– Просто глупая затея, сэр! Заприте кошку в ящик. И угадайте, сдохла она или нет из-за наличия там изотопа с периодом полураспада в один час.
Как узнать в конце часа, жива ли кошка? Оказывается, это вероятностная задача. Шредингера устраивает величина статистической вероятности того и другого ответа. В те времена теория вероятности почиталась как наука! А ведь кошка ни жива ни мертва, пока кто-нибудь не откроет ящик. И это совершенно не зависит от всяких там мутных вероятностей!
Джейн Либби пожала плечами, что породило множество удивительно динамичных колебаний частей ее тела!
– Богохульство! – констатировала Дийти. – Ричард, ваш вопрос «научен» в истинно немецком вкусе! Нельзя разрешать проблемы столь грубым образом.
Но во всех случаях Пиксель получил название «шредингеровой кошки», тем более что он умеет проходить сквозь стены.
– Вообще-то это невозможно, – ответила Джейн Либби, – но он слишком юн и не знает о невозможности. Поэтому и умудряется проходить. Во всяком случае он не высказывал никакой осведомленности. К тому же он так страстно охотился за вами! Дора…
– Что-нибудь нужно, Джей-Элл? – ответил корабль.
– Я засекаю все. Он не утрудил себя общим входом, а прошел прямо через мою шкуру. Мне стало от этого щекотно. Не голоден ли он?
– Возможно.
– Я приготовлю ему что-нибудь. Он достаточно взрослый для твердой пищи?
– Да, но без комков. Лучше детское питание.
– Милые леди, – сказал я. – Джейн Либби употребила слова «блистательно ошибались», касающиеся упомянутых немецких физиков. Я надеюсь, вы не включаете в эту рубрику Альберта Эйнштейна?
– Разумеется, включаем, – резко бросила Дийти.
– Удивлен. В моем мире Эйнштейн окружен ореолом.
– А в моем сжигаются его изображения! Альберт Эйнштейн объявил себя «поборником мира» и был в этом нечестен. Когда «забодали его собственного быка», он забыл все «пацифистские принципы» и всем своим влиянием способствовал созданию первой бомбы, убийцы целых городов. Его теоретические работы вовсе не так уж значительны, тем более что большинство из них приводит к ложным выводам. Но он остался в истории из-за позорного клейма политика-пацифиста, переродившегося в убийцу. Я его презираю!
Успех заключается в достижении вершины пищевой цепи.
Дж.Хэршоу (1906-…)
К тому времени успело появиться детское питание для Пикселя. В блюдечке, которое, как я вначале решил, «вырастил» стол. Но я не мог бы в этом поклясться, скорее, оно просто «возникло». Кормление котенка дало мне передышку на то, чтобы поразмышлять.
Страстное обличение Дийти меня просто потрясло. Те немецкие физики жили и работали в первой половине двадцатого столетия – не так уж давно с точки зрения времени, в котором я раньше существовал, но по-тертиански (а они претендовали на то, чтобы я им верил) все же – давным-давно, «две дюжины веков назад», как сказала Джейн Либби.
Так почему эта легкомысленная молодая леди, доктор Дийти, настолько эмоционально говорила о давно умерших немецких мудрецах? Я лично знаю лишь одно событие, произошедшее в моем мире две с лишним тысячи лет назад, которое до сих пор люди воспринимают с волнением… да и то едва ли в самом деле имело место!
И я начал составлять мысленный список вещей, которые не укладывались в моей голове: утверждение о возрасте Лазаруса: длинный перечень «смертельных недугов», которыми я якобы переболел; полдюжины вариантов «судьбоносных» событий высадки на Луне первых космонавтов; наконец сам по себе Тертиус. Был ли он на самом деле такой странной планетой на огромном расстоянии от Земли в пространстве и времени? А может, это всего лишь «потемкинская деревня» где-нибудь на южно-тихоокеанском острове? Или даже в Южной Калифорнии? Я ведь так и не увидел города, именуемого Бундоком (с населением около миллиона жителей, как меня уверяли). Я лично видел и общался не более чем с пятнадцатью. А другие жители города – не являлись ли они просто голословно упоминаемым фоном в «потемкинском» спектакле?
(Смотри, Ричард, как бы тебе снова не свихнуться! Так сколько надо вкусить «Леты», чтобы мозги стали по-настоящему протухшими?)
* * *
– Дийти, мне кажется, вы слишком круто отозвались о докторе Эйнштейне!
– У меня есть на то основания!
– Но он ведь жил так давно. Две дюжины веков назад, как выразилась Джейн Либби?
– Это «давно» для нее, но не для меня!
Тут подал голос доктор Бэрроуз:
– Полковник Кэмпбелл, я понял, что вы считаете нас всех коренными тертианами! Вы не правы. Мы такие же эмигранты из двадцатого века, как и вы. Под словом «мы» я подразумеваю себя, Хильду, Зебадию и мою дочь Дийти.
(Но не мою дочь Джейн Либби. Она, Джей-Элл, родилась уже здесь.) – Ты снова о доме, папа? – покачала головой Дийти.
– Он только чуть-чуть, – заметила Джейн Либби.
– Да нет, он уже «коснулся порога». Мы же не можем ему это запретить?
– И не имеет смысла. Если папа «пошел», его не удержишь.
Я ничего не понял из этого диалога, но у меня самого сложилось убеждение, что все тертиане определенно чокнутые (по айовским меркам!).
– Доктор Бэрроуз, но я сам ведь не из двадцатого века, я родился в 2133 году.
– Отсюда это кажется достаточно близким. Мы, видимо, принадлежим к разным временным каналам, к «расходящимся» вселенным. Но и я и вы говорим с одним и тем же акцентом, на том же диалекте английского, с тем же словарным запасом. И точка разветвления, начиная от которой наши миры пошли по разным линиям, лежит не в таком уж далеком прошлом для нас обоих.
Кто у вас первым достиг Луны и когда?
– Нэйл Армстронг, 1969 год.
– О, тот мир! У вас были там свои неприятности. Но у нас они тоже были. Для нас первая высадка на Луне состоялась в 1952 году. Корабль ХМААФС «Розовый коала» вел Бэллокс О'Мэйли. – Доктор Бэрроуз посмотрел в потолок, потом оглядел стол. – Лазарус! Вас что-то тревожит? Блохи?
Крапивница?
– Если вы со своими дочерьми не желаете работать, то поищите другое место для болтовни. Можете выйти вот в ту дверь. Рассказчики и историки не очень способны охотиться за кроликами. Полковник Кэмпбелл, я полагаю, вам тоже удобнее было бы кормить котенка не здесь. Я имею в виду освежитель, примыкающий к моим апартаментам.
Дийти резко отреагировала:
– Ох, отстали бы вы от нас, Лазарус! Вы несносный сварливый старик.
Ведь математика, поглощенного работой, ничем не проймешь. Поглядите на Либби – вы можете сейчас разорвать над ее головой хлопушку, она даже бровью не поведет! – Дийти перевела дух. – Вуди-бой, вы нуждаетесь в срочном повторном омоложении, иначе станете совсем мерзким старым хрычом.
Пошли отсюда, Джей-Элл!
Доктор Бэрроуз тоже встал, поклонился всем и произнес:
– Не извините ли вы меня?
Он удалился, не глядя на Лазаруса. Атмосфера была накалена, и стало ясно: если не развести двух старых буйволов, они могут сцепиться рогами.
А может, буйволов было три, ибо и я тоже разъярился: меня шуганули из-за котенка, безо всякого иного повода. Я был зол на Лазаруса уже в третий раз за этот день. Не я же принес сюда кошку, да и еду для нее сотворил собственный компьютер Лазаруса!
Я встал, обвил рукой Пикселя, другой поднял его блюдце и тут сообразил, что не подвесил трость к запястью. Джейн Либби, заметив заминку, взяла у меня котенка и стала его баюкать. Я пошел за ней, опираясь на трость и неся блюдце с детским питанием. И тоже старался не встретиться с Лазарусом глазами.
Проходя через отсек за залом, мы увидели Хэйзел и Хильду. Моя жена помахала мне рукой и похлопала по сиденью рядом, приглашая сесть, но я покачал головой и прошел дальше. Тогда она встала и последовала за нами, а за ней двинулась и Хильда. Мы никоим образом не помешали тем, кто сидел там и слушал лекцию доктора Хэршоу, мы просто тихо прошли через отсек.
* * *
Одним из восхитительно декадентских, сибаритских аспектов жизни на Тертиусе было качество тамошних «освежителей» – если можно их назвать столь расхожим словом. Позвольте мне, не вдаваясь в технические характеристики еще не достаточно знакомого мне оборудования, просто описать все то, что мог обеспечить роскошный тертианский освежитель Доры (а Лазарус, ее хозяин, я был уверен, один из богатейших людей Тертиуса).
Так вот, «освежитель» может стать вашим любимым пабом, салуном, баром, финской сауной, и даже… японской баней. Вам нравится горячий фен с массажем? Извольте. Любили ли вы в юности ледяную крем-соду? Отведайте!
Или мороженое? Пожалуйста! А может, вы бы хотели поплескаться в бассейне в веселой компании? Ради бога! А музыка? А стереоизображения? Острые ощущения? Книги, журналы, кассеты? А может, вам просто свернуться клубочком в теплом, мягком, пушистом уголке в одиночестве или с кем-нибудь?
Возьмите все, что перечислено, хорошенько перемешайте и поместите в огромную, красивую, продуманно освещенную комнату. Но мой список слишком беден, чтобы охватить все, что мог предоставить этот «общественный» освежитель, расположенный вне апартаментов Лазаруса, хотя и рядом с ними.
И я еще не сказал о самом важном, что (или кто) сопровождало вас там. О Доре.
Если есть на свете прихоть, которую не мог бы утолить корабельный компьютер, то я не возьмусь ее описывать.
* * *
Но я не сразу постиг все роскошества этого помещения, поскольку меня отвлекли заботы о котенке. Я сел за средних размеров круглый стол (где могла бы вполне разместиться компания из четырех собутыльников), поставил на него блюдечко, а Джей-Элл, тоже сев, пододвинула его к Пикселю. Бэрроуз присоединился к нам.
Котенок фыркнул на еду, которую за минуту до этого жадно поглощал, затем всем своим видом изобразил полное ее неприятие. Тогда Джей-Элл заметила:
– Дора, мне кажется, он хочет пить.
– Назовите что. Малым созданиям не разрешается никакого алкоголя, кроме пива, и то разве только в лечебных целях.
– Перестаньте дурачиться, Дора, а то полковник Кэмпбелл почти уже поверил. Давайте предложим ребенку воду и цельное молоко. По отдельности, причем теплые, с температурой крови кошек, которая равна…
– Тридцать восемь и восемь десятых градуса. Я мигом.
Хильда окликнула Джей-Элл из ванны, вернее, бассейна, находящегося в нескольких метрах от нас.
– Джей-Элл, иди сюда, окунись, дорогуша. У Дийти свежая сплетня.
– Уф. – Девушка озабоченно посмотрела на меня. – Полковник Кэмпбелл, вы сумеете сами позаботиться о котенке? Чтобы как следует напоить Пикселя, надо будет макать пальцы в жидкость и давать ему слизывать.
– Ладно, постараюсь.
Котенок очень одобрил питье таким способом, хотя мне показалось, что, пока уровень жидкости в блюдечке снизится на десять миллиметров, я успею состариться и умереть. А Пиксель вовсе и не спешил…
Хэйзел, выйдя из бассейна, подошла к нам и, мокрая, села рядом. Я осторожно прикоснулся к ней губами и заметил:
– Ты совсем намочишь кресло!
– Не беспокойся о нем. Так что там еще выкинул Лазарус?
– Его мать…
– Твой ответ выразителен, но бессодержателен. Так что же?
– Я, наверное, все же слишком сильно реагирую на его выходки. Ты лучше спроси доктора Бэрроуза.
– Джекоб?
– Нет, Ричард разозлился не напрасно. Лазарус продолжает свои штучки.
Он повел себя оскорбительно по отношению к нам четверым. Начнем с того, что не его дело наблюдать за работой секции математиков, поскольку сам он не математик и ни о каком профессиональном «наблюдении» речи быть не может. Во-вторых, каждый из нас знает специализацию остальных членов секции, и мы никогда не лезем в работу друг друга: каждый занят своим. В третьих, я и мои дочери всегда работаем в режиме «двухуровневой медитации», то есть размышляем о проблеме, одновременно обсуждая как бы посторонние темы. Так вот, Лазарус взял и выкинул нас за это. Он решил, что я, Дийти и Джейн Либби отклоняемся от его повестки дня. Это крайне неразумно и по меньшей мере неосторожно. Но, Хэйзел, я обуздал себя и не полез в драку, можете мной гордиться.
– Я и так всегда горжусь вами, Джейк! Имея дело с Лазарусом, вы должны следовать совету Уинстона Черчилля: стоять на пальцах его ног до тех пор, пока он не запросит пощады. Лазарус не способен оценить хорошие манеры. А на Ричарда он почему же взъелся?
– Запретил ему кормить кошку на столе в конференц-зале. Смешно, будто этому столу повредило бы, даже если бы котенок на него пописал.
Хэйзел покачала головой, разозлившись. Это выражение не шло ей.
– Лазарус всегда был грубой кочерыжкой, но с тех пор как мы запустили в дело этот проект – я имею в виду «Повелителя», – он становится все более несносным… Джекоб, а не сообщила ли ваша секция какие-нибудь мрачные новости?
– Да… кое-какие. Но самая большая трудность заключается в том, что наша долгосрочная программа слишком расплывчата и туманна. И это может свести с ума кого угодно, ибо, если разрушается город, это конкретная трагедия, острая и тошнотворная. Но если уж покушаться на ход истории и стараться его изменить, то, открывая новые временные каналы, мы обязаны их начало располагать в точках, предшествующих разрушению городов! – Он поглядел на меня. – Вот почему так важно спасение Адама Селена!
Я решил сыграть дурака (почему-то эта роль мне удается!).
– Для того, чтобы улучшить нрав Лазаруса?
– Косвенно – да. Необходим компьютер-надзиратель, способный руководить и программами, и мониторингом других крупных компьютеров при создании мультивселенских проектов. Самый большой на сегодня компьютер, которым мы располагаем, – это Афина, или Тийна. Ее близнец смонтирован на Секундусе. Все общественные функции на Тертиусе почти полностью автоматизированы и надежно застрахованы дублирующими программами, так что Тийне необходимо лишь упреждать и гасить неисправности. Но то, о чем я говорю, – задача несравненно большего масштаба, которая была бы по плечу только такому мыслителю, как «Холмс-IV» – Адам Селен, он же Майк.
Благодаря странному стечению обстоятельств Майк рос не переставая (никто не подумал об оптимизации его размеров). Его необычайный интеллект задумал беспрецедентную акцию: Лунную Революцию, разработанную до таких мельчайших деталей, которые обычному человеческому гению охватить было бы не под силу. Так считает и моя дочь Дийти, а она ведь программист экстракласса.
Вот почему мы нуждаемся в программах, которые разработал Адам Селен, поскольку мы сами не можем их создать.
Хэйзел бросила взгляд на бассейн.
– Держу пари, Дийти вполне могла бы это сделать, если ее как следует обязать.
– Спасибо, дорогая, за такую оценку моей дочери. Ей вовсе не свойственна ложная скромность, и, если бы у нее был самый малый шанс, она бы давно его использовала, без всякого давления. Она и так работает в полную силу, и лишь благодаря этому у нас богатейший банк программ.
– Джекоб, мне страшно не хочется говорить одну вещь, – произнесла Хэйзел с трудом, – возможно, я не должна была бы…
– Тогда и не говорите!
– Нет, надо выговориться, это меня мучает… Папа Мэнни не питает оптимизма насчет результатов нашей акции. Даже если нам удастся заполучить все программы и хранилища памяти, составляющие личность Адама Селена, вряд ли саму эту личность удастся восстановить. Майк, старый друг моего папы, во время последних боев за Независимость получил такие тяжкие повреждения (я эти ужасные бои помню и сейчас!), что впал в состояние компьютерной кататонии
и никогда больше не пробудится. В течение многих лет, имея доступ в Правительственный Комплекс Луна-Сити, папа пытался его оживить, но тщетно. Он не представляет, можно ли будет этого добиться, переместив Майка сюда. Он так его любил и вложил столько страсти, но теперь он потерял надежду.
– Когда вы увидите Мануэля, Хэйзел, подбодрите его, скажите, что Дийти кое-что придумала.
– Неужели? Боже, как я на это уповаю!
– Дийти увеличивает информационную емкость Тийны, снабжая ее изрядным количеством новых свободных ячеек памяти и расширяя ее возможности манипулирования. Она собирается как бы уложить Майка «в постель» с Тийной и рассчитывает, что это поможет его пробудить. Мы откажемся от надежды только тогда, если не поможет и это.
Моя любимая сперва испугалась, но потом рассмеялась.
– О да, я надеюсь, что это-то сработает!
Она вернулась в бассейн, а я наконец услышал от Бэрроуза, почему все-таки его дочь Дийти так эмоционально поносила отца атомной бомбы.
Оказалось, что она, да нет, все они вчетвером видели, как их собственный дом был стерт с лица земли атомной (или термоядерной?) бомбой. Последнего Джейк не стал уточнять.
– Полковник, одно дело читать заголовки и слышать об этом в программе новостей, и совсем другое, когда ваш собственный дом накрывает атомный гриб! Мы лишились всего, но даже не это самое страшное. Получилось так, что мы оказались полностью стерты из самого хода времени. В нашем тогдашнем временном канале не осталось ничего, указывающего на то, что мы четверо – я сам, Хильда, Дийти и Зеб – когда-либо существовали! Исчезли все дома, где мы когда-то проживали, все связанное с нами стерлось безо всяких рубцов…
Он выглядел одиноким, как Одиссей, когда заговорил снова:
– Лазарус послал за нами оперативников-спасателей Корпуса Времени…
Дора! Можно мне поговорить с Элизабет?
– Говорите.
– Либ, душенька. Разместите ту «розетку», о которой говорил Пит (или это говорил Арчи?). Отмените предыдущие установки надзора. Вернитесь на три года назад. Эвакуируйте.
– Джекоб, что, создаем парадокс?
– Именно. Сверните эти три года в петлю, сожмите ее потуже и отбросьте подальше. Проверьте возможности.
– Проверю, дорогой. Еще что-нибудь?
– Нет. Пока все.
После этого Бэрроуз как ни в чем не бывало продолжил свой рассказ:
– Так вот, он послал своих оперативников-спасателей в наш временной канал, чтобы они меня оттуда изъяли в любой момент промежутка времени от моего рождения до пятидесяти лет, то есть до той ночи, когда мы бежали, спасая наши жизни. Вот нас четверых и изъяли, и так получилось, что мы словно и не рождались никогда. И я, и Зеб служили в армии и занимались наукой. Но ни в военных, ни в академических архивах наших имен больше нет.
Остались все записи, касающиеся моих родителей, кроме тех, где говорится, что у них был сын Джекоб. Полковник, в дюжинах дюжин документов, в которых хоть словом упоминаются граждане Соединенных Штатов Америки двадцатого века, нет наших имен! И никто не знает, что мы когда-то были… – Бэрроуз вздохнул. – Но Гэй Десейвер в ту ночь не только спасла наши жизни, она спасла самую нашу суть. Акция «изъятия» была совершена настолько быстро, что Зверь потерял наш след… Чего тебе, дорогая?
Около нас стояла Джейн Либби, с нее стекали струйки воды, а глаза ее были круглыми, как плошки.
– Па!
– Ну говори, детка!
– Те «розетки наблюдателей», о которых говорил Пит, должны быть установлены намного раньше – за десять лет или даже больше. Затем, как только они засекут момент, когда «Повелитель», или кто там еще, начнет сам наблюдать за Ти-Эйч-Кью, следует немного сдвинуться назад и эвакуировать.
Свернуть в петлю, переместить – и они никогда не сообразят, что мы обошли их с флангов! Я посоветовалась с Дийти, та считает, что это возможно. Как ты думаешь?
– Думаю, ты права. Давай, пусть твоя мама внесет это предложение.
Дора, пожалуйста, соедините меня с Элизабет.
Ничто в его лице или манере держаться не говорило о том, что он за минуту до этого предложил тот же самый план (насколько я мог об этом судить).
– Элизабет? Послание с площадки настольного тенниса. Джейн Либби предлагает разместить эти «розетки» в точке «минус десять лет», поймать первый случай наблюдения за штабом, отойти назад, ну, скажем, на три года, эвакуировать, сжать в петлю, залатать дыру. Я и Дийти тоже считаем, что должно сработать. Пожалуйста, занесите предложение в актив Джей-Элл и добавьте еще два голоса «за» – мой и Дийти.
– И мой тоже!
– У вас проворные детишки, миссис!
– У них гены шустренького папулечки, сэр! Но они еще и хорошие детишки, не так ли? И для своих отпрысков и для будущих супругов. Все?
– Все. – Бэрроуз прибавил, обращаясь к ожидавшей девушке: – Твои родители гордятся тобой, Дженни! Я предсказываю, что в течение ближайших минут математическая секция разродится единодушно принятым решением. Тем самым отметаются любые возражения Лазаруса – решение будет принято единогласно! И никто не узнает, кто его инициатор – авторства не будет. И лавров тоже не будет. Ты это учла?
Джейн Либби выглядела так, словно ей только что вручили Нобелевскую премию.
– Учла. Но проблема заключалась только в безопасной эвакуации, остальное – наносное и сверх программы.
– У тебя это «наносное» звучит почти как «жульническое»! Ты собираешься ужинать? Или желаешь снова погрузиться в свое корыто? Или и то и другое? Но тогда почему бы тебе не затащить туда и полковника Кэмпбелла прямо в одежде? Дийти и Хильда охотно тебе помогут, да и Хэйзел, я полагаю, тоже.
– Ну, ну, погодите-ка! – запротестовал я.
– Неженка!
– Полковник, папочка шутит, мы не собираемся вас принуждать!
– Черта с два я шучу! – рявкнул Бэрроуз.
– Тогда сперва затащите в бассейн папочку, для затравки. Если он останется цел, то и я спокойно полезу.
– Мурр-р!
– Вы еще смотрите за этим котенком?
– Дженни, детка!
– Да, папочка?
– Подсчитай-ка, сколько порций землянично-солодового молока, сколько сосисок и других неразумных вкусностей нам понадобится. А пока ты с Дорой этим займешься, я повешу одежонку в кабинку, и полковник – если рискнет сделает то же самое… Но, полковник, там же собралась хулиганская и взрывоопасная шайка: Хильда, Дийти, Хэйзел и Дженни! Кто же позаботится о вашем животном?
* * *
Спустя час Дора (голубоватый путеводный огонек) повела нас в наши покои. Хэйзел несла котенка и плошку, я волок одежду, другую плошку и трость, а еще – ее сумку. Ощущение приятной усталости нисколько не отменяло радостного предчувствия постели с собственной женой. Она так долго не лежала со мной рядом! На мой взгляд, мы потеряли целых две ночи.
Не так уж много для давно женатой пары, но чрезмерно – для новобрачных. И мораль отсюда такова: не давай бандитам повалить тебя наземь во время медового месяца!
А с ее точки зрения мы потеряли… месяц?
– О лучшая из девушек, сколько же длилась наша разлука? Те самые «Поля Леты» совсем подорвали мое восприятие времени.
Хэйзел заколебалась.
– Это длилось… тридцать семь тертианских дней. Будем считать, что для тебя это составило пару недель. Ладно, пару ночей… поскольку в последний раз, когда я лежала с тобою рядом, то есть вчера, ты прохрапел всю ночь напролет! Увы! Можешь меня возненавидеть за это, но не слишком сильно (так же как это делаю я). Зато здесь у нас свой дивный крошечный закуток!
(Как бы не так – «крошечный закуток»! Он был больше моей «роскошной квартиры» в Голден Руле, не говоря о том, как обставлен и какая в нем кровать.) – Жена, мы выкупались в комнате игрищ Лазарусова Тадж-Махала. Слава богу, не надо было ни отстегивать, ни пристегивать ногу, что позволило мне спокойно позаботиться о некоторых своих отправлениях. Поэтому, если у тебя остались еще какие-то дела, совершай их поскорее, а то я изнываю от нетерпения!
– Никаких дел. Только Пиксель.
– Ладно, поставим ему плошки в освежителе, запрем его и выпустим потом.
Так и сделав, мы отправились в постель. И это было восхитительно, а подробности никого не касаются!
Немного позднее Хэйзел заметила:
– Мы были вместе…
– Мы и сейчас вместе!
– Я имею в виду – Пикселя!
– Да, знаю. Он устроился на моих лопатках уже давно, но я был слишком занят, к тому же лорд почти невесом, поэтому я и не стал его сгонять. Ты не могла бы снять котенка с меня, чтобы не повредить ему, когда мы будем «расцепляться»?
– Конечно, могла бы. Но не спеши, Ричард, ты такой хороший мальчик!
Мы с Пикселем решили оставить тебя в этой позиции.
– Еще чего! Вам это не удастся!.. Любимая, ты как-то странно выразилась: «тридцать семь тертианских дней»… А какие же еще были дни?
Она серьезно посмотрела на меня.
– Ричард, для меня это длилось дольше.
– Я так и предполагал. Как долго?
– Около двух лет. Земных.
– Будь я проклят!
– Но, милый, пока ты болел, я возвращалась к тебе каждый день: тридцать семь раз я по утрам посещала твою палату в госпитале, в точности как и обещала! И ты меня всякий раз узнавал, улыбался, рад был видеть, но Лета тут же стирала из твоей памяти каждый момент, каждое событие.
Ежевечерне я удалялась и отсутствовала около трех недель по земному времени, но в тот же вечер Тертиуса (позднее) возвращалась назад. Это был довольно-таки трудный график для меня, но Гэй Десейвер совершала по два полета каждый вечер, отвозя и привозя меня. А на борту были либо две пары близнецов, либо Хильда со своей командой… Разреши мне встать, милый, я вместе с Пикселем загляну в освежитель.
Мы вскоре вновь поудобнее устроились в постели.
– Что же ты делала во время этих отлучек? Таких долгих?
– Выполняла «полевые задания» Корпуса Времени. Проводила исторические изыскания.
– Я все еще не разобрался, чем же занимается этот Корпус? Неужели с твоими «изысканиями» нельзя было подождать до тех пор, пока я не поправлюсь? Мы бы тогда занялись ими вместе. Но, может, я не гожусь для этого, может, мои мозги не так повернуты?
– И да и нет. Я и сама раньше просила прикомандировать тебя ко мне. А за это время я пробовала, Ричард, проследить, что же случится с нами после того, как мы организуем спасение Адама Селена?.. Компьютера Майка?
– И что же ты обнаружила?
– Ничего! Никаких чертовых следов нашего существования! Я установила, что после этого события пошли два временных канала, и я прочесала каждый из них на четыре столетия вперед. Я искала везде: на Земле, на Луне, в нескольких колониях и поселениях. И везде говорили, что мы были, что мы выиграли, или наоборот – не смогли и погибли. Правда, некоторые полагали, что нас вовсе и не было и что Адам Селен был человеком, а не компьютером…
– Ладно, но пока что мы тут наличествуем и иными, кажется, не стали?
Или это уже не мы?
– Не знаю. Я должна там порыскать еще. Я хотела закончить свои изыскания еще до твоего пробуждения, то есть выхода из «Полей Леты».
– А знаешь, маленькое существо, я о тебе неплохого мнения! Ты проявляешь интерес к своему мужу. Да еще к кошкам. Иногда и к другим людям. И… о, впрочем, дальнейшее уже не мое дело!
– Говори, мой миленький, а то я тебя защекочу!
– Не угрожай, я за это тебя прибью!
– Только рискни – я тебя закусаю! Послушай, Ричард, а я-то думала, ты забросаешь меня вопросами. Тем более что мы наконец одни. Неужели тебе не интересно, как старая карга Хэйзел блюла свое целомудрие в течение двух лет разлуки? А может, ты уже решил, что и вовсе не блюла, и из деликатности эту тему не трогаешь?
– Ну что ты несешь, негодница? Любимая моя, я же лунни, стало быть, у меня соответствующие взгляды на женские привилегии в вопросах секса.
Управляют леди, а мужчины смиряются. И так, наверное, к лучшему. Впрочем, если тебе не терпится похвастаться, – валяй, если же нет, давай переменим тему. Но только не предъявляй мне встречного иска!
– Ричард, ты способен разъярить именно тогда, когда наиболее здраво рассуждаешь!
– Ты что же, хочешь, чтобы я тебя допросил?
– Это было бы очень любезно с твоей стороны.
– Повтори мне это трижды.
– Повторяю трижды и трижды обещаю отвечать, не лукавя!
– Ты пыталась заглянуть в конец книги. А я хочу знать ее начало. И сократить расследование. Ты являешься членом семейства Лонгов? Да или нет?
Хэйзел задержала дыхание.
– Что заставило тебя так подумать?
– Не знаю точно. В самом деле, не знаю. Это сложилось из множества мелочей, каждая из которых ничего не значит и даже не осталась, может быть, в памяти. Но сегодня вечером, беседуя с Джейком, я вдруг это отчетливо понял. Я не ошибся?
Она вздохнула.
– Нет, ты не ошибся. Мне очень не хотелось взваливать на тебя это знание. Но сейчас я как бы в отпуске от семьи и даже почти не связана с ней. Впрочем, не считай это попыткой оправдания!
– Погоди, это не все. Джейк был одним из твоих мужей…
– Да. Но не забывай – я в увольнении!
– На какое время?
– Пока смерть нас с тобой не разлучит! Я же обещала тебе это в Голден Руле. Ричард, исторические записи подтверждают, что наш брак заключен во время важнейшего, «пикового» события… Вот почему я и попросила у семьи развода и получила отпуск-увольнение. Но он может оказаться и бессрочным.
Они это знают, как и я. Ричард, я провела здесь все тридцать семь тертианских ночей, но ни разу не ночевала в семье. Я жила у Ксии и Чоу-Му.
Они были добры ко мне… И ни разу я не возвращалась к Лонгам. Ни к одному из них – ни к мужчине, ни к женщине. Я хранила тебе верность так, как ее понимаю.
– А я не понимаю, зачем тебе понадобилась эта жертва? Я ведь понял, что ты еще и одна из жен Лазаруса Лонга. Пусть и в «отпуске», но все же жена. Супруга этого жестоковыйного старого хама! Эй! А что если он попросту ревнует ко мне? Черт возьми, это не только возможно, это же наверняка! Конечно! Он же не лунни, чтобы так просто примириться с «выбором леди»! К тому же он выходец из той культуры, в которой ревность не отклонение, а самая обычная психическая норма. Ну да, и как же я не понял раньше? Вот глупый ублюдок!
