Воскресенье, 4 июня 1989 года,
      Вечер,
       Москва
      Пока поезд тащился по московским окраинам, они обсудили, как быть дальше.
      – Ты не можешь оставаться в своей квартире, – настаивал Мартин. – Кто бы это ни был, КГБ или мафия, мы должны исходить из того, что им известно, кто ты такая и где живешь. Может, они и думают, что ты погибла, но за подтверждением этого они в любом случае явятся к тебе домой. Нам не нужно, чтобы они знали, что ты жива. Есть ли у тебя еще какое-нибудь пристанище, где можно было бы отсидеться?
      – А как же ты? – всполошилась Алина, совсем не думая о себе.
      – Я буду в полной безопасности в стенах посольства, – ответил Мартин. – Может, единственный способ обеспечить твою безопасность – вывезти тебя отсюда. Я могу походатайствовать о предоставлении тебе убежища.
      – Даже если мне его предоставят, я не смогу уехать из страны. Оно лишь даст мне возможность укрыться в твоем посольстве.
      – Да, ты права. И если я, несмотря ни на что, выгляжу иностранцем, ты с первого взгляда – русская. Мы не сможем даже провести тебя мимо милиционеров у дверей – во всяком случае, без специальной подготовки. Я мог бы дать тебе кое-какую американскую одежду, ну и, конечно же, ты сама большая мастерица по части грима…
      – Есть еще одна проблема, – сказала она.
      – Какая же?
      – Я не хочу покидать свою страну.
      Хотя Мартин и гордился тем, что понимает загадочную русскую душу, он немало удивился. Ему еще не доводилось сталкиваться с людьми, которые отказывались бы поменять Советский Союз на Соединенные Штаты, когда у них были для этого возможности.
      От нее не ускользнул его озадаченный вид.
      – Что мне там делать? – объяснила она. – Я актриса, по-английски не говорю. Да и вся моя жизнь проходит здесь.
      – Ты могла бы стать моей женой, – сказал он. Слова эти он произнес неожиданно для самого себя: до этого ему и в голову не приходило жениться на Алине. Она удивилась, потом улыбнулась и поцеловала его.
      – Для этого мы еще не так хорошо знаем друг друга, – мягко сказала она.
      – Я люблю тебя, – ответил Мартин. Она опустила голову и сказала:
      – Мне кажется, что я тоже люблю тебя. Но… пока я намерена продолжать жить так, как и жила.
      – Почему?
      Алина лишь неопределенно пожала плечами.
      – Мне кажется, что я живу как при Сталине. Если бы все отказались сотрудничать с системой, то Сталин стал бы никем. Ну да ладно, кто бы там ни был во главе страны, я не намерена сотрудничать с ним.
      – Молодец, – только и сказал он, восхищенный ее поведением и в то же время расстроенный и встревоженный.
      Ранним вечером они уже шли, взявшись за руки, по Якорной улице. Сначала он хотел взять ее под руку, но она не позволила.
      – Не нужно, чтобы мы выглядели как иностранцы, – пояснила она. – Смотри, как надо, – и она сама взяла его под руку, а через минуту засмеялась и пояснила: – Теперь мы похожи на пару, поженившуюся давным-давно.
      – Настанет день, и мы будем парой, поженившейся давным-давно.
      – Не сглазь.
      – Что-что?
      – Я должна отвести сглаз, – пояснила она. – Если ты задумал что-то очень хорошее, то я должна отвести сглаз – оберечь тебя от сглаза, не сглазить.
      – Не сглазить.
      Они не заметили, как позади них появилась черная «Волга», остановившаяся в стороне, возле кустов сирени, на которых еще виднелись неопавшие темно-лиловые гроздья цветов.
      По темным лестничным пролетам они поднялись в ее квартиру.
      – Хочешь чаю? – спросила она.
      – Чаю – нет. А тебя хочу.
      – Может быть, после чая? – сказала она, но не стала сопротивляться, когда он подошел к ней сзади и обнял.
      Он почувствовал под своими ладонями упругие выпуклости ее грудей, а когда она повернулась к нему лицом, поцеловал ее в губы, а она без колебаний сразу же откликнулась на его ласки.
      В открытое окно Алиной спальни свободно вливался свежий воздух, принося с собой запах каких-то цветов. Мартин нежно провел рукой по ее щекам, а она, не открывал глаз, улыбнулась и сказала:
      – Вот ты и уложил меня в постель, соблазнив романтикой своей профессии.
      – Так это моя профессия стала причиной того, что…
      – Да нет, конечно. Это ты сам. Я так долго ждала тебя. И вот ты пришел, моя ласточка.
      – Не сглазь.
      – Постараюсь не сглазить. Он поднялся и стал одеваться.
      – Ты что, собираешься уходить? – встревожилась она.
      – Я скоро вернусь.
      – Куда же ты идешь?
      – В посольство. Принесу кое-что поесть и переоденусь. Я останусь у тебя на ночь, если не возражаешь.
      – Да что ты, разумеется, нет.
      – Мне не хотелось бы оставлять тебя на ночь одну. Думаю, мы переселим тебя в посольство.
      – Я же сказала, что не хочу уезжать.
      – Если не согласишься, мои коллеги подумают, что ты ил КГБ.
      – Мне плевать, что они там думают. Ты что, намереваешься рассказать им обо мне?
      Вопрос не застал его врасплох – он уже размышлял об этом, но окончательного решения еще не принял.
      – Таких намерений у меня нет, – ответил он.
      Мартин тяжело и медленно поднимался по лестнице к Алининой квартире. В каждой руке он нес по увесистой сумке с продуктами, которые посольство еженедельно получало по выписке из Хельсинки, да еще прижимал локтем к боку букет роз. Опираясь на дверь, он нашарил пальцами кнопку звонка и чуть было не упал, когда дверь распахнулась.
      – А вот и бакалейщик пришел, – весело сообщил он и тут асе осекся, увидев, что на Алине, как говорится, лица нет.
      – Что стряслось? Она кивнула головой на кухню.
      – Там пришли.
      – Кто?
      Из кухни в переднюю вышел Серго Чантурия. Мартин сразу же узнал его, хоть тот и был в цивильной одежде.
      – Добрый вечер, господин Мартин, – приветствовал его Чантурия.
      – Он заметил вас еще из окна, – пояснила Алина. – У меня не было возможности предупредить вас.
      – Ну что ж, мы же не нарушаем никаких законов, – заметил Мартин, думая, что это существенно в данной ситуации. На улице он не заметил ни подозрительных автомашин, ни слежки, да он и не думал, что за ним могут следить. «Мы слишком рано стареем, – подумал он про себя, – и слишком поздно умнеем. Рано или поздно наша же лень губит нас», а вслух спросил:
      – Это что, неофициальный визит, капитан?
      – Давайте считать, что на этот раз неофициальный, – ответил Чантурия. – Если будем так полагать, то получится разговор, полезный для всех нас.
      – Разговор о чем?
      – Я сам хотел бы знать это. Помнится, наши организации договорились делиться любой ставшей им известной информацией, касающейся убийства господина Хатчинса.
      – Да, договорились. Но я думал, что дело уже закрыто. Троих убийц нашли и засадили в тюрьму, а четвертый мертв.
      – Да, это так. Но те, кого засадили в тюрьму, клянутся, что ничего не знают о женщине, которая была тогда с господином Хатчинсом и потом исчезла самым таинственным образом. Не знает о ней ничего и ЦРУ, как вы сами сказали. И все же – вот она, и вы ее знаете.
      – Она не имеет никакого отношения к убийству.
      Он хотел было отрицать, что Алина именно та женщина, но понял: слишком поздно. Знает ли Чантурия о ее роли или же только догадывается? Да, теперь наверняка, знает.
      – Это интересно, – начал Чантурия. – Может, расскажете подробнее?
      – Ну что же, если это неофициальный визит… Возьмите хоть одну из этих сумок, а то я выроню обе.
      Чантурия взял сумку. Он держал ее в обеих руках, и Мартину стало немного полегче: по крайней мере, Чантурия не собирался выхватывать пистолет и стрелять в него. Мартин свободной рукой протянул Алине букет.
      – Спасибо, – поблагодарила она.
      Ее голос походил на писк подбитой птички, что привело Мартина в воинственное состояние – он был готов ринуться на ее защиту.
      Они прошли на кухню. Мартин подошел к окну и хотел выглянуть на улицу, но Чантурия, оставшийся в прихожей, поскольку в кухне троим было тесновато, сказал:
      – Что смотрите? Никого там нет – я пришел один.
      – В самом деле? – усомнился Мартин, но, выглянув, он и впрямь никого не увидел.
      Мартин принялся передавать продукты Алине. Чантурия ни слова не сказал, но Мартин заметил, что он внимательно следит за тем, что он вытаскивает из пакетов. Вид у него был точно такой же, как у любого советского гражданина, впервые попавшего в супермаркет на Западе. От офицера КГБ Мартин такого никак не ожидал – ведь тот имеет доступ к специальным закрытым распределителям. Но вполне возможно, что Чантурия просто удивился, увидев лишь малую часть продуктов с Запада, уместившихся в двух бумажных пакетах, и соображал, что же может представлять собой остальная, большая их часть.
      – Что это? – спросил он, показывая на банку шведской ветчины.
      На банке красовалась картинка, изображавшая эту ветчину. Она совсем не была похожа на ту, которую можно купить в советских продмагах. Мартин объяснил ему, что это такое, и добавил:
      – Неужели нас арестуют за то, что у нас такая ветчина?
      – Да нет же, конечно, нет, господин Мартин, – ответил Чантурия с каким-то раздражением. – То, что у вас есть ветчина, не является преступлением.
      Мартин при этих словах не мог не улыбнуться, а Чантурия продолжал:
      – И я пришел сюда не для того, чтобы арестовать вас. Я уже сказал, что мой визит – неофициальный.
      – Мне нелегко считать его таковым, поскольку мы с вами в неофициальной обстановке не общались.
      Все еще держа сумку с продуктами обеими руками, хотя она уже наполовину опорожнилась, Чантурия вдруг улыбнулся и сказал:
      – В таком случае позвольте представиться: меня зовут Серго Виссарионович Чантурия. Чтобы упредить вопрос, который, как я вижу по вашим глазам, вы хотели бы задать, поясню: у меня то же отчество, что и у покойного Иосифа Сталина, по которому плакать не стоит. Наши отцы были тезками. Это совпадение, разумеется, не означает, что я согласен с его политикой, – что бы вы ни думали о моей профессии. Вам известно, что я капитан КГБ. Я люблю также футбол, грузинскую поэзию и вкусную еду. Моя мама считает меня неплохим парнем.
      Он высвободил правую руку и протянул Мартину, который, хоть и с неохотой, но все же пожал ее.
      Чантурия ничего не спросил насчет повязки на руке, но его пожатие было довольно мягким.
      – А вы, как я знаю, Бенджамин Мартин, помощник культурного атташе посольства США.
      – Специальный помощник культурного атташе, – уточнил Мартин.
      – Совершенно верно – специальный помощник культурного атташе. А между прочим, что эта должность конкретно означает?
      – Она означает, что я не работаю в ЦРУ.
      – Нет-нет, для меня совершенно ясно, что вы не работаете в ЦРУ, – я не хотел вас обидеть. Но я не очень-то представляю ваше положение в посольстве.
      – Да не только вы один. Все профессиональные дипломаты удивляются, какого черта я там делаю, и подозревают, что я «призрак», а «призраки» считают, что я черт знает чем занимаюсь, и хотели бы, чтобы я вообще ничего не делал. Только Хатчинс так не считал. Мы с ним хорошо ладили. Не лезли в дела друг друга.
      – Ну, тогда вы и впрямь «специальный». А мои наблюдения показывают, что вы действительно культурный человек. Я уже пришел к выводу, наперекор мнению некоторых моих коллег, что вы не работаете в Центральном разведывательном управлении, – Чантурия отпустил руку Мартина и продолжил: Вашей приятельнице Алине я уже представился. С сожалением должен сказать, если позволите, что ко мне она отнеслась с еще большим подозрением, нежели вы. Но мы рано или поздно должны были прийти к этому. И вот мы все здесь.
      Мартин опять принялся вынимать продукты из сумки. Внимание Чантурия привлекла коробка датского сливочного печенья, и он спросил:
      – А это что такое, уж извините меня за любопытство?
      – Это печенье, – пояснил Мартин. Чантурия вертел коробку в руках и так и сяк.
      – Печенье! Материальные излишества Запада я впрямь вызывают негодование. Вы не согласны с этим, Аля?
      Алина лишь взглянула на него исподлобья, а он тяжело вздохнул и продолжал:
      – Люди часто не понимают шуток. Даже здесь, во всемирной столице комических ситуаций. Нам нужно учредить министерство комических ситуаций. По иронии судьбы, однако, это министерство почти наверняка начнет выдавать такую дрянную продукцию, что количество комических ситуаций начнет неуклонно сокращаться.
      Он протянул коробку Алине и спросил:
      – А печенье-то вкусное?
      – Не знаю, – ответила она, – никогда не пробовала. Хотите попробовать?
      – Я почему-то думал, что вы никогда не предложите.
      Они сидели за маленьким столиком, попивал чай с датским печеньем.
      – А ведь неплохое печенье, на мой вкус, – высказал свое мнение Чантурия.
      – На нашу следующую встречу я принесу шоколадные эклеры из Парижа, – сказал Мартин. – Вот тогда и поговорим о вкусах.
      Несмотря на всю необычность этой встречи, Чантурия все больше ему нравился, в нем чувствовалось обаяние. А тут он еще припомнил, что на встрече в здании КГБ на площади Дзержинского единственным из ее советских участников, рассмеявшихся в ответ на его шутку, был Чантурия.
      – Однако сколь приятным ни был бы этот вечер, вы же, конечно, пришли не только ради того, чтобы просто пообщаться с нами, – предположил Мартин.
      – Да, это верно, – ответил Чантурия. – Разумеется, есть и кое-какие вопросы служебного характера. Я хоть и не хочу портить вам вечер, но все же, может, мы обсудим и их?
      – Я ничего не знаю об убийстве, – сразу же предупредила Алина.
      – Разумеется, я уверен, что вы не знаете. Но, с другой стороны, вы были в тот вечер с агентом ЦРУ. Я, правда, думаю, что вы и не подозревали о его подлинной профессии. Любопытно, что же все-таки происходило в кафе?
      – По сути дела, я и не поняла, что там произошло, – ответила она.
      – Этого никак не может быть. Мартин, взяв Алину за руку, не дал ей ответить.
      – Капитан, знает Алина, что там происходило, или не знает – неважно. Зато я знаю. Как вы верно заметили, я не работаю в ЦРУ. Но я дипломат, а в этом своем качестве я обладаю дипломатическим иммунитетом. В посольстве знают, куда я пошел и когда должен вернуться, – сказал он, приврав немного. – Так что, если я не вернусь вовремя, они будут знать, откуда начинать искать меня. Ну а теперь, может, нам пойти на сделку?
      – Какую же сделку вы предлагаете?
      – Я расскажу вам то, что знаю, а вы дадите мне слово не вмешивать Алину в это дело. Я имею в виду, что ее вообще касаться не будут: ни арестовывать, ни допрашивать – ни сейчас, ни потом.
      – Вы много запрашиваете, господин Мартин. Должен сказать вам, что если бы сейчас шел обычный допрос, то я просто отказался бы от вашего предложения, потому что у меня, по сути дела, нет разрешения давать такие обещания, которые чреваты нарушением законов моей страны. Но все же я даю вам слово, но подчеркиваю, что это – всего лишь мое слово, и ничье больше.
      Я хочу, чтобы вы ясно понимали это, ведь в будущем может случиться так, что кто-то еще из моей «конторы» сочтет себя не связанным моим обещанием, а я не желаю, чтобы вы думали, будто Серго Виссарионович Чантурия обманул вас.