ГЛАВА 5

Этой ночью мой разум сыграл со мной во сне какую-то шутку. Мне приснился Ральф, но не герой моих ночных кошмаров, а прежний Ральф нашего любовного лета. Я скользила по нашему розовому саду, не касаясь ногами дорожки. Ворота были открыты, и я тут же перенеслась на берег реки, где виднелся знакомый силуэт. Я знала, что это он, и мы слились в каком-то необыкновенном экстазе счастья. Я стонала от наслаждения, но пароксизм его разрушил мой сон и я проснулась; однако, последняя картина сна потянулась за мной, и я увидела лицо моего любовника. Это был Гарри. Но меня это нисколько не шокировало, наоборот, я счастливо улыбалась. Увидеть Гарри во сне не казалось мне странным, мы постоянно проводили время вместе, и я находила все больше удовольствия в его обществе. Мы вдвоем бродили по нашим садам, планируя новые посадки и места будущих тропинок. Затем, когда привезли саженцы деревьев и кустов, мы провели два восхитительных дня, помогая трем садовникам рассаживать их.

Иногда мы вместе уезжали к холмам. Мне еще не позволялось скакать верхом из-за траура, но я приказывала заложить старую коляску и впрячь в нее мою кобылку. Правила я сама, Гарри скакал рядом, и я думала, как приятно было бы отцу увидеть нас, так дружно опекающих землю, которую он так любил.

— Ты не устала, Беатрис? — заботливо спрашивал Гарри. И я улыбалась в ответ, и мы взбирались на самый верх, чтобы заглянуть на уже зеленеющие поля и леса или, оглянувшись назад, окинуть взглядом синий сверкающий простор моря.

Мое чувство почтительного страха перед образованностью Гарри стало таять, особенно когда я видела, как мало он знает о земле. И я начала прислушиваться к его рассказам о книгах и мыслям, важным для него. По-настоящему же оживлялась я, когда Гарри начинал говорить о земле и о том, почему владеть ею должны только избранные. Гарри, заметив это, добродушно подтрунивал надо мной, говоря:

— О, Беатрис! Тебя волнует только то, что относится к Вайдекру и его земле. Ты просто маленькая язычница!

Но я только смеялась и в ответ ласково упрекала его, что он, наоборот, даже не может отличить дикого овса от злаков пшеницы, что вообще-то было убийственной правдой.

Возможно, если бы по соседству жило больше наших сверстников, мы проводили бы меньше времени в обществе друг друга. К тому же, знай Гарри получше сельское хозяйство, он не нуждался бы так сильно в моих советах. Траур мешал Гарри провести зимний сезон в Лондоне, а мне уехать в гости на несколько дней. В общем, положение складывалось таким образом, что мы все время были вместе. Мама, правда, пыталась удерживать меня дома, привлекая к занятиям молодой леди, но я упорно сопротивлялась, имея к тому же убедительный предлог — посвящать в хозяйство Гарри.

Земля скучала по отцу. Гарри знал о хозяйстве мало и вникал во все дела очень медленно, наши арендаторы браконьерничали и грабили нас без удержу. Гарри не смог собрать людей ни на сев, ни на прополку наших полей. Но на фоне его беспомощности рос мой авторитет, и — о Боже! — каким наслаждением было чувствовать себя хозяйкой Вайдекра. Я действительно распоряжалась здесь, как хозяйка, и все реже меня посещала мысль о том, как хорошо было бы владеть этой землей самостоятельно. Гораздо приятней было скакать с Гарри целыми днями по проселочным дорогам, а по вечерам сидеть вместе у камина и чувствовать на себе его любящую улыбку.

Он уже не казался школьником, отпущенным на каникулы домой. Это был молодой мужчина, расцветший и окрепший на привольном воздухе. Что же касается меня, то с каждым днем моя кожа все больше приобретала медовый оттенок, глаза светились все ярче, а волосы рыжели на солнце. Однако я чувствовала, что мне все больше не хватает любви и тепла. Я крепче сжимала губы, вспоминая грубые, настойчивые поцелуи Ральфа, мое тело горело под черным траурным шелком, когда я думала об его интимных, бесстыдных объятиях. В одну из таких минут, когда мы вдвоем сидели в библиотеке у камина, я почувствовала на себе пристальный взгляд Гарри и вспыхнула до корней волос.

Как ни странно, Гарри ничего не сказал, но смотрел на меня так, будто бы он смущен и растерян тоже.

Мы были совершенно разными. С Ральфом мы не испытывали нужды в словах, мы оба знали, предстоит ли сегодня ненастье или будет ясный день. Мы оба знали, когда крестьяне собираются работать на холмах, и нам следует укрыться подальше в лесу. Мы оба знали, что страсть и земля — самые важные в мире вещи, а все остальное не имеет значения.

Гарри же понятия не имел о таких вещах. Но я не чувствовала презрения к нему, наоборот, меня разбирало любопытство узнать, что он считал важным и первостепенным. Гарри был для меня очень привлекательной загадкой, и мой интерес к нему возрастал с каждым днем. Правда, мама разрушала нашу идиллию, настойчиво призывая меня к жизни благовоспитанной леди, а не управляющего имением. Но даже ей приходилось признавать неопытность Гарри и его потребность в моих советах. Однажды, когда ей удалось оставить меня дома из-за визита дам из Хаверинг Холла, мы потеряли больше пятидесяти фунтов за один день работы. Гарри не смог уследить за работой жнецов, и они утащили у нас приблизительно треть собранного зерна.

Дамы — леди Хаверинг и маленькая мышка Се-лия — вежливо болтали с мамой, а я, наблюдая в окно за садящимся солнцем, с бессильным отчаянием думала о жнецах. Когда Гарри вернулся к чаю, все мои опасения подтвердились. Он с великой гордостью доложил, что они закончили с работами на Малой Ферме. Если бы они работали как следует, они бы не управились с ними и до конца следующего дня. Гарри уселся подле Селии и занялся болтовней и пирожными, в то время как я едва могла усидеть на месте от беспокойства.

Эти двое провели не меньше получаса в дурацких разговорах о чудесной погоде и последних романах, пока мой тяжелый взгляд не заставил Гарри подняться. Этого обласканного судьбой Купидона совершенно не заботила мысль о том, что рабочие в это время устроили себе славный перерыв. Еще столько же времени Гарри провел раскланиваясь и целуя ручки и явно сожалея, что приходилось уезжать. Загадочные вкусы моего прекрасного братца не всегда можно было одобрить.

— Вы, кажется, обеспокоены урожаем, мисс Лейси? — тихо спросила Селия. Я остро взглянула на нее, размышляя, не дерзость ли это, но ее мягкие карие глаза смотрели невинно, а личико дышало добротой.

— Это первый урожай, заботы о котором лежат на Гарри, — рассеянно ответила я. — Он много отсутствовал и пока не очень силен в хозяйстве. Боюсь, что мне надо было сопровождать его.

— Вы бы не согласились?.. — Селия нерешительно замолчала. — Если вы любите править… — Она опять смешалась. — Мы приехали в мамином экипаже и я… могла бы… — Тут она замолкла окончательно, но смысл ее речи уже был для меня ясен. На горизонте скапливались грозовые тучи, и я знала, что это для нас означает.

— Править? — воскликнула я. — Но это было бы чудесно!

«Мамин экипаж» оказался огромной старомодной каретой, и после небольшой суматохи мы разместились в нем и направились в поле. Селия тщательно защищала свое личико от лучей солнца, — по сравнению с моим цвет ее лица был молочно-белым. Казалось, что она обсыпана мукой, в то время как мое лицо, руки и шея золотились от загара, а на носу виднелась даже россыпь веснушек. Даже в моем траурном одеянии я была гораздо ярче Селии. Она выглядела бледненькой и тихой, едва осмеливавшейся поднимать глаза и без конца поджимавшей свои пухлые, как бутончик розы, губки. Она казалась гораздо моложе меня, хотя была на пять лет старше.

По-видимому, ее совсем не тревожило то, что в двадцать один год она все еще не была замужем. Лорд Хаверинг провел ее первый сезон в Хаверинг Холле, вместо того чтобы вывезти ее на ярмарку невест в Лондон. Почти все состояние леди Хаверинг было промотано им после свадьбы на скачках и за игорным столом, и его дочери мало что осталось. Собственное состояние Селии, спасенное заботами разумных родственников от ее расточительного отчима, гарантировало ей одно-два предложения, но Селия отказала претендентам, а леди Хаверинг не стала настаивать. Теперь Селия проводила свои дни дома, имея весьма смутное понятие о том, что в жизни девушки могут присутствовать и радостные минуты.

У нее было мало поводов радоваться жизни. Когда ее мать приняла предложение лорда Хаверинга и переехала в его дом, она захватила с собой Селию, разумеется, не спрашивая ее мнения. В возрасте одиннадцати лет эта несчастная девочка стала присматривать за невоспитанными и шумными детьми своего отчима, который, в попытках расплатиться с карточными долгами, рассчитал экономку, няню и гувернантку и сложил все бремя забот на свою новую жену и приемную дочь.

Высокородные, но дурно воспитанные отпрыски лорда Хаверинга не питали никаких теплых чувств к своей новой сестрице. Селия жила тихой незаметной жизнью, пребывая в постоянном одиночестве в сердце одного из самых больших владений графства и неся молчаливый траур по своему отцу.

Приданое Селии составляли превосходные земли, расположенные неподалеку от нас. Мы были с ней знакомы с детства, когда наши мамы обменивались визитами, а нас приглашали друг к другу на детские праздники. Когда же я стала постарше и получила возможность проводить время с моим отцом, я прекратила поездки в Хаверинг Холл. Иногда мы наезжали туда во время охоты с гончими, и я, раскрасневшаяся, одетая в ярко-зеленую или синюю амазонку, лишь мельком видела ее в белом атласе, стоящую у окна. Она, разумеется, не принимала участие в охоте. Я думаю, что единственными событиями в ее жизни были две воскресные службы в церкви и редкие светские визиты вроде наших. Что сейчас внушило ей мысль прокатиться со мной в поле, знает один Бог. Я погоняла и погоняла лошадей, чтобы скорее прибыть на место, а о чем думала Селия, меня мало заботило.

Едва мы прибыли в поле, моя правота во всей ясности предстала предо мной. Дюжина мужчин жали, за ними следовали их жены и дети, подбирающие колосья и складывающие их в мешки. По бытовавшему у нас правилу, после того, как урожай был собран, крестьянам разрешалось выходить на поле и собирать колоски для своей скотины. Сегодня же они, пользуясь беспечностью Гарри, проделали старый, всем известный трюк: резали стебли так коротко, что они не связывались в снопы и оставались лежать в поле на радость их семьям.

Вместо того, чтобы наблюдать за порядком, Гарри, оставшись в одной рубашке, с серпом в руках стоял в конце линии. Несмотря на мою досаду, я не могла не признать, что выглядел он в таком виде очень привлекательно. Без парика, с откинутыми назад золотистыми волосами, он казался гораздо выше и стройнее большинства окружавших его мужчин. Темные брюки плотно облегали его мускулистые стройные ноги. Клянусь, я не могла без волнения смотреть на него. Глаза Селии тоже не отрывались от него. Наконец, заметив нас, он бросил свое дурацкое занятие и подбежал к нам.

— Надеюсь, что тебе удастся не обрезать себе ноги по колено, — ядовито сказала я. Мне было ужасно жарко, и я ненавидела себя в этом тяжелом траурном платье рядом с воздушной сияющей Селией в белых шелках и под очаровательным зонтиком.

Гарри рассмеялся в восторге.

— Я тоже надеюсь, — счастливым голосом ответил он на мою насмешку. — Как это чудесно! Вы знаете, что это мой первый урожай?

Селия не отрывала глаз от него, от распахнутой на груди рубашки, которая открывала едва тронутую солнцем грудь с виднеющимися на ней волосками.

— Жнецы должны стоять поближе друг к другу, — говорила в это время я. — Иначе они пропускают целый ярд при каждом шаге вперед.

Гарри улыбнулся Селии:

— Я — новичок в этих делах.

— Я тоже ничего не знаю об этом, — ответила Селия ему с большой теплотой. — Но мне нравится смотреть, как люди работают.

— Работают! — насмешливо повторила я. — Да сегодня у них просто праздник. Гарри, пожалуйста, помоги мне слезть.

Я оставила этих двоих наслаждаться прекрасной сценой и пошла через поле к жнецам.

— Смотри-ка, — сказал один из них достаточно громко, чтобы я слышала. — Это идет Хозяйка. — Раздался тихий смешок, и я тоже усмехнулась.

— Подурачились и хватит! — властно сказала я так, чтобы слышали все. — Ну-ка все — сдвиньтесь поближе. Джон Симон, я не собираюсь кормить бесплатным зерном твою семью зимой. Подвинься-ка поближе к Уильяму. А ты, Томас, подойди поближе к забору. Вы думаете, я не понимаю, что за игру вы тут затеяли. Если будете так продолжать, на Михайлов День[9] я вас всех выгоню.

Пересмеиваясь и подталкивая друг друга локтями, они сдвинулись и начали работу сначала, теперь уже делая все как положено. Я улыбнулась при виде нашего урожая, скошенного и складываемого в стройные копны. Затем обернулась и пошла к карете.

Селия заливалась смехом, как певчий дрозд, а Гарри улыбался, с интересом наблюдая за ней. Я не обратила внимания на эту трогательную картину.

— Гарри, теперь ты понимаешь, как именно они должны работать? — спросила я.

— Да, — равнодушно ответил он, — я говорил им, но потом они опять как-то рассеялись по полю.

— Они стараются обвести тебя вокруг пальца, — продолжала я. — Покажи им, наконец, что ты здесь хозяин.

Гарри усмехнулся Селии, и я увидела ее ответную застенчивую улыбку.

— Никуда-то я не гожусь, — произнес он кокетливо, явно напрашиваясь на комплимент.

— Вот именно, — быстро подтвердила я, не дав Селии и рта раскрыть. — Возвращайся к ним и не давай им отдыхать более десяти минут.

Домой Гарри вернулся уже при золотом свете месяца, когда мы переодевались к обеду. С непонятным волнением услышала я стук копыт его лошади и более придирчиво глянула на себя в зеркало. Я решила заколоть волосы повыше на затылке и задержалась, пытаясь сравнить себя с Селией. Я была красива и знала это. Бог дал мне хорошую внешность, спасибо ему, но мне было интересно, как я выгляжу рядом с прелестной Селией. Я вспомнила сегодняшнюю сцену на поле и впервые подумала, что Гарри может быть неприятно, когда я командую им на людях. Вполне возможно, что его сердце не подпрыгивает при виде меня так же, как только что подпрыгнуло мое при звуке его приближения. И, конечно уж, он не следит за мной так внимательно и не ловит каждое мое движение, как это делаю я.

Я спустилась в мамину гостиную и подошла к большому трельяжу, стоявшему в простенке. Там я могла видеть себя в полный рост. Мой вид не разочаровал меня. Черное мне шло гораздо больше, чем те бледные тона, которые меня заставляли носить раньше. Это платье имело низко опущенный корсаж и вырез типа каре. Оно делало меня стройной, как тростинка; высоко зачесанные волосы обрамляли мое лицо естественными локонами, а мои глаза при свете свечей казались мерцающими, как у кошки.

Свет в комнате падал только на меня, и все очертания позади терялись в неясном полумраке. Зеленые фалды занавесей у старинной кровати казались развесистыми лапами ели в свете моей одинокой свечи. Отблеск огня загадочно играл на противоположной стене. Игра света, а может быть обостренное воображение, — но мне на минуту показалось, что я не одна в комнате. Не оборачиваясь, я продолжала вглядываться в зеркало, пытаясь разглядеть тень в углу комнаты.

Это был Ральф.

Он лежал, как ему и хотелось, на старинной хозяйской кровати. На его лице играла та теплая, любящая улыбка, которая всегда появлялась у него при виде меня. Улыбка, в которой смешивались доверие, нежность, мужская гордость и какой-то привкус грубой силы.

Я замерла, не в силах ни вздрогнуть, ни пошевелиться. Я не видела его ног.

Если они целы, то значит, все последние месяцы были просто ночным кошмаром, а сейчас это сладкая реальность. Если же их нет, следовательно, ночной кошмар продолжается и я просто схожу с ума. Я должна обернуться и понять, что происходит.

Мое лицо было единственным освещенным местом в комнате и, как-то призрачно, смотрело на меня из зеркала. Я закусила губу для храбрости и медленно, медленно повернулась.

В комнате никого не было.

Кровать была пуста.

— Ральф? — хрипло спросила я, и свеча в моей руке задрожала. Я сделала три шага и подняла ее повыше, чтобы видеть все углы комнаты. Подушки и вышитое покрывало на кровати лежали несмятыми. Я потрогала трясущейся рукой подушку, она была холодной.

Здесь никого не было.

Я добрела до маминого туалетного столика и буквально уронила на него подсвечник.

— О, Боже! — простонала я жалобно. — Не дай мне сойти с ума. Не насылай на меня этой страшной болезни сейчас, когда я так близка к миру и покою.

Долгие минуты прошли в полной тишине, прерываемой лишь тиканьем старинных дедовских часов в коридоре. Я глубоко вздохнула и отняла руки от лица. Мое отражение в зеркале было по-прежнему привлекательным, но я смотрела на него как чужая. Я никогда не подозревала о том, какой мрак и ужас прячутся в глубине этих зеленых кошачьих глаз.

Внезапно где-то рядом скрипнула половица, и дверь отворилась. Я вскрикнула от страха, но оказалось, что это мама. Секунду она стояла не двигаясь, внимательно, с каким-то странным выражением, глядя на меня.

— Ты кокетничаешь перед зеркалом, Беатрис? На тебя это не похоже, — немного помолчав, мягко сказала она. — Я напугала тебя? Ты такая бледная. О чем ты думала сейчас?

Я натянуто улыбнулась и отвернулась от зеркала. Мама молча подошла к комоду и достала из верхнего ящика носовой платок. Молчание странным образом затягивалось, и я ощутила некоторый прилив тревоги.

— Ты, должно быть, соскучилась по своим нарядным платьям, — как всегда не вовремя, сказала мама. — Мисс Хаверинг так очаровательна сегодня, не правда ли? Я думаю, Гарри не остался к ней равнодушен.

— Гарри? — механически переспросила я.

— Они очень подходят друг к другу, — продолжала мама, брызгая туалетной водой на кружева носового платка. — Земли, которые пойдут ей в приданое, так удобно расположены, совсем рядом с нашими, я знаю, папа всегда любовался ими. Да и сама она очень милая, очаровательная девушка. Дома ей приходится нелегко, но малышка сумела приспособиться к этим несчастным обстоятельствам. Леди Хаверинг уверяла меня, что Селия не стремится ни к каким переменам, и мы можем не торопиться. Я думаю, что это была бы прекрасная партия.

Я почувствовала все нараставшую досаду. Мама могла бы не рассуждать так долго, кто лучше подходит Гарри. Гарри — мой друг. Мы вместе управляем Вайдекром.

— Она подходит Гарри? — недоверчивость в моем голосе нарастала.

— Наилучшим образом, — подтвердила мама, стараясь не встречаться со мной глазами. — Ты, я надеюсь, не думаешь, что Гарри останется на всю жизнь холостяком? Забудет свой долг перед семьей и умрет бездетным?

Я молча уставилась на нее. Об этом я никогда не думала. Мои мысли не забегали так далеко вперед. Сейчас для меня существовало только это лето нашей растущей близости, тепло его улыбки, нежность в его голосе, когда он говорил со мной.

— Я вообще никогда не думаю о будущем, — откровенно призналась я.

— Зато я думаю, — в голосе мамы прозвучало нечто такое, что заставило меня насторожиться. Для меня она всегда была малозначащей пешкой на великолепной шахматной доске нашего Вайдекра, и сейчас мысль о том, что мама способна заглянуть глубоко в мою душу, напугала меня. Она знала меня, как никто другой. Она дала мне жизнь, ухаживала за мной, она видела мою любовь к земле и растущее желание управлять ею. Если б она знала…! Но здесь я оборвала себя. Заглянуть за барьеры, которые я воздвигла в своей собственной душе, было немыслимо даже для мамы.