Двойная наживка

      – Рыба есть рыба, – ответил полицейский. – Пошли, Джимбо, давай входить в настроение этого проклятого турнира.
      После этого мотор заглох, он дважды кашлянул, поплевался синим дымом и замер. Эл Гарсия снял обтекатель с мотора и бесплодно возился с ним минут десять. Потом поменялся местами с Джимом и тот тоже попробовал починить мотор.
      Джим Тайл все дергал и дергал за веревку, но мотор Меркьюри не подавал признаков жизни. После десятой попытки он сел и сказал:
      – Черт!
      Деревянный «скиф» неподвижно завис над каналом. В виду не было ни одной лодки окунеловов.
      – Нам предстоит долгий путь, – сказал Гарсия.
      Внезапно, как по наитию, Джим Тайл отсоединил шланг подачи горючего и понюхал кран.
      – Что-то не в порядке, – сказал он.
      Гарсия вздрогнул.
      – Не говори мне, что у нас нет топлива.
      Джим Тайл поднял тяжелый алюминиевый контейнер с горючим и отвинтил крышку. Заглянул внутрь, потом прижался к отверстию носом.
      – Горючего полно, – сказал он мрачно. – Только кто-то в него помочился.
      Ночь потребовала жертв от обоих.
      Кетрин чувствовала песок на языке, а тело ее свело судорогой от того, что она лежала скрюченная в багажнике машины. Ее колени были стерты, а волосы пахли резиной оттого, что ее голова покоилась на запасной шине, как на подушке. Она плакала, пока не заснула, а теперь в белом блеске утра вид пистолета Томаса Керла снова вызвал у нее слезы. Но мысль о Декере помогла удержаться от них. Сам Керл был совсем плох, ему становилось все хуже и хуже, и процесс этот шел быстрее, чем можно было себе представить, потому что он находился на грани комы или смерти. Он больше совсем не мог двигать правой рукой. Мускулы руки были мертвы и черны, как собачья голова, свисавшая с нее. Какая-то жижа сочилась из глаз и носа Керла, и за ночь его язык распух и вываливался изо рта, похожий на какой-то экзотическкий малиновый плод. На лодке он практически игнорировал Кетрин, но постоянно что-то бормотал, обращаясь к собачьей голове и гладя ее окаменевшую пасть. Теперь Кетрин уже притерпелась ко всему, даже к вони. Томас Керл отчаянно пил с момента перед рассветом, и она подозревала, что только это спасало его от боли, вызванной инфекцией, которая его пожирала. Он медленно вел лодку, помогая себе коленями и щурясь от солнца. На канале они миновали несколько рыболовов, но похоже, никто не заметил, что он упирается пистолетом в левую грудь Кетрин. Если бы они заметили бульдожью голову, то не прошли бы мимо.
      – Я богатый человек, Лукас, – говорил Томас Керл собаке. – У меня достаточно денег, чтобы купить десять таких скоростных лодок.
      Кетрин сказала:
      – Том, мы почти на месте.
      Она почувствовала, как дуло пистолета сильнее зарылось ей в грудь.
      – Лукас, мальчик, мы почти на месте, – сказал Томас Керл.
      Объявив это, он навалился всей тяжестью на дроссель, и «Старкрафт» рванулся вперед, бесцельно и бессмысленно прорываясь сквозь заросли травы. Кетрин вскрикнула, когда стебли стали до крови царапать ее щеки. Лодка прорвалась сквозь спутанную траву, выпрыгнула из воды и вылетела на илистый берег. Мотор застрял, и они остановились.
      – Вот оно, место, – сказал Томас Керл.
      – Не совсем, – отозвалась Кетрин.
      – Не беспокойся, он найдет нас, – сказал Керл. – Пари держу, что он учует твое маленькое гнездышко.
      – Прелестно, – сказала Кетрин. – Тебе бы работать для Холлмарк, сочинять «валентинки».
      Она попыталась вытереть кровь с лица каймой юбки. Шатаясь, Керл вылез из лодки. Пистолет все еще был в его здоровой руке.
      – Не привязывай лодку, – сказал он Кетрин.
      – Хорошо, – сказала она. Конечно, об этом не могло быть и речи. Она выбралась из выбеленной солнцем лодки и тотчас же прокляла Томаса Керла зато, что он не позволил ей надеть туфли.
      Внезапно Керл поднял голову и прикрыл ухо здоровой рукой.
      – Что это? – спросил он возбужденно.
      – Что? – спросила Кетрин, но он разговаривал не с ней.
      – Что это, мальчик?
      Где-то глубоко в загнивающем болоте мозга Томаса Керла залаяла его собака. Керл сел на корточки и понизил голос.
      – Лукас слышит, что кто-то приближается, – сказал он.
      Кетрин тоже это услышала. Ее сердце бешено забилось, когда она увидела Р. Дж. Декера, приближавшегося по берегу канала, держа руки в карманах.
      Она замахала и попыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Декер махнул ей в ответ и улыбнулся точно так, как это бывало всегда, если он некоторое время ее не видел.
      Он улыбался так, будто ничего не произошло, как будто маньяк с гангреной не держал заряженный пистолет у соска Кетрин и не кричал отрезанной собачьей голове на своей руке:
      – К ноге, мальчик, к ноге!
      – Полегче, Том, – сказал Р. Дж. Декер.
      – Заткнись, ублюдок!
      – Что, не с той ноги встал?
      – Я сказал, заткнись и не подходи ближе!
      Декер стоял на расстоянии десяти футов. На нем были джинсы, фланелевая рубашка и теннисные туфли. На шее висела камера на тонком шнурке.
      – Помнишь условия сделки? – сказал он Керлу. – Прямой обмен: я за нее.
      – Какую сделку ты предлагал Лимусу?
      Декер возразил:
      – Я не стрелял в твоего брата, но, должен сказать, он это заслужил.
      – Так же, как и ты, ублюдок!
      – Знаю, Том.
      Р. Дж. Декер видел, что с Томасом Керлом происходит что-то чудовищное, что он болен. Он видел также, что что-то чудовищное произошло с правой рукой Керла и что, возможно, это и есть причина его болезни.
      Декер сказал:
      – Это собака, Том?
      – На что же это еще, черт возьми, похоже?
      – Это, безусловно, собака, – сказала Кетрин. – Мне кажется, бульдог.
      – Я знал похожую собаку, – сказал Декер приветливо. – Она жила в моем трейлерном парке, ее звали Пойндекстер.
      – Это Лукас, – ответил Томас Керл.
      – Он знает какие-нибудь трюки?
      – Да, отгрызает яйца у таких ублюдков, как ты.
      – Ясно.
      Кетрин сказала:
      – Ты делаешь мне больно, Том.
      – Убери от нее пистолет, – сказал Декер спокойно. – Отпусти ее, это условие сделки.
      – Я тебе покажу сделку, – сказал Томас Керл. Своим вспухшим красным языком он лизнул кончик барабана пистолета и наставил его прямо между светло-каштановых бровей Кетрин. Он начал водить дулом пистолета туда и сюда, оставляя влажные отпечатки на ее лбу.
      – Вот сделка, в которой участвовал Лимус, – сказал Томас Керл. – Прямо в яблочко, в самый центр!
      Он снова наставил пистолет на ее грудь.
      Прикосновение синей стали к ее лицу вызвало у Кетрин дрожь. Она подумала, что может лишиться чувств. Когда-то ей хотелось видеть опасность, проявление горячего нрава. Обычно она испытывала отвращение к насилию, но этот случай был исключением. Кетрин была бы в восторге, если бы ее бывший муж придушил Тома Керла голыми руками.
      – Я должен убить вас обоих, – сказал Керл. – Он старался преодолеть сильную дрожь. Пот собирался на его щеках крупными каплями, дыхание было прерывистым и хриплым.
      Декер знал, что может свалить его одним хорошим ударом, если бы только пистолет не был нацелен прямо в сердце Кетрин. О, Кетрин! Декеру следовало быть очень осторожным, он был так близко к краю.
      – Сделка есть сделка, – сказал Декер.
      – Черт, я не могу ее отпустить сейчас.
      – Она не расскажет, – сказал Декер. – У нее есть муж, о котором она должна думать.
      – Слишком скверное дело, – проворчал Томас Керл. – Вдруг один его глаз стал казаться больше другого. Он слегка покачнулся, как, если бы стоял на палубе корабля.
      Потом сказал:
      – Давай покончим с этим. Я плохо себя чувствую.
      Он толкнул Кетрин к Декеру, который притянул ее к себе обеими руками.
      – Рейдж, пожалуйста, – прошептала она.
      Керл спросил:
      – Ну, кто будет первым?
      Поскольку никто из них не ответил, он обратился за помощью к своему верному приятелю.
      – Лукас, кто будет первым?
      – Том, сделай нам последнее одолжение до того, как ты убьешь нас.
      – Заткнись!
      – Сфотографируй нас вместе, меня и Кетрин.
      Керл ухмыльнулся.
      – Какого черта?
      – Потому что я люблю ее, – сказал Декер, – и это наша последняя минута вместе. Навсегда.
      – Вот это верно.
      – Тогда сделай это, пожалуйста, – сказал Декер.
      Кетрин сжала его руку:
      – Я тоже люблю тебя, Рейдж.
      Эти слова прозвучали удивительно, замечательно, но при таких обстоятельствах Декер не мог быть уверен, что это правда. Под дулом пистолета люди говорят самые странные вещи.
      Он снял «Минолту» с шеи. Томас Керл взял пистолет под мышку правой руки, а камеру в здоровую руку. Он безнадежно разглядывал ее, как если бы это был атомный реактор.
      – У моего папы был «Поляроид».
      – Это почти то же самое, – сказал Декер ободряюще. – Ты должен смотреть в это маленькое окошечко.
      – Да? – Томас Керл поднял камеру к тому глазу, который был больше.
      – Ты нас видишь?
      – Нет, – сказал Керл.
      Декер отступил на два шага и потянул Кетрин за локти.
      – А теперь, Томас?
      Керл хихикнул:
      – Эй, да, теперь вижу.
      – Хорошо... Теперь нажми на эту черную кнопку наверху.
      – Погодите, вы расплываетесь перед глазами.
      – Это не важно.
      Керл сказал:
      – Черт, можно ведь было бы сделать хорошую прощальную фотографию, учитывая обстоятельства. Как мне сфокусировать кадр?
      Кетрин сжала руку Декера.
      – К черту фокус, – сказала она едва слышно. – Доберись до его пистолета.
      Но Декер сказал поощрительным тоном:
      – Том, фокус – это вон та черная кнопка.
      – Вот эта?
      – Да, тут все автоматизировано, только нажми на нее.
      – Черт бы меня побрал!
      Декер сказал:
      – Ну не здорово ли это?
      – Да, – отозвался Томас Керл. – Но откуда появится карточка?
      – Господи, – вздохнула Кетрин.
      – Из-под низу, – солгал Декер. В первый раз его голос прозвучал слегка нетерпеливо.
      Керл перевернул камеру вверх ногами:
      – Не вижу откуда.
      – Поверь мне, Том.
      – Ну, если ты так говоришь, – Керл поднял «Минолту» еще раз. Потребовалось несколько минут, пока его трясущиеся руки настраивали видоискатель, чтобы он оказался вровень с глазом.
      – Лукас, правда, эти двое выглядят мило? – хрипло засмеялся Керл. – Сначала я сделаю фотографию, а потом вышибу ваши чертовы мозги.
      Он нашел черную кнопку и уперся в нее дрожащим пальцем.
      – Прекрасно, подонки, изобразите улыбочку.
      – Прощай, Том, – сказал Р. Дж. Декер.
      В камере не было пленки, только четырнадцать унций водного гелия, а также мягкой пластиковой взрывчатки, обычно используемой в строительстве. Для Декера было просто провести незамысловатые медные проволочки от батарей камеры прямо к плотно спрессованному желатину, веществу, столь летучему, что заряд от контакта с затвором дал бы более чем достаточно тепла.
      Если знать, как протекают химические реакции, то это было быстро и просто.
      При прикосновении к кнопке и нажатии на нее «Минолта» взорвалась; пламени было не очень много, и оно было не очень сильным, но сотрясение воздуха было достаточно мощным, чтобы оторвать отравленную инфекцией голову Томаса Керла и разметать ее дугой, как от выстрела с расстояния в сорок футов. Она приземлилась с шумным всплеском посреди канала.
      Кетрин застыла на месте, зачарованная созерцанием безголового тела Керла, которое некоторое время постояло, а потом сложилось и упало на быстро краснеющую грязь. Казалось, что оно простояло так минуты. Потом каждая сцена представала в памяти Кетрин, как в замедленной съемке: Р. Дж. бросил пистолет в воду, Р. Дж. подтащил тело к лодке, Р. Дж. столкнул лодку в воду с берега, Р. Дж. легко поднял ее на руки и понес прочь в безопасное место.
      Они гребли по очереди. Каждый раз, проплывая мимо очередной лодки, они ловили на себе насмешливый взгляд.
      – Плевать мне на это, – говорил Эл Гарсия Джиму Тайлу. – Видишь, не похоже, чтобы они ловили рыбу.
      Это было правдой: Гарсия и Джим Тайл не знали, почему, да и не задумывались особенно об этом. Их задачей было добраться только до одной рыбы, и им предстоял еще долгий путь. Что же касалось других участников соревнования, то их бы заинтересовало то, что гидролог Чарли Уиба предупредил его, что импортированный окунь не захочет кормиться и клевать в чужой воде. Но если профессионалы и догадывались об истине, не в их правилах было бросать свое дело и складывать удочки – особенно, если столько ставилось под угрозу. Глубоко в душе каждого рыболова таилась надежда на собственную отвагу и предприимчивость, которые заставляли их продолжать рыбачить вопреки здравому смыслу, науке, несмотря на убытки и возможные несчастные случаи. В такой безумной кампании, как рыбная ловля на Озерах Ланкеров, опустошались целые ящики снастей и ни один из видов секретного оружия не остался втуне. Гнилые воды были нашпигованы приманкой всевозможных размеров и цветов, которая вытаскивалась из глубины, где только могли пройти их лодки со всеми мыслимыми скоростями. К полудню стало очевидным, что даже самая мудреная техника рыбной ловли в мире не заставит эту рыбу клевать. И когда они уныло гребли, продвигаясь по сети длинных каналов, Джим Тайл и Эл Гарсия видели страх на лицах участников турнира.
      – Не похоже, что они получают от этого много удовольствия, – сказал Гарсия.
      – Они не знают, что такое удовольствие, – сказал Джим Тайл, берясь в свою очередь за весла.
      С каждым ударом весел правда становилась очевидной: если они и доберутся до кучи валежника, о которой их предупреждал Скинк, то вероятно, никогда не вернутся к причалу до захода солнца. Если будут только грести. Но они должны были попытаться.
      – Давай, действуй, чико, – сказал Эл Гарсия. – Мы – надежда Оксфорда.
      В этот самый момент на самом западном крае Озера номер семь Деннис Голт раскладывал водонепроницаемую карту, помеченную для него пилотом его вертолета. Лэни сидела на скамье, почитывая кое-что выбранное ею из стопки журналов «Космос», которые она прихватила с собой, чтобы убить время.
      Ее нос блестел от гавайского масла для загара.
      Деннис Голт подышал на свои солнцезащитные очки и протер линзы тканью. Он поглядел сквозь них на солнце прежде, чем надеть. Произведя смотр своего арсенала, он выбрал снасть с совершенно новой наживкой «Двойной» и прикрепил ее к концу лески. Попробовал остроту крючка на ногте большого пальца и самодовольно улыбнулся, убедившись, что шип застревает накрепко. Потом он выпустил струю «Счастливой железы – Болеро для окуней» и повторил это три раза.
      Наконец-то Голт был готов. Он откинулся назад и включил вращающуюся приманку, потому что они приближались к тому месту, где должна была находиться куча хвороста.
      – Ну, мать, давай, – сказал он, – возьми наживку.

31

      – Объсни мне, – сказал преподобный Чарльз Уиб с парикмахерского кресла, на котором он сидел, – как это дерьмо попало в эфир.
      – Что ты имеешь в виду? – спросил дьякон Джонсон.
      – Я, Иззи, говорю обо всех этих полицейских машинах.
      – Видишь ли, Чарльз, это было сделано, как ты просил. Мы прервали нашу обычную программу, чтобы включить тебя в объявление о мемориальном турнире, посвященном памяти Дики Локхарта. Чтобы позже настроиться на эффектную концовку.
      – Шестнадцать чертовых полицейских машин, Иззи, – похоже было на то, что они совершают рейд в поисках наркотиков, а не посещают рыболовный турнир.
      – Но это и не выглядело так, будто мы их пригласили.
      – О, нет, – сказал Чарли Уиб. – Вы поступили лучше. Вы внедрили их в одиннадцать миллионов домов наших зрителей.
      Дьякон Джонсон ответил:
      – Мы уже заплатили за спутниковое время, Чарльз. Я думаю, ты реагируешь слишком болезненно.
      Уиб нетерпеливо поежился в то время как парикмахер приводил в порядок его кустистые светлые брови. Он подумал: может быть, Иззи прав, может быть, полицейские машины – не так плохо. Может быть, зрителям даже будет любопытно, в чем дело, и это поднимет наш рейтинг.
      – Могу я его ввести? – спросил дьякон Джонсон.
      – Конечно, Иззи.
      Со стрижкой Уиба было покончено. Он дал парикмахеру сто долларов и отправил его домой. Уиб оглядел себя в зеркале и спрыснул одеколоном «Старая приправа».
      Потом он подошел к платяному шкафу и выбрал костюм бледно-малинового цвета, один из своих любимых. Он надевал блестящие яркие брюки, когда дьякон Джонсон вернулся с упомянутым грешником.
      – Да, ты крупный малый, – сказал Уиб.
      – Должно быть, – ответил человек.
      – Дьякон Джонсон утверждает, что ты слепой.
      – Не совсем.
      – Ну, конечно, не совсем, – сказал преподобный Уиб. – Ни одно чадо божье не бывает совершенно слепым, во всяком случае, в духовном смысле. Его глаза – твои глаза.
      – Чертовски приятно это сознавать.
      – Как твое имя, грешник?
      – Меня зовут Скинк.
      – Что это такое, скандинавское имя, что ли? Скинк. – Уиб нахмурился. – Ты не будешь возражать, Скинк, если сегодня у тебя будет библейское имя? Скажем, Джеремия?
      – Конечно, не буду.
      – Это великолепно.
      Преподобный Уиб был обеспокоен тем фактом, что у человека волосы были заплетены в косицу, и знаками он показал дьякону Джонсону эту озабоченность.
      – Волосы останутся, – сказал Скинк.
      – Ну, это не так уж плохо, – вмешался дьякон Джонсон. – По правде говоря, он выглядит, как один из этих Оукриджских Мальчиков.
      Чарли Уиб согласился на уступку.
      – Мистер Скинк, я думаю, вам сказали, в чем будет состоять ваша работа. У нас будет репетиция в костюмах примерно через двадцать минут, но я хочу вас предупредить: настоящее шоу совсем другое, оно проходит гораздо более эмоционально. Вы когда-нибудь раньше бывали на телесеансе с исцелением?
      – Нет.
      – Люди кричат, вопят, пускают слюни, дрожат, падают на пол. Это радостный, очень радостный момент. И чем лучше вы играете свою роль, тем радостнее он будет.
      – Я хочу знать, – сказал Скинк, – я действительно буду исцелен?
      Преподобный Уиб отечески улыбнулся и смахнул ниточку с отворотов малинового пиджака.
      – Мистер Скинк, есть два типа исцелений. Один из них – физическое откровение, другой – духовное. Никто, кроме самого Господа, не может предсказать, что случится сегодня днем – возможно, это будет подлинное чудо – но, по крайней мере, я обещаю, что ваши глаза будут исцелены в духовном смысле.
      – Но это поможет мне пройти тест на получение шоферской лицензии или нет?
      Чарли Уиб слегка кашлянул.
      – Дьякон Джонсон упомянул, что мы выплачиваем вознаграждение наличными?
      Ровно в пять часов передавалось специальная программа «Иисус в вашей гостиной» через спутниковое телевидение по всей сети СТХ. Это был прямой эфир. Сияющий и собранный преподобный Чарльз Уиб появился за своей розовой гипсовой кафедрой и пригласил всю Америку в живописное и дружеское новое сообщество на Озерах Ланкеров, штат Флорида.
      – Мы особенно восхищены тем, что к нам присоединились сотни наших сестер и братьев во Христе, которые взяли на себя труд прилететь сюда, чтобы разделить с нами события этого волнующего дня. Благодарим вас всех за вашу любовь, ваши молитвы и вашу лепту... Вы все видели, что Флорида – это райский уголок, место покоя, раздумий, где славная работа господня прославляется благодарной природой...
      Камера номер один была повернута к небу.
      – Поглядите теперь вверх, когда я беседую с вами, – сказал преподобный Уиб, – орлы парят над этим прекрасным новым Элизиумом!
      Парившие в небе птицы не были орлами, они были обычными коршунами, промышляющими индейками. Но операторам было дано строжайшее распоряжение избегать крупных планов.
      Камеру номер два направили на аудиторию – чопорные, самодовольные, внимательные лица, все, кроме одного мужчины, сидевшего в первом ряду. Он не аплодировал. На нем был плохо подогнанный костюм из искусственного шелка, «акульей кожи», потертая соломенная шляпа и черные очки. Он не выглядел счастливым солдатом Христова воинства. Скорее походил на Чарльза Мэнсона, накачанного стероидами. Камера два ненадолго задержалась на его лице.
      Чарли Уиб не обращался к нему в течение двадцати минут.
      За это время публика вибрировала, пребывая во влажном и слезливом умопомрачении. Как и предсказывал Уиб, толстые женщины падали в обморок направо и налево. Взрослые люди вопили, как младенцы.
      Преподобный Уиб подал знак кивком, и двое молодых дьяконов в голубино-белых костюмах вывели на сцену слепого.
      – Ты, бедный заблудший грешник, – сказал Уиб. – Как тебя зовут?
      – Джеремия Скинк.
      – Ах, Джеремия!
      Аудитория разразилась ревом.
      – Джеремия, ты веришь в чудеса?
      – Да, брат Уиб, – ответил Скинк, – да, я верю.
      – Ты веришь, что Господь сегодня здесь, на Озерах Ланкеров?
      – Я верю, что он с тобой, – сказал Скинк, повторяя строки, выученные на репетиции.
      – И, Джеремия, ты веришь, что Господь следит за своими чадами?
      – Он любит нас всех, – ответил Скинк.
      – Итак, давно ли ты слепой?
      – Итак, некоторое время, – ответил Скинк.
      – И врачи махнули на тебя рукой?
      – Абсолютно, преподобный Уиб.
      – И ты тоже махнул на себя рукой, не так ли, брат?
      – Аминь, – сказал Скинк, и тут миникамеру направили на его очки. Он злился на себя за то, что позволил облачить себя в эту соломенную шляпу и шелковый костюм.
      Преподобный Уиб коснулся платком своего лба и возложил пухлую розовую руку на плечо Скинка.
      – Джеремия, – сказал он торжественно, – в этот славный тропический день, который Господь послал нам, в день, когда наши христианские спортсмены снимали в этих древних первобытных водах урожай, дарованный им фортуной, в такой день воля Божья такова, чтобы ты стал снова зрячим. Ты должен увидеть великолепие солнечного блеска и его небеса, и захватывающую дух красоту семейного сообщества горожан. Тебе бы хотелось вновь стать зрячим, Джеремия? Тебе хотелось бы видеть снова?
      – Можешь побиться об заклад на свой зад, что хотелось бы, – сказал Скинк, слегка отклоняясь от сценария.
      Брови преподобного Уиба поползли вверх, но он не утратил боевого запала.
      – Джеремия, – продолжал он. – Я собираюсь просить этих добрых христиан, которые будут нашими свидетелями на Озерах Ланкеров, взяться за руки. Вы все здесь дома. Положите свои библии и соедините руки, в том числе и те, кто находится в своей гостиной. И я сам возьму тебя за руки, Джеремия, и вместе мы обратимся ко всемогущему Иисусу и будем умолять его благословить тебя даром зрения.
      – Аминь, – сказал Скинк.
      – Аминь, – ответила толпа.
      – Даруй этому грешнику зрение! – обратился преподобный Уиб к небесам.
      – Зри! – завопила толпа. – Зри! Зри!
      Скинк вопреки себе вошел во вкус лицедейства.
      – Взгляни на меня, почувствуй меня! – завопил он.
      – Взгляни на него! Почувствуй его! – ответили зрители. Это была странная и совершенно новая строчка, но она хорошо звучала.
      Торопливо преподобный Уиб попытался вернуть молитвенное пение в обычное русло проповеди.
      – Господь, спаси этого несчастного грешника!
      Как черепаха, внезапно пойманная на шоссе, преподобный Уиб втянул шею, подтянул конечности и заморгал глазами. Этот транс длился целую минуту до того, как он снова разразился речью. Воздев руки над головой, он объявил:
      – Это время грядет! Иисус нисходит в вашу гостиную!
      Аудитория, охваченная восторгом, ждала. Миникамера была так близко, что можно было сосчитать все поры на носу Чарли Уиба.
      – Джеремия? – сказал он. – Повторяй за мной:
      – Иисус, дай мне увидеть твое лицо!
      Скинк повторил.
      – Иисус, дай мне увидеть свет солнца!
      – Иисус, дай мне увидеть свет солнца! Иисус, дай мне увидеть чистую христианскую благость нового творения, Озер Ланкеров.
      – Да будет так, – сказал Скинк.
      – Господь сказал, – объявил Уиб, – Джеремия, мой дорогой брат во Христе, сними очки!
      Скинк снял свои солнцезащитные очки и положил их в карман костюма. Дрожь ужаса пробежала по рядам сидящих. Скинк не разрешил гримершам поработать над своим лицом. Миникамеры быстро отодвинули.
      Отводя глаза, преподобный Уиб проблеял:
      – Джеремия, ты действительно исцелился?
      – O да, брат Уиб.
      – И что ты видишь?
      – Великого человека в малиновом костюме.
      Зрители зааплодировали. Многие лихорадочно выкрикивали хвалы небесам.
      Скромно сияя, преподобный Уиб продолжал:
      – И, Джеремия, над моей головой находится вывеска – эта вывеска была невидима для твоих глаз только несколько минут назад. Скажи нам, что на ней написано!
      Здесь была ключевая реплика Скинка, в этот момент включали прямой эфир. Так как устроители предполагали, что Скинк все-таки не прозреет после исцеления, его попросили выучить содержание плаката и притвориться, что он читает.
      На плакате было написано: «Озера Ланкеров представляют Турнир памяти Дики Локхарта» Мемориал Басс Бластерс Клэссик".
      Но Скинк собирался произнести совсем другие слова в микрофон.
      Чарли Уиб ждал несколько секунд, которые показались ему долгими...
      – Джеремия?
      Скинк поднял глаза к плакату.
      – Джеремия, пожалуйста, – сказал Уиб. – Что написано на этом плакате?
      – На нем написано: «Выжми мой лимон, детка».
      Горячее колкое молчание пало на сцену. Лицо преподобного Чарльза Уиба исказилось от ужаса. Его рот так и остался открытым, а блестящие коронки во рту сильно щелкнули, но никаких прочувствованных одухотворенных слов он произнести не мог.
      Слепой великан с мясистым лицом начал плакать.
      – Благодарю тебя, Господь. Благодарю тебя, брат Уиб. Благодарю за все.
      Посте этого Скинк повернулся лицом к камере один. И мигнул.
      Когда он мигнул, янтарный совиный глаз выпал из пустой глазницы и запрыгал по сцене с сильным грохотом. Это слышали все, даже те, кто был в задних рядах.
      – О, я снова могу видеть, брат Уиб, – кричал человек, который недавно был слепым. – Приди, позволь мне обнять тебя, как Господь обнял меня!
      Своими обезьяньими руками Скинк дотянулся до миникамеры и ткнулся в нее лицом.
      – Выжми мой лимон, детка! – стонал он, прижимаясь губами к линзе.
      Тринадцать женщин в толпе рухнули на пол со своих складных стульев, они были в обмороке.
      На этот раз их обморок был подлинным.
      – Хочешь пива? – спросила Лэни.
      – Нет, – ответил Деннис Голт.
      – А Перье? – Лэни порылась в холодильнике.
      – Потише, – ответил ее брат. Он закидывал удочку в то место, где был завал сучьев – это продолжалось уже долго, но рыба не клевала. Он испробовал все приспособления из своего ящика со снастями плюс еще несколько экспериментальных гибридов, но из чистого упрямства вернулся к «двойной наживке». Это была секретная приманка Дики Локхарта, и все об этом знали, поэтому Деннис Голт умирал от желания выиграть на турнире, использовав ее. Похвалиться этим. Всех в этом убедить. Втолковать им. Показать этим тупым ублюдкам, что их король действительно мертв.
      Голт знал, что находится на том самом месте, потому что звуковой измеритель глубины представлял ему детальную топографию дна канала. Куча валежника пересекала канал поперек, как лохматая черная спица. Она выделялась на плоскости, не имевшей других особенностей. Под ней горел красный огонек в форме эллипса.
      Это была рыба.
      По размерам огонька, Деннис Гол мог определить и размеры рыбы – она была очень велика.
      Она оставалась на месте, но медленно двигалась между бахромой затонувших корзин для перевозки фруктов. И Голт соответственно следом направлял свои броски.
      – Почему эта чертова рыба не клюет? – спросила Лэни.
      – Не знаю, – ответил Голт. – Но хочу, чтобы ты помолчала.
      Лэни скорчила гримасу и вернулась к своим жураналам. Она желала почти так же сильно, чтобы ее брат выиграл на турнире, как и он сам, но не совсем понимала, почему он принимал все это с такой серьезностью – особенно, учитывая, что деньги были ему не нужны. У Бобби Клинча, по крайней мере, были серьезные основания относиться к рыболовным турнирам, как к важному делу – он должен был обеспечивать продуктами кухню Клариссы и горючим «Корвет» Лэни.
      Она повернулась на своем сиденье так, чтобы солнце светило ей в спину и вернулась к статье о булимии.
      Под лодкой было тринадцать футов пустоты цвета чая, где мрачно пребывала огромная рыба. Где-то в ее центральной нервной системе зазвучал сигнал тревоги – предупреждение о выживании, мощное, но не избирательное. Огромная рыба не знала, что вызвало у нее такую реакцию – острая нехватка кислорода, вызванная наличием токсинов в воде или что-нибудь другое, но она вела себя, как ведут все большеротые окуни, когда ощущают премены в атмосфере. Она решила питаться.
      Похожая на полено, она поднялась со дна, и невидимая, повисла под плавучей тенью. Находясь под лодкой, она ждала знакомого похлопывания по воде и пыталась разглядеть сквозь стекло дружеское лицо существа, которое всегда приносило золотистых лещей. Голод начал жечь ее брюхо.
      Глядя на экран глубинного поискового лота, Деннис Голт сказал:
      – Боже, да это чудище как раз под нами.
      – Уверена, что не вижу ее, – сказала Лэни.
      – Под лодкой, – отозвался ее брат. Рыба была так близко, что не было смысла забрасывать удочку. Достаточно было уронить вращающуюся приманку вертикально вниз, и он это сделал, потом сосчитал до двенадцати и начал медленно вытягивать леску. Приманка, нетронутая, проплывала мимо кучи веток и, треща, стала подниматься к поверхности. Ее резиновая юбочка блестела, и двойные ложечки вращались. Ее механическое возбуждение распространяло ощущение страха преследуемого существа, но она вела себя не как лягушка или минога или даже рак. Собственно, она не походила ни на что живое, что встречается в природе – и тем не менее огромная рыба с жадностью проглотила ее.