не хочет стычки, которая могла бы подвергнуть нас опасности.
      Карета продолжала нестись, нас с остервенением кидало во все стороны - и вдруг меня подбросило вверх. Я помню, что ударилась головой в потолок кареты, которая, казалось, подскочила до верхушек деревьев.
      Я услышала, как Харриет прошептала:
      - Господи, помоги нам.
      И потом меня окутала темнота.
      Придя в себя, я увидела, что лежу в чужой кровати. С одной стороны стояла Дамарис, с другой - Джереми.
      Голос Дамарис произнес:
      - Кажется, она проснулась. Окончательно открыв глаза, я сказала:
      - Мы были в карете... - и все вспомнила.
      - Да, дорогая, теперь ты в безопасности.
      - Что случилось?
      - Произошел несчастный случай.., но не думай об этом сейчас.
      - Где я?
      - В "Медвежьей голове". Мы поедем домой, как только ты сможешь ехать.
      - Значит, вы останетесь здесь?
      - Да, до тех пор, пока не сможем забрать тебя отсюда.
      Это был как раз один из тех моментов, когда меня радовала такая забота.
      Я быстро поправлялась. У меня была сломана нога и тело было покрыто кровоподтеками.
      - Молодые кости быстро срастаются, - говорили мне.
      Я пробыла в трактире еще два дня, и наконец мне все рассказали. Карета никогда уже больше не покатится по дорогам. Лошади так пострадали, что их пришлось пристрелить.
      - Это лучшее, что мы могли сделать, - сказала Дамарис, и голос ее дрогнул. Она любила животных.
      - Это были настоящие разбойники? - спросила я.
      - Да, - ответила Дамарис. - Они удрали, когда это случилось. Это все из-за них, это их вина. Мерри и Келлер стегали лошадей, надеясь оторваться от грабителей, и не заметили упавшего дерева. Вот как все произошло.
      - А Бенджи, Харриет и Грегори тоже здесь, в трактире?
      Все замолчали, и я вдруг испугалась.
      - Кларисса, - медленно сказала Дамарис. - Это был очень тяжелый несчастный случай. Тебе повезло, Бенджи тоже...
      - Что ты имеешь в виду? - чуть слышно спросила я.
      Дамарис взглянула на Джереми, и он кивнул, словно говоря: расскажи ей, не имеет смысла скрывать правду. Харриет и Грегори.., погибли, Кларисса. Я молчала, не зная, что сказать. У меня не было слов. Опять смерть! Она появилась так внезапно и схватила людей, которые меньше всего этого ожидали. Мои прекрасные родители мертвы. Милый добрый Грегори.., красавица Харриет с синими глазами и вьющимися волосами.., они тоже мертвы. Я еле вымолвила:
      - И я их больше никогда не увижу... Мне хотелось закрыть глаза, уснуть и все забыть. Они ушли, и я слышала, как они шептались за дверью.
      - Может быть, не стоило ей говорить. Ведь она еще ребенок.
      - Нет, - ответил Джереми, - она должна взрослеть. Она должна узнавать, что такое жизнь.
      Я лежала, вспоминая тех, кто был так полон жизни, - мою маму, отца и Харриет.., и теперь они мертвы... Горе переполняло меня. В тот день кончилось мое детство.
      Оказалось, что молодые кости действительно быстро срастаются, а молодое тело способно противостоять таким ударам и быстро набирать силу.
      Бедный Бенджи I Он стал похож на призрак. Как жестоко жизнь обошлась с ним! Он был таким хорошим и наверняка никогда в жизни не причинил никому вреда.., а сам лишился моей мамы из-за Хессенфилда, лишился меня из-за Дамарис, а теперь потерял и родителей, которых любил той редкой, нежной, бескорыстной любовью, на которую способны только такие люди, как Бенджи.
      Дамарис и Джереми настояли на том, чтобы он приехал с нами в Эверсли.
      Джереми внес меня в Эндерби-холл, где уже ждали Смит и Демон. Лицо Смита сморщилось от удовольствия, когда он увидел меня, так что реки на его лице-карте стали еще глубже. Демон все время подпрыгивал и повизгивал, давая понять как он рад моему возвращению.
      Каждый день Джереми носил меня на руках вверх и вниз по лестнице, пока моя нога не зажила, Арабелла, Карлтон и Ли часто приходили навестить меня.
      Арабелла очень грустила о Харриет.
      - Она, конечно, была искательницей приключений, - сказала она, - но таких, как Харриет, больше нет. Она вошла в мою жизнь очень давно, и сейчас я чувствую, что потеряла частицу себя.
      Все хотели, чтобы Бенджи остался с нами, но ему нужно было присматривать за имением, и он ответил, что работа поможет ему пережить горе.
      Он не стал просить меня, чтобы я приезжала в Эйот Аббас, наверное потому, что знал: без Харриет это место будет для меня слишком печальным.
      Про себя я решила, что стану часто туда наведываться и постараюсь утешить Бенджи.
      ГОСТЬ ИЗ ФРАНЦИИ
      После того случая прошел почти год, и было решено, что на мое образование следует обратить внимание, а поэтому лучше всего нанять мне гувернантку. Бабушка Присцилла занялась поисками. Она считала, что самый надежный способ найти кого-то - это рекомендация, и когда приходской священник в Эверсли, которому было известно о наших затруднениях, приехал в Довер-хаус и сказал моей бабушке, что он знает подходящего человека, она пришла в восторг.
      В назначенное время Анита Харли пришла для беседы и была немедленно одобрена.
      Ей было около тридцати лет. Дочь обедневшего священника, которая ухаживала за своим отцом до самой его смерти, теперь она вынуждена была искать средства к существованию. У нее было хорошее образование. Ее отец давал уроки детям местных аристократов, вместе с которыми обучалась и Анита, а поскольку ее способность к учению далеко превосходила способности ее соучеников, с двадцати двух лет она стала помогать отцу в обучении детей, поэтому у нее был достаточный опыт, чтобы заниматься моим образованием.
      Мне она понравилась. У нее было чувство собственного достоинства, и ученость не сделала ее синим чулком; она была не прочь повеселиться, ей очень нравилось преподавать английский и историю, в математике она была несколько слабее - одним словом, наши вкусы совпадали. Анита немного знала французский, и мы могли вместе читать рассказы на этом языке. Мое произношение было лучше, чем у нее, потому что уже в отеле я болтала со слугами как истинная француженка, а так как я училась говорить на французском, одновременно учась родному английскому, мои интонации были безупречными.
      Нам было очень хорошо вместе. Мы ездили кататься верхом, играли в шахматы и постоянно разговаривали. Анита действительно очень удачно вписалась в наш домашний круг.
      Дамарис была довольна.
      - Анита научит тебя большему, чем смогла бы я, - сказала она.
      К Аните относились как к члену семьи. Она обедала с нами и сопровождала нас, когда мы посещали Довер-хаус или Эверсли-корт.
      - Весьма очаровательная девушка, - заметила Арабелла.
      - И так умеет ладить с ребенком, - добавила Присцилла.
      "Ребенок" тем временем подрастал, быстро приобретая знания. Мне уже было известно о моем происхождении, я знала, что меня считают не по летам развитой, и слышала, как слуги из Эверсли-корта шептались, что я буду "настоящей женщиной" и что не надо никакой цыганки-предсказательницы, чтобы понять, что я стану такой же, как моя мама.
      Я не отказалась от своего намерения часто посещать Бенджи. Дамарис одобряла мою "заботу о других". Она сказала, что будет ездить со мной, иначе у нее не будет ни минуты покоя после всего, что случилось на этой дороге.
      Мы ездили в Эйот Аббас, стараясь проезжать через лес, где произошло нападение, в дневное время, к тому же нас всегда сопровождала вооруженная охрана. Поездка через этот лес всегда была для меня приключением, хотя теперь воспоминания о Хессенфилде заслонялись памятью о случившемся, и я с печалью думала не только о своем волнующем воображение отце, но и о дорогой Харриет и о Грегори.
      Анита сопровождала нас, поскольку Дамарис считала, что я не должна прерывать занятия. Меня это радовало, ведь мы очень подружились. Увы, Эйот Аббас казался совсем другим без Харриет, и это удручало, потому что все в доме говорило о ней.
      Дамарис сказала, что Бенджи должен все в доме изменить. Это всегда следует делать, когда случается что-нибудь такое, что нужно побыстрее забыть. Она была очень серьезной, говоря об этом, и я сразу подумала о спальне в Эндерби.
      - Наверно, мы сможем что-то посоветовать ему, - сказала Дамарис. - У тебя, Анита, есть какие-нибудь предложения?
      У Аниты обнаружилась способность составлять букеты и подбирать цвета. Она призналась мне, что очень хотела заново обставить старый дом приходского священника, в котором она продолжала жить, но у нее не хватало для этого денег.
      Итак, мы ездили в Эйот Аббас, и Бенджи был очень рад видеть нас, особенно меня. Но какой же он был печальный!
      Как-то раз он сказал, что почти рад тому, что его отец погиб вместе с матушкой, иначе ему было бы очень одиноко без нее. Бенджи намекал, что ему самому очень одиноко.
      - Ты должна сделать все, чтобы ободрить его, - сказала мне Дамарис. - Тебе это удастся лучше, чем другим.
      - Может быть, мне пожить у него? - вслух подумала я.
      Дамарис посмотрела на меня очень внимательно:
      - Ты этого.., хочешь? - спросила она. Я бросилась к ней на шею.
      - Нет-нет, я хочу быть с тобой.
      У нее как гора с плеч свалилась, и я не могла не подумать о том, какая я важная персона. Но затем меня вдруг осенило, что все эти люди хотели иметь меня всего лишь в качестве заменителя: Дамарис - вместо потерянного ребенка, Джереми - как средство против приступов меланхолии, Бенджи - потому, что он потерял Карлотту, а теперь и родителей. Я, конечно, была польщена, но мне следовало смотреть фактам в лицо: ведь я нужна им потому, что они не могут получить то, чего хотели на самом деле. Я стала заниматься самоанализом наверное, благодаря разговорам с Анитой.
      Анита, Бенджи и я очень много ездили верхом. Иногда с нами выезжала Дамарис, но она уставала, если долго находилась в седле, поэтому чаще всего мы выезжали втроем. Я думаю, для Бенджи самым лучшим лекарством были эти прогулки. Он очень любил природу и многому научил меня. Я стала разбираться в породах деревьев. С особенным восторгом Бенджи говорил о дубах, которые действительно были великолепны.
      - Это истинно английское дерево, - говорил он. - Дуб рос здесь с начала самой истории. Ты знаешь, что друиды особенно почитали его? Под ним они справляли свои религиозные обряды, под его ветвями творили суд.
      - Я думаю, некоторые из этих деревьев живут уже не одну тысячу лет, сказала Анита.
      - Это так, - ответил Бенджи. - Наши корабли сделаны из твердой древесины этих деревьев. Говорят, что в наших кораблях бьется сердце дуба.
      Я была уверена, что во время бесед о любимых деревьях он забывал о своем горе.
      Анита не знала, почему ива плачет, но она рассказала, что осина дрожит, потому что не может успокоиться с тех пор, как из нее был сделан крест Христа. Она рассказала об омеле белой, единственном дереве, которое не стало обещать, что не причинит вреда Бальдуру, самому красивому из северных богов, поэтому злобный Локи смог умертвить его с помощью этого растения.
      - У вас романтическая натура, мисс Харли, - сказал Бенджи.
      - Я не вижу в этом ничего плохого, - ответила Анита.
      Бенджн засмеялся, наверное, впервые за это время.
      Мы останавливались в трактирах, ели горячий хлеб с сыром, пироги прямо из печи. Бенджи рассказывал об имении, заботы о котором свалились на его плечи. Я понимала, что он ищет что-то, что сможет сильно заинтересовать его и помочь пережить тяжелую утрату.
      Я говорила о нем с Анитой.
      - Бенджи совсем не такой, как Джереми, - сказала я. - Джереми носится со своими горестями, и хоть он счастлив в браке с Дамарис, для него этого недостаточно, чтобы он смог забыть, что был ранен на войне.
      - Ему не дает покоя постоянная боль, - ответила Анита.
      - Да, в то время как боль Бенджи - в его памяти, в комнатах, где они жили. От всего этого можно избавиться. А Джереми некуда уйти от боли в ноге. Она всегда с ним.
      И я подумала, что нам надо возвращаться, потому что бедный Джереми несчастен без Дамарис. Мне хотелось увидеть его, утешить своим присутствием. Я знаю, что это помогало, ведь я часто видела, как он смотрит на меня, вспоминая при этом, конечно, как они с Дамарис привезли меня сюда из Франции. Дамарис никогда не сумела бы сделать этого без его помощи, и каждый раз, когда Джереми вспоминал об этом, у него поднималось настроение.
      - Бенджи, почему бы тебе не поехать вместе с нами в Эндерби? - спросила я.
      - Я бы с удовольствием, - ответил он, - но, видишь ли, мое имение...
      Я поняла, что он хочет сказать: убегать было бы бесполезно. Он должен остаться и продолжать вести свою одинокую жизнь.
      Мы приехали домой в конце сентября, когда осень позолотила листья, а фрукты на деревьях в саду созрели. Мы с Анитой собирали их, стоя на лестницах, а Смит помогал нагружать ими тачку. Демон сидел, склонив голову набок, и наблюдал за всем этим. Время от времени он срывался с места и прыгал от радости, что мы наконец-то снова вместе.
      Приехала Присцилла и вместе с Дамарис стала готовить джемы и всякие припасы на зиму. Это была обычная осень, если не считать владевшего всеми печального настроения. Арабелла очень скучала по Харриет, и это было странно, потому что раньше она часто бывала резка с ней при встречах, и у меня создавалось такое впечатление, что многое в Харриет возмущало ее.
      Даже прадедушка Карлтон, казалось, жалел о ее потере, а он никогда не скрывал, что она ему не нравилась. А уж Присцилла совсем загрустила. Потом я узнала, как Харриет помогла ей, когда родилась Карлотта.
      - Все мы уйдем со временем, рано или поздно, - сказала Арабелла. - И некоторые из нас уйдут раньше.
      Дамарис не любила, когда она так говорила. Она отвечала, что это ерунда и что ее бабушка проживет долго, как Мафусаил.
      ***
      Прошел еще год. Мне уже было десять лет. Вокруг шли бесконечные разговоры о перемирии, которое, может быть, положит конец войне.
      Присцилла считала, что давно пора это сделать. Она не могла понять, с какой стати мы должны обременять себя заботой о том, кто сидел на испанском троне.
      Прадедушка Карлтон только посмотрел на нее, качая головой, и пробормотал свое любимое ругательство:
      "Женщина!"
      - Если они действительно не заключат мир, - сказала Дамарис, - тогда откроется свободное сообщение между Англией и Францией. - Она посмотрела на Джереми. - Я бы хотела поехать в Париж. Хотела бы вернуться туда.
      - Сентиментальное путешествие, - ответил Джереми, улыбаясь ей той улыбкой, которую я так любила у него. Когда он так смотрел, я знала, что боль в этот момент его не тревожит и сейчас он вполне доволен жизнью.
      - Интересно, что стало с Жанной? - задумчиво сказала Дамарис. - Надеюсь, с ней все хорошо.
      - Она сумеет позаботиться о себе, - уверил ее Джереми.
      - О да. Я никогда не забуду, как она заботилась о Клариссе.
      - Я тоже, - ответил Джереми. Дамарис была очень счастлива. Она опять ждала ребенка.
      - На этот раз я буду очень осторожна, - сказала она.
      Доктор велел ей много отдыхать и напомнил, что с тех пор, как она перенесла лихорадку, здоровье у нее не блестящее, а выносить ребенка трудно даже для здоровой женщины.
      Дамарис вся сияла, Джереми тоже. Тени рассеивались. Этот ребенок чрезвычайно важен. Если у них появится ребенок, то обязательства, связывающие меня с ними, будут сняты. Странно, что я думала об этом как об обязательствах, но это так, ибо теперь я знала, что путешествие во Францию, за мной, положило начало их новым отношениям. До этого были лишь два несчастных человека. Я радовалась, что сыграла такую роль в их жизни, но моя ответственность за их счастье с каждым днем росла. Теперь же я поняла, что должна позаботиться о Бенджи, потому что много лет тому назад покинула его. Не то чтобы я сделала это по собственному желанию - у меня не было выбора, но должна признаться, что если бы нужно было выбирать, я по доброй воле ушла бы с Хессенфилдом, а значит, лишила бы Бенджи дочери.
      Приближалось Рождество. Арабелла настояла, чтобы мы все приехали в Эверсли-корт. Она сказала, что Бенджи тоже должен приехать, и он обещал.
      Дамарис попросила нас сделать все, чтобы поднять ему настроение, ибо Рождество - это время, когда особенно мучительно вспоминать о тех, кого потерял. Я чувствовала, что все были чуть-чуть излишне веселы, притворяясь, что это Рождество ничем не отличается от других.
      Мы с Анитой пошли в лес собирать остролист и плющ. Нам удалось разыскать омелу, а Смит даже помог принести рождественское полено. Старина Демон казался веселее всех. Все дорогие ему существа - Джереми, Дамарис, Смит, я - были живы-здоровы, а раз так, он был счастлив.
      Арабелла сказала, чтобы мы даже и не помышляли об отъезде из Эверсли-корта до самой Двенадцатой ночи, хотя все живут совсем рядом. Это относилось также к Присцилле и Ли.
      Мы украсили Эндерби-холл, хотя знали, что нас здесь не будет. Я слышала, как одна из служанок сказала:
      - Интересно, что подумают духи?
      - Им это не понравится, - философски заметила другая.
      Они были твердо убеждены, что в Эндерби таится что-то нехорошее.
      - Обидно уезжать отсюда, - сказала я Дамарис, - все так красиво получилось.
      - Твоя прабабушка и слышать не хочет, - ответила она. - Зато приятно будет вернуться домой. Да и Смиту будет весело встретить здесь Рождество.
      - Смиту и Демону, - уточнила я. - Я приеду утром после Рождества, чтобы раздать им подарки.
      - Дорогая Кларисса, ты добрая девочка, - сказала Дамарис.
      - На самом деле это не доброта. Мне просто захочется увидеть Смита и Демона, потому что без Харриет и Грегори атмосфера в Эверсли, наверно, будет немного гнетущей.
      - Ты становишься слишком самокритичной, - засмеялась Дамарис. Потрепав меня за волосы, она продолжала:
      - Ты только подумай, к следующему Рождеству у меня уже будет ребенок. Мне никак не дождаться апреля.
      - Надеюсь, это будет девочка, - сказала я. - Я хочу девочку.
      - А Джереми хочет мальчика.
      - Мужчины всегда хотят мальчиков. Они видят в них свое возрождение.
      - Дорогая Кларисса, ты доставила столько радости мне и Джереми!
      - Я знаю.
      Она опять засмеялась и спросила;
      - Ты всегда говоришь то, что думаешь? Я подумала и ответила:
      - Не всегда.
      Итак, мы поехали в Эверсли. Все было как и положено в Рождество. Бенджи приехал перед Рождеством и очень мне обрадовался.
      Накануне Рождества, как всегда, мы пошли в церковь на всенощную. Это всегда было самой лучшей частью праздника - пение рождественских гимнов и веселых песен, а потом возвращение пешком через поля в Эверсли-корт, где нас уже ждали горячий суп, поджаренный хлеб, подогретое вино, сливовый торт. Мы стали обсуждать службу, сравнивать ее с прошлогодней, все были веселы и никто не хотел спать. Раньше мы всегда обсуждали, кто какие роли будет играть в шарадах Харриет. Она подготавливала их, раздавала всем роли и осуществляла общее руководство. Мы не забудем этого.
      В наших спальнях горел огонь в каминах, кровати согревались грелками. Анита и я делили на двоих одну комнату, хотя в доме было множество комнат, все восточное крыло было заперто и покрывалось пылью.
      Мы не возражали против этого. В ночь накануне Рождества мы долго лежали без сна, потому что были слишком возбуждены. Анита рассказывала мне, как отмечали рождественские праздники в доме приходского священника, ее отца, как к ним приезжала ее старая тетка, как им приходилось экономить, и поэтому она рада оказаться в семье, где всего в достатке. Она приходила в ужас от мысли, что ей придется жить с теткой, и тогда решила сама зарабатывать на жизнь.
      - Дорогая Анита, здесь у тебя всегда будет дом, - сказала я.
      Она ответила, что очень мило с моей стороны пытаться утешить ее, но ее положение ненадежное, потому что, если вдруг она кого-то обидит, ее тут же уволят.
      ***
      Рождественское утро было ясным, на траве и ветках деревьев и кустов сверкал иней, делая все похожим на сказку. Пруды замерзли, но после восхода солнца все должно было измениться. Утром пришли певцы, и по традиции их пригласили в дом, чтобы они пели специально для нас, а потом их угощали сливовым пирогом и пуншем, приготовленным в особой большой чаше. Мы с Анитой наполняли бокалы. В общем, все было так, как и в другие праздники Рождества, которые я помню с тех пор, как приехала в Англию.
      Потом был большой рождественский обед с разнообразными блюдами: индейкой, цыплятами, ветчиной, говядиной, со множеством пирогов разной формы. Стол ломился от яств. Был еще сливовый пудинг и совершенно незнакомое мне блюдо сливовая каша, что-то вроде супа с изюмом и специями.
      После обеда мы играли во всевозможные игры, включая прятки по всему дому. Играли мы и в шарады, но это было ошибкой, потому что напомнило нам о Харриет. Присцилла быстро предложила другую игру. Мы танцевали под звуки скрипки, и кто-то даже пел песни. Некоторые из наших соседей присоединились к нам, и получилась большая шумная компания, так что кое-кто из нашей семьи был рад, когда день закончился.
      - Рождественские праздники после тяжелой утраты неминуемо приправлены печалью, - сказала Анита.
      Когда мы лежали, так без сна, я рассказала ей кое-что о Харриет.
      - Она была необычным человеком, - сказала я. - Такие люди, как она, не могут пройти по жизни, не оказав влияния на других.
      Я думала о красоте своей матери и Хессенфилда, и гадала, буду ли я походить на кого-нибудь из них, когда вырасту.
      Наконец мы заснули и проснулись на следующее утро довольно поздно. В доме уже все были на ногах. Когда мы спустились к завтраку, пробило девять часов.
      Слуга сказал нам, что Дамарис ушла в Эндерби. Она хотела посмотреть, все ли в порядке, и сказать Смиту, что нас упросили остаться на некоторое время.
      Мы с Анитой еще завтракали, когда вошел Бенджи. Мы сказали ему, что собираемся проехаться до Эндерби и что Дамарис уже ушла. Она пошла пешком, потому что больше не ездила верхом, соблюдая осторожность. Но ей нравились прогулки пешком, хотя доктор предупредил ее, что она не должна ходить на большие расстояния.
      Бенджи немного поболтал с нами, а потом мы все поехали в Эндерби. Мы привязали наших лошадей и вошли в дом. Дверь была открыта. Ничего обычного в этом не было, ибо мы знали, что в доме находится Дамарис. Но меня мгновенно поразила тишина в доме. Обычно, когда я входила, ко мне с лаем бросался Демон. От этой тишины, не знаю почему, у меня мурашки по спине побежали. Казалось, дом изменился, словно я увидела его глазами слуг, - дом, в котором могут случаться нехорошие вещи, дом, который посещают души тех, кто мучился в нем и был несчастлив.