Клодия была в восторге оттого, что ее окружили повышенным вниманием. К великому раздражению Реймонда, Элизабет Гембри настояла на том, чтобы его жена осталась у нее. Янки приходили выразить ей свое сочувствие, зато друзья Элтона предпочли собраться у Дювалей и даже не пригласили Клодию.
      Из близких к ней зашел один Реймонд. Он хотел узнать, готова ли она подумать о предстоящих похоронах. В этот момент Клодия лежала на диване в залитой солнцем гостиной. Элизабет предоставила в ее распоряжение девчонку-негритянку, которая должна была выполнять все ее приказания.
      Наслаждаясь холодным лимонадом, Клодия рассеянно слушала рассказ Реймонда о состоянии Анджелы – оно ее совсем не волновало. Честно говоря, Клодия думала о том, насколько проще бы все обернулось, если бы Анджела умерла. Сама она уже успела подружиться с янки и смогла бы вести светскую жизнь в Бель-Клере: принимать гостей, устраивать приемы и балы. Она забыла бы о войне, и все бы шло прекрасно. При мысли о такой перспективе губы Клодии тронула удовлетворенная улыбка.
      – Я знаю, что тебе на нее наплевать! – внезапно воскликнул Реймонд. – Так что давай, пожалуй, обсудим похороны твоего отца. Собственно, для этого я к тебе и приехал. Или тебя даже не интересует, как будет организован прощальный ритуал?
      Клодия наградила его ледяным взглядом.
      – Думай, что говоришь, – прошипела она. – Нас могут услышать.
      Реймонд усмехнулся:
      – А нам этого не надо, не так ли? Посмотри только на себя. Да, янки принимают тебя как принцессу, но другие женщины Нового Орлеана не чувствуют себя так же свободно, как ты. Между прочим, некоторым из них приходится даже прислуживать нашим… врагам.
      – Это для их же блага, – быстро проговорила Клодия. – Им нужны деньги, а янки хорошо платят. Никто не заставляет их работать, Реймонд! Так что успокойся, дорогой, потому что я не намерена и дальше терпеть твое хамское обращение со мной!
      – И что ты будешь делать? Закричишь? Попросишь свою всемогущую хозяйку позвать солдат, чтобы они выкинули меня вон из дома? Не думаю. – Реймонд тяжело опирался на свою трость, потому что стоять на одном месте ему было все труднее. – Хочу, чтобы ты знала – ты позоришь мою семью. Да! Ты и твои выходки невыносимы! Из-за тяжелого состояния Анджелы желающие проститься с твоим отцом собираются у нас в доме, и именно там ты должна быть сейчас! – горячо воскликнул Реймонд. – Ты, кажется, не соображаешь, что своим поведением оскорбляешь память Элтона Синклера!
      – Какую чушь ты несешь! Это я-то не соображаю, что делаю? Лучше убирайся поскорее отсюда! – выкрикнула Клодия.
      – Я пришел, чтобы поговорить о похоронах.
      – Пусть твоя семейка этим займется. Похоже, они и без меня со всем справятся.
      – Куда же денешься, – презрительно фыркнул Реймонд. – Боюсь, мне просто не остается ничего другого, как позаботиться обо всем самому. Как только отец приедет от Анджелы, мы с ним займемся приготовлениями.
      – Давай-давай. Может, повезет, и тебе придется устраивать сразу двое похорон, – злобно парировала Клодия.
      Реймонд вздрогнул: он знал, что его жена невыносима, но ему и в голову не приходило, что она может быть столь жестокой и циничной. Однако он не двинулся с места.
      – Чего же ты ждешь? – нетерпеливо спросила Клодия. – Все решено! Ты и твоя семья займетесь этим. Я слишком расстроена, – добавила она.
      – Я хотел отвезти тебя домой. Я же сказал: к нам все время приезжают люди, чтобы почтить память Синклера.
      – Они, кстати, и сюда заходят. – Клодия пожала плечами.
      – Ну да, янки, – окончательно разозлился Реймонд. – Тебе отлично известно, что друзья твоего отца в этот дом и ногой бы не ступили!
      Клодия кокетливо встряхнула золотыми кудрями:
      – Вот как! Значит, этим так называемым друзьям трудно перешагнуть через свои понятия о так называемой чести ради памяти Синклера?
      – Не теберассуждать о чести. Ты и понятия не имеешь о том, что это такое!
      Клодия злобно прищурила глаза:
      – Попридержи язык, Реймонд Дюваль, а то как бы тебе навсегда не остаться со своими родителями. Я не возьму тебя с собой в Бель-Клер, когда отправлюсь туда, вот что! Со мной поедут янки, которые помогут мне следить за порядком. Я стану богатой, а вы все, называющие себя «гордыми южанами», – грязными нищими.
      Закинув голову назад, Реймонд расхохотался.
      – Это тебе придется молить у двери, чтобы я пустил тебя в Бель-Клер, потому что только Анджела имеет право распоряжаться им.
      – О чем ты говоришь? – Клодии не понравился блеск в глазах мужа – она поняла: он знает что-то такое, что неизвестно ей.
      – Только такой глупой женщине, как ты, – вскричал он, – могло прийти в голову, что Бель-Клер достанется тебе!
      Клодия уже задумывалась над этим, но решила, что Анджела, возможно, еще не скоро придет в себя, а стало быть, она, Клодия, станет «представлять интересы» названой сестры. К тому же она не зря подружилась с представителями федеральных войск – в случае необходимости они придут ей на помощь. Да, беспокоиться не о чем.
      – Я потом подумаю об этом, – сухо вымолвила Клодия.
      Реймонд был в восторге: давненько он не видел, чтобы его женушка нервничала, но сейчас, похоже, она почувствовала себя не в своей тарелке, хотя и пыталась это скрыть.
      – А может, Анджела не захочет, чтобы ты жила в Бель-Клере? – предположил он. – Может, она решит сама управлять имением?
      – Это мы еще посмотрим, – усмехнулась Клодия.
      – Нечего смотреть – наследство оставлено Анджеле.
      – Но Элтон бы никогда…
      – Он сделал это, – перебил ее Реймонд.
      Глаза Клодии налились кровью, она яростно затрясла головой:
      – Нет! Ты лжешь! Ты нарочно говоришь это, тебя просто злит, что я здесь, а не у тебя в доме! Ты пытаешься мне отомстить!
      – Я сам видел завещание. Его новоезавещание, – спокойно остановил ее муж. – Элтон Синклер все свое имущество оставил Анджеле. Ты, дорогая, не получишь ни гроша.
      Клодия закачалась из стороны в сторону, едва не теряя сознание.
      – Я… Я хочу сама его увидеть… Я тебе не верю. Пусть адвокат Дюбоз подтвердит твои слова.
      – Разумеется, он это сделает, – заверил ее Реймонд. – Я сам привез ему завещание.
      Глаза супругов встретились. В них светилась одна ненависть.
      – А теперь я пойду, – заявил Реймонд, которому надоел бессмысленный спор с женой. – Я дам тебе знать, когда будут назначены похороны.
      Только он повернул к двери, как в комнату вплыла Элизабет Гембри.
      – Ох, вы уже уходите, – обратилась она к Реймонду с кислой улыбкой. – Ну ладно. В нижней гостиной собрались женщины, которые хотят засвидетельствовать свое почтение нашей дорогой Клодии. Знаете, – добавила Элизабет, прекрасно понимая, что молодой Дюваль враждебно относится к ней, – ваша жена стала нам настоящим другом.
      – Да, – Реймонд старался оставаться вежливым, – в трудные времена друзья так много значат.
      – Не только в трудные времена, но и всегда, – многозначительно произнесла Элизабет, усаживаясь рядом с Клодией. – Послушайте, душечка, у нас с майором Гембри был серьезный разговор, и он попросил меня передать вам, чтобы вы ни о чем не беспокоились. В вашем распоряжении будет любая помощь, необходимая для управления Бель-Клером. Солдаты помогут заставить негров работать, так что забот с урожаем у вас не будет.
      – О Бель-Клере позаботятся, – вмешался Реймонд. – Не забывайте обо мне и, конечно же, об Анджеле.
      Элизабет наградила его высокомерным взглядом.
      – Что ж, когда вы подпишете присягу на верность Союзу, мы поговорим о том, какую роль вы сможете сыграть в дальнейшей судьбе Бель-Клера, мистер Дюваль. А что касается Анджелы… Не думаю, что мой муж согласится иметь с ней дело после того, что она ему наговорила.
      Не обращая внимания на Клодию, которая делала ему знаки уходить, Реймонд решил не упускать возможности и объявить о завещании Синклера.
      – Боюсь, миссис Гембри, вам не удастся списать ее со счетов. Согласно воле ее отца мисс Синклер отныне является единственной владелицей Бель-Клера.
      – Вы, кажется, кое о чем забыли, – фыркнула Элизабет. – Теперь только федеральное правительство решает, кто из южан будет землевладельцем. – Она похлопала Клодию по колену с довольной улыбкой. – Так что моей маленькой приятельнице не о чем беспокоиться.
      Почувствовав, как к горлу подступает тошнота, Реймонд, хромая, вышел из комнаты.

* * *

      Бретт держал умирающего за руку. Он ничем не мог помочь, и ему оставалось лишь выслушать его последние невнятные слова. Живот бедняги разворотило; хорошо хоть, он был в шоке и не чувствовал боли.
      Вступив в армию, Бретт, как всегда, держался особняком. Но Билли Боб Холей не обращал внимания на его холодную сдержанность и предложил Бретту свою дружбу.
      Подумав, Бретт решил, что совсем неплохо иметь в товарищах смелого и доброго Билли Боба.
      Во время битвы Мак-Доуэлла – главного сражения кампании при Шенандоа-Велли – они были вместе. После того как конфедераты, возглавляемые генералом Стоунволлом, уничтожили почти весь их полк, Бретт и Билли Боб были одними из немногих, оставшихся в живых. Затем друзей отправили в армию Мак-клеллана на Потомаке. Но по пути на них напали бродяги. Билли Боб прикончил двоих, прежде чем они ранили его; Бретт разделался с остальными.
      – Мне бы так хотелось… – прерывисто шептал Билли, – …чтобы меня похоронили недалеко от дома… Но я ни за что не соглашусь, чтобы родные считали меня предателем…
      – Ты вовсе не предатель, – пытался успокоить его Бретт. – Ты сражался за то, во что верил. Так же, как и я.
      Билли Боб попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказила гримаса.
      – Во что я верил, Коди? Господи, я даже не знаю… Отец против сына. Брат против брата… Какова цель этой бессмысленной войны? Зачем я умираю?
      – Может, Господь скажет тебе об этом, когда ты попадешь в рай, – предположил Бретт. Он просто не представлял, что еще придумать.
      – Наверняка скажет, если мое имя есть в Христовом списке Книги Жизни. Иначе мне придется иметь дело с сатаной, – прошептал Билли Боб.
      – Я уверен, что Господу нашему известно твое имя, – проговорил Бретт, чувствуя, что теряет ощущение реальности, и не зная, как еще утешить умирающего. Его собственные представления о загробной жизни были весьма скудны.
      Вдруг Билли Боб закашлялся, обрызгивая все вокруг кровью. Успокоившись немного, он приподнялся и, схватив Бретта за рубашку, стал из последних сил умолять друга:
      – Отправляйся домой, Коди. Сразу же. Ты не должен тут быть. И я тоже… Это не наша война… Это… – Испустив последний вздох, он выпустил Бретта.
      Для Билли Боба война закончилась…
      Склонив голову, Бретт закрыл глаза. Но он не молился. Нет, он просто пытался хоть как-то осмыслить свое существование. Временами ему приходило в голову, что он не должен был идти на войну. Может, стоило отправиться на поиски золотоносной жилы, о которой рассказывал Эдам Барнс? Разве плохо стать богатым? Или взять да и жениться на Раби, а потом у них родится ребенок… Но Бретт понимал, что все это нереально. Еще в 58-м году он поклялся, что больше никогда не поверит женщине. До сих пор оставался верен клятве и не намерен был в дальнейшем нарушать ее.
      Расстелив на земле одеяло, он завернул в него Билли Боба и привязал тело поперек седла; затем вскочил на коня и направился в Виргинию.
      Стараясь не думать об умершем друге, Бретт стал размышлять о войне. Генерал Макклеллан находился в Ричмонде, в Виргинии. Следовало догнать его, прежде чем тот пойдет в атаку.
      Бретт слышал, что в штате Миссисипи тоже ведутся военные действия. Билли Боб поддразнивал его, говоря, что Бретта интересуют новости оттуда и из Луизианы из-за девушки, которую он там оставил.
      Бретт нахмурился.
      Никакой девушки он там не оставлял.
      Правда, там осталось его сердце.
      – Черт, довольно! – громко выругался он, встряхивая головой, будто ему досаждали насекомые.
      Но это не помогло. Словно во сне перед ним вставало прекрасное лицо Анджелы. Господи, как она хороша! Длинные шелковистые волосы цвета закатного неба над Миссисипи. Глаза, взгляд которых способен проникнуть в самые темные, самые потаенные уголки мужской души.
      И никогда – ни до, ни после – не видел он такого совершенного тела. Твердые упругие груди с острыми сосками, длинные стройные ноги с тонкими лодыжками… Он помнил все до мельчайших подробностей, будто только вчера ночью эти ноги сжимали его, а его руки впивались в ее нежные бедра…
      Сколько раз говорил он себе, что должен ненавидеть ее за слабость и ложь, но каждый раз признавался, что любовь к Анджеле не уходит из его сердца.
      Да, несмотря ни на что, Бретт любил Анджелу Синклер и знал, что любовь его никогда не умрет.
      Именно поэтому его интересовало, как идут дела в Луизиане. Он волновался, узнав, что Новый Орлеан пал и что там теперь хозяйничают янки. Бретту оставалось лишь надеяться, что с Анджелой все в порядке. Впрочем, о ней мог позаботиться ее отец, да и муж – ведь она наверняка вышла замуж за Реймонда Дюваля, и, возможно, у нее уже есть дети.
      Бретт понимал, что не должен постоянно думать о ней, но не мог забыть Анджелу.
      Это была плата за его глупость.
 
      – Анджела, ты меня слышишь? – Убрав прядь волос со лба девушки, доктор Дюваль погладил ее по щекам и еще раз спросил Кезию: – Ты уверена, что она приходила в себя?
      – Да, доктор, да! – взволнованно вскричала Кезия. – Я пришла утром и хотела отпустить Мисси – девочку, что присматривает за ней по ночам, а та сказала, что мисс Анджела всю ночь стонала. Тогда я подошла к ней и стала вытирать ее личико влажным полотенцем, а она как откроет глаза и давай звать своего папочку, а потом ка-ак закричит, заплачет… И снова уснула, бедняжка… Господи… – по щекам Кезии потекли слезы, – сколько же она вынесла, сколько пережила! Не хочу я говорить ей о смерти отца, не хочу!
      – Можешь не делать этого, – согласился Винсон. – Я сам скажу. А теперь принеси мне таз с холодной водой и губку.
      Когда Кезия выполнила приказание, доктор обмакнул губку в воду и провел ею несколько раз по лицу больной. Сначала девушка даже не шелохнулась, а затем ее голова едва заметно качнулась из стороны в сторону.
      – Ты слышишь меня, Анджела? Это я, Винсон Дюваль. Я с тобой. Ты слышишь меня, дорогая?
      Ресницы девушки затрепетали.
      – Хвала Господу, она приходит в себя! – вскричала Кезия, всплеснув руками.
      – Уйди отсюда, – махнул ей доктор. – Ты перепугаешь ее до смерти. Я тебя позову, если понадобишься.
      Кезия бросилась вон из комнаты, торопясь рассказать обитателям Бель-Клера, что молодая госпожа пришла в себя.
      – Анджела, поговори со мной, – уговаривал Дюваль.
      Ей казалось, что она скользит по темному мягкому бархату. Ей так хорошо, но какая-то сила пытается вырвать ее из этого уютного, теплого мира, в котором она оказалась… и из которого ей вовсе не хочется уходить… Анджела напряглась, пытаясь собрать обрывки тревожащих ее воспоминаний воедино. Отец… Что-то случилось с отцом.
      – Папочка… – прошептала она, не понимая еще, почему при мысли о нем ей становится так нехорошо. – Папочка, пожалуйста…
      Винсон схватил ее за руки. Пальцы девушки зашевелились, словно ища, за что бы ухватиться.
      – Анджела, не думай сейчас ни о чем. У тебя болит что-нибудь? Я помогу тебе. – Он давал ей большие дозы успокоительного, полагая, что лекарство дольше продержит ее в забытьи и она не будет чувствовать боли.
      Вдруг глаза Анджелы обагрило кровью, словно перед ними развернулось алое покрывало. Потом это покрывало начало постепенно отодвигаться, и она увидела… отца… И сразу поняла, что он мертв.
      Девушка разрыдалась.
      – Поплачь, поплачь, – погладил ее по плечу доктор. – Все пройдет.
      Он долго утешал девушку, даже не замечая, что кто-то настойчиво стучит в дверь. Наконец, прикрыв Анджелу одеялом, Дюваль встал и подошел к двери, чтобы узнать, кто смеет так бесцеремонно ломиться в комнату больной.
      Оказалось, майор Гембри, узнав от Кезии, что девушка пришла в себя, поспешил посетить ее в надежде выяснить, кто же поднял руку на ее отца.
      – Анджела, слушай внимательно, – проговорил доктор, вытирая ей слезы, – я знаю, что ты расстроена, но ты должна нам помочь. Человека, который убил твоего отца, еще не нашли. Ты можешь сообщить нам что-нибудь? Какие-нибудь приметы?
      – Я помню только кровь. Только кровь, – отозвалась девушка. – Я бы хотела… – От усердия она даже стиснула зубы, голова ее буквально раскалывалась от боли. – Я не могу… Мне очень жаль…
      – А отец сказал тебе что-нибудь перед смертью? Ужасно, что приходится так мучить тебя, но вдруг ты сможешь помочь… Тебя нашли у тела твоего отца. Мы поняли, что он умер у тебя на руках. Может, он сказал хоть что-то, назвал имя убийцы? Попытайся вспомнить.
      – Не могу, – хрипло прошептала Анджела. – Я лишь помню, что спустилась вниз и увидела его тело, залитое кровью. А потом пустота…
      Винсон разочарованно пожал плечами:
      – Ну хорошо. Может, позднее тебе удастся вспомнить больше. А теперь спи. Тебе надо отдохнуть.
      – Нет, я не хочу спать. Мне кажется, что я проспала целую вечность. – Она попыталась сесть, но от усилия голова закружилась сильнее. Упав на подушки, девушка взмолилась: – Зажгите, пожалуйста, свет. Мне не хочется лежать в темноте.
      Винсон и майор обменялись встревоженными взглядами.
      Стоял полдень. Шторы были раздвинуты, и комнату заливало яркое солнце.
      Винсон наклонился поближе к Анджеле и заглянул ей в глаза. Она даже не моргнула.
      Он медленно поводил рукой перед ее лицом – девушка продолжала смотреть вдаль, взгляд ее был неподвижен.
      Повернувшись к майору, Дюваль покачал головой. Оба были потрясены.
      Анджела ослепла.

      Проконсультировавшись с новоорлеанскими врачами и медиками, прибывшими в город вместе с войсками генерала Батлера, доктор Дюваль пришел к выводу, что пока невозможно сказать, навсегда Анджела потеряла зрение или ее слепота со временем пройдет. Равно как нельзя было узнать наверняка, сможет ли она вспомнить события страшной ночи или они совсем стерлись из ее памяти.
      С забинтованной головой, поддерживаемая с одной стороны Винсоном, а с другой – Реймондом, Анджела все же присутствовала на похоронах отца. Мужчины помогли ей удержаться на ногах, когда гроб с телом Элтона устанавливали в склепе рядом с гробом его любимой Твайлы. Отделенная от мира непроницаемой завесой тьмы, Анджела подумала, что еще никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой.
      В последующие дни она совершенно потеряла ощущение времени. Лишь немногие друзья ее отца заходили к ней, чтобы высказать соболезнования и выразить сочувствие. Кое-кто из них деликатно интересовался ее состоянием, избегая даже произносить слово «слепота». Девушка едва не кричала от отчаяния – их жалость была невыносима.
      Когда визитеры расходились, она полностью погружалась в себя. Анджела твердо решила, что будет бороться: даже если зрение не вернется к ней, она не будет беспомощным инвалидом.
      Как-то вечером Мамма Кезия принесла Анджеле поднос с ужином, и девушка настояла на том, что будет есть самостоятельно. Ах, как трудно оказалось управляться с вилкой! По тяжелым вздохам Маммы Кезии Анджела поняла, что пока все идет не слишком гладко.
      – Я должна попробовать, – снова и снова повторяла она. – У меня все получится, если я буду стараться.
      Услышав, как открывается дверь, Анджела инстинктивно подняла голову, и сразу почувствовала отвращение, узнав голос Клодии.
      – Ах, какая гадость! – закричала Клодия. – Мамма, что с тобой случилось? Почему ты сама не кормишь ее? Посмотри, она вся перемазалась, вся постель в еде! Я прикажу тебя выпороть…
      – Не смей так говорить! – перебила ее Анджела, отбрасывая поднос в сторону.
      Клодия выругалась, потому что молоко, выплеснувшись из стакана, пролилось на кровать. Потом Анджела почувствовала, как грубые руки толкнули ее.
      – И не вздумай вставать, ты слышишь меня? Настало наконец время указать тебе твое место в этом доме! Не попадайся мне на пути, а то как бы тебе не пришлось пожалеть об этом! Плантация требует внимания, а ты все время отрываешь меня от дел!
      Анджеле не нужно было видеть, чтобы догадаться – сейчас Клодия нависает над ней с искаженным от злобы лицом, глаза ее налиты кровью и готовы вот-вот вылезти из орбит, зубы скрежещут, кулаки крепко сжаты.
      Подождав, пока Клодия переведет дыхание, Анджела твердо заявила:
      – Я и не собираюсь тебе мешать. Но я не позволю, чтобы со мной обращались как с инвалидом, запирали меня в комнате и кормили с ложечки как младенца! Я научусь сама заботиться о себе, и ты меня не остановишь!
      – Я вольна поступать как хочу, Анджела! – взвизгнула Клодия. – Это тебе не остановить меня, так и знай! Во-первых, не забывай, что ты слепа и беспомощна. Мало того! Напоминаю тебе, что идет война. Плантаторы убегают с насиженных мест целыми толпами, но я останусь здесь, потому что мне на помощь придут войска северян, которые заставят негров работать и собирать урожай. Благодаря мне Бель-Клер будет процветать!
      – Ты ничего не забыла, а, Клодия? – спокойно осведомилась Анджела. – Что скажешь о завещании папы? Мистер Дюбоз сказал, что передаст мне все права на имение, как только я почувствую себя лучше. Он сообщил мне о последней воле отца, – добавила она.
      – Ты что, вообще ничего не соображаешь? – завопила Клодия. – Идиотка! Я же не просто так подружилась с янки! Теперь я могу попросить генерала Батлера конфисковать Бель-Клер и передать его мне! Не забывай, что я подписала присягу на верность Союзу и теперь могу делать все, что захочу!
      Закрыв глаза, Анджела вновь погрузилась в свой темный мир. Отчаяние одолевало ее. Клодия права. Какая разница, что отец написал в завещании? Он с таким же успехом мог оставить свое имущество Союзу.
      Клодия замолчала на некоторое время: она хотела, чтобы Анджела хорошенько обдумала ее слова. Вспомнив вдруг о том, что Мамма Кезия все еще стоит рядом, Клодия взмахом руки отпустила старую служанку.
      Услышав, как открылась и закрылась дверь, Анджела решила, что названая сестра ушла наконец из комнаты, и с грустью прошептала:
      – Мамма Кезия, дорогая, ну что же мне делать?
      Ответом ей был издевательский смех Клодии:
      – Если тебе что и надо делать, так это держаться от меня подальше, дорогуша! А как только доктор Дюваль скажет, что твое состояние улучшилось, ты немедленно уберешься из моего дома! Не хочу, чтобы ты болталась тут, сокрушаясь о своих бедах. А я… Я слишком занята, чтобы возиться с тобой. У меня столько планов! Все янки смогут останавливаться здесь! Я буду устраивать балы, приемы, вечера, пикники! Я не допущу, чтобы ты попадалась моим гостям на глаза и навевала на них тоску своим унынием!
      Каждое слово было для Анджелы как удар бича. Девушка вся сжалась, но решилась возразить Клодии:
      – Не забывай, что это и мой дом тоже. Ты не сможешь выгнать меня отсюда.
      Клодия расхохоталась:
      – Мы еще посмотрим!
      Как только она ушла, Анджела вытянулась на кровати, размышляя о том, как будет жить в неведомом темном мире. Во-первых, ей надо вспомнить, где что стоит в ее комнате. Впрочем, это как раз нетрудно – здесь девушка знала каждый уголок. А потом… Потом она постепенно обойдет весь дом: каждую комнату, каждый коридор. А уж когда сможет без труда ходить по дому, то решится выходить на улицу. Правда, ей сначала придется полагаться на помощь слуг, Маммы Кезии например, но она сумеет преодолеть все трудности. Господь ей поможет. И она не позволит Клодии выгнать ее из собственного дома.
      Анджела решила бороться.
      Несколько недель она удивляла слуг своим упрямством. Научившись без труда ориентироваться в доме, девушка взялась за уроки верховой езды. Здесь ей нужен был помощник, и на эту роль она пригласила Вильяма, сына Кезии.
      Вскоре это зрелище стало привычным для обитателей Бель-Клера: маленький негритенок едет на лошади рядом с белой леди. Человек, не знающий, какая беда постигла Анджелу, ни за что не догадался бы, что она слепая – девушка сидела в седле очень прямо, высоко подняв голову и расправив плечи.
      Лишь оставаясь наедине с собой, Анджела давала волю своим чувствам и позволяла страху вырываться наружу.
      Поначалу Клодия злорадно наблюдала за названой сестрой, надеясь, что та упадет с лошади и расшибется насмерть, но потом ей надоело это занятие. Она решила, что Анджеле все равно не удастся вернуть себе имение.
      Чувствуя свою полную бесполезность, Реймонд с каждым днем все больше и больше пил. Основную часть времени он проводил в полубессознательном состоянии, не понимая, что происходит вокруг. Клодия пообещала, что выгонит его из дома, если он хоть пальцем пошевелит, чтобы помочь Анджеле, и Реймонд испугался. Ему некуда было идти, и он почел за лучшее повиноваться жене. Родители Реймонда подписали присягу на верность Союзу, а он решительно отказывался это делать; поэтому они панически боялись его приездов, опасаясь, что в пьяном угаре сын сболтнет лишнее и устроит им неприятности. Из-за больной ноги Реймонд не мог пойти на войну, не мог работать. В Бель-Клере о нем заботились. Когда запасы спиртного, сделанные Элтоном Синклером, подошли к концу, а Клодия и не подумала возобновить их, Реймонд, к собственному удивлению, изобрел способ изготовления самогона – некоего подобия рома – из черной патоки. С тех пор он почти все время стал проводить на сахарном заводе, готовя свое зелье и напиваясь там же до полусмерти.
      Тем временем Клодия, не без помощи майора Гембри и генерала Батлера, разумеется, сумела благополучно вырастить урожай хлопка и сахарного тростника. Она нашла нескольких надсмотрщиков, которые были готовы за соответствующую плату подгонять обленившихся рабов. Устроив дела на плантации, Клодия смогла взяться за выполнение своего плана по превращению Бель-Клера в уютный уголок, двери которого были распахнуты для янки. Офицеров приглашали занять самые роскошные покои, а солдаты разбивали палатки на газонах вокруг дома. Клодии больше не надо было беспокоиться о том, что особняк обворуют или нападут на него. Горе было тому, кто осмелился бы нарушить покой этого райского места.