Идея была не моя. Все мои предшественники так или иначе приложили к ней руку, обкатывая ее, обтесывая, полируя и доводя до полного совершенства. Первым был, конечно, товарищ Сталин, однако и Никита, и Леонид Ильич внесли свою посильную лепту. Другое дело, что никто не решился довести эту идею до конца. У нас было все необходимое, чтобы собрать со своих соседей богатейшую дань, никуда не посылая свои экспедиционные части.
У нас была бомба. У них тоже была бомба. Но воевать им хотелось куда меньше, чем нам. Всякий раз они предпочитали откупаться. Раз за разом ставки возрастали. Страх стоил дорого. Леонид Ильич потому и продержался так долго, что с самого начала понял это. Усвоил. Усек.
Однако все наши вожди проигрывали из-за того, что боялись внятно произнести последнее слово и назвать вещи своими именами. Насквозь лживая американо-европейская культура облекла самые простые понятия в дипломатическую казуистику. Из-за этого гениальная идея слабела и хирела. При Горбачеве шанс был надолго упущен. Горбачев вообразил, что ОНИ нас будут кормить за красивые глаза, за то, что мы НЕ будем их пугать. Безмозглый идеалист. В деловых отношениях нет ничего надежней и честнее, чем пистолет у виска.
Тут пасует вся ваша хитрая дипломатия, зато все предельно ясно.
Дайте нам жрать, иначе мы вас закопаем. Просто и понятно.
С завтрашнего дня с дипломатической казуистикой будет покончено.
Это будет ультиматум, который не принять они не смогут. Семь президентов и премьеров — по-моему, не очень большая плата за три года нормальной российской жизни. А через три года… А через три года колесо истории сделает свой оборот, и мы окрепнем настолько, что сможем их отпустить по домам. Цель оправдывает средства. Три года шантажа и угроз в обмен на светлое будущее державы — тут и выбирать нечего.
Я уже выбрал. А поскольку мой народ выбрал меня, то, значит, этот исторический путь избрал также и мой народ.
Народ так и не узнает, сколько сил мне стоила вся эта потрясающая идея. Три месяца я вынужден был помалкивать, сохранять посты политическим импотентам и выпускать на брифинги ученого осла Васечкина. Умного осла Васечкина. Грамотного. Интеллигентного. За его постной физиономией я целых три месяца скрывал свою настоящую рожу.
Все. Теперь не будет Васечкина. Теперь не будет дипломатических выкрутасов. Внутреннюю оппозицию усмирим чрезвычайкой. А на международной арене действовать будем по принципу «ты — мне, я — тебе». Возможно, после первого года кормежки мы отпустим пару президентов. Конечно, не американца и не японского премьера. Эти будут здесь сидеть до победного конца и сами командовать кредитами и поставками к нам продовольствия и товаров. По-хорошему, одного из заложников неплохо было бы публично казнить — в качестве назидания всем остальным. Возможно, итальянца или француза, их не так жалко. Конечно, не американского президента и не японца. Эти заложники нужны будут целехонькими. От них мы и получим больше всего выгоды. Впрочем, Россию не будут волновать такие мелочи, кто и в каких количествах будет отстегивать за выкуп своих обожаемых лидеров…
Я прошелся по кабинету, улыбаясь своим мыслям. Думаю, никто не станет жадничать, чтобы выручить своих руководителей. Возможно, они будут торговаться. Что ж, поторгуемся. Если американские налогоплательщики хотят получить на Хэллоуин ухо или большой палец своего президента, пусть торгуются. То-то же.
Все прочие случаи с заложниками были безнадежны именно потому, что жалкие одиночки требовали от судьбы слишком мало и не решались взять в союзники ВСЕ государство.
Поэтому МОЙ гениальный план удастся. Я рискну — и выиграю. ОНИ не решатся рисковать всей страной, но Я сделаю это. Народ дал мне на это право. Народ должен иметь нормальную жизнь при таком Президенте, как я.
И он БУДЕТ ее иметь. Еще день-другой — и с высокими ценами будет покончено. Весь земной шарик будет закармливать нас, опасаясь, что от голода или из страха наш пистолет, который мы держим у их виска, начнет палить. Как бы самостоятельно, независимо от нашего желания.
А мы не будем развеивать их опасения. С завтрашнего дня военный паритет закончится. Ракет и бомб у нас будет по-прежнему примерно одинаково, но у нас будут ТАКИЕ заложники и счет станет сразу в нашу пользу.
Будет ли война? Смешной вопрос. Конечно же, не будет. Никто не решится подвергать опасности ценных заложников. Проше всего будет смириться и заплатить. Тем более что и мы много не запросим. Только трехлетней помощи для поддержки штанов. А там уж…
А там мы снова станем сверхдержавой, мощным колоссом, как при товарище Сталине, и все остальное не будет иметь значения.
История нас не осудит. История не осудит даже лично меня, потому, что не кто иной, как я, способен вернуть России величие и приумножить его. Так будет. Этого Я хочу.
Покойный Гриша Заславский, возможно, опять назвал бы меня ненормальным. Если бы я мог, я бы непременно сохранил моему лейб-медику жизнь и поглядел на него через три года. Увы, в живых Гришу оставлять было никак нельзя. Есть люди, которые не видят разницы между сумасшествием и гениальностью. Скоро таких людей будет намного меньше, но пока они еще есть.
Никто меня не остановит, подумал я. Все беды гениев на Руси состояли в том, что среди них не было ни одного президента. И вот — совпало. Я — и то, и другое одновременно. Это судьба.
Глава 76
МАКС ЛАПТЕВ
— Бред! — сказал решительно Дядя Саша. — Тут и обсуждать нечего. Не у Президента ум за разум зашел, а у тебя, Макс… Ну кому ТАКОЕ может прийти в голову — держать у нас в заложниках всю семерку?
Лера протянула задумчиво:
— А что? Эта версия все объясняет. Я, пожалуй, верю, что Этот Господин способен на ТАКОЕ. Он на все способен, я давно говорила. Просто раньше у него возможностей не было, а сейчас — вся Россия к его ногам. Но он, разумеется, хочет весь шарик. Аппетит приходит во время еды…
— Еще одна! — возмутился Филиков. — Макс, твоя безумная версия заразительна. Госпожа Старосельская тоже на ней подвинулась…
— Я давно уже подвинулась, — гордо сказала Лера. — Еще в 72-м, когда бросала листовки. Я псих со справкой. Вялотекущая шизофрения. Реформаторский бред. Пожалуй, я согласна с Максом.
— Довольно правдоподобно, — проговорил Аркадий Полковников. — А если принять во внимание то, что я услышал от Дроздова, то ОЧЕНЬ правдоподобно. Хотя, конечно, это только версия.
Бывший президент произнес глухо:
— Он может. У него нет тормозов. Это ведь так просто — не выгадывать на переговорах миллиард-другой в пользу бедных. Просто стукнуть хорошенько кулаком по столу. Просто сказать: «Жрать давайте!» И ожидать, когда нам принесут. Тем более, если имеешь такой залог.
— Неужели принесут? — спросил Полковников. — Неужели этот план может сработать?
— Отчего же нет? — сказала Лера. — Террористов, захвативших заложников, у них стараются не раздражать. Вдруг убьют кого-нибудь…
Я подумал, что весь этот разговор со стороны мог показаться бредовым — от начала и до конца. Хотя подобную компанию в одной машине еще вчера мне тоже трудно было бы вообразить. Так что все в порядке вещей. До полноты безумной картины нам не хватало только врезаться в какую-нибудь витрину и побросать друг в друга кремовые торты. Подлец человек ко всему привыкает. В свою сумасшедшую версию я готов был поверить скорее, чем даже в кремовый торт.
— Мне кажется… — начал я.
— Ты веди машину, — с досадой прервал меня Дядя Саша. — А то еще врежемся в какую-нибудь витрину. Сказал глупость и только всех перебаламутил. Мало у нас неприятностей и без этого…
— Мне кажется, это как раз не глупость, — медленно заметил наш бывший. — По-моему, там, на Западе, по-прежнему боятся, что мы поступим как-нибудь в этом роде. Они ведь и меня боялись. Конечно, зачем медведю демократия? Вынь да положь ему меда, и побольше. Все, что происходило у нас, начиная с Горбачева, всей семерке казалось чудом. А чудеса, как известно, вещь хрупкая. Никто не знает, откуда они берутся и надолго ли их хватает…
— Очень интересно! — возмущенно воскликнула Лера. — Так, выходит, нам принесут этого меда? И никто не пикнет?
— Года два назад вполне бы и принесли, — спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, поведал бывший президент.
— А сейчас? — спросил Полковников. Кажется, он вспомнил, что он еще и журналист и сидит как раз лицом к лицу с объектом своего интервью. Вернее, сидит бок о бок.
— А сейчас не принесут, — безразлично проговорил бывший. — Новый генсек ООН очень не любит террористов. Насколько я знаю, раньше он был в Швеции министром внутренних дел, и каждое такое внутреннее дело… Словом, меда не будет. К тому же этот новый американский вице, Монелли. Он такой решительный мужичок, вроде моего усатого. Стоит только президенту угодить в плен, как президентом США автоматически становится он. Он бывший бригадный генерал, если кто не знает. Не навоевался. И очень захочет послать в нокаут медведя… И, кстати, будет иметь на это право…
— Извините за грубость, — сердито встрял Филиков. — Я в большой политике ни черта не понимаю. Я простой фискал с высшим образованием. Но здесь, я смотрю, у всех крыша едет. Ну, как вы себе представляете все это дело? Начнется саммит, зайдут чекисты и скажут: «Всем руки на стол!» И повяжут президентов с премьерами, так, что ли?
— Примерно так, — согласилась Лера. — У вас вполне оперативное мышление. Какое у вас, Александр, кстати, высшее образование? Военное?
— Сельскохозяйственное, — грубо сказал озверевший Филиков. — Плюс два курса истфака. Плюс школа КГБ. Грамотный, грамотный я. — Он с раздражением зачиркал спичкой. Это была последняя спичка в коробке и никак не хотела зажигаться. Филиков ее измучил, но наконец запалил. — Допустим, вы все правы. Допустим, отдан приказ. Но попробуйте найдите дурака, чтобы он решился его исполнить? Тут ведь человек с самыми малыми мозгами призадумается…
— А соколы на что? — удивилась Лера. — А Управление Охраны? У них рука не дрогнет…
— Да, — сказал бывший президент, и все мы поняли, о чем он подумал.
Филиков досадливо заперхал. То ли сигарета, которую он обнаружил в бардачке карташовской машины, была совсем уж дрянная, то ли таким образом выражал свое несогласие.
— Я простой оперативник, — решительно произнес он. — Может, я не прав. Тут надо все спокойно, обстоятельно…
Тут вмешался я.
— Дядя Саша, — сказал я тоном полководца, которого некто Сусанин завел неведомо куда. — Мы приехали, что ли? Здесь твоя точка, куда ты нас позвал?
Филиков выглянул в окошко.
— Она самая, — радостно признал он. — Быстро добрались…
— Хороший район, — признала Лера. — И до Кремля здесь рукой, подать.
— Да-да, — неопределенно сказал Филиков. — Кремль тут, можно сказать, уже виден. — Он вытащил из кармана ключ и сунул мне. — Поднимайтесь на третий этаж, квартира двадцать семь. Только не шумите. Я иду следом за вами. — Он подхватил мешок с автоматами.
— Дядя Саша, — бдительно сказала Лера. — Рассиживаться особенно мы не будем. Действовать надо…
— Конечно-конечно, — оглядываясь по сторонам, прошептал Филиков. — Ну, идите же!
Гуськом мы поднялись на третий этаж. Лампочка не горела, нужную дверь я нашел почти ощупью. После чего ощупью и открыл.
Судя по спартанской обстановке, это была квартира из оперативного резерва. Своего рода перевалочный пункт. У нашего отдела такие квартиры были в районе Сокольников и за Садово-Триумфальной. Правда, я никогда не думал, что у нас есть точки и в пределах Садового кольца.
— Скромно живет Дядя Саша, — осматриваясь, проговорила Лера. — И примет высшего образования я что-то не замечаю… Книг то есть.
Я хотел было объяснить госпоже Старосельской разницу между жилой квартирой и оперативной точкой, но не успел. Вошел Филиков, удовлетворенный и почему-то без мешка с трофейным вооружением. Последние слова Леры он услышал.
— Книги, Валерия Брониславовна, у меня дома. Книг у меня, между прочим, полно, и не только по сельскому хозяйству и по истории. А это, извините, наша фискальная точка. Скажите спасибо генералу Голубеву. Это из его личного резерва. Об этой квартире, кроме него, а теперь еще и нас, вообще никто не знает. Машину я отогнал и припрятал, запасы здесь имеются. Отсидимся, пока все не стихнет. Нас ищут на вокзалах, а мы себе тут, в сердце Москвы… Я свяжусь с генералом, и нас потом тихо эвакуируют. Фискалы своих не бросают. Верно я говорю?
— Погодите, — удивленно сказал бывший президент. — Но отсиживаться здесь я не собираюсь… Спасибо, конечно. До Боровицких ворот здесь, я смотрю, рукой подать. Сам дойду.
Лера сердито топнула ногой.
— Дядя Саша, вы что? Как мы можем спокойно здесь сидеть? Неужто вы не поняли, что завтра в мире ТАКОЕ начнется!
— Не начнется, — успокоил Филиков. — А если что-нибудь и начнется, тем более лучше спрятаться. Нишкнуть. Затаиться. Я прав, Макс?
Лера еще ничего не поняла и продолжала препираться с Филиковым, а я уже бросился на Дядю Сашу и немедленно наткнулся физиономией на его кулак: опытный Филиков просчитал мою реакцию и был готов. Я отлетел в сторону.
— Я прав, Макс, — сам себе ответил Филиков. — И Голубев прав. Извини. Ты хороший работник, но… увлекаешься чересчур. Близко к сердцу все принимаешь.
— Братцы, да вы что?… — начал было Полковников и вдруг осекся. — Постойте, а где наши трофеи?
Дядя Саша ухмыльнулся:
— Там канализационный люк неподалеку. Глубокий. Все железки я спустил туда. Им там самое место. Неужто из них стрелять?…
— Вот как, — холодно произнесла Лера. — Сколько гэбиста ни корми…
Я поднялся с пола и пощупал ушибленную скулу. Кто меня сегодня только не лупил! Один наркоман, два охранца, а вот теперь еще и коллега. Не капитан Лаптев, а какой-то мальчик для битья.
— Выходит, Голубев… — сказал я. — Но зачем? Я ведь и сам…
— Для страховки, — виновато разъяснил Дядя Саша. — И на случай непредвиденных обстоятельств. А ты думаешь, я тогда случайно в сортир на «Профсоюзной» забрел?
Я промолчал. Мой дорогой начальник оказался очень предусмотрительным. Зато я — круглым идиотом.
— Не хмурься, Макс, — произнес Филиков. — Я тебя честно прикрывал везде, где мог. Охранцев раскидать? За милую душу. Соколов, если бы встретились, — тоже пожалуйста. Черных рубашек отметелить — с самым сердечным удовольствием: у меня у самого эти карташовы во где сидят… Но чтобы Кремль штурмом брать — так мы не договаривались. Про это никакого приказа ни от какого Голубева я не получал. А получил бы — не расслышал. Самоубийства хороши только в кино.
— Вот ты какой, Дядя Саша, — задумчиво сказал я.
— Вот я какой, — покладисто ответил Филиков. — Нормальный. Работаю за зарплату.
Лера прищурилась.
— Спасибо за заботу, — с чувством произнесла она. — Но учтите, Дядя Саша, нас больше. Нас четверо, а вы один. И оружие…
— Уже нет, — потупился Филиков. — Извините за перестраховку. Все оно там, в канализации. Остался только Лерин пугач с игрушечными патронами. Но предположим, вы со мной справитесь. А дальше что? С голыми руками идти на Кремль?
— Почему обязательно Кремль? — покачал головой Полковников. — Есть же еще редакции. Телевидение, наконец… — Тут он примолк и потер лоб.
Несмотря на все наше тяжкое положение, я хмыкнул. Полковников рассуждал примерно так же, как и я с утра. Мы могли быть кругом правы, но доказательств у нас не было и быть не могло. Даже бывшему президенту бы, деликатно извинившись, не поверили. Слишком невероятно. Чересчур неправдоподобно. Бредовая фантастика… Что там — телевидение! Даже Филиков — и тот не поверил.
Дядя Саша между тем снова заговорил:
— Предположим, вы со мной справитесь. А может, и не справитесь. Из профессионалов здесь только Макс. А все остальные — далеко не Рембо.
— Дался всем этот Рембо, — вдруг обиделся Полковников. — Фильм-то этот, штамповку американскую, давно забыли.
— Да при чем здесь фильм! — отмахнулся Дядя Саша. — Я про то, что силы не равны…
Лера, устав стоять, присела на покосившийся диван.
— Вы меня не остановите, — упрямо сказала она. — Раз уж мы все равно террористы и вне закона, глупо погибать ни за что. Есть смысл погибнуть с толком. Тем более, маленький шанс у нас есть.
— Ни единого, — твердо сказал Дядя Саша.
— Пройти-то можно… — неторопливо проговорил бывший.
— И слушать не хочу! — прервал Дядя Саша. Он захлопал по карманам, не выпуская меня из виду. В одном из карманов явственно обозначился контур пистолета. Значит, выкинул он не все, сообразил я. А теперь внимание, Макс! Сейчас он попросит спички.
Филиков извлек трофейную карташовскую сигарету, потом коробок и потряс его.
— Макс, — сказал он своим всегдашним просящим тоном. — Дай спичек.
— Пользуйся своими, — ответил я.
— Ма-а-акс, — протянул этот несчастный никотиноман. — Имей совесть. Я тебя сегодня от смерти спас. И сейчас, можно сказать, спасаю. Ты сам меня потом благодарить будешь…
— Не буду, — проговорил я недовольно, делая шаг к Дяде Саше и запуская руку в карман. — Ну, черт с тобой…
— Стоп-стоп, — хитро сказал Филиков. — Я твои приемчики знаю. В ближнем бою ты неплох. Не будем рисковать.
Я остановился:
— Так чего ты хочешь?
Филиков быстро проговорил:
— Все отойдите подальше от стола, а ты, Макс, положи спички на стол и тоже отойди. Только не глупите.
— Не глупить? — презрительно спросила Лера, обращаясь ко мне. Дядя Саша, как видно, превратился для нее из человека обратно в гэбиста.
— У него пистолет, — объяснил я Лере. — Он хочет сказать, что может в нас пальнуть.
— Я, конечно, если что, стрелять буду поверх голов, — торжественно объявил Филиков. — Но если мне не покурить вовремя, рука моя может дрогнуть… Ну, давай спички, не тяни.
— У меня зажигалка, — для порядка уточнил я. С этими словами я выудил свою зажигалку-развалюху и аккуратно положил ее на стол. Будем надеяться, что за два дня, пока я ее протаскал в кармане, она работать лучше не стала.
Филиков жадно сунул в рот сигарету, схватил зажигалку, крутнул колесико… и тут я прыгнул. Теперь удачно, Дяде Саше в этот момент было не до меня. Зажигалка-огнеметик не подвела. Точнее, в очередной раз запланированно подвела. Огромный протуберанец пламени вырвался наружу и обжег Дяди-Сашину бороду. Запахло паленым. Филиков заорал и стал бить себя по щекам, гася огонь. Я деятельно помогал ему в ликвидации пожара. Когда остатки филиковской бороды были спасены, сам ее хозяин обнаружил, что лишился пистолета и прикован одной рукой к батарее парового отопления. С обгорелой бородой Дядя Саша вызвал у меня приступ жалости.
— Ты тоже извини, — сказал я покаянно. — Борода отрастет.
— Сволочь, — горько ответил Филиков. — Подпалил меня, как поросенка. Неужели специально для меня эту зажигалку хранил?
— Так получилось. — Я пожал плечами. — Так что вы говорили насчет Боровицких ворот? — обратился я уже к бывшему президенту.
Тот с безучастным видом приблизился к нам.
— Там, понимаешь, есть одна штука. Подъедем, я вам объясню. Гренадеры там на посту стоят, вот что… Эти, в костюмах из Бородино. И если подъехать между десятью и двенадцатью…
— Самоубийцы, — прошептал прикованный Филиков. — Психи ненормальные. Ну, пройдете вы, допустим. И — что? ЧТО?
— Потолкуем, — сказал я рассеянно. — Авось убедим нашего дорогого и любимого передумать. А если не убедим… — Я снял со стола пыльный графин, сходил на кухню, сполоснул его и наполнил водой. Из кухонного шкафа я извлек несколько банок консервов, стараясь выбирать только с ключиками, чтобы не потребовался консервный нож. — А если не убедим, — продолжил я, возвращаясь в комнату, — то тебе придется поскучать. До тех пор, пока Голубев не зайдет сюда тебя проведать.
— Ненормальные, — с отчаянием произнес Филиков. — Видит Бог, я вас предупреждал… А вы, — сказал он, обращаясь к бывшему президенту, — хоть вы скажите этим фанатикам… Вы пожилой человек…
Бывший президент поглядел на Филикова.
— Пожилой, — кивнул он медленно. — И, кажется, одинокий. Терять мне нечего. А поговорить напоследок с ЭТИМ мне хочется. По-мужски.
— Вот это правильно! — одобрительно подхватила Лера. — Недаром я за вас голосовала. Вы — мой избранник, именно вы — мой президент. Этого Господина я знать не знаю.
Я взглянул на часы.
— Поторопимся, — предупредил я команду, в которой стало на одного человека меньше. — Скоро они начнут прочесывать центр города и тогда нам точно не поздоровится… Так куда ты, Дядя Саша, поставил наш трофейный «БМВ»?
— Не скажу, — храбро помотал головой Филиков.
— Ладно, — кротко согласился я. — Сами найдем. Но тогда уж, извини, сигарет и спичек я тебе не оставлю.
Я сделал знак рукой, и мы по одному начали выходить из квартиры. Я шел замыкающим, догадываясь, что есть пытка, которую Филиков выдержать не сможет. Так и случилось.
— Хрен с вами, — тоскливо сказал Филиков и объяснил мне, где искать наш четырехколесный трофей. В обмен он честно получил пачку какой-то курительной дряни, которую я разыскал в кухне на полке, рядом с консервами. По мнению Филикова, это и вправду была дрянь. — А ничего получше нет?
— Все претензии — к генералу Голубеву! — объявил я и захлопнул за собой дверь оперативной квартиры.
Машину мы обнаружили довольно быстро. Филиков припарковал ее неподалеку, не удосужившись хорошенько ее спрятать. Именно потому — как выяснилось чуть позднее — мы не были единственными, знавшими об этом карташовском достоянии. Как только мы приблизились к авто и я полез в карман за ключами, нас ослепило фарами. Ожил тихо припаркованный неподалеку лимузин. Оттуда неторопливой походкой выбралась троица.
— Ой, — сказал Полковников, узнавая.
— Привет, голубки! — радостно сказал тот, что был пониже, с выпуклыми мясистыми щеками. Мгновение спустя я узнал его. А он узнал меня. — Ба! Какие люди, и воруют машины. Вас этому на Лубянке научили? Вот я пожалуюсь Голубеву. — Он всплеснул ручками. У него в руках оружия не было, зато его напарники без лишних разговоров уставили на нас свои стволы. О том, что большой русский патриот Пал-Секамыч недавно вооружил своих соколов израильскими «узи», я знавал и раньше. Но одно дело знать, а другое — лично увидеть.
Щекастый вице-сокол Мосин тем временем пересчитал нас пальчиком:
— Ага, — прицокнул он языком. — Террористы на месте. Бывший президент — вот он, сумасшедшая толстая баба — на месте, журналист… о-о-о, какая встреча! Мы вас не зашибли вчера в казино, нет?… Журналист тоже тут. Кто еще? Капитан Лаптев — вот он. Где бородач? — быстро спросил он.
Повезло Филикову, подумал я.
— Птичка упорхнула, — ответил я, разводя руками.
— Не дергайся! Стой спокойно! — тотчас же буркнул один из соколов.
Мосин пренебрежительно махнул рукой.
— Ладно, обойдемся и без бородатого. Никуда не денется. Да у нас и так — комплект. — Он взглянул на экс-президента и довольно потер ручки. При свете фар виден мне был только мосинский силуэт, но я мог себе представить, что сокол N 2 плотоядно улыбается. — Пожалте за мной. Мы тут подыскали местечко.
Местечко оказалось совсем рядом. Двор, у входа в который был припаркован наш «БМВ», представлял собой узкий пенал. Грузовик мог бы сюда въехать, но развернуться бы уже не смог. Торец пенала образовывала кирпичная стена, без окон. Кирпич был, кажется, темно-красным. Впрочем, рассмотреть расцветку было мудрено. Во дворе-пенале горели всего только три тусклые лампочки.
— К стеночке, к стеночке, пожалуйста, — предупредительно проговорил Мосин. — Во-от сюда. И руки, руки, пожалуйста, не опускайте.
Мы выстроились у стены, ощущая свое полнейшее бессилие. Особенно я. Дядя Саша зря назвал меня профессионалом… Сапожник я, а не профессионал. Хотя, конечно, против лома нет приема. Оставалось только одно — тянуть время. Если нас не пристрелили сразу — значит, Мосин не против напоследок поболтать. Тщеславный, как и все садисты.
— Как вы нас нашли? — спросил я.
Мосин расправил плечи и ласково погладил свою нашлепку на щеке.
— Это было нетрудно, — объяснил он. — У нашего друга господина Карташова в штаб-квартире был не только обычный телефон, который вы, грубо говоря, вырвали. Но еще и радиотелефон. Понимаете, да? — обратился он ко мне.
— С каких это пор, — поинтересовался я, — люди вроде Карташова среди друзей Службы Безопасности Президента?
— С самого начала, — с готовностью объяснил мне Мосин. Он, похоже, наслаждался своей ролью и полагал, что жертву прежде надо хорошенько унизить. — Если господин Митрофанов может шиковать в своем Управлении и если у Лубянки вся Москва в фискалах, то нам, увы, приходится подбирать все, что плохо лежит. Допустим, и Карташов, и Додолев — товарец дрянной, но, бывает, на что-то и сгодится. Вот как сегодня, например. Один звонок мне лично, и мы сразу поняли, что за птички ограбили нашего друга. А дальше уж дело техники, благо «БМВ» — машина приметная. Пока все вас ищут на окраинах, я уже тут как тут.
— И что же дальше? — поинтересовался я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойнее. Если сейчас упасть, перекатиться на бок и открыть стрельбу из моего — то бишь филиковского — оружия (они ведь и не обыскали нас!), то сам я наверняка уцелею. Но вся моя команда — наверняка нет. Слишком много мишеней, трудно промахнуться даже соколам.
— Что дальше? — переспросил Мосин. — Награда вот за вас обещана. За живых или за мертвых. Причем, награда совершенно одинаковая — что за мертвых, что за живых. Поэтому в деньгах мы не проиграем, а нам зато будет спокойно… И потом, — прибавил Мосин мечтательно. — Как можно упустить шанс взять на прицел президента, пусть и бывшего? Будет на старости лет о чем внукам рассказывать.
— У вас есть внуки? — вежливо поинтересовалась Валерия, делая шаг вперед.
— Назад! — проорал один из соколов, приподнимая автомат.
— Встаньте в строй, — ласково проговорил Мосин. — Понимаю, что вам уже не терпится на тот свет, но чем вы лучше других?… А внуков, кстати, у меня пока нет. Но будут. Детки мои шустрые. Они…
Рассказать о своих детях Мосин, однако, не успел. Дворик-пенал заполнился дымом и грохотом, и туда задним ходом, неторопливо лязгая гусеницами, въехал тяжелый танк Т-72. Автоматчики замерли в оцепенении, и сейчас я вполне мог бы прыгнуть и с ходу уложить обоих. Но в этом не было уже никакой нужды. Танк заполнил собой сразу половину дворика и выйти отсюда, иначе как перелезая через бронированные траки, никто бы все равно не смог. Танковый люк открылся, и из него показалась фигура в шлеме и с генеральскими погонами.
— Бросить оружие, — брезгливо приказал генерал, и соколы поспешно побросали на землю свои автоматики. На фоне танка автоматы выглядели совершенно бессмысленными игрушками.
После этого генерал снял шлем и, спрыгнув с брони на землю, приблизился к Мосину. Тот буквально прилип к своему месту, не в силах сделать даже шага. — Ты — Мосин, — произнес генерал. — Я — генерал Дроздов. Слышал когда-нибудь эту фамилию?