— Что-то вроде того.

— Но ведь они совершенно безвредны. Глупые, смешные богохульники. Но они никому не причиняют никакого вреда — разве что своей собственной бессмертной душе.

— Эти фанатики несколько иного сорта. Если бы мы могли подключиться, вы бы почувствовали, доктор Спенсер, насколько я ее боюсь, — ради безопасности Спенсера никто из посвященных во все подробности плана Марти не подключался с ним в полном контакте. Сам Спенсер воспринимал эти условности как проявление типично американской паранойи.

— У меня есть один санитар, очень толстый… нет, скорее — очень крупный мужчина. Так вот, у него — черный пояс по карате. Я скажу, пусть он тоже присмотрит за вами, вместе со мной.

— Нет. Пока он сбежит вниз по ступенькам, она, если захочет, уже успеет меня убить.

Спенсер кивнул и задумался.

— Хорошо. Я скажу, чтобы он посидел в комнате, смежной с вашей. И дам ему пульт дистанционного управления, — он взял пульт и нажал на кнопку. — Вот такой. Это я его вызвал.

Рэй извинился и пошел в ванную, только затем, чтобы проверить, каким оружием он располагает: оказалось, у него было только кольцо с ключами и шведский армейский нож. Когда Рэй вернулся в комнату наблюдения, там уже был Дало, парень, у которого руки были толще бедра Рэя. Дало не понимал по-английски и двигался с преувеличенной осторожностью человека, который знает, что легко может что-нибудь опрокинуть. Рэй вместе с Дало спустился вниз. Дало вошел в комнату номер два, а Рэй прошел дальше, в приемное отделение.

— Мадам? — она повернулась и посмотрела на него своим обычным взглядом, словно через прицел. — Я доктор Спенсер. Как ваше имя?

— Джейн Смит. Могу я с вами переговорить?

Рэй провел ее в комнату номер один, которая оказалась просторнее, чем выглядела на мониторе следящей камеры. Там Рэй предложил ей присесть на кушетку, а сам сел на стул, повернув его спинкой вперед, чтобы стул служил хоть какой-то преградой между ними.

— Чем могу быть вам полезен?

— У вас есть пациентка Блейз Хардинг. Профессор Блейз Хардинг. Я настоятельно требую разговора с ней лично.

— Во-первых, мы никому не открываем имена наших клиентов — это врачебная тайна. А во-вторых, наши клиенты обычно регистрируются под вымышленными именами, мисс Смит.

— И кто вы такой на самом деле?

— Что вы имеете в виду?

— Мне известно, что доктор Спенсер — мексиканец. Я что-то ни разу не встречала мексиканцев с бостонским выговором.

— Уверяю вас, я…

— Нет, — она быстро сунула руку в поясную сумочку и выхватила пистолет, сделанный как будто целиком из стекла. — Мне некогда тратить на вас время, — ее лицо сделалось мрачным и решительным, взгляд стал совершенно безумным. — Сейчас ты тихо и спокойно пойдешь со мной, мы будем проверять комнату за комнатой, пока не найдем профессора Хардинг.

Рэй помолчал секунду, потом спросил:

— А если мы ее не найдем?

— Тогда мы поедем в спокойное местечко, и я буду отрезать тебе палец за пальцем, пока ты не скажешь, где она.

Лало рывком распахнул дверь и ввалился в комнату, наводя на девицу большой черный пистолет. Она бросила на Лало раздосадованный взгляд и выстрелила, целясь ему в глаз. Стеклянный пистолет стрелял практически бесшумно.

Лало выронил свой пистолет и упал на одно колено, обеими руками закрывая лицо. Он начал было тоненько, жалобно скулить, и тут она вторым выстрелом снесла ему верхушку черепа. Лало безмолвно упал лицом перед, заливая пол кровью, кусками мозгов и цереброспинальной жидкостью.

Голос Гаврилы не дрогнул, остался таким же яростно-спокойным:

— Вот видишь, у тебя единственный шанс остаться в живых до вечера — делать все, что я скажу.

Рэй в оцепенении уставился на мертвое тело.

— Вставай! Пошли.

— Не… Не думаю, что мы найдем ее здесь…

— Тогда где? — она не договорила, ее прервал скрежет металлических решеток, опускающихся на окна и двери.

Рэй услышал тихий свистящий звук и вспомнил, как Марти рассказывал о происшествии в Доме Бартоломью, во время допроса Инграма. Может, здесь тоже предусмотрено что-то подобное?

Женщина как будто не услышала этих звуков — наверное, сотни часов, проведенных на стрельбище, сказались на ее слухе, — но она быстро огляделась по сторонам и только сейчас заметила следящую телекамеру, нацеленную на них из верхнего угла комнаты. Гаврила схватила Рэя, развернула его лицом к камере и приставила пистолет к его виску.

— У вас три секунды на то, чтобы открыть эту чертову дверь, или я вышибу ему мозги! Две секунды!

— Сеньора Смит! — голос зазвучал сразу отовсюду. — Чтобы открыть эту дверь, потребуется э-э-э… el gato… подключиться. Для этого нужно как минимум две минуты или даже три.

— У вас две минуты! — она сверилась со своими часами. — Время пошло!

Рэй внезапно обмяк и упал, перевернувшись на спину. Его голова с громким стуком ударилась о пол. Женщина раздраженно фыркнула. — Презренный трус! Но еще через несколько секунд она и сама почувствовала слабость и головокружение и медленно, тяжело осела на пол. Почти теряя сознание, она подняла пистолет обеими руками и четыре раза выстрелила Рэю в спину.

Мои апартаменты в общежитии для неженатых офицеров состояли из двух комнат — спальни и «кабинета», маленького серого чуланчика, в котором помещались только кондиционер, два жестких стула и крохотный столик с простым коммом.

На столе был стакан вина и серебристая капсула — моя последняя пища. У меня был желтый служебный блокнот и ручка, но я не мог придумать, что бы туда записать — все и так казалось совершенно очевидным.

Зазвонил телефон. Я выждал, пока он прозвонит три раза, и поднял трубку.

Это был Джефферсон — мой неотвязный доктор-психиатр, который спешил на помощь в одиннадцать часов ночи. В то мгновение, как он позвонил, я принял окончательное решение — проглотить капсулу с ядом.

Но Джефферсон почему-то был совсем серый, не черный, а серый — как моя комната, как эта капсула с ядом. Я никогда не видел настолько серых негров с тех пор, как мама подозвала меня и сказала, что тетя Франси умерла.

— Что случилось? — спросил я.

— Рэй погиб. Его убила женщина, которую они послали за Блейз.

— Кто это «они»? «Молот Господен»? — мерцающая серебристая полоска вверху экрана показывала, что глушилка работает нормально и можно говорить все, что угодно.

— Мы решили, что она — одна из них. Сейчас Спенсер как раз вставляет ей имплантат.

— А откуда вы узнали, что ее послали убить Амелию?

— У нее была фотография Блейз, она выспрашивала о Блейз в гостинице — Джулиан, она убила Рэя просто так ни за что, а перед этим убила еще одного человека! Она беспрепятственно прошла через сканеры клиники с ножом и пистолетом, сделанными из одного только пластика. Мы до чертиков напуганы — вдруг она здесь не одна такая?

— О, господи! Значит, они проследили нас до самой Мексики?

— Джулиан, ты можешь приехать? Ты нужен Блейз, только ты можешь ее защитить. Ты нужен нам всем! У меня буквально отпала челюсть от удивления.

— Вы что, хотите, чтобы я приехал туда и сделался солдатом?

Черт бы побрал всех этих профессиональных снайперов и осужденных убийц…

Спенсер отключил свой разъем и отошел к окну. Поднял солнцезащитные шторы. Прищурился, посмотрел на восходящее солнце. Зевнул. Потом повернулся к женщине, зафиксированной в кресле на колесиках надежными ремнями, и сказал:

— Сеньора, да вы сумасшедшая!

— Таково же и мое профессиональное заключение, как врача-психиатра, — согласился с ним Джефферсон, который отключился минутой раньше.

— То, что вы сделали, абсолютно аморально и противозаконно! — воскликнула она. — Вы надругались над человеческой душой!

— Гаврила, — возразил Джефферсон. — Может, у вас и есть душа, но я ее не нашел.

Она напрягла мышцы, дернулась в ремнях, и кресло повернулось к Джефферсону.

— Однако кое в чем она права, — сказал он Спенсеру. — Теперь мы не можем сдать ее полиции.

— Я имею полное право — как это у вас, американцев, говорится — удерживать ее под наблюдением до полного излечения, как больную, опасную для общества. Когда она выздоровеет, я ее отпущу на все четыре стороны, — Спенсер почесал щетину, пробивающуюся на подбородке. — Но до середины сентября я ее точно никуда не выпущу. А вы тоже в это верите?

— Я не силен в расчетах. Но Джулиан и Блейз делали математический анализ, и они абсолютно в этом уверены.

— Это грядет Молот Господен! — вещала Гаврила. — Вы ничего не сможете сделать, чтобы остановить руку божию!

— Да заткнись ты! Можно куда-нибудь ее определить?

— У меня есть подходящая палата, с мягкими стенами. Ни один сумасшедший оттуда еще не убегал, — Спенсер подошел к интеркому и вызвал человека по имени Луис, который должен был отправить Гаврилу в спецпалату.

Потом Спенсер сел и еще раз посмотрел на Гаврилу.

— Бедный Лало, бедный Рэй. Они даже не догадывались, что ты за чудовище.

— Еще бы! Мужчины обычно рассматривают меня как предмет своей гнусной похоти. С чего бы им бояться простой подстилки?

— Скоро ты узнаешь об этом очень много нового, — пообещал Джефферсон.

— Давайте, начинайте! Мучьте меня, терзайте! Я не боюсь вас, вонючие насильники!

— Это гораздо лучше, чем изнасилование. Мы собираемся познакомить тебя с некоторыми своими друзьями. Если у тебя действительно где-то есть душа, они обязательно ее отыщут.

Гаврила промолчала. Она знала, что имеет в виду Джефферсон — она узнала о Двадцати, когда подключалась вместе с ним. В первый раз на ее лице промелькнуло что-то, похожее на испуг.

В дверь постучали, но это был не Луис.

— А, Джулиан, — сказал Джефферсон и показал на Гаврилу. — Вот, это она.

Джулиан присмотрелся к Гавриле.

— И это та же женщина, которую мы видели на мониторе в Доме Бартоломью? Верится с трудом, — Гаврила уставилась на него, на ее лице появилось какое-то странное выражение. — В чем дело?

— Она тебя узнала, — сказал Джефферсон. — Когда Инграм пытался похитить Блейз, ты шел за ними. И она решила, что ты помогал Инграму.

Джулиан подошел к ней.

— Рассмотри меня получше. Я хочу являться тебе в кошмарах.

— Ой, как я испугалась! — фыркнула Гаврила.

— Ты собиралась убить женщину, которую я люблю, и убила моего друга. И еще одного человека. Говорят, ты убивала, даже не моргнув глазом, — Джулиан медленно протянул к ней руку. Гаврила отшатнулась, но Джулиан все равно схватил ее за горло.

— Джулиан!..

— Ничего, все в порядке, — он заклинил стопорами колесики кресла и чуть сдавил Гавриле горло. Она дернулась назад, кресло отклонилось, но Джулиан, держа Гаврилу за горло, не дал ей упасть. — Они все здесь тебе очень понравятся. Они такие добрые и милые, и каждый хочет тебе помочь, — Джулиан разжал руку — кресло опрокинулось и задребезжало, ударившись о пол. Гаврила вскрикнула.

— А я не такой, — он опустился на колени, оперся руками о пол, так, что его лицо оказалось как раз над лицом Гаврилы. — Я не такой добренький, и я не хочу тебе помочь.

— Не надо, Джулиан. Бесполезно. С ней этот номер не пройдет.

— А я делаю это не ради нее. Это нужно мне самому. — Гаврила попыталась плюнуть в него, но промахнулась. Джулиан подошел, аккуратно поднял кресло и поставил его, как стояло.

— Это на тебя не похоже…

— Я теперь не такой, каким был раньше. Марти не сказал, что я могу потерять способность подключаться!

— Ты не знал, что такое случается при манипуляциях с памятью?

— Не знал. Потому что не спросил.

Джефферсон кивнул.

— Поэтому нас тогда с тобой и не соединяли. Ты мог бы узнать об этом от меня.

Пришел Луис, и, пока Спенсер давал ему указания относительно Гаврилы, Джефферсон и Джулиан молчали. Потом Луис увез Гаврилу.

— Я думал, все гораздо проще. Думал, Марти просто понадобился механик, солдат, который еще не прошел гуманизацию. — Он кивнул на Спенсера. — Я правильно понял, он уже все знает?

— В основном — да.

— Я думал, что нужен Марти именно таким на случай, если возникнет необходимость применить насилие. Точно так же, как вы — ведь вы это имели в виду, когда позвали меня защищать Блейз?

— Ну да, это так…

— Так вот, я как раз тот парень, который вам нужен! Я сейчас так зол, что действительно способен кого-нибудь убить. Разве это не безумие?

— Джулиан…

— Ну да, ты бы не стал называть это «безумием»… Но это чертовски странно, правда? Я как будто вернулся к тому, с чего начинал.

— Может быть, это тоже когда-нибудь пройдет. И у тебя есть все основания злиться.

Джулиан сел и сцепил пальцы, словно пытаясь сдержать свое раздражение.

— Ну, так что вы от нее узнали? Есть в городе другие убийцы, которые охотятся за нами?

— Единственный, кого она еще знала, это Инграм. Зато мы узнали имя ее руководителя, который очень близок к высшим кругам их секты. Это генерал Блайсделл. Это именно он устроил так, что вашу статью не пустили в публикацию, и это он приказал убить соавтора Блейз.

— Он в Вашингтоне?

— В Пентагоне. Он заместитель секретаря Агентства Перспективных Исследований Оборонного Значения — АПИОЗ.

Джулиан чуть не рассмеялся.

— АПИОЗ постоянно губит на корню все новые исследования и разработки. Но раньше я не слыхал, чтобы они убивали самих исследователей.

— Блайсделл знает только то, что она отправилась в Гвадалахару, в клинику, где вживляют имплантаты.

— А сколько здесь таких клиник?

— Сто тридцать восемь, — ответил Спенсер. — И когда профессор Хардинг делала здесь операцию, ее настоящее имя попало только в мои личные файлы, да еще… как там называлась та бумага, что вы тогда подписывали?

— Доверенность.

— Да, именно так. Но она погрязла где-то в файлах маленькой адвокатской конторы — и все равно там не было никаких сведений, касающихся моей клиники.

— Я бы на вашем месте не был таким благодушным, — сказал Джулиан. — Если Блайсделл захочет нас найти — он найдет нас, хотя бы тем же способом, как это сделала она. Мы оставили за собой четкий след. Мексиканская полиция запросто может отыскать нас в Гвадалахаре. Она может выйти и на эту клинику — а мы все прекрасно знаем, как легко их подкупить, здесь так охотно берут взятки… Прошу прощения, доктор Спенсер. Спенсер пожал плечами.

— Это правда.

— Значит, они вполне могут пойти этим путем. А что с Амелией, где она сейчас?

— Примерно в четверти мили отсюда, — сказал Джефферсон. — Я отведу тебя к ней.

— Нет. Они могут выслеживать любого из нас. Не надо давать им лишний шанс. Просто напиши мне ее адрес. Я возьму два такси.

— Ты хочешь явиться к ней без предупреждения?

— Что ты имеешь в виду? Она что, там не одна?

— Нет, нет! Вообще-то — да, она не одна, но это совсем другое. Она с Элли Морган. Не волнуйся.

— Это кто тут волнуется?! Я просто спросил.

— Я имел в виду только одно — надо ли мне звонить и говорить ей, что ты придешь?

— Прости. Я немного не в себе. Давай, позвони ей и скажи… Нет, погоди. Телефон могут прослушивать.

— Это исключено, — заверил его Спенсер.

— Вы что, взялись меня разыгрывать? — Джулиан посмотрел на адрес, который написал Джефферсон. — Хорошо. Я доеду на такси до mercado[18]. Затеряюсь в толпе, а дальше поеду на подземке.

— Ваша предусмотрительность уже граничит с паранойей, — заметил Спенсер.

— Граничит? Я давно уже перешел всякие границы. А вы не стали бы параноиком, если бы один из ваших лучших друзей взял и украл у вас половину жизни, а какой-то пентагоновский генерал стал подсылать к вашей любимой наемных убийц?

— Это просто так говорят, — примирительно сказал Джефферсон. — Если у тебя мания преследования — это еще вовсе не означает, что за тобой действительно кто-то охотится.

Я сказал, что поеду до рынка, но на самом деле взял такси и отправился в пригород, а уже оттуда вернулся в центр на подземке. В таких обстоятельствах никакая предосторожность не покажется излишней.

Через боковую улочку я просочился во внутренний двор мотеля, где остановилась Амелия. Дверь мне открыла Элли Морган.

— Она спит, — шепотом предупредила Элли. — Но не станет возражать, если ее разбудят.

Они занимали смежные комнаты. Я прошел к Амелии, и Элли закрыла за мной дверь.

Амелия была теплой и мягкой после сна, от нее тонко пахло лавандой — она любила лавандовую ароматическую соль для ванн.

— Марти рассказал мне, что произошло, — сказала она, — Наверное, это ужасно — ты как будто потерял один из органов чувств…

Я не смог ей ответить. Просто крепко прижал к себе.

— Ты уже знаешь о той женщине и… — Амелия запнулась. — И о Рэе?

— Я был там. Говорил с ней.

— Доктор собирался подключить ей имплантат.

— Они уже все сделали. Быстрое вживление. Рискованная операция. Она из «Молота Господня», из той же ячейки, что и Инграм, — и я вкратце рассказал Амелии о генерале из Пентагона. — Я не думаю, что здесь ты в безопасности. Тебе надо вообще выбираться из Гвадалахары. Эта стерва проследила за нами от Дома Бартоломью до самых дверей клиники по снимкам с низкоорбитальных следящих спутников.

— В нашей стране правительство использует спутники, чтобы следить за своими собственными гражданами?

— Эти спутники летают вокруг всего земного шара. Правительство просто избавило себя от лишних хлопот и не стало отключать их, когда те пролетают над Соединенными Штатами. — В комнате обнаружилась встроенная в стену кофеварка. Не отвлекаясь от разговора, я подошел и включил ее. — Я не думаю, что этому Блайсделлу известно, где именно мы сейчас находимся. Иначе он послал бы целую команду наемников вместо одного убийцы или, по крайней мере, направлял сюда боевиков вызволить ее и привезти обратно.

— А с этих спутников было видно каждого из нас или только автобус?

— Автобус и вездеход.

— Тогда я могу спокойно уйти отсюда, сесть на поезд и просто уехать в какую-нибудь другую часть Мексики.

— Не знаю… У этой женщины была твоя фотография. Значит, Блайсделл даст твое фото и следующему убийце. Они могут подкупить кого надо, и тогда каждый полицейский в Мексике будет разыскивать тебя.

— Приятно чувствовать, что ты кому-то нужна.

— Может, тебе стоит поехать вместе со мной в Портобелло? Мы спрячемся в Здании 31 и пересидим, пока все не закончится. Марти наверняка сможет выписать для тебя пропуск на базу.

— Хорошо, — Амелия потянулась и зевнула. — Я несколько часов проверяла расчеты. Хорошо бы еще и ты все перепроверил, а потом мы сможем отослать это по общественному комму из аэропорта, перед самым вылетом.

— Хорошо, я проверю. Удивительно, как приятно для разнообразия немного позаниматься физикой!

Амелия написала очень хорошую, краткую и понятную статью. Я добавил только одно примечание, где обосновывал возможность применения псевдооперантной теории в таких расчетах.

Я прочитал и статьи, которые написала Элли, для научно-популярных журналов. Мне они показались неубедительными — там не было никаких расчетов, — но я решил, что лучше держать рот на замке и положиться на опыт Элли в вопросах журналистики. Однако Элли все равно почувствовала мое недовольство и сказала, что писать о математике, не приводя никаких расчетов, — это, конечно, все равно что писать о религии, не упоминая бога, но абсолютно все издатели уверены, что девяносто процентов читателей отложат журнал, наткнувшись на первое же уравнение.

Мне пришлось позвонить Марти. Он был в операционной, но его помощник скоро перезвонил мне и сказал, что Марти приготовит все нужные бумаги, они будут ждать Амелию на въезде в Портобелло. Он также вскользь упомянул, что лейтенант Трумэн не попал в число тех, кто сейчас проходит гуманизацию — что ж, ничего удивительного. Мы, конечно, надеялись, что подключение в мирной, спокойной обстановке вместе с уже гуманизированной моей прежней боевой группой снимет стрессовую реакцию, которая вызывала у Трумэна такие головные боли. Но оказалось, что головные боли никуда не делись. Они начинались чуть позже и были даже сильнее, чем обычно. Так же, как мне, ему пришлось с этим смириться. Но в отличие от меня Трумэн сейчас находился под домашним арестом, потому что за время, проведенное в подключении, он слишком много успел узнать.

Я собирался поговорить с ним по душам, поскольку больше нас не разделяли никакие бюрократические или служебные границы. Ведь у нас с ним вдруг оказалось так много общего — мы оба были когда-то механиками и перестали ими быть из-за превратностей судьбы.

У меня вдруг оказалось очень много общего и с Амелией. Если и была хоть какая-то польза от того, что я не мог больше подключаться, то только одна — нас с Амелией больше ничего не разделяло. Мы оба были искалечены — как мне казалось, — но зато мы были вместе, невзирая ни на что.

Мне было так хорошо работать вместе с Амелией, даже просто находиться с ней в одной комнате, и я с трудом мог поверить, что еще вчера готов был принять капсулу с ядом.

Впрочем, я больше не был самим собой — тем, кем был раньше. Но я решил пока отложить выяснение того, кем же я стал, до четырнадцатого сентября. А тогда, возможно, это уже будет несущественно. Возможно, я сам тогда перестану существовать. Превращусь в раскаленную плазму.

Пока Амелия собирала свою маленькую дорожную сумку, я позвонил в аэропорт и заказал два места на ближайший рейс, не забыв проверить, по каким каналам оплачивается телефонный разговор — как выяснилось, по расположенным совсем в другом месте, далеко отсюда, коммуникационным линиям. Потом я вдруг сообразил, что если в Портобелло на Амелию уже заготовлены нужные бумаги, мы можем полететь на любом военном транспорте. Я сверился по автоматическому справочнику списков военнослужащих и выяснил, что Амелия и в самом деле там значится — как «капитан Блейз Хардинг». Через полтора часа был подходящий военный транспорт — грузовой летун, в котором было полно места, если только мы согласимся сидеть на простых лавках.

— Даже не знаю… — сказала Амелия. — Поскольку я старше тебя по званию, я, наверное, имею право сидеть у тебя на коленях…

Такси подоспело вовремя. Амелия сделала двенадцать копий своей статьи, снабдив каждую персональным обращением к одному из доверенных друзей, и разослала письма по общедоступной компьютерной сети, выставив их на сайт, которым обычно пользовались физики и математики. Статьи Элли она послала в научно-популярный раздел и в раздел новостей, а потом мы сели в летуна и улетели.

Возможно, Джулиан и Амелия остались в живых только потому, что улетели на военном самолете, а не стали дожидаться в мотеле ближайшего гражданского рейса.

Всего через полчаса после их отъезда из мотеля в смежную с комнатой Амелии дверь постучали. Элли посмотрела в глазок — на пороге стояла симпатичная мексиканская девушка с длинными кудрявыми черными волосами, в переднике и с метлой в руках.

Элли открыла дверь.

— Я не понимаю по-испански… — Девица резко ткнула рукояткой метлы ей в солнечное сплетение, и Элли упала на пол, корчась от боли.

— Я тоже, сатанинское отродье! — девушка легко подняла Элли с пола и усадила на стул. — Ни звука или я тебя прикончу! — она выудила из кармана фартука моток клейкой ленты, обмотала запястья Элли, потом дважды обернула ленту вокруг ее туловища и примотала женщину к спинке стула. Затем оторвала небольшой кусок ленты и залепила Элли рот.

Девица сдернула с себя фартук. Элли шумно вдохнула через нос, увидев, что девушка одета в голубую больничную пижаму, запятнанную кровью.

— Так, одежда! — девушка быстро сняла измазанную в крови пижаму и осталась совершенно голой. Девушка была стройная и мускулистая, с роскошными чувственными формами и великолепной фигурой. Она заметалась по комнате, пока не увидела через открытую дверь сумку с вещами Элли. — Ага!

Она вышла и вскоре вернулась, с джинсами и хлопковой рубашкой.

— Немного поношенное, но пока сойдет, — девушка аккуратно положила одежду на край кровати и отлепила часть клейкой ленты со рта Элли, так, чтобы та могла говорить.

— Ты не одеваешься, чтобы не запачкать кровью одежду? — спросила Элли. — Мою одежду — моей же кровью?

— А может, я просто хочу тебе понравиться? Ты же наверняка лесбиянка, раз обустроилась здесь с Блейз Хардинг!

— Конечно.

— Где она?

— Не знаю.

— Знаешь, еще как знаешь! Ты хочешь, чтобы я силой заставила тебя говорить?

— Я ничего тебе не скажу, — голос Элли дрогнул, она сглотнула. — Ведь ты все равно меня убьешь, так или иначе.

— С чего это ты взяла?

— Я тебя узнала.

Девушка покровительственно улыбнулась.

— Я только что убила двоих охранников и удрала из тюремного отделения вашей клиники. Тысячи полицейских знают, как я выгляжу. Я вполне могу подарить тебе жизнь, — она наклонилась к полу с гибкостью настоящей гимнастки и достала из кармана фартука блестящий скальпель.

— Знаешь, что это за штука? Элли кивнула и сглотнула еще раз.

— Так вот, я торжественно клянусь, что не убью тебя, если ты правдиво ответишь на все мои вопросы.

— Клянешься перед господом?

— Нет, это было бы богохульством, — девица взвесила скальпель в руке и посмотрела на него. — Вообще-то я не собираюсь тебя убивать, даже если ты мне соврешь. Я просто причиню тебе такую боль, что ты сама будешь умолять меня о смерти. Но я тебя не убью. И перед тем, как уйти, я отрежу тебе язык, чтобы ты никому не смогла обо мне рассказать. И отрежу тебе обе руки, чтобы ты не могла писать. Не бойся, я, конечно же, перетяну их вот этой лентой, чтобы ты не истекла кровью. Я хочу, чтобы ты жила еще долго, жила и мучилась раскаянием.

На пол полилась моча, Элли начала всхлипывать.

Гаврила разгладила клейкую ленту у нее на губах.

— Тебе что, мамочка никогда не говорила: «Ну разве есть из-за чего плакать?» — сказала она и резко вонзила скальпель в левую руку Элли, пригвоздив ее к спинке стула.

Элли разом перестала всхлипывать и тупо уставилась на рукоятку скальпеля и струйку крови, сбегающую по руке.

Гаврила немного расшатала скальпель и выдернула лезвие из тела Элли. Кровь полила сильнее, но Гаврила аккуратно прикрыла рану бумажным носовым платком и прилепила сверху кусок клейкой ленты.

— А теперь, если я разрешу тебе говорить, ты будешь отвечать на мои вопросы? Не будешь орать, звать на помощь? — Элли послушно кивнула головой, и Гаврила наполовину отлепила ленту от ее рта.

— Они уехали в аэропорт.

— Они? Хардинг и ее черномазый приятель?

Они решили вернуться обратно в Техас, в Хьюстон.

— По-моему, ты врешь, — Гаврила приставила острие скальпеля ко второй руке Элли и занесла кулак, как молоток.

— Панама! — хрипло выкрикнула Элли. — Портобелло. Нет… Не делай этого, умоляю!..

— Номер рейса?

— Я не знаю. Я видела, как он записывал номер… — Элли глазами показала на телефонный аппарат. — После того, как заказал билеты.

Гаврила подошла туда и взяла листок бумаги с телефонного столика.

— Так, «Аэромексико», рейс 249. Они, наверное, сильно спешили, если забыли здесь эту бумажку.

— Да, они спешили. Гаврила кивнула.

— Мне, наверное, тоже следует поспешить, — она вернулась обратно и задумчиво посмотрела на свою жертву. — Я не стану делать с тобой всех этих ужасных штук, хотя ты мне и наврала.

Она снова разгладила ленту на губах Элли, потом оторвала от мотка еще один небольшой кусок и залепила им нос несчастной женщины. Элли принялась дико брыкаться, замотала головой из стороны в сторону, но Гаврила ухитрилась еще дважды обмотать ее лентой, прикрутив голову к спинке стула и перекрыв жертве любой доступ воздуха. Во время борьбы Элли опрокинула стул на пол. Гаврила одним сильным движением, совсем не напрягаясь, подняла стул и поставила его на место, точно так же, как это сделал Джулиан пару часов назад. Потом она начала неторопливо одеваться, глядя в глаза умирающей безбожницы.

Когда мы с Амелией пришли в мою комнату в холостяцком общежитии, на экране видеофона нас ожидало послание: Гаврила расправилась со своими охранниками и сбежала.

Ну что ж, она никак не сможет до нас добраться — она не сможет даже проникнуть на территорию базы, а не то что в Здание 31, запечатанное приказом из Пентагона. Амелия забеспокоилась — вдруг этой ужасной женщине удалось узнать, где она жила? Поэтому она сразу же перезвонила Элли. Никто не ответил. Амелия оставила сообщение на автоответчик, предупреждая о Гавриле и советуя поскорее переехать куда-нибудь в другую часть города.

Марти по расписанию должен был сейчас находиться в операционной и освобождался только в девятнадцать ноль-ноль, то есть через пять часов. У меня в холодильнике нашлось немного сыра и несколько банок пива. Мы с Амелией неторопливо перекусили и завалились в кровать. Кровать была узковата для двоих, но мы настолько устали, что нас устроила бы любая горизонтальная поверхность. Амелия заснула, положив голову мне на плечо — в первый раз за много-много дней.

Я проснулся от пищания видеофона. Амелия спала так крепко, что даже не услышала звонков, но я все равно ее разбудил, неловко пытаясь выбраться из кровати. Я отлежал левую руку, она висела, как чужая, похожая на холодное бревно. А еще я во сне очень романтично пустил слюни на щеку Амелии.

Амелия потерла лицо и чуть приоткрыла глаза.

— Звонят?

— Спи дальше. Если что — я тебе скажу, — и я поплелся из спальни в кабинет, похлопывая себя по боку одеревеневшей левой рукой. По дороге я достал из холодильника банку имбирного пива — лучшее, что там осталось после нашего набега, — и присел за комм.

«Марти будет ждать вас в девятнадцать пятнадцать в столовой. Изучите это», — дальше шла длинная таблица.

Список фамилий был до боли знакомый, на моей прежней работе я видел его ежедневно, сотни раз за день. Это был перечень всех военнослужащих, приписанных к Зданию 31, — кроме меня.