Глава 1

Был третий час ночи, когда почтовая карета свернула на Хилл-Стрит, и ночной сторож, совершающий свой обход вокруг Беркли-Сквер, монотонно возвещал, что ночь стояла славная. Свет уличных фонарей был почти незаметен при полной луне, плывущей в безоблачном небе; и даже на Пелл-Мелл, как отметил про себя единственный пассажир кареты, керосиновые светильники были заменены газовым освещением. Факельщики, кареты и свет, льющийся из открытой двери дома в восточной части Беркли-Сквер, указывали на то, что не все высшее общество покинуло Лондон; однако в конце июня сезон заканчивался, и пустота Хилл-Стрит нашего пассажира не удивила. Его бы не удивило, если бы дверной молоток на двери некоего дома в северной части улицы отсутствовал, но когда карета остановилась, одного беглого взгляда было достаточно, чтобы успокоить его: городской дом лорда Денвилла еще не опустел на лето. Пассажир, молодой человек в украшенном кисточками польском пальто в рубчик и касторовой шляпе с плоской тульей, выпрыгнул из кареты, вытащил объемистую дорожную сумку, поставил ее перед парадным входом и достал кошелек. Расплатившись с кучером, он подхватил сумку, поднялся по ступеням к парадной двери и дернул за шнурок железного колокольчика.

К тому времени, когда последний отзвук колокольчика затих, карета исчезла, но никто не ответил на звонок. Путник позвонил еще раз, причем более энергично. Он слышал, как колокольчик звенит где-то в глубине дома, однако, подождав несколько минут, вынужден был заключить, что ему не удастся разбудить ни одного из слуг милорда.

Он стал обдумывать создавшееся положение. Возможно, хотя и маловероятно, что домочадцы покинули Лондон, не сняв с двери молоток или не закрыв окна ставнями. Чтобы проверить это, он возвратился на каменную дорожку и принялся внимательно разглядывать дом. Он не только не обнаружил ставен на окнах, но увидел, что одно из них, на первом этаже, приоткрыто на несколько дюймов. Это окно, как ему было известно, выходило в столовую, достигнуть его для гибкого молодого человека не составляло никакого труда. Сняв с себя пальто и будучи уверенным в том, что ночной сторож не успеет вернуться со своего обхода вовремя, чтобы увидеть, как он тайно проникает в дом, молодой человек продемонстрировал равнодушной луне, что у полковника Дана Маккиннона был ловкий соперник.

Впрочем, Кристофер Фэнкот не думал о полковнике Маккинноне, поскольку не был знаком с ним, и он не считал, что добраться до подоконника является чем-то опасным или трудным. Он легко дотянулся до нижней оконной рамы и спрыгнул в комнату. Через пару минут он появился в холле, где на столике с мраморной доской стояла слабо горящая лампа, позади которой была незажженная свеча в серебряном подсвечнике. Заметив эти предметы, мистер Фэнкот заключил, что знатный владелец дома сказал своим слугам, чтобы они не ждали его прихода и ложились спать. Парадная дверь оказалась незапертой, и это подтвердило его предположение.

Открыв дверь, чтобы внести свои вещи с крыльца в дом, он, усмехнувшись, подумал, что когда его светлость вернется наконец домой, то найдет свою постель занятой неожиданным посетителем.

С этой мыслью, которая сопровождалась шаловливой улыбкой, играющей в уголках рта, он зажег свечу от лампы и направился к лестнице.

Он тихо поднимался вверх, держа в одной руке подсвечник, в другой – сумку, пальто его было накинуто на плечо. Ни одна ступенька не скрипнула, однако, когда он миновал второй пролет, открылась дверь этажом выше и раздался голос, в котором слышалось беспокойство:

– Ивлин?

Он взглянул вверх. Слабый ночник в тонкой руке осветил женскую фигуру в облаке кружев, стянутых лентами из светло-зеленого сатина. Из-под ночного чепчика очаровательного покроя выбилось несколько локонов. Джентльмен на ступенях сказал с восхищением:

– Какой очаровательный чепчик! Женщина тяжело вздохнула, однако сказала с журчащим смехом:

– Ты глупый мальчик! О, Ивлин, я так благодарна тебе, что ты приехал, но что все-таки так задержало тебя? У меня было плохое предчувствие!

В глазах джентльмена сверкнул насмешливый огонек, однако он произнес с упреком:

– Ну, ну, мама!..

– Тебе легко говорить «Ну, ну, мама», – возразила она, – но когда ты обещаешь возвратиться не позже чем… – Она прервала речь, пристально глядя вниз на него с внезапным сомнением.

Оставив сумку, джентльмен сбросил пальто со своего плеча, снял шляпу и в два прыжка преодолел оставшиеся ступеньки.

– Нет, в самом деле, мама! Как ты можешь быть столь бессердечной? – сказал он еще более укоризненно.

– Кит! – пронзительно закричала мать. – О мой любимый, мой дорогой сын!

Мистер Фэнкот, прижав мать к груди, крепко обнял ее и сказал, давясь от смеха:

– О, что за наглая ложь! Я не твой любимый сын!

Став на цыпочки, чтобы поцеловать его худую щеку, – при этом воск с наклоненной свечи капал на рукав его пальто, – леди Денвилл ответила с достоинством, что она никогда не отдавала ни малейшего предпочтения ни одному из своих сыновей-близнецов.

– Конечно, нет! Как бы ты могла это делать, если ты нас не различала? – сказал мистер Фэнкот, предусмотрительно забирая у нее подсвечник.

– Я умею вас различать! – заявила она. – Если бы я ждала тебя, я сразу бы тебя узнала! Дело в том, что я думала, ты в Вене.

– Нет, я здесь, – сказал мистер Фэнкот, улыбаясь и нежно глядя на нее. – Стюарт дал мне отпуск: ты довольна?

– О нет, ничуть! – сказала она, взяв его под руку и ведя в свою спальню. – Дай мне посмотреть на тебя, мой озорник! О, мне плохо тебя видно! Зажги все свечи, дорогой. Ох, сколько денег тратится на свечи в этом доме! Никогда бы не подумала, что это возможно, если бы Динтинг не показала мне оплаченный счет торговца свечами. Должна сказать, лучше бы она мне его не показывала. Скажи, пожалуйста, Кит, зачем мне знать стоимость свечей? В конце концов, свечи нужны, и даже твой отец никогда не требовал, чтобы я покупала сальные свечи.

– Я думаю, следует зажигать меньше свечей, – заметил Кит, зажигая от своей свечи полдюжины других, стоявших в двух подсвечниках на туалетном столике.

– Нет ничего более унылого, чем слабо освещенная комната! Зажги те, что на камине, мой дорогой! Ну, так намного лучше! Теперь иди сюда и расскажи все о себе!

Она пододвинулась на прекрасной тахте и призывно похлопала по ней, но Кит не подчинился немедленно ее приглашению. Оглядываясь вокруг, он воскликнул:

– Как так, мама? Ты обычно жила в розовом саду, а теперь можно подумать, мы находимся на дне моря.

Так как именно этого она и добивалась, когда за громадную сумму меняла обивку стен в комнате на всевозможные оттенки зеленого, ей это доставило большое удовольствие. Она сказала одобрительно:

– Совершенно верно! Я не могу представить себе, как я терпела эти банальные розы так долго – особенно когда бедный мистер Браммелл давно сказа мне, что я одна из немногих женщин, которым зеленый цвет идет больше, чем любой другой.

– Это действительно так, – согласился он. Он опустил взгляд на кровать и сощурил уголки глаз, когда увидел волнистое покрывало из газовой материи:

– Слишком франтовато! И не очень подходит. Она разразилась очаровательным серебристым смехом.

– Чепуха! Так как ты находишь комнату? Он сел, поднял ее руки к губам, пытаясь поцеловать ее ладони:

– Совсем как ты: прелестная и нелепая!

– И такая же, как ты! – отпарировала она, думая, что нет на свете более красивых мужчин, чем ее сыновья-близнецы.

В высшем свете, к которому они принадлежали, тоже отмечали, но сдержанно, что близнецы Фэнкоты красивы, но не так, как их отец. Они не унаследовали классической правильности его черт; скорее, они были похожи на мать. И хотя она была признанной красавицей, беспристрастные люди считали, что ее очарование объясняется не столько совершенством лица, сколько ее живым обаянием. Это обаяние, как утверждали ее наиболее преданные обожатели, было сравнимо с очарованием первой жены пятого герцога Девошпира. Были и другие черты сходства между ней и герцогиней: она обожала своих детей и была безрассудно расточительна.

Что касается Кита Фэнкота, в свои двадцать четыре года он был хорошо сложенным молодым человеком, немного выше среднего роста, с развитыми плечами и красивыми ногами в модных панталонах в обтяжку. Он был темнее матери, его блестящие локоны можно было назвать скорее каштановыми, чем золотистыми, в очертаниях губ чувствовалась твердость характера, которая отсутствовала у нее. Но глаза у них были одинаковые: живые, цвет между голубым и серым; в них так и прыгали смешинки. У него была такая же очаровательная улыбка, которая вместе с его приятными искренними манерами делала его всеобщим любимцем. Они были похожи со своим братом, как две капли воды, и лишь очень близкие знакомые были в состоянии различать их. В их фигурах не было заметного различия, если только они не стояли рядом, когда можно было заметить, что Кит чуть выше Ивлина, а волосы последнего сильнее отливают золотом. Только очень проницательный человек мог обнаружить существенное различие между ними, так как оно было достаточно тонким и заключалось в выражении их глаз: глаза Кита были добрее, глаза Ивлина ярче; оба они чаще смеялись, чем хмурились, но Кит мог печалиться из-за таких пустяков, которых Ивлин даже не замечал. Ивлин мог внезапно перейти от веселья к отчаянию, тогда как Киту с его более ровным характером такие смены настроения были чужды. В детстве они могли ссориться из-за ерунды, но тут же объединялись против любого вмешательства в их выдумки. В отрочестве именно Ивлин затевал наиболее возмутительные подвиги, а Кит придумывал, как из них выпутаться. Когда они стали мужчинами, обстоятельства разлучили их на долгое время, но ни расстояние, ни различный склад характеров не ослабили связи между ними. Они ничуть не страдали от разлуки, у каждого были свои собственные интересы, но когда братья встречались после многих месяцев, казалось, что они не виделись всего лишь неделю.

По возвращении из Оксфорда они не много времени проводили друг с другом. В их семье было обычаем, чтобы младший сын избирал политическую карьеру, и Кит поступил на дипломатическую службу под покровительство своего дяди Генри Фэнкота, который за успехи на дипломатическом поприще только что получил титул барона. Кита послали сначала в Константинополь; однако, поскольку его назначение на должность младшего секретаря совпало с мирным периодом в истории Турции, он вскоре вознамерился убедить своего отца купить ему пару цветных лент; и даже постарался – с оптимизмом человека, не достигшего совершеннолетия, – убедить его светлость в том, что ошибся в выборе своей профессии.

В Европе в это время происходили бурные события; и горячей молодежи, посвятившей себя служению стране, казалось невыносимым прозябать в тихой заводи. К счастью, покойный граф был не самым упорным из родителей, и Кита перевели в Санкт-Петербург до того, как скука первого назначения побудила его к мятежу. Если началу дипломатической карьеры он был обязан своему дяде, то отец был ответственным за второй шаг: лорд Денвилл был твердым, однако его искренняя привязанность к Киту не позволила твердости перерасти в черствость. Здоровье его было подорвано, и в течение нескольких лет его участие в политике было невелико. Однако он сохранил связи и нескольких хороших друзей в администрации.

В конце 1813 года Кита послали в штаб генерала Кэткарта, и после этого у него не было ни времени, ни повода жаловаться на скуку. Кэткарт был не только посланником при царе, но также британским военным комиссаром, прикомандированным к армии, и в его свите Киту довелось повидать большую часть успешной кампании 1814 года. Что касается Кэткарта, он принял молодого человека без энтузиазма и уделял бы ему не больше внимания, чем любому из своих секретарей, если бы Кит не подружился с его сыном. Джордж Кэткарт, молодой лейтенант 6-го гвардейского драгунского полка, служил в качестве военного адъютанта своего Отца. Он много времени проводил, развозя почту английским офицерам, прикомандированным к русской армии, однако всякий раз возвращаясь в штаб-квартиру, он сразу же разыскивал своего единственного сверстника в посольстве. Кит, таким образом, неизбежно попадал на глаза его светлости и вскоре снискал его расположение. Кэткарт считал его симпатичным малым, отзывчивым, с приятными манерами: как раз тот тип благовоспитанного юноши, чьи качества бесценны для переутомленного почтенного дипломата, обязанного устраивать пышные приемы. Кит был тактичен и ловок, и при всей своей обаятельной беззаботности обладал подсознательным тактом. Когда его светлость поехал в Вену на конгресс, он взял с собой Кита. И Кит там остался. Отнесясь к нему с безразличным равнодушием ради дяди-барона, лорд Кастлерей представил его вновь назначенному послу. Кит пришелся по душе лорду Стюарту, которого на конгрессе непочтительно называли лордом Пумперниккеллем [1]. И хотя его огорчила разлука с Кэткартом, он был доволен, что не вернется в Санкт-Петербург после окончания войны. К тому времени он уже не завидовал судьбе Джорджа Кэткарта, который был назначен в штаб Веллингтона, когда тот находился при Ватерлоо. Кит настолько увлекся запутанной мировой политикой, что Санкт-Петербург казался ему столь же отдаленным от центров, где вершились судьбы мира, как и Константинополь.

В последние два года он дважды встречался с Ивлином за границей, а в Англию заехал лишь один раз, на похороны отца: ранней осенью 1816 гола лорд Денвилл внезапно умер. С этого времени, примерно пятнадцать месяцев, леди Денвилл не видела своего младшего сына. Сначала она подумала, что он совсем не изменился и сказала ему об этом. Затем она исправилась и сказала:

– Нет; это глупо! Ты выглядишь старше, конечно! Видишь ли, дело в том, что Ивлин тоже повзрослел, и я к этому привыкла. Ты по-прежнему похож на него, как две капли воды. Дорогой, мне хотелось бы, чтобы ты рассказал, как случилось, что ты так внезапно появился? Ты приехал с депешей? Ты курьер?

– Нет, – ответил он серьезно. – Я приехал, чтобы заняться своими неотложными личными делами.

– Боже мой, Кит, я никогда не знала, что у тебя есть такие дела! – воскликнула она. – Ты шутишь!

– Да, у меня действительно есть неотложные личные дела! – запротестовал он. – На самом деле я стал состоятельным человеком: ты можешь назвать меня толстозадой важной персоной.

– Я не могу называть тебя так вульгарно! Кроме того, это не правда!

– Почему ты так говоришь, если мой крестный отец был настолько любезен, что оставил мне свое состояние! – ответил он укоризненно.

– А, ты это имеешь в виду? Но это не состояние, Кит! Мне бы хотелось, чтобы это было состоянием. Должна признаться: я тоже так думала, поскольку о мистере Бембридже всегда говорили, что он оставит неплохое наследство, но это оказалось не так, и он обладал лишь тем, что Адлстроп, отвратительное создание, называл достатком. Бедный! Я полагаю – это не его вина, так что ты не должен упрекать его за это!

– Я и не упрекаю! Очень неплохой достаток, мама!

– Достаток, – заявила ее светлость уверенно, – нельзя называть неплохим! Ты говоришь, как Адлстроп, а я не хочу, чтобы ты это делал!

Кит знал, что человек, ведающий делами семьи, никогда не пользовался благосклонностью его матери, но эти раздраженные слова в его адрес, по-видимому, требовали объяснения.

– Что сделал Адлстроп, чтобы вызвать твое раздражение, мама? – спросил он.

– Адлстроп… О, не будем говорить о нем! Такой скряга и такой злобный! Зачем я вспоминаю о нем! Разве потому, что, когда мистер Бембридж умер, он сказал мне, что тебе не нужно приезжать домой, так как нет никакого наследства, о котором нужно хлопотать. Только эти отвратительные ценные бумаги! И умоляю, не спорь, Кит, потому что ты иногда говорить бессмыслицу! Я вполне понимаю, что они священны, но я, со своей стороны, никогда не вложила бы деньги во что-нибудь столь глупое!

– Конечно, ты бы не стала этого делать! – согласился Кит. – Деньги никогда не задерживаются в твоем кошельке настолько долго, чтобы успеть вложить их во что-нибудь.

Она немного подумала, затем вздохнула и сказала:

– Да, это правда! И это крайне неприятно. Я часто пытаюсь экономить, однако, по-видимому, я не способна на это. Все Клиффы такие. Ужасная вещь, Кит, эта привычка к расточительству!

Он громко захохотал, однако, она сказала серьезно:

– Однажды я купила дешевое платье, поскольку папа не пожелал оплатить один из векселей; однако оно оказалось столь ужасным, что я вынуждена была отдать его Римптон, ни разу не надев. А когда я распоряжалась приготовить экономный ужин, папа вставал из-за стола и отправлялся прямо в Кларендон, самый дорогой отель в Лондоне! Да, ты можешь смеяться, но у тебя нет опыта в таких делах. Уверяю тебя, как только ты решишься экономить, то обнаружишь, что тратишь намного больше, чем раньше.

– Нет, неужели? Может быть, я лучше немедленно продам все ценные бумаги и начну транжирить деньги!

– Абсурд! Я прекрасно знаю, что ты не для этого вернулся домой! Но для чего, дорогой? Я убеждена, что не из-за отвратительных дел, не пытайся обманывать меня!

– Да, не совсем, – согласился он. Он заколебался, покраснев немного, а затем сказал, отвечая на ее вопросительный взгляд:

– По правде говоря, у меня в голове засела мысль, – глупая, признаюсь, но я не могу отделаться от нее, – что у Ивлина какие-то неприятности или, возможно, какие-то хлопоты, и, может быть, я ему нужен. И я воспользовался моими наследственными делами, чтобы получить отпуск. Теперь докажи мне, что я фантазер! Хотелось бы посмотреть, удастся ли тебе это!

Вместо этого она сказала изумленно:

– У тебя и сейчас бывают такие предчувствия? Как будто недостаточно своих собственных забот!

– Я знаю, что это не фантазии. Что происходит, мама?

– О, ничего. Кит! То есть ничего, что ты смог бы исправить и ничего вообще, если Ивлин вернется завтра – Вернется? Где он?

– Я не знаю! – призналась она. – Никто не знает!

Он смотрел удивленно и в то же время недоверчиво. Затем вспомнил, что, когда она увидела его и приняла за Ивлина, в ее голосе звучало странное облегчение. Она не была беспокойной матерью; даже когда он и Ивлин были детьми, их отсутствие не нарушало ее безмятежности; а уж когда они выросли и не возвращались ночью домой, она всякий раз убеждала себя, что попросту забыла об их просьбе не искать их в течение одного или двух дней, и не беспокоилась. Он сказал шутливо:

– Сбежал тайком, не так ли? Почему это так сильно беспокоит тебя, мама? Ты ведь знаешь, каков Ивлин?

– Да, я полагаю, в любое другое время я бы даже и не заметила его отсутствия. Однако он заверил меня, когда покидал Лондон, что возвратится через неделю, а его нет уже десять дней!

– И что?

– Ты не понимаешь. Кит! Все зависит от его возвращения! Завтра у него обед на Маунд-Стрит, и он должен быть представлен старой леди Стейвли! Она специально приехала из Беркшира, чтобы с ним познакомиться. Будет ужасно, если он не приедет! Мы окажемся в дурацком положении, так как она, ты знаешь, жутко чопорна, и, по словам Стейвли, ей это все заранее не нравится.

– Что не нравится? – прервал Кит, совершенно сбитый с толку. – Кто она и какого черта она хочет познакомиться с Ивлином?

– О дорогой, разве Ивлин не говорил тебе? Да, видимо, письмо могло до тебя не дойти. Дело в том, что он сделал предложение мисс Стейвли; и хотя Стейвли был очень доволен, а сама Кресси вполне благосклонна, все зависит от старой леди Стейвли. Ты должен знать, что лорд Стейвли испытывает нелепый страх перед ней и может дать обратный ход, если только она посмотрит неодобрительно на этот брак. Он до смерти боится, что она может оставить свое состояние его брату. Я должна сказать, Кит, я почти радуюсь, что у меня нет состояния. Как бы я могла вынести, если бы моих сыновей бросало в дрожь от одной мысли обо мне?

Он слегка улыбнулся в ответ.

– Я не думаю, что с нами такое может случиться. Но эта помолвка.., как случилось, что Ивлин ни разу даже не намекнул на нее? Я не могу вспомнить, чтобы он упоминал имя мисс Стейвли в каком-либо из своих писем. Ты тоже этого не делала, мама. Это случилось совершенно неожиданно, не правда ли? Я могу поклясться, Ивлин и не думал о женитьбе, когда писал свое последнее письмо, а это было не более месяца тому назад. Что, мисс Стейвли очень красива? Он влюбился в нее с первого взгляда?

– Нет, нет! Я думаю, он был знаком с ней в течение.., о, долгого времени! Трех лет, по крайней мере.

– И только сейчас сделал ей предложение? Это на него не похоже! Я не знал, что он когда-либо влюблялся, но если с ним это произошло, то это должна быть любовь с первого взгляда. Не хочешь ли ты сказать мне, что он в течение трех лет сосредоточивал свое внимание на этой девушке?

– Нет, конечно, нет. Ты не понимаешь. Кит! Это не один из его.., его флиртов!

Она увидела, как в его глазах запрыгали смешинки, и постаралась сохранить серьезный вид, но не смогла. Ее глаза блестели с озорной веселостью, но она сказала притворно сурово:

– Это совсем не то! Он бросил эти глупости!

– В самом деле? – спросил мистер Фэнкот вежливо.

– Во всяком случае он намеревается изменить свой образ жизни! И теперь, когда он будущий глава семьи, следует подумать о наследстве, ты ведь знаешь.

– Вот в чем дело! – воскликнул пораженный Кит. – Какой же я болван! Ну, да, если бы с ним произошел несчастный случай, я бы унаследовал его комнату! Он будет, естественно, лезть из кожи вон, чтобы вывести меня из игры. Я удивлен только, почему это никогда раньше не приходило мне в голову!

– О Кит, почему ты такой отвратительный! Ты очень хорошо знаешь…

– Вот именно, мама! – сказал он, когда она стала запинаться и замолчала. – А что если ты расскажешь мне правду?

Глава 2

Наступило короткое молчание. Она встретила его взгляд, тяжело и огорченно вздохнула:

– Это вина твоего дяди Генри. И твоего отца! – Она помолчала, потом сказала печально:

– И моя! Как бы я не старалась, я не могу отрицать этого, Кит! Разумеется, я полагала, что после смерти твоего отца смогу выплатить некоторые из моих долгов и быть совершенно спокойной. Но это было до того, как я ознакомилась с положением дел насчет моей доли. Дорогой мой, ты знаешь, что это сплошной обман? Ну, откуда тебе знать! Но это так! И, более того, – добавила она убежденно, – один из кредиторов на самом деле знал это! Что меня удивляет, так это то, что они вбили себе в голову настойчиво требовать от меня уплаты долгов именно теперь, когда я стала вдовой, и в значительно более неприятном тоне, чем когда отец был жив. Мне это кажется совершенно идиотским, если не сказать жестоким!

Кит недолго жил дома будучи взрослым, однако это открытие не было сюрпризом для него. Насколько он мог припомнить, финансовые трудности бедной мамы всегда вызывали в их доме беспокойство. Это были мучительные эпизоды, которые причиняли леди Денвилл большие страдания, и приводили к холодности в семейных отношениях, отчужденности и даже скрытности.

Граф был человеком честных принципов, однако его нельзя было назвать отзывчивым, ему недоставало живости и гибкости ума. Он был на пятнадцать лет старше жены и принадлежал, как по темпераменту, так и по возрасту, к поколению, привыкшему к соблюдению строгого этикета. Лишь один раз он позволил своим чувствам одержать верх над здравым смыслом, когда поддался очарованию прекрасной леди Амабел Клифф, недавно вырвавшейся из школьной комнаты, чтобы стать притчей во языцех всего света, и сделал ей предложение. Ее отец, граф Бейверсток, был обладателем обедневших имений и многочисленного потомства; он принял предложение с благодарностью. Но те самые качества, которые очаровали Денвилла в девушке, раздражали его в жене, и он решил их искоренить. Его попытки были безуспешны и лишь внушили ей страх навлечь на себя его неудовольствие. Она оставалась тем же самым нежным безответственным созданием, в которое он когда-то без памяти влюбился. Она щедро дарила любовь своем сыновьям-близнецам и делала все возможное, чтобы утаивать от мужа результаты своих опрометчивых поступков.

Близнецы обожали ее. Неспособные обнаружить под непреклонной педантичностью своего отца глубокую, хотя и сдерживаемую, любовь, они в раннем возрасте стали на сторону матери. Она играла с ними, смеялась с ними, горевала с ними, прощала их шалости и помогала им в затруднениях; они не могли видеть ее недостатков и, когда подросли, направили всю энергию на защиту ее от отца.

Мистер Фэнкот поэтому не был ни удивлен, ни потрясен, обнаружив, что его мать обременена долгами. Он просто сказал:

– Неприятности, дорогая? Как обстоят дела?

– Я не знаю. Милый мой, как можно запомнить все, что одалживала год за годом? Это его немного удивило.

– Год за годом? Но, мама, когда ты была вынуждена рассказать моему отцу о тяжелом положении, в которое ты попала, – три года тому назад, не так ли? – он не спрашивал тебя про общую сумму твоих долгов и обещал, что они будут выплачены?

– Да, он действительно так говорил, – ответила она. – А я и не рассказала ему про все. Я сама не знала. Признаться, я бы не рассказала, если бы даже и знала. Я не могу объяснить это тебе, Кит, и если ты хочешь сказать мне, что я поступила очень плохо и малодушно, не делай этого, так как я полностью отдаю себе отчет в этом! Только когда Адлстроп записал все, что я сказала…

– Что? – воскликнул Кит. – Ты говоришь мне, что он присутствовал?

– Да! О да! Твой отец полностью полагался на него, и это именно он, как ты знаешь, управлял всем, так что…

– Недурно со стороны того, кто придавал такое большое значение чувству пристойности! – прервал он, в его глазах отразилось волнение.

– Разрешать управляющему присутствовать на таком объяснении!..

– Признаюсь, мне не хотелось, чтобы он его допустил, но, я полагаю, он обязан был так сделать. На том лишь основании, что наше состояние может выдержать, и…

– Адлстроп – очень хороший человек по-своему, и я не сомневаюсь, он близко к сердцу принимает наши интересы, но он скряга, и отец должен был это знать! Если хоть фартинг был истрачен на что-нибудь неподобающее, он вел себя так, как будто мы все должны будем кончить жизнь в нищете!

– Да, Ивлин говорит то же самое, – согласилась она. – Возможно, я сказала бы все папе, если бы он не ввел Адлстропа в курс дела – то есть если бы я знала, что это означает. В самом деле, я не хотела ничего от него скрывать! Но несмотря на мои недостатки, я не.., ханжа, Кит, так что я не пытаюсь вводить тебя в заблуждение! Я не думаю, что смогла бы быть откровенной с твоим папой. Ну, ты знаешь, что случалось всякий раз, когда он был кем-либо недоволен, не так ли? Но если бы я знала, что мои несчастные дела лягут на, плечи Ивлина, я должна была собраться с духом и полностью открыться ему.

– Если бы ты знала все это! – продолжил он непреклонно.

– Да, если бы я могла заставить себя отдать мои дела в руки Адлстропа.

– Боже мой, нет! Это должно было оставаться между тобой и моим отцом. Но для тебя нет причины унывать из-за того, что твои дела легли на плечи Ивлина: он всегда интересовался ими, ты знаешь, и для него нет разницы, оплатил ли отец твои долги или оставил сделать это ему.

– Но ты совершенно не прав! – возразила она. – Большая разница. Ивлин не может оплатить их!

– Вздор! – сказал он. – У него не больше понятия об экономии, чем у тебя, однако не пытайся сказать мне, что он ухитрился за год с небольшим промотать наследство! Это было бы слишком!

– Разумеется, нет! Я не имела это в виду. Сколько бы твой отец ни считал его легкомысленным, у него и в голове этого не было. И должна сказать. Кит, я считаю очень несправедливым со стороны папы, что он оставил все в таком неудобном виде, сказав твоему дяде Генри, что сделал так потому, что Ивлин такой же ненадежный, как я! Ведь он никогда не знал о двух самых тяжелых переделках в жизни Ивлина! Один раз ты спас его от ловушки, в которую его завлекла эта гарпия, вонзившая в него свои когти вскоре после того, как вы вернулись из Оксфорда, а я заплатила его картежные долги, когда его затащили в какой-то притон в Пелл-Мелл. Он был тогда слишком зеленым, чтобы понимать, что делает! Я продала мое бриллиантовое колье, и ваш папа ничего об этом не узнал! Так почему же он сказал твоему дяде, что…

– Ты сделала – что? – прервал ее Кит, вздрогнув.

Она безмятежно улыбнулась ему.

– Конечно, я сделала с него копию! Я не такая простофиля, чтобы не подумать об этом! Эта копия выглядела совершенно так же, и почему я должна заботиться о бриллиантах, если один из моих сыновей на мели? , – Однако это фамильная драгоценность!

– Я не понимаю, что такое фамильная драгоценность, – сказала ее светлость спокойно. – Если ты хочешь сказать, что она принадлежит Ивлину, я знаю это, но, скажи мне, какая польза для него от этой вещи, если все, что было нужно бедняжке, доведенному до полного отчаяния, – это деньги для оплаты картежных долгов? Я говорила ему об этом впоследствии и уверяю тебя, он ничуть не был против!

– Надо думать! А как насчет его сына? – спросил Кит.

– Дорогой, ты слишком глуп! Как сможет он возражать, если он ничего не будет знать об этом?

– Были ли у тебя?.. Распорядилась ли ты другими фамильными драгоценностями? – спросил он, глядя на нее с благоговением и даже некоторым невольным изумлением.

– Нет, не думаю. Но ты же знаешь, моя память никуда не годится. В любом случае это неважно, поскольку что сделано, то сделано, и у меня есть более важные вещи, над которыми следует ломать голову, чем кучка паршивых фамильных драгоценностей. Дорогой, умоляю тебя, не будь легкомысленным!

– Я и не думаю быть легкомысленным, – сказал он мягко.

– Ну, так не задавай мне глупых вопросов о наследстве и не говори ерунду, будто для Ивлина заплатить мои долги так же легко, как для вашего папы. Ты должен был прочитать это ненавистное завещание! У бедного Ивлина не больше власти над состоянием папы, чем у тебя! Все оставлено на усмотрение твоего дяди!

Кит слегка нахмурил брови.

– Я помню, что мой отец создал что-то Вроде попечительства, но не думаю, чтобы оно распространялось на доход с имущества.