Утром шестого января за два часа до рассвета человек по имени Роберт Клинч выкатился из кровати, протирая глаза, чтобы избавиться от сонливости. Он надел три пары носков, синюю фланелевую рубашку, оливковый костюм из грубой бумажной ткани, водонепроницаемые часы «Таймекс» и кепку цвета бургундского вина, с нашивкой на макушке. Нашивку украшала надпись: «Желеобразные черви Манна». Клинч побрел на кухню и приготовил себе кофе, яичницу из четырех яиц (с кетчупом) и четвертью фунта колбасы от Джимми Дина, а также два ломтика поджаренного хлеба из цельной пшеничной муки с виноградным джемом. За едой он слушал по радио сводку погоды: температура сорок один градус, влажность тридцать пять процентов, северо-восточный ветер силой семь миль в час. По словам метеорологов, густой туман окутывал шоссе между Харни и озером Джесап. Роберт Клинч любил вести машину в тумане, потому что это давало ему повод включить янтарные противотуманные фары на его новом грузовике «Блейзере». Противотуманные фары стоили 455 долларов, и его жена Кларисса, которая сейчас спала, всегда собачилась с ним из-за его расточительства. Клинч решил, что позже, когда вернется с озера домой, расскажет Клариссе, как эти фары спасли ему жизнь на шоссе 222, когда тупоголовый шофер грузовика с валенсианскими апельсинами выехал на центральную полосу и свернул в сторону только потому, что увидел противотуманные огни «Блейзера». Роберт Клинч не был уверен, что Кларисса клюнет на эту историю, как не был уверен и в том, что она будет потрясена тем фактом, что грузовик не врезался в него, не смял в молниеносную тысячную долю секунды дорогой «Блейзер», лоснящуюся блестящую лодку для ловли окуней и самого Роберта Клинча. Кларисса не утруждала себя размышлениями о хобби своего мужа. Роберт Клинч надел пару сапог «Гортекс» с мягкими подошвами и скользнул в ярко-красный спортивный жилет, покрытый эмблемами разных соревнований по рыбной ловле.
      Одевшись, он направился в гараж, где держал лодку, и с гордостью воззрился на нее, лаская рукой глянцевый планшир. Это был «Рейнджер 390 V» длиной в девятнадцать с половиной футов с ярко-синими обивкой и дорожками, сделанными на заказ, и двойными резервуарами, в которых помещалось достаточно горючего, чтобы пройти весь путь до Окичоби и обратно.
      На лодке был поставлен мотор «Меркьюри» в двести лошадиных сил, один из самых мощных, которые когда-либо производились. Однажды друг Бобби Клинча выжал из его лодки скорость в шестьдесят две мили в час. Правда, не было никакой причины мчаться так быстро, кроме одной – чертовски хотелось покрасоваться.
      Роберт Клинч любил свою лодку больше всего на свете. Больше жены. Больше детишек. Больше подружки. Больше своего дважды заложенного дома. Даже больше самого большеротого окуня, за которым он охотился. Скользя на рассвете по озеру, Роберт Клинч часто испытывал такое чувство, будто он любил свою лодку больше самой жизни.
      В это утро, а оно было особым, он решил ради форсу захватить и удочку. С подставки на стене он снял дешевое снаряжение для спиннинга – зачем рисковать хорошим? Пытаясь продеть восьмифунтовую одинарную нить через направляющие кольца удочки, Клинч заметил, что его руки дрожат. Он задумался – отчего: от кофе, из-за того, что нервничает или от того и другого вместе. Наконец он снарядил удочку и к концу лески привязал блесну из пластика в виде миноги. Он разыскал свой переносной фонарь «К-Бим», проверил его и положил в люк на носу лодки. Затем он прицепил трейлер к тыльной стороне «Блейзера».
      Клинч завел грузовик и дал возможность мотору разогреться. Воздух в кабине был морозным, он видел, как дыхание паром выходит изо рта. Не спеша, включил печь на полную мощность, подумал, не выпить ли еще одну чашку кофе, но отказался от этой мысли: не хотелось проводить все утро, страдая от напора мочевого пузыря, к тому же было слишком холодно для того, чтобы постоянно расстегивать молнию и вывешивать свое украшение за борт лодки.
      Он подумал также и о том, что надо было бы захватить ружье, но счел эту мысль глупой. Никто не брал на озеро оружие.
      Роберт Клинч уже собирался выехать с подъездной дорожки, когда его осенила счастливая мысль – ему пришло в голову нечто, что смогло бы сделать более сносным его возвращение домой.
      Он снова проскользнул в дом, написал записку Клариссе и положил ее на стол рядом с тостером: «Дорогая, буду дома к полудню. Может быть, мы сможем поехать к Сирсу и поискать занавеску для душа, как ты хотела. Любящий Бобби».
      Роберт Клинч так и не вернулся. К середине дня его жена так рассердилась, что сама поехала к Сирсу и купила не только занавеску для душа, но и несколько штук электрических бигуди и розовый мохнатый коврик. К ужину она уже полиловела от злости и выбросила порцию кентуккийского цыпленка, предназначавшуюся для мужа, через забор соседскому Лабрадору. В полночь она позвонила в Валдосту своей матери, чтобы объявить ей о том, что упаковывает вещи, забирает детей и оставляет эту задницу Бобби навсегда.
      На следующее утро, когда Кларисса прочесывала письменный стол мужа в поисках улик и наличных денег, позвонил шериф округа. У него были скверные новости.
      Пилот сельскохозяйственного самолета-опылителя заметил на дальнем конце озера Джесап, известном как Енотово Болото, гладкое красно-фиолетовое пятно. Во время второго облета пилот разглядел сверкающий корпус лодки: она была перевернута и наполовину затоплена примерно в пятидесяти ярдах от берега. Поблизости плавало что-то большое и красное.
      Кларисса Клинч спросила шерифа, были ли у этого большого и красного, плававшего в воде, светлые волосы, и шериф ответил, что их уже больше не было, потому что стая уток-крякв всю ночь клевала его. Кларисса спросила, были ли обнаружены какие-нибудь документы, и шериф ответил: нет. Бумажник Бобби, должно быть, выпал в момент катастрофы и упал в воду. Миссис Клинч поблагодарила шерифа, повесила трубку и немедленно позвонила в штаб-квартиру Виза Кард в Майами – сообщить о несчастье.
      – Что вы знаете о рыбной ловле?
      – Немного, – ответил Р. Дж. Декер. Собеседование находилось все еще на той стадии, когда Декеру полагалось быть спокойным, уравновешенным и молчаливым, а предполагаемый клиент оценивал, чего он, Декер, стоит. Декер знал, что по части физических статей не подкачает. Он обладал завидными данными игрока на линии: пять футов одиннадцать дюймов роста, вес – сто девяносто фунтов, грудь колесом, руки, как канаты. У него были вьющиеся темные волосы и проницательные карие глаза, в которых трудно было что-либо прочесть. В них часто плясали смешинки, но незнакомым Декер улыбался редко. По временам он мог быть очень внимательным слушателем или притворялся таковым. Декер не был ни застенчивым, ни особенно терпеливым, он находился в состоянии постоянной готовности к любым неожиданностям.
      – Вы из тех, кто работает на воздухе? – спросил Деннис Голт.
      Декер пожал плечами:
      – Если вы хотите знать, могу ли я разжечь костер, то да, безусловно. Могу ли я убить буйвола голыми руками? Вероятно, нет.
      Голт налил себе джина с тоником:
      – Но я полагаю, вы можете действовать руками?
      – Вы полагаете верно.
      – Сила ни черта не значит, – сказал Голт. – Вы все-таки можете оказаться слабаком.
      Декер вздохнул. Еще одна оплеуха. Голт спросил:
      – Так о какого сорта рыбной ловли вам что-нибудь известно?
      – О прибрежной. Ничего экзотического. Я имею в виду дельфина.
      – Это пустяки, – Голт фыркнул. – Для туристов.
      – О! – сказал Декер. – Так вы, должно быть, новый Зейн Грей?
      Голт поднял глаза от своего джина и метнул проницательный взгляд.
      – Меня не интересует ваше мнение, мистер.
      Декеру случалось такое слышать и раньше. Хотя обращение «мистер» было еще не самым худшим. Деннис Голт сказал:
      – Похоже, что вам хочется дать мне в зубы?
      – Это было бы забавно.
      – Не понимаю вас, – сказал Голт, помешивая свой джин. – Вам что не терпится, как следует, размахнуться?
      – Зачем? – сказал Декер. – Каждый раз, когда мне хочется дать кому-нибудь по заднице, я отправляюсь прогуляться по Бульвару Бискейн и нахожу там то, что требуется.
      Он догадался, что Голту понадобится пять-шесть секунд, чтобы найти остроумный ответ. В действительности потребовалось больше.
      – Бьюсь об заклад, что вы никогда не встречали задницы вроде моей, – сказал он.
      Декер посмотрел на ручные часы, вид у него был скучающий – его обычный прием.
      Голт скорчил гримасу. На нем был пуловер в обтяжку, цвета пороха с синевой, и мешковатые полотняные брюки. Выглядел он лет на сорок, может быть, чуть старше. Он внимательно изучал Декера сквозь янтарные летные очки.
      – Я вам не нравлюсь, так ведь?
      – Я вас не знаю, мистер Голт.
      – Вы знаете, что я богат, и знаете, что у меня есть проблемы. Этого достаточно.
      – Я знаю, что вы держите меня в духоте своей модерновой конторы цвета земли уже два часа, – сказал Декер. – Я знаю, что имя вашей секретарши Рут и что у нее нет таблеток Маалокса, потому что я просил их. Я знаю, что ваш папаша – владелец этого небоскреба, а ваш дедушка – хозяин сахарного завода, и я уже знаю вашу чертову майку с этими брюками и что сие значит. И это все, что я о вас знаю.
      Что было в некотором смысле ложью. Декер знал также о двух семейных банках в Бока Ратон, о целой улице магазинов в Дайтоне-Бич и семидесяти пяти тысячах акров земли с плантациями сахарного тростника к западу от озера Окичоби.
      Деннис Голт сидел за низким письменным столом с покрытием из плексиглаза. Письменный стол выглядел как музейный – словно предназначался для экспозиции керамики племени Майя. Голт сказал:
      – Итак, я сахарный папочка, вы правы. Хотите знать, что мне известно о вас, мистер Частный сыщик, Мистер Фелони Паст?
      О, парень, подумал Р. Дж. Декер, вот твоя жизнь.
      – Скажите мне о вашей проблеме, или я ухожу.
      – Соревнования по рыбной ловле, – сказал Голт. – Что вы знаете о соревнованиях по рыбной ловле?
      – Ни черта.
      Голт встал и благоговейно указал на чучело жирной черноватой рыбы, водруженное на стене.
      – Вы знаете, что это такое?
      – Барабан, – ответил Декер, – с глазами.
      Он знал, что это было такое. Нельзя жить на юге и не знать этого.
      – Большеротый окунь! – воскликнул Голт.
      Он воззрился на чучело рыбы, как если бы это была икона. Легко было догадаться, за что эта рыба получила свое имя: в ее утробе мог поместиться футбольный мяч.
      – Пятнадцать фунтов, четыре унции, – объявил Голт. – Поймал ее на приманку на озере Тохо. Не знаете, сколько стоит эта рыба?
      Декер почувствовал себя беспомощным. У него было такое ощущение, что он застрял в лифте с одним из членов секты «Свидетели Иеговы».
      – Семьдесят пять тысяч долларов, – сказал Голт.
      – Господи!
      – Теперь вы одарили меня своим вниманием, правда? – Голт ухмыльнулся.
      Он похлопал бок пластикового окуня, как если бы это была домашняя собака.
      – Эта рыба, – продолжал он, – выиграла Приз в Классических соревнованиях рыбаков-окунеловов Юго-Восточного Региона. Это было два года назад. Первое место означало семьдесят пять тысяч и форд модели «Сандерберд». Я отдал машину каким-то переселенцам.
      – И все за одну рыбу? – Декер был изумлен. Цивилизация оказалась под угрозой, и угроза была серьезной.
      – В 1985 году, – продолжал Голт, – я участвовал в семнадцати соревнованиях и заработал сто семьдесят пять тысяч долларов, мистер Декер. Не смотрите с таким удивлением. Призовые деньги поступают от спонсоров – судостроителей, производителей снастей, компаний, выпускающих приманку. Короче, от промышленности, производящей рыболовное снаряжение. Ловля окуня – чрезвычайно прибыльное дело, самый быстро распространяющийся спорт в Америке. Конечно, организацию турниров – ни в коем случае не назовешь спортом. Это опасное и отчаянное предприятие.
      – Но вам ведь не нужны деньги, – сказад Декер.
      – Мне нужно соперничество.
      «Синдром Теда Тернера», – подумал Декер.
      – Так в чем проблема?
      – Проблема в том, что есть преступники.
      – Не можете ли объяснить поподробнее?
      – Жульничество!
      – Люди лгут, называя завышенные размеры рыбы, которую они ловят... – Голт кисло рассмеялся. – Вы не можете солгать относительно размера. Живая или мертвая, но рыба поступает обратно на пристань, где ее взвешивают.
      – В таком случае, как же можно жульничать?
      – Ха! – сказал Голт и поведал свою историю.
      Инцидент произошел на соревнованиях, в северном Техасе.
      Там пахло большими деньгами. Спонсорами соревнований были знаменитая компания по производству пластиковых червей. Был назначен приз в четверть миллиона долларов.
      В конце финального дня Деннис Голт стоял на пристани со связкой большеротых окуней, которые весили двадцать семь фунтов, в том числе один потянул на все девять. При нормальных обстоятельствах такой улов означал бы победу на турнире, безоговорочную победу, и Голт горделиво позировал со своей удочкой, когда к пристани, урча, подкатила последняя лодка. Человек по имени Дики Локхарт вышвырнул из нее чудовищного окуня, настоящего монстра – двенадцать фунтов семь унций, который, конечно же, занял первое место.
      – Эта рыба, – сердито вспоминал Деннис Голт, – была мертва уже два дня.
      – Откуда вы знаете?
      – Потому что я понимаю, что такое окоченение, когда встречаюсь с этим. Эта уродина была холодна, мистер Декер, как бывает холодна рыба, вынутая из холодильника. Вы слушаете?
      – Вы что-то заподозрили? – это было все, что Декер мог сказать, чтобы не рассмеяться.
      – Я знаю, о чем вы думаете: кому какое дело, если какой-нибудь тупой краснорожий говнотряс жульничает с рыбой? Но подумайте о другом: о последних семи соревнованиях, которые проводились в Штатах и где шла речь о больших деньгах. Дики Локхарт выиграл в пяти, а во втором дважды. Это означает двести шестьдесят тысяч долларов. А также то, что в конечном счете он не такой уж тупой говнотряс. У него свое чертово телешоу, хотите верьте – хотите нет.
      – И вы схлестнулись с ним из-за ваших подозрений? – спросил Декер.
      – Черт, нет. У меня не было серьезных доказательств.
      – Больше ни у кого не возникло подозрений?
      – У всех они возникли, но ни у кого не нашлось достаточно храбрости погрозить ему хотя бы пальцем. За пивом, да, они говорили, что знают, рыба была окоченевшей. Но не в лицо Дики.
      – Этот Локхарт, видно, крепкий орешек, – сказал Декер раздраженно.
      – Не крепкий – влиятельный. Большинство профессионалов-рыбаков не хотят его злить... Если спросите людей, вам скажут, что лучше быть в дружбе с Дики. Если хотите иметь лицензию, лучше поцелуйте Дики в задницу. Хотите заниматься оптовой торговлей рыбой, делайте то же самое. Все это складывается в одну картину. Некоторые ребята терпеть не могут это дерьмо Дики Локхарта, но они хотят быть в телешоу.
      Декер спросил:
      – Он единственный жульничает?
      Голт крякнул.
      – Так в чем, черт возьми, дело? Почему это так важно?
      – Дело в том, – хмыкнул Голт, – что Локхарт жульничает по большому счету. Проблема в том, что его жульничество вредит мне. Есть разница между бейсболом Кивание и вонючей Мировой Серией, как по-вашему?
      – Конечно, – сказал Декер. Он уже достаточно наслушался. – Мистер Голт. Право, не думаю, что могу быть вам полезен.
      – Сядьте!
      – Слушайте, я не силен в этом вопросе...
      – А в чем вы сильны? В разводах? Укрывательстве машин? Присвоении квалификаций рабочим? Если у вас все идет как по маслу... почему вы халтурите в самом захолустном страховом агенстве, где я вас откопал?
      Декер направился к двери.
      – Гонорар – пятьдесят тысяч долларов.
      Декер резко повернулся и уставился на собеседника. Наконец он сказал:
      – Вам нужен не частный детектив, а доктор.
      – Деньги ваши, если вы поймаете этого гомика на жульничестве и докажете это.
      – Докажу это?
      Голт сказал:
      – Вы ведь были когда-то классным фотографом. Я знаю, что пару раз вы получали большие призы. Я знаю все о вас, Декер. Знаю о вашем дерьмовом характере и ваших взаимоотношениях с законом. Я знаю также, что вам приятнее спать в палатке, чем в отеле Хилтон. И это хорошо. Говорят, вы немного свихнутый, но легкий свих – это как раз то, что надо.
      – Вам нужны фотографии? – спросил Декер. – Рыбы?
      – А какое доказательство может быть лучше? – Голт просиял при этой мысли. – Вы добываете мне снимки Дики Локхарта за его гнусной работенкой, а я даю вам возможность публиковать свои фотографии во всех популярных журналах свободного мира. Это будет премией, сверх оплаты.
      – Обложка журнала «Поле и река», – подумал Декер, – осуществление мечты. – Я ничего не знаю о турнирах рыбной ловли.
      – Если вам приятно это узнать, вы не первый, кому я делаю это предложение.
      Декер не почувствовал себя лучше от этого заявления.
      – Первый малый, которого я подцепил, знал многое о рыбной ловле, – сказал Деннис Голт. – Настоящий профессионал.
      – И?
      – Не справился. Не сработало. Теперь мне нужен кто-то новый.
      Казалось, Деннис Голт не совсем в своей тарелке. Он снова принялся за свой джин, затем полез в письменный стол. Выудил оттуда чековую книжку с обложкой под кожу ящерицы. Впрочем, возможно, это была натуральная кожа ящерицы.
      – Для начала двадцать пять, – сказал Голт, потянувшись за ручкой.
      Р. Дж. Декер подумал о возможной альтернативе и пожал плечами.
      – Пусть будет тридцать, – сказал он.

      Обязанность по вскрытию тела Роберта Клинча выпала на долю доктора Майкла Пемброка.
      Тяжесть этой скорбной миссии была для доктора Пемброка почти непереносимой, потому что по диплому он был судебным экспертом, а не хирургом. Он легко и уверенно обращался с бородавками, кистами, опухолями и полипами, но его пугали трупы, равно как и вскрытия вообще.
      Большая часть округов Флориды имеет ставку медицинского или судебного эксперта, чтобы справиться с потоком смертей. Сельскохозяйственный округ Харни не мог оправдать такую роскошь перед своими налогоплательщиками, поэтому окружная комиссия ежегодно голосовала за то, чтобы в случае нужды прибегать к услугам судебного эксперта в качестве хирурга-совместителя. За огромную сумму в пять тысяч долларов доктор Майкл Пемброк принял на себя эти обязанности. Работа не отнимала чрезмерно много времени, поскольку округ населяли только четыре тысячи человек и умирали они не часто. Большинство из тех, кто все-таки умирал, имели честь совершить это в больнице или при обычных обстоятельствах, после чего не требовалось ни вскрытия, ни расследования. Те немногие граждане Харни, что скончались не от естественных причин, могли быть классифицированы как жертвы несчастных случаев: а) дома, б) в автомобильной поездке, в) на охоте, г) на воде или д) во время грозы. В округе Харни было больше смертей от ударов молний, чем в любом другом месте Флориды, хотя никто не знал почему. Местная фундаменталистская церковь провела целое исследование, посвященное этой статистике.
      Когда новость о смерти Роберта Клинча достигла лаборатории, доктор Пемброк был занят тем, что разглядывал обыкновенную бородавку, срезанную с большого пальца руки фермера, выращивающего арбузы. Коричневый чешуйчатый бугорок не представлял собой приятного зрелища, но оно было бесконечно более предпочтительно, нежели раздувшееся лицо мертвого ловца морского окуня. Доктор пытался увильнуть, делая вид, что он сильно занят у микроскопа, но помощник шерифа терпеливо ждал, листая какие-то брошюры по дерматологии. Наконец доктор Пемброк сдался и сел на заднее сиденье полицейской машины, чтобы поехать в морг.
      – Вы можете сказать мне, что случилось? – спросил доктор Пемброк, подавшись вперед.
      – Это Бобби Клинч, – через плечо ответил помощник шерифа. – Похоже, его лодка перевернулась на озере.
      Доктор Пемброк почувствовал облегчение. Теперь у него была теория. Скоро он узнает причину смерти и вернется к бородавке. Может быть, все не так и ужасно.
      Полицейская машина подкатила к красному кирпичному зданию, в котором помещался морг округа. Когда-то оно сдавалось в аренду под ресторан «Бургер Кинг» и не ремонтировалось с тех пор, как его купил округ. В то время как вывеска «Бургер Кинг» была снята (и продана клубу студенческой общины колледжа), прилавки, кабины и окошко, через которое когда-то подавались блюда, оставались точно такими же, как в былые дни. Как-то однажды доктор Пемброк написал письмо окружной комиссии и высказал мысль о том, что ресторанчик-забегаловка едва ли подходящее помещение для морга, но члены комиссии кратко возразили, что это единственное место в Харни с встроенной морозильной камерой.
      Заглянув в окошко, доктор Пемброк увидел толстого человека с красным, как бы расплющенным лицом. Это был Калвер Ранделл, плечи которого, насколько помнил доктор, были покрыты коричневыми, сливающимися друг с другом родинками. Из них была взята биопсия, и сделано это было мастерски, но родинки были признаны доброкачественными.
      – Эй, док! – сказал Калвер Ранделл, когда доктор Пемброк вошел в комнату.
      – Хэлло, – ответил врач. – Как там ваши родинки? – Гистологам редко удается видеть пациентов целиком, поэтому они, как известно, снискали себе репутацию косноязычных, когда речь заходит о легкой светской болтовне.
      – Родинки рецидивируют сотнями, – отрапортовал Калвер Ранделл. – Моя жена берет фломастер и развлекается игрой «соедините все точки», разрисовывая меня от шеи до ануса.
      – Почему бы вам не придти на прием и не дать мне их посмотреть?
      – Нет, док, вы сделали все, что могли. Я привык к этим чертовым штукам, и Дженни тоже. Мы извлекаем из этой ситуации, что можем, и не принимаем ее близко к сердцу, если вы понимаете, что я хочу сказать.
      Калверт Ранделл держал лагерь для рыболовов на озере Джесап. Он сам не увлекался рыбной ловлей, но любил заниматься поставкой живой приманки, главным образом червей и золотого леща. Он также исполнял обязанности официального весовщика во время некоторых престижных американских турниров по ловле окуня, и этой честью Калвер Ранделл был обязан своей длительной (в течение всей жизни) дружбе с Дики Локхартом, чемпионом по ловле окуней.
      – Это вы нашли погибшего? – спросил доктор Пемброк.
      – Нет, мальчики Дэвидсона.
      – Которые? – спросил доктор Пэмброк. В округе было три ветви Дэвидсонов.
      – Дэниел и Дэзи. Они нашли Бобби плавающим в болоте и отбуксировали его в лагерь рыболовов. У нас нет катафалка, и я использовал свой грузовик.
      Доктор Пемброк перелез через прилавок туда, что когда-то считалось кухней «Бургер Кинга». С некоторым усилием Калвер Ранделл последовал за ним. Тело Роберта Клинча лежало на длинном столе из нержавеющей стали. Зловоние было ужасающим – смесь запахов влажного трупа и окаменевшего французского жаркого.
      – О Боже! – сказал доктор Пемброк.
      – Знаю, – ответил Ранделл.
      – Сколько времени он был в воде? – спросил доктор.
      – А мы надеялись, что это вы нам скажете, – ухмыльнулся помощник шерифа, стоявший у прилавка: будто бы в ожидании ванильного коктейля.
      Доктор Пемброк ненавидел утопленников, а этот был особенно «хорош». Глаза Бобби Клинча были выпучены и почти «вывалились из орбит», словно держались на пружинах. Разбухший язык торчал изо рта мертвеца, как жирный медный угорь.
      – Что произошло с его головой? – спросил доктор Пемброк.
      Казалось, во многих местах на голове Роберта Клинча волосы были выдернуты, обнажив свежие ссадины на черепе, что оставляло впечатление разграфленного на секции черепа рокера-панка, прическа которого была не закончена.
      – Утки, – сказал Калвер Ранделл, – целая стая.
      – Они думали, это пища, – объяснил помощник шерифа.
      – Волосы в воде похожи на рдест. Особенно такие, как у Бобби, – продолжал Ранделл. В воде они напоминают водоросли.
      – В это время года утки едят все, – добавил помощник шерифа.
      Доктор Пемброк почувствовал приступ тошноты. Иногда он жалел о том, что не пошел в радиологию, как его тупой кузен. Тяжелыми хирургическими ножницами из нержавеющей стали он начал разрезать одежду Роберта Клинча – задача, которая требовала особой энергии в виду того, что конечности и торс разбухли.
      Как только пропитанная водой одежда Клинча была разрезана и обнажились дополнительно участки лиловой плоти, оба, Калвер Ранделл и помощник шерифа, отступили и встали по другую сторону стола, где они нашли кабинку, и принялись болтать о недавнем скандале в футбольной команде Университета Флориды.
      Пятнадцатью минутами позже доктор Пемброк вышел с картой и блокнотом. Записывая что-то в блокнот, он объяснял:
      – Тело находилось в воде по крайней мере двадцать четыре часа, – сказал он. – Причина смерти – утопление.
      – Он был пьян? – спросил Ранделл.
      – Сомневаюсь, но я не смогу получить результаты проб крови, по крайней мере, в течение недели.
      – Сообщить ли мне шерифу, что это несчастный случай? – спросил помощник.
      – Да, похоже на то, – сказал доктор Пемброк. – У него рана на голове, по-видимому, вызванная ударом, полученным от столкновения лодки с чем-то твердым, когда она шла на большой скорости.
      Это был сильный ушиб, который мог быть вызван разными причинами, но доктор Пемброк предпочитал высказываться конкретно. Большая часть того, что он знал из области судебной медицины, основывалась на постоянном просмотре телевизионного шоу Квинси М. И. Судебный эксперт Квинси в телевизионной программе мог взглянуть на травму и тут же заявить, что это такое и чем вызвано. Поэтому доктор Пемброк попытался сделать то же самое. После того, как двое других присутствующих мужчин ушли от стола, где производилась аутопсия, доктор Пемброк работал так быстро, как только мог. Он взял кровь для анализа, отметил ушиб величиной с мяч для гольфа на черепе Бобби Клинча и далеко не профессиональным движением сделал надрез в форме буквы У от шеи и до живота. Он раздвинул края надреза, добрался до легкого, захватив его рукой, и быстро убедился, что оно наполнено коричневой озерной водой, то есть как раз тем, что доктор Пемброк и рассчитывал увидеть. Это означало, что Бобби Клинч утонул, как все и предполагали. Следующим доказательством было наличие блестящей мертвой миноги в правом бронхе, а это показывало, что, опускаясь вниз, Бобби Клинч сделал сильный вдох, что не могло ему помочь. Приняв такую точку зрения, доктор Пемброк не стал тратить больше ни минуты на разлагающееся тело. Он даже не потрудился его перевернуть, чтобы оглядеть со всех сторон до того, как его оттащат в морозилку для гамбургеров.
      Хирург подписал свидетельство о смерти и передал его помощнику шерифа. Калвер Ранделл читал его через плечо служителя закона и кивал.
      – Я позвоню Клариссе, – сказал он. – Потом выну шланг из ящика.
      Ловля большеротого окуня – самая популярная рыбацкая забава в Северной Америке, как в этом можно убедиться почти в каждом штате, в той его части, где вода самая теплая.
      Популярность окуня в последние десять лет выросла настолько, что тысячи вылезших, как грибы, клубов по его ловле едва справлялись с потоком желающих вступить в них. По данным индустрии спортивных товаров на ловлю большеротого окуня тратится больше миллионов долларов, чем на любую другую забаву на свежем воздухе во всех Соединенных Штатах. Журналы для рыболовов рекламируют этот вид как рыбу рабочего человека, доступную любому живущему в пределах пешего хода от озера, реки, водопропускной трубы, резервуара или дренажной канавы. Окунь непривередлив, смел, плодовит и в определенные дни сожрет любую занюханную приманку, протянутую у него перед пастью. Как боец, он задирист, хотя и легко устает; как прыгун – великолепен, хотя и не идет в сравнение с грациозной канадской форелью или тарпоном; в качестве блюда – вполне приемлем, даже вкусен, если подан с хорошим гарниром. Его ошеломляющая популярность является следствием скромной комбинации этих достоинств с прибавлением того простого факта, что большеротый окунь плавает повсюду в таких количествах, что поймать его может любой дурак.
      Демократичная природа окуня делает его идеальной мишенью в рыболовных турнирах и весьма выгодным для рекламы снасти. Поскольку большеротый окунь из Сиэтла ничем не отличается от своего двоюродного брата из Эверглейдса, дорогой рыболовный инвентарь не нуждается в переделке применительно к регионам а, следовательно, в этом не нуждается и его реклама. Поэтому начинающие ловцы окуня всюду оснащены одинаково, начиная от грузовиков и кончая одеждой и снастью. На любом водоеме, в любом округе, городском или сельском, братство окунеловов по одежде и оснащению узнается безошибочно. Главная цель – поймать одного из этих причудливых, больших окуней, известных как «ланкеры» или «хоги». Во многих частях страны рыба, весящая более пяти фунтов, считается трофеем, и для страстных ловцов окуня обычное дело – иметь на стенах своего дома три-четыре подобных экземпляра: одного для гостиной, другого для кабинета и так далее. Географически места обитания действительно гигантской рыбы весом от десяти до пятнадцати фунтов ограничены влажными районами Глубокого Юга, особенно штатами Джорджия и Флорида. В этих районах охота за величайшим в мире окунем ведется бешено и безжалостно, для соревнующихся рыболовов высшей лиги главный приз в двухдневном соревновании может составить 75 тысяч долларов. Если погода в эти дни плохая или вода слишком холодна, то главный приз может выиграть и изящный четырехфунтовый окунь. Хотя гораздо более вероятно, что для победы в турнире понадобится «ланкер», но немногие рыбаки могут поймать его всего за два дня.
      Рыбаки, приезжающие только на уик-энд, гордо подчеркивают, что самый большой окунь был пойман не участником турнира. Он был пойман на излучине реки в омуте, называемом Озеро Монтгомери, девятнадцатилетним фермером из Джорджии по имени Джордж У. Перри.
      К тому же юный Перри никогда не слышал о приборах Лоранса для обнаружения рыбы или приспособлениях Трастера для протягивания блесны, или графитных стержнях Фенвика для подсечки. Перри поехал рыбачить в простой весельной лодке и прихватил с собой единственную наживку на окуня, которую имел: побитого речного голавля. Он поехал на рыбалку, оттого что семья его была голодна и вернулся с большеротым окунем, который весил двадцать два фунта и четыре унции. Шел 1932 год. С тех пор, несмотря на все достижения в технологии рыбной ловли, никто не смог втащить в лодку окуня, хотя бы приближавшегося по размерам к трофею Джорджа Перри, которого тот вместе со своими домочадцами не замедлил съесть. Сегодня мемориальная доска, увековечившая память об этом большеротом левиафане, стоит на шоссе 117 близ города Ламбер, в штате Джорджия. Она стоит как издевка, как презрительный вызов современным ловцам окуня со всей их адской электроникой. Некоторые ихтиологи набрались наглости утверждать, что чудовище с озера Монтгомери было крайним случаем рыбной мутации, и потому, дескать, этот рекорд никогда не будет побит ни одним рыбаком. Тем не менее Дики Локхарт каждый раз в конце своей передачи «Рыбная лихорадка» провозглашает, тараща глаза и грозя пальцем в камеру: «Джордж Перри, на следующей неделе твоя несчастная камбала отойдет в историю!»
      В тот уик-энд не было никаких соревнований, и Дики Локхарт записывал передачу. Он снимал на озере Кисими, неподалеку от парка «Мир Диснея». Эта серия называлась: «Охота на хога». Дики был нужен окунь весом более десяти фунтов: меньшие не считались хогами.
      Как всегда, он использовал две лодки: одну, чтобы ловить рыбу, другую для съемочной группы. Как и большинство ведущих телепередач о рыбной ловле, Дики Локхарт снимал на видеоленту, потому что она была дешевле, чем шестнадцатимиллиметровая кинопленка, и ею можно было пользоваться многократно. Кинопленку невозможно было использовать для съемок передач о ловле окуней, потому что могло так случиться, что в течение двух-трех дней вы снимали лишь людей, забрасывающих наживку и сплевывающих табак. И никакой рыбы. С видеопленкой неудачный день не подрывал бюджета, потому что вы просто стирали записанное и снимали заново.
      Дики Локхарт ловил окуней все утро, но попадались все маленькие, двух-трех-фунтовые. Он мог определить вес, как только рыба попадалась на крючок. И чаще всего яростно волочил несчастную рыбу по воде к лодке.
      – Проклятье, – кричал он, – перемотайте эту фигню и попробуем еще раз.
      Во время перерывов Дики становился все более напряженным и все больше сквернословил.
      – Давайте, ублюдхи-губошлепы, – ворчал он, забрасывая наживку у берега, клюйте или завтра я притащу динамит, слышите?
      К середине утра ветер усилился и разворошил блестящие черные волосы Дики Локхарта.
      – Черт подери, – закричал он, – останови пленку!
      Достав расческу из ящика со снастью и пригладив волосы, он приказал оператору снова включить камеру.
      – Как я выгляжу? – спросил Дики.
      – Великолепно, – тонким голосом ответил оператор, мечтавший о том дне, когда Дики Локхарт налижется до чертиков, спустит штаны и покажет задницу своим добрым старым друзьям-рыболовам всей Америки. Или Дики выпадет из лодки, как это не раз бывало с ним в пьяном виде, а оператор сделает вид, что перематывает пленку и стирает щекотливый момент, но, конечно, не сотрет запись. Он сохранит ее, и в подходящий момент пригрозит послать в спортивно-религиозную телесеть, в которую входит телепередача о рыбной ловле Дики Локхарта. Дики внезапно станет очень щедрым, и оператор наконец сможет себе позволить свозить жену на Вирджинские острова.
      Но в данный момент Дики Локхарт беседовал, как мужчина с мужчиной, с серьезным ловцом окуней. Телевизионный выговор Дики становился намного заметнее и гуще, чем его обычная повседневная речь, – преувеличение, необходимое для того, чтобы отвечать демографическим задачам шоу, аудитория которого состояла в основном из мужской части глубокого южного захолустья, известного тем, что здесь говорили так, будто рот был набит песком.
      В то время как Дики Локхарт забрасывал приманку и начинал разматывать леску, он мог подробно и точно объяснить, какой сорт приманки использует, какая леска намотана на его катушке, какие солнечные очки (янтарные или зеленые) лучше надевать в яркий солнечный день. Эта болтовня носила непринужденный характер, казалась неформальной и дружеской, но практически единственной ее целью, насколько это было возможно за двадцать четыре минуты съемки, была реклама как можно большего количества товаров, производимых спонсорами Дики Локхарта. Наживка производилась «Бэгли», леска – «Дю Поном», катушки – «Шимано», солнцезащитные очки – «Поляроидом» и так далее. Удивительнее всего – когда Дики смотрел прямо в камеру и нагло и бессовестно расхваливал товары, это не казалось такой уж дешевкой.
      Примерно около полудня к месту рыбной ловли на полной скорости направилась еще одна рыбачья лодка, третья по счету, и Дики начал вопить как сумасшедший:
      – Черт побери, перестань снимать! Перестань снимать!
      Он прыгал на носу лодки вверх и вниз и грозил кулаком:
      – Эй! Ты что, не видишь, что мы снимаем? В твоем распоряжении все чертово озеро, но тебе приспичило остановиться здесь и испортить мне пленку!
      Потом он заметил, что рыболов в приближающейся лодке был Оззи Ранделл, брат Калвера, и Дики перестал орать. Он, правда, не извинился, но сбавил тон.
      – Я не хотел мешать, – сказал Оззи. Он был косноязычен. Дики Локхарт, смягчившись, разрешил ему говорить.
      – Не хотел мешать, – повторил Оззи немного громче. За всю свою жизнь он не поймал окуня более четырех фунтов и благоговел перед Дики Локхартом.
      – Ну? – Спросил Дики.
      – Я думал, что ты хочешь узнать.
      Дики покачал головой. Он пинком включил мотор и приблизился к лодке Оззи. Когда они оказались борт о борт, Дики сказал нетерпеливо:
      – Ну что у тебя?
      – Я думал, ты хотел узнать. Они нашли Бобби Клинча.
      – Где?
      – Мертвым.
      Оззи имел обыкновение отвечать на поставленные вопросы не в том порядке, в каком они задавались. Так уже были устроены его мозги.
      – Как? – спросил Дики.
      – На озере Харни.
      – Когда?
      – Его лодка опрокинулась, и он утонул, – сказал Оззи.
      – Черт побери, – сказал Дики Локхарт. – Мне жаль.
      – Вчера, – сказал Оззи в заключение.
      Дики повернулся к оператору и сказал:
      – Ну, на сегодня хватит.
      Оззи, казалось, затрепетал оттого, что мог прикоснуться к палубе лодки чемпиона. Он не сводил глаз с рыболовных снастей Дики Локхарта и был похож на члена малой лиги, созерцающего биту Теда Уильямса.
      – Ну, жаль, что помешал, – промямлил он.
      – Забудь об этом, – сказал Дики Локхарт. – Они перестали клевать два часа назад.
      – А какую наживку ты используешь? – спросил Оззи.
      – Мою специальную, мое детище, – сказал Дики. – «Двойную».
      «Двойная» была самой любимой приманкой у профессиональных ловцов окуня главным образом благодаря Дики Локхарту. На последних восьми турнирах победителем был он. Дики объявил, что именно его особая «Двойная» наживка была причиной его удивительных трофеев. Его успех по части наживки (наживки для спиннинга с двумя серебряными ложечками) был феноменален. Однако профессиональные рыбаки, хотя и наполняли свои ящики для снастей тщательно сделанными наживками, варьировавшими и имитировавшими наживку Дики, такого успеха, как он, добиться почему-то не могли.
      – Настоящий убийца, – сказал Оззи.
      – Хочешь? – спросил Дики, зажав линь между передними зубами и освобождая звенящую наживку.
      Оззи Ранделл засиял, как малыш рождественским утром.
      – Черт, конечно!
      Дики Локхарт кинул наживку в направлении лодки Оззи. В своем ослеплении Оззи попытался поймать ее голыми руками. Конечно, он промахнулся, и двойная прочно впилась своим острым, как игла, крючком в щеку бедняги. Казалось, что Оззи ничего не почувствовал и даже не замечает крови, которая стекала по его щеке.
      – Спасибо! – закричал он в то время, как Дики Локхарт заводил мотор своей лодки. – Тысяча благодарностей!

      – Не стоит! – ответил чемпион и нажал на дросель.
      Р. Дж. Декер родился в Техасе. Его отец был человеком ФБР, и семья жила в Далласе до декабря 1963 года. Через две недели после того, как застрелили Кеннеди, отца Декера перевели в Майами и назначили в ударный взвод, задачей которого было не допустить, чтобы приятели Фиделя Кастро подстрелили ЛБДж (президента Линдона Джонсона). Это было напряженное и волнующее время, но оно прошло. В конце концов отец Декера оказался на типичной для канцелярии ФБР отупляющей работе, разжирел и умер от закупорки сосудов в возрасте сорока девяти лет. Один из старших братьев Декера вырос и стал полицейским в Миннеаполисе. Другой продавал «Порти» кокаиновым дельцам в Сан-Франциско.
      Будучи хорошим спортсменом и отличным студентом в колледже, Р. Дж. Декер удивил своих однокашников тем, что стал профессиональным фотографом. Камеры были его особой страстью: его пленяло искусство зримого увековечения времени. Он никогда и никому не рассказывал, что именно фильм Запрадера сотворил это с ним. Когда вышел журнал «Лайф» с зернистыми кадрами, запечатлевшими убийство, Р. Дж. Декеру было всего восемь лет. И все-таки его зачаровали фотографии раненого президента и его жены. Розовый цвет ее платья, темное расплывающееся пятно «Линкольна» – страшные, но пленительные образы. Мальчик никогда не представлял, что такой момент может быть запечатлен и сохранен для истории. Вскоре после этого он получил свою первую камеру.
      Для Декера фотография стала более чем хобби, она стала его видением мира. На нем лежало проклятие вспыльчивого характера и циничного отношения к жизни, поэтому затемненная комната становилась местом, где он успокаивался, а процесс изготовления фотографий – щадящей терапией.
      Его растлению в значительной степени способствовало то, что студийная фотография оказалась невероятно скучным и прибыльным делом. Декер снимал свадьбы, делал портреты и занимался коммерческой работой, главным образом рекламными фотографиями для журналов. Однажды ему заплатили девять тысяч долларов за блестящее изображение флакона ми-дола. Эта рекламная фотография была опубликована во всех крупных женских журналах, откуда Декер вырезал несколько экземпляров и послал друзьям в качестве насмешки над самим собой.
      И, конечно, случалось делать развороты для модных журналов с профессиональными манекенщицами. В первый год работы Декер влюблялся семнадцать раз.
      На второй год он предоставил влюбляться Хасселбладу. Фотографии Декера были очень хороши, он зарабатывал много денег, но скучал так, что сводило скулы.
      Однажды на пляже в Майами, когда Декер занимался рекламной съемкой нового масла для загара с ароматом текилы, молодая туристка вдруг сорвала с себя одежду, прыгнула в Атлантику и сделала попытку утопиться. Спасатели вытащили ее как раз вовремя, и Декер сделал пару снимков, когда они выносили ее из прибоя. Светлые волосы женщины спутались и прилипли к щекам, глаза отекли и набрякли, губы были серыми. Но главное в фотографии – было лицо одного из спасателей, который вытащил молодую женщину. Он тщательно заслонял руками ее обнаженную грудь, чтобы скрыть ее от зевак, и линза Декера уловила в его глазах выражение панического страха и жалости.
      Именно ради этого Декер и отдал ролик отснятой пленки репортеру новостей, который прибыл к месту происшествия вслед за медиками. На следующий день «Майами Сан» опубликовала фотографию Декера на первой странице, заплатив ему огромную сумму в тридцать долларов. Через день менеджер предложил ему полную ставку, и Декер ответил согласием.
      В каком-то смысле это был самый правильный шаг, который он когда-либо совершил. Но в известном смысле это был и наихудший шаг. Декер только желал, чтобы это продлилось дольше.
      Декер думал обо всем этом, когда ехал в округ Харни, берясь за новое дело для человека, который ему совсем не нравился.
      Харни был родиной Дика Локхарта и личной штаб-квартирой его империи ловцов окуня.
      Первое, что сделал Декер по прибытии – попытался разыскать Отта Пикни. Это оказалось легче-легкого.
      Отт составлял некрологи для «Харни Сентинел», в которой они публиковались дважды в неделю уже в течение трех скучных сезонов. Ленивый ритм работы маленькой газетенки как нельзя больше подходил Отту Пикни, потому что оставлял ему уйму времени для гольфа и садоводства. До переезда в Центральную часть Флориды Пикни семнадцать лет проработал в «Майами Сан», и именно там-то Декер и познакомился с ним. Сначала по ленивому и вялому поведению Отта, который когда-то был солидным репортером, Декер заключил, что тот находится на закате своей карьеры, но скоро стало ясно, что карьера Отта Пикни началась в сумерках, которые становились все сумеречнее. То, что так долго продолжалось в Майами, было результатом вязкой бюрократии отдела новостей, в котором, казалось, всегда находилось место для него, независимо от того, насколько полезен он был. Отт был одним из типов газетного мира, которые переходят из одного отдела в другой до тех пор, пока через много лет не становятся непременной, хотя и печальной принадлежностью редакции, так что ни один редактор не захочет, чтобы его вспоминали, как лицо, сократившее его. Поэтому Отта и не выгоняли.
      Он ушел из «Сан» на приличную пенсию и переехал в Харни, чтобы составлять некрологи и выращивать орхидеи, получавшие призы.
      Как и следовало ожидать, Р. Дж. Декер нашел Пикни в отделе новостей «Сентинел». Там было три пишущих машинки, пять письменных столов и четыре телефона. Отт отдыхал у кофейной машины: ничто не изменилось. Он ухмыльнулся, когда вошел Декер.
      – Р. Дж! Боже милостивый, что тебя сюда привело? У тебя машина, что ли, сломалась?
      Декер улыбнулся и потряс руку Отта. Он заметил, что на Отте были мешковатые коричневые брюки и синяя рубашка из банлона. Вероятно, последняя банлоновая рубашка в Америке. Как можно не любить парня, который не стыдится так одеваться?
      – Ты выглядишь потрясающе! – сказал Декер.
      – Я и чувствую себя потрясающе, Р. Дж., действительно потрясающе. Я знаю, что это не слишком-то большой город, но я уже сыт по горло большими городами.
      Отт говорил слишком громко.
      – Мы смотались как раз вовремя, Р. Дж., ты и я. Эта газета так или иначе могла бы нас доконать.
      – Она и пыталась это сделать.
      – Да, парень, – сказал Отт. – Сэнди, поди-ка сюда! Хочу тебя кое с кем познакомить.
      Человек, похожий на птичку-крапивника, в очках с толстыми стеклами подошел и опасливо кивнул Декеру.
      – Р. Дж., это Сэнди Килпатрик, мой редактор. Сэнди, это Р. Дж. Декер. Р. Дж. и я работали вместе в Мэджик Сити. Я писал, а он делал снимки. Мы освещали вместе это большое вудуистское убийство, помнишь, Р. Дж.?
      Декер помнил. Он помнил, что это собственно не было вудуистским убийством. Какой-то псих-механик в Хайели убил свою жену, понатыкав в нее булавок. Это были английские булавки – сотни их. Механик прочел что-то о вудуизме в журнале «Аргоси» и перепутал все ритуалы. Он накачал жену ромом Барбанкур и начал колоть ее, пока она не истекла кровью. После этого он притворился, что вернулся домой с работы и нашел ее мертвой. Он свалил свое преступление на гаитянскую пару, жившую на той же улице, утверждая, что они навели порчу на его дом и «Олдмобиль». Полицейские не купились на эту версию, и мужлан-механик отправился в камеру смертников.
      В то время, как Отт заново сочинял эту историю, Сэнди Килпатрик разглядывал Декера, как разглядывают приезжих из Майами в этой части Флориды. То есть, как если бы от них приходилось ждать неприятностей. Килпатрик, по-видимому слышал историю Отта о вудуистском убийстве раз четыреста и попытался удрать.
      – Приятно было с вами познакомиться, – сказал Декер.
      Килпатрик снова кивнул и выскользнул из комнаты.
      – Славный малыш, – сказал Отт Пикни. – Он учится.
      Декер налил себе чашку кофе. Его ноги одеревенели от долгой езды.
      – Какого черта ты сюда явился? – спросил Отт дружелюбно.
      – Рыба, – ответил Декер.
      – Не знал, что ты любитель окуня.
      – Подумал, что надо бы попробовать, – сказал Декер. – Слышал, что Харни – самое подходящее место для ловли больших.
      – Ланкеров, – сказал Отт.
      Декер насмешливо посмотрел на него.
      – В этой части страны их называют «ланкеры», – пояснил Отт. – Самый большой окунь в этом полушарии. Прямо мамонт.
      – Хог, – сказал Декер, вспомнив слово из высказываний Денниса Голта.
      – Конечно, ты знаешь это!
      – Где лучше попробовать в это время года?
      Отт Пикни сел к своему письменному столу.
      – Р. Дж., я не могу быть тебе особенно полезным. Человек, с которым надо повидаться – Джэми Беллирозо, наш малый, который освещает спорт.
      – Где мне его найти?
      – В Мауи, – сказал Отт Пикни.
      Джэми Беллирозо, как оказалось, принадлежал к вымирающему выводку спортивных репортеров, которые готовы отправиться в любую поездку, если она сулит хорошую жратву и комфортабельное путешествие.
      В этом месяце это оказалась экстравагантная экспедиция для ловли марлинов на Гавайи, спонсором которой выступила компания, производящая полиэтиленовую наживку. Оплата расходов Джэми Беллирозо по перелету, комнаты, стола принималась со спокойной уверенностью в том, что название компании по производству наживки будет упомянуто, по крайней мере, восемь-десять раз в его будущей статье, и при условии, что оно будет напечатано без орфографических ошибок, а это в случае с Беллирозо не было самой собой разумеющимся. Синие марлины были потрясающи, и Джэми чертовски хорошо проводил время в Мауи.
      – Когда он вернется? – спросил Декер.
      – Кто знает, – сказал Отт. – С Гавайских островов он отправится на остров Рождества, на ловлю альбулы.
      – А кто еще мог бы помочь мне? Кто-то упоминал гида по имени Дики Локхарт.
      Отт рассмеялся.
      – Гида? Друг мой, Дики – не гид, он бог. Профессионал, ловец окуня и уже давно. Величайший из всех.
      – Что это означает?
      – Это означает, что он никогда не согласится показаться в одной лодке с таким желторотым хреном, как ты. Кроме того, Дики нельзя нанять.
      Декер решил пока не говорить о серьезных, но голословных обвинениях, высказанных Деннисом Голтом. По-видимому, Отт был фаном Дики Локхарта. Декер размышлял, распространяется ли эта болезнь «преклонения перед звездой» на весь город.
      – На озере работает пара хороших гидов, – сказал Отт. Думаю, они берут по две сотни долларов в день.
      «Мир сошел с ума», – подумал Декер.
      – Это для меня слишком, – сказал он Отту.
      – Да, это, конечно, круто, но они не оставляют туристам большого выбора. Видишь ли, у них нет профсоюза.
      – Профсоюз? – Это было уж чересчур.
      – Союз капитанов лодок, занимающихся ловлей окуня на озере Джесап. Боюсь, что у них фиксированные чартерные ставки, и они их сохраняют.
      – Бог мой, Отт, я приехал сюда половить рыбу, а ты мне рассказываешь, что озеро закрыто на замок каким-то ублюдским подразделением Айзека Уолтона из Погонщиков. Что у вас тут за поганый городишко?
      – Это не так, – сказал Отт Пикни тоном «ты-ничего-не-понимаешь». – Кроме того, есть другие возможности. Одна из них такая – арендуй скиф и отправляйся сам по себе...
      – Но я не знаю, с чего начать, – сказал Декер.
      – Есть еще вариант. Попытайся договориться с тем парнем, что живет на озере.
      – Не говори мне, что он не состоит в Союзе.
      – Он единственный, – сказал Отт, – когда ты с ним встретишься, поймешь – почему.
      Отт театрально вытаращил глаза.
      Декер сказал:
      – Я чувствую, ты пытаешься сказать мне, что этот человек псих?
      – Говорят, он знает окуня, – сказал Отт. – Говорят еще, что он опасен.
      Декер искал отступника. Этот таинственный человек, похоже, был хорошей находкой.
      – Сколько он берет? – спросил Декер, все еще разыгрывая деревенщину.
      – Понятия не имею, – сказал Отт. – После того, как ты его повидаешь, возможно, ты изменишь мнение. В этом случае ты сможешь связаться с кем-нибудь из рыбаков Ранделла.
      Декер покачал головой:
      – Похоже, что они мне не по карману, Отт. Я просто хочу отдохнуть.
      Отт наморщил лоб.
      – Я знаю этот народ, Р. Дж. Они мне, кстати, нравятся. Я не собираюсь рассказывать тебе байки, что эти ловцы окуня вполне нормальны, потому что это неправда. Они слегка помешанные. У них лодки, способные обогнать «Корвет», и на воде они, как сумасшедшие. Только на днях я писал некролог об одном молодом человеке, который перевернулся, когда шел по озеру на скорости шестьдесят. Налетел на кипарисовый пень и расшибся.
      – Он умер?
      – Был рассвет, туман. Думаю, он старался опередить своих приятелей, чтобы раньше попасть на место ловли. – Пикни хрипло хихикнул. – На лодке нет тормозов, приятель.
      – Не случилось ли то же самое несколько лет назад во время одного из этих больших турниров, – спросил Декер. – Я читал об этом в газетах Орландо. Две лодки столкнулись при выходе.
      Отт сказал:
      – Да, там на Апопке. Официально это старт на гран-при, но ребята называют его взрывом. Пятьдесят лодок срываются с места.
      Отт изобразил руками две скоростные лодки и показал, как это происходит.
      – Оп-ля! Черт возьми, эти турниры – это нечто, Р. Дж. Ты должен сделать их цветные фотографии на разворот.
      – Я слышал обо всем, что там происходит. Жульничество и т. д.
      – О, я тоже слышал, но не могу этому поверить. Как, черт возьми, можно там смухлевать? У тебя рыба или висит на крючке, или ее нет.
      Отт фыркнул – эта мысль казалась ему нелепой.
      – Я знаю этот народ и меня на это не купишь, не поверю и на секунду. В Техасе, может быть. Но не здесь.
      Отт Пикни вел себя так, как если бы это были городские сплетни. Он вел себя так, как если бы письменный стол придавал ему веса – его письменный стол, отдел новостей, его город. «Я» Отта очень хорошо приспособилось к сельской жизни, – подумал Декер. – Мудрый старый профессионал из Майами.
      Пикни оживился:
      – Ты при деньгах?
      – Да, – сказал Декер.
      – Угостишь ленчем?
      – Конечно, Отт.
      – Тот парень на озере, его зовут Скинк. Как я уже сказал, ходят слухи, что на воде он пользуется только одним веслом, так что будь осторожен. Один раз мы послали к нему малого написать специальную статью, сенсационный материал о нем, так этот Скинк взял топор и высадил окна в машине парня. Он живет в хижине недалеко от старой Тропы Мормонов. Ты не можешь заблудиться, Р. Дж., это прямо на озере. Выглядит, как чертов сарай.
      – Скинк кто? – спросил Декер.
      – Это его полное имя, – сказал Отто Пикни. – Здесь ему больше и не требуется.
      Он откатил назад свой стул и положил ноги в башмаках на голый письменный стол.
      – Смотри, парень, ты больше не в Майами.
      Человек по имени Скинк сказал:
      – Проваливай!
      – Мне надо с вами поговорить.
      – У тебя тридцать секунд.
      У человека по имени Скинк было ружье. «Ремингтон», – заметил Декер. Ружье лежало у него поперек колен. Колени были обширные. На вид Скинку было лет около пятидесяти или немного больше. Он сидел на складном полотняном стуле на пороге своей хижины. На нем были морские башмаки и оранжевый дождевик, светившийся даже в сумерках. Трудно было разглядеть форму и черты его лица, но серебряные с пятнами волосы Скинка свисали косичкой ему на спину. Декер считал, что в этой части лесов носить длинные волосы было рискованно, но Скинк был достаточно внушителен, чтобы устанавливать свой стиль.
      – Мое имя Декер.
      – Вы из Внутренней службы доходов?
      Голос человека был глубоким и влажным, как грязь, скользящая вниз по стоку.
      – Нет.
      – Я не плачу налогов, – сказал Скинк. На нем был капюшон, хотя дождя не было, на носу солнцезащитные очки, хотя солнце уже зашло.
      – Я не обращаю внимания на налоги, – заметил Скинк. – Не плачу со времен Никсона, проклятого вора.
      – Я не имею отношения к правительству, – осторожно сказал Декер. – Я частный детектив.
      Скинк хрюкнул.
      – Как Барнеби Джонс, – осмелел Декер.
      Скинк поднял ружье и прицелился в сердце Декера.
      – Я плюю на телевидение, – сказал он.
      – Забудьте, что я упомянул об этом, пожалуйста.
      Скинк все не убирал ружья. Декер почувствовал бисеринки пота на затылке.
      – Уберите ружье, – сказал он.
      – Не уверен, – сказал Скинк. – Сегодня у меня есть настроение пострелять.
      Декер подумал: «Такое мое счастье».
      – Я слышал, что вы работаете гидом, – сказал он.
      Скинк опустил ружье на долю дюйма:
      – Работаю.
      – По окуню, – сказал Декер. – По ловле окуня.
      – Сто долларов в день, и никаких гвоздей.
      – Идет, – сказал Декер.
      – Будете звать меня капитаном?
      – Если хотите.
      Скинк опустил ружье. Декер полез в карман и вытащил из него стодолларовую бумажку. Он развернул ее, разгладил и протянул Скинку.
      – Уберите. Заплатите, когда рыба будет у вас в лодке, – сказал Скинк раздраженно. – У вас такой вид, будто вы все еще хотите поговорить.
      По какой-то причине в голове Декера все еще звучала партия банджо из «Деливеранс». Она становилась громче каждый раз, когда он бросал взгляд на лицо Скинка.
      – Говорите, – сказал Скинк, – живо.
      Он сделал движение и поставил ружье в угол стволом вверх. Потом снял солнцезащитные очки. Его глаза были зелеными, как вечнозеленые растения Скалистых гор. Спутанные и нахмуренные брови росли под углом, и это придавало его загорелому лицу выражение постоянного гнева. Декер подумал, на скольких постоянных клиентов может рассчитывать такой гид, как Скинк.
      – Вы участвуете в рыболовных турнирах?
      – Больше не участвую, – сказал Скинк. – Если вы по поводу турнира, то уберите свои проклятые деньги.
      – Я охочусь за жуликами, – сказал Декер.
      Скинк выпрямился так резко, что его пластиковый дождевик пискнул. Зеленые, как лес, глаза впились в Декера, в то время как он закусил свои усы и начал их жевать. Скинк глубоко вздохнул, и, когда его грудь наполнилась воздухом, он показался Декеру вдвое больше. Только, когда он встал на ноги, Декер увидел, какой махиной он был в действительности.
      – Я голоден, – сказал Скинк. Он сделал несколько шагов к своему грузовику, остановился и сказал:
      – Ну, Майами, пошли.
      Когда пикап запрыгал по старой Мормонской Тропе, Декер спросил:
      – Капитан, как вы узнали, откуда я?
      – Стрижка.
      – Настолько плохо?
      – Заметно.
      – «Заметно» – это было не то слово, которое Декер ожидал услышать из уст капитана. Похоже, этого малого нельзя было раскусить за день или даже два.
      Скинк повернул свой грузовик на шоссе 222 и двинулся на юг.
      Он ехал медленно, много медленнее, чем по Тропе. Декер заметил, что он сгорбился за рулем, как ястреб следя за дорогой через ветровое стекло.
      – В чем дело? – спросил Декер.
      – Тихо.
      Машины и грузовики неслись со скоростью шестидесяти миль в час. Скинк едва ли делал двадцать. Декер был уверен, что они будут плестись в хвосте трактора-трейлера.
      – У вас все в порядке?
      – Плевать мне на транспорт, – сказал Скинк. Он сильно крутанул руль направо и съехал с дороги, затормозив на гравии. Декер не успел сообразить, что происходит, как верзила спрыгнул со своего места и ринулся обратно на дорогу. Декер увидел, как он схватил что-то на центральной полосе и кинул это через плечо.
      – Что вы, черт возьми, делаете? – закричал Декер, но его голос потонул в реве проходящего мимо бензовоза. Он посмотрел в обе стороны, прежде чем затрусить через шоссе к Скинку на другую сторону. Скинк стоял на коленях рядом с толстым бесформенным холмиком серого меха. Декер увидел, что это был мертвый опоссум. Скинк провел рукой по его пушистому брюху.
      – Еще теплый, – сообщил он.
      Декер промолчал.
      – Дорожное происшествие, – сказал Скинк, объясняя, что случилось. Он вытащил из-за пояса нож.
      – Ты голоден, Майами?
      Декер замялся:
      – Как насчет того, чтобы остановиться где-нибудь. Я угощу вас ужином.
      – Нет нужды, – сказал Скинк, и отпилил опоссуму голову. Он поднял тушку за голый хвост и прошествовал назад к грузовику. Теперь Декер понял причину, почему на нем был флюоресцирующий дождевик: шофер на большой скорости мог видеть Скинка за милю. Он выглядел, как неоновый йети.
      – Тебе понравится вкус, – заметил Скинк, пока Декер влезал в грузовик и садился с ним рядом.
      – Думаю, я обойдусь.
      – Нет!
      – Что?
      – Мы едим оба, это сделка. Потом ты выметаешься. О рыбе поговорим в другой день.
      Скинк туго натянул капюшон на голову.
      – А после этого, – сказал он, включая зажигание, мы могли бы поговорить и о мошенниках.
      – Так вы знаете об этом? – спросил Декер.
      Скинк горько рассмеялся:
      – Знаю, сэр, но лучше бы не знать.
      Тучи насекомых вились, попадая в лучи фар и исчезая из них, когда грузовик прыгал по грязной дороге. Внезапно Скинк выключил фары и зажигание. Пикап остановился.
      – Слушай! – сказал Скинк.
      Декер услышал звук мотора. Похоже было на газонокосилку. Скинк выпрыгнул из грузовика и побежал к деревьям. На этот раз Декер не отставал от него.
      – Я говорил мерзавцам, – сказал Скинк, задыхаясь.
      – Кому? – спросил Декер.
      – Я говорил им! – повторил Скинк.
      Они вынырнули из-за сосен прямо к обрыву. И Скинк тотчас же присел на корточки. Под ними был маленький ручей, грязная колея шла параллельно более высокому участку земли у самой воды. На дороге подпрыгивал свет одинокой фары. Мотоцикл. Декер мог ясно его разглядеть. Урчание мотоцикла, напоминающее шум циркулярной пилы, то поднималось, то опускалось, когда он взбирался на холмы и съезжал с них. Скоро мотоциклист должен был оказаться прямо под ними. Декер увидел пистолет в правой руке Скинка.
      – Что вы, черт побери, делаете?
      – Тихо, Майами.
      Скинк вытянул руку, прицеливаясь, Декер метнулся, но слишком поздно. Шум выстрела ударил ему в спину. Мотоцикл поскакал, как хромая лошадь. Мотоциклист закричал и перелетел через руль. Грязь выплеснулась из-под его задней шины, машина опрокинулась и, перелетев через парапет, с плеском упала в ручей, где мотор сразу заглох, пуская пузыри.
      Наверху, на дороге, мотоциклист застонал, выбираясь из капустных листьев.
      – Боже! – сказал Декер, тяжело дыша. Скинк заткнул пистолет за пояс штанов.
      – Передняя шина, – сообщил он, чуть ли не улыбаясь. – Я говорил, что у меня настроение пострелять.
      В хижине Скинк поджарил опоссума на открытом огне и подал его с гарниром из свежей кукурузы, листьев капусты и земляники. Декер старался сосредоточить свое внимание на овощах, потому что вкус опоссума был ужасен, не говоря о запахе. Декеру оставалось только поверить Скинку, что животное было свежим, а не лежало мертвым на шоссе несколько дней. Пока они сидели у огня, Декер думал, почему свирепые москиты набросились на него, в то время как Скинк казался нечувствительным к ним. Возможно, кровь капитана была для них смертоносной.
      – Кто тебя нанял? – спросил Скинк, пережевывая мясо.
      Декер рассказал ему, кто и почему.
      Скинк перестал жевать и воззрился на него.
      – Вы знаете мистера Голта? – спросил Декер.
      – Я знаю многих.
      – Дики Локхарта?
      Скинк дочиста обглодал кость опоссума.
      – Конечно.
      – Локхарт – мошенник, – сказал Декер.
      – Тепло.
      – А что, есть кто-нибудь еще? – спросил Декер.
      – Черт, конечно.
      Скинк выкинул кость в озеро, где всплеск испугал утку-крякву.
      – Еще, – пробормотал Скинк. – Еще, еще, еще.
      – Расскажите об этом, капитан, – сказал Декер.
      – В другой раз. – Скинк выплюнул что-то бурое в огонь и нахмурился, ни на что особенно не глядя. – Сколько тебе платят?
      Декер с некоторой неохотой сказал:
      – Пятьдесят кусков.
      Скинк и глазом не моргнул.
      – Недостаточно, – сказал он. – Давай, Майами, кончай свой чертов ужин.

      Отт Пикни остановился перед мотелем на следующее утро около восьми. Он громко постучал в дверь Р. Дж. Декера. Шатаясь, Декер открыл дверь и впустил его.
      – Ну, как дела? – спросил Отт.
      – Ночь была оживленной.
      – Он именно такой странный, как говорят?
      – Трудно сказать, – ответил Декер. – Жизнь в Майами научила его тому, что он пересмотрел свои взгляды на вменяемость.
      Отт сказал, что собирается на похороны.
      – Тот бедняга, о котором я тебе говорил.
      – Рыболов?
      – Бобби Клинч, – сказал Отт. – Сэнди хочет выпустить воскресный номер газеты со слезливой фотографией на первой странице – это самое большее, что мы можем сделать для местного парня. Вы со Скинком отправляетесь за окунем?
      – Не сегодня утром.
      Скинк так и не дал ясного ответа на его предложение. Декер собирался встретиться с ним позже.
      Отт Пикни предложил:
      – Почему бы тебе не поехать со мной?
      – На похороны?
      – Весь город туда собирается, – сказал Отт. – Кроме того, подумал, может, ты захочешь поглядеть на ветеранов охоты на окуня, рассмотреть их с близкого расстояния. У Бобби была уйма друзей.
      – Дай мне секунду на душ.
      Декер ненавидел похороны. Во время его работы в газете ему приходилось освещать слишком много мрачных похоронных церемоний, начиная от похорон полицейского, которого подстрелил накачавшийся наркотиком подонок, и кончая едва начавшим ходить малышом, изнасилованным и убитым бэби-ситтером (нянькой). Убийства детей занимали много места в газетах, и можно было не сомневаться, что фотография скорбящих родителей займет не менее чем четыре колонки. А такие похороны, как эти, были самой ненавистной работой для журналистов. Декер не вполне понимал, чего следует ожидать в Харни. Для него это было всего лишь работой и ничем большим, наблюдением случайного человека. Может быть, покажется Дики Локхарт, подумал Декер, вытираясь. Ему не терпелось взглянуть на городскую знаменитость.
      Они поехали на кладбище в грузовике Отта Пикни. Почти у каждого в Харни был «Форд» или «Сиви», но Отт ездил на новой «Тойоте» с платформой.
      – Для орхидей, – объяснил он несколько вызывающе, – не требует много места.
      – Славный грузовичок, – сказал Декер.
      Отт закурил «Кэмел», поэтому Декер опустил стекло. Утро было ветреное, а воздух холодный, ветер дул прямо с севера.
      – Могу я кое-что у тебя спросить? – сказал Отт. – Это личное.
      – Валяй.
      – Я слышал, ты развелся.
      – Верно, – сказал Декер.
      – Позор, Р. Дж. Она была потрясающей крошкой.
      – Проблема заключалась в деньгах, – сказал Декер. – У него кое-что было, а у меня нет.
      Его жена сбежала с продавцом-знахарем. Жизнь не могла преподнести ему большей гнусности.
      – Боже, прошу прощения. – Развод был вовсе не той темой, на которую хотел поговорить Отт. – Я слышал кое-что еще, – сказал он.
      – Вероятно, правду, – ответил Декер. – Я отсидел десять месяцев в Аппалачи, если это то, что до тебя дошло.
      Пикни так сильно затягивался сигаретой, что пепел на ней оказался в три дюйма. Декер опасался, что он упадет на колени Отта и прожжет его штаны, что как-то случилось в редакции «Майами Сан». Ни один из огнетушителей не работал, поэтому Отту пришлось широко расставить ноги и загасить пламя из сифона.
      – Тебе не хочется об этом говорить? – спросил Отт. – Я все пойму.
      Декер ответил:
      – Я работал на одной из игр «Дельфина». Припарковал свою машину примерно в четырех кварталах от стадиона. Вернувшись к ней, увидел сопляка, взламывающего багажник и пытающегося вытащить камеры. Я сказал ему, чтобы он прекратил это дело, он побежал. Он вытащил два «Никона» и совершенно новую «Лейку». Я не мог оставить это так.
      – Ты его догнал?
      – Да, он упал, и я догнал его. По-видимому, я увлекся.
      Пикни покачал головой и выплюнул погасший окурок своего «Кэмела» в окно.
      – Десять месяцев! Не могу поверить, что они дали тебе столько за то, что проучил взломщика.
      – Не просто взломщика – звезду футбола в Пальметто Хай, – сказал Декер. – Три его сестры засвидетельствовали все происшествие. Сказали, что Большой Брат никогда не крал камер. Сказали, что он занимался своими делами, а именно музыкальным автоматом на углу, когда я подъехал и спросил, где мне можно раздобыть немного травки. Сказали, что Большой Брат ответил мне, чтобы я проваливал, а я выпрыгнул из машины и превратил его в отбивную котлету. Но это была проклятая ложь.
      – Так что же?
      – То, что прокурор штата аннулировал дело по обвинению во взломе мистера Героя футбола, а меня упек за разбойное нападение. Он получает стипендию Университета штата Калифорния, я приговор. Вот и вся сказка.
      Пикни вздохнул:
      – И ты потерял работу?
      – У газеты не было выбора, Отт. – Особенно, учитывая то обстоятельство, что отец парня поднял такой шум.
      Отцом парня был Левон Беннетт, большая шишка в Комитете Ориндж Боул, председатель совета директоров примерно сотни банков.
      Декер всегда считал, что газета могла бы снова нанять его на работу после отсидки в Аппалачи, если бы только не оказалось, что Левон Беннетт играл по воскресеньям в гольф в одной четверке с его издателем.
      – У тебя всегда был горячий нрав.
      – И удача тоже. Из всех воров в Майами, которые заслуживали того, чтобы их втоптали в землю, мне попался будущий призер Трофея Хайсмана.
      Декер кисло рассмеялся.
      – Так теперь ты...
      – Частный детектив, – ответил Декер. По-видимому, у Отта не было охоты выяснять все досконально. А вопрос заключался в том, какого черта частный детектив Декер делает здесь.
      – Я сжег мосты в отношениях с газетами, – сказал он Отту.
      – С твоими данными ты мог бы заниматься чем угодно, Р. Дж. Работать в журналах или в нью-йоркских агентствах как свободный художник. Ты мог бы сам выдать себе лицензию.
      – Но не с моим досье, – возразил Декер.
      Это была приемлемая ложь. Его друг-юрист устроил все так, что протокол по делу Декера был законным образом уничтожен, стерт из памяти компьютера, поэтому его личное дело не было в действительности проблемой.
      Правда заключалась в том, что Декер должен был держаться подальше от газетного дела. Ему было нужно расстаться с фотографией, потому что он стал воспринимать жизнь как последовательность кадров; мозг Декера теперь работал, как его проклятые камеры, и это его напугало. Ночь, когда он принял решение, была ночью, когда городская редакция направила его освещать то, что как все посчитали, было обычным рутинным убийством накачавшегося наркотиками типа. Что-то липкое стало подтекать из багажника новой «Севильи», припаркованной на уровне неба в гараже номер 5 в Майами Интернейшнл. Декер прибыл туда как раз, когда полицейские взламывали замки. Он проверил затвор «Лейки». Встал на одно колено. Почувствовал, как холодная влага просачивается сквозь брюки. Чертовский дождь. Багажник открылся со щелчком. Молодая женщина или, по крайней мере, такой когда-то была. Каблуки, нейлоновые чулки, красивое шелковое платье, если не считать бурых пятен. Вонь такая, что любая сволочь бы задохнулась. Он ожидал, что это будет обычный Хуан Доу – латиноамериканец в возрасте от двадцати до тридцати лет, истекающий золотом, без документов, с многочисленными огнестрельными ранами. А не девушка с пластиковой вешалкой, обмотанной вокруг шеи. Не Лесли. Декер изменил фокусировку. Лесли. Боже милосердный, он знал эту девушку, работал с ней в газете. Декер зарядил камеру новой пленкой. Она освещала моды. Кто, мать твою, захотел бы убить журналистку, освещающую вопросы последних мод? Ее муж, который оказался убийцей. Декер зафиксировал снимки, изменил угол, чтобы можно было увидеть ее волосы, но не лицо. В газете не появится лицо убитой. Он начал снимать, размышляя: я знаю эту девушку, зачем мне ее снимать? Муж сказал ей, что они полетят в Дисней Уорлд. Большой романтический уик-энд, сказал этот убийца. Декер перезарядил аппарат. Убийца задушил ее прямо здесь, запихнул в багажник, подхватил свой чемодан и прыгнул в самолет на Ки Уэст с барменшей из Норт Майами Бич. Лесли была замужем только... Три месяца? Четыре, сказал убийца. Добро пожаловать в Волшебное Королевство. Неужели, ради всего святого, у тебя недостаточно снимков? Конечно, сказал Декер, но он не мог смотреть на тело Лесли без линзы, поэтому побежал к своей машине и выблевал в лужу все, что было у него в кишках.
      Три дня спустя сын Левона Беннетта попытался украсть камеры Р. Дж. Декера рядом со стадионом, и Декер догнал его и избил так, что тот потерял сознание. Это мои глаза, говорил он и бил этого гаденыша. Без них, я, мать твою, слепой, неужели непонятно?
      В тюрьме в Аппалачи он встретил очень славного доктора, который отбывал срок в четыре года за подделку в карте бесплатной медицинской помощи. Доктор назвал ему страховую компанию, нуждавшуюся в детективе. Иногда детективу приходилось делать фотографии самому. «Иногда», – отметил Декер, – это было то, с чем он мог примириться.
      Кроме того, он был совсем без денег, и ему не хотелось больше видеть отдел новостей изнутри. Поэтому он в виде пробы взялся за работу для страховой компании на правах свободного художника – сделал фотографию «Бертрама» величиной в сорок два фута, корабля, который считался затонувшим у Кошачьего Острова, но на самом деле не затонул, а его владелец получил вознаграждение в две тысячи долларов. Декер пришел к выводу, что эта работа совершенно безболезненная и выгодная. Так как его личное дело было чистым, он обратился за лицензией частного детектива и купил две камеры «Никон» и «Канон», обе подержанные. Эта работа был мелочовкой и не сулила Пулитцеровской премии, но она и не была неприятной или мучительной. Что было самым важным, так это то, что он выяснил по мере того, как вникал в работу – он все еще любил камеры, хотя и без них он мог прекрасно видеть – не кровь или ее запекшиеся следы в затемненной комнате, но следы выстрелов налетчика, номера автомобиля или зернистые телескопические снимки женатых парней, украдкой выбирающихся из борделей.
      Ничего этого он не сказал Пикни. Быть частным детективом не так уж плохо, к тому же эта работа хорошо оплачивается. «Хотя это только временно, – солгал Декер, – до тех пор, пока я не решу, чем хочу заняться».
      Отт ухитрился изобразить сочувственную улыбку.
      – Ты был прекрасным фотографом, Р. Дж.
      – Я все еще им остаюсь, – сказал Декер, подмигнув ему. – Я, пританцовывая, ушел из этой газетенки с багажником, набитым даровым «эктахромом».
      Р. Дж. Декер никогда не видел ничего, подобного этим похоронам, а он бывал на «прекрасных» похоронах. Джонстаун. Бейрут. Бенгхази.
      Но эти заслуживали быть запечатленными в анналах. В каталоге Л. Л. Бина, если уж быть точным. Они хоронили Бобби Клинча в его собственной лодке. Синий слоистый металлический корпус был обработан пилой и из него был выточен гроб. Это была недурно выполненная работа, если учесть, что делали ее наспех.
      Клариссе Клинч эта мысль показалась чудовищной, но только до тех пор, пока Клуб окунеловов округа Харни не предложил ей оплатить счет. Распорядитель похорон был заядлым рыболовом, что помогло обойти некоторые правила штата в отношении похорон, и в особенности – материала для гроба.
      Р. Дж. Декер устоял против соблазна схватить Ф-1 и сфотографировать некоторые моменты похорон. Меньше всего ему была нужна плачущая в видоискателе вдова.
      Кладбище площадью в тридцать акров было известно среди местных жителей под названием «Наша леди из Тропиканы», так как оно было вырублено в вымирающей роще цитрусовых. Скорбящие стояли на солнцепеке на нежно-зеленом склоне. Проповедник закончил читать молитву и стал готовиться препроводить душу Бобби Клинча в места вечного упокоения.
      – Я знаю, что некоторые из вас сегодня утром были на озере Джесап и пропустили богослужение в церкви, – сказал проповедник. – Кларисса был так добра, что позволила нам открыть гроб еще раз, чтобы вы, ребята, приятели Бобби по рыбной ловле, могли выразить ему свою печаль и отдать положенную дань.
      Декер наклонился к Отту Пикни.
      – Который из них Локхарт?
      – Не вижу его, – ответил тот.
      Очередь из мужчин, многие из которых были одеты в свободные костюмы цвета хаки или яркие жилеты, предназначенные для плавания на лодке (на некоторых были болотные сапоги, в которых еще хлюпала вода) выстроилась к сверкающему синему гробу. Гробовщик проделал фантастическую работу, принимая во внимание обстоятельства. Отек лица и тела были сведены к минимуму с помощью густого грима розового цвета и искусно сделанных теней под глазами. И все же человек в гробу не особенно походил на Бобби Клинча, он мог сойти лишь за его старшего и более плотного брата.
      В то время, как некоторые рыболовы подходили и прочувствованно прикасались губами к козырьку шапки Бобби (которая скрывала то, что утки сделали с его волосами), остальные клали в гроб своего мертвого товарища знаки своих чувств: приманку для рыбы – «Рапалас», «Бомберс», «Джиттербагз», «Снэглесс Салли», «Голлиуомперс», «Хьюла Попперс», «Ривер Ранс». В некоторых случаях наживка пострескалась или выцвела, крючки погнулись и заржавели, но каждый предмет представлял собой напоминание о каком-то особом дне на воде, проведенном с Бобби Клинчем. Кларисса сделала усилие, чтобы казаться растроганной этой братской церемонией, но ее мысли были далеко! Она прикидывала, кто купит «Блейзер» ее мужа (она уже подыскивала покупателя...).
      Отт Пикни и Р. Дж. Декер были из числа последних, кто подошел к гробу. К этому моменту внутри него образовалось нечто, похожее на витрину лавки по продаже рыбацкого снаряжения. Удочка лежала рядом с мертвым телом, как меч.
      Отт заметил:
      – Братья Перл провели фантастическую работу, верно?
      Декер скорчил рожу.
      – Ну, ты ведь не знал его живым.
      – Ни один покойник не выглядит хорошо, – сказал Декер.
      – Особенно утопленник.
      Наконец крышку закрыли. Похоронные дроги очистили от цветов, включая и внушительный букет, преподнесенный Союзом Капитанов-охотников на окуня на озере Джесап – он изоброжал прыгающего окуня-ланкера, целиком изготовленного из петуний. Церемония была окончена, скорбящие разделились на группы и начали проталкиваться к своим грузовикам.
      – Мне надо кое-что сказать миссис, – прошептал Отт Декеру.
      – Конечно. Я не особенно спешу.
      Отт подошел к Клариссе Клинч и осторожно сел рядом с ней. Когда он вытащил свой блокнот, вдова отпрянула от него, будто он был тарантулом.
      Р. Дж. Декер хихикнул.
      – Значит, вы любите похороны?
      Это был голос женщины. Декер повернулся.
      – Я слышала, что вы засмеялись, – сказала женщина.
      – Каждый из нас переживает скорбь на свой манер.
      Говоря это, Декер сохранял открытое выражение лица.
      – Вы мешок с дерьмом, – тон женщины был весьма далек от дружелюбия. Лет тридцать с небольшим, темно-синие глаза, легкие каштановые волосы волнами падают на плечи. Декер был уверен, что видел ее где-то раньше. Она была покрыта загаром, который стоит дорого и который она вывезла с Кюрасао или, возможно, с Кайманов. На ней было черное платье со слишком низким вырезом, чтобы подходить для похорон. Такое платье подошло бы для посещения симфонического концерта.
      – Мое имя Декер.
      – Мое Лэни.
      – Илэйн?
      – Давным-давно было так. Теперь Лэни. – Она метнула взгляд в направлении Отта Пикни. Или Клариссы?
      – Вы не знали Бобби, правда? – сказала она.
      – Нет.
      – Тогда почему вы здесь?
      – Я друг Отта.
      – Вы не похожи на друга Отта. И я хотела бы, чтобы вы были так любезны и перестали пялиться на мои сиськи.
      Декер покраснел. Ничего умного ему в голову не приходило, поэтому он молчал и смотрел на носки своих туфель.
      Лэни сказала:
      – Так что вы думаете о проводах?
      – Впечатляюще.
      – Тошнотворно – вот единственное подходящее слово для этого, – сказала она.
      Со стороны могилы послышался оглушительный шум. Изготовленный на заказ гроб Бобби Клинча, сделанный из его рыбачьей лодки, соскользнул с ремней и сорвался с лебедки, с помощью которой его опускали в могилу. Теперь он стоял перпендикулярно в яме, на носу, и выглядел, как гигантская гроздь винограда.
      – О, Иисусе, – сказала Лэни, отворачиваясь.
      Рабочие кладбища в комбинезонах засуетились, восстанавливая декорум. Декер увидел Клариссу Клинч, которая качала головой, выражая отвращение. Отт был занят своими каракулями, шея его была склонена, как у цапли.
      – Насколько близко вы его знали? – спросил Декер.
      – Лучше, чем кто бы то ни было, – сказала Лэни. Она указала назад на подъездную аллею, где были припаркованы машины участников церемонии.
      – Видите «Корвет» цвета мандарина? Это был подарок от Бобби после того, как он получил второй приз в Атланте. Я в своей жизни владела только двумя стоящими вещами, мистер Декер, и этот «Корвет» – одна из них.
      Декер не поддался искушению спросить о другой. Он пытался вспомнить что-нибудь приятное, когда прекрасная незнакомка перевела разговор на оральный секс. Ни один из возможных ответов не казался подходящим для похорон.
      Женщина по имени Лэни сказала:
      – Вы заглядывали в гроб?
      – Да, удивительно, – ответил Декер.
      – Эта удочка была его любимой «Бентам Меглайт» на пятифутовом графитовом стержне.
      Декер подумал: «О, нет, не может быть, чтобы и она тоже...»
      – Я подарила ему это снаряжение на Рождество, – сказала Лэни и быстро добавила:
      – Это не я придумала хоронить его с ней.
      – Я бы так и подумал, – сказал Декер.
      Они наблюдали, как кладбищенские рабочие вновь старались наклонить гроб Бобби Клинча в сторону могилы, куда он и приземлился с неприятным глухим стуком. Могильщики торопливо взяли свои лопаты и принялись за работу. Лэни надела темные солнцезащитные очки и пригладила волосы. Ее движения были изящны, видно было, что она хорошо потренировалась перед зеркалами. Что трудно было встретить в Харни.
      Дама была явно не из этого городка.
      – Я хочу сказать, это было совсем не то, что вы думаете – Бобби и я.
      – Я ничего не думаю, – ответил Декер. Почему у них всегда такая страсть исповедоваться? Неужели он был похож на Пэта О'Брайена? Разве по нему было видно, что он этим не интересуется?
      – Он действительно меня любил, – продолжала Лэни без всякого поощрения с его стороны.
      – Конечно, любил, – подтвердил Декер. «Корвет» был доказательством. Большего доказательства любви, чем оранжевая спортивная машина, с верхом в форме Т и колесами, будто с рекламы, не мог бы представить ни один мужчина.
      – Надеюсь, вы выясните, что же произошло в действительности, – сказала она. – Ведь вы здесь поэтому, правда? Ну конечно, вы на этом деле заработаете.
      Потом она ушла. Р. Дж. Декер заметил, что все его внимание поглощено наблюдением за тем, как она двигается. Это была чертовски соблазнительная, сладострастная походка, причем – бедра ее покачивались так, что не оставалось сомнения – она выпила за завтраком. Декеру случалось делать и худшие вещи, чем любоваться женскими ножками на похоронах, но он сознавал, что должен думать о чем-то другом. Почему, например, скорбящая любовница знала о нем больше, чем он о ней? Он поднялся и отправился следом. Когда он ее окликнул, Лэни повернулась, улыбнулась, но не остановилась. К тому времени, когда Декер с ней поравнялся, она уже сидела в «Корвете», и дверца его была закрыта. Она махнула ему из подцвеченного окна, потом машина набрала скорость так внезапно, что резина чуть ли не посыпалась ему на ноги.
      Когда Декер вернулся к могиле, Отт Пикни заканчивал интервью. Он кивком попрощался с Клариссой.
      – Холодная женщина, – сказал он Декеру. – Что-то мне подсказывает, что Бобби проводил слишком много времени на озере.
      Когда они подошли к грузовику, Декер спросил об удочке в гробу.
      – Она просто красавица, – согласился Отт.
      – Я вот тут подумал, – сказал Декер. – Парень отправляется на рыбалку однажды утром, лодка переворачивается, он падает в озеро.
      – Да?
      – Как они нашли эту удочку?
      Отт пожал плечами.
      – Черт возьми, Р. Дж., откуда мне знать? Может быть, они вытащили ее со дна?
      – Тридцать футов темной воды? Не думаю.
      – Ладно, может быть, он не брал ее с собой. Может быть, он оставил ее дома.
      – Но это была его любимая снасть.
      – На что ты намекаешь?
      – Я просто думаю, что это странно.
      – Такие фанатики охоты на окуня, как Бобби Клинч, имеют сотни удочек, Р. Дж., каждый день у них появляется новая любимица. Если на нее можно поймать ланкера.
      – Может быть, ты и прав.
      – Тебе надо расслабиться, – сказал Отт. – Право же, надо.
      Они влезли в «Тойоту», и Пикни, как по часам, закурил «Кэмел». «Он не мог сделать этого снаружи, на свежем воздухе, – подумал Декер, – это непременно должно быть в душной кабине». Он почувствовал желание выйти, поймать попутку и вернуться в мотель. Дать себе немного времени подумать о деле, об этой истории с Лэни.
      – Кларисса ничего мне не сказала, что можно было бы использовать в газете, – пожаловался Отт. – Ожесточенная, разочарованная женщина. Лучше бы я взял интервью у твоей веселой новой подружки. ...
      Декер спросил:
      – Кстати, кто она?
      – Очень горячая крошка, – сказал Отт. – Не говори мне только, что она уже завязала твою штучку узлом.
      – Кажется, она знает, кто я. Или, по крайней мере, чем я занимаюсь.
      – Это меня не удивляет.
      – Она сказала, что ее имя Лэни.
      – Милая, славная Лэни, – пропел Отт.
      – Так ты знаешь ее?
      – Р. Дж., все знают Лэни Голт. Ее брат один из величайших охотников на окуня в нашей стране.
      Дики Локхарту пришлось пропустить великие похороны, потому что он должен был лететь в Новый Орлеан на встречу с собственным боссом.
      Его боссом был преподобный Чарльз Уиб, президент, генеральный директор и духовный пастырь Спортивной Христианской Телесети, который финансировал телевизионное шоу Дики Локхарта.
      Локхарт ни в малейшей степени не был религиозен – каждое воскресенье он занимался рыбной ловлей, поэтому ни разу не поинтересовался, какого вероисповедания придерживается преподобный Чарльз Уиб. Сколько бы они ни встречались, Уиб никогда не упоминал такие понятия, как грех, Бог, Иисус Христос, Дева Мария или кто-нибудь из апостолов. Вместо этого Уибб говорил главным образом о рейтинге и доходах и почему некоторые влиятельные спонсоры Локхарта охладели к нему.
      Во время этих бесед преподобный Чарльз Уиб широко употреблял такие выражения, как «дерьмовая башка» и «гомик».
      Два или три раза в год Локхарта вызывали в Новый Орлеан для детального отчета о «Рыбной лихорадке», безмерно популярной телепередаче Локхарта. Преподобный Чарльз Уиб, у которого, естественно, было свое евангелическое шоу в Спортивной Христианской Телесети, по-видимому, питал необычный интерес к дешевой и популярной лекции Локхарта о рыбной ловле.
      В день похорон Бобби Клинча двое мужчин встретились в розовых апартаментах большого отеля на улице Шартр. Комната была полна корзин с фруктами и бутылок с выпивкой, которые сопровождались записками с изъявлениями дружбы и признательности. На алтаре у двери стояла странная коллекция из крошечных статуэток – это были фигурки святых, сделанные из пластика и предназначенные для украшения приборной доски автомобиля, их оставляли разные служащие отеля, чтобы преподобный Уиб мог их благословить, если у него будет на это время.
      – Сумасшедшие католики, – ворчал Уиб, – умеют только две вещи – трахаться и молить о прощении.
      – Можно взять яблоко? – спросил Дики Локхарт.
      – Нет, – ответил Чарльз Уиб. На нем был дорогой спортивный костюм, который он купил за наличные на Родео Драйв в Беверли Хиллз. Как и всегда, его соломенные волосы выглядели превосходно. У Уиба были и брови соломенного цвета, которые, как предполагал Дики Локхарт, он причесывал столь же тщательно, как и волосы.
      Уиб положил ноги, обутые в кроссовки «Рибок», на кофейный столик, нацепил очки для чтения и стал просматривать последние сводки.
      – Не очень страшно, – сказал он.
      – Благодарю вас, – ответил Локхарт. На встречах он не блистал. Мечты уже уносили его на Бурбон-Стрит, а также к тому, что могло случиться позже.
      – Хочешь объяснить, что с Маконом? – спросил Чарли Уиб, впиваясь в Дики глазами поверх очков.
      Локхарт сжался на диване. Он и понятия не имел, о чем говорит босс. Разве он пропустил турнир по рыбной ловле? Может быть, это какая-то почетная работа, предназначенная для одного из спонсоров самого высокого класса? Не был ли Макон тем местом, где производили снадобье «Счастливая Рыбья Железа»?
      – Макон, – сказал Уиб. Тон у него был, как у обиженного родителя. – Мы проиграли Макон этому говноеду и педику.
      – Сперлингу?
      – Кому же еще! – Уиб скомкал брошюру Нильсена.
      Эд Сперлинг был хозяином шоу под названием «Рыбная ловля с шустрым Эдди», которое передавалось по спутниковому телевидению и принималось ста семнадцатью телестанциями.
      В свирепой битве за первое место в телебизнесе Эд Сперлинг был кровным соперником и врагом Дики Локхарта.
      – Макон, – мрачно сказал Дики. – Джорджия тоже чертовски хороша для ловли окуней.
      – Итак, сто двадцать пять телестанций к ста восемнадцати, – заметил преподобный Чарльз Уиб. – Слишком близко, чтобы успокаиваться.
      – Но некоторые у нас совпадают, – заметил Локхарт. – Мобил, Галфпорт и Форт Уорт.
      Уиб кивнул.
      – Литл Рок тоже, – сказал он.
      Это были кабельные системы, передававшие обе программы о рыбной ловле; немногие могут передавать больше одной.
      – Кажется, я забыл тебе сказать, – заметил Уиб, – ты потерял обеденное время в Литл Роке. Они перекинули тебя на воскресное утро после передачи «Кегли Озарка».
      Локхарт застонал. Передача Сперлинга шла сразу после бейсбольного матча Ройалс из Канзас Сити. Это было нечестно.
      – Ты видишь, что происходит, – мрачно сказал преподобный.
      – Но ведь передача идет хорошо. Вы видели программу с озера Джэксон?
      – Камера дрожала, – насмешливо улыбнулся Уиб. – Как будто твой ас-оператор был в белой горячке.
      – Мы лезем из кожи вон, – пробормотал рыболов, – за жалкие тысячу долларов за серию.
      Это был бюджет «Рыбной лихорадки», не считая жалования Дики Локхарта. Денег на разъезды было так мало, что Локхарт ездил на трейлере, чтобы экономить на мотелях.
      – Твоему шоу нужна хорошая встряска, – сказал Уиб.
      – На озере Джэксон я поймал трех десятифунтовых! – У Сперлинга новая песня-вступление, – продолжал Уиб. – Играют банджо. Мак Дэвис поет. Ты слышал?
      Локхарт покачал головой. Он не часто спорил с боссом, но иногда гордость брала верх. Он спросил Чарльза Уиба:
      – Вы видели последний РГО?
      Публикуемый в журнале «Гроза окуней» Рейтинг Грозы Окуней (РГО) определял лучших рыболовов страны. Для рыбной ловли РГО это то же, что рейтинг Нильсена для телевизионных сетей.
      – Вы заметили, кто первый? – спросил Дики Локхарт опять.
      – Да, – Уиб снял свои кроссовки с кофейного столика и выпрямился.
      – Это тоже чертовски хорошая вещь, потому что единственное, что сейчас работает на нас – это твое имя, Дики. Ты победитель, а зрителям нравятся победители. Конечно, я вижу, где выигрывает турниры мистер Сперлинг – в Среднем Теннесси.
      – В низших лигах, преподобный Уиб. Я обставил его в «Атланта Классик». Он был всего лишь восьмым...
      Уиб поднялся и разгладил складки на своем дорогом спортивном костюме. И снова сел.
      – Как я уже сказал, мы очень довольны, что ты наверху. Я просто не могу видеть, как ты скользишь вниз. Вот и все. Так случается, когда ты неосторожен. Случается в бизнесе, случается в рыбной ловле. Это одно и то же.
      Уиб открыл корзину с фруктами и бросил Локхарту яблоко.
      Локхарту захотелось сказать Уибу, что его спортивный костюм похож на пижаму.
      Преподобный Чарльз Уиб сказал:
      – Это главное, Дики. Если ты не побеждаешь, ты оказываешься на обочине.
      Он снял очки.
      – Я действительно надеюсь, что ты будешь продолжать выигрывать. Я тебе настоятельно советую это.
      Конечно, в этом вопросе Дики Локхарт был гораздо лучше осведомлен, чем Уиб.

      Декер просигналил дважды, подъезжая к хижине Скинка. Короткими, вежливыми гудками. Последним делом было для него застать врасплох человека, которому приспичило пострелять.
      Хижина стояла, накренившись, это состояние было хроническим и, казалось, что хороший порыв ветра может сделать ее плоской. Не было слышно ничего, кроме гудения мух. Декер засунул руки в карманы и пошел к озеру. Поперек озера в нескольких сотнях ярдов дрейфовала обтекаемая лодка, а в ней было двое рыболовов, колдовавших над леской. Каждый раз, когда один из них забрасывал наживку, блестящая нить до того, как опуститься на поверхность, описывала тонкую, как паутинка, дугу над водой. Крапчатая, как малина, рыбацкая лодка блестела над полуденным солнцем. Декер даже не потрудился покричать. Если бы Скинк рыбачил, он был бы один. И никогда не вышел бы в такой лодке, как эта.
      Декер потащился назад к хижине и сел на крыльце. Несколькими секундами позже он услышал скрип над головой, и Скинк спрыгнул со старой сосны.
      Он поднялся с земли и сказал:
      – Я перестаю тебя презирать.
      – Приятно слышать, – сказал Декер.
      – Ты не вошел внутрь.
      – Это не мой дом, – ответил Декер.
      – Точно, – проворчал Скинк, взбираясь на крыльцо. – Но некоторые бы вошли.
      Дневное освещение ничего не добавило и не определило во внешности Скинка. Сегодня, чтобы скрыть усталость, он надел солнцезащитные очки и купальную шапочку в цветочек, из-под которой выбивалась длинная косица серебристо-седых волос. Он налил кофе Декеру, но не себе.
      – У меня на ленч свежий кролик, – сказал Скинк.
      – Нет, спасибо.
      – Я сказал свежий.
      – Я уже поел, – ответил Декер, но его голос прозвучал неубедительно.
      – Как прошли похороны?
      Декер пожал плечами.
      – Ты знал Роберта Клинча?
      – Я знаю их всех, – сказал Скинк.
      – Лэни Голт?
      – Ее брат большая шишка, и он нанял тебя.
      – Верно, – Декер испытал облегчение, когда Отт сказал ему, что Деннис Голт брат Лэни. Если бы он оказался ее мужем, это известие было бы ему неприятно.
      Декер сказал:
      – Мисс Голт считает, что в том, как умер Бобби Клинч, было что-то странное.
      Скинк сидел на корточках, разжигая огонь. Он ответил не сразу. Когда растопка загорелась, он сказал:
      – Трудно найти целого кролика. Обычно они оказываются раздавленными, так что почти не остается этого чертовою мяса. Самые лучшие те, которых едва задело и отбросило на обочину дороги. Вот по этому едва ли скажешь, что его раздавило. Мясо превосходное. С таким же успехом он мог умереть от кроличьего сердечного приступа.
      Скинк пристраивал куски на сковороде.
      – Я попробую кусочек-другой, – сказал Декер, сдаваясь.
      Только тогда Скинк улыбнулся. Это была одна из самых невероятных улыбок, какие только Декеру приходилось видеть, потому что у Скинка были прекрасные зубы. Прямые, без единого изъяна, с ослепительно белой эмалью, с какими, кажется, никто и не рождается. Нечто подобное можно было увидеть разве что по телевизору.
      Декер не был уверен, следует ли ему успокоиться или, наоборот, насторожиться. Он все еще раздумывал об этих зубах, когда Скинк сказал:
      – В субботу утром я был на Енотовом болоте.
      – Когда это было?
      – Незадолго до аварии.
      – Говорят, он мчался на скорости шестьдесят узлов, когда лодка перевернулась.
      Скинк поливал маслом шипящего кролика. Он поднял голову и сказал:
      – Когда я увидел лодку, она не двигалась.
      – Клинч был жив?
      – Черт, да.
      – Тогда, значит, несчастный случай произошел после того, как ты ушел? – сказал Декер.
      Скинк фыркнул.
      – Он тебя видел? – спросил Декер.
      – Нет. Я стоял на коленях среди деревьев и свежевал гремучку. Меня никто не видел.
      Он передал Декеру ломоть жареного мяса. Декер дул на него, пока оно не остыло, потом откусил маленький кусочек. Мясо, действительно, было очень вкусным. Он спросил:
      – Почему ты обратил внимание на Клинча?
      – Потому что он не ловил рыбу.
      Декер, глотая мясо, издал странный звук.
      – Он не ловил рыбу, – повторил Скинк, – и я подумал, что это чертовски странно. Встать на рассвете, нестись на бешеной скорости к месту лова, а потом шевелить веслом стебли водяных лилий. Я наблюдал, потому что хотел посмотреть, нашел ли он то, что искал.
      – И он нашел?
      – Не знаю. Я ушел, чтобы положить гремучку на лед.
      – Боже! – сказал Декер. Он потянулся к сковороде и осторожно взял еще кусок кролика. Скинк одобрительно кивнул.
      Декер спросил:
      – И что ты думаешь об этом?
      Скинк ответил:
      – Я работаю на тебя, верно?
      – Если ты готов на это, то да, мне наверняка потребуется помощь.
      – Ни хрена.
      Сковорода была пуста, Скинк слил неаппетитно выглядевший жир в старую картонку из-под молока.
      – Окуни в это утро спали, – сказал он, – и ни разу этот засранец не поднял и не забросил удочку. Ты не находишь это странным?
      – Пожалуй, – сказал Декер.
      – Господи, тебе надо преподать пару уроков, – пробормотал Скинк. – Такие ребята, как Клинч, любят ловить окуня больше, чем трахаться. Вот в чем дело, Майами. Дай им хорошее озеро с окунями на рассвете, и у них встанет. Вопрос в том, почему Бобби Клинч не ловил на Енотовом болоте в прошлую субботу?
      Декеру было нечего сказать.
      – Хочешь услышать кое-что еще более странное? – спросил Скинк. – Там недалеко была еще одна лодка. И в ней два парня.
      Декер сказал:
      – И они тоже не ловили рыбу, так ведь, капитан?
      – Ха-ха! – каркнул Скинк. – Ты подумай – эти кроличьи железы ударили тебе в голову.
      Кофе Декера остыл, но это было неважно. Он проглотил остатки одним махом.
      Скинк оживился, жилы на его шее напряглись. Декер не мог сказать, разозлился он или обрадовался. Используя карманный нож, чтобы выковырять волокна кроличьего мяса из своих прекрасных зубов, Скинк сказал:
      – Ну, Майами, не собираешься спросить меня, что это значит?
      – Да, этот вопрос стоит в моем списке.
      – Сегодня вечером на озере ты услышишь, что я думаю.
      – На озере?
      – Твое первое причастие, – сказал Скинк и с шумом полез на большую сосну.
      Отт Пикни покинул Майами, и это было его медленное отступление из мира журналистики большого города. Он знал, что мог бы оставаться в «Сан» до конца жизни, но у него было ощущение, что он более или менее достиг своей цели. Не написав за последние десять лет практически ничего значительного, он тем не менее расстался с газетой с чувством торжества. Он пережил переход к спокойному образу жизни, наступление профсоюзов, наплыв щенков-"профи", взлет энергичных, «с пылу с жару» менеджеров. Отт наблюдал, как приходят звезды и их прихлебатели, и как та их часть, у кого нет честолюбия, выживает, и остается дольше других на плаву. Он ощущал себя живым доказательством того, что удачливый журналист не обязательно должен быть хитрым или агрессивным по природе, даже в Южной Флориде.
      По мнению Отта, в Харни было все то же самое, но темп жизни был медленнее. Почему его несколько задел этот инфернальный скептицизм Р. Дж. Декера, высказанный им по поводу смерти Бобба Клинча? Бешеный рисковый рыболов терпит крушение на своей лодке и тонет – так что из этого? Отта Пикни рассердил тонкий намек Декера на то, что какое-то мрачное варево кипело под самым носом у Отта. Это не округ Дэйд, думал он, и люди здесь не такие, как в округе Дэйд. Мысль об организованном мошенничестве на рыболовецких соревнованиях казалась Отту слишком уж притянутой за уши, но намек на то, что смерть Роберта Клинча – следствие чьей-то грязной игры, был серьезным оскорблением для общины. Отт решил показать Р. Дж. Декеру, что он ошибается.
      После похорон Отт отправился в отдел новостей и некоторое время поварился в собственном соку. Некрологи в «Сентинел» были тем, чем им полагалось быть: у него было два дня на то, чтобы поиграть с некрологом Клинча. Перелистывая свою записную книжку, Отт понимал, что из интервью с Клариссой он сможет выколотить пятнадцать-двадцать строчек. Только это. В необычном для него порыве упорства он решил, что сделает еще один наскок на Клариссу Клинч.
      Он обнаружил, что в доме у нее хаос. Желтый фургон для перевозки мебели стоял перед домом: толпа кряжистых мужиков очищала дом от вещей. Кларисса заняла командный пункт на кухне, грузчики, слушая ее язвительные указания, работали слаженно и быстро.
      – Прошу прощения за вторжение, – сказал ей Отт. – Но я вспомнил еще пару вопросов.
      – У меня нет на них ответов, – огрызнулась Кларисса. – Мы переезжаем в Валдосту.
      Отт попытался представить себе Клариссу в обтягивающем, платье, проскальзывающей своими длинными ногами в спортивную машину мандаринового цвета. Он не смог этого вообразить. Эта женщина была совсем другой породы, чем Лэни Голт.
      – Мне надо узнать еще немного о хобби Клинча, – сказал Отт, – несколько анекдотов.
      – Анекдотов! – сказала Кларисса резко. – Вы пишете книгу?
      – Только сенсационную статью, – сказал Отт. – Друзья Бобби говорят, что он был заядлый рыболов.
      – Вы видели гроб, – сказала Кларисса, – и видели его друзей. – Она дважды громко хлопнула в ладоши. – Эй! Последи за оттоманкой, Пабло, если не хочешь покупать мне новую!
      Человек по имени Пабло пробормотал какую-то непристойность. Кларисса снова повернулась к Отту.
      – Вы занимаетесь рыбной ловлей?
      Он покачал головой.
      – Слава богу, есть хоть один среди вас нормальный человек, – сказала она.
      Ее глаза метнулись к книжному шкафу в гостиной. Отт заметил, что на его полках не было книг, только трофеи. Каждый из трофеев увенчивало дешевое, намалеванное золотом изображение прыгающей рыбы. Окуня – понял Отт. Он посчитал трофеи и записал в своем блокноте цифру 18. Один из грузчиков раскрыл большой картонный ящик и начал завертывать и упаковывать трофеи.
      – Нет! – сказала Кларисса. – Эти пойдут в грузовик с покатым полом.
      Грузчик пожал плечами.
      Отт последовал за вдовой в гараж.
      – Этот хлам здесь, – сказала она. – Мне надо его продать.
      Рыболовное снаряжение Бобби Клинча. Тростниковые шесты, спиннинги, складные удочки, удочки для забрасывания наживки, удочки-поплавки, летающие удочки. Отт Пикни посчитал их и записал в своем блокноте: 22. Каждый из комплектов, по-видимому, был в безупречном состоянии.
      – Они стоят уйму денег, – сказал Отт Клариссе.
      – Может, мне поместить объявление в вашей газете?
      – Да, хорошая мысль.
      Все репортеры «Харни Сентинел» в процессе своей деятельности насобачились составлять объявления и могли это сделать в случае надобности в любой момент. Отт достал бланк для составления заказов из ящика своего грузовика.
      – Двадцать две удочки, – начал он.
      – Три пары болотных сапог до бедер, – сказала Кларисса, копаясь в ящике мужа со снаряжением для охоты на окуней.
      – Две сети, – заметил Отт.
      – Четыре жилета, – сказала она, – один с карманами.
      – Это электрическое точило для крючков?
      – Совершенно новое, – сказала Кларисса, – обязательно пометьте, что оно совершенно новое.
      – Помечено.
      – И я не знаю, что делать с этим. – Она вытащила из-под верстака нечто, похожее на пластиковый чемоданчик, на котором было отпечатано слово «ПЛАНО». – Я не могу даже поднять проклятую штуку, – сказала она, – и боюсь заглядывать внутрь.
      – Что это? – спросил Отт.
      – Главные залежи, – сказала Кларисса, – ящик для снастей Бобби.
      Отт поднял его за ручку и поставил на кухонный стол. Должно быть, он весил фунтов пятьдесят.
      – Он держал в нем всякую всячину с тех пор, как ему исполнилось десять лет. Наживку и все такое. – Голос Клариссы звучал тихо. Она часто моргала, как будто собиралась заплакать или, по крайней мере, боролась со слезами.
      Отт расстегнул замки на ящике и открыл крышку. Он никогда не видел такую хаотичную коллекцию снастей: черви, лягушки и пластиковая блесна всех цветов радуги, и даже маленькие резиновые змейки, все утыканные остро отточенными крючками. Наживка была аккуратно разложена на восьми складывающихся подносах. Дно ящика заполняли ножи, плоскогубцы, щипцы из нержавеющей стали для снятия крючков, грузила, шарниры и катушки с леской.
      В фиолетовом бархатном футляре лежали маленькие бронзовые весы для взвешивания окуней. Отметки на шкале были оптимистично проставлены аж до двадцати пяти фунтов, хотя никто никогда не ловил большеротого окуня таких размеров.
      О весах Кларисса заметила:
      – Эта дурацкая штука стоит сорок долларов. Бобби сказал, что они имеют сертификат турнира, не знаю, что это значит. Он сказал, что у всех ребят весы той же модели, чтобы никто не мог мухлевать с весом.
      Отт Пикни тщательно уложил бронзовые весы обратно в мешок. Потом он вернул мешок в ящик для снаряжения и закрыл защелки.
      Кларисса села на цементные ступеньки гаража и печально уставилась на бушель осиротевших удочек. Она сказала:
      – Вот, мистер Пикни, в чем был смысл жизни Бобби. Не я или дети, или его работа в телефонной компании... только это. Он не был счастлив, если не выходил на лодке на озеро.
      Наконец-то приличная цитата, подумал Отт и судорожно начал записывать ее в свой блокнот. «Он не чувствовал себя счастливым, если не выходил рыбачить на озеро». Достаточно близко к оригиналу.
      Только позже, когда Отт Пикни ехал назад в редакцию газеты, его как будто ударили кулаком под дых: Р. Дж. Декер был прав. Происходило что-то странное.
      Если бы Бобби Клинч взял свой ящик со снаряжением в эту свою злополучную поездку, то он бы, разумеется, пропал во время несчастного случая с лодкой. Так почему же он уехал на озеро Джесап без него?
      Лодка Скинка была голым двенадцатифутовым скифом с облупившимися веслами и занозами на досках скамьи.
      – Садись, – сказал Р. Дж.
      Декер уселся на носу, и Скинк оттолкнулся от берега. Была прохладная ночь, и небо было обложено; сплошное покрывало высоких серых облаков, которые слегка двигались под дуновением холодного бриза. Скинк поставил фонарь Коулмана в центре скифа, рядом с водонепроницаемым мешком Декера для камеры.
      – Никаких насекомых, – заметил Скинк, – никаких – при таком ветре.
      Он взял с собой две удочки, выглядевшие так, словно они были куплены на блошином рынке. Стекловолокно побурело и выцвело, катушки были в пятнах и потускнели. Это снаряжение совсем не походило на сверкающий шедевр, который Декер видел столь благоговейно выставленным для обозрения в гробу Бобби Клинча.
      Скинк греб без усилий, волны целовали нос маленькой лодчонки в то время, как она пересекала озеро Джесап. Декер наслаждался спокойным движением в прохладе ночи. Он все еще чувствовал некоторую скованность в обществе Скинка, но ему начинал нравиться этот малый, даже если он и был немного не в себе. Декеру не часто доводилось встречать таких, как Скинк, эксцентричных седых отшельников. Некоторые скрывались, другие убегали, третьи ждали кого-то или чего-го, догоняли... Таким был и Скинк. Он ждал. Декер ожидал бы от него большего.
      – Похоже, что сегодня больше никого нет, – сказал он Скинку.
      – Ха, они везде, – сказал Скинк. Он греб, сидя спиной к Декеру. Декеру хотелось, чтобы он снял эту проклятую шапочку для душа, но не звал, как об этом заговорить.
      – Как ты знаешь, куда плыть? – спросил он.
      – К северо-западу отсюда должна быть стоянка трейлеров. Огни видны сквозь деревья, – сказал Скинк. Они их оставляют на всю ночь. Старики, которые здесь живут, боятся остаться без огней. В темноте шумы кажутся слышнее – ты когда-нибудь это замечал, Майами? Теперь обрати внимание: лодка – это циферблат часов, ты сидишь как раз на полуночи. Огни стоянки трейлеров – это десять часов.
      – Ясно.
      – Хорошо. Теперь посмотри и найди примерно два часа тридцать минут, видишь, где это? Там еще огни. Это Зиппи Март на шоссе 222. – Скинк говорил все это, не поворачивая головы. – Куда мы направились из лагеря, Майами?
      – Похоже, на север.
      – Хорошо, – сказал Скинк. Похоже, я заполучил себе в лодку чертова Игл-Скаута.
      Декер не знал, что этот верзила собирался предпринять, но эта ночная поездка на лодке, конечно, была много занятнее ночного бдения с целью получить улики для дела о разводе.
      Через двадцать минут Скинк перестал грести. Он укрепил фонарь на планке сиденья и взял одну из удочек. Сидя на носу, Декер наблюдал, как тот колдует над леской, потом услышал, как он тихонько выругался. Наконец Скинк повернулся на сиденье и передал Декеру спиннинг. К концу лески была прикреплена удлиненная резиновая наживка пурпурного цвета. По-видимому, она должна была изображать угря, змею или червя со щитовидной железой. Узел, сделанный Скинком, был чуть ли не самым крепким, который Декеру доводилось видеть.
      – Посмотрим, как ты закидываешь, – сказал Скинк.
      Декер держал удочку в правой руке. Он завел ее за плечи и сделал движение, будто бросал бейсбольный мяч. Резиновая наживка с всплеском опустилась в четырех футах от лодки.
      – Погано, – сказал Скинк. – Попытайся высвободить ручку.
      Он показал Декеру, как открыть лицевую сторону катушки и как управлять леской кончиком указательного пальца. Запястье, а не вся рука должна передавать импульс броску. После полудюжины попыток Декеру удалось забросить пурпурного угря на шестьдесят пять футов.
      – Славно, – сказал Скинк и выключил фонарь Коулмана.
      Лодка дрейфовала у самого устья маленькой пещеры, где вода казалась гладкой, как дымчатое зеркало. Даже в беззвездную ночь озеро светилось. Декер мог разглядеть сосны на берегу, стебли водяных лилий вокруг лодки, шишки кипарисов, участки высоких тростников.
      – Пошли, – сказал Скинк.
      – Куда? – спросил Декер. – Я не запутаюсь в этих лилиях?
      – На конце твоей лески крючок, который не боится водорослей. Закидывай удочку, как раньше, а потом подражай движениям червя. Заставь его плясать, словно он чувствует, что его вот-вот съедят.
      Декер сделал хороший бросок. Наживка с плеском шлепнулась среди стеблей. Вытягивая, он попытался покачивать ее, безуспешно стараясь заставить скользить пластиковую наживку.
      – Господи, это же, мать твою, не хлебная палочка, это змея.
      Скинк вырвал снасть из рук Декера и сделал потрясающий бросок. Наживка шлепнулась в воду, а плеск был слышен где-то далеко у берега.
      – А теперь смотри на кончик удочки, – объяснил Скинк. – Следи за моими запястьями.
      Змея-угрь-червь скользнула по стеблям лилий и стала извиваться на поверхности воды. Декер был вынужден признать, что наживка выглядела, как живая.
      Когда приманка оказалась на расстоянии пяти футов от лодки, она будто взорвалась. Или взорвалось что-то под ней. Скинк откинулся назад и держался изо всех сил, но угорь вылетел из воды и шлепнулся на его купальную шапочку.
      Сердце Декера забилось где-то под горлом. В воде, где только что была эта штука, остались только пузыри и пена.
      – Черт возьми, что это было? – спросил он, заикаясь.
      – Хог, – ответил Скинк. – И к тому же, хороший.
      Он отцепил фальшивого угря от шапочки и вернул удочку Декеру.
      – Попытайся. Теперь действуй быстро, пока у него в брюхе горячо.
      Декер сделал бросок в том же направлении. Его пальцы дрожали, когда он заставлял резиновое создание двигаться поперек бухты.
      – Вода нервничает, – сказал Скинк, вытирая бороду.
      – Двигай чуть помедленнее.
      – Вот так? – прошептал Декер.
      – Да.
      Декер услышал это прежде, чем почувствовал резкое сотрясение, как, если бы кто-то бросил в воду рядом с лодкой тлеющее бревно. Тотчас же что-то, что было совсем рядом, чуть не вырвало удочку у него из рук. Инстинктивно Декер подался назад. Леска заскрежетала по старой катушке, издавая звук, похожий на короткие взрывы, и удочка изогнулась, как буква У. Рыба ходила кругами, разрезая поверхность воды у правого борта, ближе к корме. Ее спина отливала зеленовато-черным цветом, туловище бронзовым, а жирное брюхо было бледным, как лед. Жабры ее шуршали, как костяшки домино, когда окунь дергал своей огромной пастью.
      – Проклятье! – ворчал Декер.
      – Это большая девочка, – сказал наблюдавший за ним Скинк.
      Рыба ушла вглубь, немного подергала удочку, потом зарылась где-то в корнях водяных лилий. Потрясенный Декер продолжал удерживать удочку. Скинк знал, что случится, и это произошло. Рыба поступила очень умно, запутав леску в водорослях и вырвалась с громким треском. Вся битва продлилась не более трех минут.
      – Дерьмо, – сказал Декер. Он включил фонарь, изучая порванный конец мононити.
      – Не менее десяти фунтов, – сказал Скинк. Он перекинул ноги через планку, зашнуровал свои ботинки и стал грести.
      Декер спросил:
      – У тебя еще есть такой же угрь?
      – Мы уходим.
      – Еще один бросок, капитан, – в следующий раз получится лучше!
      – У тебя было все правильно, Майами. Ты получил, что хотел, приступ рыбной лихорадки. Пожалуйста, избавь меня от дурацких вопросов, пока мы будем добираться.
      Декер заметил:
      – Должен признаться, это увлекательно.
      – Это все говорят.
      Пока они плыли назад, к берегу, Декер не переставал думать о большом окуне, об ощутимом натяжении лески, позволявшем почувствовать его силу и напряжение своих собственных мускулов. Может быть, в этом наваждении Бобби Клинча и было что-то мистическое. Это впечатление, признался себе Декер, уединение и темнота на озере, нарушенные этой тварью, пришедшей из глубины, были бодрящими и очищающими. В этом не было ничего похожего на ловлю из дрейфующих лодок или на приманку из креветок с мостов в Кейсе. Это было что-то совсем иное. Декер чувствовал себя взбудораженным, как мальчишка.
      – Хочу еще попробовать, – сказал он Скинку.
      – Может быть, как-нибудь после того, как закончим грязную работу. Ты хочешь послушать мою теорию?
      – Конечно.
      Декер ждал этого всю проклятую ночь. Скинк продолжал:
      – Роберт Клинч выяснил что-то о жульничестве. Он знал, кто это делает и как. Я думаю, он охотился за доказательствами, когда они его застукали на болоте.
      – Кто его застукал? Дики Локхарт?
      Скинк ответил:
      – Дики не было в той, другой, лодке, которую я видел. Он не так глуп.
      – Но кого-то он послал убить Бобби Клинча?
      – Я в этом не уверен, Майами. Может быть, там была ловушка, может быть, Клинч появился в самом неподходящем месте в самое неподходящее время.
      – А что Бобби искал? – спросил Декер.
      Скинк сделал три гребка прежде, чем ответить.
      – Рыбу, – сказал он, – особую рыбу.
      Такова была теория Скинка или та ее часть, которой он счел возможным поделиться. Дважды Декер спрашивал Скинка, что он хотел сказать, говоря об «особой рыбе», но Скинк не отвечал. Он механически греб. На озере было слышно только его хриплое дыхание и ритмическое поскрипывание ржавых уключин.
      Медленно взору Декера стали открываться очертания южной береговой линии, включая и силуэт покосившейся хижины. Путешествие было почти закончено.
      Декер спросил:
      – Ты выходишь на озеро каждую ночь?
      – Только когда мне хочется на обед рыбы, – ответил Скинк.
      – И ты всегда используешь этого большого лилового червя?
      – Нет, – сказал Скинк, делая последний гребок и выводя лодку на отмель. – Обычно я пользуюсь двенадцатым калибром.
      Когда Р. Дж. Декер добрался до своего мотеля, он нашел на своей двери записку от ночного портье. В записке говорилось, что ему звонил Отт Пикни, но не говорилось зачем.
      Декер уже вставил в замок ключ, когда услышал, что подъезжает и останавливается машина. Он взглянул через плечо, почти ожидая увидеть плоскую «Тойоту» Отта. Вместо этого он увидел «Корвет» мандаринового цвета.

      У Декера была плохая память на имена. Потрясающая на лица, но имена вообще не держались у него в голове.
      – Это были съемки весеннего показа мод, – подначивала его Лэни Голт. – Вы вели себя так, будто были в Сальвадоре.
      – Кажется, я припоминаю, – сказал Декер, – на Сэнибел Бич, верно?
      Лэни кивнула. Она сидела на краю постели и выглядела умиротворенной. Чужая комната в мотеле, чужой человек, и все-таки умиротворенной. Декер чувствовал себя далеко не так хорошо.
      – Должно быть, это было пять-шесть лет назад, – сказал он. Он старался держаться по-деловому и не смотреть на ее ноги.
      – Вы немного прибавили в весе, – сказала Лэни, – но это неплохо, не беспокойтесь.
      Декер включил телевизор и стал искать «Почтальона». Он прекратил щелкать переключателем каналов, когда обнаружил одну из этих ужасных телевизионных игр. После этого он тяжело сел и притворился смотрящим на экран.
      – Я изменилась? – спросила Лэни. Это не прозвучало так, будто она напрашивалась на комплимент.
      – Вы выглядите потрясающе, – сказал Декер, отвлекаясь от телевизора.
      – Хотите верьте – хотите нет, но я все еще влезаю в тот купальный костюм, который носила на тех съемках.
      У Декера в памяти ясно всплыла эта деталь. Желтый цельный костюм из сетки, такой, который можно надеть на хорошо выбритое тело.
      – Вы ведь трахались с одной из манекенщиц, правда?
      Декер вздохнул.
      – Она об этом говорила на обратном пути в Бока.
      – Надеюсь, она была снисходительна, – сказал Декер. Ее звали Дайана. Очень милая леди. Не производила впечатления сороки, но тем не менее.
      У него сохранился ее номер телефона, загвоздка заключалась в том, что теперь она была замужем за влиятельным пуэрториканским капитаном полиции. Ее номер был помещен под литерой С, что означало: самоубийство.
      Лэни Голт скинула сандалии и скрестила ноги на покрывале. На ней была блузка без рукавов неопределенно фруктового цвета и белые шорты. Ее руки и ноги и даже верхняя часть стоп были покрыты золотистым загаром. Такой же загар покрывал шею и грудь, во всяком случае те их части, которые он мог видеть. Он начал размышлять об остальном и подумал, стоит ли попытаться. Неподходящий момент, решил он.
      – Пожалуйста, не можете ли вы сделать это дерьмо потише? – сказала Лэни. По телевизору показывали, как молодая пара из Напы только что выиграла «Олдсмобиль Катлесс», и аудитория сходила с ума.
      Декер уменьшил звук. Она сказала:
      – Слушайте, я жалею о том, что было сегодня утром. Я опрокинула пару мартини, чтобы быть в состоянии пойти туда.
      – Не осуждаю вас, – сказал Декер.
      – Должно быть, я говорила, как бессердечная шлюха, но я не такая.
      Декер согласился с этим.
      – Похороны были тяжелыми, – сказал он. – Особенно, учитывая то, что и жена была там.
      – Пожалуй, да.
      – До того, как вы расскажете мне о Бобби, – начал Декер, – я хотел спросить, как вы узнали обо мне. О том, почему я здесь.
      Он догадывался, что от брата, но хотел быть уверенным.
      – Деннис мне позвонил, – ответила Лэни.
      – Зачем?
      – Потому что он знает, я лично заинтересована в этом. А, может быть, чувствует себя виноватым из-за Бобби и хочет, чтобы я знала, что он не оставил это дело.
      «Или, может быть, хочет, чтобы ты меня прощупала», подумал Декер.
      Лэни сказала:
      – Я познакомилась с Бобби Клинчем на соревнованиях по ловле окуня в Далласе два года назад. Я там снималась для каталога Неймана-Маркуса. Мы снимали одежду – купальники, костюмы для пикника и тому подобное. Деннис оказался в городе из-за этого большого турнира, поэтому однажды я поехала туда, где проходил турнир, просто поздороваться. Там, должно быть, было лодок шестьдесят и сотня парней, и все они были похожи друг на друга. Они были одеты одинаково, двигались одинаково, говорили одинаково; одинаково жевали табак. Все они тащили взвешивать пойманную рыбу. Потом собирались около большой доски, где мелом были записаны показатели, чтобы посмотреть, кто и насколько оказался впереди. Боже, я думала, что умерла и попала в ад, где одни провинциальные мужики.
      – И тогда появился Бобби.
      – Верно, – сказала Лэни. – Он поздоровался, представился. Это звучит примитивно, но сразу можно было заметить, что он не похож на остальных.
      «Примитивно» было неподходящим словом, судя по тому, как оно прозвучало. Однако Декер продолжал вежливо слушать. Он представил, что дальше последует описание любовной сцены.
      Лэни сказала:
      – В ту ночь, пока другие ребята играли в покер и проигрывали, он катал меня на лодке по озеру, мы были только вдвоем. Никогда не забуду – светил серп луны, и нигде ни облачка.
      Она тихо засмеялась и опустила глаза.
      – Мы кружились на воде. На носу его лодки было такое возвышение, которое вращалось, и мы на нем кружились. Нам повезло, что мы не перевернули лодку.
      «У этой девушки, – подумал Декер, – удивительная фантазия».
      – Бобби не был из этих помешанных на турнирах чудаков, – сказала Лэни. – У него была хорошая работа в телефонной компании: прокладывал кабель. Рыбной ловлей он занимался не более четырех-пяти раз в году на соревнованиях. Поэтому он никому не был серьезным соперником. У него не было врагов, Декер. Всем ребятам Бобби нравился.
      – И что же его отличало от других? – спросил Декер.
      – Он получал больше удовольствия от всего, – сказала Лэни. – Ему просто нравилось быть здесь, принимать участие... и для нас это были лучшие ночи после того, как он проводил весь день на озере. Даже, если ему и не удавалось ничего поймать, он все равно был доволен. Смеялся, о, как он смеялся надо всем этим дурацким ритуалом. Бобби безусловно любил рыбную ловлю, но, по крайней мере, он понимал, как дико это выглядит со стороны. Того же я не могу сказать о своем брате.
      Р. Дж. Декер поднялся и выключил телевизор. Это была как раз та часть, которой он ждал.
      – Деннис вам сказал, зачем он меня нанял?
      – Нет, – ответила Лэни, – но это может быть только одно. Мошенничество.
      Как если бы это не было секретом.
      – Деннис знает, что Дики Локхарт мухлюет на турнирах, – сказала она. – И это все, о чем он говорит. Сначала он и вправду пытался нанять каких-то убийц. Он сказал, что Хэмингуэй поступил бы именно так.
      – Нет, Хэмингуэй занялся бы этим сам.
      Примерно шесть месяцев назад Деннис привез двух парней. Предложил им по восемьдесят пять тысяч за то, чтобы они пристукнули Дики и размололи его тело так, чтобы получилась еда для собак. Мой брат не знал, что один из парней работал на ФБР. Он выболтал всю эту историю. К счастью, в ФБР никто ему не поверил, но на некоторое время Деннис притих и так был напуган, что чуть в штаны не наложил. По крайней мере, это излечило его от желания убить Дики Локхарта. А теперь он собирается устроить так, чтобы его отдали под суд.
      – Итак, следующим шагом вашего брата, – сказал Декер, – было нанять меня.
      Лэни покачала головой:
      – Бобби.
      Декер надеялся, что она этого не скажет.
      – Деннис познакомился с Бобби на съезде профессиональных рыболовов, и они тотчас сговорились. Они даже рыбачили вместе на нескольких турнирах и всегда возвращались с добычей. Деннис высказал Бобби свои подозрения о Локхарте и предложил ему кучу денег, если он представит доказательства.
      – А что такое мог сделать Бобби, чего не мог сделать ваш брат сам?
      – Следить незаметно. Все знают, что у Денниса зуб на Дики Локхарта. Дики тоже это знает, и он очень осторожен, когда Деннис поблизости. Поэтому у моего брата был план – отказаться от нескольких турниров, сказать, что у него семейные дела, и таким образом дать возможность Дики подставиться.
      – При этом Бобби Клинч должен был следить за каждым его шагом.
      – Верно.
      Декер спросил:
      – Сколько Деннис ему предложил?
      – Много. Бобби не был жадным, но ему надо было много, чтобы выпутаться из своего брака. Видите ли, он хотел, чтобы Клариссе достался дом даром, без долгов. Он никогда бы не ушел от нее и детей просто так.
      Р. Дж. Декер все-таки не растрогался до слез. История Лэни была довольно грязная, и ему хотелось распрощаться с девушкой.
      – Ваш брат знал о вас с Бобби? – спросил он.
      – Конечно. Деннис никогда ни слова об этом не сказал, но я уверена, что он знал.
      Лэни Голт оперлась подбородком на руки.
      – Я думала, он заговорит об этом, когда Бобби убили. Хоть записку напишет или по телефону позвонит – ну хоть что-нибудь, чтобы дать понять, что он знает – мне плохо. Нет, Денис не таков. У этого сукина сына в жилах фреон, имейте это в виду. Мой брат хочет прищучить Дики Локхарта и, если вы погибнете в процессе охоты, он и венка вам на похороны не пришлет. Просто заменит вас кем-нибудь другим. Как он заменил вами Бобби.
      Возможность быть убитым из-за дохлой рыбы не казалась Р. Дж. Декеру романтической, Он фотографировал людей, которые умерли и по менее серьезным причинам, и многих, умерших по более серьезным. За эти годы он приобрел лишенное всякой романтики отношение к смерти, примерно, как у мухи, кормящейся на падали: не имело значения, как такое отношение выработалось, но оно было гнусным.
      – Вы думаете, Локхарт убил вашего друга? – спросил Декер.
      – Кто еще мог сделать это?
      – Вы уверены, что это не было несчастным случаем?
      – Уверена, – сказала Лэни. – Бобби знал каждую корягу в этом озере. Он мог бы пройти по нему с завязанными глазами.
      Декер был склонен ей поверить.
      – Кто владелец телевизионного шоу Дики? – спросил он.
      – Спортивная Христианская Телесеть. Вы слышали о ней?
      – Библейские телевизионные гейзеры? – спросил Декер.
      Лэни выпрямилась, как если бы хотела расправить затекшую спину.
      – Это нечто большее, чем древняя религия, – сказала она. СХТ – это вполне современный конгломерат. Туда входят страхование здоровья, тресты, нефтяные разработки, земельное строительство.
      – Я это проверю, – пообещал Декер. – Я устал, Лэни. Завтра мне предстоит препротивная поездка.
      Она кивнула, поднялась и скользнула в свои сандалии. Остановилась перед зеркалом и причесалась быстрыми уверенными движениями.
      – Еще кое-что, – сказал Декер, – там, на кладбище, как вы узнали, кто из них был я? Ведь мы виделись так давно.
      Лэни засмеялась.
      – Вы шутите?
      – Не скажете же вы, что я выгляжу как белая ворона.
      – Да, именно так, – сказала она. – Но Деннис прислал мне фотографию, чтобы я не ошиблась.
      – Фотографию?
      Лэни порылась в сумочке.
      – Любезность со стороны канцелярии Окружной тюрьмы Дейда.
      Декер узнал свои старые тюремные фотографии. Умный ход, Деннис. Точный удар.
      – Мне случалось видеть более дружелюбные улыбки, – сказала Лэни, изучая полицейские фотографии. – Вы еще занимаетесь фотографией, Декер?
      – Иногда.
      – Может, как-нибудь сфотографируете меня? Я думаю вернуться к работе манекенщицы.
      Лэни взяла сумочку под мышку и открыла дверь.
      – Я так давно не позировала, что вероятно, и забыла, как это делается.
      «Ты прекрасно это делаешь», – подумал Декер.
      – Доброй ночи, – сказал он.
      Декеру надо было вернуться в Майами приготовить несколько снимков для страхового агентства в связи с процессом о подлоге, который был назначен на следующую неделю. Он рассчитывал, что во время этой долгой дороги сможет решить, как ему быть с Деннисом Голтом и этим мошенничеством с рыбной ловлей. Его инстинкты, позволившие ему понять состав действующих лиц, говорили ему, что надо бросить это дело. Но как тогда поступить с фактом смерти Бобби Клинча?
      Пока Декер упаковывал свой чемодан, он услышал, как говорит сам себе: «Ну и что?» Ему очень не понравилось, как это прозвучало, потому что так мог бы сказать любой ленивый засранец-полицейский или частный детектив, каких он когда-либо встречал. Большие дела, серьезные проблемы. Отправляйся и зарабатывай свои доллары на более легкой работе – таким должен бы быть совет.
      И тем не менее Декер знал, что теперь не бросит дело, Бобби Клинча убили, потому что он следил за этой таинственной рыбой. Не следовало проходить мимо такого удивительного преступления. Сама мысль, что кто-то мог убить человека из-за большеротого окуня, в каком-то извращенном смысле притягивала Декера, и поэтому ему очень хотелось представить себе парней, которые это сделали.
      В первую очередь ему надо было снова встретиться с Голтом, и эта перспектива казалась отвратительной. Он мог бы сделать это сегодня вечером, когда вернется в Майами. Это не отняло бы у него много времени. Из комнаты мотеля Декер позвонил и договорился о билете на следующий вечер, на семь часов. Юнайтед флайт – Новый Орлеан. «Кэджан Инвитэйшнл Басс Клэссик» – это было недельным профессиональным туром рыболовов и удобным случаем для Декера посмотреть в первый раз на Дики Локхарта в действии. Он видел лицо знаменитого телевизионного рыболова на афише, напротив лавки, где торгуют наживкой, на шоссе 222: «Дики Локхарт любит „Счастливый Аромат Рыбьей Железы“! Этот аромат любят также окуни-ланкеры!»
      Декер был настолько заинтригован афишей, что спросил у торговца наживкой, не составила ли компания «Счастливая железа» формулу снадобья для человечества на все случаи жизни. Продавец тщательно проверил все, что у него было на прилавке, и ответил:
      – Нет!
      До того, как уехать из Харни, Декер попытался дозвониться Отту Пикни в его газету. Сэнди Килпатрик, редактор, похожий на птицу, сказал, что Отт ушел рано утром взять какое-то интервью. Нотка озабоченности в голове Килпатрика намекала на то, что такие мероприятия до ленча были не в характере Отта. Декер оставил Отту послание с просьбой позвонить ему вечером в Майами.
      В эту минуту Отт Пикни глотал черный кофе в лавке с наживкой Калвера Ранделла на южном берегу озера Джесап. Калвер Ранделл находился за прилавком, а его брат Оззи был снаружи и ставил наживку. Отт попытался завести разговор о Бобби Клинче. Он положил на прилавок записную книжку двадцать минут назад, но ее страницы до сих пор были чистыми.
      – Сожалею, но от меня мало проку, – сказал Калвер Ранделл. – Бобби был славным малым и очень хорошим охотником на окуней. И это почти все, что я могу вам сообщить. Ему больше всего нравилась вращающаяся наживка.
      – Вращающаяся наживка?
      – С пластиковыми червями, – объяснил Калвер Ранделл. Отт Пикни не мог заставить себя записать эту деталь.
      – Я так понимаю, что вы были здесь, когда доставили тело, – сказал Отт.
      – Был. Его нашли мальчики Дэвидсоны – Дэниэл и Дэзи.
      – Как ужасно, – сказал Отт.
      – На моем грузовике его доставили в морг.
      Отт ничего не сказал о вскрытии. Доктор Пемброк стоял третьим в его списке лиц, которых он собирался интервьюировать.
      – Мне было очень жаль пропускать похороны, – сказал Калвер Ранделл. – Но у нас было адски тяжелое утро.
      – Гроб был сделан из лодки Бобби.
      – Я слышал об этом! – сказал Калвер. – Какая хорошая мысль. Хотелось бы мне на это поглядеть.
      Отт постучал своей ручкой «Бик» по прилавку и сказал дружелюбно:
      – Я был поражен тем, как красиво они это сделали.
      – Я слышал, – сказал Калвер, – что они взяли обычный дубовый гроб у братьев Перл, отшлифовали его и облицевали длинными полосами с корпуса лодки. Это стоило дополнительно две тысячи, я это точно знаю. Заплатил клуб окунеловов.
      Отт Пикни сказал:
      – А кто же выполнил всю эту работу? Похоронное бюро?
      – Нет, мастерская Ларкина.
      Ларкин был плотником. Он изготовлял все скамьи для окружного суда Харни, а также парадные двери для нового здания почты.
      – Он лучший мастер в городе, – заметил Калвер Ранделл. Он подумал, что оказывает Ларкину услугу – немного бесплатной рекламы делу не повредит.
      – Да, он чертовски хорошо поработал над этим гробом, – сказал Отт.
      Он оставил на прилавке две долларовые купюры, попрощался и направился прямиком в мастерскую Ларкина. Отт рассчитывал, что, возможно, он там найдет что-нибудь, хотя понятия не имел, что именно.
      Мастерская была похожа на старый амбар в форме буквы А, но с новой фасонной электронной гаражной дверью такого типа, какие используют на этих больших импортно-экспортных складах в западной части округа Дейд. Дверь в мастерскую была открыта. Отт заметил, что там много необработанной мебели, но ни одного плотника. Оказалось, что Ларкин ушел, утро не было оживленным, и он отправился порыбачить. Ну что ж, вполне естественно. Молодой чернокожий плотницкий подмастерье по имени Миллер спросил репортера, что ему надо.
      – Я пишу статью о Бобби Клинче, молодом человеке, который погиб во время этой ужасной катастрофы с лодкой на болоте.
      – Да, – ответил Миллер.
      Его рабочая рубаха была влажной от пота. Опилки и кудрявые сосновые стружки пристали к его угольно-черным рукам. Он выглядел так, будто его оторвали от дела посреди работы, и он хотел к ней поскорее вернуться. Преследуя свою цель, Отт Пикни спросил:
      – Гроб сделали на заказ в этой мастерской? Верно?
      – Да, – сказал Миллер, – из лодки.
      – Это было действительно нечто, – сказал Отт. – Как вы, ребята, это делаете? Вы не возражаете, если я кое-что запишу.
      – Это все делал сам мистер Ларкин, – сказал Миллер. – Я думаю, он знал покойного.
      Это последнее слово задело Отта. Он поднял глаза от блокнота и заметил раздражение во взгляде Миллера. Взгляд говорил: не приставай ко мне, приятель, у меня есть дела поважнее.
      – Синий, отделанный металлом гроб, парень, выглядел, как гигантская чертова капля.
      Отт прочистил горло.
      – Уверен, что идея была хорошая... Я хочу сказать, это было задумано как нечто символическое... Как бы прощальный жест.
      – Я и сделаю вам прощальный жест, – сказал Миллер. И в этот момент в дальнем конце сарая зазвонил телефон. Подмастерье заторопился, а Отт стал спокойно раглядывать мастерскую. Он раздумывал, почему у него никогда не получалось разговора с черными, почему они смотрели на него, как если бы он был тараканом. Миллер громко говорил по телефону. Что-то об ореховом обеденном столе и неоплаченном счете. Отт Пикни выскользнул из парадной двери, потом обошел мастерскую с тыла там, где Миллер не мог его видеть. У стены стояло два длинных зеленых контейнера для мусора, наполненных свежими обрезками дерева. Это были самые приятно пахнущие мешки с мусором, которые Отту доводилось видеть. Он встал на цыпочки и заглянул внутрь. В первом он увидел кучу щепок, блоков, странных треугольников и прямоугольников, сломанные козлы, бочонок, пустые банки из-под смолы и политуры, хлам, который и должен был оказаться у мистера Ларкина.
      Во втором Отт нашел те же самые перемешанные между собой куски древесины, фанеры, мелкие обрезки, но и кое-что еще: куски синего сверкающего стекловолокна. Это были остатки лодки «Рейнджер» Бобби Клинча, распиленные на куски для изготовления заказанного гроба.
      Отт встал на пустую жестянку «Формсби», прибавив себе таким образом роста. Он сунул блокнот в задний карман брюк и потянулся через край контейнера так, что руки его коснулись обломков лодки. Копаясь среди кусков стекловолокна, Отт не понимал, как эти фрагменты можно было сложить, чтобы получилась девятнадцатифутовая лодка. Это было похоже на игру-загадку.
      Один фрагмент он узнал – это была консоль, углубление в кабине, предназначенное для того, чтобы рыболовы чувствовали себя так, будто они мчатся на «Дайтоне 500», а не нарушают тишину озера. С точки зрения Отта Пикни кабина рыбацкой лодки Бобби Клинча больше всего походила на приборную доску пилота в самолете 747. Среди вогнутых циферблатов были компас, регистратор, звуковой регистратор глубины, цифровой тахометр и приспособление, показывающее температуру воды на пяти различных уровнях глубины, переключатели силы тока, морской радиоприемник и АМ-ФМ стерео с записывающим устройством. Вся эта электроника, вероятно, была повреждена при погружении в озеро, но Отт был ею зачарован. Он вытащил консоль из мешка, чтобы рассмотреть ее поближе.
      Поставив тяжелое приспособление на колени, он представил себе, как управляет скоростной лодкой мощностью в двести лошадиных сил. Он представил, что сидит за щитом из плексиглаза и ведет лодку мимо извилистого берега. Единственным препятствием было то, что рулевое колесо не поворачивалось под его руками.
      Отт перевернул консоль, думая, что привод запутался во всех этих торчащих проводах. Но причина заключалась в другом – в коротком нейлоновом шнуре. Шнуром было плотно обвязано основание руля под консолью, где его не было видно. Отт безуспешно попытался размотать кольца шнура. Он был привязан мастерски. Руль был блокирован полностью.
      Это означало, конечно, только одно, что направление движения лодки Бобби Клинча было предрешено. Это означало, что Клинчу самому не надо было управлять лодкой, когда она потерпела крушение. Это означало, что рыболов, должно быть, уже умирал или был ранен, когда рыбацкая лодка перевернулась и пошла ко дну, уткнувшись носом в холодную воду.
      Отт Пикни не понял всего этого так быстро, как должен был бы понять. До него все это доходило медленно, но он был так поглощен созерцанием, что забыл об окружающем. Он услышал шаги и поднял голову, ожидая увидеть Миллера, чернокожего подмастерья плотника. Вместо него он увидел троих других мужчин, одетых по обычаю местных: шапки, джинсы, фланелевые рубашки.
      У одного из пришедших был короткий кусок бревна, у второго петля из толстой проволоки, третий стоял с ничего не выражающими глазами и кулаками, прижатыми к бокам. Отт начал что-то говорить, но его приветствие было заглушено воющим звуком плотницкой пилы. Миллер в сарае снова занялся работой. Трое мужчин подошли ближе. Только один из них был местным, но он узнал Отта Пикни и понял, что репортер сможет опознать его. К несчастью Отта, никто из этих людей не хотел увидеть свои имена в газете.

      Деннис Голт открыл дверь, держа в руках стопку кассет. На нем были шорты и просторная майка из сетки, которая прекрасно подошла бы в качестве снасти для ловли барабульки. Голт провел Р. Дж. Декера в гостиную, заполненную низкой мебелью. Преобладающий оттенок был клюквенный.
      Голт поставил кассету на видеопроигрыватель и пригласил Декера сесть.
      – Хотите выпить? – спросил Голт. От него пахло так, будто он проглотил уже десятый стакан смирновской водки.
      Декер попросил холодного пива.
      На телеэкране было рыболовное шоу. Голт поставил магнитофон на быструю перемотку пленки вперед. О двух парнях в лодке Декер мог сказать, что они забрасывали и перематывали, забрасывали и перематывали удочки, иногда вытягивали небольшую рыбку. Единственным способом переносить это, подумал Декер – было пустить пленку с еще большей скоростью.
      Включилась реклама, и Голт резко нажал на стоп-кнопку:
      – Там Дики! – пропел он насмешливо.
      На экране Дики Локхарт стоял на берегу озера, сощурившись от солнца. На нем был хорошо отглаженный костюм для ловли окуней, лицо покрыто загаром пустыни, головной убор отсутствовал, а волосы были высушены феном и уложены, как в парикмахерской. В руке он держал бутылку «Счастливого аромата рыбьей железы» и ухмылялся.
      – Это снадобье действительно срабатывает? – спросил Декер. Немного не на тему, но ему было интересно.
      – Трудно сказать, – ответил Голт. – Воняет, как мешок с дохлыми кошками, это уж точно.
      Он ускорил перемотку пленки и держал ее на этой скорости, пока не нашел той части, которая была ему нужна. Он остановил кадр с рыболовом, стоящим на носу лодки и держащим на весу перед камерой жирного черного окуня.
      – Вот! Теперь смотрите внимательно! – сказал Голт. Он возбужденно шаркал голыми коленями по полу в направлении телевизионного экрана, одного из этих гигантских монстров, сделанных на заказ размером в пять футов, которые занимают всю стену.
      – Вот, Декер, смотрите! Эта рыба – улика!
      – То есть?
      – Смотрите, у нее плоские глаза. Пока еще не затуманенные, но плоские, как черепица. И цвет на боках потускнел. Нет вертикальных полос, ни одной. Цвет этой рыбы грязный.
      – Она не выглядит здоровой как огурчик, – согласился Декер.
      – Здоровой? Эта рыба, парень, дохлая, дохлее не бывает. Поглядите на спинной плавник. Малый машет ее плавниками перед камерой. Почему? Потому что иначе они бы сложились. Эта рыба, мать ее, подохла.
      – Но ведь они только что показали, как рыбак ее вытягивал, – сказал Декер.
      – Неправильно. Теперь смотрите. – Голт перемотал пленку назад и снова показал сцену охоты. Удочка была согнута, вода вокруг лодки бурлила и плескалась – но углы и редакционная обработка пленки не позволяли определить действительные размеры окуня. До тех пор, пока рыболов не поднимал ее перед камерой.
      – Мошенник поймал рыбу, – сказал Голт, – но отнюдь не эту.
      Он нажал на кнопку и перемотал пленку.
      – Хотите посмотреть другую?
      – В этом нет необходимости, – сказал Декер. – Видите, как легко жульничать!
      – Для телевизионного шоу, конечно.
      – А на турнире и того легче, – сказал Голт, – особенно, когда у вас есть в этом деле партнер. А весовщик тоже к этому причастен. Не говоря уже о чертовых спонсорах.
      Он пошел на кухню, принес пиво для Декера и еще одну порцию водки с тоником для себя.
      – Расскажите, что случилось в Харни, – сказал он.
      – Встретил парня по имени Скинк, – сказал Декер.
      Голт свистнул, и брови его поднялись дугами.
      – Это же настоящий псих. Однажды я рыбачил с ним на Сейнт-Джоне.
      – Он собирается помочь мне поймать Локхарта.
      – Не на мои копейки, – запротестовал Голт.
      – Он мне нужен.
      – Он маньяк.
      – Не думаю.
      – Он жрет мертвых животных, которых собирает на шоссе!
      – Не хотите, не ешьте, – сказал Декер, – Он там единственный, кому я доверяю. Без него я бросаю дело.
      Голт сложил руки. Декер пил свое пиво.
      – Ладно, – сказал Голт, – но будьте осторожны. На этом парне будто написано: Техасская башня, а никто из нас не хочет там оказаться, особенно, если он доберется до верху.
      Голт хотел сказать: если возникнут осложнения, не впутывайте меня.
      – Что вы еще делали? – спросил он Декера.
      – Ходил на похороны.
      Голт нервно облизнул нижнюю губу.
      – Роберта Клинча, – сказал Декер, – моего предшественника, которого вы наняли. Мило, что вы мне не сказали об этом.
      Голт играл со стопкой кассет рыбацких видеозаписей, притворяясь, что раскладывает их по порядку. Не поднимая глаз, он спросил:
      – Они знают, что произошло на самом деле?
      – Коронер говорит, что это был несчастный случай.
      Голт тонко улыбнулся.
      – Мы ведь знаем, что это собачье дерьмо, не так ли? Единственный вопрос, как они это сделали?
      Декер сказал:
      – А мой вопрос – кто?
      – Кто? Дики Локхарт, вот кто! – сказал Голт. – Не будь дураком, малый! Дики знал, что я за ним охочусь и знал, что Бобби работает на меня. Что ты хочешь сказать своим: кто?
      – Возможно, вы правы, – сказал Декер, – но мне хотелось бы быть уверенным.
      – Вы что, не верите? Боже, не говорите мне, что я нанял совсем слабоумного.
      – Я встретил вашу сестру, – сказал Декер. Ему хотелось приберечь это напоследок.
      – Илэйн? – спросил Голт. Он выглядел сконфуженным, как и ожидал Декер. Ради этого стоило и подождать.
      – Мы славно поболтали, – сказал Декер. Он хотел, чтобы последнее слово осталось за Голтом. Ему не хотелось продолжать разговор, но приходилось это делать. Надо было выяснить, знал ли Голт обо всем.
      – Вы не сказали мне пары важных вещей. Вы не сказали мне о Клинче и не сказали, что у вас сестра в Харни.
      В голосе Декора едва заметно прозвучало раздражение.
      – Она ездит туда и сюда, моя сестра, – Голт осушил свой стакан. Его лицо начало «краснеть».
      Проклятый упрямый ублюдок, – подумал Декер, – гнет свою линию.
      – Вы знали, что у нее был роман с Бобби Клинчем? – сказал он ровным голосом.
      – Кто говорит? – огрызнулся Голт. Красные пятна на его лице потемнели.
      – Лэни.
      – Лэни?
      – Они ее так называют.
      – О, теперь так?
      – Лично я не имею возражений даже, если она трахается со всем Американским Легионом, – сказал Декер. – Но мне надо знать, что знаете вы.
      – Может, заткнете свою пасть, ас? – теперь лицо Голта стало багровым.
      Декер подумал: «Вот мы и нащупали больное место». Но по тому убийственному выражению, которое приняло лицо Голта, он понял, что не стоит форсировать эту тему. Он встал и направился к двери, но Голт схватил его за руку и зарычал:
      – Подождите минуту.
      Декер стряхнул его с себя и, как он сам счел, довольно мягко толкнул назад и усадил на диван.
      – Пока прощайте, – сказал Декер.
      Но Голт сорвался. Он ринулся и схватил Декера за горло. Задыхаясь, Декер почувствовал, как наманикюренные ногти зарываются в его шею. Он видел коричневые руки Голта на всем их протяжении и каждую вену и набухшие сухожилия. Щеки Голта пылали, а губы кривились, как бледные черви.
      Двое мужчин опрокинулись поперек низкого дивана, причем Голт оказался сверху, его очки с янтарными стеклами сползли и висели на одной дужке. Он плевался и вопил о том, каким мерзавцем-говноедом оказался Декер, в то время как Декер пытался высвободить свою шею из его хватки, чтобы не отойти в лучший мир. Перед его глазами расцвели все краски калейдоскопа, а в голове зашумело.
      Кардинальное правило жизни преуспевающего частного сыщика заключается в следующем: не истреблять своих клиентов. Но некоторые исключения все же допускаются. И Декер позволил себе это. Он выпустил запястья Голта, которые держал крепко, но без всякого эффекта и начал его молотить кулаками под ребра. Когда у Голта перехватило дух, Декер перевернул его и прыгнул на него сверху.
      Деннис Голт представлял, что Р. Дж. Декер силен, но не был подготовлен к силе, с которой тот двинул его в солнечное сплетение. В то время, как его глупая ярость иссякала, он стал боязливо догадываться, что для Декера это была только разминка. Голт ощутил, но не увидел двух сильных оплеух, которые расплющили его нос, разбили оправу очков и закрыли один глаз. Позже, когда он очнулся и дотащился до ванной, с изумлением увидел в зеркале, какой ущерб могут нанести два удара; Он разыскал ведро с кубиками льда на ночном столике рядом с флаконом аспирина. А также написанную от руки записку Р. Дж. Декера: «Теперь плата сто тысяч долларов, задница».

* * *

      Харни – столь маленький округ, что в нем сложно организовать серьезную спортивную программу для средней школы. Кстати, в нем всего одна средняя школа. Полный состав ее учеников колеблется от 175 до 110, поэтому набор спортивных талантов ограничен. В те редкие и бесценные годы, когда в средней школе Харни появлялась победоносная команда, звезд-спортсменов старались убедить провалиться на экзаменах и задержаться в школе, отложив ее окончание на год-два для того, чтобы продлить победоносные тенденции коллектива. Некоторые учителя-идеалисты высказывались против такого неортодоксального проявления чувства школьного патриотизма, но правда заключалась в том, что многие спортсмены высшего класса каким-то образом оказывались учениками группы Д и имели намерение провести в средней школе шесть-семь лет.
      Футбол был тем видом спорта, который в Харни любили больше всего. К сожалению, футбольная команда средней школы Харни так никогда и не добилась победы. Отчаявшись, в один из сезонов они даже составили расписание трех игр с самыми слабыми местными школами округа Дюваль. Школа Харни проиграла их все. Тренера уволили и выдворили из города.
      Поэтому спортивный отдел средней школы Харни решил сконцентрировать внимание на другом виде спорта – баскетболе. Первой задачей было построить гимнастический зал с баскетбольным кортом, а также несколько портативных скамей, предназначенных для открытых трибун. Вторым шагом было послать делегацию тренеров и учителей в квартал чернокожих и набрать там несколько хороших игроков в баскетбол. Несколько старых психов в Харни ворчали и ругались по поводу того, что им придется наблюдать банду тощих пугал, носящихся по корту туда и сюда, а также по поводу того, как это несправедливо по отношению к славным христианским белым ребятишкам, но потом выяснилось, что славные христианские белые ребятишки были в основном медлительными и жирными и не могли закинуть ни одного мяча в корзину.
      Как только программа по баскетболу была составлена, оказалось, что команда может справиться с ней вопреки всем ожиданиям. В первый год своего существования она одержала победу над местными, на следующий год над игроками штата в подразделении класса Четыре-А. Следует, правда, сказать, что звезде команды Хартни было двадцать семь лет, но он выглядел много моложе. Поэтому никто и не проявил излишнего любопытства. Так как команда продолжала выигрывать, то в конце концов баскетбол пленил сердца жителей округа Харни.
      Баскетбольная команда средней школы в Харни называлась «Армадилы». Это было не первое выбранное ими название. Сначала школа захотела назвать свою команду «Гремучие змеи», но, как выяснилось, команда АА в Орландо уже претендовала на это прозвище. Второе название, выбранное школой – было «Рыси», но оказалось, что Библейский колледж в Лисберге уже закрепил его за собой. В течение нескольких месяцев история продолжалась – «Тигры»,"Коршуны", «Пантеры», все эти славные имена оказались разобранными – до тех пор, пока свободными не остались «Совы» и «Армадилы». Школьный совет проголосовал за то, чтобы команда называлась «Совами», потому что это название было на несколько букв короче, и потому их форма обошлась бы дешевле, но большинство учеников взбунтовалось и собрало сотни подписей под печатной петицией, в которой объявлялось, что название «Совы Харни» было кошачьим и никто бы не согласился выступать под ним ни в одних серьезных играх. Без комментариев школьный совет пересмотрел свою точку зрения.
      Как только «Армадилы» Харни начали лягаться на баскетбольной площадке, взрослые местные выпускники школы решили, что школе необходим настоящий символ, что-нибудь вроде знаменитого Сан-Диегского цыпленка, только подешевле.
      Были представлены соображения, проведены в местном масштабе соревнования, спонсированные газетой «Сентинел», и из шестнадцати предложений было выбрано одно. Работая в комиссии, одна из матрон Клуба портних сотворила невероятный костюм из старых автомобильных обивок и дорожек.
      Это был «Армадил» в шесть футов с блестящими бронированными бедрами, длинным носом муравьеда, сделанным из Гуверовской вакуумной канистры, и чешуйчатым хвостом.
      Этот символ стал известен как Дэйви Дилло (маленький армадил), и он должен был выступать в каждой из игр, проводимых в городе. По обычаю он должен был появляться перед началом игры и танцевать под музыку Майкла Джексона «Билли Джин». Затем в перерывах Дэйви Дилло проделывал неуклюжие трюки на скейтборде под ту музыку, которую группа успевала выучить к игре.
      Дэйви Дилло был хорошо отработанным профессиональным номером, и малыши (по крайней мере те, кому не исполнилось четырех) считали, что это самая забавная вещь, которую только можно было увидеть в гимнастическом зале Харни. Взрослые же считали, что человек, находившийся внутри костюма «Армадила», должен был отличаться большим мужеством.
      Вечером 12 января «Армадилы» Харни должны были играть против «Валенсианских опылителей посевов» в соревнованиях за первое место в подразделении Четыре-А.
      Внутри гимнастического зала сидело две сотни болельщиков, больше, чем когда-либо видели тренеры и члены группы поддержки. Собралось так много болельщиков, что, когда запели национальный гимн, он прозвучал громко и слаженно.
      Последние слова гимна – «дом храбрых» – служили обычно знаком для того, чтобы Дэйви Дилло появился на баскетбольной площадке и махнул своей единственной перчаткой, надетой на одну из его армадиловых лап. Это должно было означать начало танца.
      Но в этот вечер популярнейший символ не появился.
      По истечении нескольких неловких минут кто-то выключил пленку с музыкой Майкла Джексона и поставил Рики Сэггса, а тренеры распорядились, чтобы игроки обыскали гимнастический зал. За все два года своего существования Дэйви Дилло ни разу не пропустил спортивных соревнований в средней школе Харни (даже соревнований по легкой атлетике), поэтому никто не знал, что и подумать. Скоро толпа, в том числе и фанаты из средней школы Валенсии, начала скандировать: «Хотим Дилло! Хотим Дилло!»
      Но Дэйви Дилло не оказалось в раздевалке. Он не смазывал колеса своего скейтборда. Он не чинил розовый матерчатый язык в костюме армадила.
      Дэйви Дилло, а точнее, человек, который его изображал, отсутствовал.
      Кто был этот человек, не было большим секретом в округе Харни. Им, конечно, был Отт Пикни.

      Р. Дж. Декер жил в трейлере на расстоянии примерно мили от Пальметто Экспрессуэй. Трейлер имел сорок футов в длину и десять в ширину, и был сделан из тончайшего листового алюминия. Внутри него стены были покрыты дешевыми панелями, которые покоробились от тропической влажности, протертый до основы ковер был цвета печени. В качестве компенсации трейлер был снабжен плохо оборудованной кухонькой, вялотекущим душем и дряхлым кондиционером, из которого сочилась серая жидкость, оставлявшая следы повсюду. Декер переоборудовал кладовую в темную комнату, и это было единственное помещение, в котором он нуждался. Только в очень горячие недели он пользовался этим помещением больше раза или двух.
      Он не хотел жить в парке трейлеров, ему была ненавистна сама эта мысль, но после развода он не мог себе позволить большего. Дело было не в том, что его жена забрала себе все, она забрала только свои вещи, но это было все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Кроме камер. Камеры Р. Дж. Декера и их оборудование в целом стоили вдвое дороже, чем трейлер, в котором он жил. Он не предпринял особых мер для того, чтобы спрятать камеры, потому что почти все его соседи по парку трейлеров владели свободно бегающими, натасканными на бои бульдогами, своего рода психопатами собачьей породы, которым не решился бы бросить вызов ни один взломщик.
      По непонятным причинам соседские собаки никогда не беспокоили Кетрин. Декер печатал снимки, когда она навестила его. Как только он впустил ее, она сморщила нос.
      – Мерзость. Гипосульфит.
      Она знала запах фиксатора.
      – Я кончу через минутку, – сказал он и снова проскользнул в темную комнату. Он размышлял, в чем дело. Думал, где Джеймс. Джеймс был хиропрактиком, знахарем-костоправом, за которого она вышла замуж меньше чем через две недели после развода.
      В день, когда Кетрин вышла замуж за Джеймса, Декер избил грабителя. Кетрин всегда чувствовала себя виноватой, словно она вызвала это короткое замыкание. Когда он отбывал наказание в «Апалачи», она писала ему два-три раза в месяц. Однажды она даже отправила ему свою фотографию, сделанную «Поляроидом», – в черных бюстгальтере и трусиках. Каким-то образом она миновала тюремного цензора. На обратной стороне снимка было написано печатными буквами: «В память былых времен». Это была шутка.
      Декер был уверен, что доктор Джеймс не имел об этом представления. И еще долго после того, как вышла замуж, Кетрин звонила или забегала, но только вечером, и никогда в выходные дни. Декер всегда чувствовал облегчение через некоторое время после ее визита.
      Он промыл несколько фотографий размером восемь на десять и повесил отпечатки на вешалку, протянутую через темную комнату. Он мог бы зажечь верхний свет, не нанеся этим урона фотографиям, но предпочитал работать при красном отблеске нужного для фотографий света. Кетрин постучала дважды и вошла, быстро закрыв за собой дверь. Она знала, как себя вести.
      – Где мистер? – спросил Декер.
      – В Тэмпе, – сказала Кетрин. – Большой заезд. Раз в две недели по уик-эндам у них съезды. Что у нас тут? – Она встала на цыпочки и стала рассматривать отпечатки. – Кто этот тяжеловес?
      – Пожарный – инвалид на девяносто процентов.
      – А что он делает здесь в Вик Тэнни? Зачем он тут торчит?
      – Это как раз то, что хочет знать страховая компания, – сказал Декер.
      – Довольно скучная история, Рейдж.
      Иногда вместо Р. Дж. она называла его Рейдж . Это было ласкательное прозвище, намекавшее на особенности его характера. Декер не возражал, раз это исходило от Кетрин.
      – У меня тут есть хорошая стряпня.
      – Да? И что это?
      Она выглядела потрясающе в теплом красном освещении.
      Кетрин была сногсшибательной. Была, есть и всегда будет.
      Дорогой сногсшибательной женщиной.
      – Я слежу за одним профессиональным рыболовом, – сказал Декер. – Речь идет о жульничестве на турнирах. Вроде бы.
      – Брось ты, Рейдж.
      – Я не шучу.
      Кетрин сложила руки и одарила его материнским взглядом.
      – Почему ты не попросишь, чтобы газета взяла тебя на прежнюю должность?
      – Потому, что газета не платит мне сто тысяч кусков за рыбную ловлю.
      Кетрин сказала:
      – Ого!
      От нее чудесно пахло. Она знала, что Декер любил ее духи, и всегда пользовалась ими ради него. Как они назывались? Что-то модно-невротическое. Ах, да – «Принуждение». Духи, которые, вероятно, не вызывали никаких чувств у доктора Джеймса. По крайней мере, Декер на это надеялся. Он подумал, хранится ли у Кетрин тот самый флакон в четыре унции, который он купил на ее день рождения три года назад.
      Декер вытащил пинцетом еще одну черно-белую фотографию золото-кирпичного пожарника из фиксатора и прополоскал ее.
      – Нет фотографий рыбы? – спросила Кетрин.
      – Еще нет.
      – Кто-то действительно собирается заплатить тебе сто тысяч долларов?
      – Ну, по крайней мере, пятьдесят. В случае если я раздобуду то, что он хочет.
      Она спросила:
      – И что ты собираешься делать со всеми этими деньгами?
      – Попытаюсь выкупить тебя обратно.
      Смех Кетрин замер у нее в горле. Она выглядела уязвленной.
      – Это вовсе не смешно, Р. Дж.
      – Думаю, нет.
      – Ты ведь не думал этого, или думал?
      – Нет, не думал.
      – В тебе есть что-то гадкое.
      – Я побит, как ребенок, – сказал Декер.
      – Можем мы выбраться отсюда? Я уже отравилась твоими химикатами.
      Декер повез ее в кабачок на Шоссе Саус Дикси, где жарили мясо на открытом огне. Кетрин заказала половину цыпленка и чай со льдом, он – пиво и жареные ребрышки. Они говорили о тысяче разных мелочей, а Декер думал о том, как приятно все еще было проводить с ней время. Это не было печальное чувство. Была просто легкая грусть. Он знал, что она пройдет. Так всегда происходило с лучшими чувствами.
      – Ты подумал о Нью-Йорке? – спросила Кетрин.
      Речь шла о работе свободного художника. Декер уже знал это все наизусть.
      – Погляди на Фоли. В прошлом году его фотографии были на обложке «Спорте иллюстрэйтед», – сказала она.
      Это был другой фотограф, который оставил газету и стал свободным.
      – Хейл Ирвин, – парировал Декер насмешливо.
      – Что?
      – Это была большая фотография Фоли. Игрок в гольф. Чертов игрок в гольф, Кетрин. Это не то, что я хочу делать, следовать за группой рубашек Изод по площадке для гольфа целый день для того, чтобы сделать один дурацкий снимок.
      Кетрин сказала:
      – Это был просто пример, Рейдж. У Фоли масса работы с тех пор, как он переехал в Нью-Йорк. Он снимает не только игроков в гольф, поэтому не смотри на меня так сердито.
      – Он хороший фотограф.
      – Но ты лучше на целую милю. – Она потянулась через стол и нежно ущипнула его за руку. – Эй. Это не должно быть тяжкой обязанностью. Никаких Сальвадоров, убийств, мертвых девушек в кадиллаках. Занимайся чем-нибудь поприятнее. Ты это заслужил, Рейдж.
      Декер сообразил, что наступило время обычных увещеваний по поводу загубленного таланта. Кетрин продолжала:
      – Мне тяжело видеть, как ты растрачиваешь свой талант. Шпионишь, как вор. Делаешь фотографии...
      – Парней, которые обманывают страховые агентства.
      – Да.
      Декер сказал:
      – Может быть, ты права.
      – Ты подумаешь о Нью-Йорке?
      – Возьми часть этих ребрышек, я не могу их все съесть.
      – Нет, спасибо, я сыта.
      – Тогда расскажи мне о знахаре.
      – Прекрати это, – сказала Кетрин. – Пациенты Джеймса без ума от него. Он не жалеет своего времени.
      – И дело разминания спин до хруста – процветает.
      – Процветает, но могло бы быть еще лучше, – сказала Кетрин, – Джеймс поговаривает о переезде.
      Декер ухмыльнулся:
      – Дай я угадаю, куда.
      Кетрин покраснела:
      – Его брат получил практику на Лонг Айленде. Джеймс говорит, что он процветает.
      – Без дураков?
      – Не петушись, Р. Дж. Это не имеет к тебе никакого отношения.
      – Так ты бы не пришла повидаться со мной, – сказал Декер. – Я хочу сказать, если бы я собирался переехать в Нью-Йорк, а ты как-нибудь объявилась бы на Лонг-Айленде, ты бы не заглянула поболтать?
      Кетрин вытерла руки о салфетку.
      – Боже мой, не знаю.
      Теперь ее голос стал другим – исчезла легкомысленная доверительность.
      – Не знаю, что бы я сделала, Р. Дж. Иногда и сама удивляюсь. Джеймс особенный, и я понимаю, как мне повезло, но иногда все-таки... Мужчина гладит свои носки, я говорила тебе это?
      Декер кивнул:
      – Ты позвонила мне во время своего медового месяца, чтобы сообщить мне об этом.
      Она позвонила из Гонолулу.
      – Ах, да.
      – Все в порядке, – сказал Декер. – Я не был в претензии.
      Это было лучше, чем потерять ее совсем. Он бы скучал по ней, если бы этот костоправ, любитель гладить носки, увез ее в Нью-Йорк.
      – Ты знаешь чертову правду? – сказала Кетрин. – Моя спина все еще мучает меня.

* * *

      Когда Декер вернулся в трейлер, его телефон звонил. Человеку на другом конце провода не надо было называть себя.
      – Хэлло, Майами.
      – Да, капитан.
      Декер был удивлен. Скинк сделал бы что угодно, лишь бы избежать телефонного разговора.
      – «Армадил» мертв, – сказал Скинк.
      Декер подумал, что Скинк говорит об ужине.
      – Ты слушаешь? – спросил Скинк.
      – «Армадил?»
      – Да, твой маленький приятель из газеты.
      – Отт?
      – Официально он только исчез. Неофициально мертв. Лучше бы тебе быть здесь. Пора приниматься за работу.
      Декер сел на кухонный стол.
      – Начни сначала, – сказал он.
      Скинк приблизительно перечислил факты, связанные с исчезновением, в нейтральных тонах и закончил объяснением «альтер эго» Отта Пикни как Дэйви Дилло.
      – Говорят, он был очень убедителен в этой роли, – закончил Скинк, как бы выражая свои соболезнования.
      Декеру было очень трудно представить Отта в костюме армадила на Скейтборде. Еще труднее ему было представить Отта мертвым.
      – Может быть, они просто увезли его куда-нибудь, чтобы напугать? – предположил он.
      – Никоим образом, – сказал Скинк. – Скоро увидимся. О, да – когда приедешь в Харни, не останавливайся в мотеле. Там небезопасно. Лучше остановись у меня.
      – Предпочел бы этого не делать, – сказал Декер.
      – О, будет чертовски весело, – сказал Скинк с хрюканьем. – Мы сможем жарить копченые сосиски с проскурняком.
      Декер ехал всю ночь. Он пересек границу между штатами, дорогу 95 и выехал на шоссе 222 как раз западнее Вабасса. Еще девяносто минут, и он оказался в округе Харни. Когда он добрался до дома Скинка на озере, было половина пятого утра. На воде была одна или две лодки охотников на окуней: Декеру было слышно, как их мощные моторы пережевывают темноту.
      При звуке машины Декера Скинк, тяжело ступая, вышел на крыльцо. Он был полностью одет: сапоги, солнечные очки, оранжевый водонепроницаемый костюм. Декер подумал, уж не спал ли он в таком виде.
      – Это для езды, – сказал Скинк. – Бери свое оборудование и заходи.
      Декер захватил свой мешок в хижину. Это был первый случай, когда он отважился пройти дальше крыльца, и он не представлял, чего ожидать. Может быть, звериных шкур. Обоев, сделанных из кроличьих шкур?
      Миновав дверь из щита, Декер был изумлен тем, что увидел: книги. Вдоль каждой стены до самого потолка стояли полки из необработанной сосны и каждая полка была полна книг. У восточной стены помещалась классическая литература: По, Хемингуэй, Достоевский, Марк Твен, Джек Лондон, Фолкнер, Фитцджеральд, даже Борис Пастернак. У западной стены находились политические биографии: Черчилль, Линкольн, Гитлер, Хьюи Лонг, Эйзенхауэр, Джозеф Маккартни, Джон. Ф. Кеннеди, даже биография Линдона Джонсона, написанная Робертом Каро, хотя они и выглядели, как издания книжного клуба. Южная стена была отведена исключительно для справочников: Британника, Текущие биографии, Статуты Флориды, даже Путеводитель читателя по периодической литературе. Это была та самая стена хижины, которая так сильно накренилась, и теперь Декер знал почему: на нее опирались самые тяжелые книги.
      Полки стены, выходящей на север, были разделены на две секции. В верхней части находились книги по философии и гуманитарным наукам. Нижняя часть была отведена для детских книг: «Мальчики» Харди, Том Свифт, Доктор Сьюсс, Шарлотт Уэб и «Сказки» Братьев Гримм.
      – На что ты так пялишься? – спросил Скинк.
      – На эти великие книги, – ответил Декер.
      – Да дерьмо.
      Посреди пола лежал голый матрас и армейское одеяло, но подушки не было. В углу стоял «Ремингтон». С перекладины потолка свисал фонарь Коулмана. Он давал только рассеянный белый свет, который мог вспыхивать или тускнеть, когда батарейка иссякала. Декер подумал, что Скинк, должно быть, читает в дневное время, в противном случае, он бы ослеп.
      К хижине подъехала еще одна машина. Декер посмотрел на Скинка. Он выглядел так, будто ждал кого-то. Дверь распахнулась и вошел полицейский, рядовой. Жесткая ковбойская шляпа, хорошо отглаженная серая форма (разумеется, с длинными рукавами). На одном плече нашивка в форме флоридского апельсина. Полицейский был почти такого же роста, как Скинк. Хотя и моложе – от пояса вверх это был треугольник мускулов.
      Декер заметил, что этот полицейский не походил на большинство своих коллег. Те были высокими, молодыми, поджарыми и белыми. Этот был чернокожим. Декер не мог себе представить более неподходящего места, чем округ Харни, для чернокожего полицейского.
      – Это Джим Таил, – сказал Скинк. – Джим, это тот парень, о котором я тебе говорил.
      – Майами? – сказал Таил и пожал руку Декера. Скинк втащил качалку и складной стул с крыльца. Таил снял шляпу и сел на качалку. Декер взял стул, а Скинк сел на голый сосновый пол.
      Декер спросил:
      – Что случилось с Оттом?
      – Он мертв, – ответил Скинк.
      – Но что, черт побери, случилось?
      Скинк вздохнул и сделал знак Джиму Тайлу.
      – Вчера вечером, – сказал полицейский, голосом, настолько глубоким, что, казалось, от него трясется фонарь, – я патрулировал дорогу где-то на рассвете. Это было шоссе Джилкрайст на его пересечении с Моргановым Болотом.
      – Некоторые ребята рыбачат на болоте, когда вода там стоит высоко, – вмешался Скинк. – Для этого нужна только лодка – без подвесного мотора. Десять минут от шоссе, и ты на месте, где кишмя кишат окуни.
      Джим Таил сказал:
      – Итак, я увидел в кустах пару светящихся фар. Я мог определить, что это был грузовик. Я поднажал и припарковался. Прошло десять минут, а грузовик не сдвинулся с места, хотя огни все еще горели. Если бы там трахалась молодая пара, они не стали бы оставлять огни. Поэтому я отправился проверить.
      – Вы были один? – спросил Декер.
      Таил засмеялся.
      – Ближайшая подмога находится в Орландо. Да, я был один, можно сказать и так. Поэтому я взял свой пистолет и фонарь и начал пробираться к грузовику сквозь кустарник, стараясь держаться как можно ближе к большим кипарисам, чтобы кто бы там ни был – не увидел меня. Внезапно я услышал, как дверца захлопнулась, и грузовик рванул сквозь кусты. Пригибаясь, я стал спускаться и сделал крюк, выбирая удобную позицию для выстрела, но они не замедлили своего движения, добрались до шоссе и двинули по нему.
      – Трое парней, – сказал Скинк.
      – В темно-зеленом пикапе, – сказал Таил. – Почти уверен, что это был «Форд», но то была не местная машина, хотя я не смог разглядеть номера.
      – Эти люди вас видели? – спросил Декер.
      – Один, что сидел на стороне для пассажиров, несомненно.
      – Вы его узнали?
      – Дай ему закончить, Майами, – вставил Скинк.
      – Тогда я вернулся на место, где был припаркован грузовик, – сказал Таил, – как раз на краю болота. Я хочу сказать, что по отпечаткам шин можно было понять, что машина пятилась до самой воды. Я решил, что они браконьерствовали, охотились на оленя, который спускался к водопою. В этом был смысл, хотя земля была совершенно сухая и чистая. Не было ни крови, ни кожи, ни гильз, ничего.
      – Кроме этого, – сказал Скинк. Он полез в карман своего дождевика и вытащил записную книжку. Передал ее Р. Дж. Декеру. Это был репортерский блокнот, стандартного карманного размера на спирали. На первой странице синими чернилами были написаны слова: «Пикни-Клинч. Некролог». По тому, что блокнот был тощим, Декер мог сказать, что несколько страниц из него было вырвано. Те, что остались, были чистыми.
      – Он валялся под пальмовидным сабелем, – сказал Джим Таил. – Может быть, в тридцати футах от места, где был припаркован грузовик.
      – Вы ничего больше не нашли? – спросил Декер.
      – Нет, сэр.
      – Вы сообщили об этом?
      – Сообщил о чем? – спросил Таил. – О грузовике, стоявшем в кустах? Покажите мне закон, запрещающий это.
      – Но вы нашли эту записную книжку, а она принадлежит человеку, который исчез!
      Скинк покачал головой:
      – Баскетбольная команда утверждает, что он исчез, но никто еще официально не сообщал об этом. Шериф может обратить на это внимание, а может – и нет.
      – О чем вы говорите? – спросил Декер.
      – Фамилия шерифа Эрли Локхарт, – сказал Скинк, – как и у Дики, Это его дядя. И что еще хуже, у него над письменным столом чучело двенадцатифунтового окуня. Джим, расскажи мистеру Декеру о своих из ряда вон выходящих отношениях с отделом шерифа округа Харни.
      – Никаких отношений, – сказал Джим Таил. – Точнее, если говорить об отношениях, то я как бы не существую. Не того цвета. Не та форма.
      Скинк сказал:
      – Джим и я отступаем. Мы полагаемся друг на друга, особенно, когда речь идет о неприятностях. Вот почему он принес мне записную книжку «армадила».
      – Но откуда вы знаете, что он мертв? – спросил Декер.
      Скинк встал и выключил фонарь Коулмана. На крыльце он подхватил один из своих спиннингов.
      – Хочешь вести машину? – спросил он Джима Таила.
      – Конечно, – ответил полицейский, – пусть мистер Декер прокатится в настоящей полицейской машине.
      – Я уже пользовался такой привилегией, – сказал Декер.
      – Кто был парень в грузовике, который вас узнал? – спросил Декер. Он сидел на заднем сиденье патрульной машины, позади стальной решетки. Джим Таил вел машину, он посмотрел на Скинка, скорчившуюся оранжевую массу на пассажирском месте, и Скинк кивнул, как бы давая разрешение.
      – Человек по имени Оззи Ранделл, – сказал Джим Таил.
      – Придурок, – пробормотал Скинк.
      – У него есть брат?
      Р. Дж. Декер слышал о Калвере Ранделле. Отт упоминал о нем на похоронах Бобби Клинча. Он сказал, что удивлен тем, что Калвера нет на похоронах.
      – Да, Калвер, – сказал Джим Таил. – Он держит лавочку на озере Джесап, торгует наживкой.
      Декер подумал, что, возможно, это та самая, где он однажды останавливался несколько дней назад. Калвер мог быть человеком за прилавком.
      – Он шустрее Оззи, – заметил Скинк. – Но и плесень, возможно, шустрее Оззи.
      Они ехали по двусторонней дороге, без центральной линии, без дорожных сигналов. Декер не узнавал шоссе. Джим Таил вел машину быстро, на руле лежала только одна его рука. Сквозь решетку Декер мог видеть на спидометре цифру девяносто. Он порадовался, что нет тумана.
      – Где вы познакомились с капитаном? – спросил он Джима Таила.
      – Приходилось на него работать, – ответил полицейский.
      – В Талахасси, – добавил Скинк. – Давно.
      – А что за работа это была? – спросил Декер.
      – Разведывательная, – сказал Скинк.
      Декер был слишком усталым, чтобы продолжать этот разговор. Он вытянулся на заднем сиденье и стал задремывать. Он продолжал думать об Отте Пикни, гадая, что ему предстоит увидеть. Скинк и Джим Таил на переднем сиденье молчали.
      Примерно через четверть часа Декер почувствовал, что патрульная машина затормозила и съехала с шоссе. Теперь она запрыгала по веточкам и листьям, которые скребли по дну корпуса. Декер открыл глаза и сел. Они были на Моргановом Болоте. Первым вышел Джим Таил и осмотрелся. От болота тянуло влажной темнотой, еще полчаса – и должно было начать светать. Скинк вытащил из машины свою удочку и подошел к краю воды, у которой был цвет перестоявшего черного чая. Болото представляло собой переплетение лилий, мертвых веток и живых кипарисовых пней. С высоких ветвей свисали переплетающиеся косы испанского мха. Место выглядело доисторическим.
      Джим Таил стоял, положив руки на бедра. Скинк забросил удочку, потом смотал ее, забросил снова.
      – Что происходит? – спросил Декер, стряхивая дремоту. В морозном зимнем воздухе чувствовался слабый привкус дыма.
      – Снаряжение, которым я пользуюсьs называется Болотный Буги или Болотный Плясунчик, – сказал Скинк. – Грузило среднего размера, два набора тройных крючков. Еще раньше, до того, как ты приехал, я их наточил. Вероятно, ты заметил, что я поставил новую леску на катушку, на ту, что была, когда мы с тобой выходили рыбачить.
      – Не заметил, – пробормотал Декер. Вся эта дорога ради проклятого урока. Разве эти люди не вышли только что из машины и не сказали что-то?
      – Пятнадцатифунтовый опытный Трилан, – продолжал Скинк. – Знаешь, сколько это может весить?
      – Понятия не имею, – ответил Декер.
      – Ну – пошли! – сказал Скинк, его удочка согнулась вдвое. Он медленно, прилагая всю свою мускульную силу, потянул удочку на себя. Что бы это ни было, но конец лески едва двигался.
      – Ты зацепился за пень, – сказал Декер Скинку.
      – Не думаю.
      Медленно это «что-то» стало подниматься. Декер не сомневался: удочка вот-вот лопнет. Потом Скинк немного расслабился, потянул снова. Леска была натянута так туго, что гудела.
      – Ты почти у цели, – сказал Джим Таил.
      – Готово! – в голосе Скинка чувствовалось напряжение.
      Он сильно дернул леску, и что-то прорвало поверхность воды. Это была железная цепь. В одно из колец цепи попала рыболовная наживка Скинка. Джим Таил встал на колени и схватил ее прежде, чем она снова погрузилась в болото. Он отцепил рыболовную наживку, и Скинк намотал ее на катушку.
      Теперь Декер знал, что это будет.
      Меняя руки, Джим Таил вытягивал цепь. Сначала появился другой ее конец: это был якорь. Новый якорь, из литого железа. На его развилке повис букет гидриллы – как напитанный водой зеленый парик. Джим Таил положил его на берег. Не говоря ни слова, он продолжал вытягивать цепь, добираясь до ее другого конца, погруженного под воду.
      Инстинктивно Р. Дж. Декер подумал о своих камерах. Они были заперты в его машине, позади хижины Скинка. Без них он чувствовал себя голым, как в былые дни. Некоторые вещи принять легче, если вы видите их через камеру. Иногда это единственная защита, которой вы располагаете, линзы создают иллюзию значительного расстояния между глазом и ужасом. Ужасом – увидеть мертвого друга в багажнике «Севильи», например. Конечно, это расстояние существовало только в уме, но иногда внутри линзы было достаточно места, чтобы скрыться. Декер долгое время не испытывал желания скрываться там, но сейчас это желание у него было. Он нуждался в своих камерах, томился по их знакомому весу на шее. Без камер он не чувствовал в себе силы взглянуть, хотя знал, что должен. В конце концов, это была возможность покончить с этим ужасом. Быть в состоянии снова смотреть и что-то чувствовать.
      Джим Таил сражался с цепью. Скинк стоял на коленях рядом с ним и помогал ему удерживать ее своим весом.
      – Сделано, – сказал Джим Таил.
      К концу цепи был привязан тонкий нейлоновый шнурок. Массивные руки Скинка последовали за шнурком вниз в воду и скрылись там до локтей. Его пальцы слепо шарили под поверхностью. Он был похож на гигантского енота, охотящегося на раков.
      – Ах! – воскликнул он.
      Джим Таил встал, вытер руки о форму и отступил. С первобытным кряхтеньем Скинк поднял свой печальный улов со дня Морганова Болота.
      – О, Боже, – простонал Р. Дж. Декер.
      Мертвый Отт Пикни плавал на конце рыболовной лески.
      Как окунь-ланкер. Леска была надежно продета сквозь обе его губы.

      Они ехали обратно в Харни по шоссе Джилкрайст.
      – Мы не можем оставить его там, – сказал Р. Дж. Декер.
      – У нас нет выбора, – ответил Скинк с заднего сиденья патрульной машины.
      – Что вы хотите сказать? У нас на руках убийство. Последний раз, когда я справлялся об этом, это считалось нарушением закона даже в таком дерьмовом городишке, как наш.
      Джим Таил возразил.
      – Вы не понимаете.
      Скинк подался вперед и втиснул лицо в решетку.
      – Как мы объясним тo, что оказались на болоте? Чернокожий полицейский и такой завзятый псих, как я.
      «И экс-заключенный», – подумал Декер. Из-под своей цветастой купальной шапочки Скинк подмигнул ему:
      – По-настоящему я беспокоюсь о Джиме, Майами. Они бы рады были прищучить патрульного штата Джима Таила, так ведь?
      Декер сказал:
      – Тогда пойдем к прокурору штата и соберем большое жюри. У нас два трупа, сначала Клинч, а потом Отт Пикни. Мы не можем это оставлять так.
      – Мы не сможем этого сделать, – сказал Джим Таил.
      «Потрясающе, – подумал Декер. – Три мушкетера».
      – Чего вы так боитесь? – спросил он полицейского. – Вы думаете, они попытаются нас подставить?
      – Хуже, – сказал Джим Таил. – Они не обратят на нас внимания. Клинч уже списан как несчастный случай.
      – Но ведь Отт плавает здесь на рыболовной леске, – сказал Декер. – Думаю, у каждого мог бы возникнуть законный вопрос о нечестной игре?
      Джим Таил съехал с шоссе и остановился. Они находились на расстоянии полутора миль от города. С другой стороны приближалась пара фар.
      – Ныряй вниз, – сказал Джим Таил.
      Скинк и Декер пригнулись и оставались в таком положении до тех пор, пока машина не проехала. После этого Скинк выбрался со своей удочкой.
      – Пошли, – сказал он Декеру. – Выберемся отсюда. Лучше, если никто не увидит Джима в нашем обществе.
      Декер выбрался из машины. Небо на востоке принимало металлически-розовый оттенок.
      – Объясните это ему, – сказал Джим Таил Скинку и уехал.
      Декер начал пробираться к шоссе. Он чувствовал себя столетним стариком. Ему хотелось назад в Майами, так скверно он себя чувствовал. Он пытался вспомнить, были ли у Отта Пикни дети или бывшая жена. Вполне возможно, что у него никого и не было, только орхидеи.
      – Я сожалею о твоем друге, – сказал Скинк, – но ты должен понять.
      – Я слушаю.
      – К полудню тела не будет, если только оно уже не исчезло сейчас. Они за ним вернутся. Они увидели Джима Таила на берегу болота, а это все объясняет.
      Декер сказал:
      – Нам бы следовало здесь остаться. Джим мог бы вызвать помощь по радио.
      Скинк шел впереди Декера и обернулся, потом пошел назад, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
      – Штаб-квартира шерифа сканирует все частоты. Они бы поймали этот вызов и послали пару помеченных полицейскими символами машин. Следующее, что произошло бы, – они захватили бы тебя и меня и начали допрашивать, потом запросили бы Талахасси о бедном Джиме Тайле – как появились все эти неточности в его отчете, какой он высокомерный и необщительный. Какое бы дерьмо они ни сумели состряпать, им бы поверили. Знаешь, сколько черных патрульных полицейских во всем штате? Не хватит и на чертову баскетбольную команду. Джим хороший человек, и я не хочу, чтобы его повесила банда деревенских головорезов. Даже из-за рыбы, Боже сохрани.
      Декер еще ни разу не слышал, чтобы Скинк говорил так много за один раз. Он спросил:
      – Так каков же план?
      Скинк прекратил свое движение назад.
      – Прямо сейчас план такой – сойти с дороги.
      Декер повернулся и увидел пикап, медленно двигающийся по шоссе. Лучи только что взошедшего солнца отражались от ветрового стекла, и из-за этого невозможно было разглядеть, кто сидит за рулем и сколько человек за ним.
      Скинк потянул Декера за руку и сказал:
      – Пойдем через лес!
      Они сошли с вымощенной дороги и быстро пошли по участку, заросшему высокими соснами. Тут они услышали, что грузовик увеличивает скорость. Поравнявшись с ними, машина остановилась. Хлопнула дверца, потом другая.
      Скинк и Декер находились в двадцати пяти ярдах от шоссе, когда прозвучали первые выстрелы. Декер упал на землю и потянул за собой Скинка. Пуля сорвала кору с дерева у самых их ног.
      Декер сказал:
      – Я безмерно рад, капитан, что на вас этот оранжевый дождевик. Они могут видеть нас только за милю или две.
      – Полуавтоматический? – спросил Скинк сквозь стиснутые зубы.
      Декер кивнул.
      – Похоже, на Руджер Мини. Очень популярное оружие.
      Выстрелы возобновились, они следовали друг за другом столь стремительно, что невозможно было сказать, что было новыми выстрелами, а что эхом. Пули врезались в листья, как смертоносный град. С того места, где скорчились Декер и Скинк, они не могли видеть грузовика на шоссе, но различали между выстрелами человеческие голоса.
      – Они пойдут сюда за нами? – прошептал Декер.
      – Надо ожидать, – щека Скинка была прижата к ковру сосновых иголок.
      Огненный муравей запутался в чаще его усов. Скинк не сделал движения, чтобы смахнуть его. Он прислушивался, приложив ухо к земле.
      – Их только двое, – объявил он.
      – Только? С Руджером и одного достаточно.
      Правая рука Скинка нырнула под его дождевик и вынырнула с пистолетом. Декер услышал треск веток по другую сторону сосен.
      – Побежали, – сказал он.
      Они не успели бы и молитвы прочитать в этой стрельбе.
      – Беги, – сказал Скинк.
      «И отвлеки на себя огонь, – подумал Декер. – Что за прекрасная мысль. По крайней мере, в Бейруте у тебя был шанс, потому что там были дверные проемы: дверные проемы – прекрасное прикрытие. Можно было просто бегать зигзагами от одной двери к другой. А вот теперь в виду не было ни одной двери. Даже деревья были слишком тощими, чтобы могли служить защитой».
      Декер услышал шаги – в нескольких ярдах позади него хрустел и ломался кустарник. Скинк сделал ему знак, чтобы он уходил. Он опустился на колени, зарылся пальцами ног во влажную почву и оттолкнулся изо всей силы, как спринтер. Он бежал, делая беспорядочные движения, прорываясь сквозь стволы сосен и натыкаясь на кусты сабеля. Закричал человек, и снова началась стрельба. Декер шарахался, когда пули, визжа, отскакивали от древесных стволов – ниже, выше, всего в нескольких футах позади него. Кто бы ни стрелял, но он делал это на бегу, и потому не мог прицелиться, как следует.
      Декер не знал этого места, поэтому бросался туда, где, как ему казалось, он сможет пробиться. Он заметил место, обещающее укрытие, и рванул туда, стараясь держать голову пониже. Он почти добежал до него, когда что-то ударило его по глазам, и он согнулся от боли.
      Пуля задела ветку сосны, и та хлестнула Декера по лицу. Задыхаясь, он лежал на земле, с кулаками, прижатыми к глазам. Может быть, они подумают, что подстрелили его. Может быть, уйдут искать Скинка.
      Внезапно стрельба прекратилась. Декер услышал сигнал клаксона. Кто-то нажал на сигнал грузовика. Долгие требовательные гудки. С шоссе человек выкрикивал чье-то имя. Декер не мог разобрать слов. Он отнял руки от лица и с облегчением убедился, что не ослеп. Щеки его были влажны от слез, глаза болели, но, похоже, они могли видеть.
      Только когда Декер услышал рычание удаляющегося пикапа, он осмелился пошевелиться, но и тогда не мог решить, куда идти. Имело смысл двигаться в сторону от дороги, но он не хотел бросать Скинка, если Скинк еще был жив.
      Декер подполз к дереву и выпрямился, осторожно стараясь встать вровень со стволом, чтобы его профиль не был виден. На прогалине ничего не шевелилось. Утро было безмолвным, как смерть, все певчие птицы умолкли от страха.
      «Что за черт», – подумал Декер. Во всю силу легких он заорал:
      – Скинк!
      Что-то большое и бледное двигалось по краю леса, пересекая прогалину. Оно производило ужасный шум.
      – Я сказал, чтобы ты называл меня капитаном! – промычало оно.
      Скинк был великолепен. Он стоял совершенно голый, если не считать военных сапог.
      – Погляди, что этот говнюк сделал с моим костюмом! Он держал пластиковую куртку. Между лопатками были три маленьких дырочки.
      – Я его снял как раз вовремя, – сказал Скинк. – Повесил на ветку. Когда я зашуршал веткой, этот парень стал прочесывать все вокруг и промахнулся. Он смотрел немного не туда!
      Волосатый и голозадый, Скинк подвел Декера к телу. У мертвого был черный заскорузлый круг между песчаного цвета бровями. Его рот был похож на букву О.
      – Ты был прав насчет Руджера, – сказал Скинк. Ружье лежало рядом. Обойма была вынута из него.
      – Отвечая на твой вопрос, говорю – нет. Я никогда не видел его раньше, – сказал Скинк. – Его наняли, чей-то кузен из города. Его приятель оставался в дозоре там, где начинаются деревья.
      – Уверен, они решили, что одного ружья достаточно, – сказал Декер.
      – Парню не более тридцати лет, – размышлял Скинк, глядя на мертвого. – Глупец!
      Декер спросил:
      – Я так понимаю, что мы не уведомим власти?
      – Ты быстро учишься, – ответил Скинк.

* * *

      В середине семидесятых губернатором Флориды стал человек по имени Клинтон Тайри. В нем было все, чего жаждут избиратели: он был высок, в нем была грубоватая красота, в колледже он был звездой футбола (вторая команда общеамериканских линейных игроков), увенчанный наградами ветеран Вьетнама, снайпер, который однажды на шестнадцать дней оказался за линией неприятеля без пищи и боеприпасов, завидный жених, страстный любитель развлечений на свежем воздухе, а главное – он был местным уроженцем, что в то время было редкостью во Флориде. Политическая идеология Клинтона Тайри была консервативной, когда это было нужно, и либеральной, когда это не имело особого значения. При росте в шесть футов шесть дюймов он выглядел впечатляюще во время избирательной компании, средства массовой информации любили его. Он получил губернаторство, пройдя на выборах как демократ, но на практике повел себя, как не вел ни один демократ или республиканец, которых когда-либо видел штат Флорида. К величайшему смущению всех жителей Талахасси, Клинт Тайри оказался совершенно честным человеком. Когда он впервые отверг взятку, те, кто хотел его подкупить, естественно, подумали, что проблема заключалась в сумме. Те, кто пытался всучить ему взятку, были богатыми дельцами, занимавшимися земельным благоустройством, и им приглянулся прибрежный заповедник дикой природы. Они сделали новую попытку подъехать к губернатору с повторным предложением. Денег было так много, что они гарантировали бы ему безбедное существование после отставки в любой части света.
      Эти дельцы были не дураки. Деньги, предназначенные для взятки, должны были поступить из иностранной корпорации, имевшей банковский счет в Нассау. Эти средства должны были быть переведены по телеграфу с Бэй Стрит в акционерную компанию на Большой Кайман, а оттуда на анонимный счет, открытый специально для Клинтона Тайри в одном из банков Панамы. Таким образом, внезапно обретенное богатство новоиспеченного губернатора Флориды было бы защищено гарантиями секретности трех иностранных правительств.
      Мошенники-дельцы сочли этот план оригинальным и безупречным и были ошарашены, когда Клинтон Тайри посоветовал им интимно пообщаться друг с другом. Упомянутые дельцы по своей наивности вложили большие средства в избирательную кампанию Клинтона Тайри и теперь не могли поверить, что это был тот самый человек и что именно он теперь выступил в печати штата, охарактеризовав их как «подонков, недостойных даже пресмыкаться в грязи»
      Богатые дельцы были еще более изумлены, узнав, что все их беседы с губернатором оказались тайно записанными на пленку им самим. Они об этом узнали только, когда к их затейливо обставленной конторе на Брикелл Авеню подъехали – машины, полные молчаливых агентов ФБР, вооруженных ордерами на арест, и вся связанная золотой цепочкой банда была арестована. Скоро Внутренняя Служба Доходов бодро принялась за расследование, и через полгода одна из величайших фирм по земельному благоустройству и развитию в Юго-Восточной части Соединенных Штатов оказалась плавающей брюхом кверху.
      Это был волнующий и важный момент в истории Флориды. Редакционные статьи флоридских газет прославляли губернатора Клинтона Тайри за львиную храбрость и честность, в то время, как ученые мужи из радиокомпаний пророчили ему роль предвестника стремительного становления Нового Юга.
      Но, конечно, люди, которые в действительности имели вес, то есть люди с деньгами и облеченные властью, вовсе не рассматривали нового губернатора как героя. Они видели в нем опасную помеху – гвоздь в заднице.
      Конечно, каждый ловкий политик во Флориде становился в позу и высказывался в пользу честного правительства, но немногие смутно понимали эту мысль и еще меньше было таких, кто был готов испытать это на практике. Клинт Тайри был иным, он был препятствием. От него исходили чуждые сигналы.
      Учитывая тот факт, что Флорида больше не была целинной землей, соперничество алчных дельцов было жестоким. Преимущество получили те, у кого была возможность дать приличную взятку и у кого были более влиятельные связи. В Солнечном Штате рост всегда зависел от прививки, развитие от взятки: тот, кто был против коррупции, был со всей очевидностью против прогресса. Что-то надо было делать.
      Круги, заинтересованные в развитии штата, имели возможность выбирать из двух вариантов: ждать, пока истечет срок губернаторства Тайри и тогда проголосовать за его отстранение от должности, или обвести его вокруг пальца.
      Что они и сделали. Они бросили все свои ресурсы и сосредоточили все внимание на развращении тех, кто больше всего был им необходим, при этом задача была достигнута при минимальном сопротивлении. Губернатор получил большинство в один голос в кабинете штата, и для его политических противников было простой задачей обеспечить лояльность оппозиционного большинства. Для этого требовались только деньги. В равной мере было просто (хотя и несколько дороже) обеспечить поддержку в палатах штата, так что часто налагемое Клинтоном Тайри вето автоматически отменялось.
      И очень скоро новый губернатор выяснил, что почти в каждой важной политической битве он оказывается среди проигравших. Он убедился в том, что давать интервью Дэвиду Бринкли или появляться на обложке «Тайм» не значило ничего, пока его коллеги голосовали за то, чтобы сдать каждый дюйм флоридского побережья объединившимся моголам с пальцами, унизанными перстнями. С каждым поражением Клинтон Тайри становился все мрачнее, подавленнее и нелюдимее. Письма, которые он диктовал, становились настолько непонятны и нечестивы, что его помощники боялись их отсылать с печатью штата и тайно их переписывали.
      Они шептались между собой, что губернатор слишком похудел, что его костюмы теперь не всегда выглажены, что волосы его становятся космами. Некоторые республиканцы даже пустили слух, что Тайри страдает какой-то ужасной венерической болезнью.
      Тем временем богатые дельцы, которые пытались его вначале подкупить, в конце концов оказались ответчиками на процессе, а губернатор был главным свидетелем обвинения. Это, как говорят, было похоже на цирк. Друзья Клинтона Тайри считали, что он держал себя, как и следовало ожидать, враги же говорили, что он выглядел скованным и неопрятным, похожим на наркомана, когда давал показания на свидетельском месте.
      Процесс оказался сомнительной победой. Дельцы были признаны виновными в подкупе и заговоре, но наказание, которое они понесли, было всего лишь порицанием. Ведь они были семейными людьми, объяснил судья, и ревностными прихожанами.
      По проклятому совпадению через день после вынесения приговора кабинет правительства Флориды проголосовал большинством в шесть голосов против одного за закрытие заповедника дикой природы Воробьиная Отмель и продаже ее Корпорации по развитию Воробьиной Отмели за двенадцать миллионов долларов. Объявленной причиной этой продажи была несчастная гибель единственного оставшегося в живых воробья Карп Сигрейв (умершего от сексуальной неполноценности или от преклонного возраста). Ради этого вида зеленый заповедник и был в свое время создан. Учитывая смерть последней редкой птицы, кабинет решил, что не было смысла продолжать оставлять втуне во всех отношениях удобное побережье. Единственный голос, прозвучавший против земельной сделки, принадлежал, конечно, губернатору, и только потом он узнал, что главным держателем акций Корпорации по развитию Воробьиной Отмели был не кто иной, как его доверенный коллега, лейтенант-губернатор.
      На утро после голосования губернатор Клинтон Тайри сделал то, чего никогда не делал ни один губернатор Флориды. Он исчез.
      Ни одной живой душе в Талахасси он не сказал, что собирается предпринять. Он просто вышел из губернаторского особняка, сел на заднее сиденье своего лимузина и велел шоферу ехать.
      Шестью часами позже он велел шоферу остановиться. Лимузин привез его на конечную остановку автобусов в деловой части города Орландо, где губернатор распростился с шофером и велел ему убираться к чертовой матери.
      В течение двух дней губернатор Клинтон Тайри был предметом самой массированной охоты на человека в истории штата. ФБР, дорожная патрульная служба, морская патрульная служба, Флоридский Департамент отправления законов и Национальная гвардия посылали своих агентов, войска, психиатров, собак-ищеек и вертолеты. Правительственного шофера допрашивали семь раз, и хотя эти допросы всякий раз оканчивались ничем, а шофер не давал повода к подозрениям, все-таки на него продолжали смотреть как на подозреваемого номер один, замешанного в исчезновении губернатора. Поиски закончились, когда в Капитолий было доставлено нотариально заверенное отречение Клинтона Тайри. В его коротком обращении к прессе экс-губернатор сообщал, что отказывается от должности, по причине «тяжелых нравственных и философских конфликтов».
      Он сердечно благодарил своих друзей и сторонников и заканчивал свое послание ядовитым но, казалось бы, совсем не относящимся к делу пассажем из песни группы «Муди Блюз».
      После отречения Клинтона Тайри грязное дело распродажи Флориды возобновилось в столице штата. Лица, лояльные по отношению к молодому губернатору, начали давать интервью, намекая на то, что уже в течение целых двух лет они знали, что он был не в себе. Несколько отважных репортеров исчерпали бесценные отчеты, пытаясь проследить всю деятельность Клинтона Тайри и представить правдивую его историю, но не добились успеха. Единственное, что удалось доказать, это то, что в день исчезновения беглого губернатора из деловой части Орландо, он был на автобусной станции. Под именем Блека Леклера он купил билет в одну сторону до Форта Лодердейл, но так туда и не прибыл. По пути туда междугородный автобус «Грейхаунд» остановился на станции Экскон для заправки. Шофер не заметил, как высокий пассажир в синем костюме в узкую полоску, отправившийся в мужской туалет, так и не вернулся. Заправочная станция Экскона была расположена напротив фруктового лотка на шоссе 222, в четырех милях от пригородов Харни.
      Клинтон Тайри избрал Харни не только из-за красот природы в этих местах (озера, кипарисы и сосны), но также и по причине глубокой политической отсталости. Округ Харни имел самый низкий процент избирателей на голову населения по сравнению с любым другим округом во Флориде. Это было одно из немногих мест, попавшее в черные списки избирателей по статистике Гэллапа и Лу Харриса в виду того, что шестьдесят три процента из опрошенных не могли правильно назвать вице-президента, хоть какого-нибудь вице-президента Соединенных Штатов. Четверо из пяти граждан Харни не утруждали себя тем, чтобы бросить бюллетени в урну во время прошлых выборов губернатора главным образом потому, что ежегодный аукцион по продаже быков-производителей был назначен на тот же день.
      Это был город, где Клинтон Тайри, был уверен, его никогда не узнают, где он мог построить себе домишко и заниматься своими делами и называться Рейджнишем или Баззом или даже Скинком, и где никто бы не побеспокоил его.
      Скинк вынужден был прождать целый день, чтобы избавиться от тела. Как только стемнело, он взял грузовик и оставил Р. Дж. Декера в хижине. Декер не спрашивал ни о чем, потому что ничего не хотел знать.
      Скинк пропадал час. Когда он вернулся, то был снова одет в свой флюоресцирующий дождевик. Он прошествовал сквозь щитовую дверь и скинул свои морские сапоги. Его ступни были голыми. Под мышкой он держал двух обмякших белок, только что убитых на дороге.
      – «Армадил» все еще там, – сообщил он.
      Тотчас же Декер догадался, что произошло: Скинк отволок второе тело в Морганово Болото. И, возможно, насадил его на ту же самую рыболовную веревку.
      – Я не могу здесь оставаться, – сказал Декер.
      – Поступай, как знаешь. Машины шерифа обшаривают все вокруг. Две припаркованы возле Тропы Мормонов, и им очень не нравится там, можешь мне поверить. Значит, где-то пахнет жареным.
      Декер сел на голый деревянный пол, потирая спину о шершавые доски книжного шкафа. Он хотел спать, но, как только закрывал глаза, видел труп Отта Пикни. Образы были неизгладимыми. Три кадра, если бы при нем были камеры.
      Первый: макушка, пробивающаяся на поверхность сквозь воду, мокрые волосы Отта, свисающие на одну сторону, как бурые водоросли.
      Потом кадр с его бескровным лбом и широко открытыми глазами, уставившимися в бесконечность.
      И наконец: вся бледная маска смерти целиком, гротескно насаженная на веревку с помощью тяжелой проволочной петли и держащаяся навесу над водой благодаря невероятной силе рук Скинка, видимых в нижней левой части кадра.
      Р. Дж. Декер был обречен запомнить Отта Пикни таким. Проклятием профессионального фотографа была невозможность забыть.
      – Ты, похоже, готов все бросить, – заметил Скинк.
      – Предложи мне другой вариант.
      – Продолжай все, будто ничего не произошло. Оставайся сидеть на хвосте у Дики Локхарта. В этот уик-энд намечается турнир по ловле окуня...
      – В Новом Орлеане?
      – Да, Поедем?
      – Ты и я?
      – И мистер «Никон». Я надеюсь, у тебя приличная тренога.
      – Конечно, – сказал Декер. – В машине.
      – И, по крайней мере, шестисотмиллиметровая пленка?
      – Верно.
      С помощью его верных линз можно было бы разглядеть ноздри четвертьзащитника.
      – Ну? – сказал Скинк.
      – Да не стоит того, – ответил Декер.
      Скинк сорвал с головы свою купальную шапочку и бросил ее в угол. Потом он стянул резиновую повязку со своей гривы и тряхнул длинными волосами.
      – Я хочу поужинать, – сказал он. – Если ты не голоден, я съем все.
      Декер потер виски. У него не было аппетита.
      – Не могу поверить, что они могли кого-то убить из-за проклятой рыбы.
      Скинк встал, держа мертвых белок за задние ноги.
      – Это не из-за рыбы.
      – Ну, значит из-за денег, – сказал Декер.
      – Это только часть правды! Если мы бросим дело сейчас, не узнаем всего. Если бросим сейчас, возможно, упустим Дики Локхарта навсегда. Они не могут обвинить его в убийствах, пока еще не могут.
      – Знаю, – сказал Декер.
      Не будет никаких доказательств: ни лоскутка, ни ниточки. Оззи Ранделл скорее сядет на электрический стул, чем донесет на своего идола.
      Декер спросил:
      – Как ты думаешь, они знают, что это мы?
      – Все зависит... – заговорил Скинк, – все зависит от того, видел ли тот другой парень в пикапе наши лица утром. Все зависит также от того, сказал ли «Армадил» им о нас перед смертью. Если он сказал им, кто ты, тогда у тебя возникают проблемы.
      – У меня? А как насчет тебя? Ведь из твоего оружия убит тот парень.
      – Какого оружия? – сказал Скинк, поднимая руки. – О каком оружии вы говорите, офицер? – Он полыхнул своей неотразимой улыбкой.
      – Не беспокойся обо мне, Майами. Если у тебя есть потребность беспокоиться, то беспокойся о том, чтобы сделать несколько хороших фотографий рыбы.
      Скинк поджарил белок на воздухе над открытым огнем. Декер пил холодное пиво и чувствовал, как ночь сгущается над озером Джесап. Они ели молча. Декер оказался голоднее, чем думал. Потом они оба открыли по следующей банке пива и смотрели, как догорают угли.
      – Джим Таил всегда с нами, – сказал Скинк.
      – А это не опасно? – спросил Декер. – Я хочу сказать, для него.
      – Ни для него, ни для нас. Но Джим Тайд – осторожный человек. И я тоже. А ты – ты учишься на ходу.
      Скинк балансировал жестянкой пива, поставив ее на колено.
      – Есть здесь Восточный, который идет без остановки до Нового Орлеана, – сказал он, – отходит из Орландо примерно в полдень.
      Декер поглядел на него:
      – Что ты имеешь в виду?
      Скинк сказал:
      – Вероятно, разумнее нам поехать порознь.
      Декер кивнул. Они никогда не пустят его в самолет, подумал он, особенно в такой одежде.
      – Тогда, я думаю, увидимся в аэропорту.
      Скинк опрокинул жестянку воды на оставшиеся угли.
      – Куда ты направишься сегодня вечером? – спросил он.
      – Есть еще кое-кто, кого мне надо повидать, – сказал Декер. – Хотя я не уверен, что знаю, где она остановилась. По правде говоря, я не уверен даже, в городе ли она. Это сестра Денниса Голта.
      Скинк засопел.
      – Она еще в городе. – Он снял свой дождевик. – Она в гостинице «Дейз Инн», по крайней мере, именно там припаркован этот крошка – «Корвет».
      – Спасибо, я найду ее. А как насчет этих типов на дороге?
      – Давно уехали, – сказал Скинк. – Смена закончилась полчаса назад.
      Он проводил Декера до машины.
      – Будь осторожен с этой дамой, – сказал Скинк. – Если у тебя возникнет непреодолимое желание рассказать ей историю своей жизни, я могу это понять. Только не рассказывай ту ее часть, которая связана с сегодняшним днем.
      – Я слишком чертовски устал, – вздохнул Декер.
      – Это то, что все они говорят.

      Она все еще была в «Дейз Инн», комната 135. Когда она открыла дверь, на ней была только ночная рубашка. Одна из этих дорогих шелковых штучек, которые закрывают только верхнюю часть тела. Сейчас она едва закрывала бледно-желтые штанишки. Р. Дж. Декер заметил цвет ее штанишек, когда она подняла руки, чтобы дотянуться до крючка и снять халат с дверцы гардеробной. Декер делал достойные жалости усилия не пялиться.
      Лэни спросила:
      – Что в мешке?
      – Смена одежды.
      – Вы куда-то едете?
      – Завтра.
      – Куда?
      – На север.
      Лэни села посреди постели, а Декер на стул. По телевизору показывали старую картину о Джеймсе Бонде.
      – Шон Коннери был самым лучшим, – заметила Лэни. – Я смотрела эту дерьмовую картину раз двадцать.
      – Почему вы все еще в городе? – спросил Декер.
      – Я тоже завтра уезжаю.
      – Вы не ответили на вопрос. Почему вы все еще здесь? Почему вы не уехали домой после похорон Бобби?
      Лэни сказала:
      – Сегодня я ходила на кладбище. И вчера. Мне еще не хотелось уезжать, вот и все. Каждый из нас справляется с горем по-своему – разве вы не говорили этого?
      «Очень ловко», – подумал Декер. Ему очень нравилось, как она умела выйти из положения.
      – Знаете, что я думаю? – спросил он. – Я думаю, что семейство Голтов нуждается в медицинской помощи. Я имею в виду, в научном исследовании. Может, существует такое генетическое заболевание, которое не дает людям говорить правду. Думаю, клиника Мэйо очень бы этим заинтересовалась.
      Она широко раскрыла глаза, такая примерная крошка-девочка, школьница. Предполагалось, что взгляд будет холодным, но он получился просто нервозным.
      – Я долго не задержусь, – сказал Декер, – но нам надо поговорить.
      – У меня нет желания разговаривать, – сказала Лэни. – Но, добро пожаловать, оставайтесь, сколько хотите. Я не устала.
      Она скрестила ноги под халатом и посмотрела на него. Что-то в затхлой комнате мотеля пахло свежо и восхитительно, и конечно, это не был аромат «Дейз Инн». Это была сама Лэни: одна из тех женщин, которые от природы пахли, как весенний день. Или, может быть, так казалось, потому что она так хорошо смотрелась. Какого бы рода ни было это явление, у Декера возникло ощущение, что он находится в затруднении. И, главным образом из-за того, что вошел в ее комнату и разрешил ей прыгнуть в постель, отчего утратил все рычаги воздействия и потерял контроль над ситуацией, а, значит, и надежду получить ответы на вопросы. Он знал, что попусту тратит время, но ему не хотелось уходить.
      – Вы ужасно выглядите, – сказала Лэни.
      – Был долгий день.
      – Взяли свежий след?
      – О, верно.
      – Что-нибудь новое о смерти Бобби?
      – Я думал, что у вас нет настроения разговаривать.
      – Я любопытна, и это все. Даже более чем любопытна. Я его любила, помните это?
      – Вы все повторяете это, – сказал Декер, – как будто напоминаете об этом себе.
      – Почему, вы мне не верите?
      Материал для кино, для Ли Страсберга. Лэни – оскорбленная возлюбленная. Ее тон был резко обиженным, но не оборонительным. И не было ни малейшего колебания или сомнения в этих красивых глазах, они выглядели так, будто она была готова расплакаться. Это было такое великолепное представление, что Декер снова задумался над вопросом: «А действительно, почему он ей не верил?»
      – Потому что Бобби Клинч был не ваш тип мужчины, – сказал он.
      – Откуда вы можете это знать?
      – «Корвет», припаркованный снаружи, – это вы, Лэни. Бобби же был обычным грузовиком типа пикап. Он мог вам нравиться, вы с ним спали, может быть, даже была та сокрушительная страсть, которой вы так гордитесь, но вы не любили его.
      – Вы можете все это сказать, поглядев на эту чертову машину?
      – Я – эксперт, – сказал Декер. – Это то, чем я занимаюсь.
      В отношении машин это было верно: не было лучшего ключа к личности, чем машина.
      Любой хороший полицейский сказал бы то же самое.
      Декер особенно не задумывался над психологией владельцев автомобилей до тех пор, пока не стал частным детективом и ему не пришлось проводить половину жизни, выслеживая, преследуя и фотографируя всевозможные автомобили. Во время долгого наблюдения в бойких местах парковки он придумал игру: старался представить, кому из покупателей подойдет какая-то определенная машина, и достиг в этом больших успехов. Форма, модель, цвет, все вплоть до блеска на покрытии втулок было ключом к разгадке. Собственная машина Декера была простым серым «Плимутом 1979 Воларе». С точки зрения стиля это был самый неприметный и легко забываемый автомобиль, который когда-либо произвел Детройт. Декер знал, что он идеально ему подходит, так как соответствовал его задаче оставаться невидимым.
      – Так вы считаете, что мое место в Майами, – начала Лэни саркастически.
      – С кем бы вы могли меня представить, Декер? О, знаю – с молодым колумбийским жеребцом! Часы «Ролекс», золотое ожерелье и черный «Феррари», или, может быть, вы считаете, что я слишком стара, стобы быть шлюхой кокаинового магната. А может быть, вы представляете меня опирающейся на руку какого-нибудь седовласого старикашки, поигрывающего своими деньжатами в Харни?
      – Кто угодно, но не Бобби Клинч, – сказал Декер, – вы не были Стивом и Иди.
      Конечно, за этим последовали слезы, и следующее, что Декер осознал, – что подошел к постели и обнял Лэни и сказал ей, чтобы она перестала плакать. Пожалуйста. Внутренним взором он видел себя в этой тошнотворной сцене из дешевого детективного фильма, в роли грубияна и хама, неуклюже утешающего плачущую длинноногую красавицу и знающего в глубине души, что он должен сыграть эту сцену как крутой парень, но чувство вынуждало его показать свою теплую растроганную душу. Декер знал, что ведет себя, как дурак, но он безусловно не хотел выпускать Лэни Голт из объятий. Было что-то магнетическое и утешительное и совершенно естественное в том, что он держал в объятиях сладко пахнущую женщину в шелковой ночной рубашке на чужой постели в чужой комнате мотеля в чужом для них обоих городе.
      Вертолет «Белл-Джет» ожидал преподобного Чарльза Уиба в аэропорту для официальных лиц Форта Лодердейл. Уиб был одет в темно-синий костюм в узкую полоску, на носу – солнцезащитные очки, модные ботинки из кожи ящерицы. Он путешествовал с вице-президентом Спортивной Христианской Телесети и молодой брюнеткой, претендовавшей на то, чтобы быть его секретарем и умудрившейся незаметно сунуть свой номер телефона пилоту во время их короткого полета.
      Вертолет доставил преподобного Чарльза Уиба к узкой плотине на краю Флоридского Эверглейдса. Глядя на восток от дамбы, Уиб и его коллеги могли хорошо видеть массивное строительство шоссе. Этот участок земли был обработан бульдозерами, ложе дороги – затоплено, уже привезены сваи для обходных путей. Грузовики с мусором, вывозившие отходы, сновали взад и вперед в то время, как грейдеры ползли в клубах пыли посередине.
      – Покажи мне еще раз, – сказал Уиб вице-президенту.
      – Наша собственность начинается как раз здесь, – показал вице-президент, – и простирается на пять миль к югу. Транспортный совет штата благородно предложил нам три обменных пункта.
      «Благородно, чтоб мне провалиться», – подумал Уиб. Двадцать тысяч в бумагах каждому из этих алчных говнюков.
      – Дай мне бинокль, – сказал Уиб.
      – Сожалею, сэр, но я оставил его в аэропорту.
      – Я собираюсь пойти и сесть в вертолет, – заскулила брюнетка.
      – Оставайся здесь, – проворчал Уиб. – Как я увижу систему озер без бинокля?
      – Мы сможем пролететь над ними на обратном пути, – сказал вице-президент. – Каналы почти закончены.
      Уиб энергично потряс головой:
      – Черт возьми, Билли, ты снова это сделал. Люди не покупают дома на каналах. «Канал» – чересчур грязное слово. Канал – это место, где проходят сточные воды. Канал, место, где совокупляются утки и мочится скот. Кто захочет жить рядом с каналом! Неужели ты заплатишь за это сто пятьдесят тысяч? Нет, ты предпочтешь жить на озере, на прохладном душистом озере, а озера – это как раз то, что мы здесь продаем...
      – Понимаю, – сказал вице-президент. – Это не каналы, а озера. Прямые, узкие озера. Озера, через которые можно перебросить камень. Озера одинаковых размеров.
      Компания, которую наняла Спортивная Христианская Телесеть, была фирмой морских землечерпалок, десятники которой в основном были линейно мыслящими людьми. Однажды они очищали от земли и ила устье в Порт-Эверглейдс и Правительственной Засеке и значительную часть фрахтового пути в Тампа Бэй. Они работали с впечатляющей скоростью и эффективностью, и двигались по прямой, что желательно, если вы прокапываете канал для прохождения кораблей, но становится помехой, когда ваша цель – выкопать озеро. Эта проблема несколько раз упоминалась в разговоре с преподобным Чарльзом Уибом, который замечал только финансовую глупость в случае с выкапыванием больших круглых озер. Чем больше озеро, тем больше воды. Чем больше воды, тем меньше земли для продажи. Чем меньше земли на продажу, тем меньше можно построить домов.
      – Озера не должны быть круглыми, – говорил преподобный Чарльз Уиб. – Я не собираюсь вам это повторять.
      – Да, сэр.
      Уиб повернулся к востоку и уставился на прогалины.
      – Напоминает говенную Сахару, – сказал он. – Если не считать грязи.
      – Вода поднимается поздней весной и ранним летом, – сообщил вице-президент, – Дики обещает окуня.
      – Да, сэр, это лучшая рыбалка на всем Юге.
      – Будет лучше для него, если он окажется прав. – Уиб прошелся вдоль дамбы, любуясь хребтом нового шоссе.
      Вице-президент шел в нескольких шагах позади него, а секретарша оставалась на месте, бросая взгляды на синюю кабину пилота «Джет-Рейнджера».
      – Двадцать девять тысяч единиц, – говорил Уиб. – Двадцать девять тысяч семей. Наш собственный христианский город!
      – Да, – сказал вице-президент. Его беспокоило название нового строительства: «Озера Ланкеров». Вице-президент чувствовал, что название «Озера Ланкеров» представляло серьезную проблему для маркетинга: слишком разговорное, слишком отдает деревенщиной. Преподобный Чарльз Уиб был не согласен. Это была его аудитория, говорил он, и он, черт возьми, прекрасно знал, что они будут и чего не будут покупать. Он настаивал на том, что название «Озера Ланкеров» превосходно. Оно било прямо в цель.
      Чарли Уиб направился обратно к вертолету.
      – Билли, мы должны подумать о том, чтобы отщелкать несколько рекламных роликов, – сказал он. – Будущая окуневая столица Америки, что-нибудь вроде этого. Слетай к Дики и доставь ему немного пленки. Он может использовать собственную команду, но я хотел бы, чтобы вы или отец Джонсон понаблюдали.
      Вице-президент сказал:
      – В этих озерах еще нет рыбы.
      Уиб взобрался на вертолет, и вице-президент протиснулся и сел рядом с ним. Секретарша села впереди рядом с пилотом. Уиб, казалось, не обращал на это внимания.
      – Я знаю, что в озерах еще нет этой чертовой рыбы. Скажите Дики, чтобы он перешел через дамбу и отснял кое-что на той стороне. Он знает, что надо делать.
      «Джет-Рейнджер» оторвался от земли, и на низкой высоте полетел на восток.
      – Лети вон там, – сказал пилоту вице-президент, – где они роют эти озера.
      – Какие озера? – спросил пилот.
      Скинк опоздал в аэропорт. Р. Дж. Декер ничуть не был этим удивлен. Он проскользнул в телефонную будку и набрал номер «Харни Сентинел», чтобы узнать, не просочились ли какие-нибудь новости о перестрелке в лесу. У него уже была приготовлена история о том, что они с Оттом уговорились встретиться в блинной, но Отт не пришел туда.
      К телефону подошел Сэнди Килпатрик. Он сказал:
      – У меня очень скверные новости, мистер Декер.
      Декер затаил дыхание.
      – Это об Отте, – продолжал Килпатрик. Его голос был похож на сдавленный шепот священника в исповедальне.
      – Что случилось? – спросил Декер.
      – Сегодня рано утром произошла ужасная автокатастрофа, – ответил Килпатрик. – На шоссе Джилкрайст. Вероятно, Отт заснул за рулем. Его грузовик съехал с дороги и налетел на большой кипарис.
      – О, Иисусе, – сказал Декер. Они организовали катастрофу, чтобы прикрыть ею убийство.
      – Машина пылала два часа, даже кустарник загорелся, – сказал Килпатрик. – К тому времени, когда пожар закончился, там мало что осталось. Останки сейчас в морге, но... они надеются получить достаточно крови, чтобы выяснить, был ли он пьян. Они здесь мастера определять алкоголь в крови...
      Должно быть, тело Отта обгорело до пепла. Никто и не заподозрит, что оно побывало в воде, как никто не догадается, что в действительности было причиной его смерти. Самая дешевая уловка, но в Харни она сработает. Декер уже представлял, как они переделывают дорожный знак с черепом и костями на шоссе 222: «Поезжайте осторожно, и не будет несчастного случая N 5".
      Он не знал, что ему дальше говорить. Беседы о новопреставленных вызывали у него ощущение неловкости, но он не хотел показаться бесчувственным.
      – Я не думаю, что Отт был большим выпивохой, – сказал он вяло.
      – И я не думал, – ответил Килпатрик, – но я понял – что-то случилось, когда он не появился позавчера на соревнованиях по бейсболу. Вы знаете, он был символом команды.
      – Дэйви Дилло.
      – Верно.
      На другом конце линии наступила пауза. Килпатрик раздумывал, как объяснить то, что Отт надевал этот костюм армадила.
      – Знаете, здесь в нашей газете существует неписаное правило, – сказал редактор, – каждый что-то дает на благотворительные нужды. Хоть по нескольку долларов от гонорара, компания известна своей благотворительностью.
      – Понимаю, – ответил Декер.
      – Ну, Отт отказался давать что-нибудь, сказал, что не доверяет им. Я никогда не видел, чтобы он проявлял такое упорство.
      – Он всегда дорожил своими деньжатами, – ответил Декер. Отт Пикни был одним из величайших скупердяев, которых он когда-либо встречал. Однажды, когда он освещал процесс в связи с сенсационным убийством в округе Дейд, он пропустил момент в судебном заседании, когда зачитывали приговор, потому что не мог найти места для парковки, где был бы сломан счетчик.
      Сэнди Килпатрик продолжал:
      – У нашего издателя железное правило насчет этой благотворительной организации, «Единого пути». Когда он узнал, что Отт отказывается давать пожертвования, он приказал его уволить. Для того чтобы сохранить Отту работу, я предложил этот копромисс.
      – Дэйви Дилло?
      – Школьной команде нужен был символ.
      – Звучит непохоже на Отта, – сказал Декер.
      – Сначала он сопротивлялся, но постепенно привык, а потом ему это даже понравилось. Я слышал, как он об этом говорил. И он так бойко двигался на скейтборде, даже в этом громоздком костюме. Любой другой человек его возраста... Ребята говорили, что он, должно быть, занимается серфингом.
      – Звучит так, будто это было настоящее шоу, – сказал Декер, стараясь представить необычное зрелище.
      – Он ни разу не пропустил игры, вот почему я так встревожился позавчера, когда он не появился на шоу. Единственное, что я мог вообразить – что он загулял где-то в субботу вечером и подцепил кого-нибудь. Может быть, отправился в Како Бич, встретил девочку и решил остаться там на уик-энд.
      Отт в постели с малышкой, найденной на пляже, – теперь, вероятно, эту историю повторяли все в Харни.
      – Может быть, и так, – сказал Декер.
      – Вероятно, он возвращался домой, когда произошел несчастный случай.
      И это был старый приятель Отта из Майами, и он лгал, скрепя сердце. «Если бы только Килпатрик узнал правду», – подумал Декер. Он сказал:
      – Сэнди, мне так жаль. Я не могу поверить, что он умер.
      Эта часть его речи была почти правдой, а сожаление искренним.
      – Служба будет завтра, – сказал Килпатрик. – Кремация, вероятно, – самое лучшее, учитывая обстоятельства.
      Декер попрощался и повесил трубку. Потом он позвонил в цветочный магазин в Майами и попросил отправить орхидею на похороны Отта Пикни. Самую лучшую орхидею, какая там была.

      Джим Тайл был родом из города Виламетти, что в штате Флорида, бесплодном, засиженном мухами кусочке земли, не затронутом чуждыми идеями интеграции, частного жилищного строительства и равноправия. Джим Тайл был одним из немногих чернокожих, которым удалось ухватить свою судьбу за хвост. Он приписывал свой успех хорошей стабильной семье и родителям, которые заставили его остаться в школе, а также своим физическим способностям, внушавшим благоговение.
      Многие ребята с улицы считали кулачный бой безболезненным способом разрешения конфликтов, но Джим Тайл предпочитал борьбу, потому что она имела более личный характер. Это отчасти огорчало его приятелей, пока несколько белых ребятишек не набросились на него и не попытались окунуть его лицом в коровью лепешку. Их было трое, и, естественно, они выждали, пока Джим Тайл остался один. Действительно, на минуту им удалось повалить его, но тот, который должен был захватить руки Джима Тайла, как оказалось, не обладал хорошим захватом, и это решило исход дела. Кончилось тем, что у одного из этих белых ребят оказалась сломанной ключица, у другого – чудовищное растяжение обоих локтевых сухожилий, а у третьего перелом четырех ребер в том месте, где Джим зажал его ножными ножницами. И все они отправились в больницу с носами, перемазанными коровьим навозом.
      После окончания средней школы Джим Тайл поступил в Государственный университет Флориды в Талахасси, специализировался в криминальном праве, получил диплом и стал сотрудником дорожной патрульной службы. Его друзья и одноклассники говорили, что он свихнулся, что молодой чернокожий со средней степенью 4.0 и дипломом колледжа мог бы сам выбрать поле деятельности в ДЕА или в таможенной службе, может быть, даже в ФБР. Джим Тайл сделал свой выбор. Хотя в дорожной патрульной службе была самая низкая оплата и самый большой риск при отправлении закона во всем штате – не говоря уже о ее репутации как места, населенного сексуально озабоченными фанатиками, которые, не исключая и представителей меньшинств, едва ли стали бы их приветствовать шампанским и проявлением сердечных чувств.
      В семидесятые годы чернокожих патрульных направляли на самые гнусные дороги в самых опасных округах. Таким образом, он мог провести большую часть жизни, штрафуя самых больших сквернословов из клана фермеров, которые упорно настаивали на своем праве вести трактора посередине шоссе в нарушение примерно семнадцати правил дорожного движения. Два или три года такой работы, полной напряжения всех сил, оказывалось достаточным, чтобы большинство чернокожих патрульных проникалось желанием поискать работу где-нибудь в другом месте, но Джим Тайл упорствовал. Когда другие патрульные спрашивали его, почему, он отвечал, что он надеется когда-нибудь стать начальником всей дорожной патрульной службы. Его друзья считали, что он шутит, но, когда слухи о вызывающих притязаниях Джима Тайла достигали ушей некоторых полковников и лейтенантов в Талахасси, его немедленно переводили патрулировать самые отдаленные дороги округа Харни и преданно защищать просвещенных граждан, большинство из которых величало его «парнем», «сынком» или «офицером-зулусом».
      Однажды патрульный Джим Тайл получил распоряжение сопровождать мало известного кандидата в губернаторы во время кампании, проходившей в Харни. День начался с завтрака в блинной, а закончился жарким из свинины, приготовленным на открытом воздухе на берегу озера Джесап. Кандидат, Клинтон Тайри, произнес гладкие совершенно одинаковые речи не менее девяти раз за день и по причине убийственной скуки Джим Тайл запомнил их. К концу дня он, уже не сознавая этого, бормотал большие пассажи из этих речей, вызывавшие аплодисменты еще до того, как они были произнесены кандидатом. По реакции нескольких политических соратников, походивших на жирных котов, было очевидно – они заключили, что Клинтон Тайри разрешил этому высокому чернокожему человеку диктовать ему его речи.
      Когда все репортеры и политики покончили с жарким и отбыли домой, Клинтон Тайри отвел Джима Тайла в сторону и сказал: «Я знаю, ты невысокого мнения о моей речи, но в ноябре меня выберут губернатором».
      – Не сомневаюсь в этом, – сказал Джим Тайл. – Но это из-за ваших зубов, а не из-за идеалов.
      После того, как Клинтон Тайри выиграл выборы, одним из первых его действий был перевод патрульного Джима Тайла из округа Харни в особое губернаторское подразделение в Талахасси. Это подразделение было эквивалентно Секретной Службе штата, одному из самых престижных подразделений в службе дорожного патруля. Никогда прежде человек черной расы не выбирался в качестве телохранителя губернатора, и многие из друзей Тайри говорили ему, что он создает опасный прецедент. Губернатор только смеялся. Он говорил им, что Джим Тайл один из самых дальновидных людей, которых ему довелось встретить за время избирательной кампании. В заключительном обзоре, сделанном в день выборов, выборщик Пэт Кэнделл сделал достоянием гласности мнение, что больше всего избиратели Флориды оценили в кандидате Клинтоне Тайри не его ясно выраженные взгляды на смертную казнь и склады токсических отходов, или подоходные налоги корпораций, а его привлекательную улыбку. В особенности, зубы.
      Во время его короткого, но бурного пребывания в губернаторском доме, Клинтон Тайри часто советовался с Джимом Тайлом. Патрульный привык восхищаться им. Он считал нового губернатора отважным, непрактичным мечтателем, серьезным и обреченным в своей денятельности. Джим Тайл был, вероятно, единственным лицом во Флориде, кто не был удивлен, когда Клинтон Тайри отрекся от своего поста и исчез из поля зрения общества.
      Как только Тайри ушел в отставку, патрульного Джима Тайла перевели из губернаторского подразделения обратно в Харни в надежде, что он придет в чувство и оставит службу. По какой-то причине он этого не сделал.
      Джим Тайл остался лоялен к Клинтону Тайри, который теперь назывался Скинком и существовал за счет жареного окуня и мертвых животных, погибших на шоссе от транспорта. Лояльность Джима Тайла простиралась так далеко, что он возил бывшего губернатора в аэропорт Орландо в тех редких случаях, когда тот предпринимал такое путешествие.
      – Я мог бы попросить заменить меня на работе и поехать с вами, – сказал Джим Тайл.
      Скинк ехал на заднем сиденье патрульной машины для того, чтобы не привлекать внимания. В каком-то смысле он был похож на заключенного.
      – Спасибо за предложение, – сказал он, – но мы собираемся на турнир в Луизиану.
      Джим Тайл понимающе кивнул.
      – Поезжай.
      Проехать по улице Бурбон было прекрасно. Но рыбачить в заболоченном рукаве озера было нечто совсем иное.
      – Держи ушки на макушке, пока меня не будет, – сказал Скинк. – Я бы держался подальше от Морганова Болота.
      – Не беспокойся.
      Скинк мог заметить, что Джим Тайл волновался. Он отметил его рассеянность, когда патрульный сидел за рулем: езда – была последним, о чем он думал. Он едва выжимал шестьдесят миль.
      – Ты думаешь обо мне или о себе? – спросил Скинк.
      – Я думаю о том, что произошло вчера утром, – сказал Джим Тайл. – Примерно через двадцать минут после того, как я отвез вас, я наткнулся на грузовик-пикап, который чуть не повредил мне радар.
      – М-м-м, – сказал Скинк так, будто не было ничего, что бы интересовало его меньше.
      – Я выписал ему штраф за то, что он делал девяносто две мили. Парень сказал, что опаздывает на работу. Я спросил, где он работает, и он ответил, что на лесопилке. Я сказал, что он, должно быть, новичок, и Он ответил «да», именно так. Я сказал, что, вероятно, это был его первый рабочий день, потому что он ехал в противоположную сторону, и на это он ничего не ответил.
      – Ты когда-нибудь видел этого парня раньше?
      – Нет, – сказал Джим Тайл.
      – Или этот грузовик?
      – Нет. На нем были номера Луизианы. Приход Джефферсон.
      – М-м, – сказал Скинк.
      – Но знаешь, что было любопытно, – сказал Джим Тайл. – На переднем сиденье лежала ружейная оборша. Ружья не было, просто обойма. Тридцать кругленьких. Думаю, это подошло бы для Руджера. Человек сказал, что ружье украли из машины в Уэст Палм. Какие-то ниггеровские пострелята...
      Скинх нахмурился.
      – Он сказал это прямо тебе в лицо? Ниггеровские пострелята? Что ты, черт возьми, сделал, Джим, когда он это тебе сказал? Надеюсь, расколол его гнусный череп пополам?
      – Нет, – ответил Джим Тайл. – И знаешь, что еще было странно? Я заметил две посудины с кофе на переднем сиденье. Не одну, а две.
      – Может быть, ему очень хотелось пить, – сказал Скинк.
      – Или, может быть, вторая была не для него. А для его приятеля? – Патрульный выпрямился на водительском кресле, зевнул и расправил руки. – Может, приятель этого парня был с ружьем. Может, там произошла какая-то неприятность на дороге и с ним что-то случилось.
      – У тебя чертовское воображение, – сказал Скинк. – Тебе бы сценарии писать для кино.
      Не было смысла рассказывать другу об убитом. Когда-нибудь, возможно, это будет необходимо, но не сейчас, у патрульного и так был забот полон рот.
      – Так ты узнал имя этого парня, шофера? – спросил Скинк.
      Джим Тайл кивнул.
      – Томас Керл.
      – Не верю, что он работает на лесопилке, – заметил Скинк.
      – И я не верю.
      – Может, поспрашивать в Новом Орлеане?
      – Если не трудно, – сказал Джим Тайл. – Мне любопытно.
      – Не осуждаю тебя. У этого человека есть причины лгать полицейскому. Посмотрю, что смогу раскопать.
      Последние десять миль они проехали молча: Джим Тайл, желая, чтобы Скинк сейчас же раскололся и рассказал ему обо всем, но он знал, что есть серьезные причины, почему он этого не делает. Патрульный был уверен, что второй человек был мертв.
      Подъехав к терминалу, Джим Таил сказал:
      – Этот Декер... ты должно быть, считаешь, что с ним все в порядке?
      – Кажется, достаточно крепкий парень.
      – Помни только, что у него, другие задачи. Он не на тебя работает.
      – Может, и работает, – сказал Скинк. – Но только не знает этого.
      – Пока еще, – сказал Джим Тайл.
      Р. Дж. Декер вышагивал перед стойкой Истерн Айрлайнз, когда ввалился Скинк, похожий на велосипедиста, неправильно распорядившегося всеми своими амфетаминами. Все же Декер был вынужден признать, что в его облике было заметно некоторое изменение к лучшему.
      – Я принял ванну, – сказал Скинк. – Это не вызывает у тебя чувства гордости?
      – Спасибо.
      – Ненавижу самолеты.
      – Пошли, объявили посадку на наш рейс.
      У ворот на летное поле Скинк вступил в пререкания со служащей, которая не разрешила ему пронести его снаряжение для подводного плавания.
      – Оно не поместится под сиденьем, – объясняла она.
      – Я покажу вам, где оно поместится, – ворчал Скинк.
      – Сдай резервуары в багаж, – сказал Декер.
      – Они там взорвутся, – запротестовал Скинк.
      – Они купят тебе новые.
      – Наши грузчики очень осторожны, – бодро сказала служащая.
      – Троглодиты! – сказал Скинк и побрел к самолету.
      – Ваш друг сегодня утром немного не в духе, – заметила служащая, беря у Декера посадочный талон.
      – Он боится летать. Ничего, утрясется.
      – Надеюсь. Вы можете ему сообщить, что у нас на борту вооруженный полицейский.
      «О, конечно, – подумал Декер. – Что за прекрасная мысль». Он нашел Скинка, усевшегося в последнем ряду хвостовой секции.
      – Я выторговал эти места у пары католических миссионеров, – объяснил Скинк. – Это самое безопасное место, если самолет начнет падать, последний ряд. Где твое фотографическое снаряжение?
      – В чемодане. Не беспокойся.
      – Ты не забыл треногу?
      – Нет, капитан.
      Скинк был шумным и беспокойным соседом. Он дергался, корчился все время, ерзал. И нервно скреб растительность на щеках. Декер никогда прежде не видел его таким.
      – Тебе не нравится летать?
      – Полжизни провел на самолетах. Самолеты меня не пугают. Я ненавижу эти проклятые штуки, но они меня не пугают, если ты на это намекаешь.
      Он порылся в кармане своей черной джинсовой куртки и выудил черные очки и цветастую купальную шапочку.
      – Пожалуйста, не надевай это, хотя бы сейчас.
      – Ты что, состоишь в чертовой ФАА или что? – Скинк плотно натянул свою шапочку на волосы, – Кому какое дело! – сказал он.
      «Он выглядит несчастным, – подумал Декер. – Настоящий социопат». Виной был не самолет, причина была в людях. Скинк просто не мог вынести, что его окружали люди. Под купальной шапочкой, он, казалось успокоился. Декер почувствовал, как под угольно-черными линзами очков зеленые глаза Скинка закрылись.
      – Подремли, – сказал Декер. Реактивные двигатели, казалось, находились прямо у них над головой, и слова Декера потонули в их шуме – самолет начат выруливать на взлетную полосу. Скинк ничего не говорил, пока они не поднялись в воздух.
      Потом он шевельнулся на своем виденье и сказал:
      – Скверные новости, Майами. Братья Ранделл летят на этой птичке. Сунули свои носы в первый класс, ты можешь это представить? Меня от этого тошнит.
      Декер их не заметил, когда садился в самолет. Он был занят Скинком.
      – Они тебя видели?
      – О чем ты думаешь? – огрызнулся Скинк.
      – В основном о том, чтобы не привлекать внимания.
      Скинк хихикнул:
      – Калвер чуть в штаны не наделал.
      – Он побежит звонить Локхарту, как только мы приземлимся.
      – Нельзя этого допустить, – сказал Скинк. Он уставился в окно и смотрел до тех пор, пока стюардессы не начали двигаться вдоль рядов, разнося на подносах еду. Скинк опустил свой столик на сиденье и оперся на него своими ручищами лесоруба.
      – Оззи и Калвер, они ведь не знают тебя в лицо.
      – И я так думаю, – сказал Декер. – Но уверенности у меня нет. Кажется, один раз я останавливался в их лавочке.
      – Черт, – Скинк разгладил пластиковую шапочку на голове и потрогал свою длинную косицу, У Декера было впечатление, что он разрабатывает план.
      – Куда летит этот самолет из Нового Орлеана? – спросил Скинк.
      – В Тулсу.
      – Хорошо, – сказал Скинк. – Туда ты и полетишь. Как только ты там окажешься, прыгай в другой самолет и возвращайся. У тебя много денег?
      – Да, и кредитная карточка.
      – Тебе понадобятся наличные, – сказал Скинк. – Большинство поручителей предпочитают наличные, когда отпускают на поруки и не признают кредитных карточек.
      Каким бы ни был план, но Декеру он уже не нравился.
      – Кому из нас потребуется, чтоб нас отпускали на поруки: тебе или мне?
      – О, расслабься, – сказал Скинк.
      Но сейчас это было невозможно.
      Когда стюардесса принесла еду, Скинк сердито зыркнул из-под своей шапочки и огрызнулся:
      – Что это за помои, Христа ради?
      – Отбивная, лепешки, свежий салат, прямо с грядки, и пирог с морковью.
      – А как насчет чертова опоссума? – спросил Скинк.
      Синие, похожие на пуговицы глаза стюардессы вспыхнули.
      – Не думаю, сэр, но мы можем предложить вам котлету по-киевски, оставшуюся от перелета в Атланту.
      – А как насчет белки? – спросил Скинк. – Белка по-киевски – это было бы славно.
      – Прошу прощения, но этого в меню нет, – сказала стюардесса, при этом ее голос утратил мелодичность и приветливость. – Будете ли вы пить что-нибудь? Не хотите ли заказать какой-нибудь напиток?
      – Только гормоны опоссума, – сказал Скинк, – а если я их не получу, я разорву это проклятый самолет на части.
      Потом будничным движением он снял столик с петель и подал его стюардессе, которая в ужасе попятилась назад по проходу.
      Она уже звала свое начальство, когда Скинк поднялся со своего сиденья и закричал:
      – Вы обещали опоссума! Я звонил и справлялся заранее и вы обещали на ленч опоссума. К тому же кошерного!
      Р. Дж. Декер почувствовал, что его будто парализовало. Теперь план Скинка был ясен и пути назад не было.
      – Свежий опоссум – или мы все вместе умрем! – вопил он.
      К этому времени вся хвостовая секция уже была в панике, женщины и дети ринулись в переднюю часть самолета, а мужчины начали совещаться, что лучше предпринять. Рост и размеры Скинка, его одежда и маниакальное поведение не располагали к героической схватке на высоте тридцать тысяч футов.
      Декеру показалось, что все пассажиры самолета повернулись, чтобы поглядеть на сумасшедшего в цветастой купальной шапочке.
      Проход очистился перед человеком с бляхой, вышедшим из салона первого класса и спешившего к месту, где возник конфликт.
      – Запомни, ты меня не знаешь! – прошептал Скинк Декеру.
      – Без шуток.
      Полицейский, невысокий плотный человек с кустистыми усами, попросил Декера, если он не возражает, переместиться на несколько рядов вперед, в другую часть самолета.
      – С удовольствием, – сказал Декер.
      У полицейского не было пистолета, только короткая полицейская дубинка и пара наручников. Он опустился на место Декера.
      – Вы человек с опоссумом? – спросил Скинк.
      – Ведите себя прилично, резко сказал полицейский, – и мне не придется пускать это в дело. – Он мрачно позвякал наручниками.
      – Пожалуйста, – сказал Скинк. – Я перекормлен лекарствами.
      Полицейский кивнул:
      – Теперь все в порядке. Мы только в получасе от Нового Орлеана.
      Скоро в самолете снова все успокоилось, и стюардессы опять стали разносить еду. Когда Декер повернулся, он увидел, что Скинк и полицейский дружелюбно болтают.
      После посадки в Новом Орлеане пилот попросил пассажиров задержаться на несколько минут на своих сиденьях. Как только дверь кабины открылась, трое городских полицейских и двое федеральных агентов в темных костюмах вошли в самолет и вывели Скинка в наручниках. По дороге он послал воздушный поцелуй одной из стюардесс, прикоснувшись к мочке уха и предупредил пилота, чтобы тот был внимателен, пролетая над Литтл Рок.
      Братья Ранделл наблюдали это, как зачарованные.
      – Куда они его потащили? – поинтересовался Оззи.
      – В сумасшедший дом, думаю, – отозвался Калвер, – пошли.
      Р. Дж. Декер остался на самолете до Тулсы. Если не считать выходок одного пьяного туриста в шапочке из Дисней Ворлд с ушами Плуто, перелет был мирным.

      В ночь на 15 января Дики Локхарт надрался, как свинья, на улице Бурбон, и его выкинули из ночного кабаре, где танцуют девушки с обнаженной грудью, за то, что он бросал в танцорок резиновых дождевых червей. Черви были получены им на даровщинку от национальной компании по производству снастей, торговые представители которой понаехали в город в связи с предстоящим большим турниром окунеловов. Представители подарили Дики Локхарту четыре мешка разных наживок и крючков плюс тысячу долларов наличными в качестве поощрения, чтобы он выиграл на турнире, пользуясь снаряжением компании. Дики просадил всю тысячу во Французском квартале, покупая крэк и разноцветные радужные коктейли для изысканно накрашенных женщин, большинство которых оказывалось пламенно голубыми, охотящимися за мужиками. В порыве отвращения Дики Локхарт ретировался в кабачки со стриптизом, где, по крайней мере, сиськи были натуральными. Неприятность приключилась, когда он поиздержался и у него не оказалось пятидолларовой бумажки для чаевых. Найдя в карманах только скользких резиновых червей, он начал метать их в голых танцовщиц. В состоянии опьянения он очень веселился, глядя, как клейкие черви прилипали к бедрам и соскам танцовщиц и в конце концов запутывались в их лобковых волосах. Черви выглядели натуральными и на ощупь были похожи на настоящих до такой степени, что стриптизерки начинали вопить и царапать свою собственную плоть; одна хлипкая акробатка даже упала и начала кататься по сцене, как, если бы ее охватило пламя... Дики счел всю сцену истеричной, по-видимому, эти девушки никогда не занимались рыбной ловлей. Он был слегка ошарашен, когда вышибалы выкинули его из заведения (разве они не видели его передачи?), но получил некоторое удовольствие, когда другие патроны осудили грубость, с которой он был изгнан.
      После этого он пропустил еще несколько стаканчиков и пошел на поиски своего босса преподобного Чарльза Уиба. Только пьяным Дики Локхарт мог принять такое решение; обычно никто не лез к преподобному Чарльзу Уибу без приглашения.
      Дики, пошатываясь, добрался до номера на верхнем этаже роскошного отеля на улице Шартр и забарабанил в дверь. Была почти полночь.
      – Кто там? – отозвался женский голос.
      – ДЕА! – воскликнул Дики Локхарт. – Откройте, мать вашу.
      Дверь открылась и на пороге появилась красивая длинноволосая женщина. По крайней мере, Дики Локхарту она показаласъ храсивой. Безусловно, привидение. На ней были только парусиновые болотные сапоги до бедер и ничего больше. Ее красивые груди дружелюбно выдавались вперед из-под подтяжек. На минутку Дики чуть не забыл, что он здесь с определенной миссией.
      – У меня тут ордер на арест Чарльза Уиба, – проворчал он.
      – А как насчет удочки? – спросила нагая рыбачка.
      Всю ночь Дики Локхарт носил с собой девятифутовую удочку в чехле. Он не мог вспомнить, почему. Кто-то в баре дал ее ему, вероятно, еще один чертов торговец.
      – Это не удочка, так что заткнитесь!
      – Нет, это удочка, – сказала женщина.
      – Это зонд для поисков героина, – сказал Дики. – А теперь отойдите в сторону.
      Он прошествовал мимо нее в гостиную номера, но преподобного там не оказалось. Дики направился в спальню хозяина, а женщина зашлепала следом в своих тяжелых болотных сапогах.
      – У вас есть ордер? – спросила она.
      Дики Локхарт нашел преподобного Чарльза Уиба лежащим в постели на спине. На нем весело подпрыгивала другая молодая женщина. На ней была фуфайка Сейнтс номер 12.
      Позади Дики Локхарта гологрудая рыбачка провозгласила:
      – Чарли, этот человек пришел арестовать тебя.
      Уиб, раздраженный, поднял глаза (его разгневанный взгляд остановился на Дики Локхарте), и сказал:
      – Пошел отсюда, грешник!
      Тут Дики пришло в голову, что являться незваным, возможно, не было такой уж отличной мыслью. Он вернулся в гостиную, включил телевизор и плюхнулся на диван. Женщина в сапогах приготовила ему бурбон. Она сказала, что ее зовут Эллен О' Что-то и что недавно она получила повышение и стала исполнительным секретарем Первой Церкви Пятидесятницы Освобождающего Искупления, основателем и духовной опорой которой был преподобный Чарльз Уиб. Она извинилась за то, что отворила дверь, будучи полуголой, сказала, что болотные сапоги – были не ее находкой. Дики Локхарт сказал, что понимает, хотя она выглядела в них чертовски привлекательной. Он посоветовал ей пойти погреться, сказал, что говорит на основании опыта.
      – Славная удочка, – заметила она.
      – Не для окуня, – ответил Дики Локхарт.
      Женщина кивнула.
      – Я больше думала о тех, которые водятся в ручьях, – сказала она. – Например, об умбре. Скажем, размер четыре или шесть.
      – Конечно, – ответил Дики Локхарт, потрясенный, ошарашенный, безумно влюбленный. – Конечно, с этим сплавом вы могли бы забросить удочку четвертого размера, можно пари держать. Вы рыбачите?
      В эту минуту преподобный Чарльз Уиб ввалился в комнату с лиловым полотенцем, обернутым вокруг чресел. Привидение извинилось и зашлепало в спальню. Сердце Дики Локхарта защемило. Он был уверен, что никогда больше ее не увидит, Чарльз Уиб об этом позаботится.
      – Сынок, что с тобой, мать твою, случилось? – начал священнослужитель. – Какой бес в тебя вселился, какая ядовитая змея тебя укусила, какой вирус обосновался у тебя в башке и лишил тебя здравого смысла? О чем ты во имя Спасителя нашего Иисуса думал, когда ломился ко мне в дверь?
      – Я изрядно нализался, – сказал Дики Локхарт.
      – Ну, конечно, нализался. Но, погляди, что ты натворил. Эта молодая леди там...
      – Которая верховодила?
      – Тише! Этая молодая леди была на пороге глубокого открытия, когда ты ворвался и прервал нашу совместную сосредоточенную деятельность. Я это не одобряю, Дики, и она тоже.
      – Ночь еще только началась, – сказал Дики Локхарт. – Вы можете попробовать снова.
      Преподобный Чарльз Уиб нахмурился.
      – Почему ты сюда явился?
      Дики пожал плечами:
      – Хотел поговорить.
      – О чем? – Уиб подтянул полотенце повыше, чтобы прикрыть бледный жирный валик своего брюха цвета креветки. – Что за пожар? Зачем ты нарушил мое интимное уединение в этот час?
      – Мое шоу, – сказал Дики, ободренный бурбоном Эллен. – Мне кажется, что вы не цените мое шоу по достоинству. Я думаю, преподобный Уиб, что вы принимаете меня как должное.
      – Это правда!
      Дики Локхарт встал. Это было нелегко. Он метил своей девятифутовой удочкой с присадкой из бора прямо в чресла преподобного Уиба, так что ее конец щекотал курчавящиеся седые волосы.
      – Ловить окуня нелегко, – сказал Дики Локхарт, разжигая свой собственный гнев мысленной картиной его возлюбленной Эллен О' Что-то, балансирующей на этой рыхлой богатой свинье. – Ловлю окуня нельзя считать верным делом.
      Уиб сказал:
      – Понимаю, Дики.
      Ему и раньше приходилось иметь дело с разъяренными пьяницами, и он знал, что осмотрительность была самой лучшей стратегией. Ему не нравилось, когда ему тыкали удочкой в живот, но он понимал, что это представляет угрозу только для его гордости.
      – В целом, я думаю, что ты делаешь чертовски важную работу своей «Рыбной лихорадкой», право же я так думаю.
      – Тогда почему ты обращаешься со мной, как с дерьмом?
      – Ну, я очень хорошо плачу тебе, – сказал Уиб.
      Движением запястья Дики Локхарт начал водить удочкой взад и вперед, наполняя комнату свистом.
      Уиб сгорбился: будет чертовски больно, если этот крючок хлестнет его по голому телу, и он отступил на шаг назад.
      – Я слышал, – сказал Дики Локхарт, – что ты говорил с Эдом Стерлингом.
      – Где ты это слышал? – в глазах священника появилось выражение беспокойства.
      – Ребята, которые рыбачат с Эдом. Говорят, Эд сказал им, что Спортивная Христианская Телесеть хотела купить его телешоу.
      Уиб сказал:
      – Дики, это же смешно. У нас лучшее шоу по ловле окуней в целой Америке. Твое. Нам не нужно другого.
      – Это то, что и я сказал, но те ребята, что ловят вместе с Эдом, сказали мне кое-что еще. Они сказали, что Эд похвалялся, будто ты обещал ему, что за два года сделаешь его номером первым. За два года, сказали они, «Рыбная лихорадка» перестанет существовать.
      – Эти деревенские тупые задницы, – думал Чарльз Уиб, – ну что у них за рупора. Очень плохо, что Эд Сперлинг не смог удержать свою поганую пасть на запоре.
      – Дики, – сказал Уиб, – кто-то тебя дурачит. Я в жизни не встречался со Сперлингом. Не осуждаю тебя за то, что ты расстроился, братец, но, клянусь, тебе не из-за чего расстраиваться. Послушай, кто из всех профессиональных рыболовов в мире может похвастаться, что я попросил его увеличить объем съемок на Озерах Ланкеров? Кто? Ты, Дики, потому что ты лучший. И все мы, в нашей Спортивной Христианской Телесети думаем одинаково. Ты человек номер один.
      Локхарт опустил свою удочку. Глаза его были мутны, а руки налиты свинцом. Если он не отдаст концы в ближайшем будущем, ему понадобится еще один бурбон.
      Преподобный Чарльз Уиб продолжал его успокаивать:
      – Не беспокойся, сынок, ничего из того, что ты слышал, на деле нет.
      – Конечно, я рад это слышать, – сказал Дики, – потому что никто не может сказать, что случится, если я узнаю что-то совсем другое. Никто не может сказать. Помнишь парня из зонального совета в Лодердейле, которого ты велел взять с собой на рыбалку? Парень рассказывал какие-то дикие истории о Лагуне Ланкеров.
      – Озерах Ланкеров, – кратко возразил Уиб.
      – Он говорит, что твоими щедротами у него появился новехонький плавательный бассейн с сауной.
      – Не знал об этом.
      Дики расплылся в глуповатой улыбке:
      – И я пытаюсь представить, что бы сказала твоя верная паства, если бы узнала, что их пастырь обрабатывает сразу двоих прелестных молодых прихожанок их церкви. Я как раз об этом размышляю, преподобный Уиб.
      – Понял.
      – Действительно? – Дики сделал движение удочкой, как мечом, и искусным движением развязал узел на купальном полотенце Чарли Уиба, которое свалилось к его ногам.
      – Что за хорошенькая маленькая штучка, – сказал Дики Локхарт, подмигивая. – Хорошенькая, как майский жук.
      Уиб вспыхнул. Он не мог поверить, что табло сменилось так быстро, что он так беспечно недооценил этого гнусного маленького ублюдка-попрошайку.
      – Чего ты хочешь? – спросил он Дики Локхарта.
      – Новый контракт. На пять лет и без права отмены. Плюс десять процентов от прав первого проката. Не смотри так печально, преподобный Уиб. Я тебе облегчу задачу: ты не обязан это объявлять, пока я не выиграю турнир на этой неделе. Я появлюсь на пресс-конференции с трофеем, получится хорошее шоу.
      – Ладно, – сказал Уиб, прикрывая руками свои интимные части. – Что еще?
      – Хочу увеличения бюджета вдвое до двух тысяч за шоу.
      – Полторы тысячи хватит выше головы.
      – Прекрасно, – сказал Дики. – Я не жадный человек.
      – Еще что-нибудь? – спросил преподобный Уиб.
      – Да, скажи Эллен, что я отвезу ее домой.
      Озеро Морепа, где должен был состояться турнир «Кэджан Инвитэйшнл Бас Классик», было миниатюрным двойником огромного озера Поншартрэн и имело форму мочевого пузыря. Расположенное на шоссе 55 к северо-западу от Нового Орлеана, задуманное как коммуникация между штатами, болотистое и богатое окунем, озеро Морепа было соединено с местом своего возникновения илистым озером Пасс Манчак, в нескольких милях к югу от городишки Хэммонда. Именно здесь-то Р. Дж. Декер и Скинк сняли комнату в мотеле «Кволити Корт». Они взяли напрокат лодку мощностью пятнадцать лошадиных сил, а кассирше заведения «Потаенные снасти для спортсменов» сказали, что выйдут на рыбалку, как только стемнеет. Дама посмотрела на них с подозрением, но, когда Скинк представился как знаменитый путешественник и исследователь Филипп Кусто и объяснил, что работает над документальной лентой о нересте знаменитого луизианского угря, добавив, что этот процесс происходит только в самый глухой час ночи, дама за кассой кивнула в знак согласия: она, действительно, слышала об этом. Потом она попросила у Филиппа автограф, и Скинк серьезно ответил ей (с безупречным французским акцентом), что для такой красивой женщины просто автографа будет недостаточно. Вместо этого он обещал назвать в ее честь новый вид моллюска.
      Лучшая часть утра ушла на то, чтобы выкупить из тюрьмы и взять на поруки Скинка, а сейчас уже была середина дня, не жаркого, но пронзительно яркого, такого, какие бывают на Глубоком Юге в январе. Скинк сказал, что нет смысла выходить на озеро сейчас, потому что окунь будет прятаться.
      Он свернулся на полу комнаты мотеля и заснул, в то время как Декер читал нью-орлеанскую «Таймс-Пикаюн». На тыльной стороне страницы, посвященной местным событиям, была небольшая заметка о местном жителе, который исчез во время рыбной ловли во Флориде, и было предположение, что он утонул где-то на мрачных просторах озера Окичоби. Имя молодого человека было Лимус Керл, и, если не считать отсутствия обугленного пулевого отверстия в его лбу, то лицо, представленное на фотографии в газете, принадлежало человеку, которого Скинк застрелил недалеко от Морганова Болота и который пытался подстрелить их обоих. По-видимому, именно брата Лимуса Керла остановил Джим Тайл на дороге за превышение скорости вскоре после происшествия. Интересно было то, что этот самый Томас Керл, как было сказано в газете, заявил, что его брат соскользнул с плотины и опрокинулся в воду на западном берегу большого озера. В статье сообщалось, что Лимус Керл во время этого трагического происшествия сражался с окунем-хогом. Декер подумал, что хотя эта последняя деталь и была выдумкой, она придавала всей истории некую ироническую окраску.
      Скинк вовсю храпел, и Декер почувствовал себя одиноким. У него возникло желание позвонить Кетрин. Он разыскал платный телефон снаружи недалеко от коридора «Кволити Корт». После пятого звонка она взяла трубку, и голос у нее был такой, будто она только что проснулась.
      – Я тебя разбудил?
      – Эй, Рейдж, где ты?
      – В мотеле на окраине Нового Орлеана.
      – Хм, звучит романтично.
      – Очень, – сказал Декер. – Мой сосед по комнате – отшельник в 240 фунтов весом с маниакальной склонностью к человекоубийству. На обед он кормит меня мертвыми лисами, размазанными по шоссе неподалеку от Пончатулы проходящим транспортом, после этого мы берем напрокат дырявую алюминиевую лодчонку и отправляемся на пронизанное ветром озеро выслеживать каких-то дебилов рыболовов. Не хотела бы к нам присоединиться?
      – Могла бы прилететь завтра, если ты закажешь номер в Квартале.
      – Не дразни меня, Кетрин.
      – О, Декер. – Было слышно, как она потягивается, пробуждаясь, вероятно, сбрасывая одеяло. Слушая ее по телефону, он мог рассказать, что она делает.
      – Мне пришлось встать очень рано и отвезти Джеймса в аэропорт, – сказала она.
      – Куда же на этот раз?
      – В Сан-Франциско.
      – И, конечно, он не захотел взять тебя с собой.
      – Это неправда, – сказала Кетрин. – Эти съезды – скучища, и, кроме того, у меня свои планы. Что ты делаешь там, в этих болотах?
      – Переосмысляю Дарвина, – сказал Декер. – Некоторые из этих людишек не произошли от обезьяны, было как раз наоборот.
      – Тебе надо было бы снять славную комнату в городе.
      – Я имел в виду совсем не это, – сказал Декер. – Я говорю об этих рыболовах.
      – Записывай все, – сказала Кетрин. – Похоже, что из этого может получиться потрясающий фильм: «Нападение рыболовов». А теперь, будь честным, Рейдж, не лучше ли бы тебе было фотографировать игроков в гольф?
      Декер ответил:
      – Лучше я пойду.
      – И все?
      – Мне много чего надо тебе сказать, но не по телефону.
      – Все в порядке, – ответила Кетрин. – Звони, когда тебе захочется поболтать.
      Он хотел бы, чтобы она не шутила о полете в Новый Орлеан хотя это был безумный план. Ей было безопаснее оставаться в Сан-Франциско со своим знахарем.
      – Позвоню тебе, когда вернусь, – сказал Декер.
      – Будь осторожен, – ответила Кетрин. – Слопай там за меня устрицу.
      Как только стемнело, Скинк собрался в путь. Купальная шапочка, непромокаемый плащ, противомоскитная сеть, лампы, ласты, редуктор, резервуар для акваланга, нож, ружье для подводной охоты, и только напоказ – пара дешевых спиннингов. Р. Дж. Декер боялся, что лодочка затонет под этой тяжестью. Он, считал, что не было смысла тащить ночью камеры, на большом расстоянии тренога была бы бесполезной. Если его теория верна, Дики Локхарта не окажется нигде поблизости от озера.
      Прежде чем нагрузить лодку и оттолкнуться, они убедились, что были одни у причала. Ночь была прохладная, и северный ветерок покусывал щеки и нос Декера. Скинк у дросселя, казалось, не страдал от холода и был безмятежен в своих солнцезащитных очках. Казалось, он знает, куда направляется. Он двигался вдоль извилистого бетонного серпантина 1-55, который утопал в болотистой низине и был посажен на огромные бетонные подпорки. Столбы, подпиравшие шоссе, были круглыми и гладкими, огромными, как секвойи, но они были здесь неуместны: машины, которые неслись поверху, грубо нарушали туманный покой болот.
      Через двадцать минут Скинк заглушил мотор.
      – Предпочитаю весла, – сказал Скинк, хотя в лодке их не было. – С веслами услышать можно гораздо больше.
      Р. Дж. Декер понимал, о чем он говорит. Отражаясь от столбов, по воде передавался звук мужских голосов, обрывки разговоров, доносимые ветром взрывы низкого смеха.
      – Давай немного подрейфуем, – предложил Скинк. Он взял одну из удочек и сделал несколько пустых бросков. Темнота сгущалась, и озеро посерело. Скинк навострил уши, прислушиваясь к обрывкам речи с другой лодки.
      – Мне кажется, я их вижу, – сказал Декер. Кудрявые, разбегавшиеся в стороны, тонкие как булавочный укол, лучи света.
      – У них фонарь Коулмана, – сказал Скинк. – Они, самое меньшее, в двухстах ярдах.
      – Судя по звуку, они, черт возьми, много ближе, – сказал Декер. – Ночь играет свои шутки.
      Через несколько минут свет погас. Скинк и Декер услышали, как включают мощный мотор. Вероятно, это была лодка для ловли окуня. Скинк быстро включил подвесной мотор и направил свою лодку в ту же сторону. Управляя рулем, он стоял, широко расставив ноги, хотя Декер никак не мог понять, как ему удастся благополучно провести лодку мимо опор шоссе, не говоря уже о полузатопленных пнях и зарослях кустарника, которыми был заминирован берег озера. Время от времени Скинк выключал мотор и прислушивался, чтобы убедиться, что вторая лодка все еще двигается: когда их мотор работал, они не могли бы услышать преследователя. Если сидишь на лодке мощностью в двести лошадиных сил, ты не можешь услышать и собственных мыслей.
      Через несколько минут другая лодка остановилась, и фонарь Коулмана снова замигал. Голоса мужчин казались слабее и были дальше, чем раньше.
      – Нам не подойти ближе, – сказал Скинк, – если мы не пойдем вброд.
      Ветер ненароком направил их лодку в стоячую воду, где переплетались стебли лилий. Перебирая руками, Скинк добрался до их корней и подтянул лодку к берегу, и там Декер привязал ее к надежной ветке. Он нащупал фонарик и спрыгнул вслед за Скинком. Примерно четыреста ярдов они шли, следуя за извилистой линией берега, делая пробные шаги наугад по губчатой почве и, лишь изредка, включая фонарик. С особой осторожностью они прошли через стоянку трейлеров, опасаясь, что их примут за медведей и ухлопают насмерть. Вдали от родных мест ночные инстинкты Скинка оставались неизменными и верно служили ему: выбранная им тропа вывела их из болота, и они оказались на расстоянии всего тридцати ярдов от лодки окунеловов.
      Фонарь освещал двоих мужчин, но это не были братья Ранделл.
      – Это здешние ребята, – прошептал Скинк. – В этом есть смысл. Им нужен кто-то, кто знает местные воды.
      Рыбаки не забрасывали удочки, скорее, казалось, они изучают воду. Хотя палуба лодки щетинилась удочками, и на каждой была леска. В полумраке со всех сторон вокруг лодки мерцало полдюжины красных поплавков.
      – Живая наживка, – объяснил Скинк. – Думаю, черви.
      Р. Дж. Декер заметил:
      – Это может быть кто угодно, просто им захотелось провести ночь на озере.
      – Нет, – ответил Скинк. – Эти ребята здесь, чтобы нагрузить лодку.
      Так оно и было. Время от времени одна из удочек сгибалась, и окунь начинал биться среди стеблей лилий. Один из мужчин быстро хватал снасть, начинал сматывать удочку и, быстро, как только мог, вытаскивал рыбу. Окуней снимали с крючков и складывали в садок под палубой на корме.
      Методичный сбор рыбы продолжался в течение двух часов, и за это время Скинк мало говорил и едва ли пошевелил хоть одним мускулом. Ноги Декера свело судорогой от сидения на корточках, но не было никакой возможности встать и размяться, оставшись при этом незамеченным. К счастью, погода была милосердна: ветер прекратился, и температура стала падать – поэтому двое браконьеров закончили свою деятельность. Они смотали удочки с червями, сложили их, завели мотор, и медленно двинулись – что было удивительно – к юго-восточному берегу озера. Лодка держалась необычайно близко к шоссе на столбах, маневрируя между ними, иногда свет фонаря выхватывал из темноты лица этих двоих, когда они склонялись над планширом, вглядываясь во что-то, чего не могли видеть ни Декер, ни Скинк.
      Конечно, именно Скинк указывал путь назад, к лодке. К тому времени, когда они туда добрались, болото было пустым и безмолвным, остальные закончили свою работу, и их лодки с рычанием удалились.
      Скинк разделся до нижнего белья и начал втискивать свой мощный торс в водолазный костюм.
      – Я бы побоялся, – сказал Декер. Полный мрак, пятьдесят градусов, и этот сумасшедший лезет в воду. Декер не мог ждать, чтобы увидеть выражение лица этого хранителя дичи.
      – Можешь управлять лодкой? – спросил Скинк.
      – Думаю, смогу справиться.
      – Провези меня вдоль столбов тем же путем, что прошли наши приятели.
      Декер возразил:
      – Я не стал бы нырять в эту жижу.
      – Кто тебя просит? Пошли, пошевеливайся.
      Они включили мотор и прошли по озеру до места, где браконьеры ловили окуня. Скинк поправил ремни акваланга, надел маску и скользнул за борт. Потом закрепил нейлоновую веревку вокруг талии и привязал ее к транцу лодки. Один резкий рывок должен был означать сигнал остановиться, два – обратный ход, а три – беду.
      – В этом случае постарайся вытянуть меня во что бы то ни стало, – попросил Скинк. – Если ты не сможешь этого сделать, улепетывай отсюда вовсю.
      Декер нервно управлял лодкой, внимательно наблюдая за продвижением Скинка по пузырькам, поднимавшимся на поверхность во вспененном кильватере. Он размышлял о том, что должны думать рыбы и черепахи, встретив в чернильно-черной воде этого седого булькающего зверя. Дроссель машины был задействован на самую низкую скорость, поэтому лодка еле ползла. Скинк был тяжелым грузом – его нелегко было тащить на буксире.
      Когда Скинк нашел то, что искал, он дернул так сильно, что веревка рванула корму вниз. Немедленно Декер переключил ход на нейтральный, чтобы винт не мог задеть Скинка, когда он будет подниматься. Он вырвался на поверхность, как счастливый дельфин. В руках у него была проволочная клетка размером три фута на три. Внутри ловушки было четыре здоровых большеротых окуня, которые беспомощно бились о сетку, пока Скинк вытягивал кустарную камеру на нос лодки. Он выключил редуктор, выплюнул мундштук и сорвал маску.
      – Высшие ставки! – сказал он, задыхаясь. – Глянь-ка туда.
      От клетки с рыбой отходила тяжелая мононить лески длиной в восемь футов, казавшаяся прозрачной уже на расстоянии нескольких футов. Скинк отрезал ее конец своим ножом для ныряния.
      – Они привязали ее к ветке ивы – ты никогда бы ее не увидел, если бы не знал, где искать, – сказал он. – Дай-ка кусачки, Майами.
      Декер перекусил петли рыбьей клетки. Скинк стал доставать окуней одного за другим, мягко подталкивая каждую рыбу назад, в озеро. Наступила странная минута умиления, улыбка Скинка была мягкой, как сияние фонаря. После того, как окуни были выпущены на волю, он опустил пустую клетку в воду, предварительно привязав ее к той же сухой ветке.
      Декер был вынужден признать, что обман не вызывал никаких сомнений. Нашпиговать озеро заранее пойманной рыбой, а потом в день турнира собирать урожай. Деннис Голт был прав: мальчики готовы были на что угодно – лишь бы выиграть. Чем больше Декер об этом думал, тем тошнее ему становилось. Браконьеры испохабили это прекрасное место, осквернили его дымчатую тайну. Он не мог ждать, пока увидит их лица в тот момент, когда они поймут, что произошло, не мог ждать, пока сможет сделать их фотографии.
      Исследуя воду вокруг опор шоссе, Декер и Скинк обнаружили еще три затопленных клетки, каждая из которых кишела свежепоиманными окунями. Всего они насчитали одиннадцать рыб, в последней ловушке их оказалось четыре. Подняв самую большую рыбу за нижнюю губу, Скинк определил ее вес в девять с половиной фунтов.
      – Этот тяжеловес обеспечил бы Дики первое место, – злорадствовал он. – Адью, старушка!
      И отпустил рыбу.
      Двух окуней меньшего размера они оставили в сети, их челюсти шевелились в знак молчаливого протеста, а изголодавшиеся по кислороду жабры цвета бургундского трепетали от возбуждения.
      – Простите, ребята, – сказал Скинк. – Вы приманка. Парой щипцов с тупыми концами он осторожно немного отщипнул от их спинных плавников.
      – Что ты делаешь? – спросил Р. Дж. Декер.
      – Мечу их, – ответил Скинк. – Только и всего.
      Не выпуская рыб из ловушки, он прочно закрутил проволокой дверцу клетки и опустил ее под воду. Проверил, надежно ли она привязана к бетонному столбу, где Дики Локхарт будет ее искать. К этому времени, конечно, чемпион-окунелов будет в паническом состоянии, недоумевая, кто поработал над его тайными клетками с рыбой, и как после этого он сможет выиграть на турнире.

      В день турнира «Кэджан Инвитайшнл Басс Клэссик» Деннис Голт находился на расстоянии сотен миль от Майами. Хотя его раздражало то, что он пропускает соревнование, стратегия подсказывала ему, что он не должен участвовать в турнире. Ему хотелось, чтобы Дики Локхарт чувствовал себя в безопасности, зная, что его злейший враг не околачивается по соседству и не шпионит за ним. Он хотел, чтобы Дики и его банда отпустили свою охрану.
      Большую часть утра Голт провел в угрюмом настроении, рявкая на секретарш и цепляясь к брокерам, интересовавшимся данными о новом урожае сахарного тростника. В утренней газете он прочел сводку погоды и, узнав, что в Новом Орлеане ветрено и холодно, возликовал. Это означало, что рыбная ловля будет нелегкой. Р. Дж. Декер позвонил и кратко сообщил, что все идет хорошо, но умолчал о деталях. Была еще одна вещь, о которой он умолчал: он не извинился за то, что разбил нос Деннису Голту. Голт был рассержен ледяной выдержкой Декера, но возбужден мыслью о том, что наконец-то драма началась. Ненависть к Дики Локхарту пожирала Голта, и он не успокоился бы до тех пор, пока этот человек не был бы сломлен и опозорен.
      Обман был только частью всего этого. Голт хотел бы сам верховодить турнирами, если бы ему удалось найти надежных союзников. Самой мучительной для Денниса Голта была мысль о том, что тупой мужлан, такой, как Дики, был членом братства окунеловов – был тем Славным Стариной, которым не довелось стать самому Голту. Дики был чемпионом, телевизионной знаменитостью, известным на весь мир спортсменом. Едва ли он мог сам справиться с чековой книжкой или завязать Виндзорский галстук, зато он был лично знаком с Кертом Гауди. В мире мужчин это дорогого стоило.
      Проиграть Локхарту в турнире окунеловов было достаточно скверно, но бессильно наблюдать, как эта задница перехитрила всех, было нестерпимо. Ненависть Денниса Голта к Дики и его банде имела глубокие корни. Он не выносил то, как они на него смотрели, когда он появлялся на турнирах: он был посторонним, человеком со стороны, дилетантом с деньгами. Их глаза говорили: тебе место не на этом озере, мистер, а на площадке для гольфа. О нем постоянно отзывались, как о богатом парне из Майами. Корал Гейблз подошел бы, Майами нет. Другие окунеловы относились к нему так же, если бы он явился из Боливии. Для Денниса Голта они были провинциальными уроженцами Глубокого Юга с такими именами, как Джерри, и Ларри, Чет и Грег, Джеб и Джимми. Когда они говорили друг с другом, то между харканьем и сплевыванием жвачки пересыпали свою речь такими словами, как «братец-такой-то» и «братец-этакий-то». Когда Деннис Голт открывал рот и начинал говорить о своих делах в духе: «подайте мне сюда моего брокера», окунеловы смотрели на него, как на прокаженного. Будучи наивным, Голт воображал, что это противостояние может придти к концу, если его искусство рыболова возрастет, и он начал с того, что выиграл на нескольких турнирах. Но, конечно, это только ухудшило дело, главным образом из-за его собственных глубоких заблуждений. Например, Деннис Голт настаивал на том, чтобы приезжать на все турниры рыболовов на своем ярко-красном роллс-ройсе «Корниш». Созерцание такой машины, тянущей на буксире лодку для ловли окуня до флоридской заставы, было достаточным, чтобы вызвать пробку на дороге, и это безусловно нарушало буколический настрой какого-нибудь сборища вблизи причала. Много раз Голт возвращался после тяжелого дня, заполненного рыбной ловлей, и находил, что шины его спущены, или видел, что какой-нибудь шкодливый шутник припарковал его гордость цвета бургундского вина, под деревом, населенном воронами, страдающими поносом. Но Голт был особым человеком, когда речь заходила о его личных вкусах. Его отец ездил на «Роллс-Ройсе». Деннис тоже готов был ездить на нем. Он не любил грузовиков типа пикап, но пикап помог бы ему пробить брешь в клике окунеловов. При наличии «Корниша» у него не было никаких шансов.
      Инцидент с вертолетами был той последней каплей, которая окончательно решила вопрос об его отлучении.
      Задолго до того, как он собрал какие-либо данные против Дики Локхарта, Деннис Голт предложил программу слежения, чтобы предотвратить жульничество на турнирах, суливших большие премии. Слухи о безобразных подлогах и подтасовках во время соревнований стали всплывать даже в обычно лояльных спортивных журналах, и несколько непристойных скандалов стали достоянием общественности. Поэтому организаторы профессиональных турниров сочли за благо спасти свою запятнанную репутацию. Скорее в качестве гамбита в общественных отношениях, чем чего-либо другого, они согласились произвести столь необычный эксперимент, предложенный Деннисом Голтом.
      Его план был следующим: независимые наблюдатели на вертолетах должны были следовать за рыбаками и не спускать с них глаз во время соревнований. Голт даже предложил заплатить за аренду вертолета из собственных средств, и это предложение было немедленно принято.
      Проблема, которую представлял этот план, заключалась в том, что большеротый окунь не любит шума, а вертолеты производят много шума. Рыба не переносит монотонного шума больших машин, а также волн, образующихся на воде, от движения вертолетов. Это стало совершенно очевидно во время турнира окунеловов в Тускалузе, где план Голта с летательными аппаратами был опробован в первый и последний раз. Где бы и когда бы ни появлялись вертолеты и ни зависали над лодками окунеловов, рыба тотчас же уходила в глубину и переставала клевать. Ветер от винтов сделал невозможным забрасывание наживки и сдул шапочки и сорокадолларовые солнцезащитные очки «Поляроид» с нескольких раздраженных участников соревнований. Вся эта затея оказалась безумным делом, и на второй день эксперимента два вертолета были в буквальном смысле слова обстреляны разъяренными окунеловами. Поскольку никто не был серьезно ранен, преступники были только оштрафованы.
      Деннис Голт получил четырнадцатое место и был изгнан навсегда из национального комитета по соревнованиям. Что, возможно, было справедливо. Скоро после этого Голт стал подозревать Дики Локхарта в жульничестве, и его навязчивая идея пустила глубокие корни, подобно дикой и упрямой лозе. Она так свирепо обвилась вокруг души Голта, что известие об успехе Р. Дж. Декера в Луизиане только возбудило его; у Голта был прямо зуд – так ему хотелось быть там и разделить все труды Декера, хотя он понимал, что это было бы серьезной ошибкой. По телефону Декер разговаривал с ним в тех самых холодных тонах, что и все рыбаки, как, если бы он считал его избалованным хлюпиком, и это тоже тревожило Голта. Иногда, кажется, Декер забывал, что он был наемным помощником. Если все будет продолжаться так, думал Голт, я буду последним, кто узнает, что что-то не сработало. Поэтому он позвонил Лэни и попросил ее еще об одной услуге.
      Декер встал до рассвета, втиснулся в свои синие джинсы и набросил свою заплесневелую синюю куртку в горошек. Радио возвестило, что в центре Хаммонда температура сорок восемь градусов. Декера передернуло от холода, и он надел две пары носков: жизнь на Юге Флориды превращает вашу кровь в бульон.
      Скинк сел на полу комнаты мотеля и протер свои зубы куском шелка. На нем были только жокейские шорты, солнцезащитные очки и цветастая купальная шапочка. Декер спросил его, не хочет ли он пройтись, но Скинк только покачал головой. Скрип шелка о сверкающие передние зубы был похож на звук игрушечного укулеле.
      – Хочешь, чтобы я принес кофе? – спросил Декер.
      – Хорошо бы кролика, – ответил Скинк.
      Декер вздохнул и ответил, что вернется до десяти. Он сел в машину, которую арендовал, и направился к пристани в Пас-Манчак. На старом шоссе 51 он увидел неубывающий поток машин с хорошими рессорами: среди них были «джипы», «бронко» и «блейзеры», и все они тянули на буксире лодки для ловли окуня к озеру Морепа. У многих грузовиков шины были несоразмерно большими, окна с подцветкой и мощные противотуманные огни, бросавшие снопы янтарного света сквозь туманный болотистый воздух, похожий на темный суп. Эти машины были царственным транспортом окунеловов-профессионалов, выигравших их во многих рыболовных турнирах: турнир не стоил того, чтобы в нем участвовать, если в числе призов не было четырехколесного. Многие окунеловы выигрывали по три-четыре машины в год.
      В лагере рыболовов настроение было торжественным и деловым в то время, как лоснящиеся лодки съезжали с оцинкованных трейлеров в молочно-зеленую воду. На всех рыболовах были шапочки, жилеты и костюмы, украшенные разноцветными нашивками, рекламировавшими товары, производимые их спонсорами: таким образом, рекламировалось все – от аэрозолей против насекомых до жевательного табака и червей. Большинство рыболовов были в защитных люситовых очках, чтобы предохранить лица во время головоломной гонки к месту, где гнездились окуни. Это новшество было недавно внедрено в мир окунеловов после того, как один бедолага-рыболов умер, налетев на скорости з 50 узлов на рой майских жуков: один из хрупких жуков вошел в его левый глаз, как пуля, и пробил туннель в мозгу.
      Р. Дж. Декер пил мелкими глотками кофе из чашки Стайрофоум, стоя в толпе жен, подружек и механиков, ожидающих начала турнира. Большая доска для подсчета очков была выставлена рядом с «Потаенными снастями для спортсменов» и на ней уже мелом были начертаны имена сорока участников соревнований, в том числе – некоторых наиболее известных окунеловов всех времен: Джимми Хьюстона из Оклахомы, Ларри Никсона из Техаса, Орландо Уилсона из Джорджии и, конечно, легендарного Роланда Мартина из Флориды. Почитаемые в мире рыбной ловли, эти имена совершенно ничего не значили для Р. Дж. Декера, который узнал только надпись, начертанную мелом на доске, об участии в турнире Дики Локхарта.
      Но где был этот сукин сын? В то время как фары грузовиков периодически бросали отсвет на воду, Декер внимательно всматривался в лица рыболовов, теперь уже скрытые за пультами управления своих лодок. Собственно они все были похожи друг на друга в этих защитных очках, шапочках и с раскрасневшимися щеками. Лодка Дики должна была находиться где-то здесь, но ему придется дождаться взвешивания, чтобы увидеть его.
      Ровно в пять тридцать бородатый мужчина в брюках цвета хаки, фланелевой рубашке и галстуке-шнурке подошел к краю пристани и объявил в мегафон: «Окунеловы, приготовьтесь к старту!». Рыболовы одновременно включили моторы, и озеро Морепа закипело, забурлило и как бы вздулось. Синий дым от больших подвесных моторов закудрявился, поднимаясь в небо, и стал собираться в едкое чужеродное облако над болотами.
      Лодки сдвинулись на дюйм от стапеля и поползли туда, где открывался выход в устье озера. Процессия остановилась и, освещенная, зависла на месте.
      – Теперь начнется потеха, – сказала молодая женщина, стоявшая рядом с Р. Дж. Декером. Она держала двоих спящих детей.
      Распорядитель поднял пистолет и выстрелил в воздух. Мгновенно от озера Морепа поднялась волна шума: гонки начались. Лодки икали и ворчали, а потом они заскулили, набирая большую скорость. На дроссели нажимали, приводя их в самое нижнее положение, при этом у лодок корма свирепо зарывалась в воду, а нос задирался вверх, и углы образовывались такие, что это не могло не вызывать тревоги: Декер не сомневался, что часть лодок перевернется. Тем не менее каким-то образом они прекрасно выравнивались и плоско скользили, почти не оставляя морщин на кристальной поверхности озера. Пенье больших двигателей походило на гудение миллионов разъяренных пчел: оно разрывало рассвет в клочья к чертовой матери.
      Это был один из самых замечательных моментов, какие только доводилось наблюдать Декеру, это зрелище носило чуть ли не характер военной операции во всей своей технической нелепости: сорок лодок, ринувшихся в одном направлении со скоростью шестьдесят миль в час. В темноте. Большинство зрителей искренне аплодировали.
      – Неужели при этом не бывает травм? – спросил Декер женщину с двумя младенцами, которые теперь вопили.
      – Травм? – сказала она. – Нет, сэр. При такой скорости они просто погибают.
      Скинк ждал возвращения Декера возле мотеля.
      – Камеры с собой? – спросил он.
      – Все готово, – ответил Декер.
      Они возвратились к лавке. «Потаенные снасти для спортсменов» арендовали ту же лодку, что и накануне. На этот раз Декер попросил весло. Кассирша бодро сказала Скинку:
      – Вы нашли достаточно этих угрей, мистер Кусто?
      – Si, – ответил Скинк.
      – Oui, – прошептал Декер.
      – Oui, – повторил Скинк. – Много, много угрей.
      – Я так рада, – сказала кассирша.
      Они торопливо нагрузили лодку. Фотопринадлежности Декера были упакованы в водонепроницаемые алюминиевые контейнеры. Скинк проявил особую заботу, распределил вес равномерно, и лодка не кренилась. После утреннего парада быстрых, как молния, лодок окунеловов худосочный подвесной мотор в пятнадцать лошадиных сил казался Декеру медлительным и анемичным. К тому времени, когда они добрались до заветного места, солнце уже час как взошло.
      Скинк повел лодку прямо в камыши. Мотор заглох, когда винт запутался в густой траве. Скинк голыми руками вытянул лодку, убрав ее из поля зрения, подальше от бойкого места. Скоро они оказались среди рогоза и водяного гиацинта, прямо над головой находился высокий скат шоссе 55: Декер и Скинк оказались укрытыми в прохладной тени. Не говоря ни слова, Скинк снял свой оранжевый дождевик и надел полное снаряжение охотника на оленей – все это было камуфляжем. Другой комплект он бросил Декеру и велел ему сделать то же самое. Пестрый охотничий костюм был совсем новым и хранил складки, которые на нем образовались, пока он лежал в мешке.
      – Где ты это раздобыл? – спросил Декер.
      – Одолжил, – ответил Скинк. – Поставь штатив.
      Размахивая пластиковым веслом, он расширил в камышах окно для обзора.
      – Здесь, – сказал он, указывая рукой, – мы вытянули последнюю ловушку.
      Декер установил штатив на носу, осторожно переставляя его подпорки, чтобы они стояли прочно. Присоединил камеру «Никон» с шестисотмиллиметровыми линзами. Она была похожа на курносую базуку. Он остановил свой выбор на черно-белой пленке: как свидетельство она была значительно более впечатляющей, чем крошечная пленка Кодакхром. Цветная подходила для снимков во время отпуска, черно-белая пленка – для реальной жизни. Если пользоваться длинной линзой, фотография будет иметь зернистую текстуру, которая словно передает чувство вины, кажется убедительной, как свидетельство того, что кто-то был пойман с поличным.
      Декер прикрыл глаз и умело сфокусировал камеру на отрезке мононити, привязанной к бетонной опоре.
      – Сколько времени ждем? – спросил он.
      Скинк заворчал:
      – Сколько понадобится. Они скоро будут здесь.
      – Как ты можешь быть уверен?
      – Рыба, – ответил Скинк. Он имел в виду тех двух окуней, которых оставил в рыбьей ловушке, тем самых, которых пометил своими щипцами.
      – Чем дольше их оставляешь, тем хуже они выглядят. Бьются головой о сетку, кажется, что все они побиты. Плохо выглядят при взвешивании. Штука в том, чтобы сохранить их свежими.
      – В этом есть смысл, – сказал Декер.
      – Ну, эти мальчики неглупые.
      По этому вопросу Декер и Скинк к согласию не пришли.
      Через пятнадцать минут они услышали шум еще одной лодки. Скинк скользнул на колени, а Декер занял место у штатива камеры. Лодка с зеленым корпусом, облицованным сверкающим металлом, попала в кадр «Никона». Человек на носу держал удочку и использовал ножную педаль, чтобы управлять маленьким электромотором. Мотор издавал мурлыкающий звук: он был предназначен для того, чтобы маневрировать бесшумно, не спугивая окуня. Рыболов на корме забросил пурпурного резинового червя и стал водить приманкой, заставляя ее извиваться, как змею. Скинк показывал это Декеру в ту ночь на озере Джесап.
      К сожалению, ни один из мужчин, сидевших в зеленой лодке, не был Дики Локхартом, обыскивающим свои ловушки. Они были обычными рыбаками. Через некоторое время они уплыли, все еще внимательно изучая берег и изредка переговариваясь. Декер не знал, участвуют ли они в большом турнире, но подумал, что, вероятно, должны, судя по мрачному выражению их сжатых челюстей.
      Прошел час, но другие лодки не появлялись. Скинк откинулся назад, опираясь плечами о пластиковый обтекатель подвесного мотора. Он выглядел совершенно расслабившимся, много счастливее, чем в комнате мотеля. Голубая цапля присоединилась к ним в тени шоссе. Задрав голову, она медленно бродила по мелководью, наконец выудила маленького ушастого окуня. Скинк громко рассмеялся и одобрительно захлопал в ладоши.
      – Вот это охота! – воскликнул он, но шум испугал долговязую птицу, которая пискнула и улетела, хлопая крыльями, выронив при этом ушастого окуня. Раненая рыбешка величиной не более серебряного доллара плавала неровными кругами, сверкая в бурой воде.
      Скинк наклонился и схватил ее одним уверенным движением.
      – Пожалуйста, – запротестовал Декер.
      Скинк пожал плечами:
      – Ей все равно умирать.
      – Обещаю, у нас будет обильный ленч в Миддендорфе...
      Но было уже слишком поздно. Скинк проглотил сырую рыбу.
      – Господи! – Декер смотрел в сторону. Он очень надеялся, что им не попадутся змеи.
      – Белок, – сказал Скинк, подавляя отрыжку.
      Декер неуклюже встал, чтобы размять ноги. Он начал думать, что Дики Локхарт не появится. Что, если он напугался, увидев другие ловушки пустыми? Что, если он решил играть по-честному и рыбачить, как полагается? Скинк уверил его, что такая перемена планов невозможна, слишком многое ставилось на карту. Не только первое место и денежный приз, но и серьезные преимущества в положении окунелова в национальном масштабе – следует также помнить и о престиже. Проклятое эго, сказал Скинк, эти ребята за пояс заткнут Реджи Джексона – он по сравнению с ними покажется смиренным.
      – Появлялись сегодня утром братья Ранделлы? – спросил Скинк.
      – Я их не видел, – ответил Декер.
      – Можешь побиться об заклад на собственный зад, что к моменту взвешивания они появятся. Нам надо соблюдать осторожность. У тебя встревоженный вид, Майами.
      – Просто беспокойный.
      Скинк подался вперед.
      – Ты думаешь об этом мертвом парне в Харни, верно?
      – Мертвых парнях. Множественное число.
      – Понимаешь, почему Бобби Клинча убили на Енотовом Болоте? – спросил Скинк. – Он искал окуневые клетки, такие же, как мы прошлой ночью. Только Бобби был не слишком осторожен. Болото – это, видно, то место, где Дики прячет больших матерых хогов.
      Декер ответил:
      – Меня не столько беспокоит Клинч, сколько двое других.
      Скинк оперся подбородком на руки. Он старался выглядеть сочувствующим.
      – Смотри на это под другим углом зрения: тип, которого я убил, вероятно, убил твоего приятеля Армадила.
      – Ты так смотришь на вещи?
      – Я не смотрю на вещи, – сказал Скинк. – Точка.
      – Он первым начал в нас стрелять, – сказал Декер, как бы говоря с самим собой.
      – Верно.
      – Но нам следовало обратиться к полицейским.
      – Не будь ослом. Хочешь, чтобы твое дерьмовое имя появилось в газетах?! Я не хочу, – сказал Скинк. – Я не стремлюсь к славе.
      Декер умирал от желания спросить.
      – А чем ты занимался раньше? – сказал он Скинку. – До того.
      – До этого? – Скинк подергал свои очки. – Я делал ошибки.
      – Что-то есть знакомое в твоем лице, – сказал Декер, – что-то в выражении рта.
      – Много его открывал раньше, – сказал Скинк.
      – Думаю, это зубы, – сказал Декер.
      Зеленые, как лес, глаза Скинка сверкнули.
      – Ах, зубы. – Он засмеялся вполне естественно.
      Но Р. Дж. Декер не мог уловить связи. Короткое губернаторство Клинтона Тайри закончилось до того, как Декер начал работать в газетах и до того, как он стал интересоваться политикой штата. Кроме того, лицо, которое сейчас улыбалось ему из-под цветастой купальной шапочки, было таким морщинистым и бугристым, что даже ближайшие друзья с трудом бы его узнали.
      – В чем дело? – спросил Декер. – Тебя где-нибудь ищет полиция?
      – Не ищет, – сказал Скинк. – Потеряла.
      Но, прежде чем Декер успел продолжить свои расспросы, Скинк поднял к губам пахнущий рыбой коричневый палец. Приближалась лодка.
      Она шла быстро, и совсем с другой стороны. Скинк сделал знак Декеру, и они пригнулись к палубе узкой лодки. Звук еще одного подвесного мотора внезапно умолк, и Декер услышал у себя за спиной мужские голоса. Казалось, что они слышны были очень близко, но он боялся поднять голову и посмотреть.
      – Ты сегодня вечером будешь говорить с этим чертовым парнем? – сказал один из мужчин.
      – Я ведь сказал, что буду. В чем дело? – ответил второй голос.
      – Узнай, следили за ним или нет.
      – Он не скажет.
      – Может быть. Может быть, он просто умник. Думал об этом?
      – Я с ним поговорю. Господи, это третий столб или четвертый?
      – Четвертый, – сказал первый голос. – Гляди-ка, здесь леска.
      Рыбаки заметили затопленную ловушку. Декер осторожно поднялся со дна лодки и чуть подвинул камеру на носу. Скинк кивнул и показал жестом, что можно двигаться без опаски. Голоса браконьеров были слышны там и тут, раскатываясь эхом под бетоном дороги 1 – 55.
      – По крайней мере, мерзавцы не нашли эту.
      – Быстро вытягивай ее.
      Декер рассматривал обоих мужчин через линзы камеры. Они стояли к нему спиной. Под шапками у одного были видны светлые волосы, у другого темные, как у Дики Локхарта. Оба казались крупными, хотя трудно было сказать, сколько этой мощи принадлежало зимней одежде. Сама лодка была серебряная с синим, с затейливо выведенным на борту названием, которое было невозможно прочесть. Декер направил камеру на рыболовов. Его указательный палец нажал на затвор, в то время, как большой надавил на рычаг перемотки. Он отщелкал шесть кадров, а мужчины все еще не повернулись.
      Это бесило. Декер мог видеть, что они вытащили клетку с рыбой.
      – Они не повернутся, – прошептал он Скинку. – У меня еще нет их снимка.
      Из задней части лодки Скинк ответил хрюканьем. Он смахнул очки пониже.
      – Приготовься, – сказал он.
      Потом он закричал, это был пронзительный дикий крик, от которого Декер вздрогнул. Нечеловеческий вопль, отнесенный эхом, ударил по рыболовам, и они с шумом выронили проволочную клетку. Сжимая своего драгоценного пленного окуня, они резко повернулись, чтобы увидеть вопящую рысь или, может быть, даже пантеру, но вместо этого увидели пустую прогалину, насмехающуюся над ними. Декер быстро щелкнул. Его камера схватила каждую деталь в выражении лиц двух мужчин, их изумление и то, как страх метнулся в их глазах. Двух мужчин, ни один из которых не был Дики Локхартом.

      – И что теперь?
      – Есть, – сказал Скинк с полным ртом жареной зубатки. Они сидел за угловым столиком в Миддендорфе. Кажется, никто не замечал их маскарадных костюмов.
      Декер сказал:
      – Подождем до тех пор, пока Голт не услышит о том, что мы пошли по ложному следу.
      Скинк немедленно переключил свое внимание на миску сочной шинкованной капусты.
      – Может быть, и нет, – сказал он. – Может быть, они работают на Локхарта.
      Декер уже раздумывал о такой возможности. Может быть, Дики был слишком осторожен, чтобы вытягивать ловушки собственными руками. Все, что ему требовалось сделать, это мобилизовать нескольких приятелей для этой миссии, а потом встретиться с ними на озере и забрать окуня, добытого неправедным путем. Некоторые из этих ребят готовы были для Дики на все, пока он обещал показывать их по телевизору.
      Другим возможным объяснением того, что случилось в это утро, могло быть то, что Р. Дж. Декер сфотографировал другую банду мошенников. Как бы то ни было, но лица на пленке были не те, которые хотел увидеть Деннис Голт.
      – Ты прекрасно знаешь, что Дики сплутовал на турнире.
      – Конечно, – сказал Скинк. – Но есть миллиард мест в округе, где он мог бы спрятать окуня. Болота простираются так далеко, как только может видеть глаз. Черт, он мог поставить свои ловушки на озере Понтшартрен и мы бы состарились, глядя в это месиво.
      – Поэтому мы застолбили то место, которое на виду, – мрачно сказал Декер.
      – И выставили себя совершенными болванами. – Скинк сделал знак официантке подать еще зубатки. – Это сработает, Майами. Пошли в весовую, и посмотрим, что будет. И ешь свои чертовы пончики, ладно? Если мы его не уличим, я просто застрелю подонка.
      – Прости, не понял.
      – Локхарта, – сказал Скинк.
      – Пошли, – Декер напрасно изучал лицо Скинка в надежде на то, что это была шутка.
      – Голту это понравится, – сказал Скинк. – Черт, у меня полный рот костей. Трудно, что ли, сделать рыбное филе! Здесь нет чертова хирурга, ведь так?
      Официантка с воинственным видом подошла к их столику, но Декер сделал ей знак удалиться.
      – Мы не имеем права убивать Дики, – прошептал он Скинку.
      – Я думал об этом, – сказал Скинк, ни на йоту не понижая голоса. – Кому какое дело, если Дики отдаст концы? Его спонсорам? Телесети? Подумаешь, потеря для человечества.
      Скинк перестал жевать.
      – Я сделаю эту чертову фотографию, – сказал Декер.
      – Будет намного легче прострелить его зад. Парень в Тибодо, мой знакомый, пришлет мне ружье для охоты на оленей.
      – Нет! – огрызнулся Декер, но он уже понял, что эта мысль прочно засела где-то за этими адскими солнцезащитными очками. – Это безумие, – сказал Декер. – Еще раз об этом скажешь, капитан, и я ухожу.
      – О, расслабься, – сказал Скинк.
      – Я серьезно!
      Скинк перегнулся через стол и подцепил кукурузный пончик с тарелки Декера.
      – Я тебя предупредил, – сказал он игриво.
      Лодки окунеловов возвращались, как попало в противоположность тому образцовому порядку, в котором они были выстроены при отправлении. Взвешивание было назначено на четыре тридцать, и рыболовы делали дикие виражи по озеру Морена, чтобы поспеть к назначенному сроку. Они подъезжали со всех сторон: самая большая скорость казалась единственной, какую они знали. Причал в Пасс-Манчак был до отказа заполнен зрителями, спонсорами и даже местной, телевизионной командой. Монументальный стеклянный аквариум – уступка, сделанная, скрепя сердце, консерваторами, – был воздвигнут неподалеку от доски, где записывались очки, с очевидной целью сохранить пойманных окуней живыми, чтобы позже их можно было выпустить. По мере того, как поступал улов, рыбу взвешивали, измеряли и фотографировали – все это проделывал биолог штата Луизиана. Затем рыбу бросали в зеленоватую воду аквариума, где большая ее часть быстро переворачивалась вверх брюхом и в глубоком шоке испускала дух.
      Универсально важным считался общий вес рыбы. Его записывали на большой доске. Рыболов с самой большой рыбой должен был получить десять тысяч долларов, за самую тяжелую рыбу приз был двадцать тысяч плюс новая лодка для ловли окуней, трейлер и «Додж» с платформой (четыре на четыре), который, всего вероятнее, был предназначен для обмена на наличность.
      Декер ждал один, потому что Скинк вернулся в мотель. Он что-то бормотал о том, что не хочет напороться на братьев Ранделлов, а они были здесь и хлюпали пивом, выкачивая его из сифонов. Оззи был таким жалким болваном, и тем не менее он вел грузовик от того места, где был убит Отт Пикни. Декер поиграл с мыслью о том, чтобы подкрасться к Оззи и шепнуть ему на ухо что-нибудь страшное, чтобы поглядеть на реакцию. Может быть, о том, что надвигается эпидемия смертельно опасной ангины.
      Но потом Декер передумал и решил сохранять безопасную дистанцию, на тот случай, если Калвер запомнил его после посещения их лавочки.
      Ритуал взвешивания состоял из рукопожатий, молчаливого топтанья вокруг весов, вывешивания результатов – сначала это привлекло внимание Декера, но через некоторое время его мысли снова вернулись к Скинку. Ему казалось, что Скинк начал распутывать эту историю, а могло быть и так, что он заканчивал процесс ее распутывания и что при всех его лесных представлениях о жизни, он был человеком, на которого можно было положиться по-настоящему. Декер хотел бы, чтобы здесь поблизости оказался Джим Тайл, чтобы вразумить Скинка или, по крайней мере, посоветовать Декеру, как с ним справиться.
      Раздался взрыв аплодисментов со стороны помоста, и остальная часть толпы поднялась на цыпочки, вытягивая шеи, чтобы увидеть. Поджарый, загорелый и, по-видимому, хорошо известный рыболов красовался, демонстрируя связку из трех огромных окуней так, как боксер-победитель размахивает своим чемпионским поясом. Счетчик поднялся по ступенькам и написал мелом «21-7» рядом с именем Эда Сперлинга. Он обставил всех остальных на четыре фунта и тем самым стал новым лидером «Кэджан Инвитейшнл Басс Клэссик».
      Приветливо улыбаясь, Шустрый Эдди Сперлинг спустил жирную рыбу в гигантский аквариум и сжал руки над головой. По привычке и без особой цели Декер отщелкал несколько кадров.
      Жулики в зеленой лодке прибыли за десять минут до последнего срока. На их лицах не было улыбок, предназначенных для поклонников. На веревке было всего четыре окуня, включая тех двух худосочных, которых Скинк пометил накануне ночью в рыбьей ловушке. Декер отщелкал – четыре снимка прежде, чем мошенники опрокинули свой улов на весы и погрузились в мрачное молчание.
      – Восемь четырнадцать, – монотонно прогудел весовщик в мегафон. Десятое место, подумал Декер, это был не Локхарт, но все же неплохо.
      Лодка Дики подошла к причалу последней. Толпа шелестела и двигалась, некоторые рыболовы вытягивали шеи и нервно что-то бормотали, но немногие притворялись, что не заметили прибытия чемпиона. Эд Сперлинг со щелчком открыл банку «Будвайзера» и повернулся спиной к помосту. Он разговаривал с большой шишкой из компании «Стран Лайн».
      Дики Локхарт стянул свои очки, разгладил костюм и прошелся гребнем по неестественно блестящим волосам. Все это он сделал, еще не выпрыгнув из лодки.
      – Эй! – сказал он, когда кто-то из болельщиков окликнул его по имени. – Как ты? Эй, вы там! Рад вас видеть. – И стал пробиваться через толпу зрителей. Съемочная группа «Рыбной лихорадки» снимала его победоносный марш.
      Рулевой Дики, местный парень, оставался на коленях на корме лодки, пытаясь вытащить рыбу из садка. Казалось, он тянул время. В конце концов даже Эд Сперлинг повернулся, чтобы поглядеть.
      Всего было пять окуней, очень славных к тому же. Декер прикинул, что самый маленький из них весит фунта четыре, самый большой был просто огромен. Он был цвета жженого мха и формы старого пня. Его глаза были выпучены, пасть у него была, как подойник.
      Помощник Дики Локхарта пронес связку рыбы через гудящую толпу к весовщику, который опрокинул их в пластиковую корзину для стирки. Первым на весы попал хог: двенадцать фунтов семь унций. Когда показатели веса появились на официально утвержденном циферблате «Ролекс», кое-кто из толпы присвистнул и захлопал в ладоши.
      Десять тысяч, подумал Декер, именно так. Он щелкнул Дики, вытирающего свои очки цветным платком.
      Дальше пошло взвешивание всей связки.
      – Тридцать девять, – проблеял весовщик. – У нас есть победитель!
      Декер отметил, что аплодисменты не были ни единодушными, ни излишне восторженными, если не считать сочащихся пивом братьев Ранделлов, самых лояльных почитателей Дики.
      – Универсал! – сердито заорал окунелов из Заповедника.
      – Под суд его! – завопил другой, один из людей Эда Сперлинга.
      Дики Локхарт игнорировал их. Он ухватился за оба конца веревки, чтобы фотографам было лучше видно. Он знал, что документальные снимки были основой рекламы продукции в журналах, посвященных спорту и природе. Каждый из многочисленных спонсоров Дики хотел особой фотографии их звезды и улова, выигравшего приз, и Локхарт шумно старался им угодить. Ко времени, когда он кончил позировать и вывалил большую рыбину в аквариум, окуни были настолько мертвы, что пошли ко дну, как камни. Счетчик написал мелом на большой доске «30-9» рядом с именем Дики Локхарта.
      У Р. Дж. Декера кончилась пленка, но он не потрудился перезарядить камеру. Это было потерей времени.
      Весовщик передал Дики Локхарту два чека и три комплекта ключей.
      – Как раз то, что мне надо, – пошутила звезда телеэкрана, – еще одну чертову лодку.
      Р. Дж. Декер не мог дождаться, когда путь освободится. Он завел нанятую им машину, анемичную малолитражку и помчался так быстро, как только она позволяла. На дороге 51 его обогнал сверкающий «Джип» с фургоном на скорости минимум в девяносто. Шофер походил на Эда Сперлинга. У пассажира были ослепительные, соломенного цвета волосы и спортивный костюм цвета само для бега трусцой. Оба они казались очень занятыми беседой.
      В мотеле тощий молодой клерк за конторкой сделал Декеру знак выйти в коридор.
      – Я дал ключи вашей знакомой даме, – сказал он, подмигивая. – Не думаю, что вы будете в обиде.
      – Конечно, нет, – сказал Декер. Кетрин – она все же приехала. Он почти бежал к своей комнате.
      Войдя в комнату, Декер сразу же осознал, что Скинка больше нельзя причислять к вменяемым: он перескочил одним махом грань, отделяющую эксцентричную личность от социопата.
      На полу лежала связанная Лэни Голт. Не просто связанная, но связанная крепко, перепеленутая, как мумия, от плеч до лодыжек восьмидесятифутовой мононитью, рыболовной леской.
      По крайней мере, она была жива. Ее глаза были широко раскрыты, но, поскольку он видел их перевернутыми, трудно было понять их выражение. Декер заметил, что она была обнаженной, если не считать трусиков-бикини и серых полотняных туфель на резиновой подошве фирмы «Рибок». Ее рот был запечатан. Скинк несколько раз обвязал кусок клейкой ленты вокруг головы Лэни, плотно прижав и склеив ее кудрявые темные волосы. Декер решил оставить клейкую ленту напоследок.
      – Не двигайся, – сказал Декер, как если бы она собиралась выйти за сигаретами. Из своего мешка с камерой Декер выудил карманный нож. Он встал на колени рядом с Лэни и начал перепиливать крепкие путы.
      Скинк обернул ее примерно четыреста раз, крутил ее, как катушку, и для того, чтобы ее освободить, по-видимому, потребовалось бы не менее тридцати минут. Особенно осторожно он действовал, снимая клейкую ленту с ее рта.
      – Боже, – задыхалась она, разглядывая багровые борозды на своем теле. Декер помог ей добраться до постели и передал блузу из ее сумки.
      – Знаешь, – сказала Лэни, спокойная, как всегда. – Этот твой друг совсем свихнулся!
      – Что он тебе сделал?
      – То, что ты видел.
      – И больше ничего?
      – А этого не достаточно? – сказала Лэни. – Он перевязал меня, как рождественскую индейку. Самое мрачное было то, что он не произнес ни слова.
      Декер почти не решался спросить:
      – Почему он снял с тебя одежду?
      Лэни покачала головой:
      – Он этого не делал, это я. Думала сделать тебе сюрприз, когда ты вернешься. Я была почти голой, когда вломился этот верзила.
      – Мы с ним живем в одной комнате, – сказал Декер смущенно.
      – Мило.
      – Он спит на полу.
      – Тебе повезло.
      Декер спросил:
      – Он не казался разгневанным?
      – Да не особенно. Я думаю, раздосадованным. Он связал меня, схватил свое оборудование и отбыл. Посмотри на меня, Декер, посмотри, что он сделал! У меня полосы на сиськах везде.
      – Это пройдет, – сказал Декер, – как только восстановится кровообращение.
      – Эта леска впилась в тыльную часть моих ног, – сказала Лэни, рассматривая себя в зеркало.
      – Мне жаль, – сказал Декер. На него произвело впечатление, что Лэни восприняла это так спокойно. – Он не сказал, куда отправляется?
      – Говорю тебе, он не произнес ни одного, черт его возьми, слова. Только все напевал и напевал эту песенку.
      Декер уже перешел грань, когда удивляются.
      – Песенку? – повторил он. – Скинк пел?
      – Да. «Рыцари в белом атласе».
      – Ах, «Муди Блюз». Этот человек – дитя шестидесятых.
      – Он не слишком преуспел в этой манере пения, – проворчала Лэни.
      – Поскольку он не нанес тебе ущерба...
      Она метнула на него взгляд.
      – Я хочу сказать, кроме того, что он тебя связал, – сказал Декер.
      – Он не пытался меня освежевать, нет, – сказала Лэни, – и не вставлял электроды мне в глаза, если это то, на что ты намекаешь. Но все же он совершенно безумен.
      – Я понимаю это.
      – Знаешь, я могла бы вызвать полицейских.
      – Зачем? Он давно ушел.
      «Не так уж давно, – подумала Лэни. – Может быть, пятнадцать минут.»
      – Не возражаешь, если я приму душ?
      – Давай! – Декер тяжело опустился на кровать и закрыл глаза. Скоро он услышал, как бежит вода в ванной. Ему захотелось, чтобы это был дождь.
      Лэни вышла, все еще мокрая, с нее стекала вода. Но пурпурные следы от лески побледнели.
      – Ну вот и мы, – сказала она, слишком бодро. – Еще одна ночь, еще один мотель. Декер, мы в дерьме.
      – Пожалуй, ты права.
      – Помнишь последний раз?
      – Конечно.
      – Ну, не возбуждайся, черт возьми, – сказала она, хмурясь. Она завернулась в полотенце.
      Декер всегда был любителем свежевымытых женщин, только что из-под душа. Большим усилием воли он заставил себя вести целенаправленную беседу.
      – Это Деннис сказал тебе, что я здесь?
      – Да, он это упомянул.
      – Что еще он упоминал?
      – Только о Дики и турнире, это все, – сказала Лэни. Она сидела на кровати, скрестив ноги. – Что с тобой? Я проделала такой путь, а ты ведешь себя так, будто у меня заразная болезнь.
      – Тяжелый день, – сказал Декер.
      Она потянулась к нему и взяла его за руки.
      – Не беспокойся о своем мрачном друге, он доберется до Харни.
      Декер сказал:
      – Он забыл свой билет на самолет.
      Не говоря уже о настойчивом новоорлеанском поручителе.
      Нарушение спокойствия во время полета требовало вмешательства федеральных властей.
      – С ним будет все в порядке, – сказала Лэни. – Положи его на шоссе, и он выест обратную дорогу, питаясь раздавленными змеями.
      Декер оживился.
      – Так ты знаешь о Скинке?
      – Он живая легенда, – сказала Лэни. Она начала расстегивать рубашку Декера, – Одна легенда утверждает, что он серийный убийца из Орегона. Вторая, что он служил в ЦРУ и помогал убивать Трухильо. Есть еще версия, что он скрывается от Комиссии Уоррена.
      – Все они первоклассные, – сказал Декер, но не мог предложить ничего более правдоподобного в отношении Скинка. Террорист из метро. Химик, занимавшийся секретной работой. Ведущий певец в Грасс Рутс. Выбирай по своему вкусу.
      – Пойдем в постель, – сказала Лэни и, прежде чем Декер успел моргнуть, полотенце оказалось на полу, и она скользнула между муслиновыми простынями. – Идем, расскажешь мне о своем тяжелом дне.
      И это, подумал Декер, говорит женщина, которую только что голую связал леской сумасшедший. Славная неугомонная старушка Лэни Голт.
      Позже она проголодалась. Декер сказал, что здесь недалеко есть кабачок с отличными гамбургерами, но Лэни пилила его до тех пор, пока он не согласился доехать до самого Нового Орлеана. Она кинула свою сумку с постельными принадлежностями на заднее сиденье и объявила, что у нее есть своя комната в «Квортере», потому она не намерена оставаться в «Кволити Кортс» из опасения, что Скинк может вернуться. Декер ничуть не осудил ее.
      Они отправились в «Акме» поужинать свежими устрицами и пивом. Лэни отпускала непристойные замечания по поводу устриц, а Декер вежливо улыбался, желая больше всего на свете оказаться снова в Майами в своем трейлере и в одиночестве. Ему нравилось порезвиться с ней в постели – по крайней мере он так думал в тот момент, – но ему трудно было вспомнить какую-нибудь пикантную деталь.
      Вскоре после полуночи он извинился, отправился в платную телефонную кабину в Ибервиле и позвонил Джиму Тайлу во Флориду. Декер рассказал ему, что произошло со Скинком, Лэни и турниром окунеловов.
      – Парень, – сказал патрульный, – он ее связал?
      – И отбыл.
      – Поезжай домой, – сказал Тайл.
      – А как же Скинк?
      – С ним будет все в порядке. У него бывают такие настроения.
      Декер рассказал Тайлу о спектакле, который Скинк устроил в самолете.
      – Завтра у него вызов в суд, – сказал Декер. – В федеральном здании в Пойдрасе. Если он позвонит, Джим, пожалуйста, напомни ему.
      Тайл сказал:
      – Дыши глубже!
      Пока Декер говорил по телефону, Лэни заказала еще дюжину устриц – они лежали на половине раковины.
      – Я сыт по горло, – сказал Декер, но все-таки съел одну.
      – Деннис говорит, что ты близко подобрался к Локхарту.
      Всю ночь она пыталась выведать, что произошло на турнире. Декер отмалчивался.
      Лэни сказала:
      – Я слышала по радио, что выиграл Дики.
      – Это верно.
      Радио? Что за радиостанция освещает рыболовные турниры? Декер задумался.
      – Он снова смухлевал? – спросила Лэни.
      – Не знаю. Возможно. – Декер помолчал. – Я отошлю твоему брату полный отчет.
      – Он штаны намочит.
      Твердый орешек, хотел сказать Декер. Вместо этого он сказал:
      – Мы не сдадимся.
      – Ты и Верзила?
      – У него есть особые таланты. Не в отношении женщин.
      Декер высадил ее у Бьенвиль Хаус. Его чувства нимало не были задеты, когда она не выразила желания пригласить его остаться на ночь.
      Он не спеша ехал назад в Хэммонд. Было уже больше двух часов ночи, но дорога 1-10 была запружена большими грузовиками и полугрузовиками, направлявшимися в город. От света их передних фар у Декера слезились глаза.
      На перекрестке недалеко от Лапласа он решил поехать по шоссе 51 вместо того, чтобы отправиться по новой дороге, соединявшей два штата. Эта ухабистая неосвещенная дорога была как раз такой, какую бы выбрал Скинк. Декер включил передние фары и медленно поехал, надеясь вопреки всякому смыслу, что где-нибудь у обочины дороги он увидит оранжевый дождевик. К тому времени, когда Декер добрался до Пас Манчак, все, что он видел, были серая лиса, двое детенышей енота и только что задавленная мокасиновая змея.
      Декер притормозил, проезжая мимо «Потаенных снастей спортсменов». Кто-то оставил у причала включенными фонари. В этом не было никакого смысла: турнир окончился, окунеловы разъехались. Декер посовещался с сонным поворотом в форме буквы У и вернулся.
      Выйдя из машины, он заметил, что воздух на озере был не таким холодным, как накануне. Для рыболовов слишком поздно, ветер наконец изменил направление и теперь дул с юга, это был душистый ветерок с залива, от которого огни на столбах трепетали.
      Один из пучков света был направлен на доску, на которой наносились очки участников турнира, другой кое-как освещал гигантский аквариум.
      Декер подумал, вспомнил ли кто-нибудь об окунях и выпустили ли их на волю. Он направился к причалу посмотреть.
      Насос аквариума работал, шумно выпуская пузырьки. Вода приобрела буровато-илистый оттенок. Тыльной стороной руки Декер вытер окошко, на котором осели водяные пары, и заглянул в стеклянный контейнер. Он сразу же заметил трех дохлых рыб с выпученными желеобразными глазами, медленно перекатывавшихся по дну аквариума. Декер почувствовал себя неким туристом в изображении Чарльза Адамса в «Маринелэнд».
      Над мертвыми окунями дрейфовала какая-то крупная тень. Декер заглянул через край десятифутового контейнера, но отвернулся, когда пучок света ударил ему прямо в глаза.
      Чтобы избавиться от слишком яркого света, он вскарабкался по деревянной лесенке на платформу весовщика, которая выходила и на доску, и на аквариум. Воспользовавшись этой возможностью, Декер разглядел еще несколько мертвых рыб, плававших на поверхности, и что-то еще, нечто медленно вращавшееся в потоке воды, накачиваемой насосом. Это нечто имело широкие плечи и темные... Сначала Декер было подумал, что это могло бы быть морской коровой. Потом он решил, что кто-то таким образом проявил свой мрачный юмор.
      Когда этот предмет приблизился, он получил возможность разглядеть его лучше.
      Это был человек, плававший лицом вниз, плотный мужчина в коричневом спортивном костюме.
      Декер наблюдал за трупом, который снова закружился в аквариуме. На этот раз, когда тот проплывал мимо, ему удалось ухватить холодные окоченевшие плечи и с всплеском перевернуть тело.
      Глаза Дики Локхарта были широко раскрыты, но больше ничего не видели. На его правом виске был синяк величиной со сливу: если удар и не сбил его сразу, то, вероятно, он сделал его непригодным для полуночного плавания.
      Окончательный штрих, использованный убийцей, был дьявольским, но выбран не без юмора: грозная приманка «двойная наживка» была продета сквозь нижнюю губу Дики Локхарта. Она свисала с лица Дики, как странное елочное украшение. К сожалению, никто из окуней в аквариуме не мог оценить пикантность этого жеста убийцы, потому что все они были не живее Дики.
      Р. Дж. Декер опустил труп в воду и быстро пошел к машине. Эта сцена взывала к нему, требуя, чтобы он ее запечатлел на фотографии, но кричала и о чем-то другом. Декер слышал этот голос всю обратную дорогу, пока ехал в мотель и даже потом, когда глубоко заснул, он не переставал его слышать в своих беспокойных снах.

      Согласно официальной биографии Чарльз Уиб обратился к Богу после того, как испытал в детстве страдания бедности, оскорблений и пренебрежения. Его отец умер от пьянства, мать умерла от наркомании, успев перед этим продать двух сестер Чарли в рабство китайской банде за шестьдесят пять долларов и три грамма опия.
      Вполне представимая судьба утерянных сестер Уиба была постоянной темой телевизионной передачи Чарли, проповедей Спортивной Христианской Телесети; ничто не приносило лучшей прибыли, чем медленный наплыв после показа любительских снимков двух маленьких девочек – Джун-Ли и Мелиссы под плаксивым заголовком: «Что сделал Сатана с этими ангелами?»
      Преподобный Чарльз Уиб, конечно, знал. Ангелы, о которых шла речь, оба были живы и здоровы и вероятно, все еще трудились для мистера Хью Хефнера в том же качестве, что и когда впервые привлекли внимание преподобного Уиба. Он лично вырезал их детские фотографии со страниц журнала «Плейбой», а именно из его полного фальши раздела, где публиковались сенсационные детские фотографии героинь главного разворота. Чарли Уиб давным-давно забыл настоящие имена этих моделей, а также месяц и год, когда они появились в этом журнале. Но его нимало не смущало, что фотографии узнают, и его карты будут раскрыты, потому что ни один ревностный почитатель программы СХТ никогда бы не посмел признаться, что заглядывает в такой журнал. Преподобный Чарльз Уиб старался себя обезопасить тем, что постоянно предупреждал свою паству о том, что журнал «Плейбой» был пропуском в ад.
      Если говорить правду, то у Чарльза Уиба не было сестер, а был старший брат по имени Берни, которого застукали когда-то на продаже фальшивых заказов на нефть в Северном Майами, а теперь уже семь лет он отбывал наказание за подлог. Отцом Уиба был торговец обувью, не переносивший спиртного по причине язвы; мать его была не наркоманкой, а процветающим агентом по продаже недвижимости, и именно от нее Чарли Уиб унаследовал вдохновение, подвигнувшее его на фантастический проект во Флориде: Озера Ланкеров.
      Семья Уиба никогда не была особенно религиозной, поэтому соседи были очень удивлены и даже проявили некоторый скептицизм, узнав о том, что маленький Чарли вырос и стал фундаменталистским проповедником. Ведь в конце концов Уибы были евреями. Знакомые были еще больше изумлены, когда однажды, включив телевизор, они увидели Чарли распространявшимся о своих падших родителях и похищенных сестрах. Единственный, кого помнили соседи, был бездельник Берни.
      Путь Чарльза Уиба к продвижению по религиозной стезе был любопытным и извилистым. После того, как он был изгнан из «Цитадели» за моральное падение, он провел десять лет, гоняясь за модой и надеясь попасть в яблочко. «Быть живым от восемнадцати до двадцати пяти!» стало лозунгом Чарли, потому что это всегда было его целью. Его планы всегда оказывались устаревшими по меньшей мере на два года и на пятьдесят процентов необеспеченными капиталом. В течение некоторого времени он держал магазин здоровой пищи в Талахасси, потом диско в Галф Шоре, потом фабрику по производству ванн в Орландо. Хотя его послужной список выглядел так, будто он был неудачником, Чарли Уиб был умным человеком. И неважно, что все его начинания кончались крахом: банковский счет Уиба свидетельствовал о процветании. В конце семидесятых годов Внутренняя Служба Доходов проявила жадный интерес к состоянию Чарли Уиба, и он воспринял это как знак того, что пора обратиться к Богу и как можно скорее. Так появилась Первая Церковь Пятидесятницы Освобождающего Искупления.
      В действительности Чарли Уибу не принадлежала церковь, но у него было нечто лучшее: телевизионная станция.
      За два миллиона долларов он купил небольшую станцию, программа которой состояла из показа игр, бейсбольных соревнований «Храбрецов Атланты» и «Лучших из Хи-Хо». В них ничего не изменилось за четыре месяца, пока однажды воскресным утром человек с соломенными волосами и бровями мессии не появился за картонной кафедрой и не представился как Наисвятейший Преподобный Чарльз Уиб. Отныне, сказал он, Телевизионная сеть Уиба будет гласом Иисуса Христа.
      А потом, в прямом эфире Чарльз Уиб исцелил больную кошку.
      Это видели сотни зрителей. Пятнистый котенок похромал по сцене, и после трепетной молитвы, вознесенной Преподобным Уибом за его душу и наложении перстов на его пушистую голову – исцеленное животное ускакало галопом.
      В следующее воскресенье Чарли Уиб сотворил такое же чудо с хромой гончей. Еще через неделю это повторилось с поросенком. Две недели спустя с детенышем ламы, взятым напрокат у странствующего цирка.
      Но свой коронный номер Уиб приберегал для Рождественского воскресенья, начала недели подсчета рейтинга. На глазах у своей самой многочисленной телевизионной аудитории, которая когда-либо собиралась, он исцелил ягненка.
      Это было великолепное зрелище, исполненное библейской символики. Немногие из зрителей, видевшие, как пушистое существо с затуманенным взглядом поднималось с пола, не были глубоко растроганы. Казалось, никто из паствы Чарли Уиба не заметил, что чудо заняло на час больше времени, чем ожидали: они решили, что раз Рождество – хлопотное время для Бога, то он смог сотворить чудо немного позже. В действительности же причиной этого промедления в многотрудном и старательно подготовленном исцелении ягненка было то, что помощник Чарли Уиба ввел в задние ноги животного слишком большую дозу лидокаина, и потребовалось немало времени, чтобы действие лекарства прошло.
      Преподобный Уиб допроповедывался чуть ли не до хрипоты, стоя над ягненком, и после Рождественского чуда поклялся навеки отказаться от исцелений. К тому времени это уже не имело значения: его репутация сложилась. Скоро станции по всему Югу стали передавать программу Уиба «Иисус в вашей гостиной», и еженедельные пожертвования уже выражались шестизначной цифрой. В своем телевизионном евангелизме Чарли Уиб наконец-то попал в струю прежде, чем она иссякла.
      На этот раз он решил рискнуть. Он пустил прибыль на расширение дела, а не положил на счет в Багамском банке. Спортивная Христианская телесеть включилась в работу на шестидесяти четырех станциях – при этом час проповедника Уиба был гвоздем программы – станции заплатили за эту передачу вперед. Тематика СХТ была проста: религия, охота, рыбная ловля, отчеты о жизни фермеров и шоу кантри-мюзик с присуждением наград. Даже, когда Чарли Уиб расширил империю СХТ и включил в передачи такие вопросы, как торговля земельными участками, банковские вклады и тому подобное, он с трудом верил в возрастающий успех своих телевизионных программ: это подтверждала все то, что он всегда говорил о природе человека.
      Вначале Уиб отказывался верить, что взрослые люди будут просиживать по четыре часа кряду, смотря программы кабельного телевидения. Процесс рыбной ловли в реальной жизни был достаточно скучным, наблюдение же за другими лицом, занимающимся этим же делом, приобретало характер мазохистской пытки. Тем не менее консультанты Уиба по вопросам рынка убедили его в противоположном – именно реальные мужчины включали программы, показывавшие по телевидению рыбную ловлю, а специалисты по демографии утверждали преимущество пива, табака и рекламы, не считая морской промышленности.
      Уиб просмотрел прогнозы и немедленно заказал одночасовую программу, посвященную охоте на окуня. Он лично прослушал троих пользующихся известностью рыболовов. Первым из них был Бен Гир, и он был отвергнут из-за своего веса (триста девяносто фунтов), а также из-за того, что у него была неосознанная привычка выкашливать в микрофон пузырьки мокроты. Второй претендент Арт Пинклер был остроумным, знающим и не лишенным грубоватой красоты, но отягощен писклявым акцентом, свойственным жителям Новой Англии, которые писали слово смерть через ф. Бюджет был слишком скуден, чтобы давать Пинклеру уроки языка или дублировать его речь, – таким образом, выбыл и он. Чарли Уибу был нужен подлинный деревенщина, местный уроженец.
      И это выдвигало на первый план Дики Локхарта.
      Уиб считал, что первый эпизод, отснятый для передачи «Рыбная лихорадка», был самым отвратительным, какой он когда-либо видел по телевизору. Дики был косноязычным, работа камеры его парализовала, а редакторы, видимо, были под мухой. Но Дики вытащил трех огромных большеротых окуней, а специалисты по рекламе оценили каждую минуту этой грязной дешевки. Озадаченный Уиб был сражен этим шоу. Через три года «Рыбная лихорадка» стала главным источником дохода для Спортивной Христианской Телесети, хотя за последние месяцы эта передача начала терять популярность на нескольких важных рынках и проигрывать соперничавшей с ней программе Эда Сперлинга, который тоже демонстрировал шоу с показом ловли окуней. Программа Сперлинга была ловко сделана и хорошо подавалась, что нравилось Чарли Уибу, как ему нравилось все, что приносило хорошую прибыль и не сулило явных затруднений. Понимая, что дни Дики Локхарта в качестве Короля охоты на окуней сочтены, Преподобный Уиб без лишнего шума стал подбираться к шустряку Эдди Сперлингу, чтобы выяснить, можно ли его купить. Уиб и Сперлинг все еще торговались по поводу оплаты услуг; к тому времени рыболовный турнир «Кэджан Инвитейшнл» был не за горами, и Дики обнаружил проповедника с двумя полуголыми женщинами.
      Требование Локхартом нового прибыльного контракта было вымогательством, которое преподобный Уиб не мог позволить себе спустить, – соперничество между телевизионными евангелистами приобрело острейший характер: малейшее пятно на репутации, и вы могли оказаться выброшенными из эфира.
      Как и обещал, Дики Локхарт легко выиграл на новоорлеанском турнире. Чарли Уиб не счел нужным появиться на праздновании победы. Он готовил пресс-конференцию, чтобы на следующее утро объявить на ней о новых условиях работы Дики Локхарта на кабельном телевидении и позвонил в «Таймс-Пикаюн», чтобы сообщить об этом репортеру. Потом он позвонил одной из своих шлюх.
      В пять тридцать утра городской полисмен постучал в двойную дверь апартаментов отеля, где жил Чарли Уиб. Полицейский узнал одну из шлюх, но не подал виду.
      – У меня плохие новости, преподобный, – сказал полицейский. – Дики Локхарт убит.
      – Господи, помилуй, – сказал Чарли Уиб.
      Полицейский кивнул:
      – Кто-то хорошо врезал ему по голове. У него украли грузовик, лодку и все его рыбачье снаряжение. И деньги, которые он выиграл на турнире.
      – Это ужасно, – сказал Преподобный Уиб. – Грабеж.
      – Завтра мы узнаем больше, когда поработают криминалисты, – сказал полисмен, выходя. – Постарайтесь немного отдохнуть.
      – Спасибо, – сказал Чарли Уиб.
      Теперь сон с него слетел. Он заплатил девкам и уселся писать воскресную проповедь.
      ... Р. Дж. Декер не был особенно потрясен, когда, проснувшись в комнате мотеля, обнаружил, что Скинк не вернулся. У Декера были все основания подозревать, что Дики Локхарта убил именно он, – прежде всего потому, что Скинк небрежно упомянул о таком намерении, во-вторых, извращенность этого преступления, казалось, носила отпечаток его личности.
      Декер принял душ, все еще чувствуя себя как в тумане, свирепо побрился, как, если бы думал, что от боли у него прояснится в голове. Это дело поражало не столько фактом убийства, сколько безумием. Газеты сойдут с ума от такого материала: вероятно, это была история национального масштаба. Это была такая история, от которой Декер отчаянно хотел сбежать.
      Выписавшись из мотеля, он упаковал свое снаряжение в нанятую машину и поехал в направлении Пас Манчака. Было девять часов утра – к этому времени наверняка кто-нибудь уже набрел на эту чудовищную сцену.
      Проезжая мимо воды, Декер почувствовал, как заколотилось его сердце: он увидел синие огни, мигающие около лодочного причала. Он затормозил у «Потаенных снастей для спортсменов», вышел из машины и вклинился в толпу, окружившую огромный аквариум для окуней. Там было пять полицейских автомобилей, две машины скорой помощи, пожарная – и все из-за одного трупа. Прошло уже три часа с тех пор, как останки Дики были выловлены из аквариума, прикреплены ремнями к носилкам и прикрыты зеленым шерстяным одеялом: кажется, никто не спешил отвезти его в морг.
      Толпа состояла в основном из мужчин. Некоторых из них Декер узнал даже без шапок как участников турнира. Двое местных детективов с блокнотами и карандашами расспрашивали зрителей, надеясь набрести на свидетеля. Хорошенькая молодая женщина оперлась об одну из полицейских машин. Она рыдала, разговаривая с полицейским в форме, заполнявшим розовый бланк отчета. Декер слышал, как девушка назвала свое имя – Эллен. Эллен О'Лири. У нее был новоорлеанский акцент.
      Декер подумал, что она что-то могла знать.
      Где-то в душе Декера таился страх, что Скинк мог появиться на пристани, чтобы полюбоваться делом своих рук, но его не было видно. Декер проскользнул в телефонную будку и набрал номер Денниса Голта в Майами. У того был сонный голос.
      – Чего тебе надо?
      «Чего тебе надо? Этот малый – само очарование».
      – Твой приятель Дики поймал своего последнего ланкера, – сказал Декер.
      – Что ты хочешь сказать?
      – Он мертв.
      – Дерьмо, – сказал Голт. – Что случилось?
      – Расскажу об этом позже.
      – Не уезжай из Нового Орлеана, – сказал Голт. – Оставайся на месте.
      – Нет проблем.
      «Что мне надо, так чтобы эта задница устроила пирушку у Бреннана – завтрак и ленч вместе, – подумал Декер. Возможно, он уже заморозил бутылку „Дом Периньона“.
      Каким-то странным скованным тоном Голт спросил:
      – У тебя есть фотографии?
      Как если бы это что-то меняло.
      Декер не ответил. Сквозь стекло телефонной кабинки он наблюдал за Томом Керлом и братьями Ранделлами на стоянке лодок. Один из местных детективов допрашивал всех троих сразу: когда говорил Оззи, его голова прыгала вверх и вниз, как игрушечный щенок на приборной доске машины. Полицейский что-то энергично записывал в блокнот.
      – Какой у тебя номер? – спросил Деннис Голт.
      – Семидесятый, – ответил Декер.
      Шина лопнула при выезде из Кеннера на дороге 10, соединявшей штаты. Запасная была одной из тех крошечных игрушечных шин, которые теперь стали стандартной принадлежностью новых машин. Чтобы добраться до запасной, Декеру пришлось открыть багажник, вынуть из него свой дорожный мешок и оборудование для камер, которые он затем аккуратно сложил на обочине шоссе. Он уже проделал половину работы, когда услышал за спиной другую машину, ехавшую по запасной полосе. По хриплым звукам, которые издавал ее двигатель, Декер определил, что она не была полицейской. Ничего похожего. Это была коричневая «Кордова» выпуска 1974 года с виниловой крышей, облупившейся, как пузырь от солнечного ожога.
      Из старой ржавой посудины вышло трое: судя по их нижним рубашкам и татуировке, они не принадлежали к избранному обществу. Декер вынул ломик из домкрата и спрятал за спину.
      – В чем тут дело? – спросил самый рослый из троицы.
      – Шина спустила, – ответил Декер. – У меня все прекрасно.
      – Да?
      – Да. Во всяком случае, спасибо.
      Мужчины, видимо, не поняли намека. Двое из них иноходью направились к тому месту, где Декер положил мешок с камерой, штатив и оцинкованные контейнеры для линз. Один из парней пнул камеры носком сапога.
      – Что это? – спросил он.
      – Деньги на пиво, – ответил другой.
      Декер не мог этому поверить. При ярком дневном свете, на виду у снующих туда и сюда машин, грузовиков, на магистрали, соединяющей штаты, – эти мордовороты собирались его ограбить. Проклятые «Никоны», подумал он. Иногда казалось, что они-то и были корнем всех зол.
      – Я профессиональный фотограф, – сказал Декер. – Хотите, чтобы я сделал ваши фотографии?
      Двое худощавых выжидающе поглядели на своего более крупного и плотного товарища. Декер понял, что эта мысль им понравилась, хотя их вожака еще надо было потрудиться убедить.
      – Славные фотографии восемь на девять, – приветливо сказал Декер, – просто ради смеха.
      Он знал, что думает этот высокий парень: ну, почему бы и нет, все равно мы заберем эти его чертовы манатки.
      – Встаньте перед машиной, и я сниму вас всех вместе.
      Декер подошел к мешку с камерами и незаметно сунул туда лом. Он поднял пустую камеру Ф-3, не потрудившись сфокусировать линзу. Эти дебилы все равно не заметят разницы. Пожимая плечами, что-то бормоча, приглаживая волосы костистыми коричневыми руками, грабители приняли безмерно идиотские позы перед покрытой вмятинами «Кордовой». Нажимая на затвор, Декер почти жалел, что в камере не было пленки.
      – Потрясающе, ребята! – сказал Декер. – Теперь давайте сделаем еще один снимок в профиль.
      Высокий нахмурился.
      – Шутка, – сказал Декер.
      Двое худых парней не приняли этого тона.
      – Хватит этого дерьма, – сказал вожак троицы. – Мы хотим твою чертову машину.
      – Зачем?
      – Уехать на ней во Флориду.
      Конечно, подумал Декер, Флорида. Ему следовало бы догадаться. Каждый наркоман и беглый заключенный в Америке в конце концов отправляется во Флориду. Фактор человеческих отбросов – они все стекаются на Юг.
      – Еще один снимок, – предложил Декер. Он должен был спешить. Не хотелось, чтобы его ограбили, но не хотелось и пропускать свой самолет.
      – Нет! – сказал высокий.
      – Еще один снимок – и вы получите машину, камеры и все остальное.
      Декер поглядывал одним глазком на шоссе, раздумывая: «Есть ли у них в Луизиане дорожный патруль»?
      – У вас, ребята, есть сигареты? Будет прекрасный снимок, если у вас изо рта будет торчать по сигарете.
      Один из худых закурил «Кэмел» и сунул в рот, приняв самый наглый вид.
      – О, да, – сказал Декер. – Это именно то, что надо. Дайте-ка я достану широкоугольный объектив.
      Он вернулся к мешку с камерами и выудил пятидесятимиллиметровый объектив, который и надел на «Никон». Поднял лом и сунул его за пояс джинсов спереди. Темное железо обожгло холодом его левую ногу.
      Когда Декер обернулся, он увидел, что теперь уже все трое курят сигареты.
      – Девушкам во Флориде понравятся эти фотографии, – сказал он.
      Один из худых осклабился:
      – Во Флориде хорошие девки, верно?
      – Самые лучшие, – сказал Декер. Он подвинулся ближе, щелкая затвором.
      От них пахло пивным перегаром и табаком. Сквозь объектив Декер видел грубо вытесанные лица без возраста: им могло быть и по двадцать и по сорок пять. Классические типы уголовников. Казалось, камера их загипнотизировала, а, может, не камера, а гиперактивная хореография Декера. Вожак этой троицы нервничал, он никак не мог дождаться момента, когда можно будет накостылять Декеру по заднице или, может быть, даже убить его и дать деру.
      – Почти готово, – сказал Декер наконец, – подвиньтесь друг к другу... так, хорошо... теперь посмотрите направо от меня и вдохните дым... здорово!.. Смотрите на воду, продолжайте смотреть... От-т-лично!
      Послушно глядя на озеро Понтшартрэн, трое мужчин не заметили, как Декер вытащил лом. Он размахнулся обеими руками так сильно, как только мог, и описал дугу. Плоский железный конец рубанул по их макушкам – раз-два-три, как будто Декер играл на ксилофоне из человеческих голов. Бандиты с воем свалились в кучу друг на друга.
      Декер рассчитывал, что будет меньше шума и больше крови. Израсходовав свой запас адреналина, Декер посмотрел вниз на них и подумал, сколько же раз он их ударил – больше одного? Он этого не помнил.
      Теперь уже точно наступило время убираться: спустившая шина была уже делом пункта проката Хертца. Декер быстро погрузил свои вещи в «Кордову». Ключ зажигания был на месте. Синий, хорошо смазанный пистолет лежал на переднем сиденье. Он выбросил его в окно по пути в аэропорт.

      Первое лицо, которому Р. Дж. Декер позвонил, как только попал назад в Майами, был Лу Зикатто. Лу был отраслевым менеджером по вопросам претензий гигантской страховой компании, где Декер работал на неполной ставке в качестве детектива. Лу был длинный и тонкий парень, не блещущий умом, весом, возможно, в сто двадцать фунтов, но у него была несоразмерно огромная голова и цветущая физиономия, которую он брил ежедневно. В результате его лицо весьма походило на круглый зад с губами. Несмотря на его внешность Лу Зикатто уважали все служащие и коллеги и обращались с ним почтительно, во всяком случае те из них, кто непоколебимо верил, что он был членом мафии и мог стереть их с лица земли одним телефонным звонком. Сам Лу не делал ничего, чтобы подорвать эту веру, хотя это и не было правдой. Но, положа руку на сердце, Декер не видел особой разницы между мафией и страховой компанией, если отвлечься от чисто внешних различий.
      – Где был? – спросил Л у Зикатто. – Я оставил тебе миллиард посланий.
      У Лу был грубый голос шофера, и он всегда сосал ментоловые лепешки от кашля.
      – Отлучался из города по делу, – сказал Декер. Он слышал, как Лу работает языком, стараясь очистить зубы от мятных лепешек.
      – Помнишь, что у нас на этой неделе Нуньес?
      Нуньес означал громкий процесс о подлоге, который начала компания.
      Нуньес был биржевым маклером, который сам у себя украл яхту и пытался переправить ее в Бимини тайком от страховой компании. Декер нащелкал несколько снимков и вел наблюдение: он должен был выступить на процессе в качестве свидетеля компании.
      – Ты мой главный свидетель, – сказал Лу. – Звезда процесса.
      – На этой неделе, Лу, не смогу.
      – Какого черта? Что ты хочешь сказать?
      Декер ответил:
      – У меня сложности.
      – Никаких чертовых сложностей. У тебя будут большие сложности со мной, если ты не появишься на процессе.
      Его мятные конфетки яростно щелкнули.
      – Этот гад ползучий хотел украсть у нас два миллиона долларов.
      – У тебя есть мои снимки, пленки, отчеты... – сказал Декер.
      – Судейским будет нужна твоя улыбающаяся рожа, – сказал Лу Зикатто. – Будь там, мистер оператор.
      Он повесил трубку.
      Второе лицо, которому Декер попытался дозвониться, была Кетрин.
      Первый раз телефон оказался занятым. Две минуты спустя он сделал новую попытку. К телефону подошел мужчина. Похоже, что это был Джеймс, хиропрактик. Он ответил не так, как отвечают на телефонный звонок воспитанные люди, а так, как говорят доктора: не вежливое «хелло», а резкое «да». Как будто разговор с другим существом человеческой породы причинял ему боль в заднице.
      Декер повесил трубку, открыл банку пива и поставил на стерео альбом Боба Сигера. Он подумал: а как выглядит новый дом Кетрин, есть ли у нее такая утопленная в полу ванна с мраморной облицовкой, какую она всегда хотела иметь?
      Внезапно он представил себе Кетрин в пенной ванне, это видение промелькнуло в воображении Декера, вызвав стеснение в груди.
      Он в полусне лежал на диване, когда зазвонил телефон. Автоответчик откликнулся на третий звонок, Декер сел и услышал голос Эла Гарсии:
      – Позвони мне, как только придешь.
      Гарсия был полицейский детектив и старый друг. На автоответчике, правда, его голос звучал не дружески, а как-то до, чертиков профессионально. Декера это немного обеспокоило. Он выпил две чашки черного растворимого кофе прежде, чем перезвонить.
      – Эй, сержант, в чем дело?
      Гарсия сказала:
      – Ты в своем трейлере?
      – Нет, я нежусь на крыше отеля «Кокосовая Роща». У них тут фестиваль Морган Фэйрчайлд, и меня выбрали судьей по купальным костюмам.
      Будь это обычная ситуация, Гарсия непременно выдал бы какую-нибудь приличествующую случаю забористую реплику, но сегодня он ограничился вежливым хихиканьем.
      – Нам надо поговорить, – сказал детектив мягко. – Встретимся минут через тридцать.
      Было ясно, что у Гарсии на уме что-то серьезное. Декер побрился и надел свежую рубашку. Он легко мог догадаться, что случилось. Вероятно, луизианский полицейский нашел эти три мешка с дерьмом, которых Декер огрел ломом на шоссе. Они, конечно, поклялись, что этот негодяй из Майами избил их и ограбил. На машине Хертца была карта с именем и адресом Декера, и найти его по этим данным было делом профессиональной любезности. Эл Гарсия, вероятно, принесет с собой ордер на задержание от округа Сейнт Чарльз.
      Декер не особенно спешил вернуться в Луизиану, тем более под давлением. Он думал, что опровергнуть сфабрикованное обвинение в разбойном нападении, если оно исходило от грабителей с большой дороги, было делом несложным. Но что, если тем временем, они начали раскручивать дело Дики Локхарта? Декеру не хотелось быть поблизости, если дойдет до ареста Скинка.
      Скинк был серьезной проблемой. Если бы Декер не вовлек этого безумного отшельника в свою работу, Дики Локхарт был бы еще жив. С другой стороны, было возможно, что именно Локхарт организовал убийство Роберта Клинча и Отта Пикни. Декер не знал, что делать дальше: получалась проклятая неразбериха. Скинк нравился Декеру, и ему была ненавистна мысль о том, что Скинк попадет в газовую камеру из-за алчного подонка вроде Локхарта. Но убийство есть убийство. Приводя в порядок свой трейлер, очищая его от заплесневевшей одежды, постиранной неделю назад, Декер прикидывал, не рассказать ли Гарсии всю историю: она была настолько странной, что даже у полицейского из Майами могла вызвать сочувствие. Но Декер все-таки решил попридержать язык, по крайней мере, пока. По-видимому, была большая надежда на то, что Скинка вообще не найдут или даже не заподозрят в этом убийстве. Декер понимал и то, что Скинк мог не видеть ничего неправильного в своих действиях и, возможно, в один прекрасный день он появится в полной готовности нести ответственность за все, что совершил. Такая возможность всегда остается, если имеешь дело с хронически непредсказуемыми личностями.
      Новости из Луизианы были относительно скудными. За те два дня, что Декер провел во Флориде, в местных газетах появилось только несколько коротких телеграфных сообщений – не более чем в четыре абзаца каждое об убийстве Дики Локхарта во время турнира окунеловов. В качестве мотива убийства предлагалась версия об ограблении. Не было отпечатков пальцев, не было подозреваемых, расследование должно было проводиться в округе Харни. Возможно, это сообщение было бы обыграно лучше, если бы событие не совпало с массовыми убийствами в Оклахоме, совершаемыми дважды в год: на этот раз было убито двенадцать автомобилистов рассерженным оператором пункта сбора дорожной пошлины. Его терпению пришел конец, потому что ни у кого не было сдачи.
      После безответного звонка Кетрин, Декер сделал три попытки связаться с Деннисом Голтом. Разные безликие секретарши отвечали, что барон сахарного тростника находится вне досягаемости – либо на конференции, либо в отъезде. Декер не оставлял ни своего имени, ни сообщения. Он только хотел сказать Голту, что дело закончено, и он собирается оставить себе двадцать тысяч долларов аванса в качестве компенсации за потраченное время и расходы. Голт стал бы огрызаться и возражать, но не очень.
      Эл Гарсия появился точно в назначенное время. Декер услышал, как хлопнула дверца машины и стал ждать стука. Потом он услышал, как по гравиевой дорожке подъехала еще машина, и еще одна. Он выглянул из окна и не поверил своим глазам: «Крайслер» Эла без опознавательных знаков и еще две зелено-белых машины – и вся эта чертовщина из-за одного разбойного нападения. Потом у него появилась ужасная мысль: а что, если это что-нибудь посерьезнее? Что, если один из этих луизианских мешков с дерьмом убит? Это могло бы объяснить такой наплыв визитеров.
      Полицейские вышли из своих машин и столпились перед трейлером Декера. Там и здесь вспыхивал огонек сигареты Гарсии, когда он подходил к офицерам в форме и разговаривал с ними.
      «Черт, – подумал Декер. – Соседи будут просто трепетать от любопытства – им этого хватит на год пересудов. Где бывают полицейские, когда они действительно нужны?»
      Декер подумал, что лучше всего было бы выйти и сказать «хелло» как ни в чем ни бывало. Он был уже готов открыть дверь, когда что-то, соперничавшее по твердости с гранитом ударило его по затылку, и он полетел головой вперед в головокружительную пустоту из ослепительно-белого грохота и вращения.
      Когда Декер очнулся, он почувствовал себя, как человек, которому свернули голову на сторону. Он открыл глаза, и мир, который предстал перед ним, был красным.
      – Не двигайся, черт возьми.
      Человек, державший его сзади, имел несокрушимую военную хватку. Один хороший нажим, и Декер снова потерял бы сознание. Большая шершавая рука зажимала Декеру рот. Подбородок человека упирался в его правое плечо, а дыхание свистело Декеру в ухо, и он ощущал его тепло.
      Даже когда в голове Декера просветлело, красный свет не убывал. Непрошеный гость отволок его в темную комнату, включил красную лампочку и запер дверь. Откуда-то издалека Декер слышал голос Эла Гарсии, звавший его по имени. Звук был такой, будто детектив находился снаружи и кричал в окно трейлера. Вероятно, у него не было ордера на обыск. Декер подумал, что это было так похоже на Гарсию: ничего не делать против чертова устава. Декер надеялся, что Эл рискнет сломать замок его входной двери. Если бы это произошло, Декер был готов произвести любой громкий шум.
      Похититель Декера, должно быть, что-то почувствовал, потому что его хватка усилилась. Внезапно Декер ощутил, что его глаза утратили ясность видения и его затошнило. Руки его горели, и он испустил непроизвольный стон.
      – Ш-ш-ш, – сказал человек за его спиной.
      Вынужденный дышать через нос, Декер не мог не почувствовать, что от человека сильно пахло. Это не было вонью, но от него исходил сильный мускусный запах, который даже нельзя было назвать неприятным. Декер отключился от призывов Гарсии, закрыл глаза и сосредоточился. Запах был смешанным: это был запах болот и диких животных, сладкий запах сосны и падали. К этому примешивался более слабый запах черной болотной тины, высохшего пота и дыма. Не табачного дыма, а дыма костров. Внезапно Декер почувствовал себя дураком. Он отбросил мысли о сопротивлении и расслабился в медвежьих объятиях незваного гостя.
      Голос прошептал ему в ухо:
      – Так-то лучше, Майами.
      Р. Дж. Декер был прав. У Эла Гарсии не было ордера на обыск. У него был ордер на задержание Декера, засунутый в карман пиджака его костюма от Дж. С. Пенни, и ордер этот поступил сегодня утром из Нового Орлеана. Ордер был составлен грамотно и понятно, как и следовало ожидать, и он не давал права Элу Гарсии врываться в трейлер Декера, сломав его дверь.
      – Почему, черт возьми, нельзя? – спросил один из полицейских в форме.
      – Нет ВП, – огрызнулся Гарсия.
      ВП – означало вероятную причину.
      – Как пить дать, он скрывается в этой консервной банке.
      – Только не такой парень, как Декер, – возразил Гарсия.
      – Не хочу здесь околачиваться, – сказал другой полицейский.
      – О, у тебя, что, грандиозные планы, Билли? – спросил Гарсия. – Может, опаздываешь в эту чертову оперу?
      Полицейский отвернулся. Гарсия заворчал.
      – Я тоже не хочу здесь околачиваться, – сказал он.
      Он устал вопить под окном Декера и выбился из сил. Он проехал весь этот путь сюда, и это было его личной услугой Декеру. Теперь он жалел об этом. Он ненавидел стоянки трейлеров: парки трейлеров были причиной, почему Господь придумал ураганы. Гарсия мог бы послать только зелено-белых, но Декер был его другом, а дело было серьезное. Гарсия хотел выслушать его версию, потому что то, что рассказывали люди из Луизианы, было просто невероятно.
      – Хочешь, чтобы я лишил его машины? – спросил полицейский в форме по имени Билли.
      – О чем ты говоришь?
      – Проколоть шины, чтобы он не мог удрать.
      Гарсия покачал головой.
      – В этом нет необходимости.
      Принципы, которые им преподали в полицейской академии, пошли к чертовой матери, это было ясно. В наши дни каждый с шеей окружностью в восемнадцать дюймов мог быть полицейским и носить бляху.
      – Он сказал, что будет здесь, так? – спросил другой полицейский.
      – Да, – пробормотал Гарсия, – он так сказал.
      Так где же он был? Почему он не воспользовался собственной машиной? Гарсия больше злился, чем проявлял любопытство.
      Полицейский по имени Билли сказал:
      – Предположим, что жалюзи на задней двери внезапно упали и мы смогли попасть внутрь?
      – Предположим, что ты пошел, сел под пальму и устроился под ней поразвлечься? – сказал Гарсия.
      Господи, ну и денек! Началось с того, что снова объявились грабители могил в Хайели, ночью на городском кладбище разворотили семь человеческих черепов. Сначала Гарсия отказался ответить на вызов, потому что это собственно не было убийством, и жертвы преступления уже были мертвы. Один из них был мертв еще до рождения Эла Гарсии, поэтому он не считал расследование этого дела ни практичным, ни справедливым. Все в его отделении согласились, что с технической точки зрения это не было убийством, скорее воровством. Ну что мог стоить распадающийся в пыль старый человеческий череп? – спрашивали они. Самое большее, пятнадцать, двадцать долларов. К сожалению, выяснилось, что один из изуродованных трупов принадлежал дяде комиссара Майами, поэтому дело было мгновенно раздуто и ему был придан статус дела первостатейной важности, а всем детективам было сделано внушение, чтобы они держали при себе свое нездоровое чувство юмора.
      Около полудня Гарсия был вынужден отложить его, потому что произошло настоящее убийство. Наркоман, любитель крэка с Багамских островов, располосовал своего соседа по комнате, освежевал его, как макрель, и попытался продать филе на рынке, где продают морскую снедь на Берд Роуд. Это было одно из тех дел, которые можно повернуть так, что прямое отправление правосудия окажется под угрозой. Сцена преступления оказалась наводнена не только полицейскими, но и помощником коронера, помощниками прокурора, офицерами иммиграционной службы, даже инспектором правительства США. К тому времени, когда толпа рассосалась, у Гарсии сильно разболелось плечо. Это был чистый, стопроцентный стресс.
      Он заметил экспресс-пакет из Нового Орлеана, когда вернулся в свою контору. Дерьмовый конец дерьмового дня. Теперь Декер повел себя, как кролик, и Гарсия решал, должен ли он оставить этих дебилов-патрульных у его консервной банки на трейлерной стоянке дожидаться ордера на обыск. Он был с полным основанием уверен, что если их тут оставить без надзора, они с большой радостью пристрелят Декера или, по крайней мере, изобьют его до полусмерти, просто в порядке компенсации за свои неприятности.
      – К черту, – сказал Гарсия наконец. – Пошли выпьем кофе, а потом вернемся.
      – Он вернется, – сказал Декер, когда услышал, как отъезжают полицейские машины.
      Скинк отпустил его шею. Они все еще находились в темной комнате, где светящийся костюм Скинка, омываемый красным светом лампочки, казался почти белым. Скинк выглядел более осунувшимся и помятым, чем прежде: веточки и остатки листьев, как конфетти, свисали из его длинной седой косицы. Его волосы клоками торчали из-под купальной шапочки.
      – Где ты был? – спросил Декер. Его шея мучительно болела: было такое ощущение, будто кто-то огрел его рельсом по позвоночнику.
      – Девица, – сказал Скинк. – Мне следовало бы предвидеть.
      – Лэни?
      – Я вернулся в комнату, и она была там, полуголая. Она сказала, что ты просил ее прилететь...
      – Ничего подобного.
      – Я так и понял, – сказал Скинк. – Вот почему я ее связал, чтобы ты мог сам решить, что делать. Я так понимаю, что ты ее развязал.
      – Да.
      – И переспал с ней?
      Декер нахмурился.
      – Я так и думал, – сказал Скинк. – Из-за этого у нас черт знает какие неприятности.
      – Послушай, капитан, этот полицейский мой друг.
      – Который? – Черным пальцем Скинк с отсутствующим видом почесывал свою кустистую бровь.
      – Кубинский детектив. Его зовут Гарсия.
      – Ну и?
      – Ну и он хороший человек, – сказал Декер. – Он постарается дать нам передышку.
      – Нам?
      – Да. От этих людей из Нового Орлеана. Эл мог бы это облегчить для нас.
      Скинк некоторое время изучал лицо Декера, а потом сказал:
      – Кажется, я сжал тебя слишком сильно.
      Они пошли к Денни на бульвар Бискейн, куда Скинк вписывался очень хорошо, потому что мало отличался от его клиентов. Он заказал шесть сырых яиц и связку свиных сосисок. Шея Декера все еще отказывалась сгибаться, и он страдал от жесточайшей головной боли, какой у него не было никогда в жизни.
      – Ты мог бы просто похлопать меня по плечу, – пожаловался он.
      – Не было времени на эти нежности, – сказал Скинк без малейших следов раскаяния. – Я это сделал для твоей пользы.
      – Кстати, как ты попал внутрь?
      – Протиснулся через заднюю дверь. Еще бы две минуты и твой сердечный друг Гарсия увез бы тебя в браслетах. Съешь чего-нибудь, а? Нам предстоит долгий путь.
      Декер не собирался отправляться в долгий путь со Скинком, ему не хотелось быть арестованным за соучастие в убийстве. Он решил не выдавать Скинка полиции, но тот должен был сам выпутываться из этой истории: их партнерству пришел конец.
      Скинк сказал:
      – Твои соседи поднимут черт знает какой шум из-за мертвых собак.
      – О?
      – Ничего не мог поделать, – сказал Скинк, с чавканьем слизывая капли желтка со своих усов. – Это была самозащита.
      – Ты убил бульдогов?
      – Не всех. Только тех, которые набросились на меня.
      Прежде, чем Декер успел задать вопрос, Скинк сказал:
      – Ножом. Никто ничего не видел.
      – Боже.
      В черепной коробке Декера звенели все колокола Собора Парижской Богоматери. Он заметил, что его пальцы дрожат, когда попытался намазать маслом бисквит. В его сознании забрезжило, что его психика не в порядке и что следовало бы обратиться к врачу.
      Но прежде чем расстаться со Скинком, он хотел узнать о Дики Локхарте. Он хотел услышать версию Скинка на случай, если правда так никогда и не будет раскрыта.
      – Когда ты ушел из мотеля в Хэммонде? – начал Декер. – Куда ты затем отправился?
      – Назад, на озеро. Одолжил лодку и нашел рыбные ловушки Дики.
      – Шутишь?
      Скинк просиял. Коричневый комок сосиски застрял между его передних зубов.
      – Лодка, которую я взял, принадлежала Оззи Ранделлу, – сказал он. – Тупой кретин оставил ключи зажигания и карту на пульте управления.
      – Карту глубин озера Морепа, – догадался Декер, – с помеченными местами.
      – Помеченными так ясно, что лучше и не бывает, – сказал Скинк. – Цветным карандашом, как раз для Оззи.
      В этом был смысл. В то время, как Дики Локхарт праздновал победу, Ранделлы могли улизнуть на озеро, чтобы убрать улики. Дики был такой дешевкой, что, вероятно, снова и снова использовал одни и те же ловушки.
      – Та рыба, которая принесла ему выигрыш, была флоридской, – сказал Скинк. – Возможно, ее привезли на грузовике с озера Джексон или, может быть, Родман. На этой грязной дыре Морепа никогда не бывало такого прекрасного окуня, можешь пари держать на свою задницу...
      – А что ты делал потом, когда нашел ловушки?
      Скинк положил вилку.
      – Включил мотор на лодке Оззи и поплыл к берегу.
      – А потом?
      – Потом выключил, и вот он я.
      Вошли двое полицейских ковбойской походкой и заняли кабину. Полицейские постоянно толклись у Денни, но от их присутствия Декер нервничал. Они не спускали глаз со Скинка – взгляды их были жесткими – и Декер догадался, что им страсть как хочется найти повод для перебранки и проверки документов. Он положил на стол десять долларов и направился к машине, Скинк зашаркал следом, рассовывая оставшиеся несколько печений по карманам дождевика.
      Как только они оказались снова на бульваре, Декер заметил в заднее стекло еще одну патрульную машину. Она следовала на небольшом расстоянии от них. Декер мог из этого заключить, что Эл Гарсия уже поставил своих в известность. Когда синие огни полицейской машины приблизились, Декер покорно затормозил.
      – Черт, – сказал Скинк.
      Декер дождался, когда оба полицейских вышли из машины, нажал на акселератор и рванул вперед.
      – Иногда мне нравится твой стиль, – сказал Скинк.
      Декер рассчитал, что у него есть в запасе три минуты.
      – Я собираюсь свернуть на Тридцать шестую улицу, – сказал он, – и, когда нажму на тормоза, ты выйдешь.
      – Почему? – спокойно спросил Скинк.
      Декер заставил старый «Плимут» перейти за пределы доступной ему от природы скорости и маневренности. Был один из тех вечеров на бульваре, когда ни одна из машин – будь то «Кадиллак» или старая развалюха – не делали более тридцати миль. Декер мчался так, что на асфальте оставались отпечатки его шин и не останавливался на красный свет. Он видел, что их никто не преследует, но не сомневался, что скоро полицейские запросят по радио подкрепление.
      – Тебе бы следовало попробовать другую дорогу, – предложил Скинк.
      – От тебя большая помощь, – сказал Декер, наблюдая за появившимся впереди автобусом. Он повернул направо на Тридцать пятую улицу и затормозил так резко, что почувствовал запах перегретого металла.
      – Выходи, – сказал он Скинку.
      – Ты спятил?
      – Выходи!
      – Ты выходи, – сказал Скинк, – они, черт возьми, тупица, за тобой гонятся.
      Нетерпеливо Декер выключил двигатель.
      – Послушай, все, что они могут поставить мне в вину, это разбойное нападение, а потом сопротивление полиции. В то время, как тебя они будут разыскивать за убийство первой степени, если сопоставят все факты.
      Скрипнув пластиком, Скинк повернулся на сиденье:
      – Какого черта ты мелешь?
      – Я говорю о Дики Локхарте.
      Скинк хихикнул:
      – Ты думаешь, я его убил?
      – Да, мне это пришло в голову.
      Скинк снова засмеялся и ударил по приборной доске. Он находил это все забавным. Он гудел, завывал, брыкался, и все, что Декер мечтал сделать, – это выпихнуть его из машины и уехать.
      – Так ты действительно не знаешь, что случилось, не знаешь? – спросил Скинк, отсмеявшись.
      Декер выключил фары и сжался на водительском месте. Он был настоящим неврастеником, и буквально не мог отвести глаз от зеркала заднего обзора.
      – Чего я не знаю? – спросил он Скинка.
      – Что говорится в этом проклятом ордере, ты даже и не знаешь, что там. Джим Тайл получил экземпляр, авиапочтой. Первое, что он сделал сегодня утром, это зачитал его мне, и тебе не мешало бы послушать, что там сказано, Майами. Там говорится, что это ты убил Дики Локхарта.
      – Я?
      – Так там сказано.
      Декер услышал первую сирену и похолодел. Скинк сказал:
      – Тебя подставили, братец, так хорошо подставили, что это просто прелесть. Девка была приманкой.
      – Продолжай, – сказал Декер хрипло. Он пытался вспомнить, что говорила Лэни, какие пробелы были в ее рассказе.
      – И не думай являться в полицию, – сказал Скинк. – Гарсия, может и друг тебе, но он не волшебник. А теперь давай отсюда улепетывать, пока это возможно. По дороге расскажу тебе остальное.

      Они оставили «Плимут» на стоянке трейлеров и сели в автобус, идущий в аэропорт, где Декер арендовал белый «Сандерберд» компании Авис. Скинк остался недоволен этим: он сказал, что им нужен грузовик размером четыре на четыре, что-нибудь вроде «Бронко», но у Авис были только легковые машины.
      Зажатые в толпе, в течение двух часов они ехали вокруг Литтл Хавана, и в это время Декер пытался выудить у Скинка, что случилось на озере Морепа.
      – Кто пристукнул Локхарта? – спросил он.
      – Этого я не знаю, – ответил Скинк. – А вот что я знаю от Джима Тайа. Он рассказал мне это по телефону – я звонил ему несколько раз. Пока ты обрабатывал эту сестрицу Голта, кто-то забил Дики насмерть. Голт же перво-наперво утром прилетел в Новый Орлеан собственной персоной и сделал в полиции заявление. Он сказал там, что некий экс-заключенный по имени Декер, фотограф по профессии, пытался шантажировать ики по поводу жульничества с окунем. Сказал, что ты явился нему с несколькими фотографиями и потребовал за них сто ысяч долларов, а в подтверждении своих слов он даже предъявил записку, написанную твоей рукой.
      – Боже мой! – застонал Декер. Это была записка, которую он написал в ночь, когда подрался с Голтом, записка, где он требовал увеличения гонорара до ста тысяч долларов.
      Скинк продолжал:
      – Голт сказал полицейским, что велел тебе убираться и тогда ты стал подъезжать к Локхарту. Сначала Дики заплатил тебе тридцать кусков, как сказал Голт...
      – Мило, – пробормотал Декер. Тридцать – было его авансом.
      – Но потом Дики надоело платить, и он сказал, что больше платить не будет. Ты отправился в новый Орлеан, чтобы встретиться с ним, и угрожал раскрыть его штучки на большом турнире. У вас начался спор, ссора... можешь представить остальное. А полицейские уже представляют.
      – И мое алиби может засвидетельствовать сестра настоящего убийцы.
      – Лэни не стала терять времени даром на письменное заявление. Она заявила, что ты запихнул ее в машину, отвез назад в Новый Орлеан и высадил у отеля, сказав ей, что тебе надо повидаться с Дики по какому-то делу.
      – Я могу их опровергнуть, – сказал Декер едко.
      Скинк ерзал. У него было напряженное лицо. Его беспокоили толпа в автобусе, выбоины на улицах.
      – Чуть не забыл, – сказал он. – Они раздобыли и фотографии, которыми ты шантажировал Дики.
      – Какие фотографии?
      – Дики, вытягивающего клетки с рыбой, – ответил Скинк.
      – Мне это тоже странно. Но ты ведь эксперт – сообрази, как они это сделали.
      Декер был удивлен.
      – У них подлинные фотографии?
      – Taк утверждает окружной прокурор. Очень четкие черно-белые фотографии Дики за его занятием.
      – Но кто их сделал?
      – Окружной прокурор утверждает, что ты. Они нашли пустую коробку от пленки и проследили, откуда она поступила в фотолабораторию газеты – вместе с оптовой покупкой пленки «Кодак». В газете говорят, что она была частью той пленки, которую ты свистнул, уходя из газеты.
      – Понятно.
      Скинк был прав: действительно, это дело было просто прелесть, почти совершенство. Скинк сказал:
      – У тебя пропала пленка?
      – Не знаю.
      – Ту, что мы отсняли в Луизиане, где она?
      – Все еще в камере, – сказал Декер. – Так я думаю.
      – Ты так думаешь. – Скинк жестко засмеялся. – Лучше будет, Майами, если ты, черт возьми, выяснишь это и будешь знать наверняка. Ты не единственный волшебник, имеющий темную комнату.
      Декер чувствовал себя усталым: ему хотелось закрыть глаза, надеть крышку на линзу. Скинк сказал ему, что они могли бы взять билеты на рейс 27, США до Аллигейтер Элли и отправиться на запад.
      – Нам было бы безопаснее в городе, – сказал Декер. У него не было желания ехать на машине через весь штат. Боль, которая, как барабанная дробь, отдавалась в его позвоночном столбе, была невыносимой. Элли будет кишеть патрульными, которые будут высматривать арендованные спортивные машины.
      – Куда конкретно ты хочешь поехать? – спросил он Скинка.
      – «Большой Кипарис» – хорошее место, где можно спрятаться. – Скинк искоса посмотрел на него.
      – Нет, только не эта крысиная нора, – сказал Декер – и не сегодня ночью. Давай останемся в городе.
      – У тебя есть в запасе надежное место?
      – Может быть.
      – Никаких отелей, – прошипел Скинк.
      – Никаких отелей.
      Декер припарковал машину у обочины и молча изучал дом в течение нескольких минут. Дом казался впечатляюще обширным, даже для побережья Майами. На полукруглой подъездной аллее стояли две машины – «Файрберд» и «Ягуар», пальмы местной разновидности и кусты эфедры омывались оранжевым светом фонарей, скромно водруженных вокруг бермудского газона. Испанская арка обрамляла парадную дверь из дерева кофейного цвета. Окно не было забрано железными решетками, но Декер сумел разглядеть красную проводку сигнализации.
      – Ты что, собираешься просидеть здесь всю ночь, мечтая при лунном свете? – спросил Скинк.
      Они вышли и пошли по подъездной дорожке. Гравий громко хрустел у них под ногами. Скинку было нечего сказать о большом доме: он перевидел их множество, и большинство принадлежало богатым и уважаемым ворам.
      Декер проявил неделикатность, попросив его отступить на несколько шагов от двери.
      – Чтобы они не умерли от страху, да? – спросил Скинк.
      Дверь открыла Кетрин.
      – Рейдж, – сказала она, при этом вид у нее был более чем удивленный.
      На ней были короткие облегающие джинсы и безрукавка цвета лаванды, бюстгальтера на ней не было. Декер отметил про себя, что Джеймс, доктор, позволяет ей открывать дверь среди ночи – они могли оказаться каким угодно ночным сбродом, которым кишмя-кишит округ Дейд: убийцами, похитителями, шарлатанами-докторами, ищущими козла для ритуального заклания. Какого черта этот ленивый сопляк посылает свою жену одну открывать дверь в половине двенадцатого и даже без лифчика?
      – Я не позвонил, – сказал Декер. – Но это своего рода исключительный случай.
      Кетрин посмотрела на Скинка и, по-видимому, сразу же осознала серьезность ситуации.
      – Входите, ребята, – сказала она дружелюбным тоном хозяйки притона. Потом наклонилась к Декеру и прошептала:
      – Джеймс дома.
      – Знаю, – ответил Декер. – Я видел его «Ягуар».
      Белоснежный карликовый пудель на полной скорости вылетел в коридор, его коготки стучали по кафелю. В ту минуту, как собака завидела Скинка, она начала рычать и пускать слюну с обезумевшим видом. Потом вцепилась в манжет его дождевика и начала рвать пластик. Не произнося ни слова, Скинк сильно пнул животное, отбросив его назад, в холл.
      – Прошу прощения, – вяло сказал Декер.
      – Все в порядке, – ответила Кетрин, ведя их в кухню. – Ненавижу эту маленькую гадину. Она писает в мои туфли. Я тебе не говорила?
      Неизвестно откуда Скинк изрек:
      – Нам нужно место для ночлега.
      Кетрин кивнула.
      – Здесь уйма места.
      «Хорошо, что произошел несчастный случай, подумала Кетрин: это единственная возможность заманить Декера под нашу крышу».
      Скинк сказал:
      – К тому же у Декера травма.
      – Со мной все в порядке.
      – А что случилось? – спросила Кетрин.
      – Я чуть не сломал ему шею, – сказал Скинк, – случайно.
      – Это только вывих, – сказал Декер.
      И тогда в кухню вошел Джеймс, доктор, муж Кетрин. На нем был темно-синий купальный халат «Ральф Лорен», доходивший ему до бледных безволосых колен, и шлепанцы того же цвета. Декер снова был охвачен желанием дать этому человеку в зубы, но вместо этого он просто онемел.
      Джеймс некоторое время изучал двоих визитеров, потом сказал:
      – Кетрин?
      Ему требовалось объяснение.
      Но Кетрин и Декер, оба выглядели довольно беспомощно, поэтому Скинк выступил вперед и сказал:
      – Это бывший муж вашей жены, а я его друг.
      – О?
      За всю свою жизнь Джеймс не видел ничего похожего на Скинка, во всяком случае, вблизи, но он старался сохранить вид человека, чувствующего себя хозяином дома.
      Он протянул руку Декеру и сказал:
      – Р. Дж, не так ли? Любопытно, что мы до сих пор не встречались.
      – Чудовищно, – сказал Декер, слишком крепко пожимая доктору руку.
      – Они проведут у нас ночь, – сказала Кетрин своему мужу.
      – У Р. Дж. затопило трейлер.
      – Дождя не было, – заметил Джеймс.
      – Лопнули трубы, – сказала Кетрин нетерпеливо.
      Хорошая девочка, подумал Декер, быстро соображает.
      – Пойду приготовлю ребятам чаю, – сказала она. – А теперь все в гостиную, ну, пошли!
      Гостиная была спланирована так, что все было подчинено господству огромного семифутового телевизора, наподобие того, что Декер видел в хоромах Денниса Голта. Каждый стул, диван, пуф стояли так, чтобы с них был виден экран. Джеймс, хиропрактик, смотрел видеофильм одной из серий «Звездных войн».
      – У меня есть все три серии, – похвастался он.
      Декер успокоился. У него не было причин ненавидеть этого малого, кроме, может быть, как из-за его халата: во всяком случае, ведь это Кетрин сделала выбор.
      Джеймс был строен и даже высок – выше, чем Декер ожидал. У него был хорошо очерченный подбородок, высокие скулы и быстрые глаза, смотревшие с вызовом. Волосы рыжевато-каштановые, кожа белая. Его длинные изящные руки, вероятно, давали ему преимущество в мире соперничества хиропрактиков. В целом он выглядел немного привлекательнее, чем Декер надеялся.
      – Я видел некоторые из ваших фотографий, – они довольно хороши, – сказал Джеймс и добавил: – У Кетрин есть старый альбом.
      Двойной нажим на слове «старый». В каком-то смысле Декер даже чувствовал к нему жалость: двое совершенно незнакомых людей в доме и жена, требующая от него цивилизованного поведения. Человек нервничал, а кто бы не нервничал на его месте?
      Джеймс отважно улыбнулся Скинку, фигура которого во флюоресцирующем дождевике подавляла. Джеймс сказал:
      – А вы, должно быть, сопровождающая охрана?
      Кетрин внесла чай с корицей на простом подносе. Скинк взял чашку и немедленно осушил ее. Его темно-зеленые глаза, казалось, приобрели особый блеск.
      Когда Кетрин налила ему вторую чашку, Скинк сказал:
      – Вы очень красивая девушка.
      Декер замер, будто онемел. Доктор Джеймс был подавлен. Скинк лучезарно улыбнулся и сказал:
      – Мой друг поступил, как идиот, позволив вам уйти.
      – Благодарю вас, – сказала Кетрин. Она не выглядела ни раздраженной, ни напуганной. Выражение на ее лице можно было истолковать, как «зачарованность» и «понимание». Декер с раздражением подумал, что она и Скинк выглядят так, будто у них есть общая тайна, и тайна эта касается его.
      – Кетрин, – сказал Джеймс строго, меняя тему. – Ты видела Бэмби?
      – Несколько минут назад он играл в холле.
      – У него был несколько утомленный вид, – добавил Декер.
      – Бэмби? – Скинк скорчил рожу. – Вы говорите об этой чертовой собачонке?
      Джеймс оцепенел.
      – Он с родословной.
      – Он ублюдский грызун, – сказал Скинк, – с перманентом.
      Кетрин начала смеяться, но сдержалась. Даже в своем ревнивом раздражении Декер понимал, что они представляли собой комическую четверку. Он был рад видеть, что чары Скинка моментально улетучились, в качестве язычника он был гораздо более приемлем.
      Джеймс пристально посмотрел на него и сказал:
      – Я не уловил вашего имени.
      – Айкабод, – сказал Скинк, – сокращенно Айки.
      Декер отчаянно надеялся, что Айкабод не было настоящим, именем Скинка. Он полагал, что Скинк не изберет этот особый момент в присутствии именно этих людей, чтобы открыть все мрачные тайны своей души. Было известно, что Кетрин оказывает особое воздействие на мужчин.
      Не задумываясь, Декер сказал Джеймсу:
      – Это хороший дом. Ваша практика, должно быть, дает хорошие доходы.
      – Собственно, – сказал Джеймс, – я приобрел этот дом до того, как стал доктором.
      Казалось, что он испытывал облегчение из-за того, что отпала необходимость говорить о пуделе или красоте его жены.
      – Еще, когда я занимался недвижимостью, мне посчастливилось набрести на это место.
      – Какого рода недвижимостью? – спросил Скинк.
      – «Единицы временного владения», – ответил Джеймс, не глядя на него.
      – Временные акции, – добавила Кетрин ободряюще.
      Пошевелился Скинк на диване, и его костюм издал громкий писк.
      – Временные акции? – спросил он. – А где?
      Кетрин указала на несколько небольших табличек, свисавших с одной из стен.
      – Джеймс был главным продавцом недвижимости три года подряд, – сказала она. Не было похоже, что она этим хвастается.
      – А где это было? – допытывался Скинк.
      – На побережье Смирны, – сказал Джеймс. Мы преуспевали в конце семидесятых. Потом Талахасси лопнул, на нас набросилась пресса, и временный рынок закончил свое существование. Старая песня. Я решил, что пора переходить на что-то другое.
      – Шум и бум, – подыграл Декер. – Такова история Флориды.
      Неужели только деньги привлекли Кетрин к этому тощему дурню, гадал Декер. В каком-то смысле думать так было облегчением, и он надеялся, что так оно и было.
      Скинк встал и прошелестел к табличкам, чтобы их рассмотреть. Кетрин и Джеймс не могли отвести от него глаз: им никогда не доводилось видеть такого дикаря, бродящего по их дому.
      – Как назывался ваш проект? – спросил Скинк, поигрывая своей серебряной косицей.
      – Воробьиная Отмель, – сказал Джеймс. – Клуб «Воробьиная Отмель». Теперь все это представляется делами давно минувших дней, древней историей.
      Скинк не ответил, но издал какой-то тихий и удивительный звук.
      Р. Дж. Декеру послышалось, что это был вздох.
      – С твоим другом все в порядке? – спросила Кетрин позже.
      – Конечно, – сказал Декер. – Он действительно предпочитает спать на воздухе.
      Посреди монолога Джеймса о его триумфах на Воробьиной Отмели Скинк повернулся к Кетрин и спросил, нельзя ли ему провести ночь на заднем дворе. Декер почувствовал, что он впал в мрачную тоску, но не мог улучить подходящего момента, чтобы спросить его, в чем дело.
      Кетрин одолжила Скинку старое одеяло, и Скинк ровным голосом поблагодарил ее за гостеприимство и неуклюже прогромыхал через заднюю дверь. Он совершенно игнорировал Джеймса.
      Скинк устроился под высоким деревом авокадо, и из окна Декер мог видеть его сидящим вертикально, опирающимся на ствол – лицом к узкой полоске воды позади дома Кетрин. У Декера было сильное желание присоединиться к нему там, под звездами.
      – Пусть Джеймс взглянет на твою шею, – сказала Кетрин.
      – Нет, у меня все будет в порядке.
      – Ложитесь здесь, – распоряжался Джеймс, очищая место на диване. – Лягте на живот.
      Джеймс согнулся над ним, уперевшись одним коленом в диван и используя его, как рычаг. Он настойчиво разминал и прощупывал затылок Декера, в то время, как Кетрин, скрестив ноги, наблюдала с оттоманки.
      – Так больно? – спросил Джеймс.
      Декер крякнул. Было больно, но растирание помогало. Кажется, Джеймс знал свое дело.
      – Братец, похоже, тут настоящее смещение, – сказал он.
      – Это медицинский термин?
      – Понадобится полное вытяжение, петли и веса. Ультразвук. Вы слишком молоды для Медикейр, а то я устроил бы вас на две недели.
      Джеймс разминал пальцами спину Декера вдоль позвоночника. Теперь, казалось, он расслабился, наслаждаясь своей ролью эксперта.
      – У вас есть страховка? – спросил он.
      – Нет, – ответил Декер.
      – Рабочая компания? Или, может быть, НМО?
      – Нет.
      Джеймс, казалось, не поверил – в его глазах сверкнула искра, свойственная взгляду коробейника, каким он был когда-то.
      – Должен вас предупредить, – сказал Джеймс, – что такие травмы нельзя оставлять без лечения. Вашу шею здорово повредили.
      – Я это чувствую, – ответил Декер, вздрагивая под пальцами хиропрактика. – Скажите мне, в чем разница между тем, что делаете вы и массажем?
      – Я доктор, в том и разница. Не двигайтесь. Думаю, что в багажнике моей машины есть лишняя скоба.
      Как только Джеймс вышел из комнаты, Кетрин подошла и встала на колени рядом с Декером.
      – Скажи мне, что произошло, Рейдж.
      – Кто-то пытается подставить меня, свалить на меня убийство.
      – Кто? Не эти рыболовы?
      – Опасаюсь, что да, – сказал Декер, Он уже приготовился, что его будут основательно пробирать – это была специальность Кетрин, – но по какой-то причине (возможно, из жалости) она воздержалась.
      – Этот парень на заднем дворе, Седой Адамс.
      – С ним все в порядке, – сказал Декер.
      – Он напугал Джеймса.
      – Меня тоже, но он – это все, что у меня есть.
      Кетрин легонько поцеловала его в мочку уха.
      – Могу я что-нибудь сделать?
      На один безумный момент Декеру показалось, что его сердце остановилось. Бамп, бамп – а потом: остановка. И все это от дуновения ее духов и из-за того, что она так глупо клюнула его в мочку уха. Это было так чудесно, что Декер чуть не забыл, что она бросила его ради парня, который носит купальные халаты по девяносто долларов за штуку.
      Кетрин сказала:
      – Я хочу помочь.
      – У Джеймса есть брокер? – спросил Декер.
      – Да. Хаттон, Ширсон или что-то в этом роде. Это счет для «очень важных людей», насколько я знаю. На прошлое рождество они нам прислали большую бутылку шампанского.
      Декер сказал:
      – Это то, что мне надо. Скажи Джеймсу, что у тебя сведения, полученные в косметическом салоне.
      – О, пожалуйста...
      – Или где-нибудь еще, Кетрин. Скажи ему, что ты получила сведения об акционерном капитале. Название компании СХТ, кажется так. Спортивная Христианская Телесеть. Узнай, может ли брокер твоего мужа прислать проспект. Мне нужен экземпляр, как можно скорее.
      Она сказала:
      – Ему это покажется странным. Мы никогда не говорим о капиталовложениях.
      – Попытайся, – сказал Декер. – Разыграй дурочку, будь с ним мила и делай вид, что просто хочешь помочь. Ты можешь это сделать.
      – Ты все еще задница, Рейдж.
      – А ты все еще видение, Кетрин. Твой муж будет возражать, если мы с тобой разденемся и вместе прыгнем под душ? Мы скажем ему, что это часть моего лечения. Они это называют вытяжение с помощью горячей воды.
      В эту минуту вошел Джеймс, слишком занятый, чтобы заметить, что его жена шмыгнула обратно на оттоманку. Джеймс нес скобу с прокладкой из какого-то пенообразного материала, какие надевают на шею и они выглядят как ошейник.
      – Этот человек, – сказал он возмущенно, – развел костер у нас на заднем дворе!
      Кетрин подошла к окну.
      – Господи Боже! Это не костер, – сказала она. – Это барбекью, дорогой, не хуже, чем делаешь ты на своей «хибачи».
      – Но «хибачи» работает на газе, – запротестовал Джеймс.
      Р. Дж. Декер заставил себя подняться с дивана и подошел посмотреть. Скинк скорчился в знакомой позе под деревом авокадо, сидя на корточках и раздувая небольшой костер.
      – Он похож на бродягу, – сказал Джеймс.
      – Хватит, – огрызнулась Кетрин. – Он никому не мешает.
      Декер заметил, что Скинк соорудил жаровню из старых сучьев. Он жарил на огне кусок сырого мяса, медленно его поворачивая.
      – Как вы думаете, что это у него там? – спросила Кетрин.
      – Вероятно, то, что он нашел в мусорной куче, – сказал Джеймс.
      – А, может быть, утка из грязного канала?
      Среди неверных теней Декер не мог разглядеть точно, но у него зародилось подозрение относительно того, что его друг готовил себе на обед. Это был, конечно, Бэмби. Скинк, нимало не смущаясь, поджаривал любимого пуделя доктора.

      Р. Дж. Декеру отвели постель в одной из гостевых спален, но он не мог спать. На стенах танцевали овцы в красных смокингах – из мультфильмов – по-видимому, эти обои предназначались для детской. Но Кетрин никогда не сходила с ума по детям. По-видимому, хиропрактику не удалось переубедить ее в этом вопросе. Тем не менее Декер восхищался его оптимизмом – он оставил обои, предназначавшиеся для детской.
      Когда Декер закрыл глаза, овцы в смокингах исчезли, а вместо них появилось лицо Денниса Голта: кипящее ненавистью лицо человека, который пытался его задушить. Декер подумал, была ли рукопашная в святилище Голта спонтанным актом или... Декер не мог дождаться момента, когда увидится с Голтом и спросит его. В конце концов было бы приятно придушить этого сукина сына так, чтобы его глаза выкатились из орбит и покатились по его затейливому, покрытому стеклом бюро, как пара мраморных шариков.
      Около трех часов утра Декер решил махнуть рукой на сон и вылез из кровати. В окно он не увидел никаких следов костра или самого Скинка. Декер решил, что Скинк улегся где-нибудь в кустах.
      Пребывание в одном доме с Кетрин было для Декера тяжелым испытанием. Хотя этот дом принадлежал и Джеймсу тоже, вкусы Кетрин преобладали – все было модным и элегантным и настолько дорогим, что Декер с изумлением подумал, как такой нищий, как он, ухитрился удерживать ее так долго. Если бы только ему удалось урвать несколько минут и побыть с ней наедине, но как? Скинк хотел тронуться в путь до рассвета. Оставалось слишком мало временя.
      Босиком и в одном нижнем белье Декер прошел по всем длинным переходам, пахнувшим волосами и духами Кетрин. Несколько раз Декер был вынужден останавливаться у дверей и осторожно переступать через пучки фоточувствительных блоков проводки, которые были включены по всему дому на уровне колен.
      Фотоэлектронные устройства, предназначенные для охраны дома от взломщиков, были последней новинкой и увлечением богатых жителей Майами. Объяснялось это широкой рекламой случая, который произошел в доме на Стар Айланд, где целая шайка пресловутых грабителей была поймана благодаря этому молчаливому устройству. В эту шайку входили храбрые беженцы из Мэриел, относительно новые в этой стране и несведущие в азах техники современного взлома. В то время, как они очищали кабинет, один из кубинцев, вломившихся в дом, заметил вмонтированный в стену электронный блок с фотоэлементом, и, естественно, решил, что это лазерный пучок, способный испепелить их всех, если бы им вздумалось перешагнуть через него. Потому они и не стали этого делать. Они просидели там всю ночь, а на следующее утро сдались полиции, тихие, как ягнята. Этот инцидент был освещен во всех программах новостей телевидения. Фотоэлектронные средства защиты от грабителей приобрели такую популярность, что грабители вскоре начали специализироваться на краже этих систем сигнализации. Во многих домах, где были установлены такие устройства, теперь сама система сигнализации считалась ценнее всего остального. В течение некоторого времени все перекупщики краденого в Хайели платили вдвое больше за такую систему сигнализации, чем за «Сони», но даже при цене в пятьсот долларов за штуку – для воров было практически невозможно удовлетворить спрос.
      Обойдя на цыпочках пучки сигнализации, Декер нашел хозяйскую спальню в западном конце дома. Он послушал у двери, чтобы убедиться, что там ничего не происходит, и почувствовал огромное облегчение, услышав храп.
      Декер проскользнул в комнату. Он стоял у двери, пока его глаза не привыкли к темноте. Шторы на окнах были опущены, и было очень темно. Постепенно дюйм за дюймом он стал продвигаться к источнику храпа до тех пор, пока не ударился правой ногой о деревянный столб кровати. Декер подавил стон. Одно из двух тел под одеялом пошевелилось в большой кровати и слегка повернулось. Декер встал на колени рядом с кроватью.
      – Кетрин, – прошептал он. Она снова захрапела, и Декер вспомнил, как трудно было ее разбудить. Он нежно встряхнул ее за плечо и назвал ее имя. На этот раз она глотнула, вздохнула и раскрыла глаза, пьяные от сна. Увидев его, тотчас же села на постели.
      Она положила руку на затылок Декера, притянула его ближе к себе:
      – Что ты тут делаешь?
      – Эй, поосторожнее с моей шеей, – прошептал Декер. Кетрин посмотрела на своего мужа, чтобы удостовериться, что он все еще спит. Декер рассчитывал на то, что Джеймс спал крепко: в отличие от хирургов и акушеров хиропрактиков редко вызывают в больницу среди ночи. Судорога в спине может подождать. Джеймс, вероятно, привык получать свои девять часов полноценного сна.
      – В чем дело, Рейдж? – спросила Кетрин, приблизив губы к его уху. Волосы ее были спутанными со сна, глаза слегка набрякли, но Декеру это было неважно. Он поцеловал ее в губы и его рука храбро скользнула под ее ночную рубашку.
      Пока длился поцелуй, Кетрин судорожно глотнула, но закрыла глаза. Декер узнал об этом, потому что подглядывал. Ему это было необходимо. Некоторые женщины закрывают глаза, когда их целуют, из чистой вежливости, но Кетрин никогда так не делала, если искренне не наслаждалась. Декеру было приятно видеть, что ее глаза закрыты. Его активность под ночной рубашкой была совсем другое. Локтем Кетрин ловко пригвоздила его руку к своей левой груди: по-видимому, руке было не продвинуться дальше этого. Декер не возражал: левая грудь всегда пользовалась его особым расположением. Кетрин отпрянула и сказала:
      – Ты сумасшедший. Вон отсюда.
      – Идем в мою комнату, – сказал Декер.
      Кетрин тряхнула головой и указала на мужа.
      – Оставь его здесь, – сказал Декер игриво.
      – Он заметит, если я уйду.
      – Всего на несколько минут.
      – Нет.
      Он поцеловал ее снова. На этот раз она издала застенчивое мурлыканье, которое Декер правильно истолковал скорее как терпимость, чем полную капитуляцию.
      Второй поцелуй длился дольше, чем первый, и Декер начал воспламеняться, когда вдруг Джеймс повернулся, всхрапнул и сказал:
      – Кет?
      Осторожно она легла на подушку, а рука Декера все еще покоилась у нее на груди.
      – Да, милый.
      – Кет.
      – Милый.
      Прелестно, подумал Декер, обычное чертово свидетельство брачного блаженства. Он начал вытягивать свою руку, но Кетрин не пустила ее. Декер в темноте улыбнулся.
      – Кет, – сказал Джеймс вяло, – Бэмби вернулся?
      – Нет, милый, – сказала она. – Вероятно, он остался снаружи, на крыльце. Спи.
      Кетрин оставалась неподвижной до тех пор, пока дыхание Джеймса не стало глубоким и ровным. Потом повернулась к нему спиной, так, что она и Декер оказались лицом к лицу у края кровати.
      – Иди в свою комнату, – прошептала она. – Дай мне десять минут.
      – Вот это девочка, – сказал Декер, поднимаясь с колен. – Еще один поцелуй.
      Кетрин сказала:
      – Ш-ш-ш, – но поцеловала его. На этот раз ее язык проскользнул в его рот.
      – Нам нужна ваша лодка.
      Кетрин и Декер открыли глаза посредине поцелуя и уставились друг на друга. Этот шепот исходил не от Джеймса.
      – Лодка, – сказал Скинк.
      Кетрин увидела, что его помятое лицо бесстрастно маячит за плечом Декера.
      – Я не хотел прерывать вас, – сказал Скинк – но там, у парадной двери несколько копов.
      Декер встал и ринулся назад, охваченный паникой. Должно быть, это Эл Гарсия. Он знал о его разводе, и Кетрин, вероятно, стояла первой в списке лиц, которых он собирался допросить. Удивительным было то, что он явился среди ночи, если, конечно, он не знал наверняка, что Декер был в доме.
      А это мог бы сообразить любой слабоумный, увидев взятую напрокат машину у подъезда. Декер подумал, что, возможно, подсознательно он хотел вернуться назад, в тюрьму, – как иначе можно было бы объяснить такую беспечность? Скинк брал на себя ответственность за выживание в глухомани, но город и жизнь в нем – ответственность за это нес Декер, а он все делал и делал идиотские ошибки.
      – Ваша лодка, – снова сказал Скинк Кетрин. – Она стоит на приколе там, позади дома.
      Она прошептала:
      – Я не знаю, где ключи.
      – Мне не нужны ключи, – сказал Скинк, уже и не пытаясь говорить тихо.
      – Мы оставим ее в Холовере, но не отправляйтесь забрать ее сразу же.
      В дверь позвонили, за этим последовало три резких удара. Джеймс сел на постели и потянулся к лампе на тумбочке. Он смутно видел Декера и Скинка.
      – Что происходит?
      Кетрин выпуталась из одеяла и приглаживала волосы перед зеркалом.
      – Вам лучше пошевеливаться, – сказала она отражению Декера. – Я задержу их у двери.
      – Нам нужен только старт.
      – Не беспокойся, Рейдж.
      Снова зазвонили в дверь. Стук превратился в бомбардировку. Скинк передал Декеру его джинсы и башмаки.
      – Что происходит? – спросил Джеймс удивленно. – Где эта чертова собака?
      Поскольку грузовик, на котором они ездили, был зарегистрирован на имя Дики Локхарта, а новоорлеанская полиция временно конфисковала его, как и все, принадлежавшее телерепортеру, братья Ранделлы были вынуждены ехать всю дорогу до Флориды на автобусе. Во время этой поездки они говорили главным образом о двух вещах – как умер их герой и что случилось с их драгоценной лодкой для ловли окуня.
      Какими бы они ни были темными, Ранделлы все же понимали, что для Дики они ничего не могли сделать, а что касалось лодки – то это был другой вопрос. Ее украли и вытащили на середину озера Морепа, где ее потом обнаружила на дне в куче другого затонувшего хлама бригада капитана Кута Хью Вексилара. Как только нашли пропавшую лодку, Ранделлы набрали любительскую спасательную команду из приятелей-окунеловов, которые и подняли судно с помощью лебедки с ручным управлением и специально нанятой для этой цели баржи.
      Вид их покрытой жирной тиной красавицы был вторым печальнейшим зрелищем, которое когда-либо представало перед глазами Оззи Ранделла. Первым был труп Дики Локхарта с синими губами, плавающего в аквариуме для рыбы.
      Во время долгого пути на автобусе до Харни Оззи и Калвер гадали, кто мог бы украсть их лодку и почему. Подозреваемым номер один был неистовый отшельник, известный Ранделлам под именем Скинк. Странный, пестро одетый человек, соответствующий их представлениям о его внешности был замечен другими рыболовами на озере, хотя никто не мог сказать, что видел, как он затопил их лодку. Что Скинк делал в Луизиане, было тайной, над которой Ранделлы долго не раздумывали, – значение имело только то, что он там был. Они ясно помнили, как полицейские выводили его из самолета в Новом Орлеане, а также – выражение скрытого безумия в его глазах. Конечно, этот человек был способен украсть лодку: загадка состояла в том, чтобы найти правдоподобный мотив. У такого малого, как Скинк, причиной могла быть чистая злоба, но Ранделлы имели на этот счет некоторые сомнения. Калвер в особенности был склонен подозревать в качестве мотива месть или заговор, задуманный ревнивыми соперниками Дики. В мире профессиональной охоты на окуня было хорошо известно, что братья Ранделлы были самыми лояльными из окружения Дики, и Калвер считал, что это могло сделать их мишенью возможной мести.
      Если Калвер открыто выражал свое негодование в виду нанесения ущерба их призовой лодке, Оззи казался подавленным и озадаченным. Особенно у него вызывало сомнение то, что Скинк стал бы совершать такой акт вандализма без явной причины. За все десять с лишним лет, что этот лохматый лесовик прожил на озере Джесап, Оззи, вероятно, не обменялся с ним полудюжиной слов. В тех редких случаях, когда Скинк приходил в город, он покупал дрова, сухие бакалейные товары и подержанные книги в «Фейт Фарм» – так рассказывала миссис Кут Хоу, но он ни разу не появился в их лавке, чтобы купить снасти или наживку, хотя о нем шла слава как об искусном рыболове.
      Близкие встречи Оззи с этим человеком происходили только в тех случаях, когда он был вынужден сворачивать с дороги, чтобы избежать наезда на сидящего на корточках человека, убирающего тушки животных с шоссе Джилкрайст или дороги 222. Почти все жители Харни иногда встречали Скинка с его уловом свежезадавленных зверьков, и существовало общее мнение, что он ел этих мертвых животных, хотя никто не мог бы утверждать этого наверняка. Единственный человек, о котором было известно, что у него дружеские отношения со Скинком, был патрульный полицейский из дорожной службы штата Джим Тайл. Иногда рыболовы на озере Джесап видели Джима Тайла сидящим у костра Скинка, но никто из них не знал патрульного достаточно близко, чтобы спросить об этом.
      По правде говоря, мало кто в Харни, даже черные, знали Джима Тайла намного лучше, чем Скинка.
      Вот почему Оззи оцепенел, когда услышал от брата, что они отправятся к полицейскому, как только доедут до дому.
      – Кое-какие ответы мы получим от этого ниггера, – сказал. Калвер.
      – Не знаю, – пробормотал Оззи. Он не любил перепалки. Калвер тоже не любил, но убийство Дики выбило его из колеи.
      Он бранился всю дорогу, так, как иногда после выпивки.
      У Оззи Ранделла была весьма серьезная причина не желать встречи лицом к лицу с Джимом Тайлом: Джим Таил был на Моргановом Болоте в ту ночь, когда был убит Отт Пикни, в ночь, когда Оззи вел грузовик Тома Керла. Когда они выбирались с Тропы, Оззи заметил, что там стоял патрульный. Но он не знал, заметил ли его Джим Тайл или нет. Оззи решил, что нет, потому что дни шли за днями, а ничего ужасного не происходило, но все же он не хотел дразнить судьбу. Он знал, что ему следовало объяснить брату опасность посещения Джима Тайла, но, как и всегда, слова не шли у него с языка. В день после смерти газетчика Оззи уверил Калвера, что на болоте все прошло гладко и не упомянул чернокожего полицейского. Если бы Оззи сейчас рассказал правду, Калвер бы взбесился, а Оззи не хотелось, чтобы на него орали, особенно теперь. Самое близкое к протесту слово, которое он мог произнести, было: «Полицейский – это закон. Даже, если он ниггер».
      Калвер нахмурился и сказал:
      – А это мы узнаем.
      Джим Тайл жил один в квартире с двумя спальнями на Вашингтон Драйв, в районе Харни, где жили одни цветные. Он был женат в течение трех лет до тех пор, пока его жена не уехала в Атланту и не стала модной манекенщицей. Джим Тайл мог уехать вместе с ней, потому что ему предложили прекрасную работу в Бюро расследований Джорджии, но он предпочел остаться в дорожной патрульной службе Флориды. Его лояльность была вознаграждена длительными командировками в самые отсталые и расистские округа этого штата. Остановить машину за превышение скорости в Харни означало автоматически вызвать отвратительный поток оскорблений: словом – белые ненавидели Джима Тайла за то, что он был черным, а черные за то, что он выполнял чертову работу.
      Джиму Тайлу всегда надо было быть готовым к грубости, а иногда поздно ночью кто-нибудь прокрадывался и прокалывал шины в его полицейской патрульной машине, но редко дело доходило до большего.
      За все эти годы только одна личность оказалась такой рисковой, чтобы подраться с патрульным Джимом Тайлом. Имя парня было Декл, ему было восемнадцать лет, он был огромный и белый, как холодильник «Фриджидэр» и примерно с таким же интеллектом. Декл ехал на скорости семьдесят миль по школьной зоне и задавил котенка прежде, чем Джим Таил догнал нарушителя и вытеснил с дороги. В то время Джим Тайл был новичком в Харни, и этот парень Декл заметил, что он еще ни разу не видел шоколадного патрульного. Теперь увидел, сказал Джим Тайл, поэтому повернись кругом и положи руки на крышу машины. И в этот момент Декл двинул Джима Тайла со всей силы и удивился, увидев, что патрульный только слегка качнулся назад на каблуках, в то время как любое другое существо человеческой породы лежало бы плашмя на спине. Драка продлилась недолго, может быть, секунд тридцать, и многие годы спустя правая рука Декла все еще висела, как штопор. А ходил он, опираясь на люситовую трость, которую мать ему выписала из Тампы по почте. Даже в таком месте, где не было недостатка в выпивке или глупости, никто в Харни не напивался и не терял голову до такой степени, чтобы задирать чернокожего патрульного.
      Большинство же, включая Оззи Ранделла, даже и не помышляло о том, чтобы пускать в ход язык.
      Они легко нашли его квартиру на Вашингтон Драйв: перед домом стоял полицейский «Форд» Джима Тайла черно-коричневого цвета.
      Калвер припарковал грузовик, который одолжил у матери. Он вытащил пистолет из-под переднего сиденья и заткнул его в задний карман своих штанов из грубой бумажной ткани.
      – Зачем это? – спросил Оззи с беспокойством.
      – Из-за скверного соседства, Оз.
      – Я не пойду туда с пистолетом, – сказал Оззи ломким голосом. – Не пойду!
      – Прекрасно, – сказал Калвер. – Ты посидишь здесь на площадке для парковки со всеми этими страшилами-выпивохами. Уверен, что им понравится такой жирненький маленький паренек, как ты.
      Оззи оглянулся вокруг и понял, что его брат прав. Улицы были полны черных лиц, некоторые из парней выглядели очень мускулистыми подростками, забрасывавшими баскетбольный мяч в ржавый обруч, прибитый к телефонному столбу. Оззи решил не оставаться в грузовике. Он последовал за Калвером в квартиру Джима Тайли.
      Патрульный кончал обедать и готовился выйти в ночную смену. Он открыл дверь. На нем были только серые, хорошо отутюженные форменные брюки. Братья Ранделлы были впечатлены размерами его грудной клетки и рук.
      Позаикавшись с секунду, Калвер наконец сказал:
      – Нам надо поговорить о парне, который живет на озере.
      – Наша лодка затонула, – прочирикал Оззи, ничего не объясняя.
      Джим Тайл впустил их, пододвинул два стула к обеденному столу. Братья Ранделлы сели.
      – Его имя Скинк, верно? – спросил Калвер.
      – Какая связь, – мягко спросил Джим Тайл, – между человеком на озере и вашей лодкой?
      Оззи начал что-то говорить, сбился и посмотрел на брата, ища поддержки. Калвер сказал:
      – Мы слышали, что ее затопил мистер Скинк.
      Джим Тайл возразил:
      – Его нет в городе.
      – Это случилось не в городе, – сказал Калвер. – Это произошло на турнире в Луизиане.
      – Вы обращались в полицию? – спросил Джим Тайл.
      – Нет еще, – сказал Калвер. Он хотел было обратиться, но Том Керл возразил, что это неважная мысль. Он сказал, полиция занята убийством Дики и будет неправильно беспокоить ее сейчас из-за лодки. Кроме того, лодку вытащили из воды и, по мнению Томаса Керла, ее можно было починить. Оззи сказал: замечательно, но Калверу эта мысль не понравилась. Калвер хотел совершенно новую лодку, с иголочки и хотел, чтобы ее купил ему человек по имени Скинк.
      – Ну, если вы не обратились в полицию в Луизиане, тогда я советую вам это сделать, – сказал Джим Тайл. – Как только у вас будет ордер, помощники шерифа Локхарта смогут отправиться на озеро Джесап и арестовать его.
      Калвер Ранделл сомневался, что шериф Эрли Локхарт очень заинтересуется кражей лодки в такой момент, когда его знаменитый племянник, как выяснилось, был убит в Луизиане. Эрли улетел в Новый Орлеан через два дня после убийства и еще не вернулся. Перед отъездом шериф в драматической форме сообщил «Харни Сентинел», что его присутствие потребовалось для участия в расследовании убийства, но на самом деле власти Луизианы только хотели, чтобы кто-нибудь сопровождал тело Дики, подвергшееся вскрытию, назад во Флориду.
      – Это вопрос юрисдикции, – сказал патрульный Джим Тайл братьям Ранделлам. – Я действительно не могу помочь.
      – Вы можете отвести нас к мистеру Скинку, – сказал Калвер.
      – Зачем? Вы знаете, где он живет. Поезжайте туда сами.
      На слух Оззи ответ Джима Тайла звучал так близко к решительному нет, как только возможно. Но Калвер не сдавался.
      – Не выйдет, – сказал Калвер. – Я слышал, что у него есть большое ружье, и он стреляет в людей просто забавы ради. Он не знает ни меня, ни моего брата, и может открыть огонь, если мы приедем без приглашения. Вас он знает. Даже, если он сумасшедший, как говорят, он не будет стрелять в чертову полицейскую машину.
      Тихий, ровный голос Джима Тайла не изменился:
      – Я сказал вам, что его нет в городе.
      – Поедем – поглядим.
      – Нет, – сказал Джим Тайл, поднимаясь. – Мне надо на работу.
      – Мамин грузовик, – запричитал Оззи, – может, нам уехать, Калвер?
      Раздосадованный Калвер посмотрел на брата:
      – Ты о чем?
      – Я беспокоюсь о мамином грузовике, который остался там, на улице. Может, мы поедем?
      – С грузовиком будет все в порядке, – сказал Калвер.
      – Не знаю, – возразил Джим Тайл, раздвигая венецианские шторы. – Соседство здесь не из лучших.
      У Оззи был испуганный вид.
      – О, успокойся, – сказал Калвер сердито. – Потом снова обратился к Джиму Тайлу:
      – Почему вы не поможете нам? Я потерял снаряжения на двадцать тысяч долларов из-за этого ублюдка!
      Джим Тайл все еще смотрел в окно:
      – Так это пикап вашей матери?
      – Наш конфисковали в Новом Орлеане, – сказал Оззи.
      – Красный, – сказал Джим Тайл.
      – Да, – пробормотал Калвер, втайне потрясенный тем, что патрульный помнит его цвет.
      Затем Джим Тайл сказал Оззи:
      – А что с зеленым?
      Краска отхлынула от щек Оззи. Его веки затрепетали, будто он собирался упасть в обморок.
      – Какой зеленый? – спросил Калвер, медленно соображая, о чем идет речь.
      – Тот, который вел ваш брат на позапрошлой неделе, – сказал Джим Тайл, – на шоссе Джилкрайст. Однажды утром незадолго до рассвета.
      – Когда? – Оззи начал икать. – Это был не я, Наш грузовик красный.
      – Вы и два других парня, – сказал Джим Тайл, – а грузовик был зеленый. И на нем были номера другого штата.
      Наконец Калвер понял, куда клонится разговор. Он попытался помочь Оззи, как умел, хотя сейчас ему хотелось его задушить.
      – Помню этот день, – начал импровизировать Калвер, видя, как глаза его брата вылезают из орбит. – Ты и еще пара ребят отправились на болото порыбачить. Помню, потому что ты взял пару «шекспировских» удочек из лавки и несколько ложек Джонсона и пурпурные юбочки.
      Губы Оззи были, как мел. Его нижняя челюсть ходила ходуном, пока наконец он не сказал:
      – О, да.
      Калвер продолжал:
      – Помню, потому что ты не захотел испробовать живую блесну, хотя я тебе и советовал. Ты сказал, там слишком много травы и что ты предпочитаешь тянуть этими чертовыми ложками, которые не захватывают траву.
      Джим Тайл застегивал рубашку.
      – Итак, Оззи, – сказал он. – Вы, ребята, что-нибудь поймали?
      – Конечно, – сказал Оззи, глядя на дверь, как если бы собирался бежать.
      – Что вы поймали?
      – Наш грузовик красный, – сказал Оззи Ранделл, облизывая губы. Его плечи подергивались, а глаза выкатились и уставились в потолок. Щеки его раздувались, будто он собирался произвести неприличный звук.
      – Простите? Не понял, – сказал Джим Тайл, нагибаясь, чтобы зашнуровать ботинки.
      – Там, на улице, мамин пикап, – сказал Оззи очень высоким голосом. Он сломался, расклеился, захлебнулся в панических рыданьях. Калвер с отвращением тряхнул головой.
      – Я спросил, что вы поймали? – сказал Джим Тайл. – Что вы выудили из Морганова Болота?
      Оззи улыбнулся и облизал губы.
      – Один раз Дики давал мне свой ящик со снастью, – сказал он.
      – Хорошо, достаточно, – вмешался Калвер.
      – Оззи? – спросил Джим Тайл. – В тот день в грузовике?
      – Да, в зеленом грузовике.
      – Я вел машину, вот и все. Я никого не топил.
      – Конечно, нет, – сказал Джим Тайл.
      – Ну, хватит, – сказал Калвер Ранделл. – Заткнись ты, черт тебя дери, Оз.
      Калвер вытащил пистолет. Он держал его обоими руками, целясь прямо в сердце Джиму Тайлу. Джим Тайл один раз посмотрел вниз, но, казалось, что он обратил на него не больше внимания, чем, если бы у Калвера расстегнулась молния на ширинке.
      – Пошли, – сказал Калвер хриплым шепотом.
      Но Джим Тайл только прошел в спальню, постоял у туалетного столика, и поправил свою стетсоновскую шляпу патрульного.
      – Ну! – закричал Калвер. Оззи уставился на пистолет и зажал уши.
      Джим Тайл достал флакон одеколона. Калвер взорвался:
      – Ниггер, я с тобой разговариваю!
      Только тогда Джим Тайл уделил брату Оззи Ранделла свое полное и безраздельное внимание.

      Лодка была восемнадцатифутовым «Акваспортом» с подвесным мотором мощностью в двести лошадиных сил, аккуратная, гладкая, очень быстроходная. Скинку она очень понравилась. Она настолько ему понравилась, что он решил не оставлять ее на пристани в Холовере, а пройти весь путь фарватером вдоль берега до пирса 66 в Форте Лодердейл. Утро было обжигающе холодным, и Р. Дж. Декер предпочел бы ехать на машине, но не было смысла об этом заговаривать. У Скинка был задор, его серебряный конский хвост развевался за спиной, как канат на ветру. У моста Данья Бич он заглушил мотор до ничтожно малой скорости, и «Акваспорт» потащился, как улитка.
      – В чем дело? – спросил Декер.
      Скинк сказал:
      – Зона ламантинов.
      В зимнее время гигантские ламантины со своими малышами мигрируют, лениво собираясь в теплых защищенных водах поблизости от побережья. Во время сезона ламантинов закон требует от владельцев лодок, чтобы они шли медленно, но ежегодно дюжины этих нежных млекопитающих попадают под винты, и их разрезает в лохмотья по вине беспечных туристов и подростков. Штраф за такое преступление обходится нарушителю закона не дороже новой пары облицовок на борт, а этого недостаточно, чтобы их отпугнуть. В последние дни своего губернаторства Клинтон Тайри выступал за принятие более жесткого закона. По его замыслу у лица, убившего ламантина, следовало немедленно отобрать лодку (независимо от того, насколько роскошной она была) и потребовать от него уплаты десяти тысяч долларов штрафа или посадить его в тюрьму на сорок пять дней. Согласно поправке Тайри от убийцы ламантина следовало потребовать, чтобы он сам похоронил мертвое животное и чтобы церемония погребения проходила публично.
      Неудивительно, что предложение губернатора было спокойно отвергнуто.
      Р. Дж. Декер ничего этого не знал, поэтому он был несколько смущен, когда Скинк, как коршун, набросился на другую лодку, мчавшуюся на юг по фарватеру в предрассветных сумерках. Это была ярко раскрашенная лодка на подводных крыльях, полная молодых мужчин и женщин, возвращавшихся после ночи, проведенной у пристани. Скинк яростно замахал и заорал, чтобы они сбавили ход и смотрели, нет ли тут морских коров, но ребята совершили ужасную ошибку, отмахнувшись от Скинка. Позже девушки из этой лодки рассказывали морскому патрулю, что их приятели серьезно недооценили габариты и темперамент старого хиппи, так же, как они недооценили скорость «Акваспорта». Если бы другой незнакомец не оттащил старого хиппи от них, сказали девушки, их приятели, конечно, были бы убиты. Это рассказывали одни только девушки, потому что молодые люди все еще проходили рентгеновское обследование в Генеральной больнице Броуард в виду сломанных костей. Врачи изумлялись, что они смогли доплыть с такими травмами.
      Чтобы убедить Скинка прекратить молотить кулаками нарушителей, Декеру пришлось согласиться на затопление их лодки, что Скинк и осуществил, прострелив в корпусе три дыры. После этого он весь путь до входа в форт Эверглейдс шел очень медленно, а оттуда на полной скорости они добрались до пирса 66. К этому времени Декер озяб и вымок, и был безмерно рад, что они могут выйти на сушу. Они поймали такси и доехали до пляжа в гавани Мариотт, сняли комнату и завалились спать – Декер развалился на огромной кровати, а Скинк свернулся в клубочек на полу. В полдень они проснулись и начали звонить по телефону.
      Джим Тайл вернулся со смены в девять часов утра. Войдя в свою квартиру, он сварил себе четыре яйца, отрезал три ломтя канадского бекона и приготовил целый кувшин свежевыжатого апельсинового сока. Потом он снял брюки, пошел в ванную и сменил повязку на ране, которая была на его правом бедре. После этого он надел серый спортивный костюм с длинными рукавами, приготовил себе чай и сел почитать газету. Все это он проделал, не адресовав ни единого слова братьям Ранделлам, которые, все еще связанные и с кляпами во рту, лежали на полу. Собственно Калвер не ощущал его пренебрежительного отношения, потому что от боли он потерял сознание много часов назад, но Оззи умирал от желания поговорить. Оззи был напуган до безумия.
      – Тр? – сказал он.
      Джим Тайл положил газету, дотянулся до него и выдернул полотенце изо рта Оззи.
      – Сэр, мой брат мертв? Благодарю вас. Я хочу сказать, благодарю вас за то, что вы вынули полотенце.
      Джим Тайл сказал:
      – Ваш брат не умер.
      – В чем же дело? Его лицо выглядит как-то странно.
      – У него сломана челюсть, – сказал Джим Тайл. – И все пальцы тоже.
      Это случилось, когда Джим Тайл вывернул ему руку, чтобы отобрать пистолет после того, как Калвер выстрелил в него и испортил его безупречную форму.
      – Ему срочно нужен доктор, – сказал Оззи плаксиво.
      – Да, нужен.
      Джим Тайл не собирался ломать челюсть Калвера в стольких местах, и он сердился на себя за то, что ударил его так сильно. Калверу долго не придется болтать, поэтому информация теперь должна быть получена от Оззи, одного из самых безмозглых путаников, каких Джим Тайл когда-либо встречал.
      Калвер застонал и потянулся, натягивая веревки.
      Оззи сказал:
      – О, Господи, он тяжело ранен.
      – Да, ранен, – сказал Джим Тайл. – Можешь отвезти его к доктору, как только мы поговорим.
      – Обещаете?
      – Я держу свое слово.
      – Калверу грозит тюрьма?
      – Ну, не знаю. Попытка убийства полицейского офицера – это по законам Флориды пожизненное заключение. Разбойное нападение, использование огнестрельного оружия – это дело направляется в комиссию по уголовным преступлениям. И так далее. Я просто всего не знаю.
      Оззй спросил:
      – А как насчет меня?
      – То же относится и к вам. Вы ведь его партнер, верно?
      Глаза Оззи увлажнились:
      – Мама уже давно ждет свой грузовик.
      – Она будет огорчена, – сказал Джим Тайл.
      – Мы скоро сможем уехать?
      Джим Тайл сложил газету и подался вперед.
      – Сначала ответишь на несколько вопросов.
      – Хорошо, но говорите медленно.
      – Дики Локхарт подрядил вас, ребята, чтобы вы убили Бобби Клинча?
      – Нет, Иисусе! Честное слово, мы его не убивали. – У Оззи потекло из носу. – Мне нравился Бобби, и Калверу тоже.
      – Тогда кто же его убил? – спросил Джим Тайл.
      – Не знаю. – Оззи громко шмыгнул носом, пытаясь избавиться от влаги под ним. – Понятия не имею, – сказал он.
      Джим Тайл поверил ему. Он попросил:
      – Расскажи мне о мистере Пикни.
      – О ком? Подскажите мне, о чем речь?
      – О парне, который играл Дэйви Дилло в средней школе.
      – А, репортер, – сказал Оззи. – Сэр, я никого не топил.
      – Кто же это сделал?
      Калвер произвел какое-то бульканье, открыл глаза, показав белки и медленно снова закрыл их. Оззи заплакал и сказал:
      – Мы должны отвезти грузовик маме.
      – Тогда расскажи мне о Моргановом Болоте.
      Джим Тайл поднес чашку с чаем к губам Оззи. Тот дважды громко глотнул и начал говорить. Джим Тайл сел и слушал, приберегая вопросы под конец. Он знал, что, если Оззи прервать, то это так его выбьет из колеи, что уже ничего нельзя будет поправить.
      – Ладно. Через несколько дней после смерти Бобби Клинча Том и Лимус проезжали мимо нашей лавки с наживкой и остановились выпить кофе. Они говорили, что кто-то пытается так повернуть дело, чтобы все выглядело, будто это сделал Дики, а ведь это был несчастный случай – даже док Пемброк это подтвердил. Но Том и Лимус говорили, что кто-то пошел в газету с уже состряпанной историей, будто Дики убил Бобби и о том, что случилось на Енотовом Болоте. Калвер спросил, кто пытается подставить Дики таким образом, но Том ответил, что таких охотников миллионы, ребят, которые ревнуют к успеху Дики, что они готовы это сделать, не раздумывая. Он сказал, что они пытаются представить это так, будто Бобби поймал Дики на мошенничестве в каком-то турнире. Калвер все это услышал и забеспокоился, потому что до того, как пришли эти ребята Керлы, приходил этот малый-репортер и расспрашивал о лодке Бобби и о похоронах и так далее – видите ли, они выпилили гроб Бобби из его лодки «Рейнджер». Мистер Пикни, кажется, заинтересовался этим, и Калвер сказал ему, что все плотницкие работы производились в мастерской у Ларкина. Парень сказал спасибо и ушел.
      Ну, когда Том и Лимус это услышали, они сказали, нам надо прямиком отправиться к Ларкину. Калвер был занят с какими-то покупателями и сказал, чтобы я поехал на грузовике с ними, что я и сделал. По дороге Том и Лимус говорили, что, если мы быстро не предпримем чего-нибудь, то в газетах опубликуют большую историю о том, будто Дики убил Бобби Клинча. А мы все знаем, что это ложь, но все-таки это погубит Дики и лишит его телевизионной программы. Они сказали, что нам лучше остановить этого парня, и я сказал, да, надо, но это было до того, как я понял, что они имели в виду. Что они имели в виду, когда говорили, что хотят его остановить? Сэр, можно мне еще немного чаю?
      Джим Тайл протянул Оззи чашку.
      – Зеленый грузовик принадлежит Тому и Лимусу, – сказал Оззи.
      – О, – откликнулся Джим Таил.
      – Так или иначе, мы добрались до Ларкина и этот малый оказался там у мусорного ящика. Отт Пикни. Я его сразу же узнал, а Лимус сказал: Этот тот парень? И я ответил – да, это он. – Оззи помолчал. – Я сидел в зеленом грузовике сзади.
      Джим Таил заметил:
      – А мистер Пикни ехал впереди? Между ребятами Керлами.
      – Да, сэр. Там на земле Самтера есть лагерь охотников на Оленей. Может быть, в шестнадцати милях. Мы забрали его туда. Видите ли, я думал, они просто хотели задать ему несколько вопросов.
      Джим Тайл сказал:
      – Что ты видел, Оззи?
      – Я больше был в грузовике.
      – Так что ты слышал?
      Оззи опустил глаза:
      – Боже, не знаю. В основном вопли...
      Слова шли медленно, застревали. Джиму Тайлу казалось, что воспаленный мозг Оззи может лопнуть, как попкорн. Патрульный сказал:
      – Что им рассказал Отт?
      – Мы развели костер, выпили немного пива, уснули. Примерно часа за три до рассвета мы направились на болото.
      – Мистер Пикни был еще жив?
      – Том и Лимус говорят, что он почти ничего им не сказал.
      В речи Оззи опять нарушилась связь, и он стал отвечать на вопросы Джима Тайла не в том порядке, в каком следовало.
      Джим Тайл сказал:
      – Ты вел машину, и это все?
      – Он был еще жив, когда мы туда добрались. Избит, но жив. Видите ли, я думал, они собираются его отпустить. Я думал, они с ним покончили. Том и Лимус велели мне оставаться в грузовике, и я остался. Но было холодно, и я не мог понять, почему они так долго возятся. Наконец я вышел, чтобы посвистеть им и тогда услышал всплеск.
      Джим Тайл сказал:
      – И ты ничего не видел?
      – Это был чертовски сильный всплеск, – сказал Оззи. Он чихнул и у него снова потекло из носа. Он сказал:
      – По правде говоря, я и не хотел видеть.
      Джим Тайл развязал запястья и лодыжки Оззи и помог ему встать на ноги. Вдвоем они перенесли Калвера в пикап и уложили его плашмя. Оззи поднял заднюю откидную дверцу. Джим Тайл сходил к себе в квартиру и принес подушку и одеяло.
      – Думаю, тебе лучше отвезти его в больницу. В Мельбурн, – сказал Джим Тайл. – Здесь в городе никто не сможет починить его челюсть.
      Оззи мрачно кивнул.
      – Я буду проезжать мимо дома и захвачу маму.
      Он влез в грузовик и включил зажигание. Джим Тайл наклонился к окну водителя и сказал:
      – Оззи, ты понял, что случится, если мне придется тебя арестовать.
      – Катвер пойдет в тюрьму, – вяло откликнулся Оззи.
      – И останется там до конца жизни. Когда он почувствует себя немного лучше, пожалуйста, напомни ему об этом. Напомнишь?
      – Напомню, – сказал Оззи. – Сэр, я не думаю, что он собирался в вас стрелять.
      – Конечно, собирался, – сказал Джим Тайл. – Но я склонен спустить это дело на тормозах, если вы, ребята, не будете мне попадаться на глаза.
      Оззи почувствовал такое облегчение, что чуть не намочил в штаны. Ему было даже наплевать, что этот чернокожий назвал их «ребята». Собственно говоря, Оззи был счастлив уже потому, что был еще жив. Патрульный мог убить их обоих и это сошло бы ему с рук, а вот на тебе, он оказался настоящим христианином и отпустил их.
      – Еще одна любезность, – сказал Джим Тайл, кладя черную, как уголь, руку на дверцу машины.
      – Конечно, – ответил Оззи.
      – Где мне найти Томаса Керла?
      Ричард Кларенс Локхарт был погребен 25 января на кладбище «Наша леди из Тропиканы» поблизости от Харни. Это была довольно скромная церемония, учитывая славу и положение Дики в округе. Но то обстоятельство, что народу было мало, объяснялось достаточно просто. К сожалению, день похорон совпал с днем открытия «Окичоби Басс Бластерс Клэссик», турнира, в котором должны были участвовать почти все друзья и коллеги Дики. Дики, несомненно, простил бы их, хихикал про себя священник, особенно потому, что для участия в турнире было необходимо внести плату в две тысячи долларов с лодки, и эти деньги не возмещались в случае неучастия.
      Дики Локхарта хоронили в красивом гробу из орехового дерева, а не в лодке. Катафалк, на котором установили гроб, сопровождался на кладбище «Наша Леди из Тропиканы» тремя полицейскими машинами, включая и машину патрульного, и он принимал участие в этой церемонии без особой радости. Гроб Дики Локхарта оставался закрытым во время хвалебной речи, произнесенной по его адресу, потому что похоронных дел мастер в конце концов так и не сумел удалить «двойную наживку» из губы Дики, несмотря на все свои усилия. Во влажном воздухе новоорлеанского морга крючок от наживки затупился, а кожа Дики одеревенела. Вместо того чтобы продолжать уродовать лицо усопшего, владелец похоронного бюро просто посоветовал сестрам Дики не открывать гроб и запомнить его таким, каким он был при жизни.
      Этому был несказанно рад Оззи Ранделл. Он не смог бы вынести еще одного взгляда на своего убитого идола.
      Калвер Ранделл не присутствовал на похоронах, так как был помещен в больницу с тридцатью девятью футами проволоки из нержавеющей стали в челюстях. От имени Калвера лавка рыболовных принадлежностей заказала особое панно из цветов, увенчанное керамической фигурой прыгающей рыбы. К сожалению, керамическая рыба была полосатым марлином, а не большеротым окунем, но никто на похоронах не был столь неделикатен, чтобы упомянуть об этом.
      Преподобный Чарльз Уиб не приехал на похороны, но от имени Спортивной Христианской Телесети прислал шестифутовый венок из гладиолусов, перевязанный белой лентой, на которой было написано: «Крепкой лески, старый друг». Это было гвоздем похоронной церемонии, но самое интересное было еще впереди. На следующее утро з конце обычной воскресной передачи «Иисус в вашей гостиной» Чарли Уиб произнес слова благословения душе его дорогого, доброго друга Дики Локхарта, величайшего из окунеловов в истории Америки. Потом на большом экране позади кафедры появилось лицо Дики, и паства хором запела под пластинку Джонни Кэша «Ближе, Господь мой, к тебе». К концу песни все плакали, даже Чарли Уиб, человек, который в неофициальной обстановке часто отзывался о Дики как о бесхребетном безмозглом ублюдке.
      Через двадцать пять минут после того, как церковное шоу было закончено, а людям, принимавшим в нем участие, заплатили, преподобный Чарльз Уиб направился в зал на последнем этаже «Суперкупола», арендованном им для большой пресс-конференции.
      Если Чарли Уиб и был разочарован тем, что пресса была представлена скудно, он не показал этого. При нем была его широкая улыбка во все лицо. Он был одет в костюм кремового цвета, из нагрудного кармана которого был виден платок цвета сливы. Рядом с ним стоял мускулистый загорелый малый с кудрявыми темными волосами и дружелюбной улыбкой, обнажающей изобилие зубов. При первом взгляде на него казалось, что он напоминает актера Брюса Дерна, но на самом деле сходства не было. Это был рыболов Эдди Сперлинг.
      – Джентльмены, – сказал Чарли Уиб, все еще не выходя из образа. – Сегодня я счастлив! Да, действительно счастлив. Я рад объявить, что, начиная с этой недели, Эдди Сперлинг будет новым ведущим «Рыбной лихорадки».
      В комнате было только двое репортеров, но Уиб был настолько любезен, чтобы подождать, пока они запишут эту великую новость в свои блокноты на спирали.
      Уиб продолжал:
      – Как вам известно, в течение некоторого времени у Эдди была своя популярная программа о ловле окуня в соперничающей телесети. Мы его переманили, а это значит, что семьдесят четыре дополнительных независимых кабельных станции подключатся к Спортивной Христианской Телесети в будущем рыболовном сезоне.
      Чарли Уиб позволил себе сделать короткую выразительную паузу.
      – И позвольте вам сказать, что хотя все мы будем скучать по Дики Локхарту и его особой передаче, я уверен, что его зрители сочтут Эдди Сперлинга не менее увлекательным рассказчиком, столь же содержательным, как и Дики, и что им будет приятно рыбачить с ним каждую неделю. И все мы здесь в дружной семье Спортивной Христианской Телесети будем как нельзя более довольны!
      Эдди выступил вперед и приложил руку к невидимой шапке. Он выглядел весьма довольным собой, и не без причин. Январь был потрясающим месяцем. Не выиграв ни одного турнира окунеловов, он удвоил и свое жалованье, и свое телевизионное присутствие в национальном масштабе, заключив прибыльный контракт, в котором фигурировала шестизначная цифра, в связи с продукцией «Счастливого аромата рыбьей железы». Весь пакет «Рыбьей железы», включая печатные издания, ТВ, плакаты и рекламные объявления по радио был предметом зависти круга окунеловов-профессионалов, и в течение последних пяти лет этот куш неизменно принадлежал Дики Локхарту. В виду внезапной смерти Локхарта владельцам «Счастливой железы» понадобилась новая звезда. Выбор был очевиден, рекламное агентство даже не побеспокоилось посмотреть других претендентов. Поэтому каждый флакон «Окуневого болеро», «Мускуса макрели», «Радости зубатки» был украшен наклейкой с изображением улыбающегося человека, поражающего сходством с шустрым Эдди Сперлингом.
      – Вопросы есть? – спросил Чарльз Уиб.
      Репортеры поглядели друг на друга. Каждый думал, что сейчас вернется в отдел новостей и сразит редактора, пославшего его на эту пресс-конференцию.
      Уиб сказал:
      – Самое лучшее я приберег напоследок. Девушки, принесите его.
      Две молодые женщины в переливчатых купальных костюмах вошли в зал, неся огромную фигуру на золотой доске. Фигура возвышалась на пять футов от земли. В углах доски были фигурки рыбаков игрушечного размера, держащих удочки, согнутые под разными углами, что означало разные стадии мифического сражения с рыбой. Наверху фигура была украшена изображением большеротого окуня в натуральную величину. Этот окунь, водруженный наверху фигуры, хоть и не был хогом, выглядел впечатляюще.
      – Итак! – сказал преподобный Уиб.
      – За что вы его получили? – спросил один из репортеров Эдди Сперлинга.
      – Я его не выиграл, – ответил шустрый Эдди, – пока еще не выиграл.
      – Джентльмены, прочтите, что написано на этом трофее, смотрите внимательно, – сказал Чарли Уиб. – Вероятно, это величайший трофей, который видели вы все, включая Эдди, а он выигрывал большие призы.
      – Но не такие большие, – сказал Эдди Сперлинг, изображая восхищение.
      – Чертовски верно, – сказал Уиб. – Потому что это самый большой трофей из всех когда-либо существовавших. А он такой потому, что его получит победитель величайшего турнира. Через три недели, джентльмены, на краю легендарного флоридского Эверглейдса пятьдесят лучших окунеловов мира будут состязаться за получение первого приза в двести пятьдесят тысяч долларов.
      – Господи! – сказал один из репортеров. – Наконец-то есть что записывать.
      – Богатейший турнир из всех! – сказал Чарли Уиб, сияя. – Мемориальный турнир Дики Локхарта «Басс Бластерс Клэссик».
      Эд Сперлинг сказал:
      – На Озерах Ланкеров.
      – О, да, – сказал Преподобный Уиб. – Как я мог забыть!

      Эл Гарсия устал, как собака. Он был на ногах с шести утра и даже после четырех чашек кофе у него было ощущение, что его язык покрыт мхом. Его левое плечо взывало о приеме перкодана, но Гарсия обошелся обычным аспирином, проглотив четыре таблетки за раз. Был один из тех дней, когда он удивлялся, почему до сих пор не вышел на пенсию по инвалидности и не поселился спокойно в Окала, один из тех дней, когда все и вся в Майами раздражало его до чертиков. Например, особа женского пола в будке по сбору дорожной пошлины, когда она выхватила долларовую бумажку у него из рук – этот чертов доллар только за то, чтобы иметь ни с чем не сравнимое удовольствие проехать на своем «Рикенбэйкере» в Ки Бискейн. И – привратник в этом «святилище» Майа высокого ранга. Пожалуйста, покажите какие-нибудь документы. А как насчет сержантской бляхи, чертова задница? Дело в том, что этот привратник, одетый в угольно-черный костюм, который смахивал на маскарадный, и стоил, вероятно, не менее четырех бумажек, – этот привратник привык работать на этого ублюдка Сомосу. Привык дробить крестьянские черепа от имени Никарагуанской Национальной Гвардии. Гарсия знал это, и все-таки он должен был оставаться здесь, разыскивать свой значок и шоферские права, чтобы этот идиот пропустил его.
      В довершение всего этот богатый парень, с которым он собирался побеседовать, вошел в комнату, одетый в гнусный купальный костюм, сплетенный из красного, как яблочная карамель, шнура, который придает вам такой вид, будто между ног у вас свернулся питон.
      – Входите, сержант, – сказал Деннис Голт. – Расскажите мне новости.
      – Какие новости?
      Прежде чем сесть, Гарсия оглядел комнату. Симпатичная квартирка. Толстый, пушистый ковер – никаких романтических изысков в виде прожженных сигаретами дыр этот жеребец, видимо, не терпел. Хороший пейзаж с видом Атлантики. Легко может выложить миллиона три, подумал Гарсия. На острове нельзя купить туалет меньше, чем за два миллиона шестьсот тысяч. Голт сказал:
      – О Декере – вы его не поймали?
      – Нет еще.
      – Грейпфрутового сока? Или джина?
      – Кофе, если можно, – сказал Гарсия. – Должно быть, вы отправляетесь на пляж?
      – Нет, – сказал Голт. – В сауну.
      После того, как он налил Гарсии кофе, Голт сказал:
      – Я думал, вы поэтому позвонили – из-за Декера. Считал, что вы, ребята, уже должны были его найти.
      «Вы, ребята». Очень мило, подумал Гарсия.
      – Мы чуть не накрыли его прошлой ночью, но он сбежал.
      – Сбежал? – спросил Деннис Голт.
      – Да, ускользнул от нас, – сказал Гарсия. – Украл лодку и махнул через бухту. К тому времени, когда мы достали вертолет, уже было поздно.
      – Выглядит так, будто вы, ребята, прошляпили его.
      – Мы предпочитаем называть это ложной попыткой, – улыбнулся Гарсия. – Очень хороший кофе. Колумбийский?
      – Да, – сказал Деннис Голт.
      Он плеснул водки в свой грейпфрутовый сок.
      – Причина, почему я здесь, – сказал Гарсия, – в том, что мне надо, чтобы вы мне рассказали все, что случилось с Декером.
      Голт сел, раздраженно поправляя свои вишневые плавки. Гарсия представил, что они должны врезаться ему прямо между ягодиц.
      – Черт, я летал в Новый Орлеан и сделал там обстоятельное заявление, – сказал Голт. – Сколько раз мне это повторять?
      Гарсия сказал:
      – Я читал ваше заявление, мистер Голт. Оно звучит прекрасно, Но, видите ли, что касается событий в Майами, то здесь требуются некоторые уточнения.
      – Какие?
      – Например, как Декер вас нашел?
      Гарсия любовался пустой кофейной чашкой. Похоже, он любил настоящий фарфор. Голт сказал:
      – Мои чувства к Дики Локхарту были всем известны, сержант. Я уверен, что Декер поговорил об этом с рыбаками, послушал их рассказы. Раз он сделал эти фотографии, то следующим шагом было найти покупателя. Он знал, что я ненавижу Дики, знал, что я хотел, чтобы его дискредитировали. Кроме того, он знал, что я человек со средствами. Он знал, что я мог заплатить ему, сколько он запросит, какой бы нелепой ни была его цифра.
      «Человек со средствами». Гарсия вскипел.
      – Он сказал вам все это? Декер сказал это вам?
      – Нет, не припоминаю. Вы спросили, как он меня вычислил, а я вам говорю, что это было не слишком трудно.
      Гарсия спросил:
      – Как он впервые вступил с вами в контакт?
      – Позвонил.
      – И ваша секретарша сразу его соединила с вами?
      – Конечно, нет, – сказал Голт. – Он оставил сообщение для меня. Оставил примерно семнадцать сообщений, прежде чем, наконец, допек меня и я взял трубку.
      – Это хорошо, – сказал Гарсия. Из внутреннего кармана своего коричневого костюма он достал маленькую записную книжку и что-то записал.
      – Семнадцать посланий – ваша секретарша должна была запомнить его имя, вы так не думаете? Вероятно, она записала его номер в своем рабочем календаре. Даже, если это просто клочок бумаги – это было бы большой помощью.
      – Не знаю, – сказал Голт. – Это было много недель назад. Вероятно, сейчас она это уже выбросила.
      Гарсия держал свою записную книжку на колене открытой в то время, как Голт повторял свой рассказ о том, что Р. Дж. Декер потребовал сто тысяч долларов за фотографии Дики Локхарта, доказывающие его мошенничество.
      – Я сказал ему, что он сумасшедший, – продолжал Голт. – Сказал, чтобы он забрал свое дерьмо.
      – Но вы видели фотографии.
      – Да, и это был точно Дики, вытаскивающий клетки с рыбой где-то на озере. Все это было совершенно противозаконно.
      Гарсия сказал:
      – Тогда почему же вы их не купили?
      – Причина очевидна. – Голт сделал вид, что он оскорблен.
      – Показалось слишком дорого? – спросил Гарсия. – Вот самая очевидная причина.
      – Забудьте о деньгах. Это все было скверно, дурно.
      – Скверно?
      – Не смотрите на меня так, – сказал Голт, – Вы на меня смотрите, будто я обычный преступник.
      «Может, и хуже», подумал Гарсия. Про себя он решил, что Деннис Голт лжет. Вопрос заключался в том, насколько далеко он зайдет.
      – Эта записка, – сказал детектив, – где он просит сто кусков...
      – Я отдал ее полицейским в Новом Орлеане.
      – Да, знаю. – Но мне непонятно, что имел в виду Декер, – я помню, что он употребил слово «гонорар». Так, будто речь шла о состоявшейся сделке. Он написал там: «Теперь гонорар сто тысяч косых». Что-то в этом роде.
      Голт сказал:
      – Черт, я точно знал, что он имеет в виду.
      – Верно, но почему тогда он не употребил слово «цена»? Если он говорил о цене за фотографии. Ведь так было дело?
      – Неубедительно для меня, – сказал Голт.
      – Когда он отдал вам записку?
      – В тот же день, когда показал мне фотографии, седьмого января. Да, кажется, именно седьмого.
      Голт встал и прошел в ванную. Когда он вернулся, на нем был купальный халат из мохнатой ткани с монограммой, надетый поверх плавок, скудно прикрывающих плоть. В квартире стало холоднее.
      – После того, как я сказал Декеру, чтобы он убирался, он отправился прямо к Локхарту и выложил все карты. Это был чистый шантаж. Плати мне, или я отдам фотографии своим приятелям в газету. Естественно, Дики заплатил, бедный хлюпик! У него не оставалось выбора.
      Гарсия спросил:
      – Как все это стало вам известно?
      Голт саркастически засмеялся и хлопнул руками по коленям.
      – От Р. Дж. Декера! – сказал он. – Декер рассказал моей сестре Илэйн. Получилось так, что он с ней путался. Чтобы удовлетворить ваше любопытство, скажу, что это было в Новом Орлеане. Как бы то ни было, он рассказал Илэйн, что выманил у Дики тридцать кусков, прежде чем Дики отшил его. На этом турнире Декер подошел к нему поговорить об этом, а остальное вы знаете.
      – Выходит, Декер, не блещет умом.
      – Тогда почему вы его не поймали?
      – Я хотел сказать, – продолжал Гарсия ровным голосом, – что с его стороны было не очень-то умно выбалтывать все это дерьмо вашей сестре.
      Деннис Голт пожал плечами и встал.
      – Знаете, как это бывает – в койке можно сказать что угодно. Кроме того, вы не видели Илэйн. Болтовня ее второе любимое занятие.
      Голт метнул на Гарсию хитрый сообщнический взгляд. Гарсия подумал, что он показал себя полностью: миллионер, в роли сутенера при своей сестре. С каждой истекающей минутой детектив все больше понимал, что за фрукт Голт. Он сказал:
      – Может, Декер просто хвастался?
      – Хвастался или просто тянул время, дожидаясь, пока его штучка снова станет пригодной к употреблению, не знаю. Какой бы ни была причина, но он рассказал Илэйн.
      Голт взял у Гарсии кофейную чашку.
      – А как насчет партнера Декера, этого маньяка Скинка?
      – Мы даже не знаем его настоящего имени, – сказал Гарсия.
      – Он псих. Я его встречал. Скажите своим ребятам, чтобы были поосторожнее.
      – Можете быть спокойны, – сказал Гарсия, вставая. – Спасибо за кофе. Вы были очень гостеприимны.
      Голт крутил пояс своего халата, провожая детектива до двери.
      – Как вы можете видеть, я не питал любви к Дики Локхарту. Если бы с ним случилось что-нибудь другое – авиакатастрофа, рак предстательной железы, СПИД – вы бы не услышали от меня и писка. Черт, я бы и ухом не повел. Но убийство! Даже такой ублюдский жулик, как Дики, не заслуживал, чтобы его хладнокровно убили. Вот почему я обратился в полицию.
      – Гражданский долг, что-то вроде этого, – сказал Гарсия.
      – Точно.
      Прежде, чем распрощаться, Голта вдруг осенило, что лучше всего было бы закончить разговор на легкой и дружеской ноте. Он сказал Гарсии:
      – Вы ведь с Кубы, верно?
      – Уже давно.
      – Там на юг от Гаваны есть чертовски хорошие места для рыбной ловли. Сам Кастро сходит с ума по большеротому окуню, вы об этом знаете?
      – Что-то читал.
      Голт сказал:
      – Многие годы я пытался нажимать на все кнопки и тянуть за все веревочки, чтобы выторговать себе приглашение, но в моем положении это чертовски трудно. Как вы знаете, я занимаюсь производством сахара. Бородатый не шлет нам любовных посланий.
      – Ну, вы с ним соперничаете, – сказал Гарсия.
      – И все-таки я до смерти хочу поохотиться на кубинского окуня. Я слышал, что там бывают шестнадцати – и восемнадцатифунтовые хоги. Как называется это знаменитое озеро?
      – Забыл, – сказал Гарсия.
      – А вы много рыбачили, когда там жили? – спросил Голт.
      – Я тогда был мальчишкой, – сказал Гарсия. – Но мой дядя рыбачил.
      – Это правда?
      – Он был любителем лобана.
      – О!
      – Он продавал наживку для марлина Хемингуэю.
      – Вот черт его возьми, – сказал Деннис Голт. Теперь его проняло. – Однажды я видел картину Хемингуэя, – сказал он. – В ней играл этот парень Пэттон.
      В полицейском участке Эл Гарсия сел за свой стол и вставил кассету в портативный магнитофон. Дата 7-го января была записана карандашом на кассете, она была одной из трех, использованных автоответчиком Р. Дж. Декера. Гарсия взял их из трейлера после того, как получил ордер на обыск.
      Он закрыл дверь в свое помещение и включил магнитофон на полную громкость, остановившись на цифре 10. Потом закурил сигарету и нажал на кнопку с надписью: проигрывание.
      В течение нескольких секунд слышалось царапанье чистой пленки, затем послышался звук телефонного звонка. После четвертого сигнала послышался металлический щелчок и голос Р. Дж. Декера:
      – Сейчас меня нет дома. Оставьте сообщение.
      Первой позвонила женщина:
      – Рейдж, это я. Джеймс снова уехал в командировку. У меня есть настроение отведать пасты. Как насчет того, чтобы встретиться в девять у Риты?
      В своей записной книжке Гарсия записал: бывшая жена. Номером вторым тоже оказалась женщина:
      – Р. Дж., это Барбара. Жаль, что пришлось отменить вчера встречу. Как насчет того, чтобы пойти выпить сегодня и искупить вчерашнее?
      Гарсия записал: какая-то девушка.
      Третьим позвонил мужчина:
      – Мистер Декер, вы, вероятно, меня не знаете, но я вас знаю. Мне нужен частный детектив, а о вас отзываются очень лестно. Позвоните мне как можно скорее – уверяю вас, что ваше время будет потрачено не зря. Номер – 555-3400. Имя – Деннис Голт.
      В записной книжке Гарсия написал: плохой парень.
      Несколько дней Декер и Скинк провели, не выходя из комнаты отеля, ожидая, пока страсти поостынут. Декер сделал все, что можно было сделать по телефону и рвался в путь. Что касалось Скинка, то он впал в молчаливую и летаргическую меланхолию и не выражал желания что-либо делать или куда-либо двигаться.
      Наконец в тот день, когда приехала Кетрин, Скинк внезапно воспрянул духом. Он вышел из отеля и стоял на пляже, а потом принялся стрелять в реактивные лайнеры при их заходе на посадку в аэропорт Форта Лодердейл-Голливуда.
      Кетрин появилась со свежим проспектом капиталовложений Спортивной Христианской Телесети, которая была зарегистрирована на Нью-Йоркской бирже. Декер не был специалистом в вопросе о капиталовложениях, поэтому позвонил приятелю-репортеру, занимавшемуся освещением бизнеса в «Майами Сан». Репортер произвел разыскания о СХТ на компьютере в отделе новостей и получил интересные данные, которые Кетрин захватила, уезжая из Майами. Из этих вырезок явствовало, что благодаря быстрому росту СХТ и ее продвижению на рынке кабельного телевидения Солнечного Пояса, она получила огромный неинвестированный капитал, который преподобный Чарльз Уиб и его советчики беспорядочно вкладывали во Флориде в земельную собственность. В проспекте было несколько многообещающих намеков на «потрясающие водные массивы, разработка которых имела своей целью привлечь семьи со средними доходами к строительству домов», но в этих материалах не упоминался длительный и не вполне ясный процесс, в результате которого Озера Ланкеров оказались неподвластными действию всех зональных предписаний, известных человеку. Например, слово «прибыль» не появилось в брошюре ни единого раза. Газетные статьи сосредоточили свое внимание на этом аспекте противоречивого проекта, и оказалось, что только этот аспект заинтересовал Скинка. Он спросил, где расположены эти Озера Ланкеров, потом взял у Декера проспект и вырезки из газет и начал их внимательно читать.
      После этого он туго натянул цветастую купальную шапочку, так что под ней скрылись его волосы, что-то пробормотал в извинение своего внезапного ухода, и отправился на пляж. Первым реактивным самолетом, заходившим на посадку, оказался «Истерн 727» из аэропорта Ла Гардия, вторым был «Юнайтид ДС-10», направлявшийся из Чикаго в Сент-Луис, третий был челноком Багамской аэрокомпании, перевозившим игроков в азартные игры из Фрипорта. Ни один из воздушных лайнеров не упал и даже не задымился, хотя Скинк был уверен, что задел брюхо у одного или двух из них. Вероятно, шум стрельбы заглушался ревом реактивных двигателей, и воем группы тяжелого металла «Бон Джови», который несся из переносного радиоприемника каких-то подростков. Всего Скинк успел сделать одиннадцать выстрелов из своего девятимиллиметрового браунинга до того, как его засекли спасатели и устремились к нему на джипе по пляжу. Джип находился от него на расстоянии примерно в три четверти мили, что давало Скинку массу времени, чтобы протрусить обратно в отель, нырнуть в туалет в коридоре и поработать над своей внешностью.
      Когда он вернулся в комнату, его купальная шапочка и солнцезащитные очки находились у него в кармане, оранжевый дождевик был сложен и висел на руке, а длинная косица его волос была заткнута за ворот рубашки. Р. Дж. Декер спросил, что случилось, и Скинк рассказал ему.
      – Прелестно, – сказал Декер. – Давай-ка разберемся в ситуации: по моим скромным подсчетам, сейчас нас разыскивают полиция округа Дейд, дорожный патруль, морской патруль, а теперь еще патрульная служба Армии и Флота и ФБР. Я ничего не забыл?
      Скинк апатично сидел на полу.
      Кетрин сказала:
      – Р. Дж, ты должен вывезти его из города.
      – Мой отец, упокой господи его душу, был бы очень горд, если бы узнал, что он вырастил беженца. Не каждый служащий ФБР может этим похвастаться.
      – Весьма сожалею, – вздохнул Скинк.
      И это было самое патетическое заявление, которое Декеру довелось услышать от него, и в известном смысле самое лаконичное. Скинк вел себя так, будто он обронил его случайно и нехотя. Декер подался вперед и сказал:
      – Капитан, почему тебе вздумалось обстреливать самолеты?
      – Да ты посмотри, кто на них летает, – ответил Скинк. – Они перевозят этих паразитов на Озера Ланкеров. Счастливых переселенцев-леммингов Преподобного Уиба.
      Он задыхался. Сделал знак Кетрин, чтобы она передала ему проспект СХТ. Заскорузлым коричневым пальцем он стал водить по проспекту, указывая имена директоров.
      – Вот эти ребята, – сказал он хрипло. – Я некоторых из них знаю.
      – Откуда? – спросила Кетрин.
      – Неважно. Важно вот что – двадцать тысяч участков в Эверглейдсе. Христианский Город, черт бы меня побрал! Это преступление нашего проклятого века. Эти парни, как чертовы тараканы, как ни бейся, от них не избавишься.
      Декер возразил:
      – Слишком поздно, Капитан. Земельные работы начались год назад.
      – Иисусе, – сказал Скинк, кусая губу. Он надел солнцезащитные очки и потупил голову. Какое-то время он сидел, не поднимая головы. Декер посмотрел на Кетрин. Она была права: они должны вывезти Скинка обратно в леса.
      Из коридора послышались приглушенные мужские голоса: говорившие старались производить как можно меньше шума. Потом послышался стук в дверь соседней комнаты, снова стук в комнату напротив.
      – Служба безопасности отеля, – сказал мужской голос. Р. Дж. Декер сделал знак Скинку скрыться в ванной. Тот кивнул и боком, по-крабьи, проковылял по полу и закрыл за собой дверь. Декер мгновенно сорвал с себя рубашку и задернул, занавески.
      – Снимай туфли, – шепнул он Кетрин, – и ложись в постель.
      Она мгновенно поняла, что он задумал. В ту же минуту на ней не осталось ничего, кроме лифчика и трусиков и она оказалась в постели под одеялом, так что Декер и разглядеть ее не успел. В дверь постучали три раза.
      – Кто это? – завопил Декер. – Уходите.
      – Служба безопасности отеля, пожалуйста, откройте.
      – Мы спим!
      Послышался другой голос:
      – Полиция!
      Декер шумно протопал к двери. Он открыл ее так, что образовалась щель, достаточная для того, чтобы мужчины могли мельком увидеть Кетрин в постели.
      – В чем дело? – спросил Декер.
      Молодой человек в синем костюме с портативный переговорным устройством стоял рядом с безучастным полицейским в форме. Человек из службы безопасности сказал:
      – Сэр, тут на пляже произошел инцидент. Там был человек с пистолетом. Правда, никто не пострадал.
      – Чертовски рад это слышать, – ответил Декер нетерпеливо. Полицейский спросил:
      – Вы не видели на этаже никакой странной личности?
      – За последние несколько часов я ничего не видел, – ответил Декер, – кроме звезд. – Он кивнул через плечо на Кетрин.
      Человек из службы безопасности казался немного смущенным.
      Полицейский сказал:
      – Такой высокий парень, неопрятный, в яркой шляпе и с волосами, стянутыми резинкой, как конский хвост. Свидетели видели, что он вбежал в здание этого отеля, поэтому мы и спрашиваем о нем всех постояльцев.
      – Не беспокойтесь, – сказал Декер.
      – Это только предварительный сбор сведений, – сказал человек из службы безопасности. – Пока они его не поймают.
      Когда Декер закрыл дверь, Кетрин села в постели и сказала:
      – Звезды? Ты видел звезды?
      – Не смей шевелиться, – приказал Декер, стремительно ныряя под простыни.
      Томас Керл был несчастливым человеком. За последние несколько недель он заработал больше денег, чем он или три предыдущих поколения Керлов видели в своей жизни, но в его душе не было мира. Прежде всего, погиб его брат Лимус, и некоторое время Томас не знал, что делать с телом. Так как он говорил всем, включая собственного папочку, что Лимус утонул по несчастной случайности во время рыбной ловли во Флориде, у него не оставалось возможности привезти домой тело с пулевым ранением в голову. Люди стали бы задавать слишком много вопросов, а умение отвечать на вопросы не входило в число талантов Керла. Поэтому, обнаружив объеденный черепахами труп Лимуса на веревке в Моргановом Болоте и промучившись с ним два дня, Томас решил, что с него хватит, и похоронил брата в сухой песчаной яме к востоку от шоссе Джилкрайст там, где были пастбища. Все время, пока он орудовал лопатой, у него было такое чувство, будто все сарычи Флориды кружили в небе у него над головой, дожидаясь возможности закусить останками Лимуса. Томас снял свою шапочку окунелова и постоял у могилы, вспоминая молитву. Единственная, которую он мог вспомнить, начиналась словами:
      – Ныне я погружаюсь в сон...
      Что-то вроде этого.
      Почти всю ночь Томас Керл печально размышлял о том, как умер Лимус, как это он позволил ему ринуться в кусты, как отпустил его одного и как вдруг он перестал слышать Руджер Лимуса. Томас запаниковал, прыгнул в зеленый пикап и уехал, почти уверенный, что его брат уже мертв, – и как потом он вернулся с собакой, которую одолжил у негра и нашел только множество следов и кровь, но тела не было. В этот момент он понял, что нет надежды увидеть брата живым, а позже на болоте он почувствовал такой ужас, что его затошнило. Томас выполнил данный ему приказ и вернулся, чтобы все проверить и убедиться, что этот ниггер-патрульный не нашел тело Отта Пикни. Но там был бедный Лимус, привязанный за ту же веревку, что и другой, и именно тогда-то Томас Керл понял, насколько опасны его противники. Томас не отличался блестящим умом, но и не надо было им обладать, чтобы понять намек.
      Поэтому он похоронил Лимуса, сжег тело Отта Пикни, инсценировав несчастный случай с грузовиком, и направился прямиком в Новый Орлеан, где все пошло не так гладко, как он надеялся. Томас выразил мнение, что не должен нести ответственность за все промахи и ошибки, и ему кратко сообщили, что он должен немедленно вернуться во Флориду. Не в Харни, а в Майами.
      Томас Керл не был без ума от Майами. Давно, когда он еще занимался боксом, однажды летом он тренировался в гимнастическом зале на Пятой стрит, выходящей на пляж. Он помнил, что останавливался в кишащем крысами отеле с еще двумя боксерами в среднем весе и как, напившись от скуки, в субботу вечером ходил бить тощих беженцев с Кубы, живших в городских парках. Томас вспоминал Майами как жаркое и негостеприимное место, но в те времена он был молод, беден, как церковная крыса, и тосковал по дому. Теперь же он стал взрослым, вес его вырос на тридцать пять фунтов, и он купался в деньгах.
      Чтобы взбодрить себя, Томас Керл решил щегольнуть и снял комнату в Гранд Отеле, выходящем на бухту. К комнате прилагалась корзина с фруктами и утопленная в полу ванна. Он сосал мандарин и мок в ванне, когда снова позвонил Деннис Голт.
      Томас Керл сказал:
      – Эй, они поставили телефон даже в этом чертовом туалете.
      – Добро пожаловать в город, – Голт был в воинственном настроении. Иметь дело с этим кретином было вдвое легче, чем с Декером. Деннис Голт сообщил:
      – Ко мне приходил коп.
      Томас Керл сплюнул остатки мандарина в ладонь, покрытую пеной.
      – Да? Они их уже поймали?
      – Нет, – сказал Голт. – Но при том обороте, который начинает принимать дело, может, это и к лучшему.
      – Что, черт возьми, вы хотите сказать?
      Голт ответил:
      – Этот коп, этот кубинский ублюдок, он не верит ни одному моему слову.
      – Да кому до этого дело, если Новый Орлеан вам верит?
      – Ты когда-нибудь слышал о выдаче преступника? – огрызнулся Голт. – Этот малый может стать для нас серьезной проблемой, сынок. Он может еще долго держать Декера вдали от Луизианы и тамошнего народа. Может сидеть с ним недели напролет, выслушать его версию, может даже клюнуть на нее.
      – Не может, – сказал Керл.
      – Мы не должны рисковать, Томас.
      – Я для вас сделал достаточно.
      Голт сказал:
      – На этот раз будет не для меня, а за твоего брата.
      Томас дотянулся до крана с горячей водой и пустил ее. Он старался проявить осторожность, чтобы вода не попала в телефонный аппарат, так как не хотел поджариться заживо.
      Голт сказал:
      – Ты мне нужен, чтобы найти Декера. Раньше, чем его найдут копы.
      – А как насчет этой безумной гориллы?
      – Наверное, они уже расстались.
      – Я не хочу с ним путаться. Калвер сказал, что он мерзкий, как мокасиновая змея.
      Голт возразил:
      – Калвера можно напугать чем угодно. Кроме того, если верить Илэйн, Скинк не тот тип, чтобы якшаться с Декером. Они, вероятно, уже разбежались, как я уже сказал.
      Это не убедило Томаса Керла. Он помнил аккуратное отверстие от пули в самой середине лба своего брата.
      – Какая будет оплата?
      – Такая же, как и раньше, – сказал Голт.
      – Если придется иметь дело с гориллой, то двойная.
      – Черт, ты бы должен был сделать это даром, – сказал Голт.
      «Жадность – отвратительный порок», – подумал он.
      – Христа ради, – сказал он. – Это те ребята, которые убили Лимуса. Один или оба, это тебе решать. Но Декер меня беспокоит больше. Он может прищучить нас, если дело дойдет до суда. Дело пахнет тюрьмой.
      Томасу Керлу не улыбалась перспектива попасть в тюрьму хоть на день. Кроме того, было что-то очень привлекательное, даже романтическое в том, чтобы отомстить за смерть брата.
      – Откуда начинать? – спросил он.
      – К сожалению, придется начинать сначала, – ответил Голт. – Декер уже в бегах. Штука в том, чтобы найти, где он, потому что, он, конечно, будет стараться не попасться нам на пути.
      – Если только я не заполучу что-то, что ему очень дорого, – сказал Томас Керл.

      Кетрин сказала:
      – Ничего не получится, особенно, учитывая, что он в ванной комнате.
      Она вылезла из кровати и начала одеваться.
      Позади, из-за двери ванной пробурчал раздраженный голос:
      – Не обращайте на меня внимания.
      Декер печально наблюдал, как Кетрин застегивала блузку. Вот чего я добился, думал он, именно того, чего заслуживаю. Он сказал ей:
      – Ты права, с ним не соскучишься.
      – Не знаю, о чем я думала, – сказала Кетрин, надевая розовую нижнюю юбку. – Джеймс и так в ярости, а теперь я еще на час опаздываю.
      – Прости, – сказал Декер.
      – А ну-ка помоги мне застегнуть молнию.
      – Симпатичная юбочка, – сказал Декер. – Это ведь шелк?
      Декер взглянул на ярлык:
      – Господи, Кетрин, «Гуччи»!
      Она нахмурилась.
      – Прекрати это, Р. Дж. Я знаю, на что ты намекаешь. Как всегда.
      Декер выкатился из постели и стал шарить по полу, ища свои джинсы. Стемнело, было самое время двигаться. Из ванной доносились придушенные скребущие звуки. Декер не мог представить, чем там занимается Скинк.
      Кетрин причесалась, подкрасила губы бледно-розовой помадой.
      – Ты выглядишь положительно красивой, – сказал Декер.
      – Чиста, как только что выпавший снег.
      – Не жди изъявлений благодарности.
      Она отвернулась от зеркала и взяла его руки в свои.
      – Я бы все отдала, чтобы забыть тебя, подонок.
      Декер сказал:
      – Попробуй гипноз. Или галлюциноген.
      Кетрин обняла его.
      – Прекрати юродствовать, приятель, сейчас более уместно, испугаться. Это самая большая неприятность в твоей жизни!
      – Думаю, ты права, – сказал Декер.
      Кетрин поцеловала его в шею.
      – Будь осторожен, Рейдж, позаботься о себе. И о нем тоже.
      – С нами все будет в порядке.
      Он передал Кетрин ее сумочку от Луиса Виттона и свитер из стопроцентного кашемира.
      Прежде, чем выйти, она сказала:
      – Я хочу, чтобы ты знал: если бы это произошло между нами, то было бы не из жалости. Это было бы по-настоящему!
      Декер ответил:
      – Да, у меня возникло такое впечатление.
      Он даже не представлял, что так любит ее.
      Скинк каким-то образом ухитрился вклиниться между раковиной в ванной комнате и унитазом, втиснув свой торс в заплесневевшее от влаги пространство на кафельном полу. Сначала Декер не мог даже точно определить, где его голова: звук тяжелого дыхания, казалось, был слышен откуда-то из-под бачка туалета. Декер встал на колени и увидел покрытое каким-то налетом лицо Скинка, выглядывающее из-за труб.
      – Зачем ты включил свет? – спросил он.
      – Не хотел наступать на твои жизненно важные органы.
      – Могло бы случиться и худшее.
      Он был бы находкой для Фрейда, подумал Декер.
      – Послушай, капитан, нам надо выбираться.
      – Я и здесь в безопасности, – заметил Скинк.
      – Не совсем, – ответил Декер. – Ты скрываешься под унитазом в номере ценой сто долларов в сутки, в отеле на берегу моря. У того, кто здесь поселится, будут основания для жалобы.
      – Ты думаешь?
      Декер терпеливо кивнул.
      – Вернуться назад в Харни много безопаснее, – сказал он. – Если мы выедем сейчас, то к полуночи туда доберемся.
      – Ты и вправду так считаешь?
      – Да.
      – Если это ловушка, я убью тебя, Майами. Я вырежу твой чертов мочевой пузырь и обмотаю им твои волосы.
      – Никакой ловушки, – сказал Декер. – Пошли.
      Чтобы извлечь Скинка из-под труб, понадобилось сорок пять минут. В процессе извлечения раковина отвалилась от своей опоры. Декер оставил ее лежать на кровати.
      В коридоре отеля он договорился о прокате «Форда». Он вывел его из подземного гаража и подвел к служебному входу в отель, где возле мусорных ящиков его поджидал Скинк. Когда Скинк сел в машину, Декер заметил, что у него из-под мышки торчит что-то белое.
      – Что это у тебя? – спросил он.
      – Чайка, – Скинк держал обмякшее тело птицы за изогнутые оранжевые ноги. – Не более десяти минут, как погибла. Я вытащил ее из радиатора грузовика, который привозит дары моря.
      – Мы везучие, – сказал Декер жалобно.
      – Ты голоден? Мы можем остановиться и развести костер, когда выберемся из этой толкучки.
      – Давай подождем, согласен?
      – Конечно, – ответил Скинк. – Пару часов продержусь.
      Декер направился к западу от побережья по Семнадцатой Стрит, Старому шоссе, мимо порта Эверглейдс и аквариума «Мир океана». Был типичный для января затор машин, идиоты ехали бампер к бамперу и так было во всем обозримом пространстве. На каждой второй машине были нью-йоркские номера.
      Скинк уложил мертвую птицу в отделение для перчаток и накрыл тушку экземпляром договора о прокате машины.
      Казалось, что настроение его улучшилось. Он надел солнцезащитные очки, цветастую купальную шапочку и повернулся, чтобы достать свой оранжевый дождевик с заднего сиденья. И тут через заднее стекло он заметил темно-синий «Крайслер», следовавший за ними на расстоянии двух корпусов машины. Он заметил пластиковый предмет на приборной доске. Лицо шофера было в тени от подцвеченного ветрового стекла, но на уровне рта подпрыгивала красная точка.
      – Твой дружок Гарсия курит?
      Декер взглянул в заднее стекло:
      – О, черт, – сказал он.
      Скинк облачился в свой дождевик, поправил очки и спросил:
      – Ну, Майами, что будет?
      Теперь на приборной доске «Крайслера» мигал синий свет.
      Декер безнадежно оглядел транспорт на дороге: она была до отказа забита машинами до следующего знака и еще дальше, за ним. Деваться было некуда. Эл Гарсия уже касался его бампера и сигналил огнями. Декер подумал, что им лучше встретиться один на один, а не в присутствии полицейских форта Лодердейл. Он решил остановиться до того, как появится конвой.
      Они въехали на площадку для парковки перед магазином спиртных напитков. Гарсия без труда заблокировал выезд его маленькому «Эскорту» своим большим «Крайслером», припарковал машину, и его синий огонек все еще продолжал мигать. «Дурной знак», подумал Декер. Он повернулся к Скинку:
      – Не демонстрируй свой пистолет.
      – Расслабься, – сказал Скинк. – Мистер Браунинг спит вместе с рыбами на дне.
      Эл Гарсия подошел к машине. У него была ленивая и даже небрежная походка. Он наклонился к окошку водителя и сказал:
      – Р. Дж., ты король шутников.
      – Жаль, что на днях я так подшутил над тобой, – сказал Декер.
      – За тобой охотятся все, кроме Национальной Гвардии.
      – Теперь, Эл, раз уж ты об этом упомянул, ты понимаешь, что ты вне своей юрисдикции? Я так считаю, что это округ Броуард.
      – Если ты беглый преступник, задница ты эдакая, я могу гоняться за тобой где хочу. Таков закон. – Он выплюнул сигарету и втоптал ее в асфальт ботинком.
      Декер спросил:
      – Так ты выследил Кетрин и последовал за ней из Майами?
      – Она ловко водит машину, эта малышка, и сделала все, что могла, чтобы улизнуть.
      – Я никого не убивал, Эл, – сказал Декер.
      – Пошли, Р. Дж., давай-ка проедемся...
      Гарсия был так любезен, что даже не стал вынимать пистолета из кобуры. Это произвело впечатление на Декера. Иначе и быть не могло. Вот если бы только Скинк не выкинул какой-нибудь штучки.
      Скинк вытащил свою мертвую чайку из отделения для перчаток, а Декер запер машину. Гарсия ждал в своем «Крайслере».
      – Кто хочет вести? – просил он приветливо.
      – Я думал, ты хочешь посадить обоих беспощадных убийц назад, за решетку, – сказал Декер.
      – Нет, – ответил Гарсия, выключая синюю мигалку. Он влился в поток машин, свернул на Семнадцатую Улицу на Федеральном Шоссе, потом повернул на запад на дорогу 84, непроезжую для грузовиков. Декер удивился, увидев, что он не свернул на юг на переезде на дорогу 95.
      – Куда мы едем?
      – Так ведь быстрее можно добраться до заставы, разве нет?
      – Не думаю, – ответил Декер.
      – Он имеет в виду север, а не юг, – подал голос Скинк с заднего сиденья. – Мы едем в Харни.
      – Верно, – сказал Эл Гарсия. – По дороге вы, ребята, расскажете мне все об охоте на окуней.
      Новости с Озер Ланкеров были неважные.
      – Они передохли, – отрапортовал Чарли Уибу гидролог, какой-то идиот, только что выпущенный из Университета Флориды.
      – Передохли? – спросил преподобный Уиб. – О чем, вы, черт бы вас побрал, толкуете?
      Речь шла об окунях – две тысячи годовалых большеротых особей были импортированы за неимоверную сумму из частного окуневого питомника в Алабаме.
      – Они подохли, – сказал гидролог. – Что я могу сказать? Вода очень плохая, преподобный Уиб. Дубильную кислоту они переносят, но постоянные уровни фосфатов смертельны для них. Там нет свежего притока кислорода, нет натурального притока вод. Те, кто копал эти каналы...
      – Озера, черт побери!
      – Они выбрали слишком много грунта. Рыба там не может протянуть больше двух дней.
      – Всемогущий господь. Так о чем мы говорим – вонючий дохлый окунь плавает там всюду? Так, что ли?
      Гидролог ответил:
      – Я взял на себя смелость нанять несколько местных лодок, чтобы собрать мертвых рыб. Пока погода стоит прохладная, беда не велика, но если сюда пробьется теплый фронт, вонь от них распространится до Ки Уэста.
      Уиб с треском положил трубку и застонал. Лежавшая рядом с ним женщина спросила:
      – В чем дело, Отец?
      – Я не священник, – рявкнул Уиб. У него не было сил читать лекции по теологии. Все равно такая лекция была бы потерей времени. Девушка работала во Дворце Танца Живота в Гретна «У Луи». Она говорила, что вся ее семья смотрит его по телевизору каждое воскресное утро.
      – Никогда раньше мне не доводилось бывать с телезвездой, – сказала она, зарываясь в его грудь. – Ты большой человек. Это тоже важно.
      Чарли Уиб слушал ее только вполуха. Ему недоставало Эллен О'Лири. Никто, кроме нее, не выглядел так шикарно в резиновых сапогах до бедер (таких, в которых ловят форель) и с обнаженной грудью. Никто не умел утешать его так, как это делала Эллен, но теперь она исчезла. Пропала, после того, как был убит Дики Локхарт. Еще одно разочарование в неделю горьких разочарований – для преподобного Чарльза Уиба было уже чересчур.
      – Сколько я тебе должен? – спросил он танцовщицу.
      – Ничего, Отец. – Ее голос звучал смущенно. – Я принесла свои собственные деньги.
      – Зачем? – Уиб посмотрел на нее, он не мог видеть ее лица, только темя и нагую покатую спину.
      – Я хочу попросить об одолжении, – сказала танцовщица. Это был шепот, уходивший в растительность у него на груди. – И я хочу заплатить за это.
      – О чем, Христа ради, ты говоришь?
      – Я хочу, чтобы ты исцелил моего папу, – она застенчиво взглянула снизу вверх. – У него подагра, у моего папы.
      – Нет, дитя...
      – Бывают дни, когда он не может подняться с постели.
      Уиб беспокойно заерзал, поглядел на ручные часы.
      – Я дам тебе двести долларов, – объявила девушка.
      – Ты серьезно?
      – Всего одна маленькая коротенькая молитва, пожалуйста.
      – Двести долларов?
      – И полное обслуживание, если пожелаешь, Отец.
      Чарли Уиб воззрился на нее, размышляя о воздействии телевидения на зрителей.
      – Пошли, дитя, – сказал он. – Помолимся.
      Позже, оставшись один, Преподобный Чарльз Уиб думал об этой девушке и обо всем, чего она хотела. Может быть, это и было находкой, решением проблемы. Это срабатывало раньше, может быть, сработает снова.
      Чарли Уиб пил скотч и пытался заснуть, но не мог. В последние ночи он не мог спать от леденящей мысли о том, что Озера Ланкеров, город его мечты, терпели тяжкое бедствие. Первый удар был нанесен Федеральной Страховой Корпорацией, аудиторы которой посетили Первый Стандартный Евробанк в Огайо и выяснили, что вся компания близка к тому, чтобы оказаться неплатежеспособной. Проблема заключалась в том, что Первый Стандартный Евробанк давал огромные займы с такой же легкостью, как настольные календари. Спортивная Христианская Телесеть, занимавшаяся бизнесом под именем Озера Ланкеров Лтд, была объектом необузданной щедрости (двадцать четыре миллиона долларов на планирование и строительство). На бумаге все обстояло благополучно в отношении условий займа или сроков выплаты (одиннадцать процентов со сроком в десять лет), но в действительности обратно поступало очень немного денег. Точнее сказать, около шести тысяч долларов. В отделе сбора выплат Первого Стандартного Евробанка царила разнузданная неразбериха – такой терпеливой и дружелюбной когорты солдат – христиан Чарли Уиб никогда не встречал прежде. Он постоянно просрочивал погашение ссуды раз в два месяца, они же говорили: не беспокойтесь. И Чарли Уиб не беспокоился, потому что, слава Богу, это был дерьмовый банк, каких больше не бывает. А потом нагрянула Федеральная Страховая Корпорация и выяснила, что Первый Стандартный Евробанк был столь же терпелив и любезен со всеми своими коммерческими клиентами, причем до такой степени, что практически ни от кого, кроме фермеров, не требовал погашения ссуды вовремя. Внезапно президент банка и три его помощника снялись с места и оказались на Барбадосе, предоставив дяде Сэму разгребать Авгиевы конюшни. Очень скоро просочились скверные новости: Первый Стандартный Евробанк начал взывать к своим должникам. По всей стране должники банка, взявшие ссуды на длительные сроки и вложившие деньги в разработку земельных угодий, были призваны к ответу. Чарли Уиб в течение пяти дней ухитрялся скрывать свое нервное состояние от «Уолл Стрит Джорнэл».
      Больше всего Уиба огорчало то обстоятельство, что он ведь собирался вернуть ссуду, но постепенно, по мере продажи участков на Озерах Ланкеров. К сожалению, продажа шла крайне медленно. Чарли Уиб не мог этого предусмотреть. Он уволил своих специалистов по маркетингу, по рекламе, сотрудников, занимавшихся продажей участков, – но это не улучшило дела. Это его выводило из себя. Модели домов на берегу «озер» были просто прелесть. В домах было по три спальни, утопленные в полу ванны, в них были сауны, высокие, как в соборе потолки, обогрев с помощью солнечных батарей и кухни, оборудованные микроволновыми печами. Одним словом, жилище в христианском городе было представлено в наилучшем виде! Чарли Уиб был фанатически привержен термину «городской дом», и это был эвфемизм, заменявший выражение двухэтажное жилище, сдаваемое на определенных условиях «кондо». Проблема с употреблением слова «кондо», как знал каждый идиот во Флориде, заключалась в том, что нельзя было назначать цену в сто пятьдесят тысяч долларов за дом на таких условиях, если он находился на расстоянии четырнадцати миль от океана. Именно поэтому агенты, занимавшиеся продажей участков на Озерах Ланкеров, немедленно увольнялись, если произносили это слово. Это слово приобрело отвратительную репутацию. Чарли Уиб разглагольствовал – в этом случае речь не шла о толпе глупых старых отвратительных идиотов, речь шла о здоровой семейной общине. С чертовыми велосипедными дорожками.
      И все-таки эти тупые дерьмовники не могли их продать. За первые четыре месяца было продано всего сто шестьдесят участков. Сто шестьдесят! Уиб был вне себя. Фаза первая его проекта включала в себя продажу восьми тысяч участков. Без первой фазы и думать нечего было о второй фазе. Без фазы второй никак нельзя было браться за проектирование и строительство на двадцати девяти тысячах участков.
      Пока вы занимались этим, наскребали деньги, пользуясь ссудами, было обеспечено право на разработку, и выдавалось даже зональное разрешение. Но чем дольше откладывалась реализация проекта, все больше становилась опасность, что комиссары округа, которые столь любезно принимали взятки от Чарли Уиба, могли умереть или потерять свои места, и в этом случае пришлось бы начинать все сначала, и платить по новой. Один неподкупный «рыцарь» мог завалить все дело.
      У Преподобного Чарльза Уиба были и еще более серьезные проблемы. Он был так уверен в успехе проекта с Озерами Ланкеров, что нарушил железное правило и вложил в проект три миллиона своих собственных денег, надежно спрятанных на Багамах. Лежа в постели, и мысленно жонглируя чудовищными цифрами, Уиб осознал, что Спортивная Христианская Телесеть не была достаточно крепкой, чтобы выжить, если провалится проект с Озерами Ланкеров.
      Поэтому он должен был что-то предпринять, чтобы собрать денег, и как можно больше. К тому же как можно скорее. И это было причиной срочного проведения «Басс Бластерс Классик», мемориального турнира, посвященного Дики Локхарту. Озерам Ланкеров требовалась реклама, она была им остро необходима, и то, что этот турнир будет освещаться по телевидению, должно было оживить продажу участков – при условии, если они покрасят некоторые здания и вовремя посадят несколько пальм.
      Перевозка на новое место жительства двух тысяч молодых окуней, по мнению Уиба, была чертовски мудрым поступком. Для убедительности он собирался приправить озера дюжиной больших флоридских хогов за несколько дней до начала турнира. И, конечно, он рассчитывал на то, что Эдди Сперлинг победит в этом турнире, и у него окажется самая жирная связка чудовищно огромных окуней, каких только можно было представить. Чарли Уиб еще должен был обсудить этот вопрос с самим Эдди, и был уверен, что Эдди проявит понимание. Следовало уточнить некоторые детали. Ничто не должно было быть предоставлено воле случая – ничто, учитывая, что это будет живой эфир.
      Чарли Уиб считал, что все пройдет успешно, до тех пор, пока не узнал о гибели рыбы. Ему и в голову не приходило, что весь окунь передохнет, но его не интересовала научная сторона проблемы, какими бы аргументированными ни были объяснения. Он знал только одно: турнир нельзя отменить ни при каких обстоятельствах. Если бы понадобилось, он бы купил еще один грузовик окуней и уж как-нибудь переправил их тайком на озеро в день турнира. Может быть, этот идиот-гидролог мог сотворить пару чудес и таким образом обеспечить ему несколько часов для успеха операции. Чарли Уиб был уверен, что это возможно.
      Большой турнир был весьма обещающим в качестве приманки, чтобы в будущем торговля участками пошла энергичнее. Но финансовый кризис требовал немедленных действий.
      И в этом смысле специалистка по танцу живота из заведения Луи сыграла роль озарения. Он сел в постели и дотянулся до телефона.
      – Пожалуйста, дьякона Джонсона.
      Послышался сонный голос.
      Уиб сказал:
      – Иззи, проснись, это я.
      – Парень, три часа ночи.
      – Дело срочное. Ты слушаешь?
      – Да, – сказал дьякон Джонсон.
      – Иззи, в воскресном шоу я собираюсь совершить исцеление.
      Джонсон кашлянул, будто в горле у него что-то застряло.
      – Ты уверен? – спросил он.
      – Безусловно. Если, конечно, у тебя нет в запасе какой-нибудь другой блестящей мысли, которая поможет разрешить нам проблему наличности.
      Дьякон Джонсон ответил:
      – Исцеления, Чарльз, палка о двух концах.
      – Черт, ты еще мне говоришь! Именно потому-то я и перестал этим заниматься. Но времена наступили отчаянные, Иззи. Я думаю, что завтра нам надо отщелкать парочку пятнадцатисекундных объявлений, и начать рекламировать будущее исцеление как можно активнее. Вздуть рейтинг к концу недели. Уверен, это даст нам миллион-другой.
      – Миллион-другой? – сказал дьякон Джонсон. – За овцу?
      – К черту овцу. Я говорю об исцелении человека.
      Дьякон Джонсон ответил не сразу. Преподобный Уиб сказал:
      – Ну?
      – Мы ведь раньше никогда этого не проделывали с человеком, Чарльз.
      – Раньше, Иззи, мы никогда не теряли двадцати четырех миллионов. Послушай, я хочу, чтобы ты все организовал так, как это было с животными. Найди мне подходящий экземпляр.
      Дьякон Джонсон не испытывал энтузиазма, но был слишком умен, чтобы перечить.
      – Если сможешь, достань мне ребенка, – говорил Чарли Уиб, – или подростка. Никаких старикашек или домохозяек.
      – Попытаюсь, – сказал Джонсон. – Осуществить этот подвиг будет чудовищно трудно.
      – Если возможно, то со светлыми волосами, – продолжал Уиб.
      Из каждой душераздирающей детали можно сделать деньги – он знал это по опыту с трагической историей Джун-Ли и Мелиссы, своих мифических сестер, проданных в рабство китайцам.
      – Никакой деревенщины, – инструктировал Уиб Джонсона.
      – Ты достанешь мне маленького светловолосого ребенка, Иззи, я его исцелю и, клянусь, мы сделаем на этом миллион-другой.
      Дьякон Джонсон возразил:
      – Я думал, ты отказался от этого. Вспомни козу.

      Через час после того, как они миновали форт Лодердейл, Скинк на заднем сиденье начал ощипывать мертвую чайку. Время от времени он выбрасывал в окно пригоршню серо-белых перьев. Гарсия с изумлением наблюдал эту картину. После того, как Р. Дж. Декер объяснил ему этот обычай, Гарсия решил после заставы для сбора дорожной пошлины остановиться и сделать перерыв на обед. Они высадили Скинка у переезда Дилрэй Бич, чтобы дать ему возможность зажарить птицу без помехи. Гарсия предложил спички, но, выходя из машины, Скинк пробормотал:
      – Не нужны.
      Декер предложил:
      – Поедем в город и поедим бургеров. Встретимся здесь через час.
      – Отлично, – сказал Скинк.
      – Ты будешь ждать?
      – Весьма вероятно.
      Маяча в темноте, похожий на сгорбленного медведя, Скинк начал собирать растопку, как только они отъехали.
      Ожидая очереди в ряду машин возле проезда к «Бургер Кинг», Гарсия сказал Декеру:
      – Итак, ставят ловушки и убивают друг друга из-за рыбы.
      – Это деньги, Эл. Премии, поощрительные выдачи, телевизионные контракты. Рыбная ловля – только пена сверху. И далеко не все эти ребята такие уж тупицы.
      Полицейский хихикнул:
      – Догадываюсь. Хорошо они тебя уделали, разве нет?
      – Прелестно, – сказал Декер.
      По дороге он рассказал Гарсии о Деннисе Голте, фотографиях, Дики Локхарте и Лэни. Часть, касавшаяся Лэни, была не особенно приятна для Декера.
      – Все, что мне удалось понять, – сказал он, – что она запомнила мое имя, когда я снимал показ мод в Сэнибел. Вероятно, читала об этом деле Беннета – это было во всех газетах. В «Сан» появился безжалостный заголовок: «Штатный фотограф обвиняется в избиении будущей звезды футбола».
      Гарсия сказал:
      – Голт, вероятно, растаял, когда его сестра предложила тебя. Знаменитый бывший фотограф, вспыльчивый и не в самый удачный момент жизни.
      – Просто как на заказ, – мрачно согласился Декер.
      – А как же насчет фотографий Дики, пойманного с поличным? Из Нового Орлеана пришли ксерокопии, но они выглядят достаточно убедительно...
      – Они должны быть подделкой.
      – Ты знаешь, что я получил ордер на обыск твоего трейлера. Вытащил все пленки до единой из твоего мешка с камерой – и наша лаборатория проявила пленку.
      – И?
      – Мусор. Все касается слежки, связанной с делами страховой компании. Никаких фотографий рыбы.
      Так вот в чем дело. По-видимому, Лэни свистнула все отснятые кадры из его мешка в этом мотеле в Хэммонде. И для ее брата не составило труда найти хорошего специалиста, который смог сфабриковать нужные отпечатки.
      Декер спросил:
      – Боже, Эл. Что же мне теперь делать?
      – Ну, в своем официальном качестве полицейского офицера, присягнувшего отправлять закон в штате Флорида, я советую тебе объявиться, дать согласие на высылку и доверить свою судьбу суду. В качестве твоего друга я советую тебе держаться подальше от ублюдской Луизианы до тех пор, пока мы не найдем свидетелей, которые подтвердят твое алиби.
      – Мы? – изумленно спросил Декер. – Эл, у тебя будут всевозможные неприятности, если выяснится, что ты мне помогаешь. Итак, уже, вероятно, они у тебя будут из-за того, что ты увел дежурную машину из округа Дейд.
      Гарсия улыбнулся.
      – Разве я тебе не сказал? Я на больничном листе уже два дня. И неизвестно, сколько это продлится. Доктор говорит, что мое травмированное плечо снова пошаливает. Лейтенант не был от этого в восторге, но что ему делать? Половина наших ребят берут больничный даже когда у них дерьмовая заусеница. Что же касается меня, то я чист, и за все время отсутствовал только двадцать три дня. И они не могут придраться к тому, что я потрачу неделю-другую на лечение.
      – Больничный, – размышлял вслух Декер. – Этим, видимо, и объясняется твое очаровательное дружеское расположение и отношение к делу.
      – Не корчи умника. Сейчас я единственный друг, которым ты располагаешь.
      – Не совсем так, – сказал Декер.
      По словам Оззи Ранделла, дядя Томаса Керла – Шоун жил совсем близко от Орландо. Он держал заплесневелое придорожное заведение для туристов под названием «Сафари африканских джунглей – Шеба». Этот зверинец был расположен примерно в четырех милях от въезда в Дисни Уорлд по дороге 92. Оззи предложил начертить карту, но Джим Тайл поблагодарил и сказал: «не надо». Ему не нужны были указатели.
      Заброшенный зоопарк было нетрудно разыскать. За те шесть лет, как Шоун Керл купил заведение у Лероя и Шебы Барнвеллов, некогда экзотический зверинец обветшал и дошел до своего нынешнего бедственного состояния – в нем были истощенный лев, две лысеющих ламы, три козы, слепой удав и семнадцать отвратительных енотов. Огромная красная вывеска на федеральной дороге 92 сулила «Восхитительный зоопарк из домашних любимцев, предназначенный для детей», но в действительности в «Шебе» не было животного, которое можно было бы приласкать, во всяком случае, без риска для жизни. Страховая компания осудила содержание зоопарка после того, как енот в девятый раз кого-то укусил и внес инфекцию. Поэтому Шоуну Керлу пришлось воздвигнуть двенадцатифутовую изгородь, чтобы отделить животных от туристов.
      Единственным аттракционом, постоянно приносившим доходы, в Африканском Сафари была будка, украшенная пластиковыми пальмами, где за 3 доллара 75 центов туристы могли сфотографироваться, обвернув вокруг шеи слепого удава. Так как у змей нет век, туристы не знали, что удав слепой. Они не подозревали также, что пасть огромной змеи была мастерски зашита на швейной машинке Зингера (до того места, где была вставлена трубка, позволявшая кормить змею). В эти сутяжнические времена Шоун Керл предпочитал не рисковать.
      Он не знал, что думать, когда мускулистый чернокожий патрульный дорожной службы штата вошел в лавку сувениров. Шоун Керл никогда прежде не встречал его в Орландо. Он заметил, что человек слегка прихрамывал, и подумал, что, возможно, по этой причине его и наняли на службу, чтобы выполнить определенную квоту, предназначавшуюся для представителей национальных меньшинств, имеющих физические недостатки.
      Шоун Керл решил быть вежливым, так как опасался, что этот увечный верзила мог загрести его в Департамент Рыболовства и Охоты за дурное обращение с животными.
      – Чем можем быть полезны, офицер?
      Джим Тайл стоял у прилавка, оглядывая выставку Микки Маусов в коробках. Каждая мягкая кукла Микки была снабжена флагом Конфедерации, торчавшим у нее изо рта. Джим Тайл взял одного Микки и перевернул его.
      – Изготовлено в Таиланде, – прочел он вслух.
      Шоун Керл нервно кашлянул.
      – Девять пятьдесят за штуку? – спросил патрульный.
      – Не для вас, – ответил Шоун Керл. – Для вас скидка на полцены.
      – Скидка, – сказал Джим Тайл.
      – Да, сэр, для всех невоенных офицеров. Эта наша стандартная скидка.
      Джим Тайл поставил куклу на ее место на прилавке и сказал:
      – Дисней знает, что вы торгуете этим хламом?
      Шоун Керл заработал челюстями:
      – Насколько мне известно, офицер, это законно.
      Джим Тайл оглядел лавку сувениров.
      – Они за все могут вас притянуть к суду, – сказал он.
      – Но я не сделал ничего, только то, что делают все.
      После того, как Джим Тайл осмотрел все полки, на которых дребезжали раскрашенные головы, изготовленные из кокосовых орехов, резиновые аллигаторы, выщербленные конические раковины, акулы для украшения ванн и другой хлам, предназначенный специально для Флориды, карие глаза Джима с неодобрением уставились на фальшивого Микки Мауса.
      – Люди из Дисни Уорлд: – сказал он, – не из-за этого вас притянут. Достаточно им будет увидеть этот мятежный флаг, как их поверенные начнут дело.
      Раздраженный Шоун Керл надул щеки:
      – Кто вас сюда послал?
      – Я ищу молодого Томаса.
      – Его здесь нет.
      Патрульный спросил:
      – Скажите, где я смогу его найти.
      – Может, у вас есть ордер?
      – Что у меня есть, – ответил Джим Тайл, – это его дядя. И я держу его за причинное место.
      Вошла семья туристов, дети шныряли под ногами, а мать смущенно разглядывала товары. Отец выглянул в окно позади кассы и рассматривал территорию зоопарка. Джим Тайл заключил, что они скоро уйдут. Они и не замедлили уйти.
      – Это все еноты, – сказал отец семейства своей жене. – У нас миллионы енотов в Мичигане.
      Когда они снова остались вдвоем, Джим Тайл сказал:
      – Шоун, дайте мне адрес вашего племянника в Новом Орлеане. Сейчас же.
      – Я вам дам его, – сказал Шоун Керл, царапая что-то на почтовой открытке. – Но его там нет.
      – Где я могу его найти?
      – В прошлый раз, когда он здесь появился, сказал, что едет в Майами.
      – Когда это было?
      – Несколько дней назад.
      – Где он остановился?
      – В каком-то большом отеле.
      – Вы мне оказали большую помощь, Шоун. Думаю, в конце концов мне все-таки следует позвонить в штаб-квартиру Дисни Уорлд.
      Шоуну Керлу не понравилось слово «штаб-квартира». Он сказал недовольным голосом:
      – Отель называется «Гранд Бискейн... что-то». Полного названия не помню.
      – Почему Томас собрался в Майами?
      – Сказал, по делу.
      – А что это за дело?
      Шоун Керл пожал плечами:
      – Он называет это продвижением по службе.
      Джим Тайл сказал:
      – Не мог не заметить перед вашим домом «Олдсмобиль», синий, модель девяносто восемь. Похоже, совсем новый.
      Шоун Керл посмотрел на патрульного с вызовом:
      – Нет, он у меня уже некоторое время.
      – В окне видна торговая наклейка, – заметил Джим Тайл, – и ярлычок лицензии от поставщика.
      – Что в этом такого?
      – Томас подарил вам новую машину?
      Шоун Керл глубоко втянул воздух. К чему катится мир, если этот ниггер может с ним разговаривать в таком тоне?
      – Может быть, и он его мне подарил, – сказал Шоун Керл. – Это не запрещено законом.
      – Не запрещено, – сказал Джим Тайл. – Кстати, – добавил патрульный. – Там лев охотится за одной из ваших лам.
      – Черт, – сказал Шоун Керл и стал рыться в вещах, стараясь найти вилы.
      Трое мальчиков отправились в школу играть в баскетбол, но не задержались там. Кайл с фальшивыми шоферскими правами, тремя упаковками пива по шесть банок в каждой в багажнике и винтовкой 22-го калибра, заимствованной у отчима.
      Джефф и Коул, которые были уже на грани провала на экзаменах, очень мало интересовались баскетбольным матчем, даже меньше, чем Кайл. Игра в баскетбол была только предлогом, чтобы улизнуть из дому и было чем оправдаться перед родителями. Подростки улизнули еще до окончания первой половины игры. Кайл повел машину в их обычное место, на свалку округа на расстоянии нескольких миль к западу от города. Здесь они проглотили по шесть банок, пока палили в бутылки, жестянки из-под содовой воды и случайно попавшуюся невезучую крысу. Когда пиво и патроны пришли к концу, оставалось только одно. Джефф и Коул называли это «охотой на бродяг», хотя именно Кайл, старший из них, претендовал на изобретение термина и этого вида спорта. Все в школе говорили, что это, должно быть, была мысль Кайла.
      Каждую зиму толпы бродяг стекались во Флориду равно как туристы и стаи сарычей. Число их было не очень большим, но часто их можно было видеть спящими в парках и общественных библиотеках или просящими милостыню на углах улиц. В Южной Флориде погода настолько мягкая, что практически нет такого места на воздухе, которое бродяга смог бы счесть неподходящим для обитания. Многие из них называют эту часть штата раем. В некоторых городах, правда, к этой проблеме относятся с меньшей терпимостью. Например, в Палм Бич, где бродяжничество карается чуть ли не так же сурово, как убийство. Но, как правило, бродяги здесь не опасаются того, что их засадят за решетку. Причина этого проста, и в ней кроется еще один источник столь большой привлекательности этого места для странствующих пьяниц страны: в тюрьмах Южной Флориды для них нет места, потому что тюрьмы уже заполнены опасными преступниками.
      И вот, начиная с конца декабря, бродяги появляются на улицах. Одинокие и нежеланные, не имеющие корней, они становятся идеальными жертвами случайного насилия. Кайл и его приятели-школьники выяснили это в первый же раз. Кайл поспорил с Коулом на пять долларов, что отделает бродягу под мостом. Мальчики убежали, и ничего не случилось. Конечно, жертва и не сообщила о нападении – если бы она это сделала, местные копы расхохотались бы ей в лицо. Через неделю подростки повторили это развлечение, найдя на площадке для гольфа в Бока Ратон спящего длинноволосого старого бродягу. На этот раз забаву начали Джефф и Коул, а Кайл только добавил несколько ударов. Убегая, мальчишки смеялись.
      Скоро «охота на бродяг» стала непременной частью их еженедельных развлечений: в этом был азарт и вкус опасности. Мальчишкам все скоро надоедало. И, конечно, не все разделяли это их увлечение: были и такие, кто предпочитал занятия спортом, курение марихуаны или серфинг. Итак, когда Кайлу удавалось раздобыть машину и свистнуть немного денег на пиво, Джефф и Коул были рады его сопровождать. Стрельба из ружья всегда приводила их в нужное настроение.
      Как только мальчишки отъехали от свалки, они начали высматривать бродяг, подходящих для этого вида «спорта». Именно Джефф углядел парня, свернувшегося калачиком под переездом, где расположен пункт сбора дорожной пошлины. Кайл тотчас же проехал мимо него, потом сделал поворот и проехал мимо еще раз. На этот раз он припарковал машину в пятидесяти ярдах вниз по дороге. Трое подростков вышли и направились к своей цели. Кайлу нравилось, как все складывалось, – темный участок дороги и практически никакого транспорта.
      Скинк почти спал, растянувшись на середине бетонной облицовки и отвернувшись от дороги. Он услышал, что кто-то идет, но решил, что это могли быть только Декер и кубинец-полицейский. Когда люди подошли ближе, его встревожили не столько их шаги, сколько шепот. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кайл несется к нему, чтобы изо всей силы лягнуть его в голову.
      Скинк скатился с облицовки и лежал тихо, лицом вниз.
      – Эй, мистер, – сказал Кайл. – Жаль, что повредил ваши очки.
      Он поднял сломанные очки, чтобы товарищи могли ими полюбоваться.
      Джефф и Коул по очереди лягнули Скинка под ребра.
      – Мне нравится его прикид, – сказал Джефф.
      Это был костистый подросток с лицом, покрытым гнойничковыми прыщами, похожими на кратеры вулканов.
      – Для охоты это потрясающе, – сказал он, ощупывая дождевик.
      – Так возьми его, – сказал Кайл.
      – Действуй, – сказал Коул – даже, если он на десять размеров больше.
      – Ты похож на лужу оранжевой мочи, – поддразнил Кайл.
      Джефф встал на колени и попытался перекатить Скинка на спину.
      – Большой, сукин сын, – сказал он. – Помоги мне.
      Они перевернули и раздели Скинка.
      – Похоже, он мертв, – заметил Коул.
      – Проверь его косичку, – сказал Джефф. Он влез в огромный дождевик Скинка. Капюшон хлопал его по глазам, а рукава и штанины были слишком длинны. Другие мальчишки хохотали, когда Джефф начал прыгать под мостом.
      – Я мистер Хобо! – запел он. – Мертвый мистер Хобо. Выпей каплю – будет рай, выпей каплю – завоняй...
      Джефф перестал петь, когда увидел незнакомца. Человек бежал к нему через дорогу. Джефф попытался предупредить Кайла, но было уже поздно.
      Человек пригнул головы Кайла и Коула вниз к коленям мощным захватом. На земле началось нечто безумное. Человек ударил Коула три раза, расквасив ему нос и раздробив правую скулу со звуком, похожим на треск яичной скорлупы. От этого Джеффа затошнило. Пока это продолжалось, Кайл, который был выше незнакомца, ухитрился встать на ноги и ухватить противника за шею сзади. Но незнакомец, все еще стоя на коленях, только сделал движение локтями, попав Кайлу в пах. Испытывая тошноту, Джефф наблюдал, как свалился его другой товарищ. Потом человек оказался сидящим верхом на Кайле и стал наносить ему сокрушительные удары в мягкую часть шеи.
      Джефф отвернулся от этой сцены, чтобы убежать, но споткнулся в мешковатом дождевике, поднялся, снова потерял равновесие. Чья-то рука схватила его сзади за шею и что-то холодное прикоснулось к основанию его черепа. Пистолет.
      – Не двигайся, ты, маленькая мразь, – сказал крепкий смуглый человек с усами.
      Он потащил Джеффа назад, к переезду, где высокий незнакомец все еще сидел верхом на Кайле и, не говоря ни слова, перекраивал лицо молодого человека.
      – Прекрати это! – закричал смуглый человек с пистолетом. – Декер, остановись!
      Но Р. Дж. Декер не мог остановиться, он даже не слышал.
      Голос Эла Гарсии отдавался эхом от моста, но слова не достигали ушей Декера. Все, что отмечало его сознание, было лицо перед ним и потребность наказать преступника. Декер работал механически, кожа на его суставах была содрана до мяса, и они кровоточили. Он уже их не чувствовал: они онемели. Он перестал молотить свою жертву, только когда тяжелые влажные руки обвились вокруг его груди и его подняли на воздух, как если бы он был невесомым, и подержали так в течение времени, которое показалось ему вечностью. Опустившись на землю, он наконец стал приходить в себя, но не услышал ничего, кроме яростного звука собственного дыхания. Второе, что он услышал от чудовища с огромными руками, был усталый голос, сказавший:
      – Ладно, Майами, я впечатлен.

      Бесчувственный Скинк соскользнул на заднее сиденье. Его голова упала на плечо Р. Дж. Декера и дыхание с хрипом вырывалось сквозь переломанные ребра. Декер чувствовал, как теплые капли просачивались сквозь его рубашку.
      – Он потерял глаз, – сказал мрачно Эл Гарсия из-за руля, жуя сигарету.
      Декер тоже это видел. Левый глаз Скинка превратился в желеобразную массу – Кайл, самый большой из ребят, носил техасские сапоги, подбитые гвоздями. Беловатая жидкость стекала по щеке Скинка.
      – Ему нужен врач, – сказал Декер.
      Несовершеннолетним головорезам тоже был нужен врач, подумал Гарсия, но они будут жить, хоть за это и не приходится благодарить Декера. Он бы убил их всех голыми руками, если бы Скинк не остановил его. Гарсия был уверен, что мальчишки ничего не скажут полиции об избиении – Джефф, эта мразь с прыщами, был единственным среди них, кто мог проболтаться, но остальные промолчат. Все вместе они придумают какую-нибудь мелодраматическую историю о том, что с ними случилось под мостом, что-нибудь, что можно будет хорошо обыграть в школе. Однако Гарсия был почти уверен, что двое из них проведут остаток семестра в больнице.
      Декер чувствовал себя измученным и подавленным. Его руки болели, а суставы на пальцах саднило. Он коснулся лица Скинка и ощутил корку высохшей крови на бороде великана.
      – Может, мне следует все бросить? – спросил Декер.
      – Не будь идиотом.
      – Как только мы отвезем его к доктору, ссади меня где-нибудь на шоссе и жарь в округ Дейд. Никто ничего не узнает.
      – Пошел ты, – сказал Гарсия.
      – Эл, право, не стоит того.
      – Говори только за себя. – Это был голос Скинка. Он поднял голову и вытер лицо рукавом дождевика. Указательным пальцем пощупал разбитую глазницу и сказал:
      – Потрясающе.
      – Здесь есть больница недалеко от выезда из Сейнт-Люси, – сказал Гарсия.
      Скинк сказал:
      – Нет, поезжай дальше.
      – Мне жаль, капитан, – сказал Декер. – Нам не следовало оставлять тебя одного.
      – Мне нравится быть одному.
      Он соскользнул в угол заднего сиденья. Его лицо утонуло в тени. Гарсия миновал пункт сбора дорожной пошлины в Форт Пирсе и остановился у магазина Пик-н-Пэй («Выбирай и плати»). Декер вышел, чтобы позвонить. Пока его не было, Скинк снова пошевелился и выпрямился. В размытом свете его лицо казалось распухшим и ассиметричным. Гарсия мог заметить, что он страдает от боли. Он сказал:
      – Держитесь, Губернатор.
      Скинк уставился на него.
      – Что? Вы нашли отпечатки пальцев?
      Гарсия кивнул.
      – На медной дверной ручке. В ту ночь в доме хиропрактика.
      Получили весьма убедительный материал из ФБР в связи со старым делом об исчезновении.
      – Дело закрыто, – сказал Скинк.
      – Знаменитое дело.
      Скинк выглянул из окна машины.
      – Кто еще знает? – спросил он.
      – Никто, кроме меня и какого-то клерка из Г-7 в здании Гувера.
      – Понятно.
      Гарсия сказал:
      – Что бы там ни было, я не люблю дезертиров, мистер Тайри, но я подозреваю, что у вас были свои причины.
      – Я не собираюсь делать реверансы, – сказал Скинк. После минутной паузы он добавил:
      – Не говорите Декеру.
      – У меня нет причин говорить ему.
      Декер вернулся с горячим кофе и едой.
      Скинк сказал, что не голоден.
      – Но следи за дорогой, – добавил он, – когда они вернулись на шоссе.
      – У меня есть кое-что для тебя.
      Декер передал ему коричневый мешок. Скинк открыл его и улыбнулся. Эта улыбка отдаленно напоминала его прежнюю телевизионную улыбку. В мешке была новая пара солнцезащитных очков. Незадолго до полуночи он внезапно застонал и снова потерял сознание. Декер оторвал лоскут от собственной рубашки и сделал нечто вроде компресса для его раненого глаза. Он положил голову Скинка себе на колени и попросил Гарсию ехать быстрее.
      Через несколько минут они въехали в округ Харни, где увидели машину дорожного патруля. В стекло заднего обзора можно было видеть, что она просто приклеилась к бамперу «Крайслера».
      – О, черт, – сказал Эл Гарсия.
      Но Р. Дж. Декер почувствовал себя намного лучше.
      Дьякон Джонсон был горд собой. Он нашел девятилетнюю светловолосую девочку в Отделе социального обеспечения рядом с «Сьюпердоум». У девочки был особый талант: она могла согнуть руки в локтях под любым углом. Когда она вытягивала свои костлявые руки вперед, это выглядело чудовищно, и должно было выглядеть еще драматичнее, переданное телекамерами Чарли Уиба. Джонсон попросил мать девочки ссудить ее ему на пару дней, и мать сказала, конечно, за сто долларов – но без всяких фокусов. Дьякон Джонсон просил не беспокоиться.
      – Мэм, – сказал он, – это здоровое христианское мероприятие, – и повел девочку к лимузину.
      В деловой части города в студии Спортивной Христианской Телесети Джонсон познакомил маленькую девочку по имени Дарла со знаменитым преподобным Чарльзом Уибом.
      Сидя за письменным столом, Уиб вертел в одной руке очки и выглядел довольным и расслабленным. На нем был пуловер цвета синего пороха, белые штаны и черные беговые туфли «Нике». Молодая женщина с удивительным бюстом причесывала его знаменитые брови цвета светлой корицы. Дьякон Джонсон сказал:
      – Дарла, покажи проповеднику свой маленький фокус.
      Дарла сделала шаг вперед и протянула обе руки, как, если бы ожидала, что ей наденут наручники.
      – Ну? – сказал Чарли Уиб.
      Дарла закрыла глаза, напряглась и ее локти вышли из суставов и оказались под самыми невероятными углами. Ее суставы тихонько щелкнули, когда кости вышли из них.
      Скульптурная парикмахерша, обрабатывавшая брови, чуть не потеряла сознание.
      – Браво! – сказал Чарли Уиб.
      – Благодарю вас, – ответила Дарла. Ее бледные руки повисли по бокам, как крючки.
      – Иззи, что скажешь? – спросил Уиб. – Думаю, мы сможем объявить это как последствие полио.
      – Полио? – Дьякон Джонсон нахмурился.
      – А почему бы, черт возьми, и нет?
      Дьякон Джонсон сказал:
      – Ну, знаешь, сейчас это очень необычная болезнь.
      – Так и отлично.
      – Если забыть, что все знают, что существует вакцинация.
      – Но не в недрах Аппалачской страны углекопов, – сказал Чарли Уиб. – И не для маленькой сиротки, выросшей на гусеницах и сточной воде.
      Дарла вмешалась в разговор:
      – Я живу в квартире на Сейнт Чарльз, – сказала она твердо. – С мамой.
      – Поговори с ребенком, – сказал Чарли Уиб дьякону Джонсону. – Объясни ей, как работает телевидение.
      Для Чарли Уиба было очень выгодно не иметь аудитории во время репетиций. Сначала Дарла настаивала на том, чтобы сгибать локти и внутрь и наружу – просто, чтобы показать свои таланты, и дьякону Джонсону пришлось потратить много времени, чтобы втолковать ей театральное значение точного вступления в действо в надлежащей момент. В момент, когда ей подадут знак соответствующей репликой. Дарла должна была выкатить глаза, вывалить язык и в корчах упасть на сцену. Когда она снова поднимется лицом к камерам и аудитории, ее увечье, вызванное полиомиелитом, будет исцелено. Для того чтобы продемонстрировать успех действа, преподобный Чарльз Уиб должен бросить ей пляжный мяч.
      Реплика, которая подаст Дарле сигнал к действию, последует, когда Уиб поднимет руки и будет молить: «Господь наш Иисус, исцели эту несчастную калеку, христианское дитя!» В первые несколько раз Дарла плохо соображала, что делать, и начинала свои телодвижения слишком рано, падая при слове «Иисусе», и звук падения ее мягкого тела, ударявшегося о пол сцены, заглушал самый выразительный момент восклицания Чарли Уиба.
      Когда дьякону Джонсону удалось выдрессировать ее так, что эта проблема отпала, следующей задачей стало научить ее ловить пляжный мяч. Первые несколько раз она просто позволила мячу удариться о ее грудь и отскочить от нее. Причем шум удара о шнур микрофонов был такой, что у инженера чуть не лопнули барабанные перепонки. Дарла столько раз роняла мяч на репетиции, что преподобный Уиб утратил свое христианское терпение и назвал ее «парализованной маленькой кретинкой», к счастью, ребенок не понял этого термина. Когда Уиб потребовал, чтобы они вернулись к проверенному на практике методу введения лидокаина, немедленно вмешался дьякон Джонсон и заявил, что сейчас самое время пообедать.
      К счастью, живой воскресный эфир прошел без сучка и задоринки. Группа сделала все возможное, чтобы Дарла казалась бледной, серой и смертельно больной. Когда подошло время реплики, она великолепно рухнула – после стольких репетиций это было нетрудно – и поднялась сияющая, исцеленная и похожая на херувима. Позже, просматривая видеозаписи, преподобный Уиб дивился, как ловко и незаметно Дарла смещала свои локтевые суставы. Только при замедленном прокручивании можно было что-нибудь заметить. А в конце она даже ухитрилась поймать пляжный мяч. Чарли Уиб был искренне рад, так искренне, что ему даже не понадобились глицериновые слезы.
      Они прокручивали на телеэкране пленку № 800 в течение полных пяти минут вслед за лицедейством Дарлы. В тот вечер, когда Чарли Уиб узнал, позвонив в банк, окончательные цифры, он тотчас же набрал домашний номер дьякона Джонсона.
      – Догадайся, Иззи, какая получилась цифра.
      – Право, не знаю. Миллион?
      Уиб хихикнул и сказал:
      – Попробуй еще, парень.
      Дьякон Джонсон был слишком усталым, чтобы пытаться догадаться.
      – Не знаю, Чарльз, – сказал он.
      – А как четыре миллиона, по вкусу тебе? – ликовал, преподобный Уиб.
      Дьякон был изумлен:
      – Черт побери!
      – Это уж точно, – отозвался Чарли Уиб. – И как ты думаешь, о чем помышляю я?
      Томас Керл получал огромное удовольствие, живя в Гранд Отеле, его раздосадовало, что придется уезжать так внезапно. Однажды утром, когда он ел яйца «Бенедикт», сидя в ванне, утопленной в полу, он был обеспокоен странным и раздражающим телефонным звонком. Томас Керл догадался по скрежущему звуку, что это был звонок издалека, а голос не принадлежал ни Деннису Голту, ни его дяде Шоуну, а они были единственными людьми, знавшими, где его искать. Голос, как показалось Томасу Керлу, мог принадлежать ниггеру, но Керл не мог быть в этом уверен. Кто бы там ни был, но он назвал его по имени, поэтому Керл немедленно повесил трубку и решил выехать из отеля. Его обеспокоило, что голос, который, как он подозревал, мог принадлежать негру, в то же время мог оказаться голосом этого сумасшедшего, друга Декера, гориллы Скинка, для которого было бы плевым делом вломиться в дорогие апартаменты в отеле и утопить кого-нибудь в ванне.
      Томас Керл снял комнату поскромнее в аэропорту Марриотт и проявил хитроумие, записавшись там под именем «Хуан Гомес», что, по его мнению, было майамским эквивалентом имени Джон Смит. Тот факт, что Томас Керл ни капли не походил на испанца, разве что вызвало изумление у клерка по имени Розарио, который недоуменно поднял бровь.
      В тот вечер, съев бифштекс в своем номере, Томас Керл отправился в город. Адрес Р. Дж. Декера был в телефонной книге, и задача была лишь в том, чтобы найти приличную карту округа Дейд.
      Дорога «Пальметто-Экспресс», решил Томас Керл, была самой худшей в Новом Орлеане, даже хуже дороги 4 в Орландо. Томас Керл всегда считал себя хорошим шофером и соображал он быстро, но «Пальметто» поколебала его уверенность в себе. У него возникло ощущение, будто он находится посередине дороги, а с двух сторон с воплями проносятся розовые «Порше». Томас слышал рассказы о бесшабашных лихачах из Майами, а теперь, возвратившись домой, он смог бы сказать свое веское слово о том, что это чистая правда. Они мчались так быстро, что нельзя было даже успеть погрозить им пальцем.
      Он был счастлив, когда нашел возможность съехать с этой дороги на обычную с сигнальными огнями, регулирующими движение транспорта. Трейлерный парк был в конце тупика. Томас Керл медленно объехал его, пока не нашел почтовый ящик, предназначенный обслуживать подвижный дом Р. Дж. Декера. Огни были выключены, трейлер производил впечатление пустого, и Томас Керл знал, что так оно и было. Старый серый «Додж» или «Плимут» осел на гравиевой дорожке. Задние шины были спущены – было такое впечатление, что машиной давно не пользовались.
      Керл припарковал свою позади нее и выключил фары. Он вытащил из-под переднего сиденья шестнадцатидюймовую отвертку с плоским концом. Нельзя было сказать о нем, что он величайший взломщик века, но основы ремесла были ему знакомы, включая и тот факт, что трейлеры обычно не сулили больших сложностей.
      Золотым правилом ремесла взломщиков было следующее: никогда не бери с собой на дело оружие, оставляй его в машине, если не хочешь, чтобы к твоему сроку в тюрьме добавили лишнюю пятерку.
      У Томаса Керла появились некоторые сомнения в отношении этого правила после того, как он вставил отвертку в заднюю дверь Декера. Соседский бульдог весом в шестьдесят пять фунтов прибежал рысью расследовать, в чем дело. Когда собака обнажила клыки и издала переливчатое рычанье, Томас Керл не мог не подумать о том, как славно было бы сейчас держать в руке дробовик или пистолет, которые, к сожалению, были заперты в багажнике его машины.
      Бульдогу необходим разбег перед прыжком, поэтому он приземлился на спину Томаса Керла с максимальной силой, ударившись об алюминиевую стенку, от чего сила удара несколько ослабла, но равновесие все же сохранил. Собака осела у его ног и яростно зарычала. Животное казалось искренне удивленным, что не удалось опрокинуть жертву, но Томас Керл был мускулистым и крепким парнем, и его центр тяжести был расположен низко.
      Когда собака прыгнула снова, Томас Керл отпрянул и попытался прикрыть лицо правой рукой, в которую животное вонзило желтые клыки. Сначала Керл не почувствовал боли, только невероятный напор. Он уставился на собаку и не мог поверить своим глазам. Выпучив глаза, осатаневшее животное с бледной пастью, запачканной кровью Керла, вертелось и крутилось, вися на его руке: казалось, оно пыталось сорвать плоть с костей Томаса Керла.
      Керл проглотил свой крик. Левой рукой он лихорадочно нащупывал отвертку, все еще закрепленную в дверном косяке. Он нашел ее, крякнул, выдергивая, и поднял, крепко зажимая в левом кулаке.
      Собрав все свои силы, Томас Керл поднял руку до высоты головы, так что бульдог, висевший на руке, оказался на уровне его глаз, извиваясь и пуская пену. Одним резким взмахом руки с отверткой Томас Керл вспорол животному брюхо и выпустил кишки. Его бешеные глаза тотчас же потускнели, а ноги перестали молотить воздух, но мощные челюсти все еще крепко держали толстую руку Керла. Шли минуты, а Керл стоял неподвижно, ожидая, когда мускулы животного расслабятся. Даже, когда его кишки выпали на холодную дверную ступеньку, дымясь в ночном воздухе, челюсти собаки не разжались.
      Томас Керл боролся с волнами тошноты. Отвертка выскользнула из его здоровой руки и загудела, ударившись о бетонное крыльцо. На крыльце соседнего трейлера зажегся свет, и пожилой мужчина в длинной нижней рубашке высунул голову. Томас Керл быстро повернулся так, чтобы сосед не мог видеть мертвой собаки, висящей на его руке. Дополнительный источник света позволил Керлу увидеть, что в приступе паники он не заметил, как взломал косяк двери. Здоровой рукой он повернул ручку двери и ввалился в трейлер Р. Дж. Декера.
      Керл лежал на диване, а огромная собака у него на груди. Он оставался здесь, как ему показалось, около часа до тех пор, пока уже был не в состоянии больше переносить вес животного и запах его свежей крови. В темноте он мог только представлять, как выглядит его правая рука. Он уже ощущал первое покалывание, вызванное злостной инфекцией, а также жжение и пульсацию разорванных мускулов.
      Он осознал, что скоро тело собаки начнет окоченевать и станет практически невозможно разжать ее челюсти. Со злобой Томас Керл сжал кулак левой руки и попытался сделать это силой. Все еще лежа на спине, он свирепо нацелился и произвел апперкот под подбородок бульдога. Удар произвел некоторый шум, но другого эффекта не последовало. Но Томас Керл не сдавался. Он закрыл глаза и представил себя сражающимся с грушей в гимнастическом зале на Пятой Стрит и начал колотить левой, удар за ударом, в размеренном ритме. Во время тяжелых изнурительных тренировок с грушей его бывший менеджер имел обыкновение играть «Полуночного бродягу». Поэтому Керл мысленно проигрывал этот мотив, колотя бульдога. С каждым ударом свирепое эхо боли вихрем отдавало из его искалеченной руки в шею.
      Боль была мучительной, но ее испытывал только он, а собака, как и тренировочная груша, не чувствовала ничего. Ее хватка оставалась прежней, и Томас Керл начал испытывать мистический ужас.
      Он сполз с дивана, зажег свет в кухне и начал перерывать трейлер Декера в поисках какого-нибудь инструмента. Деревянная ручка метлы оказалась бесполезной против чудовищных челюстей, молоток, удобный для зажима, оказался в этом случае неэффективным, наконец в чулане для инструментов Томас Керл нашел то, что искал: с крючка свисала небольшая ножовка. Он протиснулся в тесную ванную и встал на колени. Омертвевшей рукой он закинул труп собаки в душ и тупо воззрился на лиловое месиво. Томас Керл не знал, устал ли он до такой степени или сходит с ума, но ему было трудно понять, где его плоть и где тело собаки. От вздувшихся узлов мышц на его руке и до розоватого хвоста собаки все казалось однородной массой. Левая рука Томаса Керла шарила по кафелю до тех пор, пока его пальцы не наткнулись на стальные зубья ножовки. Он перевел дыхание и сделал то, что должен был сделать.
      Кетрин была одна и еще в постели, когда раздался звонок. Джеймс был снова в отъезде, на этот раз в Монреале на большой распродаже. Он и несколько его коллег хиропрактиков договорились поддерживать и рекламировать новое средство от боли в спине, а именно: «Чудесное кресло вибромассажер», и канадская выставка товаров должна был стать сценой, где оно будет впервые показано. Попрощавшись в машине, Джеймс обещал привезти видеокассеты всего, что вызовет его интерес, а Кетрин ответила, что это будет замечательно, и клюнула его в щеку. Джеймс спросил ее, какая модель виброкресла лучше всего подошла бы к флоридской комнате – покрытая клетчатой шотландкой или пыльно-розовая, и Кетрин ответила, что ни одна из них. «Я не хочу иметь в своем доме электрическое кресло, – сказала Кетрин, – спасибо». Джеймс надулся и уехал.
      Когда колокольчик зазвонил, Кетрин набросила короткий шифоновый халатик и босиком затопала к двери. Дом был ярко освещен солнцем, а на часах в алькове была половина десятого. Она снова проспала.
      В окно она увидела серый «Плимут Воларе», припаркованный на подъездной дорожке. Кетрин улыбнулась – итак, все начинается сначала. Она погляделась в зеркало и сказала себе: какого черта. Рано утром это безнадежно. Открыв дверь, она сказала: «Время выбрано удачно, Рейдж, как всегда». Но человек повернулся, и она увидела, что это был не Р. Дж. Декер.
      Это был крепко сколоченный незнакомец, одетый в коричневую кожаную куртку. Р. Дж. Кетрин купила эту куртку в западной лавке недалеко от Денвера. Незнакомец набросил ее на плечи, как плащ.
      Может быть, это вовсе и не была куртка Р. Дж., подумала Кетрин взволнованно, может быть, она только похожа на его куртку.
      – Простите меня, – сказал человек, – вы миссис Декер?
      – Я бывшая миссис Декер, – ответила Кетрин.
      У человека были тонкие соломенные волосы, плоский и загнутый книзу нос и крошечные бесцветные глазки. Он передал Кетрин хрустящий конверт официального вида, в котором была стопка каких-то бумаг. Кетрин поглядела на них и с удивлением подняла глаза.
      – И что, – сказала она, – это мои старые бумаги, касающиеся развода?
      – Но ведь это вы, Кетрин Декер?
      – Откуда у вас это? – спросила она с раздражением.
      – Я нашел это у мистера Декера, – ответил он.
      Кетрин внимательно посмотрела на него. Она заметила также, что на нем была одна из вязаных рубашек Р. Дж. Она попыталась захлопнуть дверь, но человек не дал ей этого сда-лать, вставив в щель черный сапог с круглым носком.
      – Не будь тупой сукой, – сказал он.
      Кетрин повернулась, собираясь бежать, когда увидела пистолет. Человек показывал его ей правой рукой, которую выпростал из-под кожаной куртки. Что-то круглое, пестрое и ужасное было прикреплено к руке незнакомца. Этот предмет был похож на футбольный мяч с ушами.
      – О, Боже, – закричала Кетрин.
      – Не обращайте на него внимания, – сказал мужчина, – он не кусается.
      Он протиснулся в дом и закрыл дверь. Переложив пистолет в левую руку, он снова спрятал руку с собачьей головой под куртку.
      – Декер в глубоком дерьме, – сказал незнакомец.
      – Я не знаю, где он. – Кетрин плотно запахнула халат спереди.
      Томас Керл спросил:
      – Вы знаете, почему я здесь?
      – Нет, но знаю, кто вы, – сказала Кетрин. – Вы один из этих рыболовов, так ведь?

      Патрульная машина Джима Тайла сопровождала Гарсию по шоссе 222 до самого города, который был темным, как морг. Патрульный привел их прямиком к дому старого чернокожего доктора, который наложил повязку на кровоточащий глаз Скинка. Декер и Гарсия молча наблюдали, как он светил фонариком перед осунувшимся лицом Скинка и заставлял огонек плясать, потом посветил в его другой глаз и некоторое время изучал его.
      – Нужно, чтобы его посмотрел невропатолог, прямо сейчас, – сказал он наконец, – лучше всего Гейнсвил.
      Сам Скинк не говорил ничего. Когда они добрались до его хижины, он свернулся калачиком на матрасе и заснул. Джим Тайл разжег костер. Эл Гарсия выбрал дубовый пень подходящей ширины и сел поближе к огню.
      – И что теперь? – спросил он. – Будем рассказывать истории о привидениях?
      Р. Дж. Декер сказал:
      – Он здесь живет.
      – Невероятно, – пробормотал полицейский.
      Джим Тайл вышел к машине и вернулся с двумя черно-белыми фотографиями размером восемь на десять.
      – От наших друзей с болота, – сказал он, передавая фотографии Р. Дж. Декеру.
      – Боже! – пробормотал Декер. Это были те самые мошенники, которых Декер снимал среди камышей озера Морепа, за исключением того, что голова Дики Локхарта была наклеена на тело одного из них. Декер узнал рожу Дики, и эта фотография была сделана тоже им во время взвешивания улова на турнире «Кэджан Клэссик».
      Глядя на фальсифицированные снимки, он ощутил прилив гнева. У него было такое чувство, будто над ним надругались.
      – Кто-то свистнул мои пленки и поколдовал в затемненной комнате, – сказал он Джиму Тайлу. – Мне приходилось видеть фальшивку лучшего качества.
      – Но они обманули Отдел убийств в полиции Нового Орлеана.
      – И все-таки это фальшивка, – огрызнулся Декер. – Я могу найти полдюжины экспертов, которые скажут, что это фальсификация.
      Эл Гарсия взял снимки у Декера и начал их изучать.
      – Чистая работа, – сказал он. – Так вот как они это делают!
      – Да, в клетках.
      – И сколько же времени эта рыба остается живой? – Декер пожал плечами.
      – Думаю, пару дней.
      Джим Таил сказал:
      – Тебе следует знать еще кое-что.
      И рассказал ему о своей беседе с Оззи Ранделлом и версию Оззи убийства Отта Пикни.
      – Он говорит также, что Локхарт не убивал Роберта Клинча.
      – Ты веришь этому? – спросил Декер.
      Джим Тайл кивнул.
      Гарсия сказал:
      – Тогда это, должно быть, Голт.
      – И я так считаю, – ответил патрульный. – Но не могу понять, зачем он это сделал.
      Р. Дж. Декер тоже думал об этом. Почему Деннис Голт приказал убить человека, которого сам нанял работать на себя? Это могла знать Лэни. Она даже могла быть отчасти причиной этого.
      Джим Тайл сказал:
      – Есть парень по имени Томас Керл, настоящее дерьмо. Он и его брат убили вашего друга Отта. Уверен, что это они прихлопнули и Бобби Клинча.
      – Мальчики из Луизианы, – сказал Декер.
      Джим Тайл добавил:
      – Лимус Керл пропал. Его семья говорит, что он упал в озеро Окичоби и утонул там.
      Гарсия с любопытством взглянул на Декера, который пытался не реагировать.
      – Но другой брат Керл, – продолжал Джим Таил, – Томас Керл в Майами.
      – Черт бы меня побрал, – сказал Эл Гарсия.
      Декер размышлял вслух:
      – Постойте. О, догадываюсь: Керл ищет меня.
      – Весьма вероятно, – сказал Джим Таил. – Я нашел его номер телефона в некоем шикарном отеле «Гроув» и дозвонился, но он тотчас же положил трубку.
      – Какое отношение он имеет к Голту?
      – Голт платил за комнату Керла, – сказал Джим Тайл.
      Он вытащил из нагрудного кармана клочок бумаги, тщательно разгладил его и передал Декеру.
      – А тем временем, – сказал Джим Тайл, – мистер Декер собирается порыбачить.
      Это была рекламная листовка в связи с намечавшимся «Мемориал Басс Бластерс Клэссик», турниром, посвященном памяти Дики Локхарта. В свете костра Гарсия читал ее вслух через плечо Декера.
      – «Богатейший турнир в истории. Вступительный взнос всего три тысячи долларов, но спешите – число участников будет ограничиваться пятьюдесятью лодками».
      Декер не мог этому поверить: какова наглость этих молодчиков.
      – Три тысячи долларов, – сказал он.
      – Удивительно, – заметил Джим Тайл. – Он давно оставил мысль понять, как устроены мозги у болванов. Он думал, занимает ли эта проблема кубинского полицейского.
      Заговорил Гарсия:
      – Деннис Голт для меня ясен. Это маленький алчный эго-маньяк, который хочет трофеев для своего загородного дома. Но что там еще за неразбериха с этим турниром?
      Декер объяснил, что такое Спортивная Христианская Телесеть и ее большая ставка на развитие озер Ланкеров.
      – Они собираются использовать телерекламу рыбной лихорадки, чтобы продавать дома. Сейчас все так поступают. У «Мазды» гольф. У «Липтона» теннис, а у СХТ окунь. Это все прекрасно вписывается в демографическую картину.
      Эла Гарсию это, казалось, очень позабавило.
      – Вы хотите меня убедить, что взрослые мужчины будут часами просиживать у телевизора и наблюдать, как другие ловят рыбу? – сказал он.
      – Миллионы, – ответил Декер, – каждый уикэнд.
      – Я не хочу, чтобы ты говорил об этих сумасшедших, – сказал Гарсия, – никогда больше этого не говори.
      Тень улыбки мелькнула на лице Джима Тайла, потом он снова посерьезнел.
      – Голт – это серьезная проблема, – сказал он. – Он может упечь Декера в тюрьму.
      – Он предпочел бы видеть его мертвым, – заметил Гарсия.
      Декер знал, что полицейский прав. Теперь Деннис Голт уже должен был понять, что процесс будет для него катастрофой, улики против Декера были случайными и косвенными, и Голт не мог рисковать, выступая в суде свидетелем. Были более удобные способы покончить с делом об убийстве, а подозреваемого номер один заставить исчезнуть. И это, думал Декер, было из области деятельности Томаса Керла. Гарсия обратился к Декеру:
      – Нам надо добраться до Голта прежде, чем Керл доберется до тебя.
      – Блестящая мысль, Эл.
      – У тебя есть идеи получше?
      – По правде говоря, да. Моя мысль заключается в том, чтобы заставить тебя, ленивая кубинская задница, остаться здесь на день – на два и понаблюдать за нашим больным другом.
      Декер повернулся к Джиму Тайлу.
      – Мне нужна услуга от вас.
      – Выезжаем сегодня же, – сказал патрульный. – У меня отпуск.
      – Прекрасно, – сказал Декер. – У вас нет возражений против поездки к морю, в район пляжей?
      Джим Тайл хихикнул:
      – Мое имущество уже упаковано.
      Кресент Бич расположен всего в нескольких милях к югу от Сейнт Агастин. Широкие пространства пляжа, покрытые песком, белым, как сахар, заполнены людьми настолько плотно, что трудно найти место у воды, чтобы припарковать грузовик без опасения застрять там. Долгое время Кресент Бич и соседние поселки благоденствовали в тишине и покое. К югу расположена Дайтона, рекламировавшаяся настолько широко и громко, что отвлекала все толпы, к северу пляжи Джексонвиля, пока еще достаточно чистые, чтобы удержать население этого городка в пределах собственных пляжей, куда местный народ и отправлялся проводить уикэнд. Когда в семидесятых начался бум, связанный с расширением обжитых территорий, люди, занимавшиеся этим бизнесом, рыскали и высматривали возможности развития новых земельных владений на всем побережье и высмотрели для этого прекрасное местечко Кресент Бич. Флорида вашей мечты! Блаженство уединения во время долгих романтических прогулок, когда Атлантика лижет пальцы ваших ног! Лежите среди дюн! Дюны стали решающим моментом в распродаже пляжей в Северной Флориде, которыми долгое время пренебрегали, потому что люди из Южной Флориды и не знали, что такое дюна. Бизнесмены, занимавшиеся земельными угодьями в 50-е годы, разровняли их и сделали совершенно плоскими.
      Действительно, по стандартам Северной Флориды дюны не представляли особой ценности – низенькие холмы, покрытые скудной растительностью, но торговцы землей сделали из них нечто, достойное внимания, и покупатели стали считать их привлекательными, хоть и необычными. Когда бум, связанный со строительством, захватил территорию к югу от Джексонвиля, и пляжи оказались застроенными роскошными курортами, многоэтажными зданиями и площадками для игры в гольф, штату пришлось скупать оставшиеся дюны, разбивать парки и проводить пешеходные дорожки, чтобы сохранить дюны и не допустить их стирания с лица земли. Таинственным образом туристы узнавали об этих местах и готовы были ехать мили и мили, и платить за право въезда, чтобы полюбоваться трехфутовым гребнем песка с немногими полосами морского овса – подлинное соприкосновение с нетронутой природой среди пляжных коттеджей.
      Лэни Голт выбрала Кресент Бич не из-за его дюн. Она вообще его не выбирала. Ее любовник купил здесь владение и подарил его ей в Валентинов день в 1982 году. Он был замечательным и безобидным человеком, владевшим собственной страховой компанией, и Лэни не имела ничего против того, что он был женат. Он был не такого рода малым, которого бы хотелось иметь все время рядом с собой. Каждый уикэнд – это было прекрасно. Связь продолжалась примерно два года до тех пор, пока о ней не узнала его жена – кто-то позвонил ей и сообщил все, не пренебрегая пикантными подробностями. Владелец страховой компании не мог ума приложить, пытаясь догадаться, кто это сделал, зато Лэни знала, кто. Это был ее брат. Деннис никогда не признался, что это он звонил, но у Лэни на этот счет не было сомнений. Деннис не переносил владельца страховой компании (и в этом не было ничего нового) и в течение долгих месяцев пилил ее, чтобы она бросила парня, поскольку он дрянь. Он не дрянь, возражала Лэни, думая при этом: он только немного скучный. Когда жене все стало известно, Лэни немного рассердилась на брата, но, владелец страхового агентства приехал к ней и, поцеловав ее на прощанье, сообщил, что возвращается назад в Сейнт-Луис. Лэни заплакала и сказала, что все понимает и спросила, не хочет ли он, чтобы она вернула ему квартирку. Владелец страхового агентства сказал:
      – Боже мой, конечно, нет, она твоя, только никому не говори, откуда она у тебя.
      Неделю спустя Лэни постелила в квартире новые ковры винного цвета и подумала, что, может быть, сердце ее вовсе и не разбито. Ее квартира помещалась в восточном крыле девятого этажа и имела фигурный балкон в форме створки морского гребешка, выходящий на океан. Ей больше всего нравились в этом доме надежность и безопасность – запирались не только ворота, но вооруженные охранники были даже в холле. Никто не мог подняться по лестнице без разрешения, и охрана имела строгие предписания сначала сообщать о приходе посетителей. Учитывая такую процедуру, Лэни, естественно, была встревожена, когда ее разбудили стуком в дверь. Она, извиваясь, преодолела пространство огромной постели, взяла трубку с ночного столика и позвонила портье. Охранник ответил:
      – Это полиция, мисс Голт. Нам пришлось их впустить.
      Когда она открыла дверь, то поняла, что у нее возникли проблемы. Джим Тайл был в форме дорожного патрульного штата.
      – Чем я могу быть вам полезной? – спросила Лэни.
      – Не мне, – ответил Джим Тайл, – а моему другу.
      Р. Дж. Декер выглянул из-за угла двери.
      – Помните меня? – спросил он. – Не так давно мы обменялись жизненными соками.
      Лэни, казалось, окаменела при виде него.
      – Привет, – сказала она неуверенно.
      Двое мужчин вошли. Джим Тайл вежливо снял стетсоновскую шляпу, Декер закрыл за ним дверь.
      – Я вижу, – сказал он Лэни, – ты обдумываешь, как бы сыграть эту сцену. Потому что не знаешь, что мне известно и сколько.
      – Что ты имеешь в виду?
      Декер раздвинул занавески в гостиную, не похвалив пейзажа.
      – Может быть, несколько способов выйти из положения. Например, нежная любовная болтовня:
      «Где ты был? Я скучала по тебе. Почему ты не звонил?» Но это может сойти только в том случае, если я не знаю, что ты отправилась давать показания полиции Нового Орлеана. И если я не знаю, что ты помогала своему братцу подставить меня.
      Лэни села и стала теребить свои волосы. Джим Тайл отправился на кухню и приготовил три стакана апельсинового сока.
      – Есть еще способ, – продолжал Декер. – Это испуганная свидетельница. Лицо, подозреваемое в убийстве, вламывается к тебе в спальню и пугает тебя до смерти. «Пожалуйста, не делай мне ничего плохого. Я сделаю все, что ты хочешь, только не трогай меня». Это подействует в том случае, если ты захочешь меня убедить, что ты действительно поверила, что это я убил Дики Локхарта. А это чушь собачья.
      Лэни слабо улыбнулась:
      – Есть варианты?
      – Попытайся сказать правду, – сказал Декер, – просто в порядке эксперимента.
      – У вас есть магнитофон? – спросил Джим Тайл.
      – На балконе, вместе с пляжными принадлежностями, – ответила Лэни. Она отрицательно покачала головой, когда Джим Тайл предложил ей стакан сока.
      Патрульный вышел на балкон и принес портативный стереомагнитофон. Он вернулся и поставил его на кофейный столик в гостиной. В магнитофон уже была вставлена кассета.
      Джим Тайл нажал на кнопку «запись» и обратился к Лэни:
      – Не возражаете?
      – Ой, вы стираете запись Неда Даймонда, – пожаловалась Лэни.
      – Невелика потеря, – отозвался Декер.
      Джим Тайл поколдовал, устанавливая необходимую громкость.
      – Славная коробочка, – сказал он. – Графические эквалайзеры и так далее.
      – Давай начнем с Денниса, – предложил Декер.
      – Забудь об этом, Р. Дж.
      Джим Тайл сказал:
      – Она права. Давай не будем начинать с ее брата. Давай начнем с Роберта Клинча.
      Лэни холодно посмотрела на черного великана.
      – Я могла бы доставить вам много неприятностей.
      – Не льстите себе, – ответил Джим Тайл.
      Декер был удивлен тем, насколько невозмутимым остался Джим Тайл. Он сказал:
      – Хорошо, принцесса, угадай, кто убил Бобби.
      – Дики Локхарт.
      – Неправильно.
      – Тогда кто же?
      Джим Тайл встал и открыл застекленные двери на балкон. Занавески зашевелились под дуновением прохладного ветра. Лэни передернула плечами.
      – Деннис не очень-то одобрял твой роман с Бобби Клинчем, верно? Я хочу сказать, что такая сексуальная штучка высокого класса, как ты, не могла, с его точки зрения, путаться с таким деревенщиной, ловцом окуней.
      – Что? – Лэни уже выглядела удрученной, а не наглой, как раньше.
      Джим Тайл сказал:
      – Твой брат убил Роберта Клинча. Он нанял для этого двоих. Они поджидали его на Енотовом Болоте в то утро, набросились на него, потом потопили лодку, чтобы все считали это катастрофой. Деннис хотел, чтобы все думали, что за этим стоит Дики.
      – Нет, – сказала Лэни. Ее глаза остекленели.
      «Она действительно не знает, – подумал Декер. – Если это игра, то это лучший спектакль в ее жизни.»
      – Бобби не мог поймать людей Дики на мошенничестве, – сказала она неуверенно. – Люди Дики были слишком ловки для него. Деннис был нетерпелив, он слишком сильно понукал Бобби. Потом... ну вот...
      – Он узнал, что у тебя роман с Бобби.
      Лэни слабо рассмеялась.
      – Он ничего не имел против моих романов ради спортивного интереса. Каждую ночь другой партнер – пожалуйста, он не сказал бы ни единого слова. Но когда доходило до чего-нибудь серьезного, он всегда вел себя странно. Как и в том случае, когда Бобби сказал, что хочет расстаться с женой и уехать со мной. Деннис разъярился. Но он никогда бы не сделал того, о чем ты говоришь. Никогда!
      Декер сказал:
      – Лэни, ты была ему больше нужна, чем Бобби.
      – Для чего, Декер? Нужна для чего?
      – Чтобы подцепить меня, – Декер постучал по груди.
      Теперь Лэни уже плакала. Это были не самые лучшие слезы, какие доводилось видеть Декеру, но все-таки они выглядели достаточно убедительно.
      – Что ты говоришь? – слышалось вперемежку с рыданьями. – Ты думаешь, я занималась блядством ради брата? Я была небезразлична к Бобби, ты мне не веришь, но это правда.
      Джим Тайл не двинулся с места. За те годы, что он прокалывал талоны водителей, он наслушался множество всевозможных рассказов о несчастьях. Со своей обычной невозмутимостью он спросил:
      – Когда вы разговаривали с ним в последний раз?
      – С Бобби? Я видела его в вечер накануне смерти. Мы с ним зашли выпить в одно местечко возле Вабассо. Там еще подают креветки.
      – Он говорил вам, что собирается на озеро?
      – Конечно сказал. Он был так возбужден. Он получил сведения о месте, где Дики прячет свои клетки для рыбы на Енотовом Болоте. Бобби был очень заинтригован. Ему не терпелось найти окуней и позвонить Деннису.
      Декер сказал:
      – Откуда поступили такие сведения?
      – От какого-то парня. Он позвонил Бобби, но не назвал своего имени.
      – Это было подстроено, – сказал Джим Тайл. – Этот телефонный звонок.
      – Нет, стойте, – сказала Лэни. Она все еще продолжала смотреть вниз, на магнитофон. Самое время, подумал Декер. Он сел рядом с Лэни и сказал:
      – Можешь считать меня дотошным, но я хочу знать, почему ты меня подставила.
      Лэни не отвечала. Декер взял ее руку и очень нежно подержал в своей, как если бы это был детеныш какого-то зверька и он боялся сжать его. Лэни казалось напуганной.
      – Это была мысль твоего брата, правда?
      – Сначала речь шла о шантаже, – сказала она. – Он спросил, не знаю ли я хорошего фотографа, который мог бы последовать за Дики, выследить его и сделать фотографии так, чтобы Дики ничего не заметил. Я подумала о тебе, и Деннис сказал: прекрасно. Он просил поддерживать твой интерес. Я сказала, хорошо, за то, что Дики сделал, он получит по заслугам.
      – За то, что, как ты думала, он сделал, – вмешался Декер.
      – Деннис сказал, что это Дики убил Бобби. Я поверила ему, а почему я не должна была ему верить? В этом был смысл.
      – Ну, Дики убит, и что происходит после этого? – сказал Джим Таил.
      – Деннис позвонил мне в Новый Орлеан.
      – Кстати, какого черта ты там делала? – спросил Декер.
      – Он меня послал, – ответила Лэни. – Убедиться, что ты не наделал глупостей. Так он сказал. Он бесился, потому что ты не очень-то много сказал ему по телефону.
      – Поэтому ты затащила меня в постель, а потом стянула мои пленки?
      – Кто кого затащил? – сказала Лэни резко. – Что касается пленок, прошу прощения. Это было гнусно. Деннис сказал, что ему страсть хочется видеть, что ты раздобыл. Сказал, что в любом случае эти снимки принадлежат ему.
      Декер сжал ее руку чуть крепче.
      – И ты действительно этому поверила? – спросил он возбужденно. – Эти его поручения не показались тебе немножко странними? В твоем прелестном мозгу четвертого размера не вспыхнула сигнальная лампочка?
      – Нет, – отпарироваа Лэни, – не было никаких лампочек.
      Джим Тайл сказал:
      – К вопросу об убийстве Дики...
      – Да, – сказала Лэни, переводя глаза на полицейского. – В то утро Деннис позвонил мне в Новый Орлеан. Он был очень расстроен. Сказал, что Декер пошел и убил Локхарта. Деннис испугался.
      Джим Тайл спросил:
      – Он сказал вам, что его могут заподозрить?
      – Да, он сказал, что Декер пытается его втянуть в это дело и подставить и просил меня сходить в полицию.
      – И солгать?
      – Он мой брат, ради Бога. Я не хотела, чтобы его посадили в тюрьму из-за этого безумного убийства, из-за рыбы. Смерть Бобби уже была достаточно большим несчастьем. Я не хотела потерять и Денниса тоже. Поэтому я пошла и сделала очень краткое заявление.
      Она снова посмотрела на Декера.
      – Я сказала, что ты высадил меня, когда ехал повидаться с Дики Локхартом. И все.
      – И этого было много, – сказал Декер. – Спасибо за помощь.
      – У Денниса был отчаянный голос.
      – И были к тому все основания.
      – Я все еще не верю тебе, – сказала Лэни.
      – Нет, вы верите, – сказал Джим Тайл.
      Все, что мог сделать Декер, это сдержать свое бешенство.
      – Деннис еще оказал нам какие-нибудь мелкие знаки внимания, о которых нам следовало бы знать?
      Лэни сказала:
      – Вы не можете выключить эту штуку?
      Джим Тайл остановил магнитофон.
      Лэни встала и повела их через всю квартиру во вторую спальню. Она открыла дверь очень тихо, с величайшими предосторожностями. Комната была совершенно темной. Шторы были не только задернуты, но даже щели заклеены лентой, используемой во время ураганов. Лэни повернула выключатель и на потолке зажегся плафон.
      В постели лежала молодая длинноволосая женщина, розовое ситцевое одеяло было натянуто до подбородка. Ее голубоватые веки были полузакрыты и она дышала тяжело. Рот ее был открыт. На ночном столике лежало несколько пилюль и стоял флакончик Девара.
      Джим Тайл посмотрел на Р. Дж. Декера, который сказал:
      – Я ее уже видел. На турнире в Новом Орлеане.
      – Ее зовут Эллен О'Лири, – сказала Лэни тусклым голосом.
      – Она неважно себя чувствует.
      Вне себя от ярости Декер толкнул Лэни Голт к стене и схватил ее за руки.
      – Хватит игр, – сказал он. – Кто эта девушка?
      – Не знаю, – закричала Лэни.
      – Ты просто вернулась домой однажды вечером и оказалось, что она у тебя в кровати и без сознания?
      – Нет, ее привел один человек. Деннис попросил меня присмотреть за ней.
      – Ты очень тяжело больна, Илэйн, – сказал Декер.
      – Полегче, парень, – сказал Джим Тайл.
      Он сел на постели рядом с Эллен О'Лири и стал рассматривать ярлычки на флаконах с пилюлями.:
      – Нембутал, – сказал он Декеру.
      – Прекрасно, коктейль Нормы Джин .
      – Просто, чтобы она спала, – упорствовала Лзни. – С ней будет все в порядке, Р. Дж., каждый, вечер я даю ей суп. Пожалуйста, отпусти меня.
      Декер схватил Лэни за руку и вытащил ее из спальни. Джим Тайл выбросил пилюли в унитаз и смыл их. Потом он пошел на кухню приготовить кофе для женщины по имени Эллен. Он думал о том, насколько все осложнилось.
      Декер был измучен. Лэни оказалась невозможной.
      – Что твой брат сказал об этой женщине? – спросил он.
      – Он просил присматривать за ней, и это все. Следить, чтобы она спала и не причиняла неприятностей. Он сказал, что она источник опасности для себя самой и для других.
      – Да, уж не сомневаюсь.
      Лэни спросила, можно ли ей одеться. Декер сказал, да, можно, но он не спустит с нее глаз. Лэни не возражала. Будничным жестом она сняла ночную рубашку и осталась стоять голой, причесываясь перед зеркалом, пока Декер бесстрастно наблюдал за ней. Наконец, она надела джинсы и майку с короткими рукавами с надписью «Университет Майами». Декер сказал:
      – Ты знаешь человека по имени Томас Керл?
      – Конечно. Этот парень и привез Эллен, – ответила Лэни. – Он работает на Денниса.
      По тому, как она это сказала, Декер понял, что она действительно не знала, чем он занимался. В этом случае даже Лэни не удалось бы сыграть так убедительно.
      – Томас Керл убил Бобби, – сказал он.
      – Прекрати, – сказала Лэни. – Сейчас же.
      Но по выражению лица было заметно, что она сопоставляет факты.
      В соседней комнате Джим Тайл поволок Эллен под душ. Он продержал ее десять минут под холодной водой до тех пор, пока она не стала плеваться, а потом перегнулась пополам и ее вырвало. Затем он вытер ее и снова уложил в постель. Как только ей стало немного лучше, она села и мелкими глотками выпила кофе.
      Джим Тайл закрыл дверь и спросил ее:
      – Хотите поговорить?
      – Где я? – спросила Эллен глухо.
      – Во Флориде.
      – Кажется, я заболела – я пропустила это?
      – Пропустили что? – спросил Джим Таил.
      – Похороны Дики.
      – Да, они прошли.
      Джим Тайл спросил:
      – Дики был вашим другом?
      – Да, офицер, был.
      – Как долго вы были с ним знакомы?
      – Недолго, – ответила Эллен О'Лири. – Всего несколько дней. Но я была ему небезразлична.
      – Когда вы видели его в последний раз?
      Эллен сказала:
      – Как раз перед тем, как это случилось.
      – Убийство?
      – Да, офицер. Я была с ним в отеле, мы праздновали окончание турнира, когда пришел Томас Керл и сказал, что ему срочно надо поговорить с Дики.
      – И что случилось потом, Эллен?
      – Они ушли вместе, и Дики не вернулся. Я уснула – мы выпили ужасно много шампанского. На следующее утро я услышала по радио, что случилось.
      Джим Тайл снова наполнил ее кофейную чашку.
      – И что вы тогда сделали? – спросил он.
      – Я была так расстроена, что позвонила преподобному Уибу, – сказала она, – и попросила его помолиться за душу Дики. И преподобный Уиб сказал, что если я приду, то он преклонит колена вместе со мной.
      – Держу пари, что вы были не в настроении это делать.
      – Верно, – сказала Эллен. Она не поняла, как чернокожий полицейский узнал о странных привычках преподобного Уиба, но была благодарна за сочувствие.
      Джим Тайл открыл дверь спальни и попросил выйти Декера и Лэни.
      – Эллен, – сказал он. – Расскажите мисс Голт, кто пришел и увел Дики Локхарта в ту ночь, когда он был убит.
      – Томас Керл, – сказала Эллен О'Лири.
      Лэни казалась потрясенной.
      – Вы уверены?
      – Я знаю его со школы.
      – Боже, – сказала Лэни удрученно.
      Эллен подложила под голову еще одну подушку.
      – Я чувствую себя много лучше, – сказала она.
      – Ну, а я чувствую себя ужасно, – сказала Лэни.
      Зазвонил телефон. Джим Тайл велел ей подойти, а Декеру сделал знак, чтобы тот взял отводную трубку на кухне. Звонил Деннис Голт.
      – Привет, – сказала Лэни. Полицейский стоял рядом с ней.
      – Как дела, сестренка? – спросил Голт.
      – Прекрасно, – ответила Лени. – Эллен все еще спит.
      – Отлично.
      – Деннис, мне хотелось бы выйти, немного позагорать, кое-что купить. Долго мне еще с ней нянчиться?
      – Послушай, Илэйн, я не знаю. Полицейские все еще не поймали Декера.
      – О, прекрасно. – Ее сарказм был убийственным. Декер слушал с искренним восхищением – она действительно могла бы быть звездой сцены и экрана.
      – Что, если они его не поймают? – спросила она.
      – Не глупи.
      – Деннис, я хочу чтобы Том забрал эту девушку.
      – Это будет скоро, – пообещал Голт. – Я послал его в Майами по делу. Когда он вернется, заберет Эллен. Отдохни, ласточка.
      – В Майами? – повторила Лэни.
      – Да, – ответил ее брат. – Мы готовимся к большому турниру.
      – Да неужели, – сказала Лэни, думая при этом: надеюсь, ты утонешь, чертов ублюдок и убийца.

      Огонь медленно угасал, и пока это происходило, Эл Гарсия все ворошил и перемешивал угли в слабой надежде оживить пламя. Скоро серый кудрявящийся туман окутал озеро и опустился на плечи полицейского, как влажный саван. В лесах шныряли какие-то невидимые зверьки, и каждое потрескивание ветки напоминало Гарсии, что он отчаянно далеко от своей родной стихии, города. Даже с озера доносились какие-то звуки – что это было, он не мог понять – всплески и бульканье разной силы и громкости. Гарсия размышлял, есть ли здесь медведи и, если есть, то какие, и большие ли они. Вес его кольта «Пайтон» утешал мало, потому что он знал, что это оружие не предназначено для охоты на медведей. Гарсия не был спортсменом, его единственным соприкосновением с дикой природой был повторяющийся просмотр «Американского спортсмена». Что касается этого телевизионного шоу, то он лучше всего помнил из него две вещи: свирепых медведей величиной с «Понтиак» и сцены, когда веселые компании собирались вокруг костров, и мужчины лихо глотали пиво и пожирали свежую оленину. Гарсии помнилось, что там всегда собиралось, по крайней мере, десять хорошо вооруженных парней вокруг Керта Гауди, плюс операторы. А здесь он был практически один в компании угасающего огня.
      Гарсия начал вяло собирать какую-то растопку и бросать ее на уголья. Он поднес к этой куче свою зажигалку, дерево вспыхнуло и через минуту погасло. Полицейский отвинтил колпачок зажигалки и вылил жидкость на палочки. Потом он наклонился и поднес к огню спичку, так что в лицо ему полыхнуло.
      После того, как Гарсия поднялся с земли, он мрачно уселся рядом с дымящимся костром. Он осторожно ощупал лицо и обнаружил, что ущерб оказался минимальным. Ему опалило брови, и они закудрявились, а от усов шел едкий запах. Гарсия вскочил, когда услышал раскат низкого смеха – это был Скинк, громада, появившаяся в дверях хижины.
      – Клянусь Богом, – сказал великан.
      Через три минуты огонь запылал с прежней силой. Скинк приготовил кофе, который Гарсия принял с благодарностью.
      Было что-то странное в облике губернатора, и прошло несколько минут, пока полицейский понял, что это такое.
      – Ваш глаз, – сказал он Скинку.
      – В чем дело?
      Из орбиты на него смотрел новый глаз, там, где была прежде повязка из марли, сделанная доктором. Новый глаз был огромным, с удивительной желтой радужной оболочкой, а зрачок был величиной с полудолларовую монету. Гарсия не мог не заметить, что новый глаз не вполне подходил для отверстия в лице Скинка.
      – Где вы его достали? – спросил Гарсия.
      – Он прилично выглядит?
      – Прекрасно, – сказал сполицейский. – Очень мило.
      Скинк прошлепал в хижину и принес чучело амбарной совы, гордой и величественной птицы.
      – Я привязываю его к крыше, чтобы отпугивать ворон и скворцов, – сказал он. Отставив чучело на длину руки и любуясь им, Скинк сказал:
      – Если бы взглядом можно было убивать.
      Гарсия спросил:
      – Она все еще будет отпугивать птиц? Я хочу сказать – с одним глазом.
      – Черт, да, – ответил Скинк. – Даже еще лучше. Вы только взгляните на эту злобную рожу.
      Неподвижный взгляд совы был все еще свирепым. Гарсия был вынужден признать это. И сам Скинк выглядел удивительно: так как его новый глаз был неподвижен в противоположность второму, он приковывал внимание.
      – Попробую, – сказал Скинк и надел солнцезащитные очки.
      После того, как они покончили с кофе, Скинк достал фонарь Коулмана и повел Гарсию к воде. Он велел ему сесть в гребную лодку. Гарсия разделил скамью на носу со старым жестяным ведром, внутри которого лежала нейлоновая сеть. Скинк быстро греб, пересекая озеро, и напевал старую песню, которую Гарсия смутно припоминал. «Никто не знает, что значит быть плохим, неумным и неразумным, быть печальным человеком». Скорее безумным, подумал Гарсия.
      На него произвела впечатление энергия Скинка после того жестокого избиения, которому он подвергся. Деревянное тело лодки рассекало воду под сильными ударами весел. Скинк нажимал на весла со страстью, граничащей с ликованием. По правде говоря, он совсем не походил на ту окровавленную кучу тряпья, которая тяжело, с присвистом дышала на заднем сиденье машины Гарсии. Если он еще и страдал от боли, то не показывал этого. Он просто искрился от счастья быть дома и на воде.
      Через двадцать минут Скинк направил лодку в пещерку на северном берегу озера, но темп его гребли не замедлился. Здоровым глазом он посмотрел через плечо, измеряя расстояние, и двинулся к устью небольшого ручья, впадающего в озеро между двумя доисторическими вечнозелеными дубами. Гарсии этот ручей показался слишком узким даже для маленького «скифа», но он легко принял их в себя. Примерно на расстоянии в пятьдесят ярдов он змеился по мшистой земле и уходил под кипарис, расщепленный молнией с мрачными переплетенными косицами испанского мха. Гарсию потрясла первобытная красота болота, но он ничего не сказал, боясь нарушить тишину. Скинк уже давно перестал петь. Наконец ручей закончился прудом с темной водой, окаймленном лилиями и заминированном гниющими пнями.
      Скинк снял свои солнцезащитные очки и сунул в карман куртки. Он отвернулся от весел и сделал знак Гарсии, чтобы тот передал ему сеть. Гарсия неуклюже передал ее: свинцовые грузила были тяжелыми и громоздкими. Скинк встал, широко расставив ноги, взял нейлоновую нить в зубы и метнул сеть, которая полетела ровной дугой, она прекрасно раскрылась и опустилась на воду, как зонт из паутины. Когда он втащил сеть в лодку, в ней блестела рыба, видная сквозь петли сети, как осколки зеркала.
      Скинк наполнил жестяное ведро водой и вывалил туда рыбу. Потом он сложил сеть и сел в лодку лицом к Элу Гарсии.
      – Золотистые лещи, – сказал он. Скинк выхватил одну рыбку из ведра и проглотил ее живьем.
      Гарсия не мог оторвать от него глаз:
      – Какова она на вкус? – спросил он.
      – Какой и должен быть золотистый лещ, – Скинк взял из ведра другую рыбку и слегка ударил о планшир, мгновенно убив ее.
      – Смотри, – сказал он Гарсии.
      Перегнувшись через борт «скифа», Скинк стал шлепать ладонью по воде, звук получался громкий. Он повторил это действие несколько раз, пока наконец не убрал руку из воды и не сказал:
      – Ух, парень!
      Он бросил в воду мертвого леща, и под ним взорвалась темная вода: массивная рыба, бронзовая и широкая, как пушка, мгновенно проглотила маленькую рыбешку.
      – Бог мой! – задохнулся Эл Гарсия.
      Скинк не отрывал взгляда от поверхности воды, которая теперь стала гладкой, как шелк, и гордо улыбнулся:
      – Да, это большая старая рыба, мать семейства.
      Он бросил другого леща, результат был такой же взрывчатый.
      – Это окунь? – спросил Гарсия.
      – Хог, – ответил Скинк. – Чертов монстр всех времен. Догадайся, сержант, сколько эта рыбина весит.
      – Понятия не имею. – В изменчивом свете фонаря Гарсия старался изо всех сил разглядеть рыбу, но не видел ничего. Вода была непрозрачной, цвета сырой нефти.
      – Ее зовут Квинни, – сказал Скинк, – и весит она двадцать девять фунтов.
      Скинк стал бросать лещей, и окунь пожирал их, приводя мужчин в лихорадочное состояние.
      – Так это ваша любимица, – сказал Гарсия.
      – Черт, нет, – отозвался Скинк. – Она мой партнер. – Он передал ведро Элу Гарсии. – Попытайся ты, но будь осторожен.
      Гарсия ударил леща и бросил его в пруд. Ничего не произошло, даже ряби не появилось.
      – Побей по воде руками, – учил его Скинк.
      Гарсия попытался произвести некоторый шум и пустить пузыри, но делал это робко.
      – Громче, черт возьми! – сказал Скинк. – Вот так. А теперь быстро брось леща.
      Не успела маленькая рыбка коснуться воды, она все еще извивалась, эта мелюзга, как чудовище сожрало ее. Шум был непристойный.
      – Ты ей понравился, – заметил Скинк. – А ну-ка еще.
      Гарсия бросил еще одну рыбку-приманку и понаблюдал, как она исчезает.
      – Ты научился этой премудрости у Марлина Перкиса? – спросил он.
      Скинк не удостоил его ответа.
      – Дай мне ведро, – сказал он. Он скормил большой рыбе остальных подыхающих лещей, кроме одного. Скинк держал его между большим и указательным пальцами и водил им по воде. Это было похоже на серебряный жезл, он чертил им восьмерки по бокам лодки. Из своего глубокого укрытия на дне пруда большая рыба медленно поднималась к поверхности, пока не показался ее черный спинной плавник и не вырвался на бархатную поверхность воды. Когда рыба неподвижно повисла в воде, Гарсия в первый раз смог оценить ее подлинные размеры, а также впечатляющую величину ее челюстей.
      Окунь медленно заскользил к лещу, которым Скинк его приманивал: лихорадка сменилась решимостью. Пальцы Скинка разжались и выпустили приманку, которая мгновенно исчезла в белой пасти, но рыба не уплыла прочь, а Скинк не отдернул руку.
      К изумлению Гарсии, он взял окуня за нижнюю губу, вытянул из пруда и осторожно положил на колени.
      – Тише, тише, мама, – говорил Скинк. В лодке рыба раздувала жабры и судорожно хватала воздух, но не сопротивлялась.
      Гарсия подумал, что это был потрясающий экземпляр – около тридцати фунтов радужно переливающихся мускулов.
      – Сержант, – сказал Скинк, – поздоровайся с Квинни.
      Гарсии не хотелось показаться грубым, но у него не было желания беседовать с рыбой.
      – Ну же, – понукал его Скинк.
      – Привет, Квинни, – сказал полицейский без особого энтузиазма. Он был очень рад, что его лейтенант не может видеть его за этим занятием.
      Скинк держал большой палец одной руки согнутым на нижней губе окуня, а другую руку положил под раздутое бледное брюхо. Он поднял окуня и подержал на плече, как бочонок.
      Лицо Скинка было совсем рядом с пастью чудовищного окуня, и Эл Гарсия поймал себя на том, что не может отвести глаз от рыбы, человека и чучела совы.
      Будто лаская щенка, Скинк прижался щекой к покрытой чешуей жаберной пластинке Квинни.
      – Познакомься с новым боссом, – шепнул он рыбе, – встреть его так же, как старого.
      Эл Гарсия не понял, о чем он говорит.
      Преподобный Чарльз Уиб прибыл на Озера Ланкеров как раз к тому моменту, когда погибала вторая партия рыбы. Гидролог выглядел пришибленным, но единственное, что он мог сказать – это, что сделать ничего нельзя. Уиб стоял под серым небом рядом с молодым ученым и с берега наблюдал, как на поверхность всплывала из скверной воды одна рыба за другой. Он считал их по мере появления и насчитал семьдесят пять. Уиб повернулся и зашагал назад к типовому городскому дому, который был использован в качестве штаб-квартиры турнира.
      – Отмени завтрашний показ озер прессе, – рявкнул он на дьякона Джонсона, который послушно юркнул за свой «Ролодекс».
      Уиб спросил гидролога:
      – Сколько часов прожила эта партия?
      – Восемнадцать, сэр.
      – Черт. – Теперь на Озера Ланкеров надо было доставить четыре тысячи молодых окуней, и Чарли Уиб был глубоко озабочен. Потому что теперь он мыслил в другой категории – кратковременной.
      – Я могу достать еще две тысячи, – сказал он гидрологу.
      – Я бы вам не советовал, – ответил молодой человек. – Вода пока еще не соответствует требованиям.
      – Что значит «не соответствует»? Вы хотите сказать, что этой рыбе было бы лучше в сточной канаве?
      – Ну, я не стал бы заходить настолько далеко, чтобы утверждать это, – ответил гидролог.
      – Ладно, бюрократ, давай-ка обсудим эти скверные новости.
      Уиб закрыл дверь своей приемной и сделал молодому человеку знак сесть на чиппендейловский стул.
      – Вам нравится этот домик? Нравятся эти двери в атриум, это окно фонарем, где можно завтракать, этот потолок, похожий на потолок собора? Я еще не упомянул солнечный подогрев? Видите, я должен продать двадцать девять тысяч таких домиков-малюток, а как раз сейчас продажа проходит очень медленно. Она пойдет еще медленнее, если у меня появится проблема дохлой рыбы, понимаете?
      Чарли Уиб сделал две глубокие затяжки сигаретой:
      – Я, сынок, продаю здесь новую Флориду. Последние земли на границе. Мои покупатели – простые люди. Они предпочитают рыбачить, а не жариться на пляже до состояния изюма. Озера Ланкеров – это место, которое они оценят. Там будет сообщество людей, которые хотят жить на лоне природы. Понимаете? Выйти из дома через черный ход с удочкой и тут же ее забросить и вытащить огромную рыбину. Вот как я себе это представлял, но сейчас...
      – Мы говорим о сточной канаве, – сказал гидролог упрямо. – Я произвел еще некоторые тесты, очень сложное химическое сканирование. В этой воде есть токсины, которые способны превратить Ист Ривер в застойный пруд. Концентрация токсинов в донном иле такая, что ее можно занести в книгу рекордов Гиннеса.
      – Как? – взвыл Чарли Уиб. – Как вода может быть отравлена, если мы взяли пробы заранее?
      – Меня это тоже удивило, – ответил гидролог. – Потом я обратился к архивам. Это место, преподобный Уиб, где теперь озера, было прежде свалкой.
      – Свалкой?
      – Одной из величайших и худших свалок, – ответил гидролог мрачно. – Четыреста акров тины, резины, диоксинов. Назовите это, как вам угодно.
      – Господи! – сказал Чарли Уиб. Он не имел обыкновения бросать на ветер такие слова.
      – Если использовать лексику неспециалистов, – заключил гидролог, – то в течение двадцати четырех лет копилась ферментированная кислота для батареек.
      Чарли Уиб выкашлял жвачку в пепельницу. Его мозг лихорадочно заработал. Он уже мысленно видел чудовищные заголовки и потер глаза, чтобы отогнать эти кошмарные видения. Молча он проклинал себя за то, что подцепил эту южно-флоридскую болезнь облагораживания земельных угодий и строительства, когда мог играть наверняка и вложить средства в муниципальные облигации, облагаемые минимальным налогом. Совет директоров СХТ предоставил ему право решающего голоса. Сквозь отуманивающий сознание пароксизм жалости к себе Уиб как бы в отдалении слышал объяснения гидролога, который давал рекомендации по очистке озер и превращению их в безопасные, но этот проект отнял бы годы и в него пришлось бы вложить миллионы...
      «Начинать надо с самого важного», – думал Чарли Уиб. Плакат на стене напомнил ему, что через четыре дня, всего через четыре, должен начаться большой турнир. Первоочередной задачей было раздобыть новую порцию рыбы.
      – Если бы я мог доставить танкерный грузовик с рыбой сюда до рассвета, – сказал Чарли Уиб. – Если окунь попадет в воду рано утром, доживет он до захода солнца?
      – Вероятно.
      – Слава Богу, это однодневный турнир, – подумал вслух Уиб.
      – Не могу сказать, насколько здоровой будет рыба, – предостерег гидролог. – Не исключено, что она не будет кормиться.
      – В этом нет необходимости, – сказал Уиб, оставив тем самым своего собеседника в глубоком недоумении. – Уберите эту проклятую дохлую рыбу с глаз долой, – распорядился проповедник, и гидролог побежал разыскивать лодки.
      Шустрый Эдди Сперлинг был следующим в программе Чарли Уиба. Эдди вошел в шапочке с нашивкой, рекламирующей «Счастливую железу» и в блестящем серебристом пиджаке «Эвйнруд». За щекой у него была табачная жвачка «Ред мэн» такого размера, что ею можно было заткнуть пасть гиене. Единственное, что мог сделать Уиб, это скрыть свое отвращение. Эдди Сперлинг был теперь его величайшей ставкой.
      – Рыба дохнет, – заявил Эдди с болью в голосе.
      – Ты заметил.
      – В чем дело?
      – Не беспокойся, – сказал Уиб. – Садись.
      – Ужасно видеть, как она подыхает.
      «Тебе это видеть легче, чем мне», – подумал Уиб мрачно.
      – Эдди, – начал он. – Ты подумал о большом турнире? У тебя есть план насчет того, как выиграть?
      Эдди Сперлинг переместил свою жвачку за левую щеку. Продолжая жевать, он сказал:
      – Откровенно говоря, я думал, что мы добьемся этого за счет приманки, но теперь не уверен. В этой воде трудно что-либо спрятать. Дело в том, что в ней вообще мало что есть. Я здесь не видел даже панцирной рыбы, а эта сволочь может жить даже в унитазе.
      Уиб нахмурился.
      – Желеобразные черви, – объявил Эдди сквозь залепившую рот жвачку. – Их можно запускать в воду, как в Техасе. Думаю, сэр, что это шанс.
      Чарли Уиб подался вперед и надел очки.
      – Эдди, очень важно, чтобы ты выиграл в этом турнире.
      – Ну, конечно, я, черт возьми, попытаюсь. – Он обнажил влажные коричневые зубы в улыбке. – Такой приз, такие деньги – вы что, шутите?
      – Попытка – это хорошо, – сказал Уиб. – Даже замечательно. Но на этот раз нам может понадобиться нечто большее. Некоторые гарантии.
      Уиба не удивило, что у Эдди был несколько сконфуженный вид.
      – Ты новая звезда СХТ, – сказал Чарли Уиб. – Мы делаем ставку на тебя. Если ты выиграешь, выиграем мы все. И Озера Ланкеров тоже. Это потрясающая возможность, Эдди.
      – Ну конечно.
      – Такие возможности бывают нечасто. – Уиб качнулся назад и сложил руки над головой. – У меня была такая мечта, Эдди, и ты занимал в ней место.
      – Да?
      – Точно. В моей мечте ярко светило солнце, озера казались прозрачными и красивыми. Вокруг собрались тысячи покупателей наших домов, там же было и телевидение, и все ожидали конца великого турнира. Все остальные рыболовы находились у причала, все, кроме тебя.
      – Гм.
      – И тогда, за несколько секунд до последнего срока – я представил себе твою лодку, которая несется, разрезая воду. Ты добираешься до финиша. На лицо твоем широкая улыбка. Выходишь, машешь операторам телевидения. А потом вытаскиваешь огромную связку беольшеротого окуня, самую большую, какую кому-нибудь доводилось видеть. Все в безумном восторге, Эдди. А ты стоишь под вывеской с названием «Озера Ланкеров» и держишь гигантскую рыбу. – Боже, вот это зрелище. Ты согласен?
      – Конечно, преподобный Уиб. Это было бы осуществлением мечты.
      Чарли Уиб сказал:
      – Эдди, это осуществится. Я везу огромную гигантскую рыбу из Алабамы, И она твоя, приятель.
      – Постойте.
      – Раз вода такая скверная, я не могу рискнуть и держать самых больших окуней здесь, на Озерах Ланкеров, – сказал Уиб. Он развернул карту на кухонном столе. – Вот, – сказал он, показывая. – Здесь Эверглейдская плотина. Все, что ты должен сделать, это привязать лодку к водопропускному сооружению, прыгнуть на дамбу и вытащить клетки.
      – Клетки? Клетки с рыбой?
      – Нет, клетки с тиграми. Господи, Эдди, о чем ты думаешь?
      Эдди Сперлинг возразил:
      – Я не собираюсь жульничать.
      – Прости?
      – Слушайте, я обыщу озера и за несколько дней отмечу места. За день до турнира пущу туда окуней и запомню эти места. Черт возьми, все так делают.
      Чарли Уиб покачал головой:
      – Рыба подохнет, Эдди, проблема именно в этом. Сутки назад я завез сюда две тысячи годовалых окуней, и буду счастлив, если они доживут до вечера. Все складывается очень скверно. Возможно, ты будешь единственным, кто привезет живую рыбу.
      – Но я не собираюсь жульничать.
      Преподобный Уиб терпеливо улыбнулся.
      – Ты только что купил это большое земельное владение недалеко от Тускалузы. Сколько там? Шестьдесят акров, да? И я заметил, что у твоей жены новый «Эльдорадо», верно? Я смотрю на тебя и вижу человека, который понимает, что такое радости жизни, так ведь? Я вижу человека, который хочет быть номером один, так, для разнообразия. Некоторым людям выпадает такой счастливый номер, и они его используют. Подумай о Дики Локхарте.
      Эдди Сперлинг не хотел думать об этом дураке Дики Локхарте. То, что случилось с Дики Локхартом, было черт знает чем. Эдди разжевал свою табачную жвачку, превратив ее в жижу.
      – Есть тут у вас, куда это выплюнуть? – спросил он.
      – Для этого прекрасно подойдет раковина, – ответил Уиб.
      Эдди Сперлинг раздраженно метнул свою жвачку прямо в мойку.
      – Ну, так как? – спросил Чарли Уиб. – Хочешь ты быть звездой или нет?
      В этот же день, чуть позже, дьякон Джонсон постучал в дверь апартаментов преподобного Уиба. Изнутри было слышно, как кто-то шумно растирает спину преподобного Уиба, а сам он в это время диктует воскресную проповедь.
      – Кто будет следующий на очереди на исцеление? – проворчал Уиб в то время как массажистка продолжала обратабывать его веснушчатые лопатки.
      – Никаких детей, – ответил Джонсон мрачно. – Флорида – не Луизиана, Чарльз. Служба благосостояния штата грозит закрыть нашу передачу, если мы будем использовать в своем шоу детей.
      – Ублюдские язычники!
      Чарли Уиб планировал совершить великое исцеление в утро турнира. Была воздвигнута роскошная кафедра, которая должна была стать частью пункта взвешивания.
      – И что теперь? – спросил он.
      – Завтра я еду в город поискать увечных, – сказал дьякон Джонсон.
      – Надеюсь, не подлинных калек?
      – Нет, – ответил дьякон. – С некоторыми из ветеранов этот номер проходит. Они зашибают палец и садятся в кресло на колесиках – и все остальное у них только в воображении. Думаю, мы можем сыграть на этом.
      – Будь осторожен, – сказал преподобный Уиб. – Все, что нам надо – это безмозглого Рэмбо, рвущегося назад во Вьетнам, и все это в живом эфире.
      – Не беспокойся, – сказал Джонсон. – Чарльз, я думал тебе будет приятно услышать хорошие новости.
      – Разумеется.
      Дьякон Джонсон сказал:
      – Участники турнира собрались. Сегодня появилась пятидесятая лодка.
      – Слава Богу.
      Сто пятьдесят кусков за право участия в турнире должны были покрыть все расходы.
      – Кто-нибудь известный? – спросил Уиб.
      – Нет, какие-то братья, – сказал дьякон. – Собственно говоря, Эдди сказал, что никогда и не слышал о них. Их фамилия Тайл. Имена – Джеймс и Чико.
      Проповедник хихикнул и перекатился на спину.
      – Пока все не выясним, – сказал он, – этого достаточно.

      Кетрин удивилась, когда увидела, что они проехали через переезд Голден Глейд, и дама в пункте по сбору дорожной пошлины даже не взглянула на Лукаса.
      – Не могу этому поверить, – сказала Кетрин, в то время, как они продолжали свой путь.
      Томас Керл за рулем нахмурился:
      – Что она, черт возьми, сказала?
      Когда они подъехали к пункту сбора дорожной пошлины, Керл вытянул руку с собачьей головой, чтобы получить билет. Дама в будке благосклонно взглянула на голову бульдога, которая уже заметно разложилась.
      – Всего хорошего, – пожелала дама. – Я из Милкбоунза.
      – И вам того же, – ответил Томас Керл и поехал дальше. Он дал собачьей голове имя Лукас.
      – Почему не Люк? – спросила Кетрин.
      – Что за дурацкое имя для собаки!
      Томас Керл крепко сжимал пистолет в левой руке – поэтому ему пришлось протянуть за билетом правую руку, на которой была собачья голова. Именно этой рукой он вел машину. Кетрин могла заметить, что она сильно распухла и была заражена. Плоть, покрытая гноем, была серой, и на этом фоне были видны красные полосы в форме молний.
      – Вы должны показаться доктору.
      – После того, как повидаюсь с Деннисом, – ответил Томас Керл. – И после того, как встречусь с вашим чертовым муженьком.
      Керл потел, как свинья.
      Кетрин сказала:
      – Он мне не муж больше.
      – Я все еще собираюсь его убить из-за Лимуса.
      – А мне нет дела до этого, – сказала Кетрин, глядя в окно, и, видимо, наслаждаясь ездой.
      Томас Керл не знал, что с ней делать. Девушка должна была бы быть до смерти напугана.
      – Подождите, пока он узнает, где вы.
      – Декер? Что заставляет вас думать, что он еще мною интересуется? – блефовала она.
      Томас Керл хрипло рассмеялся.
      – Только то, что у него с миллион ваших чертовых фотографий.
      – Моих?
      – Да, под кроватью, в чулане, возможно, и в ящике, где он держит нижнее белье. Разве вы этого не знаете?
      Кетрин не знала о фотографиях. Она попыталась представить, какие из них Р. Дж. сохранил и какие ему нравились больше других.
      – Мой муж врач. Он мог бы заняться вашей рукой, когда вернется сегодня вечером.
      Снова блеф. Джеймс бы упал в обморок от этого зрелища.
      – Нет, – сказал Томас. – Мы едем в Лодердейл.
      Он глянул вниз на собачью голову и улыбнулся.
      – Ты согласен, Лукас?
      Кетрин не удивилась, когда от Лукаса ответа не последовало. Но Томас Керл досадливо нахмурился.
      – Лукас, ты меня слышишь? Черт бы тебя побрал, щенок, говори!
      Разлагающаяся собачья голова безмолвно льнула к его руке. Томас Керл засунул дуло пистолета в пестрое ухо животного.
      – Пожалуйста, не делайте этого, – закричала Кетрин, поднимая руки.
      Не обращая больше ни малейшего внимания на дорогу, Томас воззрился на Лукаса и оскалил зубы.
      – Мой папочка говорил, что следует им показывать, кто босс. Будь то собаки или жены, – сказал он, – вы не должны позволять им своевольничать, а иначе они совсем отобьются от рук. Разве я не прав, Лукас-мальчик?
      Снова молчание.
      Томас Керл поднял пистолет:
      – Гадкая собака, Лукас!
      Кетрин прикрыла рот рукой и издала приглушенный лай. Керл осклабился и наклонился вперед.
      – Слышишь?
      Кетрин снова тявкнула. Лучше пусть это, чем разрешить ему палить в машине, идущей со скоростью семьдесят миль.
      – Вот это мой щенок, молодец, – сказал Керл рассеянно. Он положил пистолет на колени и похлопал собачью голову:
      – Ты хороший парень, Лукас. Я всегда это знал.
      – Гав! – сказала Кетрин.
      Скинк наловил еще лещей и заставил Эла Гарсию поработать с сетью, и так они трудились до рассвета. Наконец они дали отдых монстру, и Скинк начал грести обратно, пересекая озеро Джесап поперек. Когда они вытащили «скиф» на берег, Гарсия заметил две машины, припаркованные позади грузовика Скинка рядом с хижиной. Одна принадлежала Джиму Тайлу, патрульному. Другая была «Корветом» цвета мандарина.
      – Гости, – сказал Скинк, снимая свой капюшон от дождя.
      Их было четверо, и все они сидели вокруг костра: Декер, Тайл, Лэни Голт и женщина, которую Скинк не узнал. Декер представил ее как Эллен О'Лири.
      – Как глаз? – спросил Джим Тайл.
      Скинк ухмыльнулся и снял солнцезащитные очки.
      – Как новенький, – сказал он. Все почувствовали, что должны сказать что-нибудь лестное о совином глазе.
      – Вы голодны? – спросил Скинк. – Возьму грузовик и поеду найду что-нибудь на завтрак.
      – Мы умяли несколько пышек по дороге сюда, – ответил Декер.
      Скинк кивнул:
      – Я вроде бы голоден, – сказал он. – Пожалуйста, уберите с дороги машины.
      – Возьмите мою, – сказала Лэни, выуживая ключи из кармана джинсов. – Еще лучше будет, если я поеду с вами.
      – Черта с два, – сказал Декер.
      – Не возражаю, – сказал Скинк, – если вы не против.
      – Но больше никаких шуток с веревками, – сказала Лэни. Это был ее особенный завлекательный голос, которым она говорила с мужчинами, и Декер узнал его. Она села на пассажирское место, а Скинк втиснулся на водительское в ее «Корвете».
      – Надеюсь, ей понравится омлет из опоссума, – сказал Декер.
      Скинк и Лэни уехали и пропали надолго.
      Эл Гарсия рассказал Декеру план, начав словами:
      – Этот человек совсем сумасшедший.
      Джим Тайл ответил:
      – Он знает, что делает. Вы можете ему доверять.
      План Скинка был в том, чтобы испортить великий турнир окунеловов и свести его на нет. Его план был – саботировать Озера Ланкеров как курорт в рекламной программе национального телевидения.
      Гарсия сказал Джиму Тайлу:
      – Мы будем рыбачить вместе.
      – На турнире?
      – Он уже внес за нас вступительный взнос, – сказал Гарсия. – Самая лучшая часть в этом плане, кажется – это херманос-братья.
      Джим Тайл покачал головой. Он улыбался.
      – Мне это нравится, – сказал он. – Не знаю почему. Но нравится.
      Слабым голосом вмешалась Эллен О'Лири:
      – Вы не выглядите такими похожими.
      – У нас похожие глаза, – сказал Гарсия без улыбки. – Это обещает быть забавным.
      Слово «забавно» было не то, которое выбрал бы в этом случае Декер. События приобретали опасный характер и выходили из-под контроля. Вдруг одноглазый пожиратель жертв дорожных происшествий возможно с травмой мозга, захочет руководить всей программой. И что было удивительно, Гарсия готов действовать с ним заодно. Декер не мог представить, что же могло случиться, пока он и Джим Тайл были в Кресент Бич.
      – Все это пленяет воображение, – сказал Декер, – и я желаю вам обоим самых больших успехов в турнире, но сейчас моя главная проблема – Деннис Голт. Помните, убийство первой степени!
      Джим Тайл сообщил Гарсии:
      – За сестрицу удалось взяться как следует. Она будет свидетельницей от имени штата.
      Джим Тайл показал кассету.
      – Хорошая работа, – отозвался Гарсия. Он повернулся к Эллен О'Лири:
      – А вы, мисс?
      Эллен с беспокойством посмотрела на Джима Тайла.
      Патрульный сказал:
      – Она может обвинить Тома Керла в убийстве Дики Локхарта.
      – Недурно, – сказал Гарсия. – Р. Дж., не могу представить, как это вы все сработали. Для меня это звучит похоже на «nolle prosse».
      – Если не возражаешь, – сказал Декер – я объясню. Голт сфабриковал обвинение в убийстве и подставил меня. Он также организовал убийство моего друга Отта. В этот самый момент он послал какого-то полоумного деревенщину, своего коллегу – наемного убийцу по моим следам. Я предпочел бы не дожидаться три или четыре месяца, пока новоорлеанский прокурор возбудит дело.
      Гарсия поднял мясистую коричневую руку:
      – Да, я тебя слышу, чико. Почему бы мне не прищучить великого мистера Голта на этом рыбном турнире? Выбить из него спесь, а?
      – Это будет хорошее ТВ-шоу, – заметил Джим Тайл.
      – Прищучить его за что? – спросил Декер.
      Гарсия помолчал, прикуривая сигарету:
      – За ложную информацию, за то, что он начал всю эту кампанию. Он солгал мне – мне это не нравится. Чинил мне препятствия в расследовании. Этого со мной не случалось в течение многих лет, так почему не попробовать?
      Декер возразил:
      – Все это чушь собачья, Эл.
      – Лучше, чем ничего, – сказал Джим Тайл.
      Гарсия наблюдал за кольцами голубого дыма, поднимавшегося к вершинам дубов.
      – Это самое большее, что я могу сделать, – сказал он, – до тех пор, пока мы не найдем Тома Керла и не поговорим с этим мальчиком серьезно.
      – Думаешь, он расколется? – спросил Декер.
      – Конечно, – улыбнулся Эл Гарсия. – Если я его любезно попрошу.
      Скинк повел «Корвет» на скорости девяносто миль до Джил-крайст. Он ощущал потребность сделать это, понимая, что, возможно, другого такого случая у него не будет. Вот это действительно была машина! Ему нравилось, как ее нос зарывался в дорогу и как бы всасывал ее.
      На пассажирском сиденье Лэни подогнула под себя длинные ноги и искоса смотрела, как он ведет машину. Скинку не нравилось, что за ним наблюдают, но он ничего не говорил. Он давно не был рядом с красивой женщиной – это была цена его затворничества. Он вспоминал, как в таких случаях летит к черту здравый смысл, поэтому сам внушал себе, что надо проявлять осторожность, ему предстояла работа. Его мучила к тому же головная боль: она вернулась, как только он оказался вдали от озера. Не могло быть и речи о враче-специалисте. На это не оставалось времени.
      Лэни включила кассету Уитни Хьюстон и начала отбивать такт голыми ступнями. Не отрывая взгляда от дороги, Скинк протянул руку и смахнул кассету с доски. Потом он выбросил ее в окно.
      – Есть «Криденс»? – спросил он.
      Лэни вертелась на сиденье, наблюдая в заднее окно, как Уитни Хьюстон кувыркается и разлетается на куски, а пленка разматывается на шоссе.
      – Вы сумасшедший, – огрызнулась она на Скинка. – Купите мне новую кассету, хам.
      Скинк не обратил внимания. Он заметил что-то далеко впереди на дороге, неподвижный коричневый комочек. Притормозил спортивную машину, поехал медленно, так, чтобы она не вышла из повиновения и не потеряла управления. Когда наконец она остановилась, он включил сигнальные огни и вышел. Для верности взял с собой ключи.
      Комочек плоти на дороге оказался мертвым армадилом. После краткого освидетельствования Скинк взял его за чешуйчатый хвост и направился назад к «Корвету». Лэни была в ужасе. Скинк бросил тушку на заднее сиденье и завел машину.
      – Пробовали когда-нибудь?
      Лэни отчаянно замотала головой.
      – Из него получится отличный суп, – сказал он. – Можно использовать панцирь как супницу, если взяться за дело, как надо. Помещается около двух галлонов.
      Лэни откинулась на подушку, чтобы посмотреть, где лежит армадил и сильно ли его тушка запачкала обивку.
      – Он свежий, не беспокойтесь, – сказал Скинк. Он повернул «Корвет» и поехал обратно.
      – О'кей, кто вы такой? Право!
      – Вы видели, кто я, – ответил Скинк.
      – А до этого, – сказала Лэни, – вы должны были быть... кем-то. Я хочу сказать, что вы не выросли здесь у дороги, питаясь раздавленными животными.
      – К сожалению, нет.
      Лэни сказала:
      – Вы мне нравитесь. Особенно руки. Я заметила их в первый же день, когда мы встретились и вы стали связывать меня синтетической веревочкой.
      – Леской, – сказал Скинк, – а не веревкой. Я рад, что у вас не осталось недобрых чувств.
      – Вы не можете осуждать меня за то, что я проявляю любопытство.
      – Конечно, могу. Это не ваше собачье дело, кто я такой.
      – Дерьмо, – сказала Лэни, – вы невозможны.
      Скинк сильно нажал на тормоза и уменьшил скорость. Спортивная машина завихляла и, съехав с Джилкрайст, остановилась в поле или на пастбище, среди потрескивавшей сухой травы.
      – Мой «Вет» теперь припаркован в коровьем навозе, – заметила Лэни, скорее смущенная, чем испуганная.
      Скинк снял руки с рулевого колеса.
      – Хотите знать, кто я? Я тот парень, который мог спасти эти места, но упустил свой шанс.
      – Спасти что?
      Скинк сделал круговое движение рукой:
      – Все. Все, что чего-нибудь стоит. Я тот парень, который мог это спасти, а вместо этого бежал. Вот вам и ответ.
      – Пожалуйста, дайте хоть намек.
      – Это старая история.
      Лэни сказала:
      – Вы были знамениты?
      Скинк просто рассмеялся: не мог удержаться.
      – Что тут забавного? – спросила она.
      «У него потрясающая улыбка» – подумала она, в этом нет сомнения.
      – Покончим с дурацкими вопросами.
      – Только один еще, – сказала Лэни, придвигаясь. – Как насчет поцелуя?
      Невозможно было ограничиться одним поцелуем, невозможно было ограничиться поцелуями. На Скинка произвели впечатление как ее энергия, так и ловкость – при отсутствии циркового опыта не так-то легко раздеться на сиденье «Корвета», все равно, что сидя в ведре. Сам Скинк порвал свой оранжевый дождевик по шву в процессе борьбы с одеждой. Лэни больше повезло с джинсами и трусиками. Каким-то образом она даже ухитрилась обвиться вокруг него своими длинными голыми ногами. Скинк залюбовался ее загаром и сказал ей об этом. Она нажала на кнопку, и сиденье плавно соскользнуло вниз и стало совсем плоским.
      Оказавшись сверху, Лэни начала покачиваться взад и вперед, касаясь грудями лица Скинка. Она посмотрела вниз на его лицо и заметила, что, по-видимому, ему это приятно. Его огромные сапоги лежали на приборной доске.
      – Что тебе нравится? – спросила она.
      – Светская жизнь.
      – Ты все это получишь, – сказала Лэни. – Сначала мы займемся этим, а потом будем лежать рядом и говорить, хорошо?
      – Конечно.
      Она сильно надавила на него и ее бедра начали ритмично двигаться.
      – Познакомимся друг с другом немного лучше.
      – Прекрасная мысль, – ответил Скинк.
      Потом она нагнулась, прикоснулась языком к его уху и сказала:
      – Оставь свои очки, не снимай их, ладно?
      Даже для Лэни Голт совиный глаз был бы слишком сильным отвлекающим моментом.
      В тот же день позже, посте отъезда Лэни Голт Джим Тайл укрыл Эллен О'Лири в своей квартире. Скинк отправился на своем грузовике в город. Он вернулся, таща на буксире старый трейлер для перевозки лодок, весь в трещинах и выбоинах с осевшей и заржавевшей подшипниковой коробкой. На дне пикапа находился подвесной мотор Меркьюри в шесть лошадиных сил, видавший лучшие дни. Там находилось также пластиковое ведро на сорок галлонов, восемь футов труб, предназначенных для аквариума, и четыре дюжины батареек размера Д. Все это Скинк купил в лавке в Харни, торговавшей разного рода оборудованием.
      Он возился со своим пластиковым мусорным ведром, приспосабливая его для каких-то своих целей, когда подошел Декер и сказал:
      – Зачем ты ее отпустил?
      – Не было причины ее удерживать.
      Для Декера причина представлялась очевидной.
      – Она побежит прямо к своему братцу.
      – Чтобы сказать ему – что?
      – Для начала, где нахожусь я.
      – Ты не останешься здесь так долго, – пояснил Скинк. – Мы все отправляемся на юг. Джим Тайл и кубинец – они упражняются?
      – Целый день, – ответил Декер. – Но Гарсия безнадежен.
      – В таком случае он может играть роль капитана.
      Декеру надо было спросить что-то еще, но он не хотел смущать Скинка.
      – Она не знает нашего плана или знает?
      Это была другая редакция вопроса, который вертелся у него на языке: что произошло в «Корвете»? Скинк явно не хотел об этом говорить.
      – Некоторые из нас знают, как путаться с женщиной и при этом держать язык за зубами, – сказал он кисло. – Нет, она не знает нашего чертова плана.
      У Декера начался приступ мрачных предчувствий: что, если избиение в Делрэй подействовало на Скинка так, что у него сдвинулись некоторые болты в мозгу. Скинк всегда любил пальнуть из пистолета, у него и сейчас был такой вид. Декер попросил Джима Тайла о поездке в город, чтобы сделать несколько телефонных звонков. Эл Гарсия поехал вместе с ними: у него кончились сигареты.
      – Город – это скверная мысль, – сказал Джим Тайл, направляясь в сторону от Харни по шоссе 222. – Нас троих не должны видеть вместе. Примерно в восьми милях отсюда находится Зиппи Март.
      Декер начал:
      – Его план... Не знаю, Джим.
      – Это его последний шанс, – ответил патрульный. – Ты видел, как плохо он выглядит.
      – Так пусть отправляется в больницу.
      – Причина – не глаз, Декер. Или то, что эти ребята с ним сделали. Он страдает от душевной боли. Все идет изнутри. И он сделал это с собой сам, понимаешь? И мучается многие годы.
      Эл Гарсия подался на своем заднем сиденье вперед и сказал:
      – А что в этом плохого, Р. Дж.? Этот человек принял решение.
      Декер возразил:
      – Я почти понимаю Скинка. Но почему вы, ребята, ему потворствуете?
      – Может быть, у нас тоже есть идея, и мы тоже приняли решение, – сказал Джим Тайл.
      Декер прекратил расспросы.
      – Не думай об этом, – посоветовал Гарсия. – Двое таких старых дорожных полицейских, как мы, тоже нуждаются в разнообразии. Нам осточертела рутина.
      В Зиппи Март Тайл остался ждать в машине, пока Гарсия ходил за сигаретами, а Декер – звонить к себе. Он уехал из Майами несколько дней назад и, учитывая, что ему предстояло и дальше зарабатывать на хлеб насущный, когда с этим делом будет покончено, он подумал, что было бы разумно проверить, кто ему звонил и зачем. Он набрал свой номер, потом код проигрывания автоответчика.
      От звука первого голоса он вздрогнул. Это был Лу Зикатто из страховой компании.
      – Эй ты, старая мочалка, тебе повезло, Нуньес заболел мононуклеозом. У нас теперь есть отсрочка в две недели, узаконенная судьей. Поэтому так уж и быть, но в следующий раз тебе не будет прощения. А иначе отправляйся покупать костыли, понял?
      Ну и важная шишка!
      Второй голос показался Декеру незнакомым, он его не узнал.
      Да в этом и не было необходимости.
      – У меня ваша жена, мистер Декер, и она хорошенькая, как картинка. Поэтому нам придется поторговаться: ее маленький хорошенький задик в обмен на ваш. Позвоните мне... скажем в пятницу в Холидей Инн, Колар Спрингс. Мы зарегистрируемся там, как мистер и миссис Хуан Гомес.
      Декер обвис и стал сползать по стене.
      Эл Гарсия, вышедший из магазина, посвистывая, схватил Декера за руку:
      – В чем дело, парень?
      Джим Тайл подошел и встал с другой стороны.
      – Он захватил Кетрин, – сказал Декер тусклым голосом.
      – Мать его, – сказал Гарсия и плюнул на мостовую.
      – Это Том Керл, – подал голос патрульный.
      Р. Дж. Декер сидел на крыле машины Джима Тайла и молчал. По крайней мере, пять минут он не говорил ничего, а только смотрел на землю, не отрываясь. Наконец он посмотрел вверх на двоих других мужчин.
      – Есть здесь где-нибудь место, чтобы я мог купить камеру? – спросил он.
      Когда они вернулись на озеро Джесап, Джим Тайл сказал Скинку, что сделал Томас Керл.
      Великан тяжело опустился на хвостовую часть грузовика и обнял голову руками. Р. Дж. Декер сделал шаг вперед, но Джим Тайл сделал ему знак отступить.
      Через несколько минут Скинк поднял голову и сказал:
      – Я виноват, Майами.
      – Никто не виноват.
      – Я стрелял...
      – Никто не виноват, – повторил Декер. – Поэтому помолчи. Чем меньше говорить о Лимусе Керле, тем лучше. Особенно в присутствии полицейских.
      Скинк отчаянно дергал себя за бороду.
      – Это может испортить все дело, – сказал он хрипло.
      – И я того же мнения, – проворчал Эл Гарсия.
      Скинк снял очки. Его здоровый глаз был красным и влажным. Он посмотрел на Декера и сказал слабым ломким голосом:
      – План нельзя менять, слишком поздно.
      – Делай, что задумал, – ответил Декер.
      – Потом я его убью, – сказал Скинк. – Обещаю.
      – В любом случае спасибо, но до этого дело не дойдет.
      – Это... – начал Скинк и замолчал, яростно вороша бороду.
      Внутри у него все кипело. Он замолотил кулаками по крылу машины.
      – Это я должен сделать – это важно.
      Декер сказал:
      – Знаю, капитан.
      – Ты понял бы лучше, если бы знал все, – Скинк говорил торжественно. – Если бы ты знал все, ты видел бы цель.
      – Все в порядке, – ответил Декер. – Делай все по плану. А у меня есть мой собственный.
      Скинк улыбнулся и хлопнул в ладоши.
      – Вот это сила духа! – сказал он. – Вот это я люблю!
      Эл Гарсия и Джим Тайл обменялись неуверенными взглядами. В каком-то смысле план Р. Дж. Декера был столь же безумен, как и план Скинка.

      Как хирург, осматривающий свои инструменты, Деннис Голт раскладывал снасти для турнира. Он укладывал их горкой на ковре и проверял по списку: шесть спиннингов типа Бантам Магнумлит 200 ГТ, восемь удочек Шимано, четыре графитовых Агли Стикс, три флакона любимой приманки «Счастливого Аромата», нож Рэндалла, два точильных камня, плоскогубцы Сарджента, приспособление для заточки крючков, солнечная батарея Копперстойн, телескопическая наземная сеть, две пары солнцезащитных очков Поляроид (янтарных и зеленых), выверенные, снабженные сертификатом весы Шатийон и, конечно, ящик для снастей. Этот ящик был величиной с чемодан Плано Модель 7777 и имел девятнадцать отделений. Как и все в снаряжении Денниса Голта, предназначенном для турнира, его наживка для окуня была совершенно новой. Для работы на поверхности воды он использовал Бэнг-о-Льюр, Шед Рэнс, Слоу Дансерз, Хула Попперс и Зара Спускс, для глубокого прочесывания дна он снарядил целую батарею наживок типа Уи Уортс и Уоппер-Стопперс и ужасную Лэйзи Айк. Для прочесывания растительности в озере у него были припасены Джинг-н-Пиг (незачехленная наживка) и Двойная, а также Болотный Дух и «Ири-Дири» плюс радужная наживка Мистер Твистер. Что касается самой надежной снасти для охоты на окуня, то он использовал искусственных червей. Их у Денниса Голта было три фунта. Он ловил рыбу на червей всех цветов, поэтому и упаковал их всех: черных, как виноград, дымчатых ящериц, пурпурных, мокасиновых змей цвета нефти, червей цвета черники – не брезгуя ничем.
      Голт раскладывал их с любовью. Места было достаточно.
      Самым серьезным решением было, какой крепости выбрать леску для спиннинга, и он долго над этим раздумывал. Хорошая леска – самое главное – ведь рыбака и его дикий и бесценный трофей связывает тончайшая синтетическая нить, и это все их узы. Чем дольше окунь остается на леске, тем больше у него шансов ускользнуть. Так как каждая рыба, которая срывается или сбрасывает крючок – это деньги, пущенные на ветер, цель профессионального окунелова – ни при каких обстоятельствах не терять рыбы. Поэтому во время турниров нет даже попытки показать, что между рыболовом и рыбой идет настоящая борьба. Дикого глубокого нырянья и грациозной акробатики большеротого окуня, попавшего на крючок, следует избегать в пылу серьезных рыболовных соревнований. Практически стандартная стратегия заключается в том, чтобы подсечь рыбу изо всей силы, а затем тянуть обезумевшую добычу в лодку как можно быстрее. На турнирах часто можно видеть, как пятифунтовых окуней безжалостно волокут по воде именно таким образом.
      Судя по всему, надежнее и важнее всего тяжелая прочная леска. Ради турнира памяти Дики Локхарта «Мемориал Клэссик» Деннис Голт отобрал двадцатифунтовую розовую мононить – леску «Анды» – достаточно податливую, чтобы ее можно было забрасывать с приманкой с умеренного расстояния на легком ветру и в то же время она должна быть крепкой, чтобы выпрямить спинку любого большеротого окуня. Голт как раз проглаживал нашивку на своей шапочке «Басс Бластерс», когда зазвонил телефон.
      Звонила Лэни с остановки грузовиков, находившейся на полпути между Харни и Фортом Лодердейл.
      – Эллен О'Лири уехала, – сообщила она, – Декер приехал сюда и забрал ее.
      – Славная работа, – сказал ее брат фальшивым голосом.
      – Чего ты от меня ожидал? С ним был этот высокий чернокожий парень, патрульный полицейский из дорожной службы.
      Голт решил, что не допустит, чтобы ему испортили турнир.
      – Не беспокойся об этом, – сказал он.
      – А как насчет Нового Орлеана? – спросила Лэни.
      – Забудь, – ответил Голт. – И не думай о Декере. Том Керл позаботится об этом.
      Лэни знала, что он имеет в виду, но отогнала эту мысль. Она сделала вид, что это не имеет никакою значения.
      – Деннис, я сказала им о своих показаниях, о том, что солгала.
      Она думала, что он впадет в ярость, но вместо этого он сказал:
      – Право, это не имеет особого значения.
      Лэни хотела, чтобы Деннис сказал еще что-нибудь, но он этого не сделал. Она хотела услышать о турнире все, какую снасть он собирается использовать и где остановится. Она хотела, по крайней мере, услышать, что ему приятен ее звонок, но в голосе его слышалась скука. У Денниса любое занятие превращалось в бизнес.
      – Мне надо упаковаться, – сказал он.
      – Для турнира?
      – Конечно.
      – Могла бы я поехать?
      – Не очень хорошая мысль, Илэйн. Знаешь ли, требует большого напряжения.
      – Но у меня есть для тебя сюрприз.
      – И что же это такое?
      – Не так уж много, большой братец. Просто некоторые сведения, которые дадут тебе гарантию выигрыша на турнире «Локхарт Мемориал».
      – Действительно, Илэйн? Она уже зацепила его за живое.
      – Знаешь человека по имени Скинк?
      – Да, он сумасшедший, как черт знает что.
      – Я так не думаю.
      Последовала пауза, чреватая раздражением. Лэни это чувствовала на другом конце линии. Деннис Голт думал, и мысли у него были неприятные и даже грязные о том, что произошло между его сестрой и этим отшельником. Он думал, в чем ошибка его матери, что она воспитала Илэйн такой.
      – Деннис, у него есть огромная, гигантская рыба.
      – Он так и зовет ее? Его рыба?
      – Ну и черт с тобой. Не хочешь, не верь и оставайся идиотом, – сказала Лэни.
      – Кончай свою сказку.
      – Он воспитал эту гигантскую рыбину, окуня-мутанта и очень гордится ею. По его словам, это нечто, что может обеспечить мировой рекорд.
      – Я в этом серьезно сомневаюсь.
      – Позже он упомянул, что в этом турнире участвуют его друзья, – сказала Лэни.
      – Позже? Хочешь сказать, после чая и пышек?
      – Прекрати это, Деннис. Было не так-то просто заставить этого парня разговориться. По сравнению с ним Чарльз Бронсон – душа общества.
      – Что еще он сказал?
      – Что он и рыба собираются на этот уикэнд в путешествие.
      Голт фыркнул:
      – Он и его рыба. Ты хочешь сказать, что это будет свидание?
      Лэни предоставила ему думать, как он хочет. Деннис Голт помолчал недолго.
      – Он собирается выпустить свою рыбу в Озера Ланкеров? – спросил он.
      – Чтобы его друзья могли выиграть турнир. Так я поняла.
      – Неплохая работа, даже если вы должны поделиться призовыми деньгами и разделить их на три части.
      – Вместо того чтобы разделить на две.
      – Что?
      – Ты и я, по половине каждому из нас.
      Деннису Голту следовало бы рассмеяться. Его сестра была чем-то особенным. Если бы она была мужчиной, это был бы стальной мужчина.
      – Договорились? – спросила Лэни.
      – Конечно, пятьдесят на пятьдесят.
      По правде говоря, Голту было наплевать на деньги.
      – Я в этом не еду, – сказал Эл Гарсия.
      – Это все, что мне удалось найти вместе с трейлером, – объяснил Джим Тайл.
      – Это же машина-мусорщик, Джим. Мусорщик для перевозки одиннадцати тонн дизельных отходов.
      – Прекрасно, – сказал Скинк. – Как раз для вас.
      Он прикрепил ремнями деревянный «скиф» к подержанному трейлеру. Даже вместе с подвесным мотором это был не слишком тяжелый груз. Он нащупал одной рукой язычок трейлера и опустил его на шарик защелки.
      Гарсия взирал на это с ужасом. Облупленная старая лодка сама по себе была достаточно скверной вещью, но прикрепленная к платформе грузовика-мусорщика, она выглядела, как особый экспонат блошиного рынка.
      – Даже цыгане не поехали бы в этом чертовом фургоне, – сказал полицейский. – А что случилось с грузовиком твоего кузена?
      – Сломалась подшипниковая коробка, – сказал Джим Тайл.
      – Тогда давай снимем обычный пикап.
      – Времени не осталось, – сказал Скинк.
      – Тогда мы все поедем с вами, – предложил Гарсия.
      – Никоим образом, – ответил Скинк. – Нас не должны видеть вместе. Начиная с этой минуты, мы не знаем друг друга. Название игры – окунь, а не светское общение. Ты и Джим Тайл – братья. И это все.
      Гарсия сказал:
      – Что, если что-нибудь случится – как мы вас найдем?
      – Я буду настороже. У вас есть карта?
      – Да.
      Гарсия похлопал по карману брюк.
      – Хорошо. А теперь, помните, возьмите один из этих больших контейнеров.
      – Знаю, на шестьдесят галлогов.
      – Верно. И насос для аквариума.
      Джим Тайл сказал:
      – У нас это все записано.
      Скинк устало улыбнулся:
      – Верно.
      Он заткнул свою серую косицу, похожую на канат, за воротник ветровки. Патрульный посоветовал ему сделать это, чтобы уменьшить риск того, что его задержат на пункте сбора дорожной пошлины. Длинные волосы притягивают полицейских, как магнит.
      Пока Скинк карабкался в грузовик, он спросил.
      – Декер позвонил?
      – Да, – ответил Джим Тайл. – Он уже уехал.
      – Боже, вот о чем я беспокоюсь, – сказал Скинк. – Мне действительно нравится этот мальчик.
      Он туго натянул на голову резиновую купальную шапочку, приподнял очки настолько, чтобы можно было просунуть под них палец и вставил совиный глаз в глазницу.
      – Как вы себя чувствуете? – спросил Джим Тайл.
      – Все лучше и лучше. Спасибо, что спросили. А вы, сеньор Кубинский Умник, помните...
      – Я буду с ней нежен, господин Губернатор, не беспокойтесь.
      – Если она умрет, я кого-то убью.
      С этими словами Скинк завел машину, и грузовик загромыхал по грязной проселочной дороге, по которой ходил скот, в направлении Тропы Мормонов.
      На плоской платформе было вертикально привязано большое пластиковое ведро, какие используются для сбора мусора. Оно было прикреплено крест-накрест веревками и эластичными шнурами. К крышке ведра был грубо привязан насос, приводимый в действие батареями и, по-видимому, переделанный, из которого торчали трубки. Внутри пластикового контейнера помещалось примерно тридцать галлонов чистейшей воды из Озера Джесап и в этой взбаломученной, но богатой кислородом воде находилась рыба по имени Квинни, раздувавшая свои плавники и молча двигавшая челюстями. Это был величайший большеротый окунь в мире.
      После того, как они записались в мотеле, Томас Керл велел Кетрин снять одежду. Она разделась, оставив только лифчик и трусики, и сообщила ему об этом:
      – Я хочу, чтобы ты была голой, – заявил Керл, размахивая пистолетом. – В таком виде ты не убежишь.
      Кетрин возразила:
      – Слишком холодно.
      Керл вынул из чулана тонкое шерстяное одеяло и бросил его ей.
      – Ну, – сказал он.
      Кетрин ощупала одеяло:
      – Ужасно колкое, – пожаловалась она.
      Томас Керл поднял пистолет. Он не целился прямо в нее, но поднял его, оттянул к левому плечу, как будто собирался метнуть камень из пращи.
      – Раздевайся, – сказал он.
      Она неохотно подчинилась. Тот факт, что убогий мозг Томаса Керла был поражен инфекцией, сыграл решающую роль в поведении Кетрин. Кого угодно другого она попыталась бы уговорить, но эта личность не поддавалась уговорам. У него была лихорадка, и от этого он то бушевал и раздражался, то впадал в апатию. Он оставил все свои попытки избавиться от мертвой собачьей головы на своей руке. Телерь она стала его другом.
      Томас Керл внимательно наблюдал, как Кетрин дважды обернулась одеялом и села в головах постели.
      – У тебя хорошенькие титечки, – сказал он.
      – Готова биться об заклад, что ты говоришь это всем жертвам похищения.
      – Думаю, мне бы понравилось перепихнуться с тобой.
      – Как-нибудь в другой раз, – сказала Кетрин.
      Медленно, в несколько приемов, Томас Керл закрыл набрякшие глаза. Голова его склонилась на один бок и склонилась бы еще ниже, если бы висок не уперся в дуло пистолета. На секунду у Кетрин возникло чувство, что ей придется выполаскивать его мозги из своих волос, но вдруг Томас Керл внезапно очнулся. Он опустил пистолет и сунул его за пояс. Рукой, украшенной собачьей головой, он сделал Кетрин знак подойти к телефону на ночном столике.
      – Позвони своему мужу-доктору, – сказал он. – Скажи ему, что все блестяще.
      Кетрин набрала номер отеля в Монреале, но Джеймса в комнате не оказалось. Она повесила трубку.
      – Я позвоню позже еще раз, – сказала она.
      Неверными шагами Томас Керл дошел до кровати. Вонь, исходившая от собачьей головы, была убийственной.
      – Можем мы открыть окно? – спросила Кетрин.
      – Ложись.
      – Зачем?
      Здоровой рукой он заставил ее лечь на постель. Использовав куски простыни, которую разорвал на части, он привязал ее к матрасу. Кетрин обратила внимание на крепость сделанных им узлов и была впечатлена, учитывая, что одна его рука не работала должным образом. Томас Керл вытащил телефонный шнур из розетки и заткнул его под мышку правой руки.
      – Не пытайся фокусничать, – сказал он Кетрин.
      – Ты уходишь?
      – Лукасу надо прогуляться.
      Кетрин кивнула.
      – Я забираю телефонный аппарат, – сказал Керл.
      – Не можешь принести поесть? – попросила она. – Я умираю от голода.
      Томас Керл набросил на плечи куртку Р. Дж. Декера.
      – «Бургер Кинг» подойдет, – сказал он.
      – Здесь есть бар, где можно купить салат, – сказала она. – «У Уэнди».
      – Ладно, – согласился Керл, – «У Уэнди».
      Он не был очень голоден. Поклевал немного жареной картошки, пока Кетрин ела свой салат и пила маленькими глотками диетическую Кока-Колу. Керл долго трудился, чтобы развязать ее, и в конце концов перерезал полосы простыни карманным перочинным ножом.
      – Лукасу понравилась прогулка? – спросила она.
      – Он вел себя, как хороший мальчик, – сказал Керл, похлопывая собачью голову.
      – Хороший мальчик, слушается папочку.
      Он поставил телефон на место и включил его. Потом велел Кетрин позвонить в Монреаль снова. На этот раз Джеймс ответил.
      – Как съезд? – спросила Кетрин. – Весело?
      Томас Керл на постели подвинулся поближе к ней и в качестве напоминания вытащил пистолет. Кетрин сказала Джеймсу:
      – Чтобы ты не волновался, я сообщаю тебе, что уеду на несколько дней к сестре в Бока. Это на случай, если ты позвонишь домой и меня не будет.
      Потом несколько минут они говорили о погоде, и Кетрин давала распоряжения относительно электровибрирующего кресла, а затем сказала «до свидания» и повесила трубку.
      – Это было что надо, – сказал Томас Керл, жуя остывшую картошку. – Он тебе нравится так же, как Декер?
      – Джеймс – золото, – сказала Кетрин. – Если ты охотишься за деньгами, он заплатит сколько угодно, чтобы заполучить меня назад.
      – Я не из-за денег.
      – Знаю, – сказала она.
      – Значит, теперь он не будет беспокоиться, твой доктор, когда тебя не окажется дома.
      – У него там бал, – сказала Кетрин. – Его интервьюируют для «Позвонки сегодня».
      Керл рыгнул.
      – Это журнал для хиропрактиков, – объяснила Кетрин.
      Сама она не трепетала от радости.
      Зазвонил телефон. Кетрин потянулась, чтобы взять трубку, но Керл оттолкнул ее руку пистолетом. В трубке послышался мужской голос.
      – Это я, Декер.
      – Где ты?
      – В дороге, – сказал Декер. Он был на стоянке обслуживания машин в Форт Пирс и ехал на машине Эла Гарсии.
      – Готов торговаться?
      – Полностью, – сказал Декер. – Как там миссис Гомес?
      Керл приложил трубку к уху Кетрин.
      – Скажи ему, что с тобой все в порядке, – велел он.
      – Р. Дж., у меня все в порядке.
      – Кетрин, мне очень жаль.
      – Все нормально.
      Керл выхватил у нее трубку и сказал:
      – Так у нас и будет: честный обмен.
      – Достаточно честно, но место выбираю я.
      – Имел я тебя, кретин.
      – Это единственный способ, Том. Единственный способ убедиться, что дама не пострадает и будет свободна.
      Керл потер бровь. Он не хотел уступать, но не мог найти убедительного возражения. Мысль, приходившая ему в голову, казалось, шипела и сгорала в огне лихорадки. Пока Декер инструктировал его, когда и куда ехать, Томас Керл повторял все вслух глухим неразборчивым голосом. К счастью, Кетрин записала объяснения на фирменном блокноте «Холидей Инн», потому что Керл забыл все, как только положил трубку.
      – Проголодался, Лукас? – спросил он, открывая коричневый мешок с едой. По дороге он остановился у магазина и купил лакомство для собаки.
      Кетрин смотрела на пакет:
      – Бургеры Гейнза?
      – Его любимые, – сказал Керл. Он развернул один из пирожков и сунул его между челюстями собаки, все еще упрямо сжатыми на его собственной руке. Красное мясо застряло и прилипло к высохшим желтым клыкам.
      – Тебе это нравится или нет, мальчик?
      Кетрин сказала:
      – Он не голоден, Том. Это сразу видно.
      – Думаю, ты права, – сказал Керл. – Это все от переездов.

      Дьякон Джонсон тихонько постучал в дверь. Впервые он застал преподобного Уиба одного.
      – Чарльз, тебе лучше выйти и посмотреть.
      – В чем дело? – спросил проповедник раздраженно. Он последовал за Джонсоном, прошел через двор, вниз по спуску к лодочному причалу на только что сформированном, пропитанном влагой берегу Озер Ланкеров. Это был причал номер один. Многие из рыболовов уже начали прибывать, так что на причале толпился народ в специальных лодках в форме торпед, для ловли окуня. Каждая была привязана к большому, яркому, как леденец, «Блейзеру», «Джипу» или «Бронко». В самой середине этой толпы был огромный грузовик-мусорщик цвета хаки с облупленным старым «скифом», привязанном к бамперу.
      Двое мужчин с непроницаемыми лицами стояли, прислонившись к грузовику. Один был высокий, чернокожий и мускулистый, другой округлый и походил на латиноамериканца. Остальные окунеловы изучали удивительных незнакомцев издали и тихонько хихикали.
      Чарли Уиб приблизился и сказал:
      – Если вы приехали за мусором, то это на дороге 84. – Он указал на запад, в сторону плотины. – Вон туда.
      Джим Тайл сказал:
      – Мы приехали на турнир.
      – Это верно? – Уиб презрительно оглядел гребную лодку. – Сожалею, сынок, но эти соревнования не для всех.
      Эл Гарсия сказал:
      – Мы не все, сынок. Мы братья Тайл.
      Он спокойно передал Чарли Уибу квитанцию о вступительном взносе. Не глядя, Уиб передал ее дьякону Джонсону.
      – Верно, это они, – сообщил Джонсон. – Лодка номер 50, все оплачено.
      – Непохоже, что вы братья, – сказал преподобный Уиб укоризненно.
      – Си, е вердад, – сказал Джим Тайл.
      – Фо шо, – добавил Эл Гарсия. – Мы действительно братья.
      Они отработали свои ответы за время долгой дороги. Джим Тайл знал испанский гораздо лучше, чем Эл Гарсия слэнг.
      Тем не менее они добились нужного эффекта.
      Чарли Уиб надул щеки и возбужденно провел наманикюренными пальцами по своим великолепным светлым волосам.
      – Джентльмены, извините меня, я удалюсь на секунду, – сказал он и отвел в сторону дьякона Джонсона.
      – Это какая-то ублюдская шутка.
      – Это не шутка, Чарльз.
      – Братья, черта с два! Я бы назвал это шуткой.
      Уиб был так раздражен, что плевался.
      – Иззи, у нас есть надежда продать участки тысяче лояльных перспективных христиан. Я обещал им сотворить исцеление, я обещал им турнир по высшему разряду. Обещал показать их сияющие лица по национальному кабельному телевидению. И все это, Иззи, для того, чтобы продать несколько вонючих участков.
      – Говори потише, Чарльз.
      Но от шепота преподобного Уиба мог здребезжать даже фарфор.
      Дьякон Джонсон взял его за руку и потянул в сторону от пришедших. Стоя в тени мусорщика, дьякон сказал:
      – Мы взяли их деньги, Чарльз. Мы должны разрешить им участие в турнире.
      – К чертовой матери вступительный взнос. Отдай его назад.
      – О, прекрасно, – сказал дьякон Джонсон, – а когда начнут звонить корреспонденты газет, ты им объяснишь, почему это сделал.
      При мысли о такой отрицательной рекламе по спине Чарли Уиба будто провели холодным лезвием бритвы. Почти плаксиво он сказал:
      – Этот народ, который я сюда привлек, Иззи, эти люди не хотят видеть всякий сброд на турнире. Он вроде семейного мероприятия. Люди, сидящие дома, которые смотрят мое шоу, тоже не хотят их видеть. Я здесь, Иззи, не для того, чтобы выносить приговор. Я здесь играю демографическую роль. Дело в том, что мои люди – белейшие из белых. Скоро они все заметят этих двух парней, и это все испортит – поднимется шум. Они будут считать, что все, что они слышали о Южной Флориде, правда, что здесь повсюду ниггеры и кубинцы. Даже на окуневых озерах.
      Дьякон Джонсон сказал:
      – В этом турнире, Чарльз, участвует сорок девять лодок, кроме этой. Скажи своим операторам, чтобы они держались подальше от них. А что касается машины-мусорщика, мы припаркуем ее на строительном участке. Ссудим этим ребятам машину, чтобы они ездили на ней по территории. Если кто спросит, скажи, что они здесь работают.
      – Прекрасная мысль, – сказал Уиб. – Скажи, что они заливают территорию асфальтом или что-нибудь в этом роде. Блестящая мысль!
      Иногда он и представить не мог, что бы делал без Иззи. Дьякон Джонсон сказал:
      – Не беспокойся, Чарльз. Погляди на них. У них нет никаких шансов. Будет чудом, если этот термитник не затонет у самого причала.
      Все, что Чарли Уиб, мог сказать, это:
      – Ну кто слышал, чтобы такое отребье принимало участие в турнире?
      Но каким-то таинственным образом братья Тайл уже спускали свою лодку на воду.
      Следующий день по традиции был днем тренировок, и все рыболовы собирались вместе рано утром у причала, чтобы обменяться своими познаниями в теории рыбной ловли и предусмотреть возможные неудачи. В виду того, что никто из них прежде не рыбачил на Озерах Линкеров, разговор в основном состоял из сквернословия и досужих сплетен. Рыба будет собираться в стаи и задерживаться у пропускных сооружений. Да нет, они расположены достаточно глубоко. Нет же, они на мелких местах.
      Только Чарли Уиб и его люди знали правду: в озерах не было окуней, кроме дохлых. Новые были еще в пути.
      Эдди Сперлинг понимал – что-то было очень неправильно, но не говорил ни слова. Вместо того чтобы говорить, он смешался с толпой своих приятелей и пил кофе с бисквитами, потом гулял в одиночестве по берегу в предрассветном мраке. Пара других профессионалов пыталась завязать с ним беседу, но Эдди был неразговорчив и мрачен. Он не проявлял ни малейшего интереса к наживке «Дьюк Паффин» или к новым моторам «Том Джерико», которым не страшны водоросли.
      В момент, когда пересмешники провозгласили, что наступает рассвет, Эдди Сперлинг как раз глазел на безмолвные бурые каналы и думал: «Эта вода, черт возьми, ужасная».
      Эл Гарсия и Джим Тайл стартовали последними. Они немного задержались, когда Билли Редклифф, белокожий молодой человек из Уэйкросса, штат Джорджия, сказал Джиму Тайлу:
      – А где твоя тросточка, дядюшка Римус?
      У Джима Тайла появилось побуждение объяснить значение хороших манер Билли Редклиффу, сломав все удочки в его стандартной лодке. И это было сделано очень спокойно и методично и без посторонней помощи. Эл Гарсия и кольт «Пайтон» просто наблюдали, как проходила эта краткая церемония. Начиная с этого момента, остальные рыболовы старались держаться подальше от братьев Тайл.
      И так оно и оставалось. Но все упражнения на озере Джесап показали, что Эл Гарсия был самым опасным окунеловом на свете. В четырех случах он задел по голове Джима Тайла во время забрасывания удочки. Еще три раза насадил на крючок себя, и один из них настолько серьезно, что Джиму Тайлу пришлось срезать шипы с крючков, чтобы удалить их из бедра Гарсии.
      Забрасывание тяжелой удочки на штифтах требует особой чувствительности большого пальца, но неизменно каждый раз Гарсия отпускал слишком рано или слишком поздно. Он или выстреливал наживкой прямо в дно лодки, где она впивалась, как пуля, или закидывал ее высоко в воздух, так что она стрелой падала сверху, грозя ударить их по голове. Через несколько минут, когда наконец полицейский ухитрился попасть в воду, Джим Тайл опустил свою удочку и зааплодировал. Оба они согласились, что Эл Гарсия должен сконцентрировать все свое внимание на управлении лодкой.
      При наличии подвесного мотора всего в шесть лошадиных сил, потребовалось гораздо больше времени, чтобы объехать каналы, но к середине дня они добрались до места, о котором им сказал Скинк, – на дальнем западном конце Озер у причала номер семь. Планировщики Чарли Уиба еще не добрались до этого места, поэтому берега здесь оставались голыми и представляли собой белые кучи вырытой из каналов земли и ила. Канал заканчивался у старой земляной дамбы, отделявшей пышную насыщенную водой Флориду «Эверглейдса» от бетонной цивилизации. Чарли Уиб оттеснил ее к краю. Это был последний предел.
      Джим Тайл и Эл Гарсия выбрали для себя номер семь, предсказывал Скинк. Для других окунеловов это место было слишком скудным, бесплодным и слишком удаленным.
      Гарсия подтолкнул «скиф» к берегу, а Джим Тайл вышел и собрал несколько охапок сухих веток остролиста из кучи, оставленной бульдозерами. В лодке под брезентом было спрятано три деревянных корзины из-под апельсинов, которые они привезли из Харни в своем мусоровозе. Гарсия связал корзины вместе, а Джим Тайл запихал в щели сухие ветки. Вместе они спустили корзины на воду. С помощью лески Эл Гарсия измерил глубину и убедился, что она равна тринадцати футам. Он отметил тайное место, поставив там на берегу две пустые банки из-под пива «Будвайзер».
      Это был дом Квинни, пока она находилась вдали от своего.
      – Самый старый трюк на свете, – сказал Скинк полицейскому две ночи назад. – Эти большие хоги любят препятствия. Они лежат в кустах невидимые, всасывая миног. Если найдете завал из сучьев, найдете и рыбу. Постройте такую запруду из сучьев и выиграете на турнире.
      Таков был план.
      Джим Тайл и Эл Гарсия спокойно занимались своим делом. Других лодок здесь не было видно.
      Однако был частный вертолет.
      Но братья Тайл не побеспокоились поглядеть вверх, потому что он пролетел только раз.
      Но одного раза было достаточно, чтобы пилот Денниса Голта мог сделать пометку на карте. Потом он полетел назад радировать об этом своему боссу.
      В тот же вечер после дня подготовки к соревнованиям настроение среди окунеловов у причала колебалось от неуверенности до полного уныния. Ни один не поймал ни единого окуня, хотя никто из рыболовов не признался в этом. Соблюдение тайны было больше, чем вопросом самолюбия, – это давало право на участие в соревнованиях. Если под вопрос ставилась сумма в двести пятьдесят тысяч долларов, дружба в течение всей жизни и братское доверие ценились не больше плевка. Никто не делился своими сведениями, никто не сравнивал свое мастерство с умением и навыками партнеров и соперников. Секретами не делились. В результате никто не понимал размеров бедствия, которое заключалось в безрыбье и название которого было Озера Ланкеров. Обшаривая берега озер, несколько рыболовов набрели на мертвых годовалых окуней и тайком стали обдумывать причины их гибели: среди таковых были утечка азота, сброс в воду фосфатов, цветение водорослей, пестициды. Однако, не наличие мертвой рыбы, а отсутствие живой беспокоило участников турнира. По мере того, как день шел к концу, их оптимизм убывал. Они были лучшими рыболовами страны и понимали толк в плохой воде: сразу могли ее определить, если встречали. Все утро пытались выявить наличие рыбы с помощью своих звукоулавливающих устройств – «соноров Хэммондсбердз», но все, что они могли уловить – это глубокое серое безмолвие и пустоту. Берега были однообразно крутыми, дно плоским, а озера безжизненными. Это обеспокоило даже Денниса Голта, хотя у него в рукаве был припасен козырной туз.
      С наступлением темноты рыболовы вернулись к лодочному причалу и обнаружили транспаранты, громкую музыку в стиле «кантри» и воздвигаемые прямоугольные подмостки – в одном конце розовую кафедру, в другом доску для подсчета очков. Вся сцена утопала в свете юпитеров, и операторы СХТ проверяли освещение. Над кафедрой висел плакат, на котором красными буквами было написано:
      «Иисус в вашей гостиной – в пять часов!»
      Над доской для подсчета очков стояло синими буквами на таком же плакате:
      «Озера Ланкеров объявляются местом прохождения Мемориального турнира, посвященного памяти Дики Локхарта Мемориал Басс Блатерс Клэссик». Под всеми углами, доступными камерам, были развешаны и расставлены вывески разных спонсоров, которые дали свои деньги на выплату большого приза.
      Как только все лодки окунеловов вернулись к причалу, преподобный Чарльз Уиб затрусил к центру сцены с микрофоном без шнура.
      – Добро пожаловать, спортсмены! Приветствую вас!
      Усталые рыболовы ответили невнятным бормотанием.
      – Понятно, что сегодня рыбачить было тяжело, но не огорчайтесь! – орал Чарли Уиб. – Господь говорит мне, что завтра будет потрясающе удачный день.
      Системы громкоговорителей усиливали энтузиазм проповедника, и рыболовы улыбались и аплодировали, хоть и не очень энергично.
      – Да, сэр, – сказал Чарльз Уиб. – Я говорил с Господом нынче днем, и Господь сказал:
      – Завтра будет удачный день. Завтра хоги будут голодны!
      Дьюк Паффин заорал:
      – Он сказал, чтобы мы использовали звуковые приманки или резиновых червей?
      Окунеловы загоготали, а преподобный Уиб одобрительно улыбнулся. Годилось все, чтобы подбодрить этих сопляков.
      – Как вам известно, – сказал он, – сегодня ночь барбекью на Озерах Ланкеров. Жареные ребрышки, цыплята, окичобская зубатка и все пиво, которое вы можете выпить!
      Объявление о даровой кормежке вызвало первые искренние аплодисменты в этот вечер.
      – Итак, – продолжал преподобный Уиб, – у меня есть два автобуса с кондиционированным воздухом, чтобы отвезти вас всех в клуб. Сегодня веселитесь, отдохните хорошенько, а завтра на этой доске будут стоять большие номера, потому что вся страна будет смотреть на вас!
      Рыболовы с энтузиазмом погрузились в автобусы. Джим Тайл и Эл Гарсия из принципа сели впереди. Никто не сказал им ни слова.
      Как только автобусы тронулись с места, Уиб оттащил молодого гидролога за сцену и сказал:
      – Надеюсь, они здесь!
      – Здесь, сэр, только дайте команду!
      Своим операторам Уиб закричал:
      – Поверните юпитеры! Осветите причал – торопитесь, идиоты, пока мы еще молоды!
      Из сгущающейся темноты появился сверкающий сталью грузовик-танкер. Хотя он выглядел, как обычный грузовик нефтяной компании, это было нечто совсем иное. Шофер, осторожно пятясь, подъехал к блестящему причалу для лодок и затормозил в трех футах от края воды – при этом раздалось шипенье.
      – Хорошая парковка! – сказал гидролог.
      Шофер выпрыгнул и сделал знак рукой:
      – Две тысячи свежих окуньков, – сказал он. Кто за них распишется?
      После барбекью Джим Тайл и Эл Гарсия проехали на арендованной машине до въезда на территорию, где узнали скверные новости.
      Рейд не был успешным.
      Наряд полицейских из Боруарда вломился в комнату 1412 мотеля «Холидей Инн» в Корал Спрингс и немедленно арестовал некоего мистера Хуана Гомеса, торговца компьютерным оборудованием. Более того, молодая дама в его комнате оказалась не исчезнувшей Кетрин Стакмейер, а девятнадцатилетней дочерью основателя «Флоппи Уорлд», одного из самых влиятельных покупателей Хуана Гомеса.
      К тому времени, когда во всем этом разобрались и наряд полицейских вернулся в «Холидей Инн», другой Хуан Гомес, настоящее имя которого было Томас Керл, покинул свою комнату и бежал неизвестно куда.
      Криминалисты целые часы посвятили анализу крошек от гамбургера Гейнза.
      Эл Гарсия организовал этот рейд, не поставив в известность Р. Дж. Декера, который с яростью отверг предложение попытаться спасти Кетрин с помощью полиции. Он настаивал на том, что сам уладит дела с Томасом Керлом: потому что жизнь Кетрин была в опасности. Поэтому Джим Тайл и Эл Гарсия отступили и притворились, что согласны с ним. Как только Декер уехал из Харни, Гарсия отправился, звонить своему лейтенанту в Майами, который позвонил шерифу Броуарда. Из-за своейственной полиции бюрократии возникла проволочка в несколько часов, главным образом потому, что Кетрин Стакмейер официально не числилась пропавшей, и власти заподозрили, что это был очередной случай загула богатой дамы, оставшейся дома без мужа. К тому времени, когда наряд отправился в мотель и нашел нужную комнату, было уже слишком поздно.
      – Они провалили дело, – сказал Гарсия, хлопая телефонной трубкой. – Можешь представить, теперь они сваливают это на меня! Какой-то тупоголовый капитан-гринго говорит, что из-за меня они попали в дурацкое положение и что у них нет никаких данных о похищении. Но ведь то, что этот ублюдский наряд со своим обычным хамством и прочими достоинствами не смог найти нужную комнату и вломился в другую, разве это моя вина?
      – Тем временем, – сказал Тайл, – мы потеряли след Керла и бывшей жены Декера и далее самого Декера.
      – Так что в конце концов этот «гений сыскного дела» добился возможности действовать, как считает нужным. И теперь получает массу удовольствия.
      Гарсия бросил на пол свою шапочку окунелова и выругался.
      – Что же еще, черт возьми, мы можем предпринять?
      – Отправиться ловить рыбу, – сказал патрульный. – Больше ничего.
      Была уже половина первого ночи, когда кто-то постучал в дверь комнаты Денниса Голта. Он не мог представить, кто же был этот поздний визитер. Он предпочел не останавливаться в гостинице Озер Ланкеров вместе с остальными рыболовами, потому что все эти сборища были грубым и неприятным времяпровождением и еще потому, что другие рыболовы игнорировали бы его, как всегда. Кроме того, там везде на коврах валялись опилки, а от стен несло свежей краской. По-видимому это место было кое-как сляпано за две недели, непосредственно к турниру.
      Поэтому Голт снял апартаменты в отеле «Эверглейдз Хилтон», где он всегда останавливался, когда приезжал в форт Лодердейл. Только Лэни, секретарши и несколько приятельниц знали, где его найти. Вот почему он был так удивлен появлением ночного визитера. Он послушал у двери. По ту сторону слышалось тяжелое дыхание мужчины и слабое гудение.
      – Кто это?
      – Я, мистер Голт.
      Он узнал голос. Голт открыл дверь с раздражением, но от того, что он увидел, у него перехватило дыхание.
      – Матерь божья!
      – Привет, шеф, – сказал Томас Керл. – Славная пижама.
      Он качнулся и рухнул в кресло.
      – О, Том...
      – В чем дело, шеф?
      Голт молча смотрел. Что он мог сказать? Керл выглядел как смерть в самый ее неудачный день. Его глаза превратились в затекшие щелочки, лицо было в красных прожилках. На сером лбу блестел пот и из углов губ сочилось что-то белое, похожее на вареную рыбу.
      – Что с тобой случилось, Том?
      – Миссис Декер жива и здорова, находится в багажнике, не беспокойтесь. – Керл вытер рот рукавом куртки. – Подумать, шеф, это самая блестящая пижама, какую я только видел.
      Взгляд Денниса Голта не отрывался от правой руки Керла.
      – Что, что за дерьмо? – спросил он, заикаясь.
      – Его зовут Лукас, – сказал Керл. – Он хороший малый.
      – О, Боже! – теперь Голт понял, откуда слышалось жужжание. От мух, которые роились вокруг собачьей головы.
      – Он вырос среди других щенков, – сказал Керл, – главным образом это дворняжки.
      Голт сказал:
      – Тебе лучше здесь не оставаться.
      – Но мне надо убить несколько часов.
      – До того, как ты встретишься с Декером?
      – Да. – Керл заметил бутылку с бренди на буфете. Механически Голт передал ему бренди. Керл сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.
      – Мне нужна лодка для рыбной ловли, – сказал он, облизывая губы.
      Голт нацарапал на салфетке номер телефона.
      – Ты в порядке? – спросил он.
      – У меня все будет хорошо. Покончим с этим дерьмом раз и навсегда. – Керл заметил рыболовное снаряжение Голта, тщательно разложенное на ковре.
      – Славные снасти, шеф. Выглядят, будто только что из каталога.
      – Том, тебе лучше уйти. Мне завтра рано вставать.
      – Я сам мало сплю. Лукас всегда хочет играть.
      Деннис Голт дышал с трудом, вонь была убийственной.
      – Позвони мне послезавтра. У меня будет кое-что для тебя.
      – Очень хорошо.
      – Еще одно, Том. Это очень важно: все подготовлено на сегодня, я хочу сказать с Декером?
      – Не беспокойтесь.
      Голт сказал:
      – Ты сможешь справиться один?
      – Это мой долг.
      У дверей Томас Керл пьяно выставил правую руку.
      – Положите руку сюда, шеф.
      Голт потряс разлагающуюся плоть, не осмеливась смотреть.
      – Ну, желаю крепкой лески! – сказал Керл, неряшливо, но вдохновенно отдавая честь, как принято у моряков.
      – Спасибо, Том, – сказал Деннис Голт. Он закрыл дверь, выплеснул бренди и залез под обжигающе горячий душ.

      Как только они появились, начались телефонные звонки. Когда Эл Гарсия взял трубку, голос на другом конце линии сказал:
      – Почему бы тебе не вернуться в Майами, рожа?
      Когда к телефону подошел Джим Тайл, обращение было:
      – Не показывайся на озере, ниггер!
      После четвертого звонка Гарсия включил свет и сел в постели:
      – Плохо, что они дали нам худшую комнату в этом месте, а теперь еще это.
      – Зато очень милый вид на мусорную кучу, – сказал Джим Тайл. Когда он выпростал свои голые коричневые ноги из-под одеяла, Гарсия заметил повязку, наложенную на пулевое ранение, нанесенное ему Калвером Ранделлом.
      – Ничего особенного, – сказал патрульный, – пуля прошла навылет.
      – Один из этих сумасшедших окунеловов?
      Джим Тайл кивнул.
      – Вот дерьмо, – сказал Гарсия. – Может, нам стоит относиться посерьезнее к этим телефонным звонкам.
      – Они просто пытаются нас напугать.
      Снова зазвонил телефон.
      Джим Тайл смотрел на него с минуту прежде, чем снять трубку.
      – Ты, чучело, убирайся обратно, – протянул собеседник.
      Патрульный повесил трубку. Его челюсти были сжаты, а глаза приняли жестокое выражение.
      – Я начинаю принимать эти звонки близко к сердцу.
      – И ты, и я, мы оба, – Гарсия снял свои брюки со стула и стал копаться в кармане в поисках зажигалки. Когда телефон снова зазвонил, полицейский сказал:
      – Моя очередь.
      Послышался еще один голос с южным выговором:
      – Удачи тебе, жирная рожа.
      Гарсия хлопнул трубкой и сказал:
      – Не думаешь, что нам следует взяться за ум и выключить телефон?
      – Нет, – сказал Джим Тайл. Он беспокоился о Скинке и Декере. Кто-то из них мог позвонить.
      – Не могу представить, чтобы эти сопляки после того, как увидели нашу лодку, действительно беспокоились, что мы выиграем, – сказал Гарсия. – Не могу понять, чего они так напугались.
      – Нашего вида, – сказал Джим Тайл. Он снова лег на подушку и уставился в потолок. Гарсия закурил сигарету и стал просматривать брошюру об Озерах, которую какая-то дама дала ему на барбекью.
      Было уже позже двух часов ночи, когда кто-то выстрелил из ружья к ним в окно и убежал.
      Джим Тайл гневно взял трубку и начал набирать номер.
      Вытряхивая стекло из одеяла, Эл Гарсия спросил:
      – Кому ты собираешься звонить, чико, в Департамент охоты и рыбной ловли?
      – Думаю, важно произвести впечатление, – сказал патрульный. – А ты так не думаешь?
      Для того чтобы добраться до плотины, Эдди Сперлинг должен был проехать на запад по дороге 84, затем повернуть на север по шоссе 27 и добраться до лагеря рыболовов «Фиш Кемп». Здесь плотина была достаточно широка, но только для проезда одной машины. В три часа ночи Эдди не предвидел никакого встречного транспорта. Он медленно вел машину сквозь хрустальную темноту, насекомые с болот клубились вокруг его фар. Время от времени ему приходилось тормозить, потому что пучки света от его передних огней высвечивали какое-нибудь животное, которое замирало на месте в выбитой колее, и в этот момент были видны его рубиновые глаза. Это были кролики, еноты, лисы, рыси и даже жирная старая самка выдры.
      Эдди удивлялся такому обилию диких животных столь близко от большого города.
      Ему потребовался час, чтобы сделать полный круг и вернуться к месту, где вода высоко поднималась у дамбы. Это было Озеро номер семь. Добравшись до места, Эдди Сперлинг выключил двигатель и фары, опустил окно и поглядел на восток. Эверглейдская ночь была необъятна и прекрасна, полоса неба не похожа ни на что из того, что ему доводилось видеть прежде на Юге, казалось, что в этом месте Галактика прямо льет свой свет в мерцающее болото.
      Когда Эдди поглядел на восток, он увидел, что пейзаж здесь ломаный и закрыт аурой огней города. Бледная полоска супершоссе, похожая на шрам, пересекалась тремя другими дорогами, проложенными специально для земельных разработок Чарли Уиба. В этом не было ничего красивого, и Эдди отвернулся. Он надел шапочку, сорвал свой жилет и вышел из грузовика в нежное гудение ночных болот.
      Вода блестела по обе стороны дамбы. Под тонкой дымкой тумана Озеро номер семь лежало плоское и мертвое, как цистерна. По контрасту с этим маленький прудик на стороне Эверглейдса был испещрен ямочками от миног и водяных жуков. Этот карман был богато украшен бахромой рогоза и другой травы, вокруг шуршали листья водяных лилий, огромные как пицца. В пруду что-то плавало: пластиковая бутылка Клорокс, привязанная за веревку.
      Эдди Сперлинг заметил, как неуместно она здесь выглядела, просто непристойно – как мусор. Вся эта затея казалась ему безумной – Уиб и его чертов импорт из Алабамы. Эдди осторожно пробирался по склону дамбы – его сапоги скользили в жидкой грязи. У края пруда он нашел длинную палку, которую использовал, чтобы подцепить белесую плавучую бутылку.
      Он дотянулся до веревки и начал ее вытягивать, меняя руки. Рыбья ловушка оказалась необычайно тяжелой, прямо свинцовой. «Должно быть, запуталась в гидрилле», – подумал Эдди.
      Когда наконец клетка появилась на поверхности воды, он бросил палку и стал ощупывать петли пальцами. Потом вытянул ее на берег. Эдди посветил фонариком в клетку и сказал:
      – Бог мой!
      Он не мог поверить своим глазам: это был медно-черный окунь невероятных размеров, столь огромный, что мог бы быть глубоководным групером.
      Похоже он весил не менее тридцати фунтов. Хог смотрел на Эдди и яростно бился в своей проволочной тюрьме. Эдди, пораженный его размерами, мог только молча смотреть. Он думал: это невозможно.
      С другой стороны пруда послышался шум, и Эдди Сперлинг похолодел. Он узнал ни с чем не сравнимый звук взводимого курка.
      Низкий голос сказал:
      – Положи ее на место.
      Эдди глотнул – его горло было сухим. Он был настолько напуган, что не мог двинуться с места.
      Раздался выстрел и бутылка из-под «Клорокса» взорвалась у его ног. После того, как утихло эхо, голос сказал:
      – Сейчас же.
      Колени Эдди стали, как резиновые, и он поставил клетку в пруд, выпустив мокрую веревку, которая скользнула по его пальцам.
      На другой стороне пруда из рогоза поднялся стрелявший. Судя по силуэту, это был крупный мужчина. Его облик казался еще более устрашающим из-за военного вида одежды и черной маски. Человек зашлепал через болото и перешел на другую сторону дамбы. Эдди подумал о бегстве, но бежать было некуда. Потом он подумал о том, чтобы уплыть, но его остановила мысль о змеях и аллигаторах. Поэтому он просто стоял, стараясь не запачкаться.
      Скоро стрелок замаячил прямо над ним на дамбе.
      – Погаси фонарь! – сказал он.
      Он был настолько близко, что Эдди мог различить его черты. У него были длинные темные волосы, крысиная борода и цветастая пластиковая шапочка. То, что издали показалось маской, вблизи превратилось в солнцезащитные очки. В руках у него была винтовка «Ремингтон».
      – Я Шустрый Эдди Сперлинг.
      – Откуда?
      – С телевидения!
      – Я не смотрю телевизор!
      Эдди попытался подобраться к нему с другой стороны:
      – Тебе нужны деньги? Джип? Подходи и бери!
      Не моргнув глазом, стрелок повернулся и выстрелил в подцвеченное ветровое стекло машины Эдди Сперлинга.
      – У меня есть свой собственный грузовик, спасибо, – сказал он. Потом выстрелил в противотуманные огни Эдди.
      Эдди прошиб ледяной пот. Человек сказал:
      – Здесь, кажется какая-то рыба, да?
      – Самая большая, какую я видел в жизни!
      – Ее зовут Квинни.
      – Право, это мило, – сказал Эдди в отчаянии. Он не сомневался, что волосатый стрелок собирается его убить.
      – Может быть, интересуетесь, что случилось с вашей рыбой?
      – Собственно, она не была моей, – сказал Эдди. Человек издевательски рассмеялся:
      – Так ты проделал весь этот путь, чтобы поздороваться с ней?
      Эдди ответил:
      – Нет, сэр, я проехал весь этот путь, чтобы выпустить ее.
      – А как насчет того, чтобы я сбил с тебя спесь? Вот пальну в тебя и дело с концом!
      – Пожалуйста, – закричал Эдди. – Я говорю правду, я собирался выпустить эту рыбу. Обыщите мой грузовик, если не верите. Если бы я собирался забрать эту рыбу, я привез бы с собой садок, верно? Или лодку, разве не так?
      Стрелок, по-видимому, обдумывая эту мысль. Эдди продолжал:
      – И зачем бы мне понадобилось приезжать сюда за три часа до начала турнира и рисковать тем, что рыба подохнет?
      Человек спросил:
      – Так вы не из жуликов?
      – Нет, и не собираюсь становиться жуликом. Я не мог с этим примириться, поэтому я обманул Чарли Уиба.
      Человек опустил ружье.
      – Я отпустил этих окуней.
      Эдди Сперлинг сказал:
      – Я рад, что вы это сделали.
      – Трех хогов. Один, должно быть весил фунтов одиннадцать.
      – Хорошо, – сказал Эдди. – Может быть, когда-нибудь я его поймаю, когда он подрастет.
      – А как насчет Квинни? – спросил человек. – Что бы вы сделали с ней?
      Не колеблясь, Эдди сказал:
      – Я и ее бы отпустил.
      – Сомневаюсь.
      – Какой смысл было бы ее убивать, мистер? Предположим, я бы забрал этого монстра домой и сделал чучело. Каждый раз, когда я входил бы в комнату, она смотрела бы на меня со стены, и в этих лиловых глазах была бы ужасная правда. Я не смог бы с этим жить, мистер. Вот почему я говорю, что вам не надо пускать в ход ружье. Я бы ее выпустил.
      Стрелок продолжал стоять, никак не реагируя на слова Эдди. Его солнцезащитные очки приводили Эдди в ужас.
      – У меня мальчик, мистер. Ему девять, – сказал Эдди. – Думаете, я смог бы солгать своему сыну о такой рыбе, как эта? Сказать, что я ее поймал, когда этого не было.
      – Некоторые могли бы.
      – Не я.
      Стрелок сказал:
      – Я вам верю, мистер Сперлинг. А теперь марш отсюда, будьте любезны.
      Эдди послушно вскарабкался вверх по берегу, на дамбу. Он прыгнул в джип, даже не смахнув осколки стекла с сиденья.
      – Вы можете развернуться?
      – Да, – сказал Эдди. – У меня же есть возможность использовать все четыре колеса.
      В темноте он стал нервно нащупывать ключи.
      – Шов вселенной, – размышлял вслух стрелок. – Эта дамба, как нравственный шов вселенной.
      – Да, она узкая, это верно, – подал голос Эдди.
      – Зло по одну ее сторону, добро по другую, – человек проиллюстрировал свою мысль, жестикулируя «Ремингтоном».
      Эдди высунул голову из окна машины и сказал очень вежливо:
      – Могу я вас спросить, что вы собираетесь сделать с этим большим красивым окунем?
      – Я собираюсь его выпустить, – сказал человек, – примерно через пять минут.
      Он не сказал где, не сказал, с какой стороны шва.
      Эдди знал, что не стоит испытывать судьбу, знал, что должен удирать от этого психа во все лопатки, но не мог этого сделать. Рыболов в нем должен был добиться ответа:
      – А сколько она весит?
      – Ровно двадцать девять.
      – Вот те на! – Эдди Сперлинг часто задышал.
      – А теперь проваливай, – сказал стрелок. – И удачи на турнире.
      После того, как Эдди уехал, Скинк вытянул большую рыбу из пруда. Он повесил клетку на плечо на манер ярма и понес через плотину к Озерам. Он поставил ее снова в воду и начал обыскивать берега, пока наконец не нашел две пустых банки из-под пива, служившие отметкой места, где Джим ТаЙл и Эл Гарсия затопили кучу веток и валежника. Скинк еще раз вытянул клетку и поставил в секретное место. На этот раз он вынул окуня, отметил направление к полузатопленному завалу из веток и нежно подтолкнул туда своего питомца.
      Рыба плеснула, замутила воду и исчезла.
      – Увидимся сегодня вечером, – сказал Скинк. – А потом поедем домой.
      С винтовкой в руке он простоял на дамбе два часа, наблюдая, как начинает бледнеть ночь. На стороне Эверглейдса закричала цапля, начали ссориться дрозды-белобровики в камышах. Но другая сторона дамбы оставалась молчаливой и безжизненной. Скинк ждал, появится ли что-нибудь в Озере номер семь – черепаха, сарган, хоть что-нибудь. Он ждал долго. Потом, глубоко обеспокоенный, он устало двинулся вниз по дамбе туда, где оставил свой грузовик.
      В этот самый момент Р. Дж. Декер припарковал свою машину за рядами трейлеров, в которых жили строители на Озерах. Рассвет был лучшим временем, чтобы двинуться в путь, потому что в этот час большая часть нанятых полицейских спала или трепалась и сплетничала, ожидая окончания смены. Декер заметил только одного охранника в форме, круглого и цветущего парня, который появился из трейлера, задержался ненадолго, чтобы облегчиться, и снова закрыл дверь.
      Декер еще раз проверил камеру. Это была «Минолта Макскум», крепкая, трйдцатипятимиллиметровая. Он купил ее на распродаже в Уэст Палм Бич со скидкой. В этом магазине принимали кредитные карточки. Декер подумал, что «Кодак» или «Шур-Шот» могли бы сработать так же хорошо, но он слишком торопился. Он открыл аппарат и проверил механизм заряжения пленки. То же самое он сделал с блоком привода мотора.
      Удовлетворенный, Декер прикрыл линзы колпачком, закрыл камеру и спрятал ее в отделение для перчаток машины Эла Гарсия. Потом он достал из багажника кусачки и проскользнул к сараю с запчастями, где принялся за работу с подвесным замком.
      Начало мемориального турнира имени Дики Локхарта было назначено на шесть тридцать, но рыболовы прибыли очень рано, чтобы спустить лодки на воду, проверить оборудование и воспользоваться даровым угощением.
      Рыболовы знали, кто бы ни выиграл в этом турнире, он, вполне возможно, не сможет никогда больше опустить в воду удочку не из-за колоссальной премии, но из-за того, что отпадет необходимость рекламировать продукцию спонсоров. Наживка на окуня, которая обеспечит получение главного приза в турнире Локхарта, вне всякого сомнения будет самой модной наживкой, по крайней мере, в течение года в лавках, торгующих приманкой для ловли рыбы в пресной воде. Во всем этом не было никакой логики, потому что окунь жрет что попало (включая собственную молодь), но компании, производящие снасти, делали все возможное, чтобы подстегнуть психоз, связанный с приобретением наживки. До начала турнира, до того, как выстрелом будет подан сигнал к старту лодок, они завалили соревнующихся даровыми блоками, зажимами, обтекателями, а также резиновыми червями, разложенными в гигантских пластиковых корытах, как какая-то адская пурпурная паста.
      Утро было ясным и прохладным. Поговаривали, что к полудню может быть восемьдесят градусов. Матроны из Первой Церкви Пятидесятницы Освобождающего Искупления раздавали библейские брошюры и горячие бисквиты и кофе, хотя многие участники соревнований были слишком возбуждены, чтобы есть или молиться.
      Ровно в шесть часов Роллс-Ройс «Корниш» цвета бургундского вина подъехал к причалу номер один Озер Ланкеров. Из него вышли Деннис и Лэни Голт. На Лэни был красный жакет, обтягивающие брюки из грубой бумажной ткани «Гор-Текс» и черные сапоги для верховой езды. Она наслаждалась вызываемым ею восхищением других участников соревнований, которые не сводили с нее глаз и с энтузиазмом грызли горячие рогалики, доставая их из мешка. С видом высочайшего превосходства Деннис Голт отцепил от трейлера свою сверкающую семнадцатифутовую лодку «Рейнджер» и спустил на воду. Он начал методично укладывать свои удочки одну за другой, затем коробку с необходимыми инструментами и наконец огромный ящик с рыболовными снастями. Усаживаясь в кабину лодки, он провелил показания приборов – температуру воды, размещение груза, показатели тахометра, горючего, батарей, давления бензина, нажал на кнопку своего звукового искателя рыбы, и на экране зажглись и замигали ярко-зеленые буквы – доброе утро! Большой подвесной мотор «Джонсон» поддался сразу же и включился, мурлыкая, как тигренок. Пока мотор нагревался, Деннис Голт стоял у руля и небрежно разглаживал складки своего небесно-голубого спортивного костюма. Он брызнул струей Миндекса на стекла своих японских янтарных очков «Поляроид» и протер их темно-синим платком. Затем надел свой жилет с монограммой и сунул в карман флакон «Счастливой Железы» в пять унций. По традициям окунеловов он повернул свою кепку так, что козырек оказался сзади, потому что при скорости в пятьдесят миль в час ветер сорвал бы ее. Деннис Голт был готов к тому, что, как и всегда, послышатся замечания по поводу Роллс-Ройса и того, какой напыщенный и самодовольный осел его владелец, но на этот раз другие окунеловы оставили его в покое. Собственно говоря, Голт был так погружен в свой предтурнирный ритуал, что чуть не пропустил необычное зрелище.
      Оно началось появлением на восточной стороне неба проблеска света величиной с булавочную головку. Свет распространялся быстрее, чем от восхода солнца. Он был пульсирующим и странным. Окунеловы сгрудились у причала, чтобы посмотреть, что это такое. Они предполагали, что большие компании, производящие наживку, решили запустить новую рекламу, и придумали для этого трюк.
      Все небо над Озерами запульсировало аквамариновым огнем. На сорокафутовом экране, сооруженном позади подмостков, появилось лицо преподобного Чарльза Уиба, готового произнести слова утреннего благословения. Конечно, оно было записано на пленку (потому что Чарли Уиб редко поднимался с постели раньше десяти), но ни у кого из участников соревнования не было желания послушать, что сказано в Ветхом Завете о ловле рыбы. Все их внимание было обращено на то, что медленно катилось по дороге в их сторону.
      Это были машины дорожного патруля, а точнее, шестнадцать машин, и их синие огни резали темноту на куски. Самым последним в процессии был грузовик-мусорщик с гребной лодкой, прицепленной к бамперу.
      Деннису Голту это зрелище не понравилось. Он подумал, уж не собираются ли полицейские арестовать кого-нибудь, и не может ли этот кто-нибудь оказаться им самим. Он метнул беспокойный взгляд на Лэни, которая пожала плечами и покачала головой.
      Первые восемь патрульных машин объехали причал с одной стороны и остановились бампер к бамперу, другие восемь встали таким же манером с другой стороны, образовав проезд в форме буквы У для Эла Гарсии и Джима Таила на их мусорщике.
      Каждый из патрульных вышел из машины и встал рядом с ней. У них были невозмутимые лица, и они никак не реагировали на миникамеры СХТ, которые снимали их прибытие.
      Все до единого патрульные были молодыми, прямыми, как стрела, с четкими чертами лица, мускулистыми и хорошо вооруженными. Они принадлежали к числу лучших друзей Джима ТаЙла, и были белыми, что производило немалое впечатление.
      На озеро был спущен старый деревянный «скиф», и это обошлось без осложнений.
      Дьякон Джонсон поднялся рано. Значение этого дня тяжело давило на него, и у него были все основания беспокоиться. Он надел свой любимый спортивный костюм цвета пустыни, кремовые башмаки из буйволовой кожи и подровнял волосы, торчащие из носа. За завтраком он без аппетита пожевал рогалики с изюмом, просмотрел спортивную страницу газеты, чтобы быть уверенным, что они не испортили большую рекламу турнира и опубликовали ее, потом вызвал лимузин. Он решил сделать еще одну попытку прорваться в больницу. На этот раз рядом с администратором его поджидали двое врачей. Дьякон Джонсон улыбнулся и протянул руку, но врачи посмотрели на него, будто он был гремучей змеей.
      – Сожалею, – сказал один из них. – Вы должны удалиться.
      – Неужели здесь нет никого, кто хотел бы появиться на экране телевизора?
      – Они сказали, что вы предлагали им деньги.
      – Был вынужден, – солгал дьякон Джонсон. – Таковы правила.
      – Деньги, – продолжал доктор, – в обмен на ложь об их болезнях.
      – Не ложь – а лицедейство, драматизация. Это большая разница. – Дьякон Джонсон негодующе сложил руки. – У нас тут насквозь Христианское предприятие в СХТ.
      – Вы совершенно расстроили нескольких пациентов, когда были здесь в прошлый раз.
      – Я не имел в виду ничего дурного.
      – Они обсуждали вопрос о насилии, – сказал один из врачей, по-видимому, психиатр.
      – Насилии? – переспросил дьякон Джонсон.
      – Вот почему мы не можем вас впустить.
      – Но там был один капрал Клемент. Он выразил интерес к нашему шоу и хотел сегодня появиться на экране рядом с преподобным Уибом.
      Доктора переглянулись.
      – Клемент, – повторил дьякон Джонсон, произнося имя по буквам. – Этот малый со странными коленями.
      Психиатр сказал:
      – Боюсь, что капрала Клемента перевели на шестой этаж в качестве пациента больницы.
      – Кажется, прошлой ночью он вломился в аптеку, – объяснил другой врач.
      – Он не сможет участвовать в телешоу, – добавил психиатр. – Пожалуйства, уйдите, мистер Джонсон, пока мы не вызвали службу безопасности.
      Дьякон Джонсон сел в лимузин и нахмурился.
      – Куда? – спросил шофер.
      – Вы знаете город?
      – Родился и вырос здесь, – сказал шофер.
      – Хорошо. Найдите мне каких-нибудь бродяг.
      Самолюбие Чарли Уиба пострадает. Он ведь специально предупредил, чтобы не было людей с улицы: это слишком рискованно. Он должен был поддерживать стандарты высокомерия и дендизма, но у дьякона Джонсона не было времени. До исцеления оставалось несколько часов.
      Шофер лимузина отвез его на бесхозную часть пляжа форта Лодердейл, известную, как «Полоска». У всех бродяг, которых они там встретили, были выцветшие от солнца волосы и слишком здоровый загар.
      – Выглядят чересчур здоровыми, – решил дьякон Джонсон.
      – Есть кухня, где кормят бесплатным супом на Бульваре Восхода, – сказал шофер.
      – Попробуем.
      Дьякон Джонсон убедился, что шофер был прав в отношении кухни: от стены до стены пьяные, одутловатые, беззубые, с жирными волосами бродяги, самые заскорузлые из закорузлых. Некоторые были так истощены, что им не помог бы никакой грим: придать им презентабельный вид для предстоящего шоу было бы невозможно. Хуже всего было то, что большинство из них страдало от похмелья, и это мешало им понять предложение дьякона Джонсона во всех деталях. То, что касалось вопроса о деньгах, они понимали достаточно хорошо, что же касалось необходимости одеться и отрепетировать свое выступление, тут была полная расплывчатость.
      – Это же телевидение, поймите, ради Бога, – умолял их дьякон Джонсон.
      Они только улыбались и почесывались.
      Отчаявшись, дьякон Джонсон выбрал тощего бродягу по имени Клу, сидевшего в кресле на колесиках. Шофер посадил Клу на заднее сиденье лимузина и, сложив его кресло на колесах, спрятал его в багажник.
      По мере продвижения к Озерам у дьякона Джонсона стали возникать сомнения:
      – Ты уверен, что сможешь подняться?
      – А то!
      – По команде.
      – А то!
      На лице Клу появилась шкодливая улыбка, вызвавшая удивление дьякона Джонсона.
      – А что с твоими ногами? – спросил он.
      – Ни черта, – ответил Клу.
      – Тогда почему ты в кресле на колесах?
      – Обменялся, – сказал Клу. – Заполучил его за три жестянки пива и шерстяной носок. Думаю это выгодная сделка.
      – Действительно, – сказал дьякон Джонсон. – И как давно это было?
      – В девятьсот восемьдесят первом, – ответил Клу, все еще самодовольно ухмыляясь.
      – И с тех пор ты в кресле?
      – Все время, – сказал Клу. – Нет нужды вставать.
      Дьякон Джонсон подался вперед и сказал шоферу, чтобы тот остановил машину:
      – Вылезай, – сказал он Клу.
      – Зачем?
      – Проверим, – ответил дьякон Джонсон. – Вылезай и обойди вокруг машины.
      Когда шофер открыл дверцу, Клу вывалился на мостовую лицом вниз.
      Шофер потянулся, чтобы помочь ему подняться, но дьякон Джонсон погрозил ему пальцем.
      Он сказал:
      – Можешь подняться, сынок?
      Клу пытался изо всех сил, пока не раскраснелся, но его тощие ноги не работали.
      – Ничего не понимаю, – хныкал он.
      – Как я и предполагал, – сказал дьякон Джонсон жестко. На земле Клу продолжал кряхтеть и извиваться.
      – Дайте мне минуту, – умолял он.
      – Отдай ему его проклятое кресло, – рявкнул дьякон Джонсон на водителя, – и поехали.
      Когда он уже убедился, что грандиозное телеисцеление придется отложить или свести его масштабы до исцеления овцы или кошки, дьякон Джонсон заметил слепого.
      Человек был один, сидел на автобусной остановке, опираясь на спинку скамьи при самом въезде на Озера Ланкеров под огромным щитом из кедрового дерева с названием места, как раз под второй буквой «а». То, что он оказался сидящим здесь в столь решающий момент, казалось божественным чудом, если не считать того, что дьякон Джонсон не верил в чудеса. Это можно было назвать простым старым добрым словом «везение». Он велел водителю лимузина остановиться.
      У слепого не было ни собаки-поводыря, ни белой палки. Поэтому дьякон Джонсон предположил, что они смогут договориться.
      Он подошел к нему и поздоровался. Человек не двинулся с места, просто продолжал смотреть прямо перед собой. Дьякон Джонсон не мог видеть ничего, кроме собственного опрятного отражения в его темных очках.
      – Могу я спросить, – обратился к нему дьякон Джонсон, – вы слепой?
      – Думаю, да, – ответил человек.
      – Могу ли я спросить, насколько вы слепы?
      – Зависит от того, что вы имеете в виду.
      – Вы можете видеть надпись на этом щите? – дьякон Джонсон указал на большую рекламу «Тойоты» в четверти мили на дороге.
      Человек сказал:
      – Не очень.
      Дьякон Джонсон вытянул ладонь перед его лицом:
      – А это видите?
      Человек кивнул в знак согласия.
      – Очень хорошо.
      «Слава Богу», – подумал дьякон Джонсон.
      Для тренировки полуслепой подходил отлично. Что касалось премии за актерское мастерство, то человек соответствовал требованиям: он был достаточно болен, но не выглядел таким болезненным, как некоторые бродяги в ночлежке.
      Дьякон Джонсон представился и сказал:
      – Вы слышали о Спортивной Христианской Телесети?
      – Да, – ответил слепой.
      – Тогда вы должны были слышать и о преподобном Чарльзе Уибе и о том, как он исцеляет людей. Это показывают по национальной программе телевидения.
      – Я не смотрю телевизор.
      – Да, я понимаю, но, по крайней мере, вы слышали о преподобном Чарльзе Уибе, как он исцеляет людей, и это показывают по национальному телевидению. Причина, почему я об этом спрашиваю, в том, что сегодня у него как раз сеанс исцеления. И именно здесь.
      – Исцеление.
      – Это показывают по спутниковому телевидению, в прямом эфире, – сказал дьякон Джонсон. – Вас это не заинтересует?
      Человек поиграл своей бородой.
      – За пятьсот долларов, – сказал дьякон Джонсон.
      – И я буду исцелен?
      – Позвольте вам сказать, что у преподобного Уиба получаются блестящие результаты. Конечно, с Божьей помощью.
      Дьякон Джонсон покружил вокруг слепого и проверил, как он будет выглядеть перед камерой.
      – Думаю, Бог желает, чтобы мы вас побрили, – сказал он. И, возможно, подстригли вам волосы. Эта коса будет отвлекать внимание.
      Слепой поднял средний палец перед носом дьякона Джонсона.
      – Вы это видите? – спросил он.
      Дьякон Джонсон слабо хихикнул:
      – Я вас недооценил, сэр. Давайте остановимся на тысяче долларов.
      – За тысячу долларов я приму душ, – сказал слепой. – И это все.
      Когда он поднялся, то дьякону Джонсону показалось, что он завис над ним, как гора. Он натянул на голову цветастую пластиковую шапочку и пригладил ее на голове. Потом своими толстыми заскорузлыми пальцами ухватил дьякона Джонсона за локоть и сказал:
      – Показывайте дорогу.
      В тот момент, когда другие лодки окунеловов с ревом сорвались с места, Эл Гарсия почувствовал, что он и Джим Тайл неминуемо утонут, что волны затянут в глубину деревянный «скиф» и он будет плавать вверх дном, а они оба окажутся пойманными, как в западню. Но этого не случилось. «Скиф» оказался не только устойчивым, но и сухим. Однако он двигался чудовищно медленно – даже медленнее, чем мог бы, из-за того, что его тяжесть увеличивалась за счет контейнера, наполненного пресной водой озера Джесап, предназначенной специально для Квинни. Это усугубляло и без того значительный вес двоих мужчин, обрудования, баллона с горючим, коробок с ленчем, якоря, наживки (нескольких фунтов мороженого золотистого леща из округа Харни, любимого лакомства Квинни) – всего этого было слишком много для старого усталого маленького мотора Меркьюри в шесть лошадиных сил.
      Гарсия направился прямо по каналу, держа курс на Озеро номер семь. Одной рукой он управлял рулем. Другой держал удочку с наживкой, которая издавала неприятные резкие звуки, притягательные для рыбы.
      – Похоже на то, как трубит слон, – сказал Гарсия бойкому, но не внушающему симпатий коммивояжеру, всучившему ему эту приманку у причала.
      Это была долгая и медленная поездка, и ритмическое гудение подвесного мотора в конце концов начало убаюкивать. Гарсия почти дремал, когда что-то задергалось у него под руками: он открыл глаза и увидел, что кончик его удочки дрожит и ныряет. Вспомнив, чему его учил Скинк, он дважды дернул кверху, и ответом ему было упрямое натяжение на конце лески. Без особого усилия полицейский стал сматывать удочку и на ней оказалась маленькая черная рыбка не более чем в двадцать дюймов длиной. Джим Тайл сказал:
      – Я думаю, это окунек-младенец.
      – Будь я проклят, – ответил Эл Гарсия. – Брось его в контейнер.
      – Зачем?
      – Чтобы мы могли показать губернатору, что честно потрудились.
      – Она ужасно маленькая, – заметил Джим Тайл, выпуская окуня в контейнер.
      – Рыба есть рыба, – ответил полицейский. – Пошли, Джимбо, давай входить в настроение этого проклятого турнира.
      После этого мотор заглох, он дважды кашлянул, поплевался синим дымом и замер. Эл Гарсия снял обтекатель с мотора и бесплодно возился с ним минут десять. Потом поменялся местами с Джимом и тот тоже попробовал починить мотор.
      Джим Тайл все дергал и дергал за веревку, но мотор Меркьюри не подавал признаков жизни. После десятой попытки он сел и сказал:
      – Черт!
      Деревянный «скиф» неподвижно завис над каналом. В виду не было ни одной лодки окунеловов.
      – Нам предстоит долгий путь, – сказал Гарсия.
      Внезапно, как по наитию, Джим Тайл отсоединил шланг подачи горючего и понюхал кран.
      – Что-то не в порядке, – сказал он.
      Гарсия вздрогнул.
      – Не говори мне, что у нас нет топлива.
      Джим Тайл поднял тяжелый алюминиевый контейнер с горючим и отвинтил крышку. Заглянул внутрь, потом прижался к отверстию носом.
      – Горючего полно, – сказал он мрачно. – Только кто-то в него помочился.
      Ночь потребовала жертв от обоих.
      Кетрин чувствовала песок на языке, а тело ее свело судорогой от того, что она лежала скрюченная в багажнике машины. Ее колени были стерты, а волосы пахли резиной оттого, что ее голова покоилась на запасной шине, как на подушке. Она плакала, пока не заснула, а теперь в белом блеске утра вид пистолета Томаса Керла снова вызвал у нее слезы. Но мысль о Декере помогла удержаться от них. Сам Керл был совсем плох, ему становилось все хуже и хуже, и процесс этот шел быстрее, чем можно было себе представить, потому что он находился на грани комы или смерти. Он больше совсем не мог двигать правой рукой. Мускулы руки были мертвы и черны, как собачья голова, свисавшая с нее. Какая-то жижа сочилась из глаз и носа Керла, и за ночь его язык распух и вываливался изо рта, похожий на какой-то экзотическкий малиновый плод. На лодке он практически игнорировал Кетрин, но постоянно что-то бормотал, обращаясь к собачьей голове и гладя ее окаменевшую пасть. Теперь Кетрин уже притерпелась ко всему, даже к вони. Томас Керл отчаянно пил с момента перед рассветом, и она подозревала, что только это спасало его от боли, вызванной инфекцией, которая его пожирала. Он медленно вел лодку, помогая себе коленями и щурясь от солнца. На канале они миновали несколько рыболовов, но похоже, никто не заметил, что он упирается пистолетом в левую грудь Кетрин. Если бы они заметили бульдожью голову, то не прошли бы мимо.
      – Я богатый человек, Лукас, – говорил Томас Керл собаке. – У меня достаточно денег, чтобы купить десять таких скоростных лодок.
      Кетрин сказала:
      – Том, мы почти на месте.
      Она почувствовала, как дуло пистолета сильнее зарылось ей в грудь.
      – Лукас, мальчик, мы почти на месте, – сказал Томас Керл.
      Объявив это, он навалился всей тяжестью на дроссель, и «Старкрафт» рванулся вперед, бесцельно и бессмысленно прорываясь сквозь заросли травы. Кетрин вскрикнула, когда стебли стали до крови царапать ее щеки. Лодка прорвалась сквозь спутанную траву, выпрыгнула из воды и вылетела на илистый берег. Мотор застрял, и они остановились.
      – Вот оно, место, – сказал Томас Керл.
      – Не совсем, – отозвалась Кетрин.
      – Не беспокойся, он найдет нас, – сказал Керл. – Пари держу, что он учует твое маленькое гнездышко.
      – Прелестно, – сказала Кетрин. – Тебе бы работать для Холлмарк, сочинять «валентинки».
      Она попыталась вытереть кровь с лица каймой юбки. Шатаясь, Керл вылез из лодки. Пистолет все еще был в его здоровой руке.
      – Не привязывай лодку, – сказал он Кетрин.
      – Хорошо, – сказала она. Конечно, об этом не могло быть и речи. Она выбралась из выбеленной солнцем лодки и тотчас же прокляла Томаса Керла зато, что он не позволил ей надеть туфли.
      Внезапно Керл поднял голову и прикрыл ухо здоровой рукой.
      – Что это? – спросил он возбужденно.
      – Что? – спросила Кетрин, но он разговаривал не с ней.
      – Что это, мальчик?
      Где-то глубоко в загнивающем болоте мозга Томаса Керла залаяла его собака. Керл сел на корточки и понизил голос.
      – Лукас слышит, что кто-то приближается, – сказал он.
      Кетрин тоже это услышала. Ее сердце бешено забилось, когда она увидела Р. Дж. Декера, приближавшегося по берегу канала, держа руки в карманах.
      Она замахала и попыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Декер махнул ей в ответ и улыбнулся точно так, как это бывало всегда, если он некоторое время ее не видел.
      Он улыбался так, будто ничего не произошло, как будто маньяк с гангреной не держал заряженный пистолет у соска Кетрин и не кричал отрезанной собачьей голове на своей руке:
      – К ноге, мальчик, к ноге!
      – Полегче, Том, – сказал Р. Дж. Декер.
      – Заткнись, ублюдок!
      – Что, не с той ноги встал?
      – Я сказал, заткнись и не подходи ближе!
      Декер стоял на расстоянии десяти футов. На нем были джинсы, фланелевая рубашка и теннисные туфли. На шее висела камера на тонком шнурке.
      – Помнишь условия сделки? – сказал он Керлу. – Прямой обмен: я за нее.
      – Какую сделку ты предлагал Лимусу?
      Декер возразил:
      – Я не стрелял в твоего брата, но, должен сказать, он это заслужил.
      – Так же, как и ты, ублюдок!
      – Знаю, Том.
      Р. Дж. Декер видел, что с Томасом Керлом происходит что-то чудовищное, что он болен. Он видел также, что что-то чудовищное произошло с правой рукой Керла и что, возможно, это и есть причина его болезни.
      Декер сказал:
      – Это собака, Том?
      – На что же это еще, черт возьми, похоже?
      – Это, безусловно, собака, – сказала Кетрин. – Мне кажется, бульдог.
      – Я знал похожую собаку, – сказал Декер приветливо. – Она жила в моем трейлерном парке, ее звали Пойндекстер.
      – Это Лукас, – ответил Томас Керл.
      – Он знает какие-нибудь трюки?
      – Да, отгрызает яйца у таких ублюдков, как ты.
      – Ясно.
      Кетрин сказала:
      – Ты делаешь мне больно, Том.
      – Убери от нее пистолет, – сказал Декер спокойно. – Отпусти ее, это условие сделки.
      – Я тебе покажу сделку, – сказал Томас Керл. Своим вспухшим красным языком он лизнул кончик барабана пистолета и наставил его прямо между светло-каштановых бровей Кетрин. Он начал водить дулом пистолета туда и сюда, оставляя влажные отпечатки на ее лбу.
      – Вот сделка, в которой участвовал Лимус, – сказал Томас Керл. – Прямо в яблочко, в самый центр!
      Он снова наставил пистолет на ее грудь.
      Прикосновение синей стали к ее лицу вызвало у Кетрин дрожь. Она подумала, что может лишиться чувств. Когда-то ей хотелось видеть опасность, проявление горячего нрава. Обычно она испытывала отвращение к насилию, но этот случай был исключением. Кетрин была бы в восторге, если бы ее бывший муж придушил Тома Керла голыми руками.
      – Я должен убить вас обоих, – сказал Керл. – Он старался преодолеть сильную дрожь. Пот собирался на его щеках крупными каплями, дыхание было прерывистым и хриплым.
      Декер знал, что может свалить его одним хорошим ударом, если бы только пистолет не был нацелен прямо в сердце Кетрин. О, Кетрин! Декеру следовало быть очень осторожным, он был так близко к краю.
      – Сделка есть сделка, – сказал Декер.
      – Черт, я не могу ее отпустить сейчас.
      – Она не расскажет, – сказал Декер. – У нее есть муж, о котором она должна думать.
      – Слишком скверное дело, – проворчал Томас Керл. – Вдруг один его глаз стал казаться больше другого. Он слегка покачнулся, как, если бы стоял на палубе корабля.
      Потом сказал:
      – Давай покончим с этим. Я плохо себя чувствую.
      Он толкнул Кетрин к Декеру, который притянул ее к себе обеими руками.
      – Рейдж, пожалуйста, – прошептала она.
      Керл спросил:
      – Ну, кто будет первым?
      Поскольку никто из них не ответил, он обратился за помощью к своему верному приятелю.
      – Лукас, кто будет первым?
      – Том, сделай нам последнее одолжение до того, как ты убьешь нас.
      – Заткнись!
      – Сфотографируй нас вместе, меня и Кетрин.
      Керл ухмыльнулся.
      – Какого черта?
      – Потому что я люблю ее, – сказал Декер, – и это наша последняя минута вместе. Навсегда.
      – Вот это верно.
      – Тогда сделай это, пожалуйста, – сказал Декер.
      Кетрин сжала его руку:
      – Я тоже люблю тебя, Рейдж.
      Эти слова прозвучали удивительно, замечательно, но при таких обстоятельствах Декер не мог быть уверен, что это правда. Под дулом пистолета люди говорят самые странные вещи.
      Он снял «Минолту» с шеи. Томас Керл взял пистолет под мышку правой руки, а камеру в здоровую руку. Он безнадежно разглядывал ее, как если бы это был атомный реактор.
      – У моего папы был «Поляроид».
      – Это почти то же самое, – сказал Декер ободряюще. – Ты должен смотреть в это маленькое окошечко.
      – Да? – Томас Керл поднял камеру к тому глазу, который был больше.
      – Ты нас видишь?
      – Нет, – сказал Керл.
      Декер отступил на два шага и потянул Кетрин за локти.
      – А теперь, Томас?
      Керл хихикнул:
      – Эй, да, теперь вижу.
      – Хорошо... Теперь нажми на эту черную кнопку наверху.
      – Погодите, вы расплываетесь перед глазами.
      – Это не важно.
      Керл сказал:
      – Черт, можно ведь было бы сделать хорошую прощальную фотографию, учитывая обстоятельства. Как мне сфокусировать кадр?
      Кетрин сжала руку Декера.
      – К черту фокус, – сказала она едва слышно. – Доберись до его пистолета.
      Но Декер сказал поощрительным тоном:
      – Том, фокус – это вон та черная кнопка.
      – Вот эта?
      – Да, тут все автоматизировано, только нажми на нее.
      – Черт бы меня побрал!
      Декер сказал:
      – Ну не здорово ли это?
      – Да, – отозвался Томас Керл. – Но откуда появится карточка?
      – Господи, – вздохнула Кетрин.
      – Из-под низу, – солгал Декер. В первый раз его голос прозвучал слегка нетерпеливо.
      Керл перевернул камеру вверх ногами:
      – Не вижу откуда.
      – Поверь мне, Том.
      – Ну, если ты так говоришь, – Керл поднял «Минолту» еще раз. Потребовалось несколько минут, пока его трясущиеся руки настраивали видоискатель, чтобы он оказался вровень с глазом.
      – Лукас, правда, эти двое выглядят мило? – хрипло засмеялся Керл. – Сначала я сделаю фотографию, а потом вышибу ваши чертовы мозги.
      Он нашел черную кнопку и уперся в нее дрожащим пальцем.
      – Прекрасно, подонки, изобразите улыбочку.
      – Прощай, Том, – сказал Р. Дж. Декер.
      В камере не было пленки, только четырнадцать унций водного гелия, а также мягкой пластиковой взрывчатки, обычно используемой в строительстве. Для Декера было просто провести незамысловатые медные проволочки от батарей камеры прямо к плотно спрессованному желатину, веществу, столь летучему, что заряд от контакта с затвором дал бы более чем достаточно тепла.
      Если знать, как протекают химические реакции, то это было быстро и просто.
      При прикосновении к кнопке и нажатии на нее «Минолта» взорвалась; пламени было не очень много, и оно было не очень сильным, но сотрясение воздуха было достаточно мощным, чтобы оторвать отравленную инфекцией голову Томаса Керла и разметать ее дугой, как от выстрела с расстояния в сорок футов. Она приземлилась с шумным всплеском посреди канала.
      Кетрин застыла на месте, зачарованная созерцанием безголового тела Керла, которое некоторое время постояло, а потом сложилось и упало на быстро краснеющую грязь. Казалось, что оно простояло так минуты. Потом каждая сцена представала в памяти Кетрин, как в замедленной съемке: Р. Дж. бросил пистолет в воду, Р. Дж. подтащил тело к лодке, Р. Дж. столкнул лодку в воду с берега, Р. Дж. легко поднял ее на руки и понес прочь в безопасное место.
      Они гребли по очереди. Каждый раз, проплывая мимо очередной лодки, они ловили на себе насмешливый взгляд.
      – Плевать мне на это, – говорил Эл Гарсия Джиму Тайлу. – Видишь, не похоже, чтобы они ловили рыбу.
      Это было правдой: Гарсия и Джим Тайл не знали, почему, да и не задумывались особенно об этом. Их задачей было добраться только до одной рыбы, и им предстоял еще долгий путь. Что же касалось других участников соревнования, то их бы заинтересовало то, что гидролог Чарли Уиба предупредил его, что импортированный окунь не захочет кормиться и клевать в чужой воде. Но если профессионалы и догадывались об истине, не в их правилах было бросать свое дело и складывать удочки – особенно, если столько ставилось под угрозу. Глубоко в душе каждого рыболова таилась надежда на собственную отвагу и предприимчивость, которые заставляли их продолжать рыбачить вопреки здравому смыслу, науке, несмотря на убытки и возможные несчастные случаи. В такой безумной кампании, как рыбная ловля на Озерах Ланкеров, опустошались целые ящики снастей и ни один из видов секретного оружия не остался втуне. Гнилые воды были нашпигованы приманкой всевозможных размеров и цветов, которая вытаскивалась из глубины, где только могли пройти их лодки со всеми мыслимыми скоростями. К полудню стало очевидным, что даже самая мудреная техника рыбной ловли в мире не заставит эту рыбу клевать. И когда они уныло гребли, продвигаясь по сети длинных каналов, Джим Тайл и Эл Гарсия видели страх на лицах участников турнира.
      – Не похоже, что они получают от этого много удовольствия, – сказал Гарсия.
      – Они не знают, что такое удовольствие, – сказал Джим Тайл, берясь в свою очередь за весла.
      С каждым ударом весел правда становилась очевидной: если они и доберутся до кучи валежника, о которой их предупреждал Скинк, то вероятно, никогда не вернутся к причалу до захода солнца. Если будут только грести. Но они должны были попытаться.
      – Давай, действуй, чико, – сказал Эл Гарсия. – Мы – надежда Оксфорда.
      В этот самый момент на самом западном крае Озера номер семь Деннис Голт раскладывал водонепроницаемую карту, помеченную для него пилотом его вертолета. Лэни сидела на скамье, почитывая кое-что выбранное ею из стопки журналов «Космос», которые она прихватила с собой, чтобы убить время.
      Ее нос блестел от гавайского масла для загара.
      Деннис Голт подышал на свои солнцезащитные очки и протер линзы тканью. Он поглядел сквозь них на солнце прежде, чем надеть. Произведя смотр своего арсенала, он выбрал снасть с совершенно новой наживкой «Двойной» и прикрепил ее к концу лески. Попробовал остроту крючка на ногте большого пальца и самодовольно улыбнулся, убедившись, что шип застревает накрепко. Потом он выпустил струю «Счастливой железы – Болеро для окуней» и повторил это три раза.
      Наконец-то Голт был готов. Он откинулся назад и включил вращающуюся приманку, потому что они приближались к тому месту, где должна была находиться куча хвороста.
      – Ну, мать, давай, – сказал он, – возьми наживку.

      – Объсни мне, – сказал преподобный Чарльз Уиб с парикмахерского кресла, на котором он сидел, – как это дерьмо попало в эфир.
      – Что ты имеешь в виду? – спросил дьякон Джонсон.
      – Я, Иззи, говорю обо всех этих полицейских машинах.
      – Видишь ли, Чарльз, это было сделано, как ты просил. Мы прервали нашу обычную программу, чтобы включить тебя в объявление о мемориальном турнире, посвященном памяти Дики Локхарта. Чтобы позже настроиться на эффектную концовку.
      – Шестнадцать чертовых полицейских машин, Иззи, – похоже было на то, что они совершают рейд в поисках наркотиков, а не посещают рыболовный турнир.
      – Но это и не выглядело так, будто мы их пригласили.
      – О, нет, – сказал Чарли Уиб. – Вы поступили лучше. Вы внедрили их в одиннадцать миллионов домов наших зрителей.
      Дьякон Джонсон ответил:
      – Мы уже заплатили за спутниковое время, Чарльз. Я думаю, ты реагируешь слишком болезненно.
      Уиб нетерпеливо поежился в то время как парикмахер приводил в порядок его кустистые светлые брови. Он подумал: может быть, Иззи прав, может быть, полицейские машины – не так плохо. Может быть, зрителям даже будет любопытно, в чем дело, и это поднимет наш рейтинг.
      – Могу я его ввести? – спросил дьякон Джонсон.
      – Конечно, Иззи.
      Со стрижкой Уиба было покончено. Он дал парикмахеру сто долларов и отправил его домой. Уиб оглядел себя в зеркале и спрыснул одеколоном «Старая приправа».
      Потом он подошел к платяному шкафу и выбрал костюм бледно-малинового цвета, один из своих любимых. Он надевал блестящие яркие брюки, когда дьякон Джонсон вернулся с упомянутым грешником.
      – Да, ты крупный малый, – сказал Уиб.
      – Должно быть, – ответил человек.
      – Дьякон Джонсон утверждает, что ты слепой.
      – Не совсем.
      – Ну, конечно, не совсем, – сказал преподобный Уиб. – Ни одно чадо божье не бывает совершенно слепым, во всяком случае, в духовном смысле. Его глаза – твои глаза.
      – Чертовски приятно это сознавать.
      – Как твое имя, грешник?
      – Меня зовут Скинк.
      – Что это такое, скандинавское имя, что ли? Скинк. – Уиб нахмурился. – Ты не будешь возражать, Скинк, если сегодня у тебя будет библейское имя? Скажем, Джеремия?
      – Конечно, не буду.
      – Это великолепно.
      Преподобный Уиб был обеспокоен тем фактом, что у человека волосы были заплетены в косицу, и знаками он показал дьякону Джонсону эту озабоченность.
      – Волосы останутся, – сказал Скинк.
      – Ну, это не так уж плохо, – вмешался дьякон Джонсон. – По правде говоря, он выглядит, как один из этих Оукриджских Мальчиков.
      Чарли Уиб согласился на уступку.
      – Мистер Скинк, я думаю, вам сказали, в чем будет состоять ваша работа. У нас будет репетиция в костюмах примерно через двадцать минут, но я хочу вас предупредить: настоящее шоу совсем другое, оно проходит гораздо более эмоционально. Вы когда-нибудь раньше бывали на телесеансе с исцелением?
      – Нет.
      – Люди кричат, вопят, пускают слюни, дрожат, падают на пол. Это радостный, очень радостный момент. И чем лучше вы играете свою роль, тем радостнее он будет.
      – Я хочу знать, – сказал Скинк, – я действительно буду исцелен?
      Преподобный Уиб отечески улыбнулся и смахнул ниточку с отворотов малинового пиджака.
      – Мистер Скинк, есть два типа исцелений. Один из них – физическое откровение, другой – духовное. Никто, кроме самого Господа, не может предсказать, что случится сегодня днем – возможно, это будет подлинное чудо – но, по крайней мере, я обещаю, что ваши глаза будут исцелены в духовном смысле.
      – Но это поможет мне пройти тест на получение шоферской лицензии или нет?
      Чарли Уиб слегка кашлянул.
      – Дьякон Джонсон упомянул, что мы выплачиваем вознаграждение наличными?
      Ровно в пять часов передавалось специальная программа «Иисус в вашей гостиной» через спутниковое телевидение по всей сети СТХ. Это был прямой эфир. Сияющий и собранный преподобный Чарльз Уиб появился за своей розовой гипсовой кафедрой и пригласил всю Америку в живописное и дружеское новое сообщество на Озерах Ланкеров, штат Флорида.
      – Мы особенно восхищены тем, что к нам присоединились сотни наших сестер и братьев во Христе, которые взяли на себя труд прилететь сюда, чтобы разделить с нами события этого волнующего дня. Благодарим вас всех за вашу любовь, ваши молитвы и вашу лепту... Вы все видели, что Флорида – это райский уголок, место покоя, раздумий, где славная работа господня прославляется благодарной природой...
      Камера номер один была повернута к небу.
      – Поглядите теперь вверх, когда я беседую с вами, – сказал преподобный Уиб, – орлы парят над этим прекрасным новым Элизиумом!
      Парившие в небе птицы не были орлами, они были обычными коршунами, промышляющими индейками. Но операторам было дано строжайшее распоряжение избегать крупных планов.
      Камеру номер два направили на аудиторию – чопорные, самодовольные, внимательные лица, все, кроме одного мужчины, сидевшего в первом ряду. Он не аплодировал. На нем был плохо подогнанный костюм из искусственного шелка, «акульей кожи», потертая соломенная шляпа и черные очки. Он не выглядел счастливым солдатом Христова воинства. Скорее походил на Чарльза Мэнсона, накачанного стероидами. Камера два ненадолго задержалась на его лице.
      Чарли Уиб не обращался к нему в течение двадцати минут.
      За это время публика вибрировала, пребывая во влажном и слезливом умопомрачении. Как и предсказывал Уиб, толстые женщины падали в обморок направо и налево. Взрослые люди вопили, как младенцы.
      Преподобный Уиб подал знак кивком, и двое молодых дьяконов в голубино-белых костюмах вывели на сцену слепого.
      – Ты, бедный заблудший грешник, – сказал Уиб. – Как тебя зовут?
      – Джеремия Скинк.
      – Ах, Джеремия!
      Аудитория разразилась ревом.
      – Джеремия, ты веришь в чудеса?
      – Да, брат Уиб, – ответил Скинк, – да, я верю.
      – Ты веришь, что Господь сегодня здесь, на Озерах Ланкеров?
      – Я верю, что он с тобой, – сказал Скинк, повторяя строки, выученные на репетиции.
      – И, Джеремия, ты веришь, что Господь следит за своими чадами?
      – Он любит нас всех, – ответил Скинк.
      – Итак, давно ли ты слепой?
      – Итак, некоторое время, – ответил Скинк.
      – И врачи махнули на тебя рукой?
      – Абсолютно, преподобный Уиб.
      – И ты тоже махнул на себя рукой, не так ли, брат?
      – Аминь, – сказал Скинк, и тут миникамеру направили на его очки. Он злился на себя за то, что позволил облачить себя в эту соломенную шляпу и шелковый костюм.
      Преподобный Уиб коснулся платком своего лба и возложил пухлую розовую руку на плечо Скинка.
      – Джеремия, – сказал он торжественно, – в этот славный тропический день, который Господь послал нам, в день, когда наши христианские спортсмены снимали в этих древних первобытных водах урожай, дарованный им фортуной, в такой день воля Божья такова, чтобы ты стал снова зрячим. Ты должен увидеть великолепие солнечного блеска и его небеса, и захватывающую дух красоту семейного сообщества горожан. Тебе бы хотелось вновь стать зрячим, Джеремия? Тебе хотелось бы видеть снова?
      – Можешь побиться об заклад на свой зад, что хотелось бы, – сказал Скинк, слегка отклоняясь от сценария.
      Брови преподобного Уиба поползли вверх, но он не утратил боевого запала.
      – Джеремия, – продолжал он. – Я собираюсь просить этих добрых христиан, которые будут нашими свидетелями на Озерах Ланкеров, взяться за руки. Вы все здесь дома. Положите свои библии и соедините руки, в том числе и те, кто находится в своей гостиной. И я сам возьму тебя за руки, Джеремия, и вместе мы обратимся ко всемогущему Иисусу и будем умолять его благословить тебя даром зрения.
      – Аминь, – сказал Скинк.
      – Аминь, – ответила толпа.
      – Даруй этому грешнику зрение! – обратился преподобный Уиб к небесам.
      – Зри! – завопила толпа. – Зри! Зри!
      Скинк вопреки себе вошел во вкус лицедейства.
      – Взгляни на меня, почувствуй меня! – завопил он.
      – Взгляни на него! Почувствуй его! – ответили зрители. Это была странная и совершенно новая строчка, но она хорошо звучала.
      Торопливо преподобный Уиб попытался вернуть молитвенное пение в обычное русло проповеди.
      – Господь, спаси этого несчастного грешника!
      Как черепаха, внезапно пойманная на шоссе, преподобный Уиб втянул шею, подтянул конечности и заморгал глазами. Этот транс длился целую минуту до того, как он снова разразился речью. Воздев руки над головой, он объявил:
      – Это время грядет! Иисус нисходит в вашу гостиную!
      Аудитория, охваченная восторгом, ждала. Миникамера была так близко, что можно было сосчитать все поры на носу Чарли Уиба.
      – Джеремия? – сказал он. – Повторяй за мной:
      – Иисус, дай мне увидеть твое лицо!
      Скинк повторил.
      – Иисус, дай мне увидеть свет солнца!
      – Иисус, дай мне увидеть свет солнца! Иисус, дай мне увидеть чистую христианскую благость нового творения, Озер Ланкеров.
      – Да будет так, – сказал Скинк.
      – Господь сказал, – объявил Уиб, – Джеремия, мой дорогой брат во Христе, сними очки!
      Скинк снял свои солнцезащитные очки и положил их в карман костюма. Дрожь ужаса пробежала по рядам сидящих. Скинк не разрешил гримершам поработать над своим лицом. Миникамеры быстро отодвинули.
      Отводя глаза, преподобный Уиб проблеял:
      – Джеремия, ты действительно исцелился?
      – O да, брат Уиб.
      – И что ты видишь?
      – Великого человека в малиновом костюме.
      Зрители зааплодировали. Многие лихорадочно выкрикивали хвалы небесам.
      Скромно сияя, преподобный Уиб продолжал:
      – И, Джеремия, над моей головой находится вывеска – эта вывеска была невидима для твоих глаз только несколько минут назад. Скажи нам, что на ней написано!
      Здесь была ключевая реплика Скинка, в этот момент включали прямой эфир. Так как устроители предполагали, что Скинк все-таки не прозреет после исцеления, его попросили выучить содержание плаката и притвориться, что он читает.
      На плакате было написано: «Озера Ланкеров представляют Турнир памяти Дики Локхарта» Мемориал Басс Бластерс Клэссик".
      Но Скинк собирался произнести совсем другие слова в микрофон.
      Чарли Уиб ждал несколько секунд, которые показались ему долгими...
      – Джеремия?
      Скинк поднял глаза к плакату.
      – Джеремия, пожалуйста, – сказал Уиб. – Что написано на этом плакате?
      – На нем написано: «Выжми мой лимон, детка».
      Горячее колкое молчание пало на сцену. Лицо преподобного Чарльза Уиба исказилось от ужаса. Его рот так и остался открытым, а блестящие коронки во рту сильно щелкнули, но никаких прочувствованных одухотворенных слов он произнести не мог.
      Слепой великан с мясистым лицом начал плакать.
      – Благодарю тебя, Господь. Благодарю тебя, брат Уиб. Благодарю за все.
      Посте этого Скинк повернулся лицом к камере один. И мигнул.
      Когда он мигнул, янтарный совиный глаз выпал из пустой глазницы и запрыгал по сцене с сильным грохотом. Это слышали все, даже те, кто был в задних рядах.
      – О, я снова могу видеть, брат Уиб, – кричал человек, который недавно был слепым. – Приди, позволь мне обнять тебя, как Господь обнял меня!
      Своими обезьяньими руками Скинк дотянулся до миникамеры и ткнулся в нее лицом.
      – Выжми мой лимон, детка! – стонал он, прижимаясь губами к линзе.
      Тринадцать женщин в толпе рухнули на пол со своих складных стульев, они были в обмороке.
      На этот раз их обморок был подлинным.
      – Хочешь пива? – спросила Лэни.
      – Нет, – ответил Деннис Голт.
      – А Перье? – Лэни порылась в холодильнике.
      – Потише, – ответил ее брат. Он закидывал удочку в то место, где был завал сучьев – это продолжалось уже долго, но рыба не клевала. Он испробовал все приспособления из своего ящика со снастями плюс еще несколько экспериментальных гибридов, но из чистого упрямства вернулся к «двойной наживке». Это была секретная приманка Дики Локхарта, и все об этом знали, поэтому Деннис Голт умирал от желания выиграть на турнире, использовав ее. Похвалиться этим. Всех в этом убедить. Втолковать им. Показать этим тупым ублюдкам, что их король действительно мертв.
      Голт знал, что находится на том самом месте, потому что звуковой измеритель глубины представлял ему детальную топографию дна канала. Куча валежника пересекала канал поперек, как лохматая черная спица. Она выделялась на плоскости, не имевшей других особенностей. Под ней горел красный огонек в форме эллипса.
      Это была рыба.
      По размерам огонька, Деннис Гол мог определить и размеры рыбы – она была очень велика.
      Она оставалась на месте, но медленно двигалась между бахромой затонувших корзин для перевозки фруктов. И Голт соответственно следом направлял свои броски.
      – Почему эта чертова рыба не клюет? – спросила Лэни.
      – Не знаю, – ответил Голт. – Но хочу, чтобы ты помолчала.
      Лэни скорчила гримасу и вернулась к своим жураналам. Она желала почти так же сильно, чтобы ее брат выиграл на турнире, как и он сам, но не совсем понимала, почему он принимал все это с такой серьезностью – особенно, учитывая, что деньги были ему не нужны. У Бобби Клинча, по крайней мере, были серьезные основания относиться к рыболовным турнирам, как к важному делу – он должен был обеспечивать продуктами кухню Клариссы и горючим «Корвет» Лэни.
      Она повернулась на своем сиденье так, чтобы солнце светило ей в спину и вернулась к статье о булимии.
      Под лодкой было тринадцать футов пустоты цвета чая, где мрачно пребывала огромная рыба. Где-то в ее центральной нервной системе зазвучал сигнал тревоги – предупреждение о выживании, мощное, но не избирательное. Огромная рыба не знала, что вызвало у нее такую реакцию – острая нехватка кислорода, вызванная наличием токсинов в воде или что-нибудь другое, но она вела себя, как ведут все большеротые окуни, когда ощущают премены в атмосфере. Она решила питаться.
      Похожая на полено, она поднялась со дна, и невидимая, повисла под плавучей тенью. Находясь под лодкой, она ждала знакомого похлопывания по воде и пыталась разглядеть сквозь стекло дружеское лицо существа, которое всегда приносило золотистых лещей. Голод начал жечь ее брюхо.
      Глядя на экран глубинного поискового лота, Деннис Голт сказал:
      – Боже, да это чудище как раз под нами.
      – Уверена, что не вижу ее, – сказала Лэни.
      – Под лодкой, – отозвался ее брат. Рыба была так близко, что не было смысла забрасывать удочку. Достаточно было уронить вращающуюся приманку вертикально вниз, и он это сделал, потом сосчитал до двенадцати и начал медленно вытягивать леску. Приманка, нетронутая, проплывала мимо кучи веток и, треща, стала подниматься к поверхности. Ее резиновая юбочка блестела, и двойные ложечки вращались. Ее механическое возбуждение распространяло ощущение страха преследуемого существа, но она вела себя не как лягушка или минога или даже рак. Собственно, она не походила ни на что живое, что встречается в природе – и тем не менее огромная рыба с жадностью проглотила ее.
      Деннис Голт никогда еще не ощущал в рыбе такой мощи. Когда рыба дернула приманку, он ответил три раза тремя рывками, приложив всю свою физическую силу.
      Удочка изогнулась в дугу, а леска гнусаво зазвенела, но эта рыба не сдвинулась ни на йоту. Ощущение было такое, будто это не рыба, а блок шлака.
      – Иисус сладчайший, – сказал Голт. – Илэйн, она моя!
      Она уронила журнал и стала ощупью искать сеть.
      – Нет, пока еще нет! – ее брат дышал так тяжело, что Лэни подумала, ей пора держать этот коричневый мешок наготове.
      Огромная рыба начала делать что-то, чего никогда не делал ни один окунь на памяти Денниса Голта – она стала заглатывать леску. И не в несколько судорожных рывков, а плавно, при этом леска только свистела. Голт напряг большой палец, лежавший на катушке, и вскрикнул – его плоть будто обожгло, кожа была содрана до мяса. А окунь продолжал заглатывать леску.
      Свободной рукой Голт включил зажигание и поставил лодку на обратный ход: он мог бы снова двинуться на это чудище, будь то марлин или тунец.
      – Что мне делать? – спросила Лэни, продвигаясь к корме.
      – Возьмешься за штурвал, когда я скажу.
      На расстоянии сорока ярдов вынырнула рыба. Она была слишком тяжела, чтобы держаться на поверхности, на ее нижней губе позванивала наживка. Деннису Голту этот удивительный окунь показался столь же мрачным и зловещим, как самец аллигатора. Он даже и представить не мог, сколько она весит. Ее рот был широким, как баскетбольная корзина.
      – Пресвятая матерь божья, – сказала пораженная Лэни.
      – Вот она, бери руль, – Голт подтолкнул ее к штурвалу.
      – Держи руль прямо и старайся находиться как раз над этой сукой.
      Он встал, и ручка спиннинга уперлась ему в живот, при этом он напряг мышцы спины и бедер для лучшего упора. Рыба, казалось, ничего не замечала. На каждые два фута лески, выигранных Деннисом Голтом, гигантский окунь отвоевывал два.
      – Быстрее, – сказал Голт сестре, которая жала на дроссель.
      Она никогда прежде не управляла лодками «Рейнджер», но воображала, что это мало чем отличается от управления «Корветом».
      Двигаясь задним ходом, лодка постепенно пожирала расстояние между Деннисом Голтом и тварью, находившейся на другом конце лески. После нескольких кратких появлений на поверхности окунь ушел вглубь и осел на дне, чтобы набраться сил.
      Голт верил в свое дорогое снаряжение и знание поведения рыбы и потому сильнее натягивал леску на катушку спиннинга.
      Цель его была – не дать поглотить большую часть лески. И, возможно, что для любого другого хога это бы сработало. Двадцатифунтовая мононить была очень крепкой, графитовый стержень удочки гибким, но мощным. И, наконец, что было важнее всего, с точки зрения Голта, рыба должна уже была быть измотана такой необычной битвой.
      Голт направил свою силу вниз, так, чтобы ничто менее мощное, чем грузовик «Мак» не смогло поглотить еще большую часть его лески. Потом он начал сматывать ее.
      – Думаю, идет, – объявил он. – Клянусь Богом, эта тварь сдается.
      Но огромная рыба трясла головой и не хотела сдаваться. И все же Голт сумел оторвать ее от дна. В отличие от всех хитрых старых ланкеров этот окунь никогда прежде не испытывал укола крючка, никогда ему не приходилось сопротивляться невидимым когтям. Поэтому он, вернее, она, потому что это была самка, не научилась тем хитростям, которые помогли бы ей бороться с Деннисом Голтом и его мощной шумной машиной. У нее была только ее сила, а в скверной воде эта сила быстро иссякала.
      Голт почувстовал, что рыба слабеет, и на его лице появилась слабая улыбка. Если бы Дики уже не был мертв, подумал он, созерцание этого монстра, которого будут взвешивать на пристани, убило бы его. Голт проверил, на месте ли сеть и легко ли до нее дотянуться.
      И тогда леска провисла. – На какой-то мучительный момент Голт подумал, что окунь оборвал леску и ушел, но потом увидел его. Окунь быстро двигался. Голт стал лихорадочно сматывать леску, пытаясь снова натянуть ее.
      – Илэйн, рыба идет на нас, – двигайся в обратном направлении!
      Она включила двигатель, и лодка сорвалась с места, превращая воду вокруг в пену.
      Огромная рыба показалась на поверхности: бронзовый плавник трепетал за кормой. Он был достаточно темным и достаточно глубоко, чтобы его можно было принять за тень, а не сам предмет. Впервые Деннис Голт осознал истинные размеры рыбы и ощутил, как его обдало жаром. Вне всякого сомнения, эта рыба принесет ему мировой рекорд. Он уже представлял ее у себя дома с табличкой, на которой будет написано его имя. Либо на стене позади своего письменного стола. Таксидермист сделает ее бока поярче, выявит лучше ее жабры, вернет немного ярости ее тусклым пурпурным глазам. Сейчас в них была видна эта ярость, только Деннис Голт не мог этого видеть. Когда он натянул леску, окунь любезно поплыл в сторону лодки.
      – Давай сеть, – закричал он сестре. – Дай мне эту чертову сеть!
      И тогда рыба дернула хвостом и нырнула.
      – Обратный ход! – закричал Деннис Голт.
      Лэни рванула дроссель с такой силой, с какой только смогла, и огромный подвесной мотор громко загудел, образуя в воде воронки в то время, как она подавала лодку назад. И именно тогда, когда лодка оказалась как раз над ней, рыба обнаружила ту хитрость, которую природа вложила в ее мозг величиной с гальку. Она изменила направление своего движения.
      – Нет-нет-нет-нет! – заорал Деннис Голт.
      Лодка двигалась в одном направлении, а окунь двинулся в противоположном. Голт уперся коленями в планшир, он отчаянно сжимал удочку обеими руками. Леска туго натянулась. Удочка согнулась вдвое и ее конец вошел в воду.
      – Стоп! – захрипел Деннис Голт. – Остановись ты, черт бы тебя побрал, гнусная грязная рыбина...
      Но огромная рыба не остановилась.
      Так как она уходила рывками вниз, у Голта не оставалось больше лески, чтобы ее удерживать. Все, что он мог сделать, это попытаться не дать ей уйти совсем.
      – Отпусти ее! – упрашивала Лэни.
      – Черта с два! – сказал Деннис. – Это моя рыба!
      Лэни беспомощно наблюдала, как ее брат перевалился через транец. Последнее, что она увидела, были подошвы его сапог.
      За всплеском последовал ужасный низкий вой, но это не был крик Денниса. Его крик замер, когда он ударился о мотор, который вращался (если верить показаниям встроенного в приборную доску тахометра) со скоростью четырех тысяч обращений в минуту. Мотор был совсем новым и его три чашеобразных лопасти из нержавеющей стали были острыми, как сабли. Деннис Голт с таким же успехом мог упасть лицом на ножи мусорщика мощностью в двести лошадиных сил. Звук, который услышала его сестра, был скрежет перемалывания.
      Лэни выключила мотор и постояла, стараясь разглядеть, что произошло.
      – Деннис? – она боязливо вглядывалась в непрозрачную воду, которая темнела – ее цвет становился из коричневого ржавым.
      Полоса небесно-синей ткани всплыла на поверхность – это был кусок формы Денниса Голта как официального участника турнира. Когда Лэни увидела ее, она поняла, что нырять за братом бессмысленно. Она вцепилась в борт лодки обеими руками, перегнулась и изящно выблевала все съеденные рогалики. А в ста ярдах от этого места, там, где канал Чарли Уиба соприкасается с дамбой, огромная рыба вынырнула на поверхность, помотала головой и изрыгнула крючок.

      Они сидели на капоте машины, припаркованной среди грузовиков окунеловов. Им были хорошо видны подмостки, пункт взвешивания рыбы, причал и сходни. Солнце начало пробиваться из-за низко нависших медных облаков, и некоторые лодки уже подъезжали к причалу.
      – С тобой все в порядке? – спросила Кетрин. Она приняла душ и причесалась, а также переоделась. Декер остановился на торговой улице и купил ей мешковатые просторные брюки и зеленую блузу. Она была тронута тем, что он все еще помнил ее размеры.
      – Я чувствую себя прекрасно, – сказал Декер. – Его внутренняя камера представляла Томаса Керла, разделенного на три кадра, и ни один из них не был привлекателен.
      Кетрин заметила:
      – Джеймс никогда не поверит этому.
      Декер посмотрел на нее, и выражение его лица было странным. Она тотчас же почувствовала себя очень неловко из-за того, что упомянула мужа.
      Декер сказал:
      – Видишь, сколько интересного ты упускаешь из-за того, что перестала быть моей женой?
      – Я не помню ничего подобного в нашей жизни.
      – Я помню, – ответил Декер, – что-то вроде этого. – Он улыбнулся и слегка сжал ее руку. Кетрин почувствовала некоторое облегчение: с ним будет все в порядке. Она соскользнула с капота машины и пошла поискать чего-нибудь поесть в буфете, расположенном рядом с подмостками. Неизвестно откуда материализовался Скинк и занял место Кетрин на капоте машины.
      – Эти нити в твоем костюме блестят очень мило, – сказал Декер.
      – Это первый костюм, который я надел за многие годы.
      – Шляпа – тоже подарок?
      Скинк пожал плечами:
      – Ты пропустил шоу.
      – А что случилось?
      – Проповедник пытался меня исцелить.
      Декер немного посмеялся над рассказом Скинка.
      – Это объясняет, куда девалась толпа, – сказал он.
      – Они рассеялись, как хомяки, – ответил Скинк. – Самое худшее то, что я потерял глаз. Он просто укатился.
      – Мы достанем тебе новый.
      – Но на этот раз не совиный. Я предпочитаю глаз вепря – такого большого гадкого кабана.
      К этому моменту Декер заметил, что лодки возвращаются. Теперь он повернулся к Скинку и сказал спокойно:
      – У меня неприятности, капитан.
      Скинк щелкнул языком.
      – Я убил этого типа.
      – Я так и думал.
      Скинк спросил, что произошло с телом, и Декер рассказал ему.
      – Не беспокойся об этом, – сказал он. – Ты поступил правильно.
      – Не беспокоиться?
      – Ты меня слышал.
      Декер вздохнул. Он чувствовал себя странно, в голове у него был туман, как, если бы все, что случилось, произошло не с ним или не с его телом. У него было ощущение, будто он сидит высоко на дереве и смотрит на себя и этого седого человека в соломенной шляпе, скверном костюме и темных очках. В этой позиции можно было бы сделать удачную фотографию Скинка, он был бы похож на одного из этих растрепанных торговцев наркотиками в Вудстоке. Или в Альтамонте. На одного из тех, кто выглядит слишком старым и слишком суровым для того, чтобы быть в этой толпе. Декер решил рассказать Скинку, почему он вернулся на Озера Ланкеров. Однако в любом случае он чувствовал, что должен его кое о чем спросить.
      – Когда я нашел Кетрин, – сказал Декер, – я задумался о Деннисе Голте.
      – Он стоит за всем этим делом в Новом Орлеане, – повторил Скинк. – Это трюк. Поэтому забудь обо всем этом. Ты ни в чем не виноват.
      Декер ответил:
      – Я думал не о Новом Орлеане, капитан. Я думал о Бобби Клинче и Отте Пикни, и Дики Локхарте. В связи с Голтом.
      – И о Кетрин.
      – Да, и о Кетрин тоже.
      – Верно, – сказал Скинк, – мистер Голт не очень приятный малый.
      Декер почувствовал, что у него перехватило дыхание, и он сказал:
      – Я серьезно раздумывал о том, не убить ли его. Не знаю, что я сделаю, когда увижу его. Не исключено, что я не смогу сдержаться.
      – Не говори мне этой сумасшедшей чепухи, – сказал Скинк. – Ты действительно готов на это? Или хочешь убедить себя, что тебе этого хочется? Подумай об этом. Керл – это другая история. Это было связано с твоей женщиной. Это была история спасения, а то месть. Даже такой одноглазый псих, как я, видит, что у тебя не хватит на это запала, и я рад, что это так.
      Декер отвернулся.
      – Но самый лучший резон, почему не следует убивать эту гадину, – добавил Скинк, – то, что в этом нет необходимости.
      – Может, ты и прав.
      – Не думаю, что ты понимаешь.
      – Неважно... – Декер спрыгнул с капота. Он заметил Кетрин, которая возвращалась с парой сосисок, приправленных чилли .
      – Думаю, лучше, если мы отвалим до того, как начнется торжество, – сказал он устало.
      Скинк покачал головой.
      – Лучше будет, если ты останешься, – сказал он. – Кроме того, мне нужна от тебя услуга.
      – Естественно.
      – Ты знаешь, как управляться с этими чертовыми телекамерами.
      Позже, когда «Уолл Стрит Джорнэл» и другие издания пытались реконструировать обстоятельства падения Спортивной Христианской Телесети, некоторые коллеги и соперники Чарли Уиба говорили, что с его стороны было глупо не отключить шоу с показом Озер Ланкеров, как только Скинк начал целоваться с камерой. Однако в таком суждении был серьезный недостаток, потому что оно не принимало во внимание давления со стороны спонсоров Уиба, которые заплатили огромные суммы, чтобы обеспечить проведение турнира окунеловов и безусловно рассчитывали увидеть его (а также то, что выловят во время турнира) по национальному телевидению. Для этих бизнесменов попытки исцеления были только раздражающей и ненужной прелюдией к главному событию. Само взвешивание происходило в присутствии не менее чем полного собрания совета директоров компании по производству «Аромата Счастливой Железы», которые прилетели сюда из Элиджея, штата Джорджия, с надеждой на то, что их новый представитель Эдди Сперлинг выиграет приз на турнире памяти Локхарта. Чарли Уиб уверил их в этом: причем так, что это не вызывало у них никаких сомнений.
      Итак, даже после лицедейства Скинка никому не приходило в голову прервать программу. Практически не оставалось времени между церковным шоу и турниром, чтобы Уиб имел возможность оценить масштабы катастрофы и то, какие она будет иметь последствия. Он знал, что дело плохо, очень плохо. На его глазах море лиц верующих христиан рассеялось. Первые десять рядов зрителей, сидевших перед помостом, теперь были пусты, а несколько стульев было перевернуто, когда люди бросились бежать. Некоторые продолжали крутиться вокруг лодочных причалов. Другие скопились в бесплатном буфете. Большинство же направилось к чартерным автобусам, где они сгрудились на своих местах и стали повторять соответствующие выдержки из библии. Они не могли дождаться, когда выберутся отсюда.
      Как только Скинк спрыгнул с подмостков в поисках своего глаза, Чарли Уиб перешел к показу рекламы и послал за дьяконом Джонсоном, который предусмотрительно заказал лимузин и отбыл в неизвестном направлении. Расследование Уиба, как показал поток ругательств и непристойностей, которые он изрыгал, касалось вопроса о том, почему Скинк был выбран как субьект исцеления. По мнению преподобного Уиба, Скинк был скорее сумасшедшим, чем увечным, и его шизоидная тенденция к нанесению себе телесных повреждений должна была быть очевидна дьякону Джонсону, которому в конце концов платили двести тысяч долларов в год ради предотвращения таких инцидентов.
      Будучи не в состоянии найти дьякона Джонсона, Чарли Уиб вернулся на подмостки и попытался спасти ситуацию. Его образ целителя от веры пострадал, возможно, непоправимо, но это его заботило меньше, чем надвигающаяся финансовая катастрофа, грозившая разорением.
      До Уиба стало доходить, что многие из тех, кто подписал новые контракты на строительство домов, стали сомневаться в целесообразности этих действий и некоторые даже потребовали свои вложения назад. При этих известиях в желудке Уиба забурлило. Теперь ему была необходима только одна вещь, которая могла бы спасти его проект – и это был праздничный и теплый южный финиш, окончание соревнования, олицетворенное в сияющем, загорелом, симпатичном парне, таком, как, скажем, Эдди Сперлинг, который должен был появиться со связкой окуней-ланкеров. И это могло создать хорошее настроение.
      Поэтому Чарли Уиб схватил микрофон и начал говорить прочувствованные романтические слова как раз, когда лодки стали возвращаться к пристани. Он говорил о солнечном свете, прекрасном климате, тихих водах, воздухе, страховке, велосипедных маршрутах, помещениях для рекламы, низкой стоимости поддержания помещений в хорошем состоянии, плавательных бассейнах олимпийских размеров, обо всем, кроме рыбы.
      Потому что таковой не было.
      Все возвращавшиеся лодки были пустыми. Спортивный комментатор СХТ подносил микрофон каждому вновь прибывающему рыболову, и рыболовы поправляли свои кепки и начинали изрыгать проклятья и ворчать о том, какой это был никчемный день, а спортивный комментатор неуклюже начинал их убеждать, что в следующий раз им повезет больше.
      Те, кто собрался около пристани – в первую очередь это были спонсоры и производители снаряжения для рыбной ловли, а также преданные родственники участников турнира, не могли упомнить столь мрачного дня в жизни окунеловов, даже после того, как прошел ураган «Камилла», перевернувший на юге все вверх дном.
      Сам Скинк был обеспокоен тем, что увидел, но нельзя было ничего предпринять – оставалось только ждать. Конечно, кто-нибудь должен был поймать рыбу.
      Так как смысл происходящего был ясен Чарли Уибу, то ему становилось все труднее и труднее интерпретировать события дня в положительном духе. Взвешивание, когда нечего взвешивать, было весьма прискорбно для телевизионной программы, даже учитывая стандарты кабельной сети. Для того чтобы заполнить эфирное время до прибытия Шустрого Эдди Сперлинга, Уиб приказал режиссеру показать несколько видеофильмов о рыбной ловле, предоставленных крупными компаниями, производителями рыболовного снаряжения.
      Когда до окончания турнира оставалось только десять минут и зимнее солнце уже почти закатилось, у причала было сорок семь лодок. Пустая доска для записи очков выглядела как насмешка в адрес Чарли Уиба. Он больше не мог подбадривать окунеловов и их родных показом окружения «Счастливой Железы».
      Где же был Эдди Сперлинг и его дублеры? Из-за подмостков молодой гидролог подошел к Чарли Уибу и сказал:
      – Дурные новости – сегодня вода хуже обычного.
      – Убирайся с глаз долой, – сказал Уиб. Теперь ему было плевать на воду – рыба Эдди будет хорошей, потому что поступит из Эверглейдса.
      С мрачным видом гидролог добавил:
      – У вас будет серьезная проблема.
      – Как бы она не возникла у тебя самого. Убирайся.
      Наушник Уиба произвел какой-то треск, и режиссер телевидения спросил:
      – Сколько еще ждать?
      – У нас еще не вернулись три лодки, – ответил проповедник. – Сиди и жди. Этого стоит подождать.
      Так оно и оказалось.
      Естественно, первым их услышал Скинк. Он спрыгнул с машины Декера и затрусил к причалу. Другие зеваки расступились, сразу узнав его, так как это был тот самый сумасшедший Циклоп, которого пытался исцелить преподобный Уиб.
      Скинк стоял один, пока к нему не подошли Декер и Кетрин, держась за руки.
      – Слушайте, – сказал Скинк.
      Декер услышал лодку. Кто бы это ни был, но он двигался очень медленно – поведение, необычное в кругах окунеловов-профессионалов.
      – Неполадки с двигателем? – спросил Декер.
      Скинк покачал головой. На его лице появилась озорная улыбка. Кетрин сказала:
      – Должно быть, это что-то хорошее.
      Внезапно причал залил горячий свет, потому что включили юпитеры. Оператор СХТ, жилистый молодой человек с кудрявыми рыжими волосами, забегал вокруг причала, балансируя своей миникамерой, прилаженной на плече. Без всяких объяснений он передал камеру и набор батарей Р. Дж. Декеру и умчался прочь.
      – Готовятся к встрече, – объяснил Скинк.
      Кетрин не могла быть уверена, но ей показалось, что он подмигнул своим здоровым глазом под темными очками.
      Декер сфокусировал «Миникам», а Кетрин приладила шлем с наушниками у него на голове. Он мог слышать в наушники команды режиссера, приказывавшего приготовиться камере два.
      – Это ветер, – сказал Декер.
      Скинк потирал руки.
      – Свет! Камера!
      Декер направил камеру на озеро и ждал. Скоро в поле зрения появилась лодка, она еле ползла. Это был Шустрый Эдди Сперлинг, но его лодка шла очень медленно, Причина была очевидна.
      Он тащил на буксире еще две лодки.
      – Это Сперлинг? – пролаял телевизионный режиссер камере два.
      – Да, – ответил Декер.
      Это известие было передано преподобному Уибу, у которого была система связи РА. Она тотчас же заработала, призывая всех, кто находился в пределах досягаемости, немедленно вернуться к причалу. Даже те, кто уже бежал к автобусам, стали возвращаться, чтобы посмотреть, что происходит.
      – Давай, Руди! – инструктировал режиссер Декера, и Декер подчинился, как сделал бы Руди.
      В то время, как процессия лодок медленно двигалась по Озеру Ланкеров номер один, несколько человек в толпе (особенно те, кто был с биноклями) стали проявлять беспокойство. Заинтригованный, Чарли Уиб, спустился с подмостков вниз, чтобы присоединиться к прихожанам у воды.
      Р. Дж. Декер прекрасно справлялся с телекамерой. Через видоискатель он видел все прекрасно сфокусированным.
      Там был Эдди Сперлинг, сидевший вполоборота за рулем своей лодки. Было видно, как он поправляет покалеченные лодки, которые тянет на буксире.
      Первым шел деревянный «скиф» – в нем сидели Джим Тайл и Эл Гарсия.
      Чарли Уиб издал стон:
      – Матерь Божья, это братья Тайл. – Он совершенно забыл об этих люмпенах. – Уберите от них камеру, – завопил проповедник.
      Р. Дж. Декер медленно повел камеру так, чтобы в поле зрения попала вторая лодка, и когда он это сделал, его колени подогнулись.
      Это была лодка «Старкрафт» и именно в том виде, в каком Декер ее оставил.
      Он услышал, как Кетрин сказала:
      – О, нет! – и спряталась за спину Скинка. Она прислонилась головой к его спине и закрыла глаза. Лодка была полна сарычей.
      Там сидела стая, по крайней мере, с дюжину: это были крепкие бесстрашные птицы. Они были маслянисто-коричневые с розовыми, как свежая ссадина головами и острыми безжалостными глазами. Они отрыгивали пищу, двигались и мигали, непривычные к ослепительному свету, но не улетали. Они были слишком сыты для этого.
      – Крепкие ребята, – прошептал Скинк Декеру.
      Одеревеневшими руками Декер направил камеру на лодку.
      Он не обращал внимания на неузнаваемый голос, оравший в наушник.
      Сарычи копошились в груде человеческих костей. Кости были чистыми, но иногда один из стервятников наклонялся и начинал яростно клевать, чтобы показать свое превосходство над остальными. Самый крупный сарыч, растрепанный самец с изогнутым пятнистым клювом держал в когтях голый желтый череп.
      – Похож на собачий, – сказал изумленный Скинк.
      – Это Лукас, – вздохнула Кетрин. – Рейдж, я хочу домой.
      Как только Эдди Сперлинг привязал лодки у причала, Чарли Уиб ринулся вперед:
      – Почему ты тащишь на буксире этих ублюдков?
      – Потому что они попросили меня.
      – Где рыба?
      – Рыбы нет, – отрапортовал Эдди Сперлинг.
      Уиб втянул в рот свою верхнюю губу. Он старался сдержаться и следить за своими словами. Теперь уже собралась довольно большая толпа. Остальные участники турнира хотели поглядеть, как дела у знаменитого телерыболова.
      – Что ты хочешь сказать? Что значит – нет рыбы – как это возможно?
      Уиб говорил низким сдавленным голосом. Он сверлил Эдди глазами, пытаясь узнать, куда девалась подсаженная рыба?
      – Эти мерзавцы не клевали!
      – У тебя большие неприятности, Эдди.
      – Нет, я так не думаю.
      Спортивный обозреватель из СХТ сунул микрофон в лицо Сперлинга и спросил звезду «Рыбной лихорадки», что случилось.
      – Ну просто один из тех дней, – начал Эдди задумчиво, – когда ты чувствуешь себя просто клапаном на тромбоне жизни.
      Эл Гарсия и Джим Тайл выбрались из лодки с контейнером.
      Скинк ждал их.
      – Мы не нашли Квинни, – сказал Гарсия.
      – Я знаю.
      Гарсия посмотрел на Джима Тайла, потом на Скинка.
      Скинк сказал:
      – Но у вас, ребята, оказались неполадки с мотором.
      – Да, кто-то постарался, – отозвался Гарсия.
      – Что происходит, лесовик?
      – Планы изменились, – ответил Скинк. – Буря в мозгах!
      Джим Тайл размышлял:
      – «Старкрафт» не входит в состав соревновавшихся лодок.
      – Нет, – отозвался Скинк, – не входит. Спроси о нем Декера.
      Гарсия сказал:
      – Это значит, что один парень все еще на воде.
      – Верно, – отозвался Джим Тайл, – Деннис Голт.
      Скинк выглядел довольным.
      – Вы ребята, очень востры, даже для полицейских.
      Эл Гарсия вспомнил, как Скинк наставлял его насчет гигантской рыбы.
      – Так что ты, черт возьми, сделал?
      – Не я, сеньор. Я просто все организовал.
      Скинк открыл крышку контейнера и увидел маленького окунька Гарсии, плавающего в чистой воде.
      – Черт побери, сержант, я горжусь тобой.
      Джим Тайл сказал:
      – Сэр, есть кое-что. Вы должны это знать.
      – Минутку, патрульный Джим. Сначала взвесим этого малыша.
      Скинк сам поднял тяжелый контейнер и локтями освободил себе дорогу, раздвигая толпу.
      – Вы не поверите этому, – обронил он через плечо Тайлу и Гарсии. – Но, кажется, ваша лодка – единственная, где есть рыба.
      – Это как раз то, что мы пытаемся тебе втолковать, – сказал ворчливо Гарсия, продвигаясь за Скинком.
      Скинк взобрался на подмостки и понес контейнер к весам.
      Он вынул маленького окуня и осторожно опустил его в корзину. За его спиной на весах появилось световое обозначение веса шестифутовыми ослепительно яркими цифрами: 14 унций.
      – Ха-ха! – прокаркал Скинк. Он нашел на подмостках микрофон и включил систему оповещения:
      – Внимание! У нас есть победитель!
      – Проклятый урод! – пробормотал Чарли Уиб. Голос оповещавшего был похож на голос слепого. – В первой лодке целая стая сарычей, а теперь вот это.
      Страдая от тошноты, проповедник последовал к весам за оператором. Ему показалось, что это не рыжий Руди, а кто-то другой с «Миникам» в руках, кто-то, кого Уиб не узнавал. В этом что-то было, но на фоне бесконечной неразберихи казалось не имеющим значения недоразумением.
      Когда Чарли Уиб добрался до подмостков, слепого там не было. Но его ждал другой кошмар. Там были братья Тайл.
      – Привет, – сказал Джим Тайл Чарли Уибу. – У меня большая рыба, правда?
      – Посмотри, брат, – сказал Эл Гарсия.
      Чарли Уиб ощутил во рту вкус желчи.
      – Кажется, ты действительно победитель, – сказал он.
      «Миникам» была направлена прямо на его лицо – вся Америка смотрела на него. Уибу как-то удалось успокоиться, и он поднял тощего окунька, держа перед камерой. Две девушки в оранжевых бикини выкатили на подмостки гигантский приз, а еще две вытащили огромное картонное факсимиле чека в двести пятьдесят тысяч долларов.
      – Все правильно, – сказал Эл Гарсия, таким голосом, что Джим Тайл вздрогнул. – Но где настоящий чек?
      – Ах, – ответил Уиб. Как после всего этого он мог сказать по телевидению, что чека нет? Что он и дьякон Джонсон были двумя единственными людьми, знавшими комбинацию к сейфу, а теперь дьякон Джонсон исчез.
      Чувствуя замешательство, Джим Тайл спросил:
      – Где чек?
      – Прошу прощения, – ответил преподобный Уиб, – но я не говорю по-кубински.
      – Если нужен перевод, – сказал Эл Гарсия, – то, пожалуйста: где этот дерьмовый чек?
      Уиб попытался дать сразу несколько объяснений, но ни одно из них не звучало убедительно и ни одно не могло опровергнуть того факта, что он обещал представить этот чек победителю во время передачи национального телевидения в день турнира. Толпа, особенно другие окунеловы, стали неуправляемыми и требовательными. Как ни были они настроены против братьев Тайл, еще больше их рассердила мысль об обмане рыболовов. Даже мрачные представители компании «Счастливой Железы» присоединились к сваре.
      – Сожалею, – сказал наконец Уиб, поднимая кверху руки, – возникла небольшая проблема.
      Эл Гарсия и Джим Тайл сердито переглянулись.
      – Предоставляю эту честь тебе, – сказал Гарсия.
      Джим Тайл вынул свою бляху и достал из кармана пару наручников.
      Кустистые, густые, как лес, брови Чарли Уиба, казалось, выцвели.
      Среди зрителей усилился гул.
      – Выключай, Руди, выключай камеру! – орал режиссер в ухо Р. Дж. Декера, но Декер продолжал снимать.
      На безупречном английском Джим Тайл сказал:
      – Мистер Уиб, я арестую вас за мошенничество...
      – И воровство в крупных масштабах, – ввернул Гарсия. – И еще за многое, о чем я догадываюсь.
      – И воровство в крупных масштабах, – повторил Джим Тайл. – Вы имеет право воздержаться от комментариев...
      И именно тогда отчаянный крик разорвал мрак. Он шел со стороны воды, это был гортанный животный вой, от которого Гарсия вздрогнул.
      Джим Тайл наклонил голову.
      Декер уронил свою камеру и побежал к причалу.
      Скинк стоял на коленях в мелкой воде. Вокруг него всплывала рыба, в судорогах, брюхом кверху, бороздя стеклянную поверхность резкими зигзагами.
      Скинк захватил одного из погибающих окуней и держал в руках, чтобы Декер и остальные могли видеть.
      – Они все подыхают, – кричал он.
      – Возьмите мою лодку, – предложил Эдди Сперлинг.
      – Спасибо, – хрипло отозвался Скинк. Декер и Кетрин влезли в лодку за ним.
      – Надеюсь, вы ее найдете, – крикнул Шустрый Эдди, когда лодка тронулась.
      Он знал, что никогда не забудет этой великолепной рыбы в клетке. Он не мог перенести мысли о том, что она погибнет в этой скверной воде, но это казалось неизбежным.
      Скинк стоял в лодке и уже включал дроссель. Сначала он сбросил соломенную шляпу, потом очки. Казалось, Скинку все равно. Казалось, что он не замечал комаров и жуков, садившихся на его лоб и щеки и запутывавшихся в его бороде, слепленных собственной кровью. В ранних сумерках Скинк правил уверенно, будто узнавал направление сердцем или инстинктом. Лодка неслась, как ракета. Декер видел цифру на спидометре, она уже перешла за шестьдесят, и он сжимал зубы, молясь про себя, чтобы они не налетели на аллигатора или бревно.
      Кетрин повернула голову и вцепилась обеими руками в его грудь. Если забыть о пробирающей до костей скорости, это был прекрасный момент.
      Сквозь рев двигателя они слышали крик Скинка.
      – Конфронтация, – объявил он, – это сущность природы!
      Он тряхнул своей серебряной косицей, и волосы заструились у него по спине.
      – Конфронтация – ритм жизни, – продолжал он. – В природе насилие чисто и целесообразно, борьба одних видов с другими – условие их выживания!
      «Потрясающе, – подумал Декер, – прямо Марлин Перкинс из РСР».
      – Смотри, куда правишь, капитан! – закричал он.
      – Все, что я сделал с Деннисом Голтом, – орал Скинк, – это создал условия для естественной конфронтации. Она ничем не отличалась от тысяч других, которые встречаются еженощно и ежедневно, невидимые и незамечаемые. Но я хорошо знал инстинкты Голта, так же хорошо, как и рыбу. Вопрос заключается только в правильно выбранном времени, в соответствии его ритмам природы. Столкнуть два вида в пространстве борьбы. Вот и все, Майами!
      Скинк яростно сжимал рулевое колесо обеими руками так, что лодка, казалось, отрывается от плоскости в своем движении.
      – Но, черт возьми, – стонал он. – Черт возьми, я не знал ничего о воде!
      Декер вырос за его спиной у консоли и осторожно подстраховывал его, упираясь коленом в колесо, на всякий случай.
      – Конечно, ты не знал, – орал Декер. Он все время лавировал, резко опуская голову, когда они проносились под новой супермагистралью.
      – Мы мчимся сквозь ядовитую пакость, – сказал Скинк, как бы не доверяя себе. – Они построили этот ублюдский курорт на ядовитой воде!
      – Знаю, капитан!
      – Это моя вина.
      – Не говори чепухи!
      – Ты не понимаешь! – Скинк повернулся и сказал Кетрин:
      – Он не понимает. Вы любите этого человека? Тогда заставьте его понять. Это моя вина.
      Закрывая лицо от холодного ветра. Кетрин сказала:
      – Я думаю, вы суровы к себе.
      Скинк улыбнулся. Его классические зубы теперь были покрыты мертвыми насекомыми, которые застряли в них крошечными точками.
      – Вы настоящая дама, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы вы бросили своего доктора и вернулись...
      Внезапно перед ними появилась еще одна лодка. Она выглядела плоской тенью и, мертвая и неподвижная, как бы висела в темноте, поперек канала. Кто-то в желтом дождевике сидел, сгорбившись, на носу лодки.
      Скинк даже не смотрел туда, он разговаривал с Кетрин, которая открыла рот, чтобы закричать. Декер отчаянно вывернул руль налево и потянул дроссель назад. Лодка Шустрого Эдди чуть не взвилась в воздух, столкнувшись с другой и ударив ее в корму, но удар оказался смягченным. Они дважды повернулись вокруг своей оси прежде, чем Декер выключил мотор.
      Скинк, которого сильно ударило о руль, поднялся на ноги и тотчас же охватил взором всю картину.
      – То самое место, – сказал он.
      Другая лодка ударилась в берег. Декер подождал, пока его сердце перестанет прыгать прежде, чем окликнуть личность в желтом макинтоше.
      – У вас все в порядке?
      – Пошел ты на...
      – Лэни?
      – Всегда, как мегера! – сказал Скинк. – Он сорвал с себя дешевый шелковый костюм, надетый на него дьяконом Джонсоном для лицедейства.
      – Кто эта женщина? – спросила Кетрин.
      – Сестра Голта, – ответил Декер.
      – Всех вас, мать вашу, – орала Лэни. Она стояла на носу, гневно тыча в них пальцем.
      – Итак, где Деннис? – спросил Декер.
      – Смени пластинку! – сказал Скинк. Теперь он разделся догола и стоял на коленях, перегнувшись через борт лодки и ненамеренно показывая зад Кетрин и Декеру. Он шлепал ладонью по воде.
      – Надеюсь, что твоя рыба подохла, – вопила Лэни на Скинка, – как и все остальные. – Ее голос задрожал. – Как Деннис.
      Кетрин спросила:
      – Я чего-то не поняла?
      Скинк яростно тянул из канала мертвого годовалого окуня и, вытянув, швырнул на берег. Он все шлепал и шлепал, но рыба не поднималась со дна и не приближалась к его руке.
      Декер порылся в лодке Эдди и нашел электрический фонарь, подключив его к электрической зажигалке лодки. Скинк все еще висел, перегнувшись через борт и все звал шлепками Квинни. Декер шарил фонарем по берегу. Раз он случайно осветил Лэни: она чертыхнулась и повернулась на своем вертящемся сиденье в другую сторону.
      Декер углядел тело, плавающее в конце канала, рядом с дамбой. Он включил двойные моторы и стал тихонько продвигаться на лодке Эдди вдоль снопа света, отбрасываемого фонарем.
      Кетрин вытягивала шею, чтобы увидеть, что это, но Декер положил руку ей на плечо.
      Щеголь Деннис Голт был изрезан в лохмотья. Он плавал лицом вниз, запутавшись в двадцатифунтовой леске.
      – Ритм конфронтации, – сказал Скинк. – В каком-то смысле я почти восхищаюсь этим сукиным сыном.
      Декер знал, что сделать ничего нельзя.
      – Это какой-то спортсмен, – заметила Кетрин.
      Скинк и Декер одновременно увидели гигантскую рыбу.
      Она плавала на боку, слабо шевеля плавниками, у распухших ног Голта. Ее жабры из красных стали розовыми, а бока почернели. Она умирала.
      – Нет-нет, – сказал Скинк и нырнул. Для такого крупного мужчины он произвел очень слабый всплеск и вошел в воду, как игла.
      Кетрин встала, чтобы вместе с Декером видеть. Их дыхание вырывалось мягкими морозными облачками пара.
      – Я держу ее! – закричал Скинк. – Но проклятье!
      Каким-то образом он запутался в лохмотьях, оставшихся от тела Денниса Голта. Несколько минут вода бурлила, взбаламученная одностороннней мрачной дуэлью между живым человеком и окоченевшими мертвыми конечностями, молотившими его. Кетрин была в ужасе. Было похоже, что Голт вернулся к жизни.
      Скинку было скверно не на шутку, грязная вода обжигала его незажившую глазницу. Вдруг он ушел под воду.
      Р. Дж. Декер схватил рыболовную острогу Шустрого Эдди и сильно уперся ею в мякоть плеч Голта. Он изо всех сил яростно отталкивал труп, давя на него всем своим весом, и Скинку удалось оттолкнуться и освободиться.
      Он баюкал умирающую рыбу в голых руках. Потом быстро поплыл вперед на спине, как выдра. Ему приходилось беречь силы, чтобы хватило дыхания.
      – Спасибо, Майами, – сказал он, задыхаясь. – Будь осторожен!
      Четырьмя гребками он приблизился к берегу и вынес на откос свою огромную рыбу. Декеру не был нужен фонарь, чтобы проследить его путь – огромный нагой белый отшельник бежал вдоль каменной облицовки. Он бежал и пел, хотя мелодию было трудно разобрать.
      Декер включил мотор и стал выравнивать лодку. Он спрыгнул на берег и подал руку Кетрин. Вместе они затрусили к дамбе, но Скинк далеко опередил их. Даже с рыбой в руках, казалось, он бежал вдвое скорее.
      С канала за их спиной послышался голос Лэни Голт. Она звала Скинка. Декер услышал два выстрела и инстинктивно потянул Кетрин на землю. Они посмотрели вверх и увидели, как два маленьких огонька взорвались высоко над головой, окрасив ночь в ярко-красное. Это как-то странным образом напомнило Декеру теплый свет затемненной комнаты. Он не знал, почему Лэни выстрелила из ракетницы. Может быть, у нее ничего другого не было.
      Они встали и снова побежали, но Скинк был уже на гребне дамбы. Когда они добежали до другой стороны, он скрылся, исчез на шве, соединяющем две стороны вселенной. Когда догорели ракеты и красный свет отхлынул с неба, хрустальная тьма снова окутала болота.
      На спокойной поверхности пруда все еще была заметна рябь. Квакали лягушки, трещали сверчки, жуки-водомерки проносились по воде между стеблями камыша. Не было видно ни огромной рыбы, ни человека.
      – Слышишь? – спросил Декер.
      Кетрин махнула рукой, отгоняя насекомых, и напрягла слух.
      – Боюсь, что нет, Рейдж.
      – Что-то плывет. – Это были едва заметные, легчайшие движения, уходившие куда-то в сторону Глейдса, за дамбу, где была чистая вода. Декер был в этом уверен.
      – Погоди, – сказала Кетрин, беря его за руку. – Теперь и я слышу.