Бесконечная война (№2) - Проект «Юпитер»

Стоп, сперва надо все как следует обдумать. Она не может просто сесть на самолет и улизнуть в Северную Дакоту. Ее фамилия попадет в списки пассажиров, и, когда она долетит до Северной Дакоты, ее уже будут ждать у трапа.

— Изменить направление! — сказала она. — На железнодорожную станцию! — механический голос такси на всякий случай переспросил о новом заказе, потом машина развернулась на сто восемьдесят градусов и поехала в другую сторону.

Не так уж много людей путешествует на дальние расстояния поездом. Обычно это те, кто опасается полетов или по своему характеру склонны все делать самым неудобным способом. А еще поездом путешествуют те, кто хочет уехать куда-то, не оставляя нигде своих паспортных данных. Билеты на поезд приобретаются в кассовых автоматах по тем же анонимным кредитным карточкам, которыми оплачиваются и поездки в такси. Бюрократы моралисты не раз выступали за то, чтобы заменить эти карточки именными пластиковыми кредитками, как было в старые добрые времена, но избирателям совсем не хотелось бы, чтобы правительство всегда знало, куда они ездят, когда и с кем. А кроме того, безличные транспортные кредитки гораздо проще накапливать или на что-нибудь обменивать.

Амелия успела очень удачно — она попала на шестичасовый экспресс до Далласа, который тронулся с места, как только она вошла в салон.

Она достала из кармана в спинке сиденья панель дорожного монитора и вызвала на экран карту. Если набрать названия двух городов, на экране появляется время отправления и прибытия поезда в эти точки. Амелия быстро набросала список: если ехать от Далласа до Оклахомы, потом до Канзасе-Сити, до Омахи, а потом — до Побережья, она доберется туда примерно за восемь часов.

— Удираешь от кого-то, милочка? — спросила пожилая женщина с седыми волосами, собранными в прическу с помощью коротких шпилек. — От какого-нибудь мужчины, наверное?

— Да, вы угадали, — ответила Амелия. — Редкостный ублюдок!

Пожилая дама кивнула и поджала губы.

— Надо бы тебе запастись нормальной едой, когда мы будем в Далласе. Не стоило рассчитывать только на ту гадость, которую они тут подают в вагоне-ресторане.

— Спасибо вам за совет. Обязательно так и сделаю, — старушка вернулась к чтению своей мыльной оперы, а Амелия взялась пролистывать журнал Американской Железнодорожной компании «Узри Америку своими глазами!». Нельзя сказать, чтобы Амелии так уж сильно хотелось ее «узреть».

За полчаса до Далласа она попробовала немного вздремнуть. Потом распрощалась с утыканной шпильками старушкой и влилась в толпу выходящих пассажиров. До поезда в Канзас-Сити оставалось еще больше часа, так что Амелия успела купить себе другую одежду — ковбойскую рубашку и свободные черные спортивные штаны, — а также несколько сандвичей в отдельных упаковках и бутылку вина. Потом она позвонила Джулиану в Северную Дакоту по номеру, который он ей оставил.

— Редколлегия переменила свое мнение? — спросил Джулиан.

— Нет, все гораздо интереснее, — и она рассказала ему о Гарольде Инграме и подозрительных бумагах, которые тот принес.

— А от Питера по-прежнему никаких известий?

— Никаких. Но Инграм знал, что Питер на Карибах. Поэтому я и решила, что надо бежать.

— Что ж, армейские меня тоже выследили. Погоди секундочку, — он отошел от экрана, потом вернулся. — Нет, это была личная инициатива доктора Джефферсона, никто не знает, что он сюда поехал. Он с радостью присоединился к нам, — на мониторе видеофона было видно, как Джулиан сел. — А этот Инграм хоть раз упоминал мое имя?

— Нет, и в этих бумагах твоей фамилии тоже нет.

— Ну что ж, это скорее всего просто вопрос времени. Если даже они не сообразят, что я имею какое-то отношение к проблеме, все равно всем известно, что мы живем вместе. И еще они скоро узнают, что я механик. Они, наверное, будут здесь уже через несколько часов. Ты можешь переменить маршрут, поехать куда-нибудь в другое место?

— Могу, — Амелия глянула на свой список. — Последняя пересадка у меня в Омахе. Я буду там около полуночи, в одиннадцать сорок шесть по местному времени.

— Хорошо. Я смогу доехать туда к этому времени.

— А что потом?

— Пока не знаю. Я посоветуюсь с Двадцатью.

— С какими «двадцатью»?

— Это те ребята, про которых рассказывал Марти. Потом все объясню.

Амелия пошла к кассовому автомату и после недолгих колебаний купила прямой билет до самой Омахи. Если за ней следят — ни к чему давать им возможность отследить, куда она отправится дальше.

Снова пришлось рискнуть: на двух телефонах остались важные сведения. Амелия выждала, пока поезд не подали на посадку, и за пару минут до отправления позвонила себе домой и перекачала копию статьи в Астрофизический журнал на свой карманный ноутбук. А потом велела домашнему автосекретарю разослать копии статьи по всем номерам с пометками «физ» и «астр», которые есть в ее телефонной книге. Таких людей было около полусотни, и каждый так или иначе был связан с проектом «Юпитер». Прочитает ли кто-нибудь из них двадцать страниц текста, состоящего в основном из математических псевдооперантных вычислений и не имеющего каких-либо пометок и комментариев?

Амелия вынуждена была признаться, что сама она только взглянула бы на первую строчку и бросила бы послание в мусорную корзину.

То, что Амелия могла почитать в поезде, было далеко не таким заумным, но и не таким уж интересным — поскольку она не хотела вводить свой идентификационный код, то не могла получить доступ к библиотекам. В поезде был собственный электронный журнал, подборка открыток «США сегодня» и еще несколько других журналов для путешественников, заполненных в основном всякими приложениями и рекламой. Амелия долго сидела, просто глядя в окно, на убегающие вдаль совершенно непривлекательные картины американских промышленных городов. Островки сельскохозяйственных районов, которые встречались между городами, выглядели гораздо приятнее, и Амелия потихоньку задремала Когда поезд подъезжал к Омахе, автоматическое кресло разбудило Амелию. Но на перроне ее встречал совсем не Джулиан.

На платформе с самодовольным видом стоял не кто иной, как Гарольд Инграм.

— Наша страна на военном положении, профессор Хардинг. Правительство вездесуще, как вы сами убедились.

— Вы что, прослушиваете все общественные телефоны?

— В этом нет необходимости. Но на всех вокзалах и автостанциях есть скрытые видеокамеры. И если вас разыскивают федеральные службы, камеры проследят, куда вы направились.

— Я не совершила никакого преступления.

— Когда я сказал «разыскивают», я вовсе не имел в виду, что вас разыскивают как преступницу. Просто вы нужны правительству. Вот оно вас и разыскало. А теперь пройдемте со мной.

Амелия осмотрелась по сторонам. Бежать не имело смысла — на вокзале дежурили роботы-охранники и по меньшей мере один полицейский человек.

Но зато Амелия заметила Джулиана в военной форме, который стоял под прикрытием колонны. Джулиан прикоснулся пальцем к губам, подавая знак молчать.

— Я пойду с вами, — сказала Амелия. — Но против своей воли, и знайте, я обязательно подам на вас в суд.

— Я очень на это рассчитываю, — откликнулся майор, ведя ее к выходу из вокзала. Они прошли мимо Джулиана, тот вышел из-за колонны и тихонько пристроился позади них.

Выйдя с территории вокзала, они направились к первому из стоявших возле станции такси.

— И куда дальше?

— На первый рейс до Хьюстона! — майор открыл дверцу и не очень-то вежливо затолкал Амелию в машину.

— Майор Инграм? — раздался голос Джулиана. Наполовину забравшись в такси, майор обернулся.

— Что вам надо, сержант?

— Ваш полет отменяется, — в руке у Джулиана был маленький черный пистолет. Он выстрелил почти неслышно, и, как только Инграм обмяк, Джулиан подхватил его и сделал вид, что помогает сесть в машину. Потом Джулиан тоже сел в такси, расплатился карточкой из бумажника Инграма, после этого сунул его себе в карман и назвал адрес: — Гранд-стрит, 1236. Окружной дорогой, пожалуйста.

— Здорово, что ты пришел, — сказала Амелия, стараясь говорить спокойно. — У нас есть знакомые в Омахе?

— У нас есть знакомые, которые ждут нас на Гранд-стрит.

Такси зигзагом виляло по городу, а Джулиан смотрел назад, проверяя, не следят ли за ними. Машин на улицах было немного, так что заметить слежку, если бы она была, не составило бы труда.

Когда такси свернуло на Гранд-стрит, Джулиан повернулся вперед.

— Черный «Линкольн» у следующего перекрестка. Остановись возле него, мы там выйдем.

— Если меня оштрафуют за парковку в неположенном месте, ответственность будет лежать на вас, майор Инграм, — сообщило такси.

— Ясное дело, — такси остановилось возле большого черного лимузина с тонированными стеклами и номерами священнослужителя Северной Дакоты. Джулиан вышел из такси и перетащил Инграма на заднее сидение «Линкольна». Со стороны это выглядело так, будто солдат помогает пьяному вдрызг офицеру.

Амелия последовала за ними. На переднем сиденье находились двое: водитель — довольно мрачного вида седой мужчина в белом воротничке священника и Mapти Ларрин.

— Марта!

— Спешу на помощь. Это тот самый парень, что притащил тебе те бумаги? — Амелия кивнула. Когда машина тронулась с места, Марти протянул руку к Джулиану. — Дай мне взглянуть на его документы.

Джулиан вынул из кармана приличных размеров бумажник.

— Блейз, познакомься, это отец Мендес, из ордена францисканцев и Рейфордской тюрьмы строгого режима, — Марти раскрыл бумажник и принялся исследовать его содержимое, подсвечивая себе маленьким фонариком, который отыскался на приборной доске автомобиля.

— Насколько я понимаю, вы — доктор Хардинг, — Мендес приподнял руку в приветственном жесте, другой рукой ведя машину — лимузин был на ручном управлении. Впереди послышался звон колоколов, и на следующем перекрестке Мендес повернул, остановил машину и сказал: — Мы приехали.

— Вот это да! — воскликнул Марти и включил освещение салона. — Проверьте его карманы, нет ли там копий его приказов, — он достал из бумажника фотографию мужчины с немецкой овчаркой. — Хорошая собачка. А семейных фотографий нет.

— Обручального кольца у него тоже нет, — заметила Амелия. — Это важно?

— Обычное дело. У него есть имплантат?

Амелия ощупала затылок Инграма, пока Джулиан проверял содержимое его карманов.

— Парик, — она приподняла край парика. Парик сдвинулся с противным резким скрипом. — Имплантат есть.

— Прекрасно. Что там в карманах?

— Приказов нет. Билеты на самолет — на него и троих спутников, «два заключенных и охрана».

— Куда и на какое время?

— Открытый билет на Вашингтон. Класс допуска — два ноля.

— Это очень много или очень мало? — поинтересовалась Амелия.

— Самый высший допуск. Я думаю, ты будешь не единственным нашим шпионом, Джулиан. Нам не помешает иметь своего человека в Вашингтоне.

— Ты имеешь в виду этого парня? — удивился Джулиан.

— Да, после того, как он пару недель проведет в подключении с Двадцатью. Как раз и проверим эффективность нашей методики.

Они еще не знали тогда, какой суровой окажется эта проверка.

* * *

Мы не брали с собой ни наручников, ни чего-нибудь в этом духе, так что когда Инграм на полпути до Дома Святого Бартоломью начал приходить в себя, я просто вкатил ему еще один транквилизирующий заряд. Обыскивая его карманы, я нашел «АК-101», маленький автоматический пистолет российского производства, любимое оружие наемных убийц во всем мире — в машинке не содержалось никаких нежелательных металлических Деталей. Так что мне совсем не хотелось находиться с ним рядом на заднем сиденье и вести беседы, несмотря на то что его пистолет был надежно спрятан в застегнутой кобуре. Этот парень наверняка знал кучу способов укокошить меня не то что голыми руками — одним носом.

Оказалось, что мои опасения были вовсе не напрасными. Когда мы доставили его в Дом Бартоломью, хорошенько привязали к стулу, ввели антидот, а потом Марта подключился с ним в одностороннем порядке — мы узнали, что этот парень был спецагентом военной разведки, временно прикомандированным к отделу Технологического обеспечения. Но, кроме этого, нам мало что удалось из него выудить — разве что воспоминания детства и юности, да еще энциклопедические познания в области нанесения всяческих увечий. Причем его не подвергали операции по селективной блокаде или замене памяти — той операции, которая понадобится мне самому, чтобы можно было внедрить меня в качестве шпиона. У Инграма была просто очень мощная гипнотическая установка — но она не слишком долго продержится после того, как Инграм подключится в двустороннем порядке с Двадцатью.

Но до тех пор все, что мы от него узнали — это номер кабинета в Пентагоне, куда он должен был посылать свои отчеты. Ему поручили найти Амелию и привезти ее обратно — или убить ее и себя самого, если ситуация выйдет из-под контроля. О ней он знал не так уж много — только то, что она и еще один ученый открыли новое оружие, настолько мощное, что позволило бы нгуми выиграть войну, если бы попало в руки врагов.

Да, странно все-таки они это восприняли. Сами мы обычно употребляли метафору «нажать красную кнопку» — но, естественно, для того, чтобы проект «Юпитер» вступил в конечную, необходимую стадию, понадобится целая команда ученых, которые в строгой последовательности выполнят нужные действия.

Теоретически процесс, конечно, можно сделать автоматическим, но все равно понадобится тщательная предварительная настройка. Но когда процесс будет запущен, не останется уже никого, кто мог бы сделать его автоматическим.

Так, значит, кто-то из редакторской коллегии Астрофизического журнала работает на милитаристские структуры… Что ж, ничего удивительного. Но знать бы еще, действительно ли редколлегия отказала в публикации нашей статьи только под нажимом военных или они нашли какую-то неточность в расчетах?

Мне хотелось бы думать, что если бы они на самом деле сумели опровергнуть нашу теорию, то вряд ли военные стали бы охотиться за Амелией или, предположим, за Питером. Но военные могли решить, что в любом случае благоразумнее будет избавиться от них, так или иначе. Что поделаешь — война, как говорят они.

Кроме двоих подключенных, в конференц-зале было только четверо — я с Амелией, Мендес и Меган Орр, врач, которая осматривала Инграма и вводила ему антидот. Было еще только три часа утра, но спать никому не хотелось.

Марти отключился сам, потом вынул разъем из имплантата Инграма.

— Итак? — проронил он.

— Трудно так сразу все это переварить, — откликнулся Инграм и посмотрел на свои стянутые ремнями руки. — Мне бы гораздо лучше думалось, если бы вы меня развязали.

— Это не опасно? — спросил я у Марти.

— Оружие у тебя наготове?

Я показал пистолет с транквилизирующими зарядами.

— Более или менее.

— Я думаю, можно его развязать. При определенных обстоятельствах он мог бы доставить нам неприятности, но не в запертой комнате, под наблюдением вооруженного охранника.

— А я даже и не знаю… — сказала Амелия. — Может, лучше подождать, пока он не пройдет это просветляющее лечение? По-моему, это очень опасный субъект.

— Мы с ним управимся, — ответил Мендес.

— Важно договориться с ним прямо сейчас, пока он только теоретически ознакомился с сутью предстоящей процедуры, — сказал Марти. — На эмоциональном уровне это его пока нисколько не затронуло.

— Могу себе представить, — фыркнула Амелия. Марти отвязал Инграма и сел в кресло.

— Спасибо, — сказал Инграм, растирая запястья.

— Вот что я хотел бы узнать прежде всего…

То, что случилось потом, произошло так быстро, что я не смог бы даже связно описать это, не просмотрев запись наблюдательной видеокамеры, которая была в комнате.

Начав говорить, Инграм чуть передвинул свой стул, словно бы для того, чтобы поудобнее развернуться к Марти. На самом же деле он только убрал препятствие с дороги и обеспечил себе опору.

Одним молниеносным движением, достойным олимпийского чемпиона по гимнастике, Инграм выбросил тело вверх и по ходу дела ударил Марти в подбородок носком ботинка, потом перекувырнулся через стол, в ту сторону, где сидел я — пистолет был у меня руках, но я не успел толком прицелиться. Все-таки я выстрелил один раз — куда попало, наудачу, — прежде чем Инграм обеими ногами врезал мне в грудь, сломав при этом пару ребер. Я выронил пистолет, а Инграм подхватил его прямо в воздухе, потом без помощи рук, плечом вперед перекатился через стол, пружинисто, как танцовщик, приземлился на ноги и сразу же плавным, точным движением провел удар ногой мне в голову. Этим ударом он собирался вышибить мне мозги, но не все и не всегда получается так, как нам хочется.

Лежа на полу, я видел не так уж много и услышал только, как Марти сказал: «Не сработало». Потом я потерял сознание.

Я пришел в себя, сидя в своем кресле. Доктор Меган Орр как раз выдергивала иголку шприца из моей руки. Человек, которого я узнал, но не смог сразу вспомнить его имя, то же самое делал с Амелией. Вспомнил я почти азу — это был Лобелл, Марк Лобелл, единственный из Двадцати, с которым я еще не подключался напрямую.

Казалось, мы вернулись на несколько минут назад во времени и можем снова попробовать сделать то, что не получилось. Каждый сидел на том же самом месте, что и раньше. Инграм снова был надежно прикручен к стулу. Но при каждом вдохе у меня сильно болело в груди, и я не знал, смогу ли сейчас разговаривать.

— Мег, — прохрипел я. — Доктор Орр! — она повернулась ко мне. — Можно будет зайти к вам, когда все это закончится? Кажется, у меня сломано ребро или даже два.

— Хотите, сейчас пойдем и посмотрим, что у вас там?

Я покачал головой. От этого движения в горле заболело еще сильнее.

— Нет, хочу послушать, что расскажет этот ублюдок. Марк стоял возле открытой двери.

— Мне нужно несколько минут, чтобы подготовиться.

— Хорошо, — Меган подошла к Инграму, единственному, кто был до сих пор без сознания, и остановилась у него за спиной.

— Там, за дверью — комната дежурного, туда поступают данные с наблюдательных камер, — пояснил Мендес. — Марк увидел, что тут у нас происходит, и мгновенно заполнил зал усыпляющим газом. Это необходимая предосторожность, когда имеешь дело с посторонними.

— Значит, вы действительно неспособны применять насилие? — спросила Амелия.

— Я способен, — ответил я. — Ничего, если я пну его несколько раз, пока он не пришел в себя?

— Вообще-то, мы можем защищаться. Но я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из нас на кого-нибудь напал, — Мендес кивнул в мою сторону. — Кстати, Джулиан заговорил об известном парадоксе — если бы он напал на этого человека, я мало чем мог бы ему помочь.

— А если бы напали на кого-нибудь из Двадцати? — спросил Марти.

— Ответ очевиден. Это была бы чистая самозащита — все равно, как если бы напали на меня самого.

— Можно мне продолжать? — спросила Меган. Мендес кивнул, и она ввела Инграму стимулятор.

Он быстро пришел в себя, непроизвольно дернулся, потом дернулся еще пару раз, проверяя крепость пут, и наконец затих.

— Что бы это ни было, действует оно забойно, — заметил он. Потом посмотрел на меня. — Знаешь, а ведь я должен был тебя убить!

— Вот говнюк! Ну не получилось — подумаешь! Не плачь, ты старался, как мог.

— Молись, чтобы никогда не узнать, на что я способен, когда стараюсь по-настоящему.

— Господа, господа, — вмешался Мендес, — мы все согласны с тем, что вы двое — самые опасные люди в этой комнате.

— А по большому счету, все остальные, кто есть в этом доме, — самые опасные люди во всем мире, — добавил Инграм. — А может быть, даже и во все времена.

— Мы примем во внимание вашу точку зрения, — заверил его Марти.

— Тогда примите во внимание и еще кое-что. Вы собираетесь устроить полное вырождение человеческой расы за какие-нибудь пару поколений. Вы чудовища. Вроде инопланетян, которые хотят уничтожить человечество.

Марти широко улыбнулся.

— Вы знаете, а это сравнение раньше как-то не приходило мне в голову. Но единственное, что мы хотим уничтожить — это способность человеческой расы к самоуничтожению.

— Если даже это сработает — в чем я далеко не уверен, — что хорошего в том, если мы превратимся в нечто иное, в каких-то нелюдей?

— Половину из нас и так нельзя назвать людьми в полном смысле этого слова, — спокойно возразил Марти.

— Вы поняли, что я имел в виду.

— А много ему известно о том, почему это надо сделать так спешно? — поинтересовался я.

— Только в общих чертах, без подробностей, — ответил Марти.

— Вы, наверное, толкуете об этом «абсолютном оружии», какое бы оно там ни было? Мы привыкли уживаться с «абсолютным оружием» аж с тысяча девятьсот сорок пятого года, — ухмыльнулся Инграм.

— Даже раньше, — вставил Мендес. — Аэропланы, танки, нервно-паралитический газ тоже когда-то считали абсолютным оружием. Но эта штука чуточку более опасна. И чуть более абсолютна.

— И это вы ее придумали! — воскликнул Инграм, глядя на Амелию со странным, благоговейным выражением на лице. — Но все другие люди, все эти «Двадцать» — они тоже знают о ней.

— Не знаю, как много им известно, — ответила Амелия. — Я с ними не подключалась.

— А вот вы подключитесь, и очень скоро, — пообещал ему Мендес. — Вот тогда вы сами все узнаете и все поймете.

— Это преступление — принуждать кого-то подключаться против его воли!

— Да, преступление. Но похищение человека и введение ему наркотиков — тоже преступления, которые вряд ли порадуют федеральные власти. Ах да, кроме того, мы еще связали вас и допрашивали.

— Вы можете меня развязать. Я уже понял, что физическим сопротивлением ничего не добьюсь.

— Не думаю, — сказал Марти. — Вы слишком быстро двигаетесь и вообще — слишком хороши в своей профессии.

— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, если меня не развяжут!

— А я думаю — будете, так или иначе. Меган, у вас все готово?

Доктор Орр взяла шприц-пистолет и повернула рычажок на два деления. Механизм сухо щелкнул.

— Только скажи, Марти, — Мег улыбнулась и сказал Инграму: — Тазлит F-3.

— Это же запрещенное вещество!

— Боже ж ты мой! Ну подумаешь — наши трупы откопают и вздернут еще разок.

— Это не смешно, — голос Инграма заметно дрогнул.

— Он, наверное, в курсе насчет побочного действия, — сказала Меган. — Оно остается надолго. Слишком дорогая плата за то, чтобы похудеть, правда?

— Хорошо, я буду говорить.

— Он соврет, — предупредил я.

— Возможно, — согласился Марти. — Но мы узнаем об этом, когда подключимся с ним в следующий раз. Вот вы говорили, что мы — самые опасные люди во всем мире. Что мы собираемся привести человеческую расу к вымиранию. Вы не могли бы объясниться немного подробнее?

— Так будет, если вы преуспеете — в чем я сильно сомневаюсь. Вы обработаете множество людей, большую часть военной верхушки — а потом придут нгуми или кто-нибудь еще и поработят нас. Вот и все — коней эксперимента.

— Мы собираемся «обработать» и нгуми тоже.

— Не многих и недостаточно быстро. Их руководство слишком разрозненно. Если вы переделаете всех Д° единого латиноамериканских нгуми, сюда приедут африканские и сожрут их с потрохами.

«Какой расистский образ мыслей!» — подумал я, но решил придержать это мнение при своей каннибальской натуре.

— Но если нам все-таки удастся то, что мы задумали…Вы что же, считаете, что будет только хуже? — спросил Мендес.

— Ну конечно же! Проиграв войну, можно собраться с силами и снова вступить в бой. А потеряв способность сражаться…

— Но ведь сражаться будет не с кем! — заметил Мендес.

— Ерунда какая! Такие штуки годятся не для каждого. У вас рассчитано, что у одной десятой процента это не сработает — значит, они вооружатся и возьмут верх над остальными. А вы преподнесете им на блюдечке ключи от города и будете выполнять все, что они прикажут.

— Все не так просто, — сказал Мендес. — Мы можем защитить себя, никого при этом не убивая.

— Что? Точно так же, как вы защитились от меня? Траванете всех газом и посвязываете?

— Я уверен, что со временем мы сумеем выработать подходящую стратегию самозащиты. В конце концов среди нас будет достаточно таких опытных военных, как вы, например.

— Вот ты — настоящий солдат, — обратился Инграм ко мне. — Как ты мог ввязаться в эту глупость?

— Я не просил, чтобы из меня делали солдата. И я не могу представить большей глупости, чем та война, в которой мы все увязли.

Инграм покачал головой.

— Ну да, конечно, они ведь тебя уже обработали… Так что твое мнение не в счет.

— На самом деле он поддерживает нас совершенно сознательно, — возразил Марти. — Он не прошел процесса «обработки», как вы это называете. И я тоже не прошел.

— Значит, вы еще большие дураки, чем я думал. Раз вы сошли с дистанции, отказались от борьбы — какие же вы после этого люди?

— Дух соревнования нам не чужд, — прервал его Мендес. — Даже в физическом плане. Элли и Меган например, играют в гандбол. Большинству из нас подвижные виды спорта недоступны из-за возраста, но мы соревнуемся мысленно — причем так, как вы себе даже представить не можете.

— Я подключался. И знаю, о чем вы — молниеносные шахматы на трехмерной доске и все такое… Но даже вы должны понимать, что мы говорим о совершенно разных вещах.

— Вот именно, это — далеко не то же самое. Вы, конечно, подключались, но не настолько долго, чтобы хотя бы понять правила, по которым играем мы.

— Я говорю о ставках в игре, а не о правилах! Война — ужасная и жестокая штука, но такова сама жизнь. Все остальные игры — это всего лишь игры. А война — это по-настоящему.

— Вы пещерный неандерталец, Инграм, — сказал я. — Вам бы в самый раз завернуться в шкуры, схватить каменный топор и пойти вышибать людям мозги.

— Я нормальный человек! А вот ты кто такой? По-моему, просто жалкий трус и предатель!

Не стану отпираться — он меня таки достал. Мне жутко захотелось остаться с ним наедине и измолотить его так, чтобы живого места не осталось. Не сомневаюсь, что ему тоже хотелось именно этого — уверен, этот чертяка исхитрился бы захватить мою ногу одними зубами и вставить ее мне в задницу, так, чтобы пятка высунулась изо рта.

— Прошу прощения, — сказал Марти и щелкнул пальцем по правому наушнику — он принимал какое-то сообщение. Спустя несколько секунд Марти покачал головой. — Его начальство сидит слишком высоко. Я не сумел выяснить, когда они ожидают его возвращения.

— Если я не вернусь через два…

— Заткнись! — Марти кивнул Мег. — Отруби его. Чем раньше мы его подключим, тем лучше.

— Вам вовсе не обязательно меня усыплять!

— Нам надо перейти в другое крыло здания. А я скорее соглашусь тебя нести, чем еще раз тебе поверю.

Меган переключила шприц-пистолет на другое лекарство и быстро всадила Инграму порцию снотворного. Он несколько секунд растерянно таращил глаза, потом как-то сразу обмяк. Марти потянулся было, чтобы развязать его, но Мег предостерегла:

— Выжди полминуты. Может, он притворяется.

— Разве это не то же вещество, что здесь? — спросил я, показывая свой пистолет.

— Нет, он и так уже получил приличную дозу такого транквилизатора, для одного дня этого многовато. То, что я ему ввела, действует не так быстро, зато и отрицательных последствий от него меньше, — Меган взяла Инграма за ухо и сильно крутнула. Тот никак не отреагировал. — Все, порядок!

Марти отвязал ему левую руку — и рука вяло дернулась к горлу Марти, но на полпути обмякла и упала. Губы Инграма болезненно изогнулись, а глаза он так и не открыл.

— Крепкий парень! — Марти подождал еще немного, потом отвязал правую руку и ноги.

Я хотел было помочь нести его, но не смог — в груди Резко заболело.

— А ты сиди на месте, — распорядилась Меган. — Не бери в руки даже карандаша, пока я не приду и не посмотрю, что там с твоими ребрами.

Все взялись за бесчувственного Инграма и поволокли его отсюда, оставив нас с Амелией одних.

— Дай-ка я взгляну, — сказала Амелия и начала расстегивать мне пуговицы на рубашке. У края реберной дуги налилось темно-красное пятно, которое уже начинало становиться синюшным. Амелия не стала до него дотрагиваться. — Он же мог тебя убить!

— И тебя тоже. Каково это — знать, что тебя разыскивают, что ты нужна им живой или мертвой?

— Отвратительное чувство. А ведь он наверняка не один такой.

— Я должен был это предвидеть, — сказал я. — Я должен был догадаться, в каком направлении заработают мозги военных — в конце концов я же сам был частью военной машины!

Амелия нежно погладила меня по руке.

— А нас волновало только то, как воспримут статью другие ученые… Теперь даже немного смешно, правда? Если бы я задумалась о реакции окружающих вообще, я бы сказала, что люди просто признают нашу правоту и будут благодарны нам за то, что мы вовремя обратили внимание на эту проблему.

— Наверное, большинство людей так бы и сделали, даже военные. Только вот не та служба первой прознала о нашем открытии…

— Шпионы чертовы! — Амелия скривилась. — Домашние стукачи, почитывающие журнальчики…

— Теперь, когда мы знаем, что они существуют, само их существование кажется нам естественным и неизбежным. И подумать только: все, что им нужно, это завести машину, которая регулярно просматривает на наличие ключевых слов и словосочетаний все новые публикации и статьи, поданные на разбор редколлегий в области физических наук и инженерных технологий. Если попадается что-нибудь, чему можно найти военное применение, они отслеживают такую статью и запрещают публикацию.

— А авторов убивают?

— Скорее всего, призывают на военную службу. Позволяют им выполнять ту же работу, но уже в военной форме В нашем случае — то есть в твоем случае — они решились на такие крайние меры потому, что оружие получалось слишком уж мощным. Настолько мощным, что его даже нельзя использовать.