ГЛАВА 17

Джада выскользнула из «Вольво», нырнула в телефон­ную будку и в очередной раз позвонила в банк – убедить­ся, что дела без нее идут нормально, и дать кое-какие ука­зания Анне. Затем сбегала в туалет в ближайшем кафете­рии; там же купила еще одну чашку кофе «на вынос», хотя содержание кофеина в ее крови и так уже превысило все мыслимые нормы. Желудок требовал пищи, но он же и бунтовал, стоило ей взглянуть на мерзкие заветренные сандвичи и прошлогодние булочки, выложенные на вит­рине. Забрав пустой кофе, Джада вернулась к машине.

Три часа, проведенные ею перед жилищем миссис Джексон, никаких результатов не дали. Уже семь утра – и ни намека на движение, ни лучика света в окнах на третьем этаже ветхого здания на три семьи, который миссис Джек­сон звала своим домом.

И все же, все же… Клинтон должен был куда-то при­везти ее детей! В гостинице он поселиться не мог: во-пер­вых, платить нечем, а во-вторых, не посмел бы. Даже Клинтону хватит мозгов сообразить, какая это была бы для них душевная травма. Да и примет ли хоть один мало-мальски приличный отель человека, объявившегося среди ночи с тремя малышами? Вряд ли. Джада очень хотелось на это надеяться.

Она включила двигатель, чтобы согреться. Слава богу, «Вольво» предназначались для Скандинавских стран, ина­че смерть от переохлаждения была бы обеспечена. Впро­чем, колотило ее не столько от холода, сколько от страха и ярости.

В голову лезли всякие ужасы. Память подсовывала вы­читанные из газет трагедии: психопат украл детей и поджег их… безумец украл детей и застрелил… «Прекрати немедленно! – говорила она себе. – Клинтон – психопат? Без­умец? Что угодно, только не это. Он взбешен, жаждет мести, злобен, самонадеян… но вполне в своем уме. Вмес­то того чтобы забивать мозги безумием нереальным, лучше сосредоточься на том безумии, в которое реально превра­тилась сегодня ночью твоя жизнь».

Со свекровью Джада не особенно ладила (мягко гово­ря), общаясь исключительно во время традиционных ви­зитов детей к бабушке. Ничего не поделаешь. Придется за­двинуть гордость подальше. На часах половина десятого, а на третьем этаже по-прежнему никаких признаков жизни. Бог знает, что подумает миссис Джексон, увидев невестку на своем пороге. Плевать! Пора действовать. Нужно попы­таться вытянуть из свекрови все, что она знает. Если, ко­нечно, она что-нибудь знает. А вдруг повезет? Вдруг дверь распахнется, и она увидит Кевона, Шавонну и Шерили, оккупировавших трухлявый бабушкин диван? Тогда все просто. Она схватит своих малышей в охапку и увезет домой. Никто ее не остановит. Никто.

Джада допила кофе, заглушила двигатель, выбралась из машины, заперла дверь и перешла через дорогу. Каждое из этих действий, казалось, отнимало последние силы, но Джада, преодолевая ступеньки деревянной лестницы, твер­дила себе, что не время умирать от усталости. Ей предстоит принять бой. Нужно быть готовой ко всему – даже к атаке физической. Пусть Клинтон только попробует поднять на нее руку – узнает, что такое разъяренная мать! Забавно: на звонок Анне, поворот ключа в замке и даже глоток кофе у нее почти нет сил, зато колошматить Клинтона руками и ногами она могла бы часами без устали, дали б только волю.

Добравшись до третьего этажа, Джада не позволила себе ни минутки на отдых или размышления. Позвонив несколько раз, она напряглась в ожидании. Тишина. Джа­да прильнула к грязному дверному окошку – на кухне ца­рят темнота и запустение. Подергала ручку – бесполезно.

Джада ни разу не нарушала закон. Даже в детстве ни­когда не таскала с прилавка шоколадки, не ездила зайцем и не перебегала улицу на красный свет, а уж теперь и подавно. В городе белых черным приходится следить за каж­дым своим шагом. Всегда. Но только не сейчас! Ей нужно попасть в эту квартиру. Возможно, Клинтон затаился специально, пряча от нее детей. Ни секунды не колеблясь, Джада сняла туфлю и каблуком расколотила стекло в двери. Стукнула еще раз, чтобы увеличить дыру и, надевая лодочку одной рукой, второй уже тянулась к щеколде.

Едва ступив внутрь, она поняла, что надежды не оправ­дались. Нежилая тишина и затхлость воздуха не обманыва­ли: квартира была пуста. Джада все же заглянула в каждую из запущенных, вечно неубранных комнат и уже поверну­ла к двери, как вдруг вспомнила о телефоне. Рядом с аппа­ратом она обнаружила кривой кусочек картона, отодран­ный от пачки с овсянкой, а на нем – несколько номеров, один из которых, с кодом Йонкерса, ей был слишком хоро­шо известен. Еще бы! В последнее время он появлялся в телефонных счетах с безобразной постоянностью.

Нет! Клинтон не посмеет. Он не посмеет привезти ее детей в дом этой… шлюхи! Немыслимо! Верить не хоте­лось, но факт, даже дикий, оставался фактом; Джада почти не сомневалась, что угадала. Тоня Грин, как честная жен­щина и истинная христианка, решила замолить грех пре­любодеяния заботой о ребятишках любовника.

– Там их тоже не оказалось, – добавила Джада, и Ми­шель сочувственно положила ладонь на плечо подруги. – Там не было ни моих детей, ни Клинтона. Но и Тоня ис­чезла. Думаю, они куда-нибудь отправились вместе с деть­ми. Подумать только, провести полночи в машине, дрожа от холода, – и все без толку!

– Знаешь, я тоже провела полночи, жарясь у плиты, – и все для того, чтобы кто-то мог оскорбить мою дочь. Н-да… Плохи наши дела. – Мишель поднялась, качая головой, и налила обеим еще по одной чашке крепчайшего кофе.

Джада взяла свою с уверенностью, что после этой дозы придется вызывать «Скорую».

– И куда, по-твоему, они могли отправиться? – спро­сила Мишель. – Ох, Джада, как это все ужасно! Мне каза­лось, что страшнее моего кошмара и быть не может. Как представлю, что Поуки где-то один мечется – места себе не нахожу. Но тебе еще тяжелее. Что происходит, Джада? Это же фильм ужасов! Как такое могло случиться с нами? Почему?!

– Может быть, потому, что мы живем на улице Вя­зов? – бледно улыбнулась Джада.

– Может быть… – Мишель уронила голову; золотис­тый хвост, разделившись на две половины, накрыл ее ще­ки. – Но малыш Люси Перкинс, которая живет в Клено­вом переулке, болен лейкемией. Это гораздо хуже, правда?

Кивнув, Джада мысленно прочла молитву за ребенка Люси и еще одну, благодарственную, за то, что ее дети, слава богу, здоровы. Да простит ее всевышний, но в дан­ный момент ей хотелось только одного – чтобы Клинтон слег с лейкемией. Разумеется, после того, как ее дети вер­нутся домой.

– Я понимаю, что тебе сейчас не до меня, – пробор­мотала она со вздохом, – но мне просто не к кому боль­ше… Прости…

– Ой, Джада, перестань сию минуту! Слушай-ка, тебе нужен хороший адвокат, причем немедленно. У нас с Фрэнком теперь есть такой – единственный плюс в нашей ситуации. Если Брузман сам не возьмется, то хотя бы посо­ветует, к кому обратиться. Ты пока умойся, а я ему позво­ню. Контора совсем рядом, через четверть часа будем у него. Только сразу предупреждаю – тип он премерзостный, зато с громадными связями и адвокат первоклассный.

– Ладно. – Джада поднялась со стула. – Давай снача­ла посоветуемся с этим вашим Брузманом, а потом я долж­на поговорить с духовником.

– Отлично. План намечен.

Меньше чем через пятнадцать минут они уже сидели в машине, что, учитывая привычку Мишель собираться по два часа, было громадной жертвой с ее стороны. В адвокат­скую контору решили поехать вдвоем на машине Ми­шель – своей «Вольво» на данный момент Джада была сыта по горло. По дороге, машинально прочесывая взгля­дом окрестности в надежде обнаружить пропавшую соба­ку, Мишель коротко описала подруге Брузмана и его мето­ды работы. Насколько Джада смогла понять, главным за­логом успеха адвокат считал стремительность действий.

Что не помешало его секретарше продержать их в при­емной без малого полчаса. Считая минуты, Джада взяла со столика «Форчун», но поняла, что не в состоянии даже листать журналы. Бессонная ночь не столько утомила ее, сколько зарядила жаждой деятельности, и ей нужно было куда-то выплеснуть кипящую энергию ярости.

– Прошу вас, – раздался наконец голос секретар­ши. – Мистер Брузман ждет.

– Привет, Мишель, – сказал Рик Брузман, когда они вдвоем появились на пороге его кабинета.

Джада отметила проблеск удивления в глазах адвоката. Ну еще бы! Черную подругу Мишель он никак не ожидал увидеть. Отметила она и темный загар коротышки-адвока­та. В солярии такого не добьешься. Небось отдыхал где-нибудь в тропиках – к примеру, на том роскошном барбадосском курорте в миле от дома родителей, где двери рес­торанов закрыты для таких, как они.

С жаром обняв Мишель и умудрившись продемонстри­ровать при этом ледяную отстраненность, Брузман улыб­нулся одними усами и предложил присесть.

– Устраивайтесь поудобнее, дамы. Чувствуйте себя как дома.

Хорошо сказано! Джада стиснула зубы. Дома-то ей сей­час было бы хуже всего.

– Кофе? – спросил Брузман. Обе замотали головами.

– Если позволите, хотелось бы сразу к делу, – сказала Джада.

В курс дела Брузмана ввела Мишель. Описав в двух словах предысторию, закончила рассказом о том, как Джада помогла ей с уборкой, за что была вознаграждена предательством мужа и кражей детей.

– Секундочку! – Брузман многозначительно вскинул руку. – Давайте определимся: это не кража. Это вообще не преступление. Полиция подобными делами не занимает­ся, поскольку детей забрал их родной отец. Случай, одна­ко, серьезный.

Сжав зубы, Джада кивнула:

– Знаю.

– Да, серьезный. Не стану утверждать, что такой уж уникальный, хотя обычно с детьми исчезают матери. Итак, первое, что необходимо сделать, – подать прошение о временной опеке. Сегодня же! Быстрота и напор – вот залог успеха. Далее я бы потребовал выплаты алиментов на пе­риод до окончательного решения суда. – Брузман улыб­нулся, подавшись вперед. – Дело в том, что период этот может продлиться не один месяц, и все это время ваш муж обязан будет поддерживать детей материально.

– У него нет денег, – возразила Джада.

– Придется найти. Не станет платить – отправится за решетку за неуважение к органам власти. Разумеется, суд может снизить сумму или вынести решение не в вашу пользу, но это потом. А пока папаше придется раскоше­литься, иначе он увидит небо в клеточку. – Брузман открыл блокнот в роскошном кожаном переплете, достал из нагрудного кармана золотую авторучку. – Трое детей, если я правильно понял?

Джада молча кивнула, хотя что-то во всем этом ей не нравилось. Отколотить Клинтона до полусмерти она не возражала бы, но упечь отца собственных детей за решетку ей вовсе не улыбалось. Да и обвинение какое-то… Если уж сажать Клинтона, то за киднепинг, а не за неуважение к суду.

Брузман засыпал Джаду вопросами о ее работе и зар­плате, о стоимости дома и участка, о профессии мужа, о его развалившейся фирме и т.д. и т.п. Она внимательно слушала и старательно отвечала, хотя мечтала сейчас толь­ко об одном – отправить Брузмана с прошением в суд, где будет решаться ее судьба.

– Хм-м-м… – наконец протянул адвокат. – Картина более-менее ясна. Вы в семье добытчик. Это может запу­тать дело, если не знать, в какую сторону раскручивать.

– Раскручивать? Мне хотелось бы знать, где искать детей! – К чертям все эти юридические тонкости. К чер­тям расспросы об источниках доходов Клинтона, которых, к слову сказать, не существует. – Вы уверены, что сможете найти моего мужа, чтобы хотя бы вручить ему судебные бу­маги?

– Нет проблем. В моем распоряжении целая служба, занимающаяся исключительно такими делами. Об этом не стоит волноваться.

– Понимаете, она хочет вернуть детей, – вставила Мишель. – Найти их и вернуть как можно скорее.

– Понимаю. И предлагаю наискорейший путь, – мас­лено ухмыльнулся Брузман. – Благодарю вас, Мишель, за то, что направили миссис Джексон ко мне. А теперь, если не возражаете, мы с ней переговорим наедине. – Выйдя из-за стола, он все с той же приторной улыбочкой похло­пал Мишель по плечу. – Как там Фрэнк? Приходит в себя? Успокаивается понемножку?

– Фрэнк не успокоится, пока все эти крысы, разгро­мившие наш дом, не получат по заслугам. – Мишель вста­ла и взглянула на подругу: – Я жду тебя в приемной.

Небрежно приобняв Мишель за плечи, Брузман вышел вместе с ней в коридор, и Джада на минуту осталась в каби­нете одна. «Благодарю тебя, господи!» – как заклинание твердила она беззвучно. Всевышний не лишает ее своей милости. Похоже, Брузман знает свое дело и сумеет по­мочь. Человек он неприятный, но без него… страшно даже представить, что пришлось бы справляться в одиночку. Может быть, они к нему несправедливы? В конце концов, он ведь согласился принять ее без записи. И об оплате даже не упомянул!

Вернувшись в кабинет, Брузман плотно закрыл за со­бой дверь. Как только он вновь занял свое место за столом, что-то в его поведении неуловимо изменилось. Словно бы расслабился человек, вздохнул свободнее, напомнив Джаде участника спектакля в любительском театре, нырнувшего со сцены за кулисы: костюм героя пьесы все еще на нем, но из роли он уже вышел и вновь стал самим собой.

Бесстрастный взгляд маленьких глазок вонзился в Джаду:

– В этом городе черный не добьется опеки над детьми и не сможет забрать их у вас, если только не докажет, что вы наркоманка или шлюха.

Джада заморгала. Что это? Вопрос? Оскорбление?

– Я занимаю должность начальника отделения в са­мом крупном банке округа, – медленно и четко выговари­вая каждое слово, отозвалась она. – Признаю, что вынуж­дена работать ради денег. Если это и форма проституции, то абсолютно легальная.

– Тэк-с… Отлично. Подошли к вопросу денег. – Взгляд Брузмана был все так же колюч и бесстрастен. – Развод стоит дорого. Чтобы запустить машину, придется… гм-м… кое-где подмазать. Сотня сюда, сотня туда – сло­вом, предварительный гонорар составит десять тысяч дол­ларов. Подчеркиваю – предварительный. Боюсь, это не предел, особенно если мы упустим время. У вашего супру­га, полагаю, постоянного адвоката нет, что упрощает зада­чу, но я ничего не смогу предпринять до тех пор, пока не получу чек.

Джада остолбенела. Десять тысяч? ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ?!

У нее не нашлось бы лишних десяти долларов, не говоря уж о сотнях и тем более о тысячах.

Идиотка. С чего ты решила, что этот лощеный скольз­кий тип протянет тебе руку помощи?

Брузман упорно сверлил ее взглядом.

– Решайте, миссис Джексон. Действовать нужно бы­стро. Если, конечно, хотите вернуть детей.

– Но у меня нет денег, – выдавила Джада.

В следующую секунду Брузман оказался на ногах, словно выброшенный из кресла пружиной.

– Что ж. У вас нет денег – у меня нет времени. Джада не шелохнулась. Так и сидела, молча глядя на адвоката, понимая, что слова бессильны.

– Время, миссис Джексон. Время решает все.

Рука Джады почти не дрожала, когда она вынула из су­мочки чековую книжку и выписала чек на баснословную сумму. Пододвинув листок к середине стола, Джада поднялась и взглянула на адвоката сверху вниз:

– В таком случае не тратьте его даром.

ГЛАВА 18

– Ну? Идем? – спросила Джада с порога, прислонив­шись плечом к косяку кухонной двери.

– Знаешь… – неуверенно пробормотала Мишель, – сегодня я, наверное, не смогу. В кладовке нужно прибрать, белья неглаженого куча…

Мишель легла в полтретьего, в полшестого была уже на ногах, но не могла позволить себе передышку. Уборка ее успокаивала; единственное, что она сейчас могла делать, – наводить порядок в доме – и в собственной жизни.

Джада уставилась на нее во все глаза.

– Да ты совсем, что ли, свихнулась, Золушка? – Она решительно сдернула с крючка лыжную куртку Мишель. – Ну-ка, надевай немедленно и топай! На белье целый день остается. И вечер. И даже ночь, если уж так невтерпеж. Переведи дух, красавица. Заодно и Поуки поищем.

Мишель кивнула и послушно натянула куртку, хотя мыслями все еще была со своими несчастными, неглаже­ными и не разложенными по цвету и размеру полотенца­ми, наволочками, салфетками. Ладно уж. Сразу после за­втрака и займусь.

Вытащив подругу на улицу, Джада окинула ее вырази­тельно-критическим взглядом. Мишель смущенно поту­пилась. Чего греха таить – на титул «Мисс Америка» ей сейчас не потянуть. Голова два дня не мыта, под глазами синева; старые мужнины штаны с пузырями на коленях, выцветшая рубашка Дженны и ее же стоптанные кроссов­ки тоже красоты не добавляют.

– Хорош видок, – хмыкнула Джада. – Одобряю. Буд­то из лепрозория сбежала… и, главное, это так похоже на тебя!

Мишель чуть не расхохоталась; во всяком случае, впе­рвые за последние жуткие дни на душе у нее стало легко.

– Сомневаюсь, чтобы моей скромной особой заинте­ресовался журнал «ЕПе», – с улыбкой парировала она. – А раз так, то плевать на внешность. Расскажи лучше, как успехи у Брузмана. – Сунув руки в карманы, Мишель скорчила гримасу. Черт! Перчатки забыла. Мало того что наряд босяцкий, еще и походка такая же – руки-то не вы­нешь, вмиг пальцы окоченеют. Черт, черт!

Джада промолчала, закусив и без того истерзанную нижнюю губу.

– Ну? – выдохнула Мишель. – Неужто все так плохо?

– Не то слово! Право видеться с детьми он мне обеща­ет, но вернуть их пока не может. И на звонки не отвечает… почти. С ума сойдешь, пока он позвонить изволит!

Мишель понимающе кивнула.

– С Фрэнком та же история. Висит на телефоне, на­кручивает номер офиса Брузмана. Сам не свой. Вчера ве­чером Фрэнки разлил молоко, так он его чуть не ударил. Впервые в жизни, представляешь? Если б не я… не знаю, что бы с ним уже было.

– Мужчины все слабаки.– Джада со вздохом покача­ла головой. – Хвосты распускать перед нами горазды, а как до дела дойдет…

– Значит, с детьми ты сможешь увидеться? – Мишель вытянула шею, вглядываясь в декоративный кустарник за ближайшим забором, где как раз что-то мелькнуло. Увы, не Поуки. Пичужка какая-то.

– Увидеться смогу, а забрать – только после слушания дела.

– День уже назначен? Думаю, для Брузмана с его свя­зями не составило труда сдвинуть судебный график?

– Не так все просто, как кажется, – вздохнула Джада. – Хотя, по-моему, ему просто мое дело до лампоч­ки. «Быстрота и натиск». Ха! Что ж он тогда волынку тянет? Я боюсь, что еще немного – и свихнусь оконча­тельно. Пока не увижу детей…

– Непременно увидишь! – поспешила заверить ее Мишель. – Рано или поздно, но Брузман их вернет, не со­мневайся. Даром такую славу не заработаешь. Я это и Фрэнку говорю, но он в последнее время сам не свой; видно, что держится из последних сил. Мне тоже нелегко, но я не позволяю себе срываться на детях или муже… – «Пока не позволяю, по крайней мере», – добавила она про себя, а вслух сказала: – Фрэнку, пожалуй, валиум не поме­шал бы. Весь на нервах. Только ведь ни за что не заста­вишь.

– Точно, – согласилась Джада. – Мужчины беспо­мощны, как младенцы, я уж молчу об упрямстве…

– Это нечестно! – простонала Мишель. Она задыха­лась от быстрой ходьбы; морозный воздух срывался с ее губ матово-белыми облачками. – Несправедливо, правда?

– Ишь, чего захотела! – с горечью хмыкнула Джада. – Справедливости в этой жизни не дождешься. Обо всем приходится заботиться самой. Вот я, к примеру. Кто забо­тится о детях? Я. А о доме? Тоже я. И еще мне нужно ду­мать о том, чтобы не вылететь с работы. Мало того – мне нужно было обхаживать мужа и следить за собой, потому что если я не буду следить за собой, то потеряю мужа, а если я потеряю мужа, то останусь одна, и тогда мне при­дется справляться со всем в одиночку. Но, черт побери, я ведь и так со всем справляюсь в одиночку! – Джада рас­свирепела; изящно очерченные брови сошлись на переносице. – Разве он когда-нибудь заботился обо мне? Черта с два! Плевать ему на жену, а уж на детей тем паче!

Джада замолчала, вновь закусив губу. Мишель хотелось обнять ее, утешить, но она не осмелилась, зная гордый нрав подруги.

– Представления не имею, куда Клинтон увез моих малышей. Но одно знаю точно: стоит Шавонне пару раз взбрыкнуть, как она это умеет, а Шерили пару раз за ночь проснуться – и он с легкой душой отдаст их на усыновле­ние. Думаешь, Клинтону дети нужны? Он меня решил припугнуть и наказать, а до детей ему дела нет. У Кевона с учебой нелады? Папочке по фигу. Шавонна дерзит? Па­почка носом в газету зарылся. Господи, да он дверь в гара­же не в состоянии починить, а о воспитании детей и гово­рить нечего!

– Я тебя понимаю, – сочувственно шепнула Ми­шель. – Честное слово, пони…

– Еще бы тебе не понимать! – Джада разошлась не на шутку. – Еще бы не понимать. Попробуй найти женщину, которая бы не понимала. Но это еще не самое худшее. Хуже всего то, что жизнь в конце концов чертовски класс­но нас натаскивает – мы учимся сами заботиться о себе. Иначе не получается. Иначе погибнем вместе с детьми. А потом мужья заявляют нам, что мы ожесточились. Дес­кать, сила женщины в ее слабости, которой у нас больше нет. Где, дескать, та хрупкая девочка, на которой я женил­ся? Нет ее!

– Фрэнк сказал мне то же самое, – вставила Ми­шель, – только его, по-моему, это радует.

– Неужели? – с сарказмом прошипела Джада. – Ну, так это только начало, куколка. Если выстоишь сейчас, не сломаешься, да еще и детей вытянешь – он объявит тебя стервой, сломавшей ему жизнь. Попомни мои слова, де­вочка! Сначала они обещают заботиться о тебе, потом ноют, что им нужна твоя забота, потом взваливают на твои плечи детей и дом. И наконец обвиняют во всем тебя же!

– Силы небесные! – воскликнула Мишель. – Прямо-таки четыре истины Будды. Ей-богу, Джада, тебя цитировать можно.

– К дьяволу Будду! – Джада яростно мотнула голо­вой. – Четыре горькие истины – это точно. Все до единой замужние женщины по всему миру эти четыре истины на своей шкуре испытали. Всех их уже тошнит от горечи. – Стиснув кулаки, Джада развила спринтерскую скорость.

– Погоди! – взмолилась Мишель. Пока она высмат­ривала Поуки в зарослях у дороги, Джада отмахала полсот­ни метров. – В боку колет! – Мишель, задыхаясь, прижа­ла ладонь к животу.

– А ты привыкай к боли, привыкай. Тебе еще с ней долго жить.

На вершине последнего в их маршруте холма Джада не­ожиданно застыла. Помня, что подруга терпеть не может терять темп, Мишель сделала глубокий вдох и припустила вверх.

– Спасибо, что подождала, – сказала она, остановив­шись рядом с Джадой.

– Я не ждала. Я думала. Чего ради мы это делаем, скажи на милость?

– Чего ради делаем что? Замуж выходим? Держимся за мужей? Заботимся о семье?

– Нет. Вышагиваем изо дня в день по этим чертовым буграм. Во мраке. Под ледяным ветром. Почему? Да пото­му, что мы, взрослые тридцатипятилетние женщины, хотим выглядеть на двадцать пять. Чтобы весы, не дай боже, не показали ни на унцию больше, чем перед выпуск­ным балом. Абсурд. Курам на смех! – Махнув рукой, она решительно зашагала вниз.

Мишель не верила собственным ушам. Впервые за время их знакомства подруга готова была отказаться от прогулок! Она полетела следом, скользя на крутом склоне и едва не падая в попытке угнаться за спутницей.

– Послушай, Джада… Не торопись… Ну послушай же! Я понимаю, как тебе тяжело. То, что сделал Клинтон, – чудовищно. И все-таки ты не права. Разве мы с тобой встречаемся по утрам только ради красоты или здоровья? Не знаю, как ты, но я – точно нет. – Мишель схватила Джаду за руку. – Мне приятны наши прогулки, потому что ты моя подруга и я тебя люблю. Ты мне нужна. Только по утрам, когда мы вместе, я становлюсь… становлюсь самой собой! Только с тобой я могу говорить все, что думаю, и не бояться услышать, что я дура или ненормальная. Джада сверкнула глазами в сторону Мишель.