- Прекратите мучить... лучше убейте сразу, - умоляет смертник. - Может, хватит? - спрашивает Ч. - Почему же, - хладнокровно отвечаю я и продолжаю добавлять электрические удары. Визг человека мечется в динамике. Наконец у арестанта задергалась голова, пошла слюна, закатились глаза. Я нажал кнопку с красным ободком - 450. Арестант задергался в предсмертных конвульсиях и затих. Ч. с любопытством поглядел на меня и поднялся. Поднялся и я. Мы вышли. - Кури, - сказал он, протягивая мне сигарету. - Спасибо, сэр, - сказал я и размял свою сигарету совершенно спокойными пальцами. Ч. следил за моими движениями. Я протянул ему спичку, прикурил сам: пламя спокойно колебалось в моих сухих ладонях. - Ты будешь носить зеленый берет, - сказал Ч., - только "зеленые береты" могут так... Они воюют по слуху, а не по нотам, которые раздают им заранее. Они хладнокровные молодцы. Потрясенный моим поведением Ч. не знал, что еще в Нью-Йорке Лот рассказал мне об опыте "проверки на жестокость". А я-то знал, что за двойным стеклом на электрическом стуле сидит профессиональный артист, что за каждый сеанс он получает деньги, что над его головой висит табло с указанием напряжения на шкале От этого зависит сила крика, стона, отчаяния, мольбы или, наконец, имитация смерти. А во мне все-таки пробудилось что-то темно-зеленое... Неужели они сделают из меня зверя?
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      "ПАБ-КРОЛ" В НЬЮ-ЙОРКЕ
      - Знаешь ты, что такое "паб-крол". Натали? - спросил Лот. - Это что-то из словаря алкоголиков, - улыбнулась Наташа. Жених и невеста сидели напротив друг друга в гостиной дома на 13-й улице, где еще совсем недавно разыгралась дикая трагедия гибели старика Гринева. Время сделало свое. Пришибленная горем девушка понемногу начала оживать. Лоту было приятно подмечать прежнюю улыбку на лице Натали, сидевшей у широкого окна, за которым в садике Гриневых горел маленький костер огромного "индийского лета", охватившего сейчас весь штат Нью-Йорк. - Сразу видно, дарлинг, что тебе не пришлось поблуждать по бабушке Лондону над батюшкой Темзой... - Лот иногда в разговорах с Наташей употреблял русские слова, страшно коверкая их. Наташа совсем уже весело расхохоталась. - Немчура проклятый! Батюшка Темза! Надо говорить матушка Темза... - Извините, мисс, это заблуждение, - категорически опроверг Лот. - Я тоже прежде считал, что Темза - это Mother, однако англичане говорят the Father Thamse. - А ведь ты прав! - воскликнула Наташа. - Конечно же, батюшка Темз, как тихий Дон... Дон! Лот зажмурил глаза, словно от яркой вспышки: русская мина разорвала лед, и мгновенно не стало бежавшего впереди Хельмута... Он открыл глаза и снова улыбнулся Наташе. - Итак, моя дорогая невеста, мой милый эдельвейс, "паб-крол" (ползком по пивнушкам) - это любимый спорт лондонских бездельников. Мы с твоим братцем - добились высоких показателей в парном разряде. Что касается Токио... - О господи, при чем тут Токио? - притворно возмутилась Наташа. - Не так длинно, герр Лот! - Что касается Токио, моя милая, - профессорским тоном продолжал Лот, - то там эти вечеринки с бесконечной сменой баров называются "лестница". Увы, мои друзья самураи никогда не могли заранее сказать, куда ведет эта "лестница" - вверх или вниз. - А о чем говорит собственный опыт? - О Натали, мы же договорились не спрашивать друг друга о прошлом, округлил глаза Лот. - Интересно, какое прошлое надо скрывать мне? - сказала Наташа. - Явно неравная игра. Лот захохотал. - Да ну тебя! - сказала девушка, отвернулась, потом повернулась, сделала гримасу, наморщив нос. - К чему все эти разговоры? - Я тебе предлагаю русский "паб-крол" в Нью-Йорке. Недурно? - То есть? - Начинаем в "Рашен-ти-рум" на Пятьдесят седьмой улице, продолжаем в "Русском медведе", где, кстати, ты сможешь узнать свою судьбу у гадалки мадам Беверли. "Психоанализ и хиромантия! Сенсационные откровения! Вы увидите, как с будущего спадает покров таинственности!" Ну и заканчиваем в сногсшибательном ресторане "Елки-палки10" в обществе изысканных дипломатов, прыгунов и поэтов. Какова программа? - Гениально! - воскликнула Наташа и вскочила с кресла. - Ты серьезно? Я буду готова за несколько минут. - Только никаких бриллиантов, рубинов и жемчуга, - строго сказал Лот. Никаких шиншиллей и ягуаров. Скромный полувоенный костюм, кожаный ремень с пистолетом, валенки, малахай... Наташа убежала наверх, а Лот, на правах своего человека, прошел в соседнюю комнату, открыл дверцы бара, усмехнувшись, достал бутылку смирновской (еще из запасов старика Гринева), сыпанул в стакан перца на манер обожаемого своего Джеймса Бонда, выпил залпом и задумался. Программа, так весело принятая Наташей, грозила ему в этот вечер многими неожиданностями.
      - Вот Никола-на-курьих-ножках, вот Церковь ризоположения, это Василий Блаженный, Дом Пашкова, Тверской бульвар, Садово-Триумфальная, Китай-город... - говорила Наташа, разглядывая роспись на стенах "Русской чайной11". Старая Москва Гиляровского в куполах и крестах, двухэтажные желтые домики, конка, пышнозадые извозчики, румяные красавицы, снег... - Отвечаешь за свои слова, Наташа? - ухмыльнулся Лот. - Я все это знаю с детства. Папа рассказывал и показывал старые книги с иллюстрациями, - девушка опустила глаза к шитой петухами скатерти. Она вдруг вспомнила какую-то картину Кустодиева: подсиненный снег, голые ветки огромного дерева, туча грачей... "Весна, я с улицы, где тополь удивлен, где даль пугается, где дом упасть боится, где воздух синь, как узелок с бельем..." И мгновенная, как летучий запах, тоска прошла сквозь сердце: воспоминание о жизни, которой она никогда не жила. В следующее мгновение она уже снова с улыбкой смотрела на стены. - Потрясающие фрески! - сказала она. - Не хватает только одной детали большой развесистой клюквы. Официант поставил перед ней коктейль "Московский мул", а в пустую рюмку налил для Лота сибирской лимонной. На этикетке среди царственных снегов Сибири росло лимонное дерево. - Вуд ю лайк закуска? На столе появились русские национальные закуски: икра, семга, корнишоны, жареный миндаль, анчоусы, стилизованные под раков лангусты. - Извините, эта девушка настоящая русская, - сказал Лот официанту. - Она из советского цирка. Есть у вас сало? Официант вежливо округлил глаза. - Сало, сэр? "Сало, млеко, яйко... Мы шли по окраине Полтавы, а мальчишки из-за заборов дразнились: "Сало, млеко, яйко - немец, удирай-ка!" Франц захохотал и показал им автомат, их как ветром сдуло. Франц бросил через забор оккупационную марку". - Ну хорошо, а черный хлеб у вас есть для цирковой артистки? Поймите, дорогой, эта скромная девушка ежедневно рискует жизнью, делает двойное сальто, глотает шпаги, горячие неоновые трубки и к тому же тоскует по родине. - Черный хлеб, сэр? - Ну да, черный хлеб. - Сэр?! - Э? - ? - Не совсем вас понимаю, сэр. - Вы, должно быть, здесь новенький. Черный хлеб из ржи. - О, ай си! - радостно вскричал официант. - Горбушка! Вы хотите, сэр, получить "горбушка"? - Да, да, - сказала Наташа. - Мы хотим "горбушка". - Сейчас узнаю, мисс, - радостно улыбаясь, сказал официант. - Немедленно соберу все сведения. Наташа, изнемогая, уткнула нос в салфетку Лот осушил рюмку, оглядел зал. В углу оживленно обедали два пожилых господина и две дамы. Каждое новое блюдо они встречали гоготом, возгласами "о-о!", им определенно казалось, что они находятся в самом центре загадочной русской страны. Неподалеку, недовольно морщась, сидел за стаканом чая старик с усами и эспаньолкой. Он читал газету "Новое русское слово". Больше в ресторане никого не было, если не считать одинокого плейбоя латиноамериканского вида, который вполоборота сидел на табурете у стойки и довольно нагловато - "поркос гусано" - поглядывал на Натали.
      Сегодня утром в нью-йоркской квартире Лота зазвонил телефон. Номер телефона был не зарегистрирован и известен только полковнику Шнабелю и еще одному человеку из другой "фирмы". Звонков от этих людей не ожидалось, и поэтому Лот несколько секунд выжидал - может быть, случайное соединение? Потом он снял трубку. Послышался натужный или, как говорят актеры, "форсированный" голосок: - Мистер Лот? Вас беспокоит Брудерак. Может быть, помните? Мы встречались на вилле "Желтый крест" в августе после скачек, перебросились несколькими словечками, не в доме, если помните, на лужайке неподалеку... - Да, помню, помню, - грубовато оборвал- его Лот. - Если бы я забывал такие встречи, меня не держали бы на службе. Лот сжал в кулаке трубку, как будто это было горло дяди Тео. Разве мог он позабыть унижение, нанесенное ему этим "контейнером"? Отказать в деловом свидании, и кому - ему, Лоту... - Вы так неожиданно тогда исчезли, - бормотал в трубке форсированный голосок. - Боюсь, что я вас немного обидел. Потом я ругал себя и искал вас по всему парку, но увы... - он замолк. - Ну дальше! - сказал Лот. - В растерянности я обратился даже к божественной Лиз Сазерленд. Краем глаза я видел, что вы танцевали с этой прелестной дамой... Голос дяди Тео снова умолк. Лот некоторое время слушал молчание, пытаясь представить себе обстановку по ту сторону кабеля. А может быть; это в двадцати метрах отсюда, в двух метрах? Как они узнали телефонный номер? - Ну, отдышались? - рявкнул он в трубку. - Увы, и Лиз Сазерленд не знала, где вы, - сразу же отозвался голос дяди Тео. - Я спрашивал даже у старого китайца Бяо Линя - знаете, этот верный слуга Си-Би Гранта... Но... но, мистер Лот, Бяо не смог мне ответить... Молчание. Лот расхохотался в трубку, очень довольный. Раздражение против "контейнера" как рукой сняло. Он вспомнил молниеносную расправу с китайцем и повеселел. Воспоминания о ловких и мощных физических акциях всегда вселяли в него уверенность. Он не мог себе представить наслаждения, какое получал от своей работы "добрый дедушка" Аллен Даллес. Игра ума, и только? Вздор! Ум и кулак - вот идеал разведчика. - Еще бы, - хохотал он в трубку. - Как же мог вам что-нибудь сказать бедный "гук". Ведь он же глухонемой, бедняга. В трубке слышалось покашливание. Лот наслаждался. - Нам бы надо встретиться, мистер Лот, - проговорил дядя Тео. - Катитесь вы знаете куда! - сгоряча крикнул Лот, но потом спохватился: Что вам нужно, дядюшка, от скромного прожигателя жизни? - Знакомо ли вам имя Эдвин Мерчэнт? - после новой, но уже непродолжительной паузы спросил дядя Тео. Лот едва сдержал удивленный возглас. Раскрылся! Дядя Тео показал ему внутренность своего "контейнера". Так оно и есть, так и предполагал Лот. Дядя Тео - человек Мерчэнта, одного из руководителей подпольной ультраправой организации "Паутина". Лот вспомнил Мюнхен, блиц-ленч в обществе Мерчэнта, во время которого они обменивались шутками, пытались прощупать друг друга. Помнится, Мерчэнт приезжал в Мюнхен по делам Си-Би Гранта - это очень интересно - и виделся с генералом Эдвином Уокером. Кстати, потом этого генерала президент Кеннеди выгнал из армии, когда тот свихнулся на антикоммунизме. Очень, очень интересно! - Где-то слышал это имя, - сказал он. - Эдвин приветствует вас, - сказал дядя Тео. - Он здесь рядом и спрашивает, не могли бы вы вечерком заглянуть в ресторан "Русский медведь"? - Отчего же? - спросил Лот. - Можно и заглянуть. - Договорились! - воскликнул дядя Тео. Радость, мелькнувшая в его голосе, заставила Лота инстинктивно напрячься, как будто он почувствовал за спиной собравшуюся для прыжка пуму. - Один вопрос, мистер Брудерак, - медленно проговорил он. - Каким образом вы узнали этот номер телефона? В трубке послышался неудержимый смех, всхлипывание, причитания: - Ой, мистер Лот, ой, мистер Лот, ну, мистер Лот... - Дядя Тео смеялся вполне искренне. Лот как будто видел трясущийся жирный подбородок, лапу глубоководного водолаза, вытирающую со лба пот. - Я аж вспотел, мистер Лот. - пролепетал задыхающийся голос. Злость и досада охватили Лота: опять он в проигрыше, попал впросак словно мальчишка. Действительно, глупо задавать такой вопрос "Паутине". - Вы что-то сильно развеселились, - жестко сказал он. - Советовал бы вам вспомнить, с кем разговариваете. В трубке раздался щелчок, послышались длинные гудки.
      Между тем "Русская чайная" заполнялась. Среди посетителей преобладала бродвейская театральная богема. Приветственные возгласы, объятия, поцелуи, хохот. Натали, страстная театралка и студентка театрального училища, пялила глаза на знаменитых актеров бродвейских театров "Плэйхаус", "Шуберт", "Сент-Джеймс", "Маджестик", "Бродвей", "Юджин О'Нейл". Тут были Фрэнчот Тоун, Эн Банкрофт, Клодет Кольбер, Питер Устинов с Вивьен Ли, Джеральдин Пейдж, Пол Форд. Только и разговоров было что о пьесах "Черные" Жана Жене, "Остановите земной шар, я хочу слезть" и о пьесах "Театра абсурда": "История в зоопарке", "Американская мечта". Читатель "Нового русского слова" свернул свою газету и, сердито фыркая, направился к выходу - кончался его час. - Всего доброго, мистер Врангель! - небрежно крикнул ему бармен. Седовласый господин поднял было руку для приветствия, но в это время мимо него, задорно улыбаясь, прошла прелестная битница. На груди ее была начертано: "Они хотят нас купить", а на спине: "Мы не продаемся". Рука старика опустилась. Буркнув что-то вроде "куда катится эта страна", он вышел и громко хлопнул дверью. Битница оказалась Наташиной знакомой из театральной студии. Девушки отошли в сторону и заговорили о новой пьесе Эдварда Олби "Нам не страшна Вирджиния Вулф". Лот вдруг уловил, что почти весь ресторан говорит об этой пьесе и все напевают "Нам не страшна Вирджиния Вулф" на мотив "Нам не страшен серый волк". Гривастые молодые люди небрежно бросали: "Вчера с Эдвардом...". "Эдвард мне говорил...", "...и вдруг входит Эдвард". Похоже было на то, что Эдвард Олби самый общительный человек в Нью-Йорке. Битница в отличие от Натали считала, что гораздо смелее и "ближе к истине" пьеса Артура Копита под странным названием "Бедный, бедный мой отец в шкаф запрятан был мамашей, там пришел ему конец". Название, пожалуй, самое длинное в истории драматургии12. Лот, усмехаясь, поглядывал на этих людей из совершенно чуждого ему мира: "Мне бы ваши заботы, господа артисты". Плэйбой-латиноамериканец тем временем перекочевал от стойки к столику, поближе к Наташе, и теперь смотрел на девушку воловьими лживо-романтическими глазами. Лот перехватил его взгляд и, ласково улыбнувшись, показал кулак. Стиляга в вежливом ужасе прижал руки к груди: что, мол, вы, как вы могли подумать, сэр! Подошел официант, сказал доверительно: - Через двадцать минут, сэр, "горбушка" будет доставлена к нам с Бродвея. - Боюсь, что вы опоздали, Майк, - сказал Лот. - Вряд ли ваша забегаловка станет любимым местом артистов советского цирка. Может быть, их дрессированные медведи и кони зачастят к вам, ведь им все равно, где настоящий "рашен стайл", а где грубая халтура. - Сэр, - воскликнул потрясенный официант. - Что вы говорите? Кони, сэр? Медведи? Я ничего не понимаю, сэр! - Но считать денежные знаки вы хотя бы умеете? Лот протянул незадачливому пареньку в русской косоворотке, в кушаке и высоких сапожках несколько крупных купюр. После этого он вышел в вестибюль, быстро набрал номер телефона и, глядя на зеленое небо за вершиной "Тайм-энд-Лайф билдинг", резко скомандовал в трубку: - Чарли к телефону! - Кто это такой быстрый? - послышался ленивый голос. - Не узнаешь, идиот? - рявкнул Лот. Через несколько секунд раздался голос Чарли: - Добрый вечер, хозяин. "Ничем из них не выбьешь этого мяукающего акцента", - подумал Лот и, прикрыв трубку ладонью, быстро заговорил: - Пошли несколько парней поинтеллигентней в ресторан "Русский медведь". Сам не появляйся. Из берлоги не выходи. Пока. Он повесил трубку, приоткрыл дверь в "Чайную" и весело крикнул: - Натали! Ползем дальше! Нас ждут великие дела! Наташа вышла из ресторана вместе со своей подругой и каким-то бородатым, косматым битником. - Лот, представляешь, этот официант попросил у меня автограф, - смеялась Наташа. Зеленое небо, как в молодые годы, висело над гигантским городом, ранняя луна, пристроившись к боку небоскреба Ар-си-эй (радиокорпорации Америки), наблюдала, словно любительница острых ощущений, за подготовленным к схватке полем битвы. Резкий ветерок с осенней Атлантики бодрил мышцы, наполняя сердце холодным восторгом, словно в юности, именно в юности, когда "химмельфарскоманда" выходила на дело. - Натали, а почему бы нам с тобой вдвоем не выступить в цирке? Думаешь, старый Лот ни на что не способен? И на глазах изумленной публики подтянутый, англизированный джентльмен вдруг сделал оборотное сальто. Прохожие, эти ничему не удивляющиеся ньюйоркцы, зааплодировали. Какая-то пьяная рожа высунулась из проезжающей машины, словно горнист с бутылкой у рта. Натали, прислонившись к стене, смотрела на жениха расширенными от веселого ужаса глазами. - А вы парнюга хоть куда, - пробубнил битник. - Браво! Браво! - закричала битница. - Он свой в доску! Он не "квадратный"! - Лот, ребята хотят присоединиться к нашему "паб-крол", - сказала Натали. - Ты не возражаешь? Лот взглянул на живописную пару. Оба были в невероятно затертых джинсах, а поверх маек на них красовались вывернутые мехом вверх вонючие овчины, в которых ходят самые бедные галицийские крестьяне. "Вот это прикрытие! - мысленно восхитился Лот. - Нарочно не придумаешь". Разумеется, при взгляде на битницу он не удержался и от такой мысли: "Классная грудь. Если "они" хотят это купить, то "они" знают, что делают. Жаль только, что не продается, но, может быть, дело лишь в цене?" - Классный у нас получается десант! - воскликнул он. - Высадим-ка его на русскую территорию! Есть шанс убить медведя! Битники уже забрались в его машину. Девушку звали Пенелопа, то ли Карриган, то ли Кардиган, короче - Пенни. Парня - Рон Шуц, что, конечно, вряд ли соответствовало действительности. Рон был, по его собственному выражению, "наилучшим поэтом этой наихудшей страны", а также театральным художником. Зарабатывал на жизнь он тем, что развозил овощи по мелким лавчонкам в Гриниче и Баурн. - Много ли мне надо? - говорил он Лоту. - Кеды стоят пять долларов, хватает на полгода, штаны эти я еще годика три проношу, шкура эта на всю жизнь, мне ее в Польше подарили - А вы и в Польше побывали? - быстро спросил Лот, внезапно почувствовав к Рону жгучий интерес, граничащий с интересом к Пенелопе. - Я в прошлом году почти во всей Европе побывал, - гордо сказал Рон. Прицепил себе консервную банку к ноге и ходил из страны в страну. Рим, Вена, Париж, Мадрид... - Банку-то зачем? - спросил Лот, - Для жалости. Чтобы вызывать у этих зажравшихся свиней хотя бы такое элементарное человеческое чувство, как жалость. - Может, вы и нам прочтете что-нибудь свое? - спросил Лот. - Какое-нибудь умеренно гениальное стихотворение? - Хотите, прочту "Марш кубинской народной милиции"? - спросил Рон. - Что, что? - спросил потрясенный Лот. ...С борта бронированного катера в прорези пулеметного прицела были видны перебегающие по дюнам фигурки "синих муравьев". Из зарослей по застрявшим на рифе десантникам стал бить станковый пулемет... Рон начал читать, наполняя несущуюся машину густым и тяжелым, как колокольный звон, голосом. Голос, казалось, выдавит стекла окон. "Вот сукин сын! - подумал Лот с усмешкой, и вдруг усмешка перешла в еле сдерживаемую ярость. - Попался бы ты мне на мушку, сукин сын, со своей консервной банкой". Реклама гласила: РУССКИЙ МЕДВЕДЬ Известен превосходством русской кухни и также ИСТИННО РУССКОЙ АТМОСФЕРОЙ. Ленчи - обеды - ужины. Всегда царит веселье в русском духе. В музыкальной программе: ЖЕНЯ БУЛЬБАС и его цыганский оркестр. ПАША ЛОВА Ж, скрипач-виртуоз, ГАРРИ ПАЕВ и др. цыганка БЕВЕРЛИ РАЙС. Ресторан декорирован художником МАРКОМ ДЕ МОНТ-ФОРТОМ. Кухня под управлением известного русского шефа ИГОРЯ ТАТОВА. Открыт до 3 часов ночи.
      Ресторан "Русский медведь" на 56-й улице - самый старый, еще дореволюционный, русский ресторан в Нью-Йорке. Владельцы - мистер и миссис Т. Тарвид. Брюхастый швейцар с бородой адмирала Рожественского, медные тульские самовары, старики официанты с трясущимися руками, сохранившие еще кое-какие ухватки залихватских московских половых, смирновская водка с двуглавым орлом, шустовская рябиновка, филе - медведь с брусникой, пирожки с гусятиной, сбитень, медовуха, бульон ан Тассе, грибы, стэйк по-татарски, торт "Балаклава", клюква-кисель, коктейль "Танин румянец", импортная икра фирмы "Романоф кавьяр компани" ( пять долларов порция), водкатини, одесский оркестр под управлением несравненного Жеки Бульбаса. Пятьдесят пять лет непрерывного сервиса, ура! Когда прибыла компания Лота, вечерняя программа была уже открыта. Жека Бульбас, человек совершенно неопределенного возраста, потряхивая крашеными черными кудрями, и дородная дама Нелли Закуска в сопровождении струнных и пианино печально пели на два голоса: Смотрю как безумный на черную шаль, И хладную душу терзает печаль. ................. Когда легковерен и молод я был, Младую гречанку я страстно любил... - О чем они поют, Натали? - спросил Лот, когда они заняли стол. - Когда он был молод, он любил гречанку, - перевела Натали. - В Греции хорошо, - сказал Рон Шуц. - Я жил там на берегу моря в пещере, играл на гитаре день-деньской... - А что ты ел, Рон? - спросила Наташа. - Там рядом был курорт, всякая богатая шпана. Эти паразиты иногда приносили мне суп, куриные кости, потом я собирал мидий, всегда был сыт. ...Я помню мгновенье. Текущую кровь... Погибла гречанка, погибла любовь, еле сдерживая слезы, закончили романс Жека Бульбас и Нелли Закуска. Немногочисленная публика зааплодировала. - Чем кончилось? - спросил Лот. - Гречанка погибла. - сказала Наташа и вдруг почувствовала настоящую тоску по погибшей гречанке и жалость к человеку, который умел так любить. - А тебя любили гречанки, Рон? - спросила Пенни. - О господи! - махнул рукой Рон Шуц и отвернулся. В ресторан, отдуваясь, ворочая шеей в тесном воротничке, вошел Тео Костецкий, он же Джи-Ти Брудерак. Под руку он вел юную девушку с расширенными, словно чего-то ждущими, глазами, ну просто Натали Вуд. "Тоже с прикрытием, молодец", - подумал Лот, не сводя глаз с дяди Тео. Дядя Тео, заметив его, смиренно поклонился и остановился в выжидающей позе. Лот махнул ему рукой, приглашая к столу. - Вы не возражаете, если мой знакомый сядет с нами? - с подчеркнутой вежливостью обратился Лот к битникам. - Не глядите, что он квадратный, в душе он настоящий битник! - Нам-то что, - явно подделываясь под стиль своего друга, сказала Пенни. - Нам лишь бы выпить и поесть, - сказал Рон. - За ваш счет, конечно. - Ну, разумеется, за счет паразитов, - сказал Лот, вставая весьма торжественно навстречу дяде Тео. - Позвольте мне представить вам моего старого товарища по лыжным соревнованиям в Гренобле мистера... - Костецкий, - сияя остекленевшим благодушием, сказал дядя Тео. - Я был, господа, как вы сами понимаете, в организационном комитете, а вот мистер Лот, он угрожал, хе-хе, чемпионам. А это, леди и джентльмены, дочь моего старого друга мисс Краузе. - Катя, - сказала девушка и протянула ладошку. Целуя ей руку, Лот взглянул на дядю Тео. Тот утвердительно прикрыл глаза. Катю посадили рядом с Наташей. Дядя Тео поместился между битниками. В течение всего обеда он поглядывал то вправо, то влево с остекленелым изумлением, а Рон Шуц, совершенно не считаясь с солидностью соседа, говорил через его голову многие изумительные и абсолютно "не квадратные" вещи. Они ели астраханскую селедку, выловленную у берегов Ньюфаундленда, несчастного кордильерского гризли, убитого под псевдонимом "вологодский косолапый", уху "валдайский колокольчик" на бульоне из хищных амазонских рыбок пиранья, высококачественный тверской хлеб "горбушка", настоящую паюсную икру, приготовленную на заводе синтетического волокна в Омахе. штат Небраска. Во время обеда на все лады превозносили того, чье имя скромно значилось в конце меню: "Шеф-повар нашего ресторана надеется, что вы останетесь довольны его искусством". Лот потешался над дядей Тео, заводя с ним разговор то о новом методе бурения нефти (под углом, на территории соседа), к которому якобы мистер Костецкий имеет отношение, то о якобы изобретенном мистером Костецким методе выделки модных моржовых шкур, при котором простая джутовая мешковина превращается в роскошный панцирь северного гиганта. Дядя Тео пыхтел, выпускал к потолку большие синие, розовые, лимонно-желтые пузыри в виде шариков, колбасок и кругов. В конце обеда дядя Тео выразительно посмотрел на часы, а потом взглянул на Лота. Лот встал. - Извините, леди и джентльмены, мы с мистером Костецким вынуждены вас временно покинуть для краткого делового разговора. Натали, веди себя прилично, постарайся не ударить лицом в грязь перед мисс Пенелопой и мистером Шуцем. Следуя за дядей Тео по узкому проходу между столиками, Лот осматривал ресторан. Все было спокойно: несколько старых русских эмигрантов, вяло переговариваясь друг с другом, проводили один из своих обычных бесконечных вечеров; четверо пышущих здоровьем молодых фармацевтов скромно пировали в углу, должно быть отмечая получение диплома; на эстраде стояли лишь печальная Нелли Закуска ("Над розовым морем повисла луна") да верный ее друг Жека Бульбас, свесив кудри, аккомпанировал ей на гитаре; остальных музыкантов можно было видеть в раскрытые двери кухни - они ели лапшу. Дядя Тео и Лот прошли мимо туалетов, по узкой лестнице поднялись на второй этаж в отдельный кабинет. За длинным столом, накрытым белой скатертью, в полном одиночестве лицом к двери сидел Эдвин Мерчэнт. На вошедших устремился взгляд глубоко запавших глаз. В темных глубинах глазниц горел желтый фанатический огонь, освещающий узкое, невероятно бледное лицо и будто бы отбрасывающий отблеск на кончики свисающих к бровям жидких черных волос. Эдвин Мерчэнт сидел за этим простым обеденным столом так, словно в ногах у него был гигантский зал, забитый ревущими единомышленниками, по крайней мере Нюрнбергский зал партийных съездов. При каждой из своих немногочисленных встреч с этим человеком Лоту казалось, что вот сейчас он может встать, прокричать своим гнусавым, откровенно безумным голосом некое заклинание, и произойдет что-то невероятное, необъяснимое - то ли горизонт расширится до невероятных, предсмертных пределов, то ли пространство сузится до размеров склепа. Такой гипнотической силой безумия определенно обладали и руководители "третьего рейха". Мерчэнт встал навстречу Лоту, протянул руку, сказал задушевно: - Как я рад вас снова видеть, старина Лот! - Здравствуйте, мистер Мерчэнт, - сухо поздоровался Лот. Норма поведения во время этой встречи была им продумана заранее во многих вариантах. Мерчэнт сел, покоробленный сухостью Лота. Лот сел напротив, дядя Тео бочком, неловко поместился рядом. Вошел официант с подносом, на котором была бутылка шотландского виски "Баллантайн" (любимая марка Лота), лед, содовая. Как только официант покинул кабинет, в дверях возник верзила с незапоминающимся лицом. - О'кэй, босс, - сказал он дяде Тео. Дядя Тео кивнул. Верзила исчез. - Извините, мистер Лот, обычные меры предосторожности, - пискнул дядя Тео. - Красные не дремлют, - каркнул Мерчэнт, мрачными глазами ловя ускользающий взгляд Лота. - И не говорите, - сказал Лот, махнув рукой: спасу, мол, от них нет. Он взял из рук дяди Тео стакан "Хайболла", закинул ногу на ногу, беспечным взглядом. окинул кабинет - картину Шишкина "Бурелом", темно-синие штофные обои. - Мистер Лот, - кашлянув, начал Эдвин Мерчэнт, - для вас не секрет, что мы живем в очень сложное время, время все усиливающейся инфильтрации марксистов в наше раздерганное, невропатическое общество. Безответственная политика правительства... - Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Мерчэнт, - строго перебил Лот. - Браво! - восхищенно прошептал сбоку дядя Тео и обратился к Мерчэнту, прижав руки к груди: - Я вас умоляю, Эдвин... Мерчэнт, склонив голову, демонически улыбнулся, потом вдруг заговорил быстро, горячечно: - Я не собираюсь скрывать свои взгляды, я всегда был честен и прям Родина и великий, но, увы, простодушный народ Америки - вот ради чего я готов на суд и на казнь! Известно вам это издание, мистер Лот? Он бросил на стол тонкий журнал небольшого формата. Это был "Fist and Wit" ("Кулак и ум"), один из многочисленных журнальчиков "ультра". Обложка его была украшена издевательскими лозунгами "крайне правых радикалов". "Горячо приветствуем Большой театр, а также всех других большевистских агентов!" "Отдадим красному Китаю наше место в Организации Объединенных Наций!" "Америка, пора сдаваться!" "Вступайте в члены общества "Похороны капитализма"! "Помогите Кеннеди построить коммунизм в Америке!" - Любопытно, любопытно, - сказал Лот, листая журнал. - А вот и ваша статья, мистер Мерчэнт. Я давно знаю, мистер Мерчэнт, что у вас крепкое перо. И название боевое: "Похороним их прежде, чем они похоронят нас!" Браво! - В свою очередь, я не могу понять вашей иронии, мистер Лот, - сквозь зубы сказал Мерчэнт. - Мы знаем, что вы сотрудник правительственного учреждения, и это, конечно, обязывает вас быть сдержанным, но это же обстоятельство нисколько не освобождает вас от обязанности сочувствовать истинным патриотам Америки. - Согласен, - твердо сказал Лот. - Я, как сотрудник известного вам правительственного учреждения Соединенных Штатов, сочувствую патриотам этой страны. Мерчэнт. широко и открыто улыбнулся. Один из фехтовальных приемов Лота он принял за жест. дружбы. - Мы знаем о вашем героическом прошлом, старина, - продолжал Мерчэнт теплым тоном, - о ваших подвигах в передовых отрядах германских борцов с большевизмом. - Мы вообще очень много о вас знаем, - тихо вставил дядя Тео. - Может быть, даже все? - улыбнулся Лот. Мерчэнт и дядя Тео молча смотрели на него. - В таком случае, джентльмены, вам должно быть известно, что я принимал участие в заговоре полковника графа Клауса Шенка фон Штауффенберга13. - Нам не хочется в это верить, - сказал Мерчэнт. - Предательство, мистер Лот, не может вызвать уважение даже в стане врага. Например, я сочувствовал фюреру с самого начала движения, поддерживал американо-германский Бунд. был изоляционистом, но во время войны посчитал своим долгом вступить в армию моей ослепленной страны. - Однако, полковник Мерчэнт, вы и во время войны не были простым исполнителем приказов. Верно, Эд? - Лот тонко улыбнулся, давая понять, что и ему известно кое-что из прошлого Мерчэнта, а потом, глядя прямо ему в глаза, ухмыльнулся с угрожающей наглостью. Мерчэнт заметно смешался, но быстро овладел собой и через стол по-кошачьи дотронулся до плеча Лота. - Бросьте, бросьте, Лот, не объявляйте войну друзьям. Мы же знаем, как вы ненавидите красных, мы знаем ваши взгляды... - О моих взглядах знает руководство ЦРУ, - резко перебил его Лот. Обсуждать их с вами я не намерен. Что вы хотите мне сказать, джентльмены? Мерчэнт сузил глаза, откинулся на стуле и заговорил, словно читая по бумажке: - Полиция штата Луизиана разгромила наш молодежный лагерь неподалеку от Нью-Орлеана. У них был ордер, подписанный окружным прокурором Гаррисоном. Молодежь в этом лагере занималась теоретическим изучением трудов разных исторических деятелей, физической подготовкой, спортом.