В этот момент мы пролетали над обратной стороной Луны, напоминающей рельефом спину аллигатора. Пилоты-любители не садятся на обратной стороне по двум причинам. Во-первых, горы – на невидимой стороне Луны они такие, что Альпы по сравнению с ними кажутся равнинами Канзаса. Во-вторых, поселения – там нет ничего, достойного упоминания, поэтому давайте скромно промолчим, ибо неосторожно сказанное слово может весьма рассердить жителей этих «недостойных упоминания» поселений.
      Через сорок минут мы окажемся над Гонконгом Лунным, как раз одновременно с рассветом. К тому времени нам предстоит запросить разрешение на посадку и получить согласие диспетчера на управление последней, самой сложной стадией, – а затем уйти на последний двухчасовой виток с плавным снижением высоты. Тогда и наступит время передать управление посадкой лунному диспетчеру, но я пообещал себе, что заупрямлюсь и стану садиться на ручном управлении, – просто чтобы вспомнить прежние навыки. Когда я в последний раз совершал безвоздушную посадку? Кажется, на Каллисто? В каком же году? Ох, и давненько это было!

* * *

      В двадцать двенадцать мы прошли над северным полюсом Луны и увидели восход Земли – захватывающее зрелище, сколько его ни наблюдай. Мать-Земля находилась в половине фазы (поскольку мы летели над терминатором Луны), со светлой половинкой слева от нас. После летнего солнцестояния прошло лишь несколько дней, и северная полярная шапка подставляла солнцу ослепительно сверкающую макушку. Но и Северная Америка, почти вся, кроме кусочка западного побережья Мексики, накрытая одеялом облачности, сверкала ненамного слабее.
      До меня неожиданно дошло, что я смотрю, затаив дыхание, а Гвен крепко сжимает мою руку. Я едва не забыл, что пора связаться с диспетчерской Гонконга Лунного.

* * *

      – «Вольво» Би-Джей-семнадцать вызывает диспетчерскую ГКЛ. Вы меня слышите?
      – Би-Джей-семнадцатый, вас слышим. Говорите.
      – Прошу разрешения на посадку в двадцать два семнадцать сорок восемь.
      Посадка на ручном управлении с наземной подстраховкой из ГКЛ. Я вылетел из Голден Рула и продолжаю находиться на его орбите примерно в шести километрах западнее. Прием.
      – «Вольво» Би-Джей-семнадцатый. Разрешаем посадку в Гонконге Лунном в двадцать два семнадцать сорок восемь. Не позднее двадцати одного сорока пяти переключитесь на тринадцатый спутниковый канал и будьте готовы передать нам управление посадкой. Предупреждаем: на этой орбите вы должны начать стандартную программу снижения в двадцать один ноль шесть девятнадцать и точно ей следовать. Если в момент передачи управления посадкой ГКЛ ваш вектор будет отличаться от расчетного на три процента, а высота на четыре километра, возможен неуверенный прием управляющего радиолуча. Конец связи.
      – Вас понял, конец связи, – отозвался я и добавил, выключив микрофон:
      – Готов поспорить, вам и в голову не пришло, что вы говорили с капитаном Полночь, лучшим пилотом Солнечной системы.
      Наверное, я только думал, что выключил микрофон, потому что услышал в ответ:
      – А я капитан Геморройная Шишка, самый занудный диспетчер на Луне.
      Придется вам поставить мне бутылку «гленливета» , когда я вас посажу. Если, конечно, посажу.
      Я проверил выключатель микрофона – он вроде был исправен – и решил не отзываться. И так все знают, что телепатия лучше всего работает в вакууме… но должен же простой парень вроде меня как-то защищаться от суперменов. (Да, есть простой способ – знать, когда следует помалкивать.) Я поставил будильник на двадцать один час, развернул нос космокара к Луне и весь следующий час наслаждался полетом, держа Гвен за руку. Впереди (и под нами) проплывали невероятные лунные горы, выше и острее Гималаев, к тому же трагически одинокие. Тишину нарушали лишь негромкий шелест компьютера, попыхивание очистителя воздуха да равномерное и немного раздражающее сопение Билла. Ни мне, ни Гвен разговаривать не хотелось.
      Судьба подарила нам сладостный перерыв, спокойный, как вода в старой мельничной запруде.

* * *

      – Ричард! Проснись!
      – Что? Я не спал.
      – Да, дорогой. Уже больше девяти.
      Черт, верно – уже минута с чем-то десятого. Почему не сработал будильник? Ладно, неважно, у меня пять минут с секундами убедиться, что мы ввели правильную программу посадки. Я включил управление прецессией, собираясь развернуть корабль кормой назад – так садиться легче всего, хотя с тем же успехом я мог спускаться «спиной» вперед. Или повернувшись к Луне боком. Корабль может лететь как угодно, но сопло двигателя должно быть направлено против направления движения, чтобы тормозить при посадке, то есть «назад» для пилота. (Мне больше всего по душе, если горизонт расположен «правильно», когда я пристегнут в кресле; вот почему я предпочел развернуть космокар кормой назад.) Ощутив, как «вольво» стал разворачиваться, я запросил компьютер, готов ли он начать выполнять программу посадки, пользуясь стандартными командами, перечисленными на прикрепленной к его корпусу табличке.
      Он не ответил. Пустой экран. Ни звука.
      Я в энергичных выражениях вспомнил предков этого компьютера. Гвен спросила:
      – А ты нажал кнопку «исполнять»?
      – Разумеется, – буркнул я и нажал ее опять.
      Тут же засветился экран, а динамик гаркнул так громко, что у меня заломило зубы:
      – Как вы произносите слово «комфорт»? Сегодня каждый мудрый житель Луны – слишком много работающий, перебравший стимуляторов и живущий в постоянном стрессе – произносит его К, О, М, Ф, И, С, то есть «комфис», рекомендованный терапевтами для уменьшения кислотности, против кишечных колик, язвы желудка и просто от боли в животе. «Комфис»! Он способен на большее! Смело положитесь на фирму «Тигровый бальзам», выпускающую КОМФИС!
      Он способен на большее! Спросите вашего терапевта.
      Затем какие-то визгливые недоумки запели о восхитительных достоинствах «комфиса».
      – Этот гроб с электроникой не выключается!
      – Ударь по нему.
      – Чего?
      – Врежь ему, Ричард.
      Логики в ее совете я не увидел, но поскольку он совпал с моими эмоциональными потребностями, я отвесил компьютеру солидный шлепок. Он продолжал нести всякий бред о достоинствах питьевой соды, которую вам пытались всучить втридорога.
      – Милый, его надо стукнуть посильнее. Электрончики – создания пугливые, но смышленые – нужно им показать, кто тут хозяин. Смотри, как это делается.
      Гвен врезала компьютеру от души – я даже испугался, что корпус треснет.
      И на экране тут же появилось:
      К спуску готов. Время ноль = 21-06-17.0
      Часы на дисплее показывали 21-05-42.7. У меня осталось ровно столько времени, чтобы успеть бросить взгляд на радарный альтиметр (высота двести девяносто восемь километров, постоянная) и на окошечко допплера, показавшего, что мы произвели ориентацию корабля вдоль линии нашего полета с достаточной точностью… хотя понятия не имею, что я успел бы сделать с ориентацией за оставшиеся у меня секунд десять, окажись она неверной. Наш «вольво» осуществляет прецессию, пользуясь гироскопами, а не маленькими парными ракетными двигателями ориентации. Гироскопы, конечно, дешевле, чем двенадцать двигателей плюс мешанина питающих их трубопроводов, зато работают они медленнее.
      Потом все произошло одновременно: часы показали «время ноль», заработал двигатель, вдавив нас в обивку кресел, а на дисплее появилась программа включения тормозных импульсов. В верхней строке значилось:
      21-06-17.0 – 19 секунд
      21-06-36.0
      Душка двигатель проработал ровно девятнадцать секунд и отключился, даже не поперхнувшись.
      – Убедился? – спросил Гвен. – Просто с ними надо построже.
      – Я не верю в одушевленность предметов. – Разве? Как же ты тогда управляешься с… Прости, милый. Не бери в голову, Гвен обо всем позаботится.
      Капитан Полночь промолчал. Нельзя сказать, чтобы я надулся. Но, черт возьми, анимизм – чистой воды предрассудок. (Только не в отношении оружия.)

* * *

      Я переключился на тринадцатый канал, подходило время пятого тормозного импульса. Я уже приготовился передать управление диспетчеру из ГКЛ (капитан Шишка), и тут наш ненаглядный электронный идиот очистил свою оперативную память, где сейчас хранилась программа снижения. Таблица тормозных импульсов на дисплее потускнела, задрожала, съежилась в точку и исчезла. Я отчаянно надавил кнопку перезагрузки – никакого результата.
      Капитан Полночь, как всегда неустрашимый, сразу понял, что ему делать:
      – Гвен! Этот поганец потерял программу!
      Гвен перегнулась через меня и влепила компьютеру оплеуху. Таблица, разумеется, не восстановилась – уж если оперативная память накрывается, ее содержимое исчезает навсегда, как лопнувший мыльный пузырь, – зато пошла перезагрузка! Вскоре в левом верхнем углу экрана приглашающе замигал курсор.
      – Ты не помнишь время следующего торможения, дорогой? И его длительность?
      – В двадцать один сорок семь семнадцать. А длительность, э-э-э… одиннадцать секунд. Да, точно – одиннадцать.
      – Сейчас проверю обе цифры. Проведи это торможение вручную, потом дай ему команду заново рассчитать потерянное. – И то верно. – Я ввел команду на торможение. – После этого я буду готов передать управление Гонконгу.
      – Считай, мы уже выбрались из чащи, дорогой, – одно ручное торможение, а дальше нас посадит диспетчер. Но все же надо заново рассчитать программу посадки – для собственного спокойствия.
      Ее слова показались мне оптимистичнее собственных ощущений. Я никак не мог вспомнить, какие у нас должны быть вектор и высота, чтобы передать управление ГКЛ. Но ломать голову времени уже не осталось: приближался момент торможения.
      Я ввел исходные данные:
      21-47-17.0 – 11 секунд
      21-47-28.0
      Уставившись на часы, я стал отсчитывать про себя секунды, и через семнадцать секунд после 21-47 надавил кнопку зажигания. Включился двигатель. Я так и не узнал, кто его включил – я или компьютер. Я не снимал пальца с кнопки, продолжая отсчитывать секунды, и, насчитав одиннадцать, отнял палец.
      Двигатель не выключился.
      (…и никто не узнает, где могилка моя!) Я поковырял кнопку зажигания. Нет, не заело. Тогда я ударил по компьютеру. Двигатель продолжал реветь, вдавливая нас в кресла.
      Гвен перегнулась через меня и отключила питание компьютера. Двигатель мгновенно смолк.
      Я попытался унять дрожь.
      – Спасибо, второй пилот.
      – Есть, сэр.
      Выглянув в иллюминатор, я решил, что до поверхности гораздо ближе, чем мне бы хотелось, поэтому сразу сверился с радарным альтиметром.
      Девяносто с чем-то километров – третья цифра непрерывно менялась.
      – Гвен, сдается мне, сядем мы не в Гонконге Лунном.
      – Мне тоже.
      – Так что теперь наша задача – посадить этот металлолом, не разломав его окончательно.
      – Согласна, сэр.
      – Так где мы сейчас, хотя бы примерно? Вот что мне хотелось бы узнать. На чудеса я не надеюсь.
      Поверхность Луны впереди – вернее, позади; мы все еще были ориентированы кормой назад для торможения – выглядела ничуть не привлекательнее обратной стороны. Не очень подходящее местечко для аварийной посадки.
      – Нельзя ли развернуться в обратную сторону? – попросила Гвен. – Если увидим Голден Рул, это поможет нам сориентироваться.
      – Хорошо. Посмотрим, смогу ли развернуть корабль.
      Я взялся за рукоятку прецессии и начал разворачивать космокар на сто восемьдесят градусов. Когда во время разворота мы на какое-то время снова очутились вниз головой, я заметил, что поверхность ощутимо приблизилась.
      Наконец корабль остановился – горизонт тянулся справа налево, а небо оказалось «внизу». Немного неудобно, но… нам так хотелось снова увидеть недавно покинутый дом, Голден Рул.
      – Ты его видишь?
      – Нет, Ричард.
      – Он должен быть где-то над горизонтом. Не удивительно, он был весьма далеко, когда мы видели его в последний раз, а последнее торможение подбросило нам свинью. Большую и толстую. Так где мы находимся?
      – Когда мы разворачивались, то пролетели над большим кратером… это Аристотель?
      – А не Платон?
      – Нет, сэр. Платон западнее нас и все еще в тени. Может, то была неизвестная мне кольцевая гора… но тогда гладкая равнина к югу – очень гладкая равнина – это Аристотель.
      – Гвен, мне совершенно все равно, как он называется; мне придется попробовать посадить наш фургон на эту гладкую равнину. На очень гладкую равнину. У тебя нет идеи получше?
      – Нет, сэр. Мы падаем. Если мы увеличим скорость и перейдем на круговую орбиту на этой высоте, у нас скорее всего не хватит горючего для посадки. Так мне кажется.
      Я бросил взгляд на расходомер горючего. Проклятое долгое торможение обошлось мне в немалую долю запаса «дельта v». Выбора уже не осталось.
      – Сдается мне, твоя догадка верна – так что будем садиться.
      Посмотрим, сумеет ли наш дружок рассчитать орбиту параболического спуска с этой высоты – потому что я намерен полностью погасить скорость и попросту свалиться вниз, едва мы окажемся над ровным местом. Что скажешь?
      – Гм, надеюсь, у нас хватит горючего.
      – Я тоже. Гвен?
      – Да, сэр?
      – Дорогая девочка, нам было так хорошо вдвоем.
      – О, Ричард! Да!

* * *

      – О, сэр, кажется, я больше не могу… – послышался сдавленный голос Билла.
      Я в этот момент разворачивал корабль для торможения.
      – Заткнись, Билл, нам не до тебя!
      Альтиметр показывал восемьдесят с чем-то. Интересно, сколько времени уйдет на свободное падение с восьмидесяти километров при одной шестой «g»?
      Включить, что ли, компьютер да спросить? Или прикинуть в уме? Вдруг этот псих снова врубит двигатель, едва я его включу?
      Лучше не рисковать. Не подойдет ли метод линейной аппроксимации? Так, посмотрим… Расстояние равняется ускорению, деленному пополам и умноженному на время в квадрате, все в сантиметрах и секундах. А восемьдесят километров равны восьмидесяти тысячам, нет, восьмистам… Нет, восьми миллионам сантиметров. Правильно или нет?
      Одна шестая «g»… Нет, половина от ста шестидесяти двух. Меняем местами, берем квадратный корень…
      Сто секунд?
      – Гвен, долго мы будем падать?
      – Примерно семнадцать минут. Приблизительно – я округляла, когда считала в уме.
      Я быстренько заглянул себе под череп, понял, что не учел вектор движения вперед – ведь какая-то горизонтальная скорость у нас осталась, и что моя «аппроксимация» ни в какие ворота не лезет.
      – Достаточно близко. Поглядывай на допплер: сейчас погашу немного орбитальной скорости. Только проследи, чтобы я не свел ее к нулю – вдруг нам придется маневрировать перед касанием.
      – Есть, шкипер!
      Я включил компьютер: двигатель мгновенно взревел. Я дал ему поработать пять секунд, затем обесточил компьютер. Двигатель всхлипнул и затих.
      – Знаешь, – печально заметил я, – это чертовски неудобный способ давить на газ. Как наши дела, Гвен?
      – Ползем с черепашьей скоростью. Нельзя ли развернуться и взглянуть, куда нас несет?
      – Само собой.
      – Сенатор…
      – Билл, заткнись! – Я развернул космокар на сто восемьдесят градусов. – Ну как, есть впереди симпатичная ровная лужайка?
      – На вид-то она ровная, Ричард, но до нее пока что семьдесят километров. Может, стоит опуститься впритирку и лишь тогда окончательно погасить орбитальную скорость? Ты сможешь увидеть скалы и увернуться.
      – Разумно. До какой высоты?
      – Километр подойдет?
      – По-моему, достаточно близко, чтобы расслышать шелест крыльев Ангела Смерти. И сколько времени у нас останется? В смысле, на падение с километровой высоты?
      – Так… квадратный корень из тысячи двухсот… Около тридцати пяти секунд.
      – Годится. Продолжай наблюдать за высотой и местностью. Когда спустимся до двух километров, начну понемногу гасить орбитальную скорость.
      После этого у меня должно остаться время для разворота на девяносто градусов – кормой вниз. Гвен, и зачем только мы вылезали из постельки…
      – Я тщетно пыталась вам это втолковать, сэр. Но я в тебя верю.
      – Чего стоит вера, не подкрепленная делом? Эх, оказаться бы сейчас в Падуке… Время?
      – Около шести минут.
      – Сенатор…
      – Билл, заткнись. Не сбросить ли половину оставшейся скорости?
      – Импульс на три секунды?
      Я дал трехсекундный импульс, пользуясь все тем же дурацким способом для запуска и остановки двигателя.

* * *

      – Две минуты, сэр.
      – Следи за допплером. И дашь знать.
      Я запустил двигатель.
      – Хватит!
      Я тут же его выключил и начал разворачивать космокар – кормой вниз, «ветровым стеклом» вверх.
      – Показания?
      – По-моему, будь внизу океан, мы бы уже утонули. Но шутки в сторону: посмотри на указатель топлива.
      Я взглянул и помрачнел.
      – Ладно, не буду тормозить, пока не спустимся совсем низко.
      «Вольво» опускался кабиной вверх, и мы видели впереди только небо. В левый иллюминатор можно было увидеть поверхность Луны под углом примерно сорок пять градусов. В правом, если взглянуть мимо Гвен, она тоже виднелась – далекая, под дурацким углом, и потому бесполезная.
      – Гвен, какова длина этого попрыгунчика?
      – Никогда не видела их целиком, только в ангаре. А это имеет значение?
      – Еще какое, черт побери, – когда я прикидываю расстояние до поверхности, поглядывая через плечо.
      – А-а. Я думала, ты спрашиваешь точную цифру. Считай, метров тридцать. Одна минута, сэр.
      Я уже собрался дать короткий тормозной импульс, но меня опередил Билл. Оказывается, бедняга весь полет мучился от морской болезни, но в тот момент я предпочел бы увидеть его не за спиной, а в гробу. Его обед, пролетев над нашими головами, врезался в передний иллюминатор и равномерно его покрыл.
      – Билл! – заорал я. – Прекрати безобразие!
      (Не стоит и упоминать, что требование мое оказалось чрезмерным.) Билл выдал лучшее, на что был способен. Повернув голову, он накрыл вторым залпом левый иллюминатор, предоставив мне управлять вслепую.
      И я попробовал. Не отрывая глаз от радарного альтиметра, я коротко тормознул, – и остался без альтиметра. Уверен, когда-нибудь проблема точного измерения расстояния на близких дистанциях – измерительным лучом, проходящим сквозь выхлоп двигателя, и поправкой на высоту «травки» на поверхности – будет решена. Я просто родился слишком рано, вот и все.
      – Гвен, я ничего не вижу!
      – Зато я вижу, сэр.
      Она ответила невозмутимо, спокойно и ровно – как и подобает настоящей подруге капитана Полночь. Повернув голову направо, она вглядывалась в поверхность Луны, держа палец на сетевом выключателе компьютера – нашей аварийной «педали газа».
      – Пятнадцать секунд, сэр… десять… пять…
      Она перебросила выключатель.
      Двигатель выплюнул короткую вспышку, я ощутил нежный толчок, и мы снова обрели вес.
      Гвен повернула ко мне голову и улыбнулась:
      – Второй пилот докладывает…
      И тут же ее улыбка сменилась испугом – наш кар принялся вращаться.
      Вы когда-нибудь играли в детстве волчком? Тогда знаете, как он себя ведет, замедляя вращение – его ручка начинает описывать все более широкие и низкие окружности, все ниже и ниже, а потом волчок валится на бок и замирает. Именно это и проделал наш паршивый «вольво».
      Кончилось все тем, что он улегся во всю длину и перевернулся. А мы – пристегнутые и без единой царапины – повисли в креслах вниз головой.
      – …посадка совершена, сэр, – закончила Гвен.
      – Благодарю вас, второй пилот.

Глава 10