Но это было мимолетное ощущение. Очевидно, Смита нет в доме. Он часто брал с собой Демона и подолгу гулял с ним по сельским дорогам, по полям.
      - Тетя Дамарис! - позвала я. Никто не ответил. Наверное, она наверху и не слышит, успокаивала я себя. Я сказала:
      - Пойдемте поищем ее, - и посмотрела на своих спутников.
      Было ясно, что у них не бегают по спине мурашки, как у меня. Я стала подниматься по лестнице и увидела туфлю Дамарис на верхней площадке.
      - Что-то случилось, - прошептала я. Потом я увидела ее. Она лежала на галерее менестрелей; лицо у нее было совсем белое, ноги подогнуты. Анита опустилась перед ней на колени.
      - Она дышит, - сказала Анита. Я тоже опустилась возле, глядя на мою любимую Дамарис, которая издала еле слышный стон. Бенджи сказал:
      - Нужно вынести ее отсюда.
      - Давайте перенесем ее в одну из комнат, - предложила Анита.
      Бенджи поднял Дамарис. Она застонала, и я догадалась, что что-то случилось с ребенком. Ему было еще слишком рано появляться на свет. О нет, - взмолилась я, - только не это!
      Бенджи шел очень осторожно. Я открыла дверь, и он положил Дамарис на кровать. Это была комната, которую она недавно обновила, заменив бархат на дамаск.
      - Я сейчас же пойду за доктором... - сказала Анита.
      - Нет, - перебил ее Бенджи. - Это сделаю я. Вы оставайтесь с ней.., вы обе. Посмотрите за ней, пока я не вернусь с доктором.
      У Аниты был опыт ухаживания за больными: несколько лет она ухаживала за своим отцом. Она накрыла Дамарис одеялами и попросила меня принести грелки. Я помчалась на кухню. Плита вовсю топилась. Ну где же Смит? Если бы он скорее пришел домой, он мог бы очень помочь. Но я знала, что он уходил с Демоном за несколько миль, и до его возвращения мог пройти еще целый час.
      Я принесла грелки, и Анита обложила ими Дамарис. Она печально посмотрела на меня.
      - Боюсь, твоя тетя потеряет ребенка, - сказала она. Дамарис открыла глаза. Сначала она ничего не понимала, потом увидела меня и Аниту.
      - Мы пришли и обнаружили тебя на галерее, - сказала я.
      - Я упала, - ответила она, потом посмотрела вверх и увидела дамасковый полог. - О нет, нет, - застонала она. - Не здесь.., ни за что.., ни за что...
      Анита дотронулась до ее лба, и хотя Дамарис закрыла глаза, лицо у нее было встревоженным.
      Наконец приехал Бенджи с доктором. Когда доктор осмотрел Дамарис, он сказал:
      - Она потеряет этого ребенка.
      ***
      В Эндерби наступили печальные дни. Дамарис оправилась, но была в отчаянии.
      - Кажется, у меня никогда не будет детей, - говорила она.
      Присцилла постоянно навещала ее, но ухаживала за ней Анита, ставшая незаменимой в доме. Бенджи остался у нас. Он сказал, что не уедет, пока не будет уверен, что Дамарис в безопасности.
      Я слышала, как шептались слуги:
      - А все этот дом, - говорили они. - Он полон призраков. Почему бы вдруг госпожа упала? Я считаю, что кто-то или что-то толкнуло ее.
      - В этом доме никогда не будет счастья. О нем уже давно ходят всякие слухи.
      Я начала задумываться, действительно ли в этом что-то есть? Когда дом затихал, я становилась под галереей и воображала, что тени наверху обретают очертания, становятся людьми, которые давным-давно жили здесь.
      Бенджи часто навещал нас в ту весну и лето, и однажды во время его визита Анита вошла в классную комнату, сияя от радости.
      - У меня для тебя новость, Кларисса, - сказала она. - Я выхожу замуж.
      Я посмотрела на нее в изумлении, и вдруг меня осенила догадка.
      - Бенджи! - воскликнула я. Анита кивнула.
      - Он сделал мне предложение, и я приняла его. О, я так рада! Он самый добрый человек из всех, кого я знала. Он действительно чудесный человек, и я не могу поверить своему счастью.
      Я сжала ее в объятиях.
      - Я так довольна, так счастлива! Ты и Бенджи... Это же ясно.., и это абсолютно правильно!
      Я почувствовала, как огромная ответственность свалилась с моих плеч. Эта сосредоточенность на своих обязательствах стала какой-то навязчивой идеей. И вот Бенджи перестал быть кем-то, кому я что-то должна. Он потерял Карлотту и меня - что ж, зато теперь у него будет Анита.
      Комментарий Арабеллы был таков:
      - Харриет осталась бы довольна.
      Все сошлись на том, что для обоих это наилучший вариант.
      - Кстати, - сказала Присцилла, - нам нужно подумать о новой гувернантке для Клариссы.
      - Такую, как Анита, мы уже не найдем, - вздохнула Арабелла.
      Дамарис сказала, что временно учить меня будет она сама, и добавила, что Аниту следует выдать замуж из Эндерби, который, в конце концов, стал теперь ее домом.
      И наконец сыграли свадьбу. Приготовления захватили Дамарис, так как она решила, что Анита должна почувствовать себя членом нашей семьи. Мы все были особенно рады за Бенджи. Он изменился: меланхолия покинула его, и было чудесно, что наконец-то к нему пришло счастливое событие.
      Итак, Анита и Бенджи поженились и уехали возрождать Эйот Аббас.
      ***
      Мне исполнилось одиннадцать лет, когда был подписан Утрехтский мир. Все вздохнули с облегчением, ведь это означало, что война кончилась. Прадедушка Карлтон постоянно обсуждал это событие, и за обеденным столом в Эверсли-корте ни о чем другом почти не говорили. Он стучал кулаком по столу и распространялся о порочности якобитов, о том, что подписание мира было для них решающим ударом.
      - Это самое лучшее, что могло случиться, - сказал он. - Отличный урок для предателей. Луи вынужден будет теперь выгнать их из Франции. Этого не избежать. Теперь они начнут тайком пробираться в Англию.
      - Каждый имеет право на собственные взгляды, отец, - напомнила ему Присцилла.
      Он посмотрел на нее из-под кустистых бровей и огрызнулся:
      - Нет, если это вероломные якобиты.
      - Даже если это они, - настаивала Присцилла.
      - Женщина, - пробормотал прадедушка Карлтон.
      Мы были рады, что война закончилась, а поскольку королем Испании стал Филипп Анжуйский, вся эта война теперь казалась бессмысленной. Брат Присциллы, Карл, занимавший высокий пост в армии, должен был приехать домой, и это не могло не доставить большую радость Арабелле и Карлтону. Год прошел мирно. Летом я гостила в Эйот Аббасе и наслаждалась происшедшими в доме переменами. Без сомнения, Анита и Бенджи были счастливы. Дом стал напоминать те времена, когда там жила Харриет.
      Был довольно холодный сентябрьский день; упорно не расходившийся туман скрывал солнце. Я поехала в Эверсли-корт, так как было воскресенье, а у нас вошло в обычай по воскресеньям обедать там. Бабушка Присцилла настаивала на сохранении этого обычая, чтобы подбодрить Арабеллу, которая так и не отошла после смерти Харриет и здоровье которой уже не было таким крепким.
      Даже я видела перемену в обоих стариках. Арабелла временами выглядела очень печальной. Она как будто заглядывала в свое прошлое, и ее взгляд затуманивался, когда она что-то вспоминала. Прадедушка стад более раздражительным, и иногда его было трудно в чем-то убедить.
      После обеда мы сидели, потягивая бузинную настойку из кладовой Арабеллы, обсуждая ее качество и сравнивая ее с вином последнего урожая. Карлтон, как всегда, сел на своего любимого конька - якобитов.
      Тот факт, что мой отец был одним из их лидеров, не имел значения. Всякий раз, когда Карлтон вспоминал о них, лицо его становилось чуть краснее и брови подрагивали от возмущения.
      Я всегда хотела защитить якобитов, потому что, когда он так говорил о них, передо мной как живой вставал Хессенфилд. Иногда я думала, знает ли об этом Карлтон? Он имел вредную привычку постоянно дразнить молодых людей, которые были ему интересны, и дразнить тем настойчивее, чем больше они ему нравились. Я часто видела, как эти сверкающие глаза выглядывали из-под густых бровей, которые, казалось, становились все гуще с каждым разом, что я его видела.
      Даже сейчас, хотя предполагалось, что он говорит с Ли и Джереми, глаза его были устремлены на меня. Вероятно, он заметил мой румянец и блеск в глазах.
      - Ха, ха! - воскликнул он. - "Вон!" - сказал король Франции. Двор Сен-Жермена! Какое право имеет Яков на свой двор, когда его изгнали из единственного, на который он мог претендовать!
      - У него было на это разрешение короля Франции, - напомнил ему Джереми.
      - Король Франции! Враг нашей страны! Конечно, он готов на все, чтобы досадить Англии.
      - Естественно, - вставил Ли. - Ведь он был с нами в состоянии войны.
      - Был! Ах, был! - воскликнул Карлтон. - Что же теперь будет с нашими маленькими якобитами, а?
      Я больше не могла сдерживаться. Я подумала о Хессенфилде, храбром, сильном, высоком. С течением времени он стал даже выше в моем представлении, и я до такой степени возвысила его добродетели и свела на нет недостатки, что он превратился в какой-то идеал. Второго такого не существовало, и если он был якобитом, значит, якобиты были замечательными.
      - Они не маленькие! - взорвалась я. - Они высокие.., выше, чем ты.
      Карлтон в изумлении уставился на меня.
      - Ах вот как? Так значит, эти предатели - раса гигантов, верно?
      - Да, это так! - вызывающе воскликнула я. - И они храбрые и...
      - Вы только послушайте! - воскликнул Карлтон. Глаза его широко открылись, кустистые брови взметнулись вверх, а челюсть подергивалась, как обычно, когда он пытался подавить веселье. Но он все-таки сердито стукнул по столу. - Среди нас есть маленький якобит. Так, моя девочка, а знаешь ли ты, что делают с якобитами? Их вешают за шею, и они висят, пока не умрут. И они заслуживают это.
      - Перестань, Карлтон, - сказала Арабелла. - Ты пугаешь ребенка.
      - Нет, не пугает! - закричала я. - Он только сказал, что якобиты маленькие, а они не маленькие.
      Карлтон не мог отказать себе в удовольствии поддразнить меня.
      - Я вижу, нам надо быть внимательными. Надо последить, чтобы она не устроила заговора здесь, в Эверсли. Пожалуй, она поднимет восстание, вот что она сделает.
      - Не говори ерунды, - сказала Арабелла - Попробуй-ка этих сладостей, Кларисса. Дженни сделала это специально для тебя. Она сказала, что ты их любишь.
      - Как ты можешь говорить о сладостях, когда наша страна подвергается риску! - воскликнул Карлтон.
      Но я знала, что он только забавляется по моему поводу, и была довольна, что смогла высказать свою точку зрения о росте якобитов и защитить Хессенфилда. Я повернулась к конфетам и выбрала ту, которая пахла миндалем, потому что я их особенно любила.
      Внимание Карлтона отвлекли от меня, но он продолжал говорить о якобитах.
      - Говорят, королева благосклонна к своему брату. Вот что получается по женской логике. Я посмотрела на него в упор и сказала:
      - Это измена королеве. И это похуже, чем говорить, что якобиты высокие.
      Его подбородок задрожал от смеха, но он опять свирепо посмотрел на меня.
      - Вот видите, она всех нас выдаст.
      - Это ты так сделаешь, - напомнила я ему, - высказываясь против королевы.
      - Довольно, Кларисса, - сказала Присцилла, которая всегда нервничала, когда говорили о политике. - Я устала от этого разговора. Давай оставим мужчин одних, если им нравится вести свои глупые настольные баталии. Мне думается, недавно заключенный мир и потери, которые мы понесли на пути к нему, будут хорошим ответом на все их теории.
      Иногда Присцилле, довольно кроткой по натуре, удавалось утихомирить Карлтона как никому другому, даже Арабелле.
      Бабушка была необыкновенной женщиной. Она родила мою мать тайно в Венеции. В свое время я узнаю, как это произошло, потому что в обычае женщин нашей семьи было вести дневники, в которые они открыто и честно записывали все, что с ними случалось. Это было для них делом чести; и когда нам исполнялось восемнадцать лет - или раньше, по обстоятельствам, нам разрешали прочесть жизнеописание наших предшественниц.
      Мы как раз собирались подняться из-за стола и оставить мужчин, когда вошел ошарашенный слуга.
      Арабелла спросила:
      - В чем дело, Джесс? Джесс сказал:
      - О, миледи, кто-то стоит у дверей. Это иностранка.., кажется, она не знает языка. Она только стоит там и все повторяет: "мисс Кларисса" и "мисс Дама-рис". Вот и все, что я мог понять, миледи. Остальное какая-то ерунда...
      Дамарис поднялась.
      - Надо посмотреть, в чем дело. Ты говоришь, она упомянула меня?
      - Да, госпожа. Она сказала "мисс Дамарис",., только это. И еще "мисс Кларисса".
      Я последовала за Дама рис в зал. Арабелла и Присцилла шли за нами. Большая дубовая дверь была открыта, и на пороге стояла фигура в черном.
      Это была женщина, сжимавшая в руках мешок. Она что-то быстро говорила по-французски. Слушая ее, я вдруг вспомнила язык и подбежала к ней.
      Она смотрела на меня, не веря своим глазам. Я очень изменилась за эти годы, но все же узнала ее.
      - Жанна! - воскликнула я.
      Она очень обрадовалась, протянула ко мне руки, и я кинулась к ней.
      Потом подошла к Дамарис. Жанна отпустила меня и, боязливо посмотрев на нее, начала быстро и сбивчиво говорить, однако, я легко понимала ее речь, смысл которой был таков.
      Мы всегда говорили, что будем ей рады. Мы звали ее с собой, но она не могла оставить свою мать и бабушку, поэтому не поехала с нами. Но мы сказали, что она может приехать, и она запомнила это. Бабушка умерла, мать ее вышла замуж, и Жанна теперь была свободна. Поэтому она вернулась к своей маленькой Клариссе, которую спасла, когда та осталась совсем одна. И она опять хочет быть с ней.., а Дамарис сказала...
      Дамарис на своем ломаном французском сказала, что мы рады видеть Жанну.
      Арабелла, сносно говорящая по-французски, так как до Реставрации жила в замке во Франции, ожидая, когда Карл II вновь обретет свой трон, сказала, что она уже слышала о заслугах Жанны и приглашает ее в свой дом.
      Дамарис только повторяла:
      - Конечно. Конечно.
      Я вдруг перенеслась обратно в сырой подвал, где только Жанна могла защитить меня от жестоких улиц Парижа и от жизни. И я закричала:
      - Ты понимаешь, что они говорят, Жанна? Ты остаешься с нами. Ты приехала к нам, и теперь твой дом здесь.
      Жанна заплакала и снова обняла меня, глядя на меня с удивлением, словно я сделала что-то очень умное, когда так выросла.
      Мы подвели ее к столу, и она в изумлении раскрыла глаза от такого обилия пищи.
      Дамарис объяснила, кто такая Жанна, и прадедушка Карлтон поднялся довольно тяжело, потому что, как я уже говорила, он постарел и суставы его потеряли свою подвижность, хотя он и не признавался в этом, и сказал ей по-французски с сильным английским акцентом, что любой, кто сослужил службу члену его семьи, не будет жалеть об этом. И хотя Жанна не все поняла, что он сказал, ей стало ясно, что ее приезду рады.
      Дамарис сказала, что Жанна, вероятно, голодна. Принесли горячего супа, который она с жадностью съела, потом ей дали говядины. Она рассказала нам, как ей хотелось поехать в Англию, но во время войны это было невозможно. А теперь заключен договор и война прекратилась, и Жанна наконец нашла лодку, которая перевезла ее на этот берег. Это было очень дорого, но ей удалось скопить денег, когда уже не нужно было содержать мать и бабушку. Когда мир был заключен, она уже готова была ехать.
      Вот таким образом Жанна оказалась в Англии.
      СЭР ЛАНСЕЛОТ
      Удивительно, что великие события, которые кажутся такими далекими от нас, могут играть решающую роль в поворотах нашей жизни. Если бы не великая революция, когда католик Яков был скинут с трона и на него сели протестант Вильгельм и Мария, я никогда не родилась бы. И мои приключения во Франции все это следствие той же ситуации. Но мирные годы, которые я провела в Эверсли, заставили меня забыть эти впечатляющие конфликты, и только когда прадедушка Карлтон так яростно заговорил о якобитах, я вспомнила, что борьба продолжается.
      Благодаря заключению мира Жанна оказалась с нами, и должно было последовать что-то еще более значительное - и все из-за этого мира.
      Жанна с радостью поселилась в нашем доме и постоянно пребывала в состоянии восторга. Она говорила, что ей кажется, будто она снова прислуживает в отеле лорду и леди Хессенфилд. В течение первых недель для Жанны было чудом то, что ей не нужно заботиться о еде. Она беспрестанно разговаривала, и я обнаружила, что могу свободно болтать с ней: основы французского, заложенные с малолетства, позволили мне очень быстро восстановить мои знания. Жанна имела поверхностные знания английского благодаря моей матери и мне, и так как она очень быстро все усваивала, у нас не возникало трудности в общении.
      Она рассказала мне, как ей было грустно, когда я уехала, хотя она знала, что для меня так будет лучше и это большое счастье, что тетя Дамарис нашла меня. - Нам было очень трудно зимой, когда торговля шла совсем плохо, рассказывала она мне. - Ну, я ходила мыть полы, если подворачивалась такая работа... И что это приносило? Всего лишь несколько су. Надо было содержать мать и бабушку. Весной и летом я могла как-то продержаться благодаря цветам. Мне нравилось продавать цветы. Это давало мне свободу. Но работать для торговцев.., о, моя дорогая, ты этого не знаешь. Те дни в отеле, когда я работала на милорда и миледи.., ах, это был рай.., или почти рай. Но здесь было совсем другое...
      Она рассказывала, что должна была работать и работать все время, без отдыха, иначе у нее вычитали деньги за потерянное время.
      - Одну зиму я работала на аптекаря и бакалейщика. Мне нравилось, как там пахло, однако, работа была тяжелая. Но я выполняла ее, а иногда обслуживала посетителей в магазине. Я научилась взвешивать корицу, сахар, молотый перец.., и мышьяк тоже. Его продавали модным дамам. Он каким-то образом улучшал цвет лица... Но их всегда предупреждали, что с ним надо обращаться очень осторожно. Чуть-чуть побольше - и, мой Бог, можно получить не только хороший цвет лица. Получишь еще гроб и шесть футов земли сверху.
      Манера Жанны разговаривать, мешая французскую и английскую речь, была довольно колоритна. Разговаривая с ней, я мысленно переносилась в мою жизнь в Париже - и не только в темный сырой подвал, но и в то чудесное время, когда Жанна была нашей служанкой. Моя красивая мама наносила тогда мимолетные визиты в детскую, а мой замечательный Хессенфилд приходил еще реже.
      Жанна внесла новые веяния в Эндерби. Она показала мне, как делать новую модную прическу. У нее самой были прекрасные волосы, и она иногда зарабатывала несколько су, помогая парикмахеру. Воспоминания об этом вызывали у нее веселый смех. Она появлялась, сгибаясь под тяжестью двух или трех фунтов пудры, вся напомаженная, - бедная продавщица цветов, выглядящая как великосветская леди. Это был один из способов заработать деньги, хотя потом Жанна мучилась, избавляясь от модной прически.
      Но больше всего ей повезло с аптекарем. Она там хорошо себя зарекомендовала, и ей даже предложили остаться, что она и сделала; там ей удалось скопить достаточно денег, чтобы поехать в Англию.
      Интересно было слушать рассказы Жанны о дамах Парижа. Она вышагивала по комнате, подражая их изысканной походке. Эти дамы пили уксус, чтобы сделаться стройнее, и принимали мышьяк в надлежащих дозах, чтобы иметь приятный оттенок кожи. Жена аптекаря тоже стремилась быть леди. У нее всегда под рукой был мышьяк, и она каждый день выпивала пинту уксуса; ее прическа была чем-то потрясающим, по ночам это изумительное сооружение заворачивалось в своеобразный футляр, что делало эту штуковину в два раза больше. Она ложилась в постель, поддерживая фальшивые волосы, пудру и помаду деревянной подушкой, в которой было вырезано углубление для шеи, и все это, несмотря на неудобства, доставляло леди огромное удовлетворение.
      Радость Жанны передавалась мне, и мы с ней смеялись и болтали часами. Дамарис наслаждалась, видя нас вместе. Приезд Жанны стал очень счастливым событием.
      Однажды из Эверсли-корта приехал слуга со специальным посланием от Арабеллы. Она сообщала, что к ним приехал гость из семьи Филдов, из замка Хессенфилд на севере Англии. Оказалось, что теперешний лорд Хессенфилд хотел познакомиться со своей племянницей.
      Меня охватило огромное волнение. Дамарис, однако, была встревожена. Вероятно, она считала, что семья моего отца попытается забрать меня у нее.
      Мы сразу поехали в Эверсли. Арабелла ждала нас, очень обеспокоенная.
      - Этот человек - какой-то родственник теперешнего лорда, - шепнула она нам. - Думаю, его послали на разведку.
      Сердце мое колотилось в груди, когда я вошла в дом. Арабелла взяла меня за руку.
      - Он, наверно, что-то предложит, - продолжала она. - Что бы он ни сказал, мы должны это потом вместе обсудить. Не обещай ничего, не подумав.
      Я едва ее слышала. Я могла думать только о том, что узнаю еще что-то о семье моего отца.
      Приезжий был высок, как Хессенфилд, со светлыми рыжеватыми волосами. У него были четкие черты лица, как у отца, каким я его помнила, и пронзительные голубые глаза.
      - Это Кларисса, - сказала Арабелла, выставляя меня вперед.
      Он быстро подошел и взял меня за руки.
      - Да, - сказал он, - я вижу сходство. Ты настоящая Филд, моя дорогая Кларисса.., не так ли?
      - Да, это мое имя. А ваше как?
      - Ральф Филд, - ответил он. - Мой дядя, лорд Хессенфилд, знает о твоем существовании и хочет познакомиться с тобой.
      - Он.., брат моего отца?
      - Вот именно. Он говорит, что это не правильно - иметь такую близкую родственницу и ни разу не увидеть ее.
      - О-о.
      Я обернулась и посмотрела на Дамарис. Она слегка нахмурилась. Ее тревожило, что этот человек приехал за мной...
      - Мы считаем, что такое положение вещей надо немедленно исправить, продолжал Ральф Филд. - Ты ведь хочешь познакомиться со своей семьей?
      Я старалась не смотреть на Дамарис.
      - О да, конечно.
      - Я надеялся, что смогу взять тебя с собой.
      - Вы имеете в виду просто визит?
      - Да, именно так. Дамарис торопливо сказала:
      - Нам нужно время, чтобы подготовить Клариссу к этому визиту. Север - это очень далеко.
      - Можно сказать, на другом конце страны: вы - на крайнем юге, мы - на севере, почти на границе.
      - Это довольно беспокойная часть страны? Ральф засмеялся.
      - Не более, чем вся остальная Англия, я полагаю. Вы можете быть уверены, что Филды знают, как надо заботиться о членах своей семьи.
      - Я в этом уверена. Но для ребенка... Я почувствовала легкое раздражение. До каких пор они будут относиться ко мне как к ребенку? В такие моменты я сильнее всего чувствовала, что задыхаюсь от этой любви, которой они меня окружили. Она была словно большое одеяло - теплое, мягкое и удушливое.
      - Тетя Дамарис, - твердо сказала я, - я должна увидеть семью моего отца.
      Я сразу пожалела, что так сказала. Эти слова причинили ей боль. Я подошла к ней и взяла ее за руку.
      - Это же ненадолго, - успокоила я ее. Арабелла быстро сказала:
      - Мне кажется, необходимо время, чтобы все продумать. Может быть, через год или...
      - Мы все с нетерпением ждем встречи с нашей родственницей. Ее отец был главой семьи. Для нас его смерть была большим ударом, ведь он умер в расцвете сил, так внезапно.
      - Это было очень давно, - сказала Дамарис.
      - Но это не умаляет нашу трагедию, мадам. Мы хотим узнать его дочь. Лорд Хессенфилд мечтает, что она ненадолго приедет к нам.
      Дамарис и Арабелла обменялись взглядами.
      - Мы подумаем, - сказала Арабелла. - А теперь вы, наверно, устали с дороги. Для вас приготовят комнату. Вы же не собираетесь сегодня в обратный путь?
      - Миледи, вы так добры. Я воспользуюсь вашим гостеприимством. Может быть, мне удастся убедить Клариссу поехать со мной; я уверен, если бы она знала, как мы хотим увидеть ее, то сразу согласилась бы. Она еще молода принимать такие решения, - сказала Арабелла.
      И вновь это подчеркивание, что я еще мала. Именно в этот момент я решила, что обязательно поеду и увижусь с семьей отца.
      Бедная Дамарис! Она была очень огорчена. Она, очевидно, думала, что если я поеду на север, то уже никогда не вернусь.
      Начались семейные совещания. Прадедушка Карл-тон был категорически против моего отъезда.
      - Проклятые якобиты! - рычал он, багровея. - Хоть уже мир, но они все не успокоятся. Они все еще пьют за короля с того берега. Нет, она никуда не поедет.
      Но прадедушка Карлтон уже не обладал такой властью, как раньше, и Арабелла наконец решила, что ничего не будет плохого, если я поеду с кратким визитом.
      Присцилла в сомнении твердила, что я еще слишком мала для такого путешествия.
      - Но ведь она поедет не одна, - настаивала Арабелла. - У нее будет хорошая охрана. Жанна могла бы поехать с ней в качестве горничной. Это будет только способствовать усовершенствованию девочки во французском. Я всегда считала, что она не должна его забывать.
      - А как же Дамарис? - не унималась Присцилла. - Она будет так несчастна без нее.
      - Моя дорогая Присцилла, - сказала Арабелла, - конечно, она будет скучать без ребенка. Мы все будем скучать и будем счастливы, когда она вернется. Но не может же Дамарис вечно держать ее при себе.., ради своего удобства. Ей нужно помнить, что у Клариссы есть своя собственная жизнь.
      Присцилла с жаром воскликнула:
      - Не хочешь ли ты сказать, что Дамарис эгоистка, мама? У Дамарис такая добрая натура...
      - Знаю, знаю. Но она придает Клариссе слишком большое значение. Я знаю, что она сделала для Клариссы.., и что Кларисса сделала для нее. Но все же она не может запретить девочке видеть родственников ее отца, только по той причине, что ей будет очень скучно без нее.
      Присцилла замолчала. Позже дискуссия была продолжена. Ли считал, что я должна ехать. В конце концов, они были моими родственниками.
      - И это всего лишь визит, - сказал он. Джереми был против, главным образом потому, что это расстраивало Дамарис.
      Именно тогда я действительно почувствовала, будто я в каком-то замкнутом пространстве, куда не пропускают воздуха. И я решила, что имею право выбрать свое собственное будущее.
      Я сказала:
      - Тетя Дамарис, я обязательно поеду, чтобы увидеться с семьей моего отца. Я должна.
      На мгновение ее глаза погрустнели. Потом она села, притянула меня к себе, очень серьезно посмотрела на меня и сказала:
      - Конечно, поедешь, моя дорогая. Ты права. Ты должна ехать. Просто я очень не люблю оставаться без тебя. Хочу тебе что-то сказать: я опять жду ребенка.
      - О, тетя Дамарис!
      - Ты будешь молиться за меня, не правда ли? Молись, чтобы на этот раз у меня было все хорошо. Вся моя воинственность покинула меня. Я обвила ее шею руками.
      - Я не поеду, тетя Дамарис! Нет, я не могу ехать, иначе буду беспокоиться о тебе! Знаешь, что я сделаю?
      Я подожду, пока у тебя родится малыш, а уж потом поеду к брату моего отца.
      - Но, дорогая, ты не должна думать обо мне.
      - Как же мне не думать! Я не смогу быть счастлива, если меня здесь не будет. Я хочу быть здесь, с тобой. Хочу сшить какую-нибудь одежду для малыша. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
      Так мы и решили. Я на время отложу свою поездку на север и поеду через несколько месяцев, когда все уладится.
      Бабушка Присцилла была очень довольна моим решением. Она нежно поцеловала меня.
      - Лучше и не могло быть, - сказала она. - Дамарис так рада, что ты останешься с ней. Надо молиться, чтобы на этот раз у нее родился здоровый ребенок.
      Ральф Филд уехал, взяв с нас обещание, что через несколько месяцев я навещу своих родственников.
      И мы занялись приготовлениями к появлению малыша. Сначала Дамарис очень боялась, что мы потеряем его, если будем много о нем говорить. Но я положила этому конец. Я считала, что если все время думать о худшем, то каким-то таинственным образом это худшее произойдет. Поэтому я стала требовать, чтобы все верили, что на этот раз ребенок будет жить. Я ухаживала за Дамарис с заботой и нежностью, тем более, что чувствовала себя виноватой за мою недавнюю неверность ей.
      Жанна оказалась очень полезной в этот период. Я поражалась происшедшей в ней перемене. Во Франции она все время была чем-то озабочена: сначала необходимостью всем угодить в отеле, а затем - еще большей необходимостью выжить в подвале. Она была измучена заботами, и все это подавляло ее живую натуру.
      А как только она поняла, что обрела безопасность и уют в этой семье, из которой ее не выгонят, если она не совершит какого-нибудь ужасного преступления, Жанна возвратилась в свое обычное состояние.
      Нам было очень смешно, когда Жанна говорила на английском, да она и сама радовалась, видя наши улыбки и слыша наш смех. Иногда я думаю, что она нарочно так говорила, чтобы вызвать веселье. Она приносила много пользы. Я была уже не в том возрасте, чтобы иметь няню, поэтому Жанна стала моей горничной. Она причесывала меня, следила за моей одеждой и была постоянно при мне.
      - Кларисса становится элегантной, - отмечала Арабелла.
      - Мы не нуждаемся в этих дурацких французских модах! - рычал прадедушка Карлтон.
      Все были довольны, что Жанна приехала к нам, так как понимали, что она для меня сделала. Семья наша не любила принимать одолжения, и поэтому, если нам оказывали услугу, делом чести для нас было отплатить сторицей.
      Жанна с радостью ожидала появления ребенка. Она любила маленьких и умела с ними обращаться. К тому же она была искусной швеей и сшила несколько изящных детских вещиц.
      Неудивительно, что, ожидая таких событий в нашей семье, мы не очень обращали внимание на то, что происходит в мире.
      Карлтон, конечно, был в курсе всего и очень волновался.