- Не смейтесь, - улыбнулась девушка. - Сколько раз я уговаривала папу снять эту дурацкую табличку... - Напрасно уговаривали, образованием надо гордиться, - продолжал паясничать Джин. - Значит, вы папин коллега, - кокетливо сказала девушка. - А почему я вас никогда не встречала на вечеринках у Веддингов? - Я выбираю места поинтересней. Хотите составить компанию? - Да ну вас! - шутливо отмахнулась она. Она прошла вперед, взялась за ручку двери и повернулась к Джину внезапно опечаленным лицом, ну просто Натали Вуд, что ты будешь делать! - А зачем, Джин, вы к нам? - По делу... э-э... - Кэт. - По делу, Катя. - Ого, вы даже знаете, что мы русского происхождения?! - Конечно, Катенька. - Как смешно вы произносите! Отец вам назначил? - Факт. Позвонил утром и говорит: "Заваливайся, Джин, вечерком". - Ну, значит, скоро он будет. Мы никогда не знаем, когда он появится. Так заходите, Джин. Она открыла дверь. Джин вошел в комнату и вздрогнул. В упор на него смотрели круглые пуговичные глаза Лефти Лешакова. - Добрый вечер, мистер Краузе! Узнаете? - громко сказал он. - Мы с мамой заказали этот портрет, потому что отец так редко бывает дома, - проговорила за спиной Катя. - Я смотрю, тут просто культ нашего бакалавра, - усмехнулся Джин. - Садитесь. Хотите кофе? Джин сел на низкое кресло на металлических ножках и осмотрелся. В гостиной бакалавра-убийцы царил ширпотребный модерн, с головы до ног выдающий весьма скромный достаток семьи. Журнальный столик в виде почки, торшер, напоминающий коралл, дешевые репродукции Поллака, Кандинского, Шагала, и рядом - о боги! - "Три богатыря", "Иван Грозный убивает своего сына", "Запорожцы"... - Вам нравится Поллак? - спросила, входя с подносом. Катя. "Долго еще они собираются разыгрывать со мной эту комедию?" - Ммм... Поллак... Да, да... Катя поставила на почковидный столик чашки с кофе, бисквит. - У моего отца старомодные вкусы, он терпеть не может современной живописи, кричит: "Позор модернягам!" Но эту комнату я оформила сама. - Ммм, да, можете гордиться своим вкусом. Она села напротив, взяла чашку в обе руки и, глядя на Джина совершенно восторженными глазами, стала дуть в чашку, вытягивая губы, словно маленькая. "А не схожу ли я с ума?" подумал Джин. Он переводил взгляд с этой глупенькой мечтательной девчонки на портрет гангстера с оловянными глазами. "Неужели эта тварь так искусно притворяется? А что, если..." - Ты здесь одна? - резко спросил он и приподнялся с кресла. Девушка от испуга чуть не выронила чашку, обожгла себе пальцы. - Что с вами, Джин? Скрипнула дверь. Джин отпрянул к стене, сунул руку за пазуху. Вошла дама средних лет, в которой, несмотря на весь нью-йоркский антураж, опытный взгляд сразу бы разглядел русскую или украинку из ди-пи перемещенных лиц. - Китти, у нас гости? - спросила она по-русски. - Мамочка, это Джин Грин из папиной фирмы. Папа назначил ему встречу, должно быть, скоро приедет, - залепетала девушка, зашла за спину матери и оттуда сделала гостю несколько жестов типа "с ума сошел", "как не стыдно", "нахал". - О, как приятно! Что же вы вскочили? Садитесь, пожалуйста, - заговорила дама на чудовищном английском. В передней раздался звонок. - Папа! - вскричала Катя и бросилась вон из комнаты. "Досадно, что при Кате", - вдруг подумал Джин, но тут же отбросил эту нелепую мысль, расслабил мускулы, положил ногу на ногу, а руку приблизил к левому плечу. В передней раздавался какой-то радостный визг, послышался звук поцелуя... - Мама, смотри, кто к нам пришел! Дядя Тео! - и с этим криком Катя втащила в комнату пожилого мужчину. Дядя Тео был совершенно квадратен, покрытая нежным пухом массивная голова росла прямо из плеч. Ему было страшно тесно в воротничке, и он все время задирал подбородок, стараясь обозначить некоторое подобие шеи. Неправдоподобно маленькие круглые глазки с туповатым благодушием смотрели на Джипа. Хозяин мясной лавки из Бруклина, да и только. Между тем на дяде Тео был пиджак дорогого английского твида и десятидолларовый галстук в тон пиджаку. - А Толи, конечно, нет дома, - тоненьким голоском по-русски сказал он, поцеловав в щеку хозяйку. - Может быть, скоро будет. Вот он мистеру... э... мистеру Грину назначил. Познакомься, Федя, это мистер Грин, Толин сослуживец. В голосе хозяйки слышалась явная гордость: у них в гостях такой элегантный стопроцентный англосакс. И Катя сияла - гость прямо из "Плэйбоя"! "Этот-то, наверное, один из них", - подумал Джин, пожимая квадратную ладонь. Дядя Тео плюхнулся в кресло. - Третий день уже пропадает в Вайоминге, - пожаловалась хозяйка дяде Тео. - Прямо ни дома, ни семьи. Свет клином сошелся на этих кондиционерах. Вы, мистер Грин, должно быть, тоже всегда в разъездах? - Нет, мэм, я работаю в "лавке", - сказал Джин, не сводя глаз с дяди Тео. - Как вы сказали? - В конторе фирмы. - Ах, мистер Грин, а если бы вы знали, как тяжело семье коммивояжера! Китти растет фактически без отца. По соображениям службы Анатоля мы вынуждены часто менять квартиры... - Ах вот как, - Джин быстро посмотрел на хозяйку. Та покивала ему с важной печалью. - А ведь Анатоль с его образованием... - Мама! - воскликнула Катя. - ...с его образованием мог бы занять более солидное место, но... судьба иммигранта, мистер Грин. Ведь мы, мистер Грин, до сих пор чувствуем себя здесь чужаками. Вам, коренному американцу, трудно это понять... - Я не коренной американец, - сказал Джин по-русски, глядя в упор на дядю Тео. - Как! - воскликнула Катя. Воцарилось молчание. Глазки дяди Тео смотрели на Джина с туповатым, несколько остекленелым любопытством. - Я Евгений Павлович Гринев, - медленно сказал Джин, приподнимаясь из кресла. Его вдруг захлестнул какой-то дикий восторг опасности. Вот сейчас обрушится стенка и вылезет морда с автоматом, дядя Тео опрокинет стол, мама хищно захохочет, Катя зарыдает... нет, не зарыдает, в руке у нее появится пистолет - словом, все как в классическом боевике "Ревущие двадцатые". - Какой приятный сюрприз! - сказала мама. - Простите, я где-то слышал эту фамилию, - сказал дядя Тео. Джин вышел на середину комнаты. - Похоже, что наш бакалавр вряд ли скоро здесь появится, - грубовато сказал он. - Как считаете, мамаша? Его душила ярость. - Я ухожу, - сказал Джин, обводя всех взглядом. - Очень жаль, - пробормотала мама. По лицу ее было видно, что она мучительно ворочает мозгами, не понимая, в чем тут дело. Взбешенный Джин выскочил на лестничную площадку: он ведь тоже не понимал, в чем тут дело. Что это за письмо, что за святая семейка, что это за бессмысленная игра? - Джин, куда вы? - На площадку выбежала Катя. Она задыхалась. Он схватил ее за плечи, рванул к себе, заглянул в остановившиеся от сладкого ужаса васильковые глаза. Еще бы, все как в кино! - Хочешь знать куда, цыпочка? В "Манки-бар", к Красавчику Пирелли. Поищу там убийцу своего отца. Понимаешь? - Не понимаю, - прошептали розовые ненакрашенные губы. Он оттолкнул ее и побежал вниз по лестнице. Шаги его гулко отдавались по всем этажам. "Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? - думал он, идя к машине. - Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?" Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий. - Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича... - Кто вы такой? - резко спросил Джин. - Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костец-кий, или Тео Костецкий. - Вы знаете Врангеля? - Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана... Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный... - А Лефти Лешакова вы тоже знаете? - Помилуйте! Гангстера?! - Костецкий остолбенел. - Я слышал по радио, но... - Анатолий Краузе и Лефти - одно лицо, - сказал Джин и тоже остановился. - Помилуйте! - вскричал Костецкий. - Толя - гангстер? - Бросьте темнить, дядя Тео, - сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. - Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа. - Евгений Павлович! - умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки. Джин упал на сиденье и дал газ. Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый "альфа-ромео". Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. "Альфа-ромео" медленно покатил вдоль Третьей авеню. - Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, - сказал водитель с сильным испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка. - Не ваше дело! - рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых голосовых связок. - Боже мой, как грубо! - сказал водитель, поморщив длинный кастильский нос. Некоторое время они ехали молча. - Краузе не пришел, - раздраженно сказал Костецкий. - Досадно, - равнодушно пробормотал водитель. - А вам, я вижу, на все наплевать, - взвился Костецкий. Водитель пожал плечами. - О'кей! - после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и ровным голосом. - Так даже лучше. - Сложный вы человек, Тео, - усмехнулся водитель. - Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, - почти мягко сказал Костецкий. Дайте подумать.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      "ГОРИЛЛЫ" И "ПОМИДОРЧИКИ"
      Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими "браунстоновскими" домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала "Серая гончая" и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет. Чтобы запарковать свой "де-сото", Джину пришлось потеснить какой-то полуразвалившийся "шевроле-1956" и новехонький "альфа-ромео". При этом он не жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов. Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички с надписью "Ту лет" - "Сдается". Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны. На противоположной улице он заметил над нижним этажом четырехэтажного дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой. Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш повеса предпочитал самые шикарные "найтклабз", такие, как "Монсиньор", "Эль-Чико", "Шато Генриха Четвертого", "Чардаш", "Венский фонарь", "Латинский квартал", "Копакабана"... МАНКИ-КЛАБ БАР ЭНД ГРИЛЛ АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом. Джина не смутила наглухо закрытая дверь: в узкой щели меж тяжелых бордовых штор проглядывал электрический свет. Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на себя массивную на вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь. Она оказалось запертой. Джин нажал большим пальцем на кнопку электрического звонка. Не слишком робко и не слишком властно. Приоткрылось вырезанное в двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как в фильмах о "ревущих двадцатых годах", о развеселых временах "сухого закона", когда наверняка в барах на этой улице торговали не молочным коктейлем. - Ие-е-е? - вопросительно протянула, блеснув белками глаз, какая-то темная личность. Джин понимал, что многое, если не все, зависело от его находчивости. Мысль лихорадочно работала. - Мне сказали, что я могу сыграть здесь в покер на стоящие ставки, сымпровизировал он, блеснув белозубой улыбкой, совсем такой, как на знаменитой бродвейской рекламе сигарет "Кэмел", на которой улыбающийся красавец пускает огромные кольца дыма. - Кто сказал? - спросил бдительный страж Анджело Пирелли. - Да один парень у нас в Фили, - небрежно бросил Джин, подражая невнятному, слэнговому говору киногангстеров. Страж окинул Джина придирчивым взглядом: явно англизированный филадельфийский "саккер" - простак, маменькин сынок, ищущий острых ощущений в притонах Манхэттена. У такого денег куры не клюют. Что за беда, если Красавчик выпотрошит этого пижона! - Как зовут того парня из Фили? - Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, - на ходу сочинил Джин, наобум приставив кличку "Пайнэппл", что на жаргоне гангстеров означает "граната", к известной сицилийской фамилии. - Ди-Пиза? - переспросил цербер Анджело Пирелли. - Слыхал, как же!.. О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб. Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой лестницы в старомодный небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не меньше двадцати мужских шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар. - Сядь и сиди, пока не позовут! - вдогонку сказал Джину привратник. В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых духов. В мягко освещенном красноватым светом зале - около двадцати столиков на площади примерно в сорок квадратных футов - сидело дюжины полторы мужчин и почти столько же девиц. В силу своей неопытности Джин окинул оценивающим взглядом не первых, а последних. Это были фривольно одетые и сильно накрашенные красотки-блондинки с натуральными или крашеными волосами и "скульптурными" формами. Своих подружек гангстеры неизменно называют по имени Молли. И все же Джин удивился, когда к нему подошла, играя бедрами, одна из "скульптурных" блондинок и весело сказала: - Хай! Я Молли. Ты мне купишь выпить? Сядем за стойку или за столик? Как тебя зовут? - Джеральд... - Поздравляю! Чудесное имя. - Она взяла его за руку. - Мне мартини, а тебе что? - То же самое, Молли. Она повела было его к одному из двухместных столиков в полуоткрытых кабинах вдоль стены, однако он вежливо, но твердо взял курс к стойке с рядом обитых красной кожей высоких круглых табуреток. Там можно было говорить с барменом и, кроме того, рассмотреть в зеркальной стене лица мужчин в баре. Если девицы в этом заведении явно не принадлежали к организации "Герл-скауты США", то и мужчины не были членами общества трезвенников. - Пару мартини, Рокки! - сказала Молли одному из двух барменов в белых форменных пиджаках с блестящими металлическими пуговицами и черными "бабочками". - Мне побольше вермута и льда и поменьше сахара, а тебе, Джерри? - Покрепче - и двойной! - он со шлепком положил на отделанную хромом и пластиком стойку десятидолларовый банкнот. - Джин "Бифитер". Вермут только экстрасухой "Мартини и Росси". С долькой лимона. Отвечая на несложные вопросы Молли, Джин осмотрел бар. Перед барменами стояла целая батарея разномастных бутылок с блестящими никелированными дозаторами. За их спинами играл огоньками, красками и бликами, отражавшимися в зеркалах, необозримый парадный строй бутылей, бутылок и бутылочек, как отечественных, так и иностранных. На специальной полке стоял включенный телевизор. Передавали какой-то старый "вестерн". Долговязый Гарри Купер мчался куда-то на своем голенастом копе... Панно на стенах изображали обезьян, гоняющихся на манер сатиров за голыми нимфами. Судя по потрескавшейся и потемневшей краске, обезьяны и нимфы были написаны безвестным живописцем лет сорок тому назад. Возбужденные морды распаленных орангутангов резко контрастировали с бесстрастными лицами молча пивших в баре "горилл11". Почти все они были на одно темно-оливкового цвета лицо, лицо явно латинского типа. Смуглые, черноволосые, с низкими бровастыми лбами и отливающими синевой челюстями. Тесные темные костюмы из лоснящейся легкой ткани "тропикл" с электрической искрой облегали мускулистые плечи и спины. Почти все сидели с тяжеловесной сосредоточенностью над своими стаканами, словно стремясь проникнуть в сокровенный смысл бытия. Странно и жутковато выглядели эти молчаливые "гориллы" в красноватой полутьме бара, рядом со скалящими рты обезьянами. Джин определенно предпочитал обезьян. Бармен поставил перед Джином и его "помидорчиком12" два фужера с мартини, один - с долькой лимона, другой - с оливкой. Мартини получился излишне водянистым: слишком много вермута и сахара. Бармен тут же со звоном выбил чек за два мартини, положил перед Джином сдачу с десяти долларов. Так делается только в дешевых барах. В "Рэйнджерс" всегда ждут, пока клиент кончит заказывать, прежде чем назвать ему сумму счета. Да, в "Манки-баре" было все как в третьеразрядном "дайве" - кабаке. Вплоть до кетчупа на столиках, календаря с голыми красотками за барменом, джук-бокса - платного автоматического проигрывателя - и сигаретного автомата в углу. - Принеси-ка мне, Молли, пачку "Кул", - попросил Джин, пальцами пододвигая "помидорчику" четвертак. Молли с улыбкой сползла с высокой вращающейся круглой табуретки, обнажив при этом не лишенную изящества ногу до черных кружевных трусиков. - Ничего ножка, - тоном знатока заметил Джин. - Другая точно такая же, - ответила Молли. - Покажи! - Потом увидишь! Вихляя крутыми бедрами и ягодицами, она зашагала на тонких, как стилеты, каблучках к сигаретной машине. - Скажи-ка, Мак, - обратился Джин к бармену, - Красавчик здесь? Бармен хранил такой гордый и надменный вид, словно постоянно помнил, что, по крайней мере, один мэр великой атлантической метрополии - Бил О'Двайер - являлся в начале своей карьеры барменом. - А кому это интересно? - загадочно спросил бармен, окинув Джина быстрым взглядом черных итальянских глаз. Джин пододвинул дюйма на три в сторону бармена пятерку из сдачи. - Да слышал я в Фили от верных ребят, что он большой любитель покера. - Что-то я, парень, не видел тебя тут раньше, - колеблясь, проговорил бармен, вытирая полотенцем блестящий черный пластик. - Как не видел! - усмехнулся Джин, пододвигая пятерку еще на дюйм. - Да уж целых десять минут, как я тут сижу. Я Джерри Кинг из Фили. Ди-Пиза посоветовал мне сыграть тут в покер. - Вот твои сигареты, - сказала, подходя, Молли с пачкой ментоловых. Возьми мне еще один мартини Этот слишком сладкий и выдохся. - Слышал, Мак, что сказала леди? - бросил Джин бармену. - А мне сообрази двойной скотч "Четыре розы". - Я не леди, Джерри, - сказала Молли. Она повернулась на крутящейся табуретке так, что ее обтянутые нейлоном коленки коснулись его бедра. - А вот ты похож на джентльмена. Вдвоем мы составили бы дивный дуэт. Кто-то сунул дайм - десятицентовую монету - в джук-бокс и нажал клавишу с названием одного из последних международных шлягеров. Из мощного динамика полились задорные, разухабистые звуки твиста в исполнении Чабби Чеккера. Давай станцуем снова твист, Как танцевали прошлым летом! - Обожаю Чабби, - со вздохом сказала Молли, - хоть он и негр. Ему, говорят, всего двадцать лет, и он поет сейчас почти рядом с нами - в "Пепермент-лаундж". Вот бы послушать, да туда фиг пролезешь! Джин дотягивал свое двойное виски. В баре вспыхнуло вдруг два или три юпитера. Бармен выключил телевизор. Гарри Купер, онемев, ушел в темный экран, исчез. Из задней комнаты выбежала пухлая молодящаяся блондинка в громадных солнечных очках с оправой в форме крыльев экзотической бабочки, не менее экзотическом "гавайском" пляжном костюме и немыслимо широкой шляпе. - Леди и джентльмены! - объявил хлыщеватый конферансье. - Бимба Брод из Голливуда. Самый большой бюст от -Нью-Йорка до Лос-Анджелеса! Сорок три дюйма! Талия - двадцать два дюйма!... Стриптиз в такой ранний час? Впрочем, когда же еще смотреть стриптиз этим "гориллам"? Ведь все они, наверное, работают в "кладбищенскую13" смену. Семейство человекообразных сразу же оживилось. Черные маслины глаз следовали неотступно за "стрипершей". Залоснились потом смуглые невыбриваемые лица Джин и тот, вращаясь, описал полкруга на табурете с новым стаканом в руке - Тебе нравится эта корова? - ревнивым шепотом спросила Молли, дохнув на клиента запахом сен-сена. - Видали мы "помидорчиков" и поаппетитнее, - ответил Джин, вспоминая стриптизы лондонского Сохо, парижского Пляс-Пигаля, Копакабаны, и Лангегассэ, и других столиц ночного мира. "Стриперша" явно уповала не столько на свои перезревшие прелести и искусство танца, сколько на голую психологию. Впрочем, именно это и требовалось ее зрителям. Джин не удостоил бы ее и взгляда, если бы не привычное чудо, совершавшееся где-то в глубине его естества: охлажденное кубиками льда виски приятно скользнуло вниз, и вот словно расцветали внутри "Четыре розы", излучая блаженное тепло, и радость, И благолепие, лаская душу и сердце. Все сказочно менялось перед глазами: громилы-мафиози превращались в добродушных симпатичных парней, бар становился волшебным гротом, а вульгарная "стриперша" - прекрасной наядой, чье тело светилось розовым жемчугом. Эти первые симптомы эйфории заставили Джина вспомнить о деле и о том, что спешить с выпивкой не следует. - Слушай, Молли! - сказал он, чувствуя руку "помидорчика" у себя на бедре. - Мне обещали, что я сыграю с Красавчиком. Он еще не пришел? - Красавчик заканчивает свой ленч, - ответила Молли, не спуская глаз со "стриперши", медленно раздевавшейся под твист, и поглаживая Джину бедро. Утром играл в пул, а после ленча начнет в покер. А ты Не купишь мне шампанского, Джерри? Пластинка Чабби Чеккера кончилась. Кончился и первый акт двухактного номера. "Стриперша" осталась в одном красном в белую крапинку бикини. Словно переводя дух, джук-бокс вдарил шейк. Динамически вращая тазом, животом и бедрами в такт бешеной музыке, вспотевшая блондинка неутомимо трясла всеми своими загорелыми прелестями "Стриперша" дразняще медленно расстегивала на спине пуговицу верхней половины бикини. "Гориллы" жадно подались вперед. Кое-кто, в ком сильнее заговорила горячая кровь неаполитанских или палермских предков, привстал. Один "горилла" судорожно глотнул У другого слюна, пузырясь, потекла по вороненому подбородку. А джук-бокс наяривал: Итси битси, тини вини, Иеллоу полка - дот бикини! Молли взяла ладонь Джина, поднесла ее к губам - Ты меня обманываешь, Джерри! - щебетала она. - Ты часом не из этих, не "маргаритка"? Какой-то мафиози бросил к напедикюренным ногам женщины, бившейся в пароксизмах симулированной страсти, свернутую трубочкой пятидолларовую бумажку. Пример оказался заразительным. Со всех сторон посыпались зеленые трубочки Чтобы не отстать от других, Джин свернул в трубочку и швырнул "стриперше" десятку. Прибегая к этому убедительному аргументу, публика требовала, чтобы стрип-артистка не останавливалась на достигнутом, а перешагнула за границу установленных в штате Нью-Йорк законов благоприличия. - Стрип! Стрип! СТРИП! - кричали темпераментные мафиози. И зеленый дождь сделал свое дело. Закон был по срамлен. Глаза "горилл" лезли из орбит. - Браво! Брависсимо! - взорвался зал. - Бис! Но тут же, взвыв, замер шейк, потухли юпитеры, и "стриперша" уже в темноте собирала щедрую дань благодарной публики. - Еще того же! - проведя пальцем за взмокшим воротником, кинул Джин бармену. - И не жалей, приятель, виски! Огромные деревянные лопасти вентиля гора на потолке месили душный воздух, насыщенный густым запахом мужского пота и алкоголя. Все это было отвратительно, решил Джин. Впрочем. он, разумеется, не ожидал увидеть в этом гангстерском притоне что либо иное... Тут только он заметил, что Молли куда-то исчезла. Не успел Джин удивиться этому и приняться за новый стакан с "Четырьмя розами", как снова зазвучала музыка, на этот раз тихая, сентиментальная. Конни Френсис пела "Вернись в Сорренто", и не одна пара глаз с поволокой, черных, как лава Везувия, подернулась дымкой ностальгии, хотя вряд ли кто из присутствовавших граждан Нью-Йорка бывал в этом городе. И вышла в полупрозрачном сиреневом пеньюаре из нейлона еще одна блондинка, молодая и стройная. Джин даже вздрогнул от неожиданности. Подумать только: это была Молли! Она выплыла в перекрестке лучей юпитеров, не слишком умело вальсируя. Повернувшись к Джину, она подняла руку и пошевелила в знак приветствия пальцами. По всему было видно, что Молли не училась в знаменитом колледже розовых кошечек в Лос-Анджелесе, где будущих "стриперш" учат изящному раздеванию и элегантному обольщению. Но Джин отметил в ней много природной грации. Он пожалел, однако, что Молли приходится заниматься более чем сомнительным искусством, сочетая его с древнейшей на свете профессией, а в следующую секунду неожиданно для себя - какая нелепость! - он ощутил в груди укол ревности. Какое свинство, что Молли принуждена раздеваться перед этим стадом "горилл"! Нет, любовь и секс - это касается только двоих, а не толпы... В этот момент кто-то постучал по его плечу. - Вас ждут на третьем этаже! - тихо сказал бармен доверительным тоном и красноречиво потер пальцами невидимую бумажку. - Спасибо, Мак! Обычно Джин давал на чай ровно десять процентов суммы счета, но на этот раз пододвинул бармену оставшуюся в сдаче пятерку с мелочью и пошел к двери. Молли заметила это и надула губы. Эти мужчины...
      У крутой лестницы, ведущей наверх, ему преградили путь двое. Таких громил у гангстеров называют "торпедами": это мускулистые парни, обычно экс-боксеры или бывшие борцы, мастера рукопашного боя. У первой "торпеды" была маленькая головка на могучей шее, переходящей через покатые мощные плечи в бочкообразное туловище. Над маленьким поросячьим глазом красовался крест-накрест наклеенный пластырь. Рост - не меньше шести футов и пяти дюймов, вес - добрых триста фунтов!... Вторая "торпеда", калибром поменьше, рыжая, в веснушках, похожая на грубую копию мага баритона-саксофона Джерри Муллигана, была вовсе необтекаемой: под блестящей синтетической тканью костюма "тропикл" бугрились вздутые мускулы. Не озаренные интеллектом лица "торпед" не предвещали ничего хорошего. И, видно, отнюдь не случайно кто-то в баре подвернул на полную мощность громыхавший динамик джук-бокса. - Хай, Марти! - сказала вторая "торпеда" Джину. - Хай! - сказал Джин. - Только я не Марти. - Слышь, Базз, этот хмырь говорит, что он не Марти. - Йеп! - сказала первая "торпеда", подразумевая "да". - А знаешь, Базз, почему он заливает, будто он не Марти? - Ноуп, - ответил Базз, подразумевая "нет". - Да потому, что он на прошлой неделе продул мне полсотни в пул. - Я с вами никогда не играл в пул, - запротестовал Джин. - И всю прошлую неделю провел в Филадельфии! - Брось трепаться, Марти! Гони полсотни. - Послушайте, ребята!... - Ну? - Я вообще никогда в жизни не видел вас. Левым кулаком Рыжий молниеносно ткнул Джина в солнечное сплетение, а правым хуком съездил по уху. Джин отлетел к стене и сполз по ней на каменную площадку, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Мотая головой, Джин неловко поднялся, держась за стену. Слабо размахнувшись, он наобум выбросил кулак в воздух. Рыжий легко уклонился от такого удара. Базз не желая остаться в стороне, обрушил на Джина свой увесистый кулак-кувалду. Но Джин, потеряв равновесие от собственного неудачного удара, отшатнулся, и кувалда лишь скользнула по плечу. Большая "торпеда" вдруг расхохоталась неожиданно тонким голосом. - Ну вот, Базз, - удовлетворенно усмехаясь, проговорил Рэд, - а босс боялся, что он переодетый полицейский или частный детектив. Просто безобидный паренек из колледжа. Пай-мальчик. Такой и мухи не обидит. Он схватил Джина за руку, чтобы помочь ему удержаться на ногах, и жесткими шлепками ладони отряхнул его костюм. - О'кей, парень. Может, ты и впрямь не Марти? Может, я обознался. Дуй наверх! Комната 3-Д. Пошли, Базз! Там Молли выступает. И, ухмыляясь, "торпеды" валкой походкой направились в бар. Шатаясь, потирая ухо и плечо, Джин медленно потащился вверх по лестнице, но, как только "торпеды" исчезли из виду, он зашагал пружинистым шагом сразу через три ступеньки. За плотно прикрытой дверью с табличкой 3-Д слышались мужские голоса. Джин постучался. Дверь открылась на полфута. - Ну? Что надо? - неприветливо спросила, выглядывая, еще одна "торпеда", на сей раз одноглазая, с черной повязкой, закрывавшей левый глаз. - Я хотел сыграть в карты... - ответил Джин, Потирая покрасневшее ухо. - ...и поскользнулся на лестнице, - усмехнулась одноглазая "торпеда". Дьяволы! Сукины дети! Я давно говорил им ввинтить поярче лампочки. Входите, мистер! Вас тут ждут. В небольшой прокуренной комнате, меблированной в стиле двадцатых годов, с викторианским гарнитуром, окрашенным белой эмалью, и выцветшими голубыми обоями, со старым механическим пианино в углу, за круглым столом, покрытым зеленым сукном, столом, стоявшим посредине под хрустальной люстрой, играли в покер четверо мужчин. Трое, смуглые и черноволосые, худощавые, были в рубашках, их пиджаки висели на спинках стульев. Четвертый - усатый - этот был, что называется, поперек себя шире - только что сорвал банк и небрежно засовывал в карман пачки долларов. Джин взглянул на него мельком. Незнакомец почему-то подмигнул ему, как старому знакомому, зажмурив один желто-серо-голубой глаз и смешно вздернув усом. Остальные повернули головы, чтобы взглянуть на вошедшего, а один, сидевший прямо напротив двери - он был похож на Рудольфо Валентино, - бархатистым голосом сказал, вернее пропел: - Входите, входите, мистер Кинг. Так кто там в Фили направил вас ко мне? - Ваш приятель Ди-Пиза. - Ди-Пиза, Ди-Пиза... Что-то не припоминаю... - Ну как же! Ди-Пиза, владелец ночного клуба на Брод-стрит! - Мне пора! - сказал, вставая, усатый. - Мистер Кинг займет мое место. До скорого! Он вышел, снова подмигнув Джину своим разноцветным глазом, круглый и крепкий, как туго надутый футбольный мяч. На пороге он снова на секунду задержался и снова со странным дружелюбием и таинственной доброжелательностью повернул к Джину свое лицо с крючковатым носом, сократовским лбом и красивой массивной челюстью. - Ну что ж, садитесь! - мягко сказал мафиозо, смахивающий на Рудольфо Валентино. - Только предупреждаю: деньги на бочку. Джин сразу узнал Красавчика, который вполне заслуженно носил свое прозвище. Он смахивал на давнего кинокумира эпохи Мери Пикфорд и Дугласа Фербенкса, первого в мире героя-любовника Рудольфо Валентино. Тщательно причесанные волнистые волосы, черные и блестящие, почти девичий овал лица, густые стрельчатые ресницы и прекрасные, кроткие, как у Бемби, глаза. От Красавчика сильно пахло духами. Его "музыкальные", унизанные бриллиантовыми перстнями пальцы годились для маникюрной рекламы. На нем был дорогой костюм итальянского покроя от Д'Авенцы и накрахмаленная вечерняя рубашка с "бабочкой". - Садитесь, мистер Кинг! - повторил Красавчик, женственно грациозным движением поправляя у виска свои великолепные, жирно намазанные бриллиантином гофрированные волосы.