Это были крупная акула-кормилица и две акулы-собаки — создания довольно мирные и не опасные. Когда мы проплывали мимо них, я почувствовал, что мой член обмяк и выскользнул. Выходит, у нас не получилось. Имплантат Амелии не сработал — по крайней мере, на этот раз.

Она поглаживала меня, сжимала и терла — руки, словно перышки — приятно, но недостаточно приятно. Потом я почувствовал, будто какой-то малой части меня не стало, я сделался чуть меньше — это Амелия отсоединила разъем от своего имплантата. Она взяла меня в рот — сперва прохладный, он стал потом жарким, — но и это не сработало. Большая часть меня по-прежнему оставалась там, среди воображаемых рифов.

Я нащупал провод и тоже отключился. Зажегся свет, и я сразу же принялся ласкать Амелию в ответ. Я положил голову на ее бедра, стал нежно ее поглаживать и постарался не думать о Каролин. Потом я провел двумя пальцами по влажной щели между ее ногами — и еще через минуту мы оба одновременно пережили оргазм.

Нам дали передохнуть секунд пять, а потом толстая дама открыла дверцу и велела нам вылезать из кабинки или платить за лишнее время. Ей надо было вымыть кабинку для следующих клиентов.

— Наверное, счетчик остановился, когда мы оба отключились, — сказала Амелия, прижимаясь ко мне всем телом. — Все равно, я бы заплатила еще по доллару за минуту. А ты? Может, скажем ей?

— Нет, — я потянулся за одеждой. — Давай лучше пойдем домой и займемся этим бесплатно.

— У тебя или у меня?

— Дома, — сказал я. — У тебя.

Весь следующий день Джулиан и Амелия занимались перевозкой вещей и уборкой квартиры. Была суббота, выходной, и они не смогли оформить никаких официальных бумаг, но с этой стороны как будто не ожидалось никаких затруднений. На такие квартиры, как у Джулиана, была очередь, а апартаменты Амелии были рассчитаны на двух человек или даже на двух взрослых с ребенком.

Правда, завести ребенка им было не суждено. Двадцать лет назад, после выкидыша, Амелия добровольно пошла на операцию искусственной стерилизации. В качестве компенсации она получала каждый месяц дополнительное содержание в деньгах и купонах на довольствие и будет получать, пока ей не исполнится пятьдесят лет А Джулиану был свойственен настолько мрачный взгляд на мир, что он ничуть не горел желанием подарить этому миру еще одно живое создание.

Когда все вещи Джулиана были упакованы в ящики, а квартира приобрела относительно пристойный вид, который должен был удовлетворить домовладельца, они с Амелией позвонили Ризе, у которого была машина, и попросили помочь перевезти вещи. Риза отругал Джулиана за то, что тот не позвонил раньше — он ведь мог помочь им с уборкой, — а Джулиан совершенно искренне ответил, что это просто не пришло ему в голову.

Амелия с интересом прислушивалась к разговору, а неделю спустя сказала, что была немаловажная причина тому, что они все сделали сами. По ее словам, это был священный труд — они вместе строили семейное гнездышко. Но тогда, как только Джулиан положил трубку, она заявила вот что:

— У нас есть еще десять минут, пока он не приехал, — и они с Джулианом повалились на диван — в последний раз в этом доме.

Чтобы перевезти все коробки, понадобилось сделать всего две ездки. Второй раз Риза с Джулианом поехали вдвоем, и Риза предложил помочь разобрать вещи. Джулиан не отказался — он подумал, что Амелия устала и, наверное, захочет лечь в постель.

Она действительно сразу легла отдыхать. Вскоре Джулиан присоединился к ней, они так вымотались за День, что проспали всю ночь напролет.

Один или два раза в год солдатиков не забирали обратно во время пересменки. Механиков просто отключали по одному, и сменщики каждого из них, только побрившись, сразу отправлялись в скорлупку. Это называлось «горячая пересмена». Обычно такое бывало, когда происходило что-нибудь интересное — ведь наша команда всегда работала по менее напряженному графику, чем, например, охотники и убийцы из группы Сковилла.

Это Сковилл вечно ворчал, если ничего не случалось. Его группа за последние девять дней успела побывать в трех разных местах, устраивая засады партизанам, но ни разу в поле их зрения не показалось ничего живого, кроме птиц и насекомых. Очевидно, это было нечто вроде тренировочного задания, пристрелка целей на будущее.

Сковилл вылез из скорлупки, и она закрылась — на девяностосекундный очистительный цикл.

— Поразвлекаешься на славу, — проворчал он. — Только обязательно прихвати что-нибудь почитать.

— Ну, я думаю, для нас они припасли какую-нибудь работенку.

Сковилл угрюмо кивнул и побрел на выход. Без особой надобности начальство не стало бы устраивать «горячую пересмену». Значит, должно было случиться что-то важное, и такое, о чем наши охотники и убийцы не должны были знать.

Скорлупка открылась, и я влез внутрь. Быстро разместил куда надо мышечные сенсоры, подключил оптику и кровяной шунт. Потом закрыл скорлупку и подключился.

В первые мгновения подключения всегда испытываешь некоторую растерянность, а при «горячей пересмене» это ощущается гораздо сильнее. Как старший в группе, я шел первым в смене — и потому внезапно оказался подключенным вместе с толпой едва знакомых людей. Я немного знал ребят из этой группы, потому что один день каждого месяца проводил в неглубоком, наблюдательном контакте со Сковиллом. Но я совершенно не знал всех интимных подробностей из их жизни, и, честно признаться, меня это никогда особенно не интересовало И вот я вдруг оказываюсь внутри этого тесного мирка, в котором разыгрывается своя мыльная опера, и внезапно сразу узнаю все их большие и маленькие тайны. Их всех по очереди сменяли ребята моей собственной группы. Я постарался сосредоточиться на насущных проблемах — нести боевое охранение, пока солдатики один за другим отключались на пару минут и становились уязвимыми. Сосредоточиться оказалось совсем не сложно. Еще я сразу попробовал подсоединиться к линии вертикальной связи и выяснить у командования, что тут происходит на самом деле, из-за чего, собственно, такая спешка. Что такого нам предстоит сделать, что держат в секрете от группы Сковилла? Мне не отвечали, пока не подключились все мои люди. А потом, пока я автоматически изучал окружающие джунгли на предмет неожиданных неприятностей, мне одним мысленным образом передали потрясающую новость: оказывается, в группе Сковилла обнаружился шпион. Не то чтобы в его группу затесался настоящий вражеский лазутчик — но только нгуми просматривают канал кого-то из ребят Сковилла, просматривают в реальном времени.

Это вполне мог быть и сам Сковилл, поэтому даже ему ничего не сказали. Бригадное командование провело сложную операцию — каждому из механиков группы Сковилла сообщали разную, неверную информацию о расположении их будущих засад. Таким образом, когда обнаружится, что партизаны стягивают силы в какую-нибудь из указанных точек, наше начальство сможет выяснить, через кого именно происходит утечка информации.

Меня возникло еще немало вопросов, но далеко не на каждый из них командование дало ответы. Каким образом они сумеют отследить все цепочки обратных связей? Если девять человек думают, что они в одном месте, а десятый думает, что в другом, разве такое несоответствие может не вызвать недоумения или даже подозрений? Как враги вообще могут просматривать канал механика? И что потом случится с механиком, чей канал прослушивается?

Впрочем, на последний вопрос мне ответили. Его обследуют и удалят ему имплантат, а оставшийся срок службы он проведет в качестве техника или «бутса»-пехотинца, в зависимости от обстоятельств. А я подумал — наверное, в зависимости от того, сможет ли он сосчитать до двадцати, не снимая ботинок и носков. Армейским нейрохирургам по части искусности далеко до доктора Спенсера.

Я прервал связь с координатором — но это вовсе не значило, что она не сможет связаться со мной в любое мгновение, как только сочтет нужным. Оборудование контроля таит в себе огромные возможности, и не надо быть компьютерным гением, чтоб это понять. Вся группа Сковилла провела последние девять дней в искусно сработанной, выверенной до малейших деталей иллюзии виртуальной реальности. Координаторы держали под контролем все, что видел и чувствовал каждый из механиков Сковилла, и при любом изменении тотчас же поставляли по системе обратной связи информацию, соответствующую виртуальности. Точно такие же тщательно скроенные иллюзии-подделки они скармливали остальным девяти механикам, машина непрерывно создавала и поддерживала множество сотен отдельных деталей, из которых сплеталась цельная иллюзорная картина для группы Сковилла.

Окружавшие меня джунгли казались не более и не менее реальными, чем коралловый риф, в котором я побывал с Амелией. А что, если эта картина вообще не имеет никакого отношения к тому, где на самом деле сейчас находится мой солдатик?

Каждому механику иногда приходит в голову фантастическая мысль, что на самом деле никакой войны нет а все это — всего лишь сложная кибернетическая конструкция, созданная правительством с какой-то только ему одному известной целью. Можно, конечно, вернуться домой, включить телевизор и посмотреть в новостях с поля боя действия твоей собственной группы — но такое подделать еще проще, чем состояние подключения с обратной связью, которое соединяет механика с его солдатиком. Интересно, а бывал ли на самом деле в Коста-Рике хоть один механик? Ни один военнослужащий не мог легально побывать на территории нгуми.

Но, конечно же, это была всего лишь моя фантазия. А расстрелянные картечью механики в комнате подключения были настоящими. И трудно сфальсифицировать уничтожение ядерными бомбами трех больших городов.

Эта фантазия — только уловка, чтобы забыть на время о своей собственной ответственности за кровавую бойню. Мне вдруг стало очень хорошо — как я понял, мне впрыснули в кровь что-то бодрящее. Я попробовал сосредоточиться на мыслях о том, как же можно, как можно оправдывать… Впрочем, эти нгуми сами напросились. Очень жаль, конечно, что так много народу — хоть и этих самых нгуми — должно гибнуть из-за безумного фанатизма их главарей. И незачем об этом думать, незачем об этом думать…

— Джулиан! — тронула меня мысль координатора. — Веди свою группу на северо-запад, в трех километрах отсюда вас подберет вертолет. Когда прибудете на место встречи, просигналь домой на частоте двадцать четыре мегагерца.

Я сказал, что все понял, и спросил:

— Куда мы полетим?

— В город. Вы соединитесь с группами Фокса и Чарли. На сегодня задание у вас общее. Подробности сообщу позже, по дороге.

До условленного места было девяносто минут ходу. Джунгли здесь были не слишком густые, так что мы просто растянулись цепью с интервалами по двадцать метров и пошли к северо-западу.

Все мои посторонние мысли развеялись сами собой — я полностью отдался насущным проблемам. Надо было идти вперед, да еще и постоянно держать связь со всеми ребятами в группе и следить, чтобы они все делали как следует. Я сознавал, что цепочку моих рассуждений прервали, но не придавал этому особенного значения. Как бы то ни было, я никак не мог сейчас сделать пометку в ежедневнике, чтобы обдумать все, когда будет время. А когда выберешься из скорлупки, все подобные мысли просто вылетают из головы.

Карин что-то заметила, и я сразу же приказал всем замереть на месте. Через секунду Карин дала отбой — это оказалась всего лишь самка обезьяны-ревуна с детенышем. «И она не на дереве?» — спросил я. Карин мысленно кивнула в ответ. Я насторожился и передал тревожный сигнал всем остальным — как будто это было необходимо. Мы разделились на две группы и, следуя друг за другом, разошлись в стороны на пару сотен метров. Очень и очень тихо.

Поведение животных — крайне занимательная штука. Если животное начинает вести себя как-то неправильно, значит, тому есть какая-то веская причина. Обезьяны-ревуны на земле очень уязвимы. Пак заметил снайпера.

— Вижу Педро, на десять часов, сто десять метров от меня, в шалаше на дереве, метров десять над землей. Разрешите стрелять?

— Не разрешаю. Все остановитесь и осмотритесь вокруг, — Клод и Сара тоже заметили человека на дереве, остальные не увидели ничего интересного.

Я сопоставил три разных изображения.

— Это женщина, и она спит, — пол я определил по данным обонятельных рецепторов Пака. В инфракрасном свете я не увидел почти ничего нового, но дыхание женщины было ровным и размеренным, так люди обычно дышат во сне.

— Давайте отойдем обратно метров на сто и обойдем ее, — на это я получил одобрение координатора группы и всплеск негодования и недоумения со стороны Пака.

Я рассчитывал обнаружить кого-нибудь еще — люди обычно не просто так уходят в глухие джунгли и забираются на деревья. Эта женщина явно что-то охраняла.

— Может, она знала, что мы сюда придем? — спросила Карин.

Я задумался… Зачем еще она могла здесь оказаться?

— Вряд ли это так — слишком уж она спокойна. Даже спит. Нет, скорее всего, это просто совпадение. Она явно что-то охраняет. Правда, нам сейчас некогда узнавать, что именно.

— Мы получили ваши координаты, — сказала координатор. — Летун прибудет за вами через пару минут. Вам желательно поскорее переместиться в какое-нибудь другое место.

Я приказал группе ускорить передвижение. Мы шли тихо, но недостаточно тихо: женщина-снайпер проснулась и выстрелила в Лу, который шел замыкающим на левом фланге.

Это было прекрасно разработанное, очень эффективное оружие против солдатиков, с разрывными зарядами, начиненными, скорее всего, расщепленным ураном. Два или три заряда поразили Лу в корпус, и он потерял контроль над ногами. Солдатик Лу стал заваливаться на спину, и следующим выстрелом ему оторвало правую руку.

Он с громким скрежетом упал на землю, и на какое-то мгновение все вокруг затихло, только где-то в вершинах деревьев шелестел листвой свежий утренний бриз. Еще один заряд разворотил землю совсем рядом с головой Лу, запорошив ему глаза. Лу встряхнул головой, стараясь очистить лицо от грязи.

— Лу, мы не можем тебя подобрать. Отключай все, кроме глаз и ушей.

— Спасибо, Джулиан, — Лу отключился, и болезненный сигнал тревоги от его руки и ног сразу же прекратился. Теперь он представлял собой только видеокамеру, устремленную в небо.

Мы не дошли до условленного места — оставалось еще больше километра, — когда над головой застрекотал летун. Я соединился с пилотом-механиком через нашего координатора и получил непривычный двойственный обзор: с высоты, выше верхушек деревьев, полетело вниз, расширяясь с каждой секундой, пылающее облако напалма. Пламенные брызги сыпались во все стороны, похожие на сотни тысяч фейерверков. Падая вниз, облако напалма выжигало все на своем пути. Ветки деревьев мгновенно чернели и ломались с громким треском. Потом раздался взрыв — и все затихло.

Потом закричал какой-то человек, а другой что-то тихо ему сказал, прозвучал одиночный выстрел — и крик оборвался. Среди горящих ветвей пронзительно верещали обезьяны. Глаза Лу дважды вспыхнули и погасли. Когда мы отошли подальше от этого огненного ада, сверху спикировали еще два летуна и стали тушить горящий лес. В конце концов здесь же экологический заповедник, а напалм и так уже сделал все, что нам было нужно.

Когда мы добрались до условленного места, откуда нас должны были забрать, я получил сообщение от координатора: они насчитали четыре трупа — наш снайпер, потом эти двое мужчин, и еще один, непонятно как туда попавший. Троих записали на счет летуна, а одного поделили на всех нас. Пак ужасно возмутился — ведь летунам не пришлось бы вмешиваться, если бы он тогда подстрелил снайпера, а убить ее было очень просто — если бы я не запретил ему стрелять. Я посоветовал Паку поменьше распространяться на эту тему вслух — он мог не сдержаться и в гневе наболтать лишнего. А если бы это дошло до начальства, нашего Пака подвели бы под пятнадцатую статью — нарушение субординации — и наложили бы взыскание.

Послав Паку это мысленное предупреждение, я вдруг подумал, насколько же все-таки «бутсам» проще служить — можно смертельно ненавидеть своего сержанта и в то же время невозмутимо улыбаться ему в лицо.

Место, с которого нас должны были забрать, прекрасно определялось и без сверки по радио. Оголенная вершина холма, тщательно очищенная от зарослей огнем и серией четко выверенных взрывов.

Пока мы поднимались вверх по засыпанному пеплом склону холма, подлетели два летуна и зависли над нами, прикрывая от возможного нападения. На обычную быструю посадку что-то не похоже.

Появился грузовой вертолет и пошел вниз. Он завис в футе над землей. Крышка заднего люка откинулась, образовав нечто вроде шаткого трапика. Мы забрались на борт вертолета, где уже сидело двадцать других солдатиков.

В группе Фокса такой же номер, как мой, был у Барбу Сивз. Нам уже случалось раньше работать вместе. Я мог поддерживать с ней связь по двум каналам — посредством координатора и через Розу, которая теперь отвечала за горизонтальную связь вместо Ральфа. Вместо приветствия Барбу передала мне очень яркий, насыщенный чувственный образ «карне асада» — блюда, которое мы ели вместе с ней в аэропорту несколько месяцев назад.

— Тебе кто-нибудь что-нибудь объяснил? — спросил я.

— Я у них сейчас навроде гриба, — эта солдатская Утка была очень старой еще тогда, когда ее впервые услышал мой отец, попав на военную службу. Она означала примерно следующее: «Меня держат в потемках и пичкают дерьмом».

Как только последний солдатик очутился в салоне, вертолет взмыл вверх, накренился и стал быстро набирать скорость. Мы все попадали на пол — называется, вот и познакомились.

Мы не были знакомы с Дэвидом Грантом, старшим в группе Чарли. За последний год в этой группе сменилась чуть ли не половина личного состава — у двоих случился инсульт, остальных «временно откомандировали в связи с психологической дезадаптацией». Да и сам Дэвид возглавлял группу всего пару циклов. Я поздоровался с ним, но он не смог ответить сразу — был слишком занят, стараясь успокоить двух своих новичков, которые боялись, что на задании придется кого-то убивать.

К счастью, ничего такого страшного не предвиделось. Когда дверца вертолета захлопнулась, я получил в общих чертах представление о том, что нам предстояло сделать. Это должно было стать чем-то вроде парада, демонстрация силы в крупном современном городе, жителям которого следовало напомнить, что мы «всеведущи и вездесущи». Акцию планировалось провести в Либерии, в секторе «эль норте», где, как ни странно, наряду с выраженной партизанской активностью отмечалась большая концентрация англоязычного белого населения. Эти белые были либо пожилые американцы, давно, еще в молодости, эмигрировавшие в Коста-Рику, либо потомки прежних американских переселенцев. Местные педрос думали, что соседство с таким количеством гринго их защитит. А мы должны были продемонстрировать, как не правы они в своих предположениях.

Ну, если партизаны не будут высовываться, не должно возникнуть никаких проблем. У нас был четкий приказ применять оружие «только для самозащиты».

Значит, мы будем одновременно и приманкой, и охотниками. Не скажу, чтобы мне сильно нравилась такая ситуация. В провинции Гуанакасте партизан было так много, что они вполне могли устроить свою собственную демонстрацию силы. Оставалось только надеяться, что наше начальство учло эту маленькую деталь.

Мы запаслись кое-каким дополнительным снаряжением из того, что применяют для разгона демонстраций — газовые гранаты и специальные устройства для спутывания ног. Эти штуки выстреливают пучки прочной клейкой паутины, которая липнет ко всему, на что попадет, и надежно связывает человека, так что он не может сдвинуться с места. А через десять минут эта паутина распадается и исчезает. Нам выдали еще по несколько акустических гранат, хотя лично я считал, что это не очень подходящее оружие против мирных жителей. Мы взрываем ему барабанные перепонки и хотим, чтобы он сказал спасибо, что с ним не сделали чего похуже — так, что ли, получается? Все остальные средства подавления массовых демонстраций тоже далеко не сахар, но эти акустические гранаты, по-моему, самая паршивая штука — они причиняют необратимые телесные повреждения. Конечно, при применении любого из этих средств возможны случаи со смертельным исходом. Например, если человека ослепить слезоточивым газом, он может побежать, сам не зная куда, и случайно угодить под гусеницы бронетранспортера. А попробовав тошнотворного газа, можно случайно захлебнуться собственной рвотной массой.

Мы медленно пролетели над городом на высоте верхушек деревьев, даже ниже некоторых высотных здании. Грузовой вертолет и два летуна группы сопровождения шли плотным строем, пронзительно завывая, словно баньши. На мой взгляд, это была неплохая тактика — мы показывали, что совсем их не боимся, и походу дела били им оконные стекла. И снова я подумал — а не послали ли нас сюда в качестве заманчивой мишени, лакомого кусочка, против которого трудно устоять? Если сейчас кто-нибудь вдруг в нас выстрелит — через несколько секунд в небе над городом станет темно от летунов-истребителей. Враги, наверное, тоже это понимали.

Оказавшись на земле, вне вертолета, двадцать девять солдатиков запросто могли сровнять с землей весь город даже без поддержки с воздуха. Программа нашего парада включала в себя и упражнение в стиле «городской службы по благоустройству» — мы должны были разрушить квартал старых многоквартирных домов. Посредством этой благотворительной миссии мы сэкономим местному городскому бюджету кучу денег, которые пошли бы на строительство — вернее, на снос обветшавших домов. Мы просто пройдем там и все разрушим.

Вертолет мягко опустился на городской площади. Летуны зависли в воздухе над нами. Мы выгрузились в парадном порядке — десять рядов по трое, минус один. Из местных жителей почти никто не любовался тем, как мы выгружаемся — что ж, ничего удивительного. Только парочка любопытных детишек, несколько не в меру самостоятельных подростков и старики, жившие в городском парке. Полицейских было совсем немного. Как потом выяснилось, основные силы полиции поджидали нас дальше — в том районе, где мы планировали устроить представление.

Площадь окружали старые, выстроенные в колониальном архитектурном стиле дома. Они смотрелись весьма изящно и элегантно, особенно на фоне нависавших над ними современных высотных коробок из стекла и металла. За темными солнцезащитными окнами этих порождений цивилизации могло скрываться полгорода зрителей, а может — и снайперов. Пока мы строевым шагом маршировали по улицам, я яснее чем когда бы то ни было сознавал, что на самом деле нахожусь далеко-далеко, в паре сотен миль оттуда, в безопасном месте, и, как кукловод, просто дергаю за ниточки своего металлического солдатика. Если сейчас в каждом окне появятся снайперы и в нас начнут стрелять — на самом деле не будет убито ни одного человека. Пока мы не начнем стрелять в ответ.

Мы подошли к старому мосту и сменили четкий, размеренный шаг на беспорядочную, мягкую поступь — нельзя было идти в ногу, а то от резонансных колебаний мост мог разрушиться, и мы попадали бы в зловонную канаву. Перейдя мост, мы снова пошли маршевым шагом. Ритмичный грохот наших металлических подошв должен был действовать на местное население весьма устрашающе. Я видел, как какая-то собака в панике убежала от нас. А местное население, если оно и устрашалось, то предпочитало делать это дома, за закрытой дверью.

Миновав безликую постмодернистскую деловую часть города, мы прошли несколько кварталов жилых особняков, окруженных высокими белеными стенами — очевидно, здесь обитали представители самых обеспеченных слоев населения. Заслышав наши шаги, сторожевые собаки подняли жуткий вой, а в нескольких местах нас даже засняли на видеокамеры охранных систем.

А потом мы вступили в трущобные районы. Я всегда чувствовал расположение и симпатию к людям, которым приходится жить в таких диких условиях — и здесь, и у нас в Техасе, в негритянских гетто, куда я не попал только случайно: мои родители были людьми образованными и обеспеченными. Я так никогда и не узнал ого особого семейного духа добрососедства, который был свойствен таким поселениям. Но я не настолько сентиментален и не считаю, что потерял слишком много — обретя взамен мою нынешнюю жизнь, жизнь более высокого уровня.

Мне пришлось уменьшить чувствительность обонятельных рецепторов — настолько сильны были зловонные испарения застоявшихся испражнений и нечистот, разогретых утренним солнцем. К этим сомнительным ароматам примешивались запахи жареной кукурузы и пряностей, а где-то поджаривали курицу — наверное, собирались что-то праздновать. В таких районах курица, как правило, не входила в обычное повседневное меню.

Шум толпы стал слышен за несколько кварталов до того места, где мы собирались устроить демонстрацию. Нас встретил отряд из двух десятков полицейских на лошадях. Полицейские окружили нашу колонну, выстроившись буквой V, или U.

Интересно, кто здесь что демонстрирует? Никто даже не пытается делать вид, что правящая партия действительно выражает интересы народа. Либерия — самое что ни на есть классическое полицейское государство, и совершенно ясно, чью сторону мы поддерживаем. Тем не менее делу не повредит, если мы время от времени будем об этом напоминать.

Вокруг места, выбранного для демонстрации, собралась огромная толпа народу — наверное, около двух тысяч человек. Я понял, что мы ввязываемся в очень непростую политическую ситуацию. Над толпой мелькали плакаты с надписями: «Здесь живут настоящие люди» и «Роботы — марионетки богачей», и прочими в том же духе, на английском и на испанском. В толпе было немало светлых лиц — белые эмигранты выказывали поддержку местным. Белые, которые тоже стали местными.

Я попросил Барбу и Дэвида придержать на минутку свои группы и связался с координатором:

— Судя по тому, что я вижу, наши действия могут вызвать здесь крупные политические осложнения.

— Для этого вас и снабдили дополнительным снаряжением для разгона демонстраций, — сказала она. — Толпа начала собираться со вчерашнего дня.

— Но это не наша работа! — возразил я. — Это все равно что гоняться с кувалдой за комаром.

— Вас направили туда не без веских на то оснований И вы получили четкие приказания. Просто старайтесь действовать осторожно.

Я передал содержание беседы остальным.

— Осторожно? — переспросил Дэвид. — Чтобы мы не повредили кого-нибудь из них или чтобы они не повредили нас?

— Просто постарайся ни на кого не наступить, и все, — отозвалась Барбу.

— Я бы сказал — постарайся никого не ранить и не убить ради того, чтобы сохранить в целости машины, — добавил я.

Барбу согласилась.

— Нгуми обязательно попытаются загнать нас в этот угол. Все время держи ситуацию под контролем!

Координатор слушала нашу беседу.

— Не надо быть такими консерваторами, — заметила она. — Вы должны продемонстрировать силу.

Началось все довольно неплохо. Молодой светопреставленец, который стоял на перевернутом ящике и что-то вещал в толпу, внезапно рванулся с места и выбежал на дорогу, загородив нам путь. Один из конных полицейских огрел его по голой спине хлыстом. Светопреставленец упал и покатился, содрогаясь, как припадочный, прямо под ноги Дэвиду. Дэвид мгновенно замер на месте, и шедший за ним солдатик, который не увидел, что случилось, с громким лязгом врезался в спину Дэвида. Было бы просто здорово, если бы Дэвид упал и раздавил беспомощного фанатика, но этой неприятности нам удалось избежать. В толпе засмеялись, стали отпускать язвительные замечания — что ж, при сложившихся обстоятельствах неплохая реакция. Потом потерявшего знание светопреставленца оттащили в сторону.

На пару дней это его защитит, но я не сомневался, что полиции прекрасно известны его имя, адрес и даже группа крови.

— Идем вперед, рядами и колоннами, — сказала Барбу. — Останавливаться не будем. Давайте сразу разнесем этот хлам к чертовой бабушке.

Квартал, который мы должны были снести, был отмечен полосами яркой оранжевой краски, напыленной из баллончиков. Мы бы и так не ошиблись, поскольку со всех четырех сторон предназначенные к разрушению дома окружал плотный кордон пеших и конных полицейских, которые удерживали толпу на безопасном расстоянии — в сотне метров от квартала этих трущоб.

Мы не хотели использовать какую-нибудь мощную взрывчатку — только гранаты диаметром в пару дюймов. Потому что от обычных ракет осколки кирпича разлетались бы со скоростью снарядов гораздо дальше ста метров. Но я быстро произвел кое-какие расчеты и разрешил использовать гранаты для подрыва фундаментов зданий.

Дома были шестиэтажные, из железобетонных блоков, с выложенными кирпичом фасадами. Кирпичная кладка ослабела и во многих местах начала осыпаться. Дома эти построили менее пятидесяти лет назад, но железобетонные плиты делали из плохого раствора — слишком мало цемента, слишком много песка — и одно из зданий уже обрушилось само собой, погубив десятки жильцов.

Таким образом, работа нам предстояла не то чтобы слишком тяжелая. Сначала заложить гранаты и подорвать фундамент, потом послать солдатиков в ключевые точки по углам зданий и расшатать несущие конструкции. А когда стены начнут рушиться, солдатики быстро отпрыгнут в сторону — или не отпрыгнут, останутся стоять под градом обломков кирпича и железобетона, чтобы понагляднее продемонстрировать свою неуязвимость.

Сперва все пошло, как по писаному — первый дом мы развалили, словно в учебном фильме по нестандартной технологии разрушения. Толпа смотрела, соблюдая почтительную тишину.

Второе здание оказалось более устойчивым. Передняя стена вывалилась наружу, но металлические опоры изогнулись недостаточно сильно и сразу не сломались. Поэтому нам пришлось подрезать лазерами несколько особенно крепких железобетонных балок, и тогда дом с впечатляющим грохотом развалился.

Со следующим домом случилось несчастье. Он развалился так же легко, как первый, но из него градом посыпались дети.

Одна из комнат на верхнем, шестом этаже оказалась битком набита детьми. Их там было больше двух сотен — связанных, с заклеенными ртами, накачанных наркотиками. Как потом выяснилось, это были ученики пригородной частной школы. В восемь утра в школу заявились партизаны, перестреляли всех учителей, похитили детей и перевезли их в обреченное на уничтожение здание, отмеченное оранжевыми полосами. Это случилось всего за час до нашего прихода.