Рай в шалаше

      – Послушайте, майор, если мой отец и имел дело с повстанцами, я ничего об этом не знаю, – яростно выпалила Клодия.
      – Мы понимаем, что вы не были близки, – спокойно проговорил Гембри, – но при этом не сомневаемся, что он доверился Анджеле.
      – Уверяю вас, в Бель-Клере нет никаких краденых вещей, – возмущалась Клодия. Наклонившись поближе к майору, она прошептала так, чтобы другие не слышали: – Мне просто не верится, Тайлер. Вы же знаете, что мы с вашей женой – как сестры. Это невыносимо! Уверена, что она будет недовольна, узнав, что вы обыскиваете мой дом.
      Уголки его рта слегка дрогнули, и майор, тоже наклонившись к Клодии, прошептал в ответ:
      – Ей все известно, Клодия, и она очень огорчена. Она просила передать, чтобы вы не ждали ее и других дам сегодня к чаю. Думаю, это даже к лучшему, потому что они моментально распространят слухи о том, что ваш отец был вором.
      Новость о том, что Элтон поддерживал связь с повстанцами, обрадовала Реймонда, хотя он был огорчен, узнав о бегстве Анджелы.
      И вдруг краем глаза он увидел, что Клодия готовится дать майору Гембри пощечину.
      – Это не совсем умно, дорогая, – остановил он ее, вовремя зацепив руку Клодии своей тростью. – Как бы тебе не отправиться вместо сестры на Шип-Айленд.
      – Мудрое замечание, – усмехнулся майор Гембри, – впрочем, я уверен, что Анджелу непременно схватят. Но это не помешает нам продолжить то, для чего мы приехали в Бель-Клер – пластины, несомненно, спрятаны где-то здесь.
      Майор кивнул поджидавшим в стороне солдатам, и те незамедлительно разбрелись по имению. Несколько человек направились в дом.
      Клодия зажала уши, чтобы не слышать, как переворачивают и разбивают мебель, срывают со стен картины и драпировки.
      – Подонки! Все вы! И вы смеете так поступать после того, как я пустила сюда целую армию? Вы здесь отдыхали и развлекались, весь Бель-Клер был к вашим услугам! А теперь вы тут все ломаете!
      – Мы пришли вовсе не за тем, чтобы портить вашу мебель, Клодия, – спокойно заметил Гембри, – а ищем то, что принадлежит нам. И не сомневайтесь, мы оценили ваше гостеприимство. Но это не может продолжаться вечно. Генерал Батлер полагает, что мы не должны покровительствовать женщине, отец которой украл принадлежащие правительству вещи. С ним, между прочим, согласна и моя жена.
      – А мои рабы? – спросила Клодия. – Всем отлично известно, что рабы все чаще и чаще вступают в ряды повстанцев. Да что там, целые банды бродят вокруг плантаций! Я уже со счета сбилась, прогоняя тех, кто рвался в мой дом по ночам! Если вы уведете отсюда своих людей, я останусь без защиты. Я не знаю, как тогда вести дела в имении!
      Майора Гембри ее причитания не тронули.
      – У нас тоже немало проблем с этими людьми, – пояснил он. – Только на прошлой неделе толпа черных заявилась в Новый Орлеан. Они пожаловались, что им приходится слишком много работать за гроши. Все были вооружены ножами, палками и косами. Чтобы остановить их, одного пришлось убить, несколько ранены. Так что, дорогая Клодия, боюсь, Союзу не до вас. – Щелкнув каблуками, майор насмешливо отдал честь и направился к своему коню. Даже не обернувшись, он поскакал прочь, оставив роскошный особняк на разграбление солдатам.
      – А ты в восторге, не так ли? – завопила Клодия, поворачиваясь к мужу. – По глазам вижу – так и есть! Ты ни слова не упустил, стоял и радовался! Доволен, что меня оскорбили! Я знаю, ты ненавидишь меня, ничтожество, но твоя ненависть куда меньше моей!
      Упав в кресло-качалку, Клодия в истерике принялась молотить кулаками по подлокотникам. Она не решалась войти в дом, поскольку боялась, не сдержавшись, схватить что попадется под руку и отдубасить какого-нибудь солдата по спине.
      Реймонд только пожал плечами. Ее ругань и оскорбления уже не действовали на него. Усевшись рядом с женой, он принялся молча раскачиваться, зная заранее, что это приведет Клодию в еще большее раздражение, чего он и добивался.
      – Ты прекратишь или нет? – скоро завопила Клодия. Глаза ее горели бешеным огнем. – Черт возьми, Реймонд, неужто ты такой идиот, что все еще веришь, будто я любила тебя?
      Реймонд взглянул на нее с таким видом, словно был уверен, что жена лишилась рассудка.
      – Нет, ты никогда не любила меня, и нам обоим это известно, – равнодушно сказал он. – Ты вышла за меня замуж только по той причине, что не хотела, чтобы я достался Анджеле. Ты всегда была самодовольной сучкой, Клодия, – добавил Реймонд, ухмыляясь.
      Клодия вскочила и принялась бить мужа по щекам, пока тот не поднял трость, чтобы защититься. Как только трость опустилась на ее плечо, Клодия, взвизгнув, отлетела назад.
      – Да ты… Ты – полный кретин! – закричала она. – Когда-нибудь ты за все заплатишь! И ты, и твоя дорогая Анджела! Если только она посмеет вернуться сюда, я сама ее прикончу! И тебя тоже, если попробуешь встать у меня на пути.
      Подняв юбки, Клодия с громким плачем убежала за угол дома.
      Закрыв глаза, Реймонд откинулся на спинку кресла и снова стал раскачиваться. Щеки его горели – ему порядком досталось. Но это скоро пройдет, а как только янки обыщут усадьбу и уберутся, он направится на сахарный завод, вдоволь хлебнет своего рома – и пусть этот мир катится ко всем чертям.
 
      Бретт предпочитал передвигаться ночью по двум причинам: во-первых, в это время суток им встречалось меньше людей, а значит, их не могли запомнить. Во-вторых – и это было самое главное, – он не хотел в темноте оставаться наедине с Анджелой. С тех пор как он осмелился поцеловать девушку, оба ощущали неловкость. Он до боли хотел обладать ею, но не желал пользоваться ее беспомощностью и незащищенностью. К тому же Бретт ни на секунду не забывал о человеке, пытавшемся убить Анджелу, и это заставляло его все время быть настороже.
      Днем, если позволяла погода, они находили укрытие в густом лесу на берегу Вольф-Ривер. Еще в самом начале путешествия Бретт понял, что плыть на лодке в сопровождении слепой блондинки небезопасно, поэтому им оставалось только идти пешком на север, в сторону Ламбертона. Разумеется, они медленнее продвигались вперед, зато с пищей проблем не возникало.
      Как-то раз путники набрели на старого рыбака, который с радостью вступил с ними в разговор. Старик сообщил, что генерал Стоунволл Джексон ходил в Виргинии в атаку на Харпера Ферри, и в результате, как поговаривали, в плен было взято около двадцати тысяч солдат-юнионистов.
      Результаты битвы на северо-востоке штата, в Люке, недалеко от Теннесси, наоборот, повергали рассказчика в отчаяние. Юнионистский генерал Роузкранц в пух и прах разбил формирования южан и занял город.
      Больше всего Анджеле хотелось узнать, как идут дела в Луизиане, точнее в Новом Орлеане, но рыбак знал о тех местах немного. Впрочем, и до него дошли слухи об удивительной жестокости и тирании генерала Батлера.
      Бретт с Анджелой двинулись дальше. На пути им встретился убитый горем отец, который вез хоронить тело погибшего от рук янки сына. Этот человек поведал им о тяжелом сражении при Коринфе. Хотя федеральные войска под командованием Роузкранца и были изрядно потрепаны генералом Ван Дорном, последнему пришлось отступить.
      Коди переживал, что не сумел дать Анджеле как следует отдохнуть, но сделать ничего было нельзя – война вот-вот могла докатиться до самого сердца Миссисипи.
      Одним холодным октябрьским утром они, к его радости, набрели на развалины бревенчатой хижины. Собрав валявшиеся кругом доски, Бретт соорудил неплохое укрытие от холода и пронизывающего ветра. Потом он развел огонь и стал готовить кролика, пойманного в силки. До этого они в основном питались овощами и фруктами, которые ему удавалось собрать в одичавших садах или попросту украсть в брошенных хозяевами огородах. Мясо они ели редко.
      – Нам осталось потерпеть еще несколько недель, – сказал он девушке. – Перл-Ривер ведет прямо к Джексону, где, надеюсь, я сумею раздобыть пару лошадей. Так что остаток пути мы проделаем верхом.
      – А что потом? – спросила Анджела.
      Бретт часто пытался представить, каково это – идти, спотыкаясь, падая и поднимаясь, не видя вокруг себя ничего. Сердце щемило, когда он смотрел на девушку, но выхода не было – им надо было спешить.
      – Всего несколько недель, – повторил он. – Жаль, что мы не сумеем двигаться быстрее, но…
      – Я не могу, – быстро перебила его Анджела. – Может, ты не заметил, но ноги мои разбиты в кровь, я не помню, когда мы ели нормальную пищу и… – Голос ее дрогнул. – Прости меня, я знаю, что ты делаешь все, что можно… но почему мы выбрали этот путь? Не сомневаюсь, что мы могли бы встретить патруль конфедератов, которые, несомненно, защитили бы нас. Почему мы должны бежать, как преступники?
      И действительно, почему? Бретт нахмурился. Как только они встретятся с южанами, ему придется признаться во лжи. Он также не мог доверить Анджелу юнионистам, потому что не знал, кто пытался убить ее, не знал, кому можно доверять.
      – Просто так лучше, – наконец ответил он Анджеле. – Ты пока можешь отдыхать и не задавать себе вопросов, а тем временем память, возможно, вернется к тебе…
      – Но что, если этого не произойдет? – Девушка внезапно разрыдалась.
      Бретт смотрел на нее, на мгновение лишившись дара речи. Они уже столько пережили вместе, побывали во множестве переделок, но Анджела ни разу не пожаловалась, не заплакала. Он понимал, что, даже обладая возможностью видеть, она не могла бы держаться лучше. Теперь, похоже, силы ее были на исходе.
      Почувствовав, что Бретт положил руки ей на плечи, Анджела оттолкнула его.
      – Нет, только не трогай меня! – взорвалась она. – Мне не нужна твоя жалость! Черт возьми! Просто отстань… – Она с трудом поднялась на ноги, проклиная себя за слабость, и, спотыкаясь, побрела вперед.
      – Анджела, погоди! Ты упадешь. – Подскочив к ней, Бретт обнял девушку и повернул лицом к себе. – Что с тобой произошло? – воскликнул он. – Я ни разу не видел тебя в таком состоянии.
      – Я тоже ни разу не видела тебя, Бретт, – резко ответила его спутница, – так что у тебя есть определенное преимущество.
      Бретт слегка встряхнул ее:
      – Послушай меня, Анджела. Мы уже забрались так далеко, что нет смысла поворачивать назад только из-за того, что тебе вдруг стало жаль себя.
      – Дело вовсе не в этом, – пробормотала она. – Просто я… – Она яростно замотала головой, не решаясь сказать Бретту, что не может больше быть с ним. Если бы не тот поцелуй в Билокси, она, пожалуй, уговорила бы себя, что ничего не чувствует, но теперь все было иначе. А ведь она пыталась, видит Бог, пыталась. Притворялась веселой, никогда не опускала голову, держалась с ним по-дружески тепло.
      Но больше всего ей хотелось броситься в его объятия и припасть губами к его губам. Если бы он хоть намекнул на то, что и она ему нравится! Но нет, Бретт держался с ней равнодушно. Похоже, он и думать забыл о том поцелуе, и это больше всего угнетало ее.
      – Пойдем, – позвал он. – На ветру очень холодно, и нам лучше спрятаться в укрытии. Ты устала, тебе надо отдохнуть.
      Она позволила ему отвести себя в их шалаш, но ей было так неловко… особенно когда Бретт ласково усадил ее на землю.
      – Прости, – пробормотала она. – Я веду себя как ребенок. Меня так смутил твой поцелуй… Я подумала, что ты, может… – Она замолчала, чувствуя на себе его вопросительный взгляд. – Так вот, – девушка откашлялась, – я было подумала, что между нами возникает нечто вроде… романтических отношений. Я почти обезумела от волнения и радости, но вскоре поняла, что ничего такого нет… И потом… – Она помолчала, тряхнула длинными волосами и решительно продолжила: – Я слепая. Нелепо ждать от тебя чего-то, кроме дружбы, за которую, впрочем, я очень тебе благодарна. Я была глупа, вот и все. Этого больше не повторится. – Она заставила себя улыбнуться.
      На короткое мгновение Бретт оцепенел, не зная, что делать. Но в ее глазах горело желание.
      Она хотела его.
      И он хотел ее.
      На этот раз обратного пути не было.
      Бретт осторожно привлек ее к себе.
      – Ты – маленькая дурочка, – хрипло прошептал он. – Если бы только ты знала, как я хочу тебя! Но я не решался признаться в этом. Ты такая беспомощная, и я боялся, как бы ты не подумала, что я пользуюсь этим. Одному Господу известно, как я хочу тебя, Анджела. – Он крепко поцеловал ее, и Анджела, застонав, обвила его шею руками.
      Бретт принялся лихорадочно расстегивать пуговицы на ее лифе, а затем стянул его с ее плеч.
      – Скажи мне, Бретт, что ты чувствуешь? – хриплым шепотом попросила она. – Скажи мне, каково это…
      Он поймал губами ее отвердевший сосок и стал ласкать его.
      – Знаешь, – оторвался он на мгновение, – у меня такое ощущение, словно я ем вишню – сладкую и сочную.
      – Я хочу снять это, – пробормотала она, пытаясь освободиться от платья. – Я не вижу тебя, но чувствую, как твоя плоть прожигает одежду…
      Бретт, едва сдерживая нетерпение, сорвал то, что на них еще оставалось. Он так долго ждал этого мгновения! Его руки лихорадочно ласкали ее податливое тело.
      – Сейчас, – в полузабытьи шептала она, – возьми меня прямо сейчас…
      – Нет, ангел мой, – отозвался Бретт, – потерпи немного.
      – Господи, любимый, я не могу ждать. Кажется, я умру, если ты немедленно не войдешь в меня.
      – Нет, терпи, потому что очень скоро ты взмолишься о пощаде, – пробормотал Бретт, осыпая ее тело поцелуями.
      – Никогда, – рассмеялась она. – Напротив, я буду просить тебя еще и еще…
      Бретт столько раз представлял себе эту сцену, что на мгновение даже забыл о ее слепоте.
      Не в силах сдерживаться более, он рывком вошел в ее теплое, нежное лоно, и их понесло в бурный океан страсти…
      Когда они наконец насытились друг другом, Бретт откатился в сторону, не выпуская девушку из своих объятий. Так же ли им хорошо, как в первый раз? – осмелился спросить он себя. Ответа не было. Мысль о том, что им, возможно, вновь придется расстаться, была невыносимой, но он не мог повлиять на будущее, поэтому оставалось лишь радоваться настоящему.
      Анджела уткнулась лицом в его плечо:
      – Я не отпущу тебя, Бретт Коди. Ни за что. Может, конечно, ты и не захочешь остаток жизни провести в обществе слепой женщины, но в таком случае тебе придется спрятаться от меня, потому что я все равно стану искать и…
      – Нет, тебе не придется этого делать, – почти крикнул Коди, рывком поднимая ее на руки. – Ты не потеряешь меня, Анджела Синклер. Забудь о войне. Забудь обо всем, кроме меня и тебя, потому что я все сильнее хочу тебя.
      Губы их встретились, а тела приникли друг к другу, освещаемые тусклым мерцанием тлеющих в очаге углей…

Глава 28

      Чем ближе они подходили к Биг-Блэк-Ривер, тем больше знакомых Бретту мест встречалось им на пути.
      Миновав переправу, молодые люди вновь устремились к Миссисипи – продвигаясь вперед вдоль реки, они должны были вскоре добраться до Виксбурга, от которого рукой подать до Блэк-Бау.
      Положив головку на широкое плечо Бретта, Анджела размышляла о том, как любит этого человека. Благодаря ему она почувствовала себя нужной и желанной. Больше всего Анджеле хотелось увидеть его лицо, заглянуть в его глаза – ведь это он заставил ее ощутить себя счастливой. Несмотря на долгое, полное лишений путешествие, она ни разу не потеряла уверенности в себе и чаще всего находилась в прекрасном расположении духа. Но самым удивительным было то, что, описывая окружавшую их природу, Бретт помог Анджеле избавиться от страха вечной темноты.
      Он сказал, что отвезет ее в укрытие, где она сумеет отдохнуть и, возможно, припомнить предсмертные слова отца. Анджела была рада тому, что будет вместе с ним, но все же ей хотелось снова оказаться в Бель-Клере и попытаться вернуть себе то, что по праву принадлежало ей. Впрочем, пока шла война, думать о возвращении домой вообще не стоило: для янки она была беглой преступницей.
      Бретт описывал девушке окружавший их лес, то и дело посмеиваясь над забавным бурундучком, который увязался за ними. Зверек то бежал следом, то вдруг неожиданно выскакивал на тропинку перед их лошадью. Анджела сказала Бретту, что просто обожает животных, и вдруг неожиданно для себя поведала ему о чудесных ночах, проведенных на берегу Миссисипи и в лесу.
      – Я видела енотов, оленя и даже лису, – похвасталась она. – Это было замечательно. Человек, показывавший мне все это, был каджуном, поэтому и знал самые дикие уголки леса.
      – Это тот самый мужчина, о котором ты как-то обмолвилась? – деланно равнодушным голосом осведомился Бретт.
      – Да, – призналась Анджела. Теперь, когда она полюбила Коди, ей стало не так больно вспоминать ту историю. – Я уже говорила, что была тогда очень молода – мне было всего шестнадцать. И я просто… развлекалась, как все девчонки. Он ничего не значил для меня, – засмеявшись, добавила она, но что-то в ее голосе заставило его заподозрить, что девушка не до конца откровенна.
      Бретт хранил молчание, Анджела решила подразнить его:
      – Ты ведь ревнуешь, правда? Я сказала, что он ничего не значил для меня, но он был самым привлекательным парнем и… – Внезапно она осеклась, заметив, что лошадь замедлила ход, а ее спутник, едва вздрогнув, напрягся.
      – Что-то случилось? – с испугом спросила она. – Что ты увидел?
      Еще раньше Бретт дал себе обещание, что, добравшись до плантации Лобашей, он даже не взглянет на нее и проедет мимо, держась берега реки. В конце концов прошло уже девять лет. К тому же он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал его. По пути из Билокси он переоделся в гражданскую одежду, а юнионистскую форму спрятал в седельную сумку.
      Сейчас они находились в том самом месте, где прежде была пристань. На воде по-прежнему качались лодки, словно поджидая гостей, но от самой пристани остались лишь какие-то жалкие обломки. Вода была грязной и мутной.
      – Бретт? – встревоженно повторила Анджела. Ее все больше волновала гнетущая тишина.
      – Бояться нечего, – проговорил наконец он.
      – Но что ты увидел?
      – Я еще не уверен…
      Он пустил коня вверх от берега – в сторону обсаженной цветами дорожки, которая вела к дому. Однако дорожки не было видно, а на месте цветов разрослись сорняки; над ними роем кружились дикие пчелы.
      Бретт глазам своим не верил. Прежде вокруг особняка расстилался изумрудный ковер мягкой травки, но теперь весь газон, как и дорожка, зарос сорняками, а за ними высилась громада дома с выбитыми окнами, сорванными с петель дверьми… Даже часть крыши была проломлена.
      Потом Бретт заметил беседку. Увитая прежде розами и жимолостью, теперь она представляла собой какую-то развалюху, крыша которой едва держалась на подломленных столбах; в полу беседки зияли дыры. Он горько усмехнулся, вспоминая, как они с Маргит сгорали здесь от страсти и он грезил о вечной любви.
      Исчез и белый забор, за которым раньше выгуливали породистых лошадей, лишь вдали виднелись руины сгоревшего амбара.
      Бретт подробно описывал все это Анджеле, направляя коня к сахарному заводу. Не желая вдаваться в подробности, он сообщил девушке, что, будучи мальчиком, знавал здесь нескольких людей.
      Заглянув в окно, он увидел огромные бочки, наполовину наполненные черной патокой; за заводом тянулись поля одичавшего сахарного тростника.
      Что же здесь произошло? Похоже, янки действительно поднимались вверх по реке. Черт возьми, да всего несколько дней назад он слышал о битве при Лабадьевилле, недалеко от Бау-Лафурш. А оттуда до Нового Орлеана рукой подать. Впрочем, Союз все-таки не полностью подчинил себе Луизиану… Так почему тогда усадьба Лобашей в таком ужасном состоянии?
      Коди проехал мимо опустевших хижин рабов, находившихся за хозяйским домом. Только сейчас он вспомнил, что Лобаш заменил старые глинобитные хижины на солидные дома из кирпича. Да-а, тогда здесь все было иначе. Теперь природа наступала на покинутую людьми усадьбу, отвоевывая все большее пространство.
      Вернувшись к большому дому, Бретт соскочил с коня возле мраморной лестницы, ведущей к портику. Он осторожно вел за собой Анджелу – в прежние времена ему не приходилось бывать в особняке, оказавшемся теперь в полном запустении.
      – Здесь все поломано и разрушено, – объяснил он девушке. – Не осталось ни посуды, ни подсвечников, ни даже огарка свечи.
      Они поднялись наверх, но и там картина была такой же.
      Около комнаты Маргит Бретт на мгновение задержался – он знал, что это ее покои, потому что она не раз показывала ему свои окна. Если в других помещениях все просто было поломано, то здесь бандиты вели себя как настоящие варвары: в стенах зияли дыры, балконные двери были сорваны с петель и переломаны, мебель представляла собой груду щепок. Бретт описал весь этот ужас Анджеле, не упоминая, впрочем, что некогда состоял в близких отношениях с владелицей комнаты.
      Галерея второго этажа упиралась в лестницу, и Бретт уже было хотел спуститься вниз, как вдруг заметил, что с другой стороны галерея резко поворачивает в сторону. Ступени оттуда тоже вели вниз, очевидно, в помещение для прислуги. К удивлению Бретта, там осталась кое-какая мебель – шкаф, кровать, а в углу находился кухонный лифт. Похоже, здесь спали слуги, ухаживавшие за детьми. И тут Бретт вспомнил, что у Маргит были два брата-близнеца. Вероятно, мародеры просто не заметили этой скрытой от чужих глаз комнатушки.
      Однако им нельзя было долго здесь задерживаться. Скоро стемнеет, а он собирался добраться до Блэк-Бау засветло, чтобы успеть там осмотреться.
      Они спустились вниз к реке, и вдруг Коди заметил старого негра, сидевшего на берегу с удочкой в руках. Рядом с ним были выложены три крупные зубатки. Негр тоже заметил Бретта и от испуга выронил удочку. Он с трудом поднялся на ноги.
      – Пожалста, маста, пожалста, не трогайте меня, – пробубнил он. – Я не делаю ничего плохого.
      Быстро объяснив Анджеле, что происходит, Бретт заверил старика, что не собирается обижать его.
      – Мы просто проезжаем мимо, – добавил он.
      – Прошу вас, маста… – Негр как заведенный кивал головой. Потом, похлопав по карману, старик растянул губы в беззубой улыбке. – А я и не боюсь вас, вот так, – заявил он.
      – У тебя там пистолет? – рассмеялся Бретт. – Наверное, совсем маленький.
      – Не-е, сэр, откель? Тута у меня бумаги, так што я могу доказать – я не беглый какой.
      – Как твое имя?
      – Руфус, – с готовностью ответил старик. – Это имя записано в бумагах, что дал мне маста Лобаш. Это он меня так назвал.
      – Так ты был рабом мистера Лобаша? – решил удостовериться Коди. – И он освободил тебя?
      – Ага, – кивнул Руфус. – Он освободил всех рабов, и они сбежали на Север, чтобы у них не отняли бумаги и не отдали их другому хозяину. А я уже стар, мне некуда бежать. И еще вот што… – Негр многозначительно обернулся на реку. Теперь он был уверен, что бояться нечего. – …Мастер Лобаш позволил мне ловить сколько угодно рыбы, так теперь я никуда отседова не уеду.
      – А где сам мистер Лобаш, Руфус? Его дом разграблен, плантация заросла сорняками. Что случилось? – засыпал старика вопросами Бретт.
      Анджела, державшая Бретта за талию, не решалась спрашивать; ее удивил его неожиданный интерес к делам какого-то Лобаша.
      Руфус не видел большого вреда в том, чтобы рассказать им о случившемся.
      – Ужасные вещи тут произошли, вот что, – кивнул он головой. – Маста Лобаш помер. Сам себя, стало быть, убил. Думаю, он не хотел жить дальше, раз уж его сынишки попали в такую беду. А я все это помню, – добавил с гордостью старик, – потому что им помогал. Я был управляющим масты Лобаша и знал обо всем, что происходило в ихней семье.
      Оцепенев, Бретт слушал историю падения дома Лобашей. Сначала Маргит сбежала с женатым мужчиной. Потом мальчишки-близнецы подшутили над каким-то пьяницей в салуне Виксбурга и были застрелены. Эдит Лобаш умерла от разрыва сердца, а сам хозяин освободил рабов, прекратил работу на плантации, заперся у себя и покончил жизнь самоубийством.
      – Всего за какую-то неделю, – покачал головой негр, – поместье разграбили подчистую.
      – Но хоть кто-нибудь здесь бывает? – поинтересовался Бретт.
      – Иногда солдаты захаживают, которые проезжают мимо. Но янки здесь еще не было. – Старик нахмурился. – Да они и не придут сюда. Сдались они мне тут. Нет уж, сэр. Я хочу остаток жизни провести спокойно, а не прятаться от пуль.
      Бретт тронул коня, и Анджела, не выдержав, спросила:
      – Ты знал этих людей?
      – Не очень хорошо, – ответил ее спутник.
      Это было недалеко от правды, ведь он, по сути, так и не узнал Маргит. Глупо было с его стороны верить ее обещаниям и клятвам в вечной любви. И если бы, черт возьми, та история послужила ему уроком, он сейчас не оказался бы в таком идиотском положении! Анджела любит его только потому, что она слепая! Рано или поздно ему придется признаться во лжи!
      Девушка не стала больше задавать вопросов; Бретт замолчал, и она поняла: с ним что-то не так. «Может, и хорошо, что я не все знаю», – устало подумала она.
      Вскоре путники въехали в Блэк-Бау, но Бретт, к своему удивлению, не нашел знакомой тропы. Сорняки достигали стремян, да и вообще все кругом было в полном запустении, словно сама природа скорбела по уехавшим каджунам мистера Лобаша.
      Бретт пустил коня вперед. Укрыться было негде: если на пути им и встречались развалины хижины или старой пироги, то они были еще в худшем состоянии, чем особняк.
      И тут его осенило!
      Лучше всего спрятаться в особняке! Их там никто не увидит. Он сможет время от времени ездить в Виксбург за едой и заодно узнавать новости.
      – Что происходит? – нетерпеливо спросила Анджела. – Почему ты повернул назад? Мне казалось, мы уже близки к цели?
      – Дорогая, тут все разрушено. – Он погладил ее по плечу. – Нам придется вернуться к дому, мимо которого мы только что проехали.
      Анджела чувствовала, как высокая сорная трава хлещет ее по ногам, и решила, что в особняке тоже будет не слишком уютно.
      – Я не хочу оставаться, – проговорила она. – Давай поедем в Ричмонд. Там мы уж точно будем в безопасности, а если я вспомню что-то про эти дощечки, то смогу пойти к властям.
      – Все не так просто, – заметил Бретт. – Во всяком случае, мы не должны делать это, пока не выясним, кто пытался убить тебя. Мы же не знаем, кому можно доверять, потому что у янки есть шпионы среди южан. Более того, в Ричмонде тоже небезопасно, так что, возможно, мы нарвемся на патрули.
      – И долго нам придется прятаться? – нетерпеливо спросила Анджела.
      Бретт не мог ответить ей, не раскрывая своего плана. Рано или поздно янки, занятые войной, забудут о них. Он надеялся переждать некоторое время, а затем направиться на Запад и начать там новую жизнь, но не хотел пока говорить об этом девушке. У него не было уверенности в том, что она согласится.
      Бретт Коди просто не смог бы еще раз пережить разлуку с ней.
 
      Они устроились в сохранившейся комнатушке под лестницей, привели в порядок помещение, служившее прежде кухней. К ним часто захаживал Руфус. Он приносил рыбу и всегда с готовностью оставался на ужин.
      Днем они гуляли возле реки, держась за руки. Стоял ноябрь, и Бретт описывал Анджеле, какими красками расцветилась природа, готовясь к скорой зиме. А ночами они занимались любовью. Страсть, охватившая их, была так велика, что Анджела не переставала дивиться ее силе.
      Но… Как бы хорошо им тут ни было, рано или поздно надо было возвращаться к людям. Они не могли прятаться вечно. Однако, когда она заговорила об этом с Бреттом, он даже не стал ее слушать.
      – Давай жить сегодняшним днем, – предложил он.
      – А как же твоя миссия? Правительство конфедератов захочет узнать, что с нами случилось!
      – Пусть они думают, что нас где-нибудь убили, – пожал плечами Бретт.
      – Кажется, ты надеешься, что и янки решат так же, – усмехнулась девушка.
      – Совершенно верно.
      – А что потом? – Анджела вдруг ощутила внутри какую-то пустоту. Они лежали на кровати в дальней комнате. Стояла морозная ночь, а их укрывало лишь тонкое одеяло. Девушка, как всегда, крепко прижималась к Бретту, потому что рядом с ним чувствовала себя в большей безопасности.
      Ласково погладив ее по щеке, Коди рассеянно спросил, как бы она поступила.
      – Иногда я думаю, что хотела бы отправиться домой… но тут же останавливаю себя – ведь там тоска по прошлому станет еще сильнее. И тогда мне кажется, что лучше было бы уехать и начать новую жизнь в другом месте.
      Бретт вздрогнул: он так давно ждал, что Анджела заговорит об этом! Теперь он может наконец предложить ей свой план. Дело в том, что ему не хотелось воевать, никогда не хотелось; к тому же он не видел смысла в этой войне. Честно говоря, он ненавидел рабство, ненавидел манеру некоторых южан смотреть на выходцев из Акадии свысока.
      – Я думаю об этом всякий раз, когда стою на берегу реки, – прошептала девушка, наслаждаясь ласками Бретта. – Знаешь, я слышу, как шумит вода, и тогда мне кажется, что я просто должна плыть по течению. И все будет хорошо, а я скоро окажусь под моей любимой плакучей ивой… Я всегда называла ее «древом исполнения желаний», – усмехнулась она. – Я воображала, что достаточно загадать желание, стоя под ее ветвями, и оно непременно исполнится. Но затем… затем я возвращалась домой, с грустью сознавая, что ничего не изменилось. Но с тобой, Бретт… – ее рука скользнула вниз и сжала его отвердевшую плоть, – …у меня всегда бывает такое чувство, словно я снова нахожусь под ивой, и мои желания сбываются. Тогда я начинаю мечтать о том, чтобы когда-нибудь увидеть тебя…
      – Ты видишь меня своим внутренним взором, – хрипло прошептал он. – Пусть твое воображение рисует самые смелые картины, оживляемые… желанием…
      Бретт рванул ее к себе, закрывая губы Анджелы горячим поцелуем. Его язык проник в тепло ее рта, а затем, оторвавшись от ее губ, он стал ласкать ее нежные груди. Девушка выгнулась, стараясь как можно сильнее прижаться к нему.
      – Возьми меня, Бретт, – шептала она, – возьми меня немедленно…
      Коди тихо смеялся: ему нравилось, что Анджела, отбросив стыдливость, жаждала любви. Он не спешил, стараясь подольше растянуть эту сладкую пытку, но когда терпения у обоих уже не осталось, он быстро вошел в нее, чувствуя, как тело любимой плавится от его ласк. Не прошло и нескольких минут, как страсть, кипевшая в их телах, бурлящей лавой вырвалась наружу…