Марк "мылся", как заправский хирург, долго и тщательно. Это ему нисколько не мешало заметить операционной сестре Ниночке, что она "полная прелесть", "мечта холостяка", "очаровательный пороховой погреб" и так далее. Он угомонился только после того, как опустил руки в таз с дезраствором. Но, склонившись над больным, он все же сообщил: - Я тот редкий экземпляр, который в Арктике, глядя в зеркало, сам себе делал аппендэктомию. Дважды терял сознание, но, как видите, остался жив и теперь оперирую вас. Марк прооперировал больного легко и уверенно. Быстро обнаружил и удалил червеобразный отросток, сделал шов и, приняв как должное восхищенный взгляд Нины, вышел, неся впереди себя, как вазу, свои драгоценные руки, чуть согнутые в локтях.
      Старший лейтенант Васюков ждал его в вестибюле. - Товарищ Рубинчик? - Да, это я... - Паспорт! Он протянул паспорт Марка в высокое окно бюро пропусков, сказав сержанту: - Ко мне! - предъявил часовому пропуск, свое удостоверение, и они вошли в лифт. - Хорошая погода, - сказал Марк. - Тепло, - сказал Васюков. Больше они ни о чем не разговаривали. В просторном кабинете висел портрет Дзержинского. Кремовые шторы высоких окон, выходящих на солнечную сторону, были полуприспущены. - Сергей Николаевич, - представился старший лейтенант. - Марк Владимирович! Очень приятно. - Как прошла операция? - Нормально. Обычный вариант, без гноя и перитонита. Я быстро нашел червеобразный отросток и удалил его. - Давно работаете ординатором? - Скоро год. - Делаете сложные операции? - Пока нет. Но готов к ним. - Скажите, Марк Владимирович, вам вспоминается Хайфон? - Сергей Николаевич открыл папку, лежащую перед ним. - Ведь он тогда мог вас запросто убить. Пожалел, что ли? - Не знаю. - Какие у вас последние анализы крови? Есть ли в крови изменения? - Все в норме. - Вы могли бы опознать Чердынцева? - неожиданно в лоб спросил Сергей Николаевич. - Конечно. У меня память, как у слона. - А что, у слонов хорошая память? - Особенно на обиды... Однажды после выступления в цирке обидели слона... Простите, я вас не задержу рассказом? - Если можно, лучше в следующий раз, я, к сожалению, сегодня очень занят. Так что же насчет нашего общего знакомого? - Я сказал, что смогу его опознать. Рубинчика немного огорчила вежливая сдержанность собеседника. - Давайте попытаемся, Марк Владимирович, еще раз восстановить подробный портрет вашего рижского знакомца. - Он высокий. Так примерно метр девяносто. Светло-русые волосы, зачесанные на пробор... Серо-голубые глаза Широкоплечий. Сергей Николаевич, слушая, достал из пухлой коричневой папки какой-то отпечатанный на машинке листок и пробежал его глазами. - Очень сильный, - продолжал Марк. - Он сказал, что тренируется ежедневно по системе "Атлас" Меня это, кстати, сразу же удивило... На скуле шрам... "Малозаметный после пластической операции шрам ранения в автомобильной катастрофе", - прочел про себя Сергей Николаевич. - На руке у него с тыльной стороны, - продолжал Марк, - между большим и указательным пальцем родинка. - Родинка? - заинтересовался Сергей Николаевич. - Он, кстати, сказал, что она у них фамильная, у отца была и у деда. - Странно. Какого она цвета? - Темно-коричневого. - Вы могли бы его узнать в толпе? - Сразу же. - Хорошо, товарищ Рубинчик. Пока что у меня все.. Прошу вас о нашем разговоре никому не говорить. Какие ваши ближайшие планы? В отпуск не собираетесь? - Я его уже отгулял зимой. - Тем лучше. Если вы нам понадобитесь, сообщим Возражений нет? - Сергей Николаевич улыбнулся. - Готов соответствовать, - напыжился Марк. - До свидания! Марк скис сразу же после того, как за ним закрылась дверь комитета. Возможно, сказалось нервное напряжение утра: первая операция, серьезный разговор в серьезном доме, перепады в настроении от зажатости к раскованности Он так до конца и не понял, кем был тот странный и страшный парень. Неужели шпион, диверсант? Тогда почему он его не убил?
      Он мог бы пойти пообедать в "Арагви" - там и в июле всегда прохладно: подвал с мраморными стенами В "Арагви" шашлыки на ребрышках, цыплята табака, нежное сациви из кур или индейки в ореховом соусе, тонкий, лимонного цвета подогретый сыр сулгуни, розовая фасоль - лоби и множество восточных трав соусов, специй. Он мог бы пойти обедать в кафе "Националь" стоило ему только показаться в дверях, и знакомый официант уже заказал бы для него отменную вырезку, поджарил бы из тонких ломтей хлеба тостики, а потом принес пахучий кофе с плотной светло-коричневой корочкой пенки. Но он пошел обедать в "Берлин" - и не из-за карпов, плавающих до срока в бассейне, - укажи официанту любого, и он - твой, - не из-за зеркальных стен и зеркального потолка... Он как-то был здесь с Тоней в шесть вечера. Это "ничейное" время, затишье перед вечерним приемом гостей. Тогда здесь было пусто, тихо. Тоня отражалась во всех зеркалах, рядом в бассейне плескались карпы, официант дремал в углу. Даже длинный, просиженный, неудобный диван старомодно огороженной кабинки показался ему тогда воплощением уюта. На этот раз в ресторане было много народу. Едва он сел, как за его спиной послышался чей-то знакомый голос: - "Ах, оставьте ненужные споры"... В горы нужно идти, в горы. Только там, на большой высоте... Он сразу узнал, кому принадлежит эта фраза, и поэтому обернулся. - Привет Рубинчику! - крикнул ему Вася. - Привет Снежному Человеку. Здравствуйте, Инга. Инга приветливо поздоровалась с ним. - Вы одни? - спросила она. - Как видите. - Отставка? - с искренним сочувствием спросила Инга. - Пока, слава богу, нет. - Садись с нами, Марк! - пригласил его Вася. - Мы празднуем отпуск юного друга - гардемарина. - Спасибо! Вы ведь уже пьете кофе. - А может, все вместе махнем в Серебряный бор? - предложила Инга. - Спасибо, я сегодня занят. Она с сожалением развела руками и тут же "отключилась". К нему подошел официант. - К вам можно посадить человека? - Пожалуйста. - Что будем заказывать? - Двести грамм "Юбилейной", натуральную селедочку, грибы есть? - Маринованные. - Не нужно... - Огурцы, помидоры? - предложил официант. - Натуральные. - Заливную осетринку? - Вареную с хреном. И карпа в сметане. - Целого? - Если он небольшой... И бутылку холодного боржоми... Официант поправил на столе бокал, рюмочку, передвинул с места на место прибор, помахал белоснежной салфеткой по крахмальной скатерти и удалился. Высокий плечистый человек с бритым черепом, в безукоризненно сшитом серо-голубом "тропикале" подошел к столу и в полупоклоне, наклонив вперед голову, по-немецки спросил: - Не побеспокою? - Пожалуйста, - сказал он. Бритоголовый сел, положил ногу на ногу и на чудовищном русском языке непринужденно сделал заказ - коньяк, лимон, кофе. После этого он с приветливым любопытством посмотрел на своего соседа. Сосед, видимо, пришелся ему по душе: молодой сероглазый парень с медицинским значком на лацкане пиджака. - О, доктор?! - уважительно сказал бритоголовый. - Да. - Вундербар! - воскликнул бритоголовый. - А куда пропал кельнер? Официант принес водку и коньяк, наполнил рюмки. - Мир-дружба, - осклабился бритоголовый. - Фриден-фройндшафт, - отозвался сосед. - О, вы говорить немецки? - обрадовался бритоголовый. - Зер вениг. - Вундербар! Я немножко русский, вы немножко немецкий. Мы будем поискать общий язык. - Меня зовут Марк Рубинчик. А вы кто? - Их бин Франк Рунке. Швейцария. Я есть очень богатый человек. Капиталист, - бритоголовый захохотал. - Прогрессивный капиталист. Вы богатый человек, герр Рубинчик? - Нет. У нас нет богатых в вашем понимании. - О, я! - сочувственно воскликнул Рунке и закручинился. - О, я, я, я... Потом он вдруг встрепенулся и посмотрел своему соседу прямо в глаза. - Вы счастливый человек, герр Рубинчик. - Почему вы так решили? - Ваши дела идут зер гут. - А ваши? - О, мои дела - прима! Колоссаль! - Бритоголовый помахал рукой. Он опорожнил рюмку, встал, поклонился "герру Рубинчику", мимикой и жестами сказал ему примерно следующее: "Не нужно быть таким мрачным, выше голову, выше, хох, хох!" - и зашагал к выходу. "Герр Рубинчик" исподлобья посмотрел ему вслед. - А вот и карпик наш, - пропел официант, - пальчики оближете, молодой человек. Проносясь взад-вперед по залу, официант огорченно замечал, что клиент, сделавший такой толковый заказ, ест быстро, как у стойки автомата, не замечая вкуса божественного карпа. Впрочем, настроение его улучшилось, когда клиент, быстро разделавшись с обедом, встал и на ходу расплатился. "Герр Рубинчик" вышел из ресторана, прошел метров двести вниз по Пушечной, завернул за угол большого универмага "Детский мир" и на стоянке такси увидел высоченную фигуру бритоголового. Они вместе сели в свободную машину Когда они, расплатившись с шофером, вышли у Крымского моста, бритоголовый вынул из кармана маленький транзисторный приемник в кожаном футляре. Внешне он ничем не отличался от других транзисторов типа "Хитачи" или "Сони", но на самом деле у него было совершенно другое назначение. Бритоголовый включил его, поерзал по шкале рычажком настройки, прошел несколько шагов и выключил. - Все в порядке, - сказал он. - Теперь можно разговаривать. Здравствуй, Джин. - Здравствуй, Лот! И пошел ты к черту! - Страшно рад тебя видеть, малыш. Джин промолчал. - А ты, я вижу, мне не очень-то рад. - Лот зорко взглянул на Джина. - Что дома? - спросил Джин. - О'кэй! Я сказал твоим, что увижу тебя в Европе. Приказали тебя поцеловать. Считай, что я это сделал. - Спасибо. - Неделю назад на приеме я, видел Ширли, представь себе, после вашей последней встречи в Гонолулу у нее уже год нет любовников. - Ты даже о нашей встрече в Гонолулу знаешь, - мрачно сказал Джин. - Дело в том, малыш, что один субчик из "Нью-Йорк дейли мейл" пронюхал о вашем свидании и решил ославить вас на весь свет. Пришлось наложить на него тяжелую лапу. - Выходит, ты опять меня выручил, Ланселот! - усмехнулся Джин. - Что с тобой? - резко спросил Лот. - Что это за тон? Ширли... - Хватит о Ширли! - перебил его Джин. - Опять влюбился? - усмехнулся Лот. - Довольно об этом, перейдем к делу. - Серьезно влюбился? - не унимался Лот. Джин остановился, закурил. Лот расхохотался. - Влюбился в Москве! Вот потеха! Ты неисправим! Любовь по всем законам греческой трагедии с кульминацией и "катарсисом"? - Какое тебе дело до этого, Лот? - Очень большое, - жестко проговорил Лот - Вспомни Транни. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Потом двинулись дальше. - Что ж, давай о делах, - сухо сказал Лот. - Где сейчас танкер "Тамбов"? - спросил Джин. - В центре Атлантики. Идет на Кубу. - Итак, я - Марк Рубинчик, судовой врач танкера "Тамбов". Нахожусь в Москве в отпуску. - Версия для кого? - Для семейства академика Николаева, его Дочери, ее подруги Тони и их друзей. - Где ты с ними познакомился? - На пляже. - В кого ты влюблен - в Тоню или в Ингу? - В Тоню, конечно, - машинально ответил Джин. Лот снова расхохотался. - Жаль, что не в Ингу. - "Фирма" хочет, чтобы в Ингу? - мрачно спросил Джин. - Нет, нет, ни в коем случае. Наоборот, Инга - табу. А кто она, эта Тоня? - Не имеет значения. - А все же? - Важно другое: я свой человек в доме Николаева. - О Тоне потом. Ты видел самого? - Да. Он недавно вернулся из командировки на Алтай. Очень любит дочь. - Каков он? - Обаятелен, неразговорчив. Как говорят русские, "с небольшим приветом". - Что это значит? - Немного спятил на своей науке, но когда "отключается" - вполне нормален. - Я вижу, он тебе нравится. Лот снова включил транзистор. - Если говорить правду - в какой-то мере да. - А ты ему? - И он мне симпатизирует. - У него есть хобби? - Камешки. Он коллекционирует камешки, в основном коктебельские - это курортный город в Крыму. Собирает сердолики, агаты. - Достань у ювелиров несколько редких камней, поговори с ними. - Лот с огорчением вздохнул. - Как бы нам сейчас пригодились японские суисеки! Я в прошлом году был на выставке камней из ручьев и рек Японии. Представляла их фирма "Мицукоен" в Токио... Они вошли в ворота Парка культуры и некоторое время продолжали двигаться молча. - Ты, по-моему, всерьез чем-то озабочен, - первым нарушил молчание Лот. Может быть, у тебя нервы сдают или ты слишком прижился на родине предков? - Не понимаю, к чему этот разговор, - в голосе Джина Лот опять почувствовал холод. - Мы здесь на работе. Здесь нет "Клуба рэйнджеров" и отеля "Уиллард". - Молодец, малыш, - одобрительно сказал Лот. - Я вижу, ты понимаешь, что мы вышли на финишную прямую и наши майки одного цвета. Это главное. - Зашибу! - где-то высоко в небе раздался крик. Джин и Лот невольно подняли головы - это забавлялись мальчишки, катающиеся на воздушных лодках. Лодки крепились на стальных тросах и, раскачиваясь, угрожающе скрипели на несмазанных крюках верхней планки. Мальчишки, взлетая в небо так высоко, что захватывало дух, кричали все, что вертелось на языке, лишь бы выдохнуть из себя восторг или вызов. - Хорошо им, - сказал Джин. - Пойдем выпьем, - сказал Лот. - Нам нужно тщательно продумать послезавтрашнее воскресенье. Я хочу быть гостем академика Николаева на воскресном обеде в узком кругу.
      В квартире на Малом Гнездниковском зазвонил телефон. - Вам кого? - Будьте любезны Тоню, скажите - Рубинчик. - Одну минуту. - Здравствуй, Тоня. Я тут встретил приятеля из ГДР. Нас пригласили на воскресный обед к Николаевым. - Мне Инга говорила. - Хотелось бы, мисс, чтобы вы снизошли... - Да я по уши в грязи, у меня уборка. - Провинциал, обездоленный судовой врач, вдвоем со своим иностранным гостем - защитником мира просят... - Хватит трепаться, Марк! - Кстати, посоветуй, что принести к воскресному обеду в дом академика. - Ингина слабость - тюльпаны. - Их продают на всех перекрестках? - В основном на Центральном рынке. - Вас понял. Какие будут указания? - В два у Центрального телеграфа. Джин повесил трубку и мысленно исписал телефонную будку набором самых страшных проклятий. Он был отвратителен самому себе. Тянет девушку на этот страшноватый обед, будет знакомить ее с Лотом, опять выдавать себя за другого... В дверях метро он заметил чеи-то знакомый профиль. Человек торопился куда-то. Он прошел, не оборачиваясь, несколько шагов и сел в машину. Последнее время Джин стал придирчивей присматриваться к окружающим. Ему казалось, что некоторые лица, мелькающие вокруг, назойливо повторялись. - Я становлюсь подозрительным, - сказал он, встретившись у телеграфа с Лотом - Заметил "хвост"? - быстро спросил тот. - Да нет, просто нервы. - Это последний рывок, Джин, и я тебе выбью отпуск. Катанешь с Ширли на Бермуды.. Ровно в два подошла Тоня. В отличие от большинства своих сверстниц она не любила опаздывать на свидания. Джин представил Тоню Лоту. - О! - воскликнул Лот - Мой товарищ имеет вундершонсте... как это... превосходный вкус! Тоня обрадовалась встрече с "Марком". - Пойдемте, - сказала она. - Нас уже ждут. Это совсем рядом, - два квартала... - Ого, какие тюльпаны! - воскликнула Инга, приглашая гостей в дом. - Привет, Инга! Это Франк Рунке, мой приятель из ГДР, - представил Джин Лота. - Приехал к нам с миссией дружбы. - Рунке! - поклонился Лот - Франк Рунке Говорю. по-русски "зеер вениг" Проходите в столовую.. Папа! Гости пришли Инга с Тоней ушли на кухню заканчивать приготовление к обеду. Из кабинета вышел Николай Николаевич. Он был одет по-домашнему, в белой рубахе, без галстука, рукава закатаны до локтей. Лот сразу же отметил мускулистые руки и сильную фигуру уже довольно немолодого человека. Заметил и главное - родинку под левым ухом, похожую на пятипалый кленовый лист. И тот же рост, что у младшего брата, те же серо-голубые глаза, те же светло-русые волосы Эн-Эн-Эн даже больше похож на старика Гринева Бронзовый загар подчеркивал сухое, продолговатое лицо Николая Николаевича с двумя резкими продольными морщинами вдоль щек. Он приветливо улыбнулся, встретившись глазами с Джином. - Присаживайтесь... Старый друг? - мягко спросил он. - Не старый, но друг. Франк встречал в Ростоке наш танкер от имени Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем. - Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город - не твой проспект без товарища. - Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык. - Гут! - Лоту сразу же стало легко. Он теперь мог точно выразить свою мысль, он получил свободу маневра, возможность тоньше плести словесную паутину, хотя были в связи с этим и свои потери из-за необходимости разговаривать на равных. Теперь уже не отмолчишься, не спрячешься за частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что Эн-Эн-Эн говорит по-немецки. - У вас курят? - поинтересовался Лот. - Пожалуйста,- Николай Николаевич придвинул пепельницу. Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина. - Простите, вы воевали? - неожиданно спросил Николай Николаевич. - Я почти всю войну просидел в Заксенхаузене... Вы не слыхали про студенческие волнения в сорок первом? - В Мюнхене, если не ошибаюсь? - Совершенно верно. Вот тогда, по сути дела, я должен был сделать выбор. Мой отец - друг Тельмана. Я не мог поступить иначе. - Это естественно, - задумчиво произнес Николай Николаевич. - Помните у Гейне: "Ранние зимние дороги отцов - они нас выбирают". - Я люблю прозу Гейне, - сказал Лот. - Особенно "La Grande". Печальное обращение "madame" долго преследовало меня. Мы ведь нация контрастов. Маркс и Гитлер, Бетховен и Шварцкопф, Гейне и Карл Мей с прародителями типа Освальда Шпенглера. - Я читал его "Закат Европы". - Это наш позор... - вздохнул Лот. - А Эрнста Буша вы любите? Я помню его песни. Особенно "Болотные солдаты"... Лот не спеша подошел к роялю, поднял крышку, прочел вслух: - "Беккер"!.. Можно? - Бога ради. Лот придвинул стул, толкнул клавиши и негромко запел: Заводы, вставайте, Шеренги смыкайте. На битву шагайте... Шагайте, шагайте.. Проверьте прицел, Заряжайте ружье. На бои, пролетарий, За дело свое Джин открыл рот от изумления. - Вы молодец! Николай Николаевич подошел к роялю. - Видимо, есть у нас всех что-то такое, что не истребить и не унизить. Джин прикурил и сфотографировал теперь Лота с Николаевым. - Куда же оно денется, наше прошлое! - Лот встал. - Мой отец был спартаковцем. Его замучили в гестапо. Мне и самому порядком досталось. Я мог бы составить реестр пыток и зверств, учиненных надо мной. - Чем вы теперь занимаетесь, товарищ. Рунке? - поинтересовался Николай Николаевич. - Я по профессии переводчик, а по призванию - петрограф. - Ваше призвание - моя любимая наука. Я ведь коллекционирую камни. Не будь я математиком и не приговори меня к ней создатель, я бы... Лот порылся в карманах и достал оттуда два удивительных агата. Прежде чем протянуть их Николаю Николаевичу, он, как истый камневед, потер их рукавом пиджака. - Они точь-в-точь коктебельские! Николай Николаевич вначале положил камни на ладонь, а потом каждый из них поочередно поднес поближе к глазам. - Обработаны по первому классу, - сказал он. - Что ж, раз так - пойдемте. - И он увлек Лота и Джина за собой в кабинет. - Обед готов! - послышался из столовой голос Инги. Николай Николаевич торжественно достал с полки свои сокровища: коробки, в которых, как птенцы в гнездах, лежали агаты, сердолики, фернанпиксы самых разнообразных форм и расцветок. Лот обшарил глазами кабинет. Три стены снизу доверху были обшиты полками. Здесь в основном были книги по математике, физике и биологии. Одна полка отдана русской классике. Много словарей - немецких, французских, английских. У окна стоял огромный стол из красного дерева; казалось, он состоял из сплошных ящиков, не только впереди и сзади, но и с боков. Над столом возвышалась старинная лампа с куполообразным абажуром. На стене висел портрет молодого Эйнштейна, играющего на скрипке. - У вас, по-видимому, в кабинете не курят? - предупредительно спросил Лот, разглядывая у окна продолговатый и прозрачный как слезинка сердолик. - Я не курю, - как бы извиняясь, сказал Николай Николаевич, - и у меня в кабинете друзья стараются тоже не курить. - Я, я, натюрлих!.. - Вы знаете, что меня в свободное время больше всего занимает? - после небольшой паузы спросил Николай Николаевич. - Обтачивание камней... Как это интересно, пытаться каждому камню найти свойственную только его сущности форму! Эта работа близка к искусству... Не так ли? - Все сущее ждет формы своего выражения. Только человек мечется и враждует с себе подобным. У меня был друг детства, почти двойник. - Лот отошел от окна. - Но нас развела судьба. Я стал антифашистом, он - гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он участвовал в корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них в разведке, - Лот повернулся к Джину. - Я тебе рассказывал, Марк, про этого человека... Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был на вершине, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы непринужденный, но тонко нацеленный разговор. - Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо! Лот протянул Николаеву японский камень. - Это из породы красных камней, которые добывают на острове Садо в Японском море, - пояснил он. - Поглядите. - Лот вынул зажигалку и, взяв у Николая Николаевича камень, начал коптить его. - Теперь он заиграет! воскликнул Лот и принялся энергично тереть камень о рукав пиджака. - Что вы делаете! Инга! - крикнул Николай Николаевич. - Инга, принеси, пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака. - Чепуха! Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой. Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках научной литературы на русском языке. Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного, но шутили, смеялись. После обеда по просьбе Тони Джин сыграл "Прелюд" Рахманинова. Николай Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному "судовому врачу". Лот сфотографировал братьев и подумал: "Кажется, голос крови возьмет свое".
      На этот раз Рубинчик шел в Комитет госбезопасности, твердо зная, что новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым. "Невероятно, но факт, - думал он, - должно быть, этот тип - чистой воды шпион и теперь уже, по-видимому, пойман". Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда холеного, самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук, сломленную складку рта. И вдруг... - Кино посмотреть хотите? На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен. - Кино? Почему же нет? - растерялся Марк. - Ну вот и отлично... Будьте любезна! - обратился чекист к своему помощнику - совсем молодому парню, почти ровеснику Марка. Тот опустил шторы, выдернул из железной трубки, висящей на стене, белый экран, выдвинул киноаппарат и доложил: - Готово. - Звук? - Все в порядке. - Начинайте. И началось... Из гостиницы "Националь" вышел его старый знакомый - "Жека" Чердынцев. Он постоял у двери, закурил и направился в сторону метро. У автоматных будок встретился с изящно одетым господином с черным чешским портфелем в руке. "Жека" и господин сразу же узнали друг друга, хотя встреча их проходила довольно сдержанно. Человек достал из портфеля сверток. "Жека" развернул его. На дне небольшой коробочки, в вате, лежали три камешка. "Жека" качнул головой, положил сверток в карман, расплатился с изящно одетым господином и пошел к "Метрополю". - Узнаете? - спросил Сергей Николаевич. - Он, - еле сдерживая возбуждение, сказал Марк. - Ничуть не изменился. - Это на двух пленках? - спросил. Сергей Николаевич у Ильина. - Так точно. - Товарищ Рубинчик! Помните, вы говорили, что у него была родинка на правой руке, будьте, пожалуйста, внимательным. ..."Жека" набирает чей-то номер в телефонной будке на Главпочтамте. Крупным планом - правая рука. "Стоп-кадр" с изображением руки. Теперь крупный план левой руки с телефонной трубкой. Снова "стоп-кадр". - Родинка была! - выкрикнул Марк. - На тыльной стороне кисти между большим и указательным пальцем... Сейчас ее почему-то нет... Когда после фразы "Тоню, пожалуйста. Скажите - Рубинчик" Марк услышал свою фамилию, Он все же не удержался и крикнул: - Сука!.. Исчез, свернувшись в железную трубку, белый экран, "ушел" в книжную полку портативный киноаппарат, раздвинулись шторы, а потрясенный Марк все еще си дел молча. - Значит, он? - Он. - А родинка? - Ума не приложу. - Ну ладно. Благодарю вас, товарищ Рубинчик, - сказал Сергей Николаевич. Постарайтесь не делиться своими впечатлениями ни с кем.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
      "ЧЕРТОВО КОЛЕСО"
      По Соборной площади в Кремле разгуливал невероятно странный господин. Не было ни одного москвича, который бы, встретившись с ним, не обернулся. Группы туристов из провинции при виде господина застывали в изумлении. Иностранцы пшикали ему вслед. Замшевые шорты обнажали волосатые мощные ноги с перекатывающимися мускулами. Широченные плечи распирали ярчайшую гавайскую рубаху. На бритой голове красовалась кокетливо сбитая набок немыслимо экзотическая шляпа. Лот специально вырядился так, во-первых, для того, чтобы больше соответствовать взятому образу чудака миллионера из немецкой Швейцарии, путешествующего по классу "люкс", а во-вторых, для того, чтобы немного подразнить "этих русских". Хохоча и громко восклицая "о, шён", "вундербар", он фотографировал из "партефлекса" и "экзакты" Царь-пушку, Царь-колокол, Ивана Великого, церковь Ризоположения; кинокамерой "кэннон" снимал живописную толпу, покрикивал "фриден-фройндшафт"; "филипс", висящий на его груди, дико барабанил музыкальную программу из Цюриха. Его несколько удивляло, что у каждого второго русского тоже были транзисторные приемники и почти у каждого - фотоаппараты и кинокамеры, что русские были вполне сносно одеты и не испытывали никакого страха перед иностранцами. Глядя с кремлевского холма на огромный бескрайний город, он думал: "У нашей команды было бы много работы, если бы фюреру удалось взять Москву в сорок первом. Все-таки странный человек был наш Ади".
      Лот уже собирался покинуть Кремль, когда вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Ему показалось, что в этой толпе или вообще в этой обстановке появилось нечто, представляющее для него чрезвычайный интерес. Это была не слежка, слежку его интуиция разведчика угадывала безошибочно, это было что-то другое. Он несколько раз пересек площадь, внимательно вглядываясь в лица, и вдруг увидел ЭТО лицо, которое заставило его насторожиться. Должно быть, вначале это лицо промелькнуло среди сотен других, не задержавшись в мозгу, а только лишь слегка задев центр тревоги. Теперь он видел его ясно. В группе солидных негоциантов, слушающих пояснения тоненькой девушки-гида, стоял "контейнер", квадратный дядюшка Тео Костецкий-Брудерак. Выпучив рачьи глазки, он с вечным своим выражением идиотического остекленелого любопытства смотрел на девушку, на ее руку, на купола соборов. "Та-ак, - подумал Лот, - какое трогательное внимание, мистер Мерчэнт!" Когда группа негоциантов двинулась к выходу из Кремля, к Боровицким воротам, Лот пошел сзади. Видно было, что дядя Тео не подозревает о том, что он взят под наблюдение. Несколько раз его взгляд даже касался Лота, но безучастно скользил дальше. Негоцианты вышли из Кремля, пересекли Манежную площадь и вошли в гостиницу "Националь", ту самую, где Лот снимал шикарный трехкомнатный номер с видом на Кремль. Лот последовал за ними. Негоцианты, по всей вероятности канадцы, шумные полнокровные люди, договаривались об обеде: "рашен водка" и "кавиар" - вот что занимало их умы в этот момент. Дядя Тео с застывшей улыбочкой внимал этим чрезвычайно оригинальным разговорам, потом вынул платочек, аккуратно сморкнулся и потопал в туалет. Лот вошел в туалет через минуту. Здесь было полутемно, прохладно и пусто, лишь из одной закрытой кабинки слышалось вежливое журчание. Лот остановился возле писсуара, шумно прокашлялся и запел измененным, хриплым голосом подвыпившего человека свою фронтовую песню "Лили Марлен". Если я в окопе от страха не умру, Если русский снайпер мне не сделает дыру, Если я сам не сдамся в плен, То будем вновь Крутить любовь Под фонарем С тобой вдвоем, Моя Лили Марлен. Он увидел в зеркале, что дверца за его спиной чуть-чуть приотворилась и в щелке мелькнул глазок дяди Тео. Он быстро повернулся, ухватился за ручку и потянул дверь на себя. Дядя Тео сопротивлялся - Отпустите дверь, - сказал Лот по-немецки - Кто вы? - пискнул дядя Тео. Лот рванул дверь, ворвался в кабину, сжал задрожавшего дядю Тео в стальных объятиях, жарко дыхнул в ухо. - Гуд афтэрнун, мистер Брудерак. - О боже, это вы, - прошептал дядя Тео, - как? Каким образом?! Здесь?.. - Через час встречаемся в баре, - шепнул Лот и разжал объятия.
      В валютном баре "Националь", несмотря на ранний час, сидело уже несколько сильно перегрузившихся господ. Цены здесь весьма сходные, и иному владельцу конвертируемой валюты нелегко бывает сдержать боевые инстинкты. Лот, одетый теперь в обычный летний костюм, вошел в бар и лицом к лицу столкнулся с золотистой, сверкающей звездой первой величины - Лиз Сазерленд. Красавица шла к выходу, оживленно болтая со спутниками, знаменитым бородатым толстяком Питером Устиновым и каким-то низеньким итальянцем. "Черт побери, - подумал Лот, - на сорок третьем году жизни уже нигде не спрячешься от своих баб" Он посторонился. Лиз, равнодушно взглянув на него и пробормотав "sorry", выскользнула в коридор Лот мысленно погладил себя по бритой голове. Он залпом выпил стакан джина с тоником, заказал второй и закурил гаванскую сигару. Через пять минут рядом с ним к стойке подсел дядя Тео, взял рюмочку водки и чашечку кофе. Лот заметил, что у почтенного негоцианта чуть-чуть дрожат сошки пальцев. - Твое здоровье, коллега, - сказал Лот и приподнял стакан. - Твое здоровье! - просалютовал рюмочкой дядя Тео. - Повторим? - Конечно! - Как идет бизнес? - Ведем переговоры с "Союзмашимпортом", - сказал дядя Тео. - Пока все нормально. - Как жена, дети? - Спасибо, все в порядке. Часто вспоминают вас в своих молитвах. Поболтав таким образом еще некоторое время, они покинули бар, вышли на улицу и взяли такси. - Парк культуры, - сказал Лот шоферу и повернулся к Тео. - А в Москве вы похожи на квадратную затычку в круглой дырке. Помните эту английскую поговорку? Дядя Тео удивленно взглянул на него. В такси Лот оживленно рассказывал дяде Тео о нравах венских проституток, которые разгуливают по Кертнерштрассе как какие-нибудь леди. Примерный семьянин, дядя Тео, внутренне ужасаясь, хохотал. Когда они отпустили такси возле монументальной арки Парка культуры, дядя Тео спросил: - Куда мы идем, мистер Лот? - Кататься на "чертовом колесе", - усмехнулся Лот. - Нет лучше места в Москве для беседы единомышленников. Они прошли по широким аллеям, посыпанным толченым кирпичом, миновали пруд, забитый прогулочными лодками, и подошли к подножию гигантского "Колеса обозрения". Через несколько минут "единомышленники" в утлой кабинке уже вздымались над Москвой, возносились в бледное от зноя небо. Лот засунул руку в карман, включил контрольное устройство, посмотрел на дядю Тео и, не выдержав, расхохотался: более нелепого пассажира "чертового колеса" трудно было придумать.