Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Семейный стриптиз

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Голдсмит Оливия / Семейный стриптиз - Чтение (стр. 6)
Автор: Голдсмит Оливия
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Нерешительно и смущенно, как практикантка, впер­вые переступившая порог храма правосудия, Энджи вошла в офис Кризисного центра и была встречена улыбкой Ло­ры Хэмптон.

– Привет, дорогая! – Лора поднялась из-за стола, за­валенного бумагами, и поцеловала Энджи в щеку. – Рада тебя видеть.

Энджи нравилась Лора Хэмптон – та самая Лора, ко­торая сначала взялась за развод Натали, а потом… потом взяла под крылышко саму Натали. Они сняли вместе квар­тиру и прожили вдвоем почти пять лет, до прошлого Рож­дества. О причине их разрыва Энджи так и не осмелилась спросить.

Лора взяла руку Энджи в свою и накрыла другой ладо­нью.

– Твоя мама рассказала о Рэйде. Мне очень жаль, до­рогая.

Кивнув, Энджи украдкой огляделась. На обшарпанном диване сидели две грузные дамы средних лет, похожие, как обложки двухтомника, а на одном из выстроившихся вдоль стены стульев – изможденная индианка в сари. Выпрямив спину, она застыла словно по команде «смирно», и лишь многочисленные браслеты нервно позвякивали на трясу­щихся худых руках. Сердце Энджи ухнуло куда-то в желу­док. Здешняя атмосфера превзошла ее самые худшие ожи­дания. Отрешенные от всего мира, посетительницы были погружены в бездну своих страданий. Энджи оставалось лишь поздравить себя с тем, что она не числится в клиент­ках кризисного центра, а значит, ей не придется изливать здесь душу.

– Где мама? – проглотив комок панического страха, шепотом спросила она у Лоры.

– В суде. Но это ненадолго, через часок вернется. Энджи попыталась улыбнуться в ответ, но ее хватило лишь на еще один кивок.

Сняв пальто и оставив его на рогатой вешалке в углу приемной, она прошла вслед за Лорой в комнатушку с единственным узким окошком под самым потолком. Кроме металлических картотечных шкафов, в крохотное помещение с трудом втиснулись ветхий письменный стол да пара стульев. На всех горизонтальных поверхностях гро­моздились папки и кипы бумаг.

– Обычно здесь работает Карен Левин-Томас, наш ад­вокат, – объяснила Лора, – но сейчас она в больнице и не появится раньше чем через несколько месяцев. Так что ка­бинет в твоем распоряжении. Может, просмотришь кое-что из дел, пока маму ждешь? – предложила она небреж­но, хладнокровно, бесстрастно. Равнодушно; словно ослеп­ла внезапно и не заметила ее терзаний.

Энджи открыла первую папку и забыла обо всем на свете.


Энджи утерла слезы тыльной стороной ладони. Впе­рвые за много дней она плакала не от жалости к себе, а от сочувствия к другим и еще от чего-то пугающего, чему не могла найти определения. Казалось, что проведенный в за­хламленной комнатушке час растянулся на годы. Каза­лось, что вовсе и не час она здесь провела, а целую жизнь, достаточно долгую, чтобы проникнуться чужими бедами. Энджи открывала папку за папкой, и каждая следующая усиливала потрясение. Женские истории ужасали. Не во всех фигурировали мужья-изменщики, хотя и этих было предостаточно. Предательств иного рода тоже хватало, и почти везде женщин предавали мужчины – мужчины, за­хватившие власть над женщинами, которые их любили, или стояли ступенькой ниже на служебной лестнице, или… или…

Прочитанные дела поднимали вопросы, ответов на ко­торые Энджи не знала, но она была потрясена неправотой правосудия, как ни парадоксально это звучит, и нечеловеческими страданиями, на которые обрекали женщин мужья. Одну из них муж-садист преследовал много меся­цев после того, как суд запретил ему приближаться к ее дому. Другая по милости супруга-хапуги прозябала с деть­ми в приюте, в то время как сам он благополучно проживал средства от продажи дома. Цепи предательств не было конца. Но ни одна из несчастных, обманутых женщин не могла себе позволить адвоката даже самого низкого поши­ба, хотя таких кругом пруд пруди.

В Кризисный центр приходили только те, кто отчаянно нуждался в помощи, и Энджи могла им помочь. Сейчас она это поняла. Да и раньше понимала, просто упорно за­крывала глаза. И в юридической школе, и после ее оконча­ния, когда искала работу, и позже, когда уже встречалась с Рэйдом, – все это время она знала о тяжком бремени, ко­торое мама добровольно взвалила на свои плечи. Знала и не желала знать, чтобы не быть причастной к злу в мире. Охраняя свой маленький мирок, она пестовала собствен­ный эгоизм и лепила собственное фальшивое счастье с Рэй­дом.

Теперь у нее нет ни Нидхэма, ни Рэйда, так почему бы не принять предложение Натали? Несправедливость ведь налицо, и в ее силах исправить если не все, то многое. Что мешает?

Распознать препятствие было непросто, но Энджи за­ставила себя это сделать. И поняла, что под ее состра­данием и жалостью таится заурядный страх. До тошноты страшно представить, что любая из этих горестных судеб могла достаться ей, и тогда на одной из этих папок-близне­цов значилось бы ее имя; что она могла бы быть такой же одинокой и обделенной любовью, как любая из несчаст­ных клиенток центра.

Тошнотворный страх, стиснув желудок, комом застрял в горле. Энджи уже столько дней сражалась с желанием еще раз набрать номер Рэйда! Она насочиняла миллион причин, по которым на том конце провода могла отвечать мисс Сопрано. Рэйд нанял приходящую прислугу. Изнемо­гая от одиночества, Рэйд уехал к родителям и попросил соседку поливать цветы. Внезапно объявилась пропавшая тридцать лет назад сестра Рэйда… Возвращаясь к реальнос­ти, Энджи признавала, что сама себя обманывает, потому что готова поверить любой, даже притянутой за уши при­чине. До сих пор сражение с телефоном она выигрывала, но сейчас, здесь, среди картонных папок, хранящих чужие одинокие жизни, тоска по Рэйду победила. Энджи потяну­лась к телефону и набрала номер офиса мужа. Слушая длинные гудки, она понимала, что должна бросить трубку, но желание услышать голос Рэйда захватило ее целиком.

– Эндовер Патнэм, – сказала одна из секретарш фирмы.

– Рэйда Уэйкфилда, будьте любезны, – отозвалась Энджи. От того только, что она произнесла вслух имя мужа, по позвоночнику прокатилась дрожь.

В этот миг дверь распахнулась, и в комнатку энергич­ным шагом вошла Натали. Энджи спешно швырнула труб­ку на рычаг, будто мать застала ее за чем-то неприличным.

– Развлекаешься? – поинтересовалась мама.

– Куда там! Расстроилась до слез, – призналась Энд­жи. Слава богу, необязательно сообщать все причины рас­стройства. Сделав пару успокаивающих вдохов-выдохов, она обвела взглядом папки: – Что творится! Кошмар! Дело Кэролин Стойерз об опеке просто…

–…цветочки. Взгляни-ка вот на это. – Натали броси­ла толстую папку на стол перед дочерью. – Прочитай, что пытались сотворить с Джоанн Блум, – узнаешь смысл слова «несправедливость». Карен заболела, вот что пло­хо, – со вздохом добавила Натали. – Но она у нас крепкий орешек, выкарабкается. Вот пройдет курс химиотерапии и вернется.

Энджи опустила ладонь на папку.

– А пока ее нет, что вы будете делать?

Она наконец нашла в себе силы встретиться взглядом с матерью. Лицо Натали не выражало ровным счетом ниче­го, но Энджи отлично понимала: мама забросила крючок и ждет, когда рыбка заглотит наживку.

– Знаешь, – продолжила она, не дожидаясь ответа, – с тех самых пор, как вы с отцом развелись, я считала тебя… м-м-м… чересчур непреклонной, что ли. Мне казалось, что твое поведение граничит с паранойей. Но после того, как я все это прочла…

– Слышала мнение Уильяма Барроуза? Паранойя – это знание всех фактов. – Натали окинула взглядом ком­натку: – Неплохое местечко для работы, как по-твоему?

– Что ты хочешь сказать? – уточнила Энджи, не сводя глаз с матери.

– То самое. Не желаешь ли пожертвовать двумя-тремя часами своего времени, чтобы нам помочь?

– Двумя-тремя? – невесело усмехнулась Энджи. – Скажи лучше – всей жизнью.

– Жизни не хватит, – возразила Натали. – Но сейчас, пока ты ищешь, где на хлеб насущный заработать…

Натали с ее уловками Энджи видела насквозь, но тем не менее кивнула в знак согласия. Не вечно же ей здесь ра­ботать, в конце концов, а пока суд да дело – почему бы и нет? Все равно в Нидхэм ей теперь дорога заказана.

– Ладно, мам. Но учти – это временно.

ГЛАВА 13

Мишель ползала на четвереньках по ковру, собирая самые большие осколки разбитых ваз и зеркал. Глаза ее были сухими, она устала плакать после бесплодных поис­ков Поуки и задолго до того, как попыталась мало-маль­ски навести порядок в разгромленных детских. От мысли хоть что-нибудь спасти пришлось отказаться. Мишель на­полнила шесть самых больших мешков для мусора изуро­дованными подушками и матрацами, раздавленными игрушками, в клочки разодранными книжками и постера­ми – словом, ошметками материальной жизни двоих ребят. Фрэнк помог ей вернуть на место двухэтажную кро­вать в комнате сына, но на большее его не хватило. До пре­дела измученный, избитый, со сломанным ребром, он на­конец позволил ей уложить его в постель. Мишель с Фрэн­ком решили, что детям сегодня ни к чему видеть лицо отца, сплошь в синяках и кровоподтеках. Да и завтра, на­верное, тоже. Мишель и та испугалась при встрече с му­жем. Дома она сразу же бросилась за льдом, сделала холод­ные компрессы, но время было упущено. На Фрэнка без страха нельзя будет взглянуть еще как минимум неделю.

Мишель уже хотела подняться, когда заметила под ку­шеткой еще несколько больших осколков, потянулась за ними… Боже, боже! Ровно двадцать четыре часа назад она стояла на коленях на этом самом месте и точно так же про­тягивала руку под кушетку. Но дом ее тогда дышал чисто­той и уютом, а достать ей нужно было всего лишь безобид­ные кубики «Лего». Горячие ручьи вновь потекли по ще­кам. Мишель замотала головой, сквозь слезы глядя на свои полные осколков руки. Даже слезы не вытрешь. Впрочем, какая разница! Столько слез все равно не осушишь, так что нечего силы попусту тратить. Ощущение такое, будто едва выжила после страшной автомобильной катастрофы. Гос­поди, как же она была права, повторяя, что большинство несчастных случаев происходит дома!

Когда кошмарная ночь, которая, казалось, будет длить­ся вечно, все же закончилась, Фрэнк вызвал адвоката, и тот освободил их обоих из тюрьмы. Коротышка в басно­словно дорогом костюме, адвокат по имени Рик Брузман, оказался личностью весьма профессиональной, но малосимпатичной и, на взгляд Мишель, крайне черствой. Ми­шель пыталась объяснить ему, что они с Фрэнком неви­новны, что полиция проявила по отношению к их семье нечеловеческую жестокость и что подобное изуверство не­пременно должно быть разоблачено на первых полосах газет.

– Первые полосы вам обеспечены, – с ухмылкой за­явил Брузман. – А вот разоблачения не гарантирую.

Он явно пропустил мимо ушей все, что успела выска­зать ему Мишель, – наслушался, должно быть, за свою практику жалоб других, на самом деле виновных клиентов. Действовал он быстро и со знанием дела: освободил Ми­шель, вернул детей под ее опеку, существенно снизил залог для Фрэнка и вытащил его из камеры предваритель­ного заключения, но от него веяло холодом. Рядом с Риком Брузманом Мишель чувствовала себя большей пре­ступницей, чем даже в окружении копов, с наручниками на запястьях.

Все еще с мокрыми от слез щеками, она наконец под­нялась с колен и в который раз обвела гостиную тоскли­вым взглядом. Пусть они были уверены, что в доме спрята­ны наркотики или еще какая-нибудь гадость; пусть у них был ордер на обыск… Но зачем же рвать, ломать и крушить все, что попадается под руку?!

Мишель выбросила осколки в мусорный бак, который заранее поставила посреди комнаты, и снова огляделась. Все картины сорваны со стен, холсты искромсаны, рамки разломаны. Поперек самого большого зеркала легла зигза­гообразная трещина. Вещи изо всех ящиков расшвыряны по полу. Обивка кресел, дивана, пуфиков вспорота; внут­ренности вылезли наружу. Диванные подушки выпотро­шены, и пустые чехлы валяются вокруг, словно гигант­ские, сыгравшие свою роль презервативы.

«Мерзкое зрелище, – думала Мишель, плетясь за но­вым пакетом мешков для мусора. – Мерзкое… хотя и не без чудовищно грубой сексуальности». Дом ее разорен. Са­ма она чувствует себя так, словно подверглась зверскому нападению и изнасилованию на глазах у детей и мужа. Вернуть уют дому непросто, но возможно, а вот память о страхе, слезах и грязи душевной неистребима.

Мишель тоскливо посмотрела в окно. Нужно бы выйти за стульями, заполонившими лужайку во дворе наподобие пьяных в стельку родственников, свидетелей и свиде­тельств семейной трагедии. Нужно бы выйти и ради бедно­го Поуки… вдруг на этот раз найдется? Но она боялась сту­пить на крыльцо и шагнуть за ворота; ей не хватает мужест­ва вновь ощутить на себе любопытные взгляды соседей. «Страх страхом, но привести в порядок и дом, и двор при­дется, – сказала она себе. – Чтобы не добавлять страда­ний детям. Только вот дел столько, что не знаешь, за что хвататься в следующую очередь. Руки опускаются».

Так и не распечатав новый пакет мусорных мешков, Мишель поднялась на второй этаж, прошла по коридору мимо пустых, обезображенных детских и осторожно от­крыла дверь в спальню. Фрэнк, избитый, искалеченный, с заплывшим глазом, недвижно вытянулся на кровати. Дремлет? Она понимала, что не надо бы его будить: покой ему необходим… Но не было сил уйти.

Стоило Мишель опуститься на кровать, как Фрэнк от­крыл глаза. И стоило ей встретить страдальческий взгляд любимых черных глаз, как ее собственные вновь наполни­лись слезами.

– О, Фрэнк! Это ужасно! Они нас уничтожили!

– Ничего подобного. – Выпростав из-под одеяла руку, Фрэнк обнял жену и сморщился.

Боже, как ему, наверное, больно! Но как приятно ощу­щать его тепло и нежность… Пока Мишель рыдала, рука мужа лежала на ее плече, дарила утешение, вливала силу.

– Девочка моя, они на нас напали, это правда. Но не уничтожили. Я не знаю причины обыска, не знаю, кому такое пришло в голову, но я это выясню. Клянусь, девочка, им это с рук не сойдет! Мы уже заполучили лучшего из ад­вокатов города. Копы вывернули дом наизнанку, но ниче­го не нашли. Ни-че-го! Подбросить какую-нибудь гадость, на наше счастье, не рискнули.

Мишель содрогнулась. Неужели та кошмарная ночь могла закончиться еще трагичнее?

– Мы подадим в суд на город, на округ, на штат. Со­ставь список всего, что было сломано, разорвано и разби­то. Они за все заплатят! – Фрэнк приподнял голову: – Тебя ведь не тронули, малышка?

– Нет-нет, – заверила Мишель. —Но почему это слу­чилось? Как можно было…

– Не знаю, малышка, не знаю. Но выясню. У Брузмана отличные связи. Он дерет три шкуры, но его услуги того стоят. – Мишель снова кивнула, умолчав о впечатлении, которое на нее произвел адвокат. – Может быть, каша за­варилась из-за той сделки с торговым центром?.. – задум­чиво произнес Фрэнк. – Может быть… Главное, что им не удалось нас уничтожить. Тебя точно не тронули? В участке никто к тебе не приставал?

Мишель покачала головой:

– Нет. Но с тобой-то что они сделали! А дети… Фрэнк вздрогнул; рука его, обнимающая жену, напря­глась.

– Всю мебель переломали, – простонала Мишель. – Кресел нет… дивана… Ковер тоже придется выбросить. Поуки исчез!!! Я звала его, звала, но он так и не появился. А соседи…

– Поуки найдется, не волнуйся. Мебель… Завтра же купишь новую. Слышишь? Выбирай любую, какая понра­вится, лишь бы сразу доставили. В конце концов, мебель в семье не главное. Но о списке не забудь, Мишель. Все туда запиши, до последней табуретки. Мы будем держаться вместе – и никто нас не сможет уничтожить. – Он взял в ладони лицо Мишель. – Ты ведь знаешь, малышка, что я ни за что не связался бы с наркотиками. Знаешь ведь, правда?

Мишель подняла глаза на любимое, истерзанное лицо мужа и кивнула.

– Будем держаться вместе – и никто не сможет нас уничтожить, – повторил Фрэнк.

Поднявшись на локте, он поцеловал Мишель и при­жался щекой к золотистым волосам, словно их прохлад­ный блеск мог остудить болезненный жар.

Мишель лежала тихонько, впитывая его силу, прислу­шиваясь к дыханию; а когда оно стало ровным и глубоким, неслышно выскользнула из спальни.


– Бог мой!!! – У Джады слезы подступили к глазам, но, взглянув на подругу, она поняла, что обязана держать себя в руках. – Да ты никак решила сменить обстановку? Тэк-с, тэк-с, тэк-с… Ничего себе работенка. – Она огля­дела разгромленную гостиную. – Святой Иисусе, помоги нам!

– Если он откликнется и решит помочь, – выдавила Мишель, подтаскивая к двери очередной наполненный мешок, – пусть несет побольше мешков для мусора.

Джада не стала упрекать подругу за непочтение к свято­му имени. Покачав головой, она опустила на пол один из принесенных со двора стульев.

– Пойду за остальными.

– Ты Поуки случайно не видела? – без особой надеж­ды спросила Мишель.

– А что, его нет? – Джада погладила Мишель по руке. – Все это ужасно. Хорошо хоть, с ребятами теперь все в порядке. Господи, здесь словно тайфун прошел.

– Большинство несчастных случаев, как известно… – начала было Мишель. Конец любимой фразы она прогло­тила вместе с горьким комком слез.

Мишель была тронута преданностью Джады. Не так-то просто заставить себя преступить – в буквальном смыс­ле – жуткую желтую полицейскую полосу, чтобы поддержать друзей. Она отлично понимала, что в их благополуч­ном, тихом районе глаза и уши есть у каждого дома и ее семья, как и любая другая, является объектом соседского внимания.

Репутация семейства Руссо рухнула в такую же про­пасть, как и ее собственное душевное спокойствие. Наста­нет ли когда-нибудь время, когда она опять будет приветствовать пробегающего мимо трусцой мистера Шрайбера или махать вслед машинам соседей? Даже ей, белой, это вряд ли скоро удастся, если удастся вообще. А для черной женщины, с таким трудом пробившей дорогу сюда, пре­зреть все условности и под обстрелом любопытных глаз ступить на опозоренный двор… Горько-соленый ком вновь застрял в горле Мишель, и глаза защипало от слез. Она не надеялась на подобное отношение. Но и демонстрировать Джаде, насколько ей плохо и насколько плохо все то, что с ними случилось, Мишель не хотела. Да и зачем? Одного взгляда в расширенные от ужаса глаза Джады было доста­точно, чтобы понять – она сама все знает.

– Прости, что втянула тебя в этот кошмар, – со вздо­хом сказала Мишель. – У тебя и своих проблем по горло.

– Да уж, – согласилась Джада, тоже принимаясь за уборку, – хватает.

Мишель захлестнуло чувство вины. Надо же так погру­зиться в собственные несчастья, чтобы забыть о конфлик­те в семье лучшей подруги. Даже не поинтересовалась, как у Джады дела с мужем. Боже правый, вокруг и впрямь сплошные неприятности.

– С Клинтоном поговорила?

Кивнув, Джада нагнулась за очередным обрывком обоев.

– Сказала, что, если к концу недели он не примет ре­шения, я обращусь к адвокату.

– Господи! Как он только может, Джада?! – Качая го­ловой, Мишель затянула узел на мешке. – Совсем свих­нулся.

– Бог с ним, с Клинтоном. Ты бы видела Тоню! Эта краля думает, что прибрала к рукам сокровище. Интерес­но, будет она его содержать? Поглядеть на ее наряды – так она и себя-то обеспечить не в состоянии. Знаешь, кто она? Та самая полоумная с Мартиники, изображающая из себя императрицу Жозефину.

– То есть… Хочешь сказать, что пассия Клинтона – та чудачка в жуткой шляпе, которую я видела на празднике у вас в церкви? – ахнула Мишель. – Которая волосы хной красит? Не-ет!!!

– Представь себе, – фыркнула Джада и, согнувшись пополам, сунула в мешок ворох диванных внутреннос­тей. – Заметь, я не ревную, честно. Мне давно уже не хо­чется с ним спать. Но если ты мне муж, то будь любезен уважать семью – или выматывайся! Что меня убивает, так это его выбор. Казалось бы, за пятнадцать лет брака мог бы и поднабраться хорошего вкуса.

– Ладно, забудь. Скажи лучше – как дети?

– В шоке, – призналась Джада. – Впрочем, чему удивляться после того, что они пережили? Это ведь не обыск был, а какая-то вендетта, ей-богу! – Она оберну­лась, вновь оглядывая разгромленную гостиную.

– Видела бы ты дом до того, как я вынесла первые одиннадцать мешков, – вздохнула Мишель.

– Копы явно что-то искали, – задумчиво произнесла Джада. – Неужто ничегошеньки не нашли? Да если мой дом вот так разбомбить, хоть одно зернышко марихуаны да найдется. – Она прикусила губу. – М-м-м-м… Ну надо же! В жизни не поверила бы, что и с белыми полиция такое творит.

– Фрэнк сказал, они его хотели расколоть.

– И судя по снимку, им это удалось.

– По какому снимку? Ты о чем? Джада замахала руками:

– Не задавай лишних вопросов, не услышишь лишне­го. Слушай-ка… Я знаю, что ты не из ярых прихожанок, но сейчас, по-моему, самое время обратиться к господу и упо­вать на него. Боюсь, прежде чем твоя жизнь начнет улуч­шаться, будет еще хуже.

– Я уповаю на Фрэнка, – возразила Мишель и доба­вила, обводя мрачным взглядом комнату: – А хуже просто не может быть.

Джада вздохнула:

– Надеюсь. Господи, как я надеюсь, чтобы ты оказа­лась права! Но люди могут быть очень, очень жестокими, а судьи иногда бывают страшнее копов. Уж поверь мне, я знаю кое-кого в Уайт-Плейнз, кто прошел через подобное. И невиновные среди них были, и преступники, которые все равно не заслуживали, чтобы с ними обращались как со скотом. – Она легонько похлопала Мишель по спи­не. – Ладно, подружка. Считай, это я так пыталась тебя утешить. Ну а теперь… Давай-ка засучим рукава и постара­емся привести здесь все в божеский вид, чтобы дети не ис­пугались.

Мишель заглянула в карие глаза Джады.

– Как, по-твоему, отправить их завтра в школу или лучше дома подержать?

Джаде вспомнилась Анна с ее убийственным, почти ра­достным любопытством к трагедии Мишель.

– Детская жестокость – факт известный, – медленно проговорила она. – Но раз уж твоим ребятам все равно придется с ней столкнуться – то почему бы и не завтра?

ГЛАВА 14

Домой Джада вернулась далеко за полночь. Она едва держалась на ногах. В четыре руки с Мишель они наполни­ли и вынесли двадцать с лишним мешков, пропылесоси­ли нижний этаж, отобрали всю оставшуюся невредимой (в основном металлическую) посуду, выбросили осколки чайных и столовых сервизов, подмели и отдраили полы на кухне. Не сказать, чтобы в результате их усилий дом вернул себе прежний вид, но следы ночного кошмара уже не били в глаза.

Едва переступив порог собственного дома, Джада с блаженным вздохом сбросила туфли на половик у двери. В небольшой нише справа от кухни предполагалось устро­ить кладовку, но у Клинтона так и не дошли до нее руки. Дощатый пол до сих пор ждал, когда голые (хорошо хоть ошкуренные) доски накроют линолеумом, прочно обосно­вавшимся на месте будущего обувного шкафчика. Слиш­ком уставшая, чтобы сейчас злиться за недоделки, Джада сняла пальто и бросила его на спинку кухонного стула, хотя и Клинтон, и дети за то же самое сотни раз получали от нее нагоняй. Черт с ними, с правилами! Сил нет ползти к вешалке; до кровати бы добраться…

Уборка в доме подруги вымотала Джаду не только фи­зически, но и морально. К тому же вселила в душу страх. Прежде ей казалось, что неурядицы касаются только ее собственной семьи; у других же жизнь идет как по маслу. Ха! Разумеется, все в руках всевышнего, но… как тут не ис­пугаться, если жизнь белой подруги в одночасье полетела кувырком?

Ее взгляд вновь скользнул по пустой нише вместо кла­довки, по голым доскам кухонного пола. Когда-то она гор­дилась Клинтоном: видела в нем созидателя, человека действия, способного возводить дома и поднимать людей. Те­перь он если что и делает, то только рушит. И все же нужно постараться быть благодарной. Джада мысленно прочла короткую молитву. Так-то вот! Помни, что и у тебя все могло сложиться гораздо, гораздо хуже.

Она на цыпочках поднялась по лестнице, неслышно приблизилась к комнате малышки. Хоть что-то Клинтон довел до конца, и на том спасибо. Покрасил третью дет­скую, смастерил пеленальный столик для Шерили и даже повесил на двери табличку с именем младшей дочери. Джада приоткрыла дверь и заглянула в детскую – так, на всякий случай, убедиться, что с Шерили все в порядке. Кроватка была пуста. Боже, только не это! Неужели Клин­тону взбрело в голову уложить малышку с девочками?! Она метнулась к комнате Шавонны. На краешке широкой кро­вати свернулась калачиком Дженна, а самой Шавонны не было.

Странно. Может быть, под бок к папочке забралась, как не раз случалось раньше? Или опять разругалась с Дженной и объявила бойкот? Джада быстрым шагом дви­нулась по коридору. Что-то тут не так. Предчувствие беды ужом вползло в сердце, но Джада гнала его, убеждая себя, что причиной тому несчастье подруги.

В пять секунд добравшись до большой спальни, она рывком распахнула дверь. Пусто. Ни Шавонны, ни Шерили, ни Клинтона. Лишь записка белеет на неразобранной постели. Холодея от страха, Джада прыгнула к кровати и схватила листок.

«Джада!

Я принял решение. Я забираю детей и ухожу от тебя. Твоя дружба с преступниками доказывает, что ты не толь­ко плохая жена, но и плохая мать. Мой адвокат Джордж Крескин свяжется с тобой в ближайшее время. Дети сказали мне, что не хотят оставаться в одном доме с детьми нарко­дельцов.

Клинтон».

Джада пробежала глазами неровные строчки – один раз, второй, третий. Клинтон так не думает, не говорит и не пишет. Что все это значит? Свихнулся окончательно? Ее сердце заколотилось с такой скоростью и с такой беше­ной силой, словно решило вырваться из груди. Плевать на сердце. Плевать на усталость. Джада ринулась в комнату сына, рванула на себя дверь. Нижнее место двухэтажной кроватки отдано Фрэнки, а верхнее… верхнее пусто. Вновь пролетев темный коридор, она нырнула в кладовую, где целый угол всегда был занят чемоданами и дорожными сумками. Пусто. Словно одержимая, она бросилась назад, в комнату старшей дочери, и дернула вбок дверцу шкафа-купе. Пусто. Если не считать десятка пустых распялок. Резко повернувшись, она рухнула на колени перед комодом Шавонны. В ящиках пусто. Маечки, трусики, носоч­ки… все исчезло. Вместе с ее детьми!

Совершенно обезумевшая, Джада помчалась в боль­шую спальню. Вся обувь Клинтона, пара приличных кос­тюмов и кожаный пиджак исчезли. С ума сошел! Психопат! Забрал ее детей! Думает, это сойдет ему с рук? Думает, она для того работала без продыху, чтобы он в один прекрас­ный день исчез из дома вместе с детьми? А что он, хотелось бы знать, собирается с ними делать? Он ведь даже здесь не обращал на них внимания! Идти ему некуда. За гостиницу платить нечем, за няньку тем более. Ни денег нет, ни рабо­ты. Помощи ждать неоткуда – он даже с матерью не об­щался по-человечески с тех пор, как женился.

Джада побежала было к лестнице, но на полпути ее на­стиг весь ужас произошедшего. Она застыла на площадке каменной статуей, а когда жгучая боль пронзила грудь, со стоном опустилась на ступеньку. Кому звонить? Что де­лать? Хорошо, хоть успела зажать рот ладонью, подавив рвущийся крик. Дети ведь в доме – пусть чужие, но дети.

В полицию не обратишься – копы засмеют. Адвокату в такое время не позвонишь… даже если бы у нее был адво­кат. Родители на Барбадосе, да и немолоды они уже, не дай бог, не перенесут потрясения.

Пальцы Джады конвульсивно сжали деревянную стой­ку перил. Как мог Клинтон такое с ней сотворить?! Неуже­ли он ее в самом деле так ненавидит?! А дети? Они не могли согласиться бросить маму! Заставил? Наврал что-нибудь? Джада замотала головой, словно пытаясь отогнать кошмарную реальность. Увы, жест отчаяния не вернул ей детей.

Браку конец. Это понятно. Семьи больше нет, но детей она найдет, вернет домой, защитит! Дом и дети – вот тот алтарь, на который она, как жертвенного агнца, возложила свою жизнь, и никто не сможет отнять их у нее. Ей доста­нет сил отстоять cвoe.

Она будет сильной. Потом. А в этот страшный миг Джада уронила голову на колени и тихонько заплакала.

ГЛАВА 15

– Хочешь, я поеду с тобой? – в сотый раз повторил Тони, высаживая Энджи у терминала. – Тебе вовсе не обя­зательно делать это в одиночку. Я с радостью отложу командировку и присоединюсь к тебе.

– Нет, папуля, лучше я сама. – Энджи погладила отца по руке. – Мама тоже предложила помощь; все вместе мы могли бы устроить целый спектакль, но я решила просто зайти, сложить вещи и удалиться. Пусть стерео и блендер остаются у Рэйда. Бог с ними. Я заберу одежду, фотогра­фии и… ну, ты понимаешь.

– А он что, тоже там будет? – прорычал Тони. – Этот сукин сын…

– Он и не догадывается о моем приезде, – перебила Энджи – ей не хотелось сейчас слушать отцовскую ру­гань. – Успокойся, не собираюсь я с ним встречаться. С Рэйдом покончено. Но одежда мне пригодится. – Она опустила взгляд на свой дешевенький костюм.

– Ладно. Рабочих наняла, как я просил?

– Угу. – Энджи протянула руку к заднему сиденью за сумочкой и косынкой. – Двоих ребят на грузовичке. Они курсируют между Нью-Йорком и Бостоном, так что на следующей неделе все вещи будут у тебя дома.

Кивнув, Энтони Ромаззано неуклюже обнял дочь.

– Ну что ж, детка… До встречи. От лимузина точно от­казываешься? А деньги нужны? – добавил он, когда Энджи уже открыла дверцу.

Она кивнула. Очень не хотелось бы принимать помощь отца, но с наличными и впрямь туго. Тони протянул ей две стодолларовые бумажки и кредитку на ее имя.

– На всякий случай, детка.

Глаза Энджи наполнились слезами.

– Спасибо, папуля. Большое спасибо.

– Не за что. Вечером вернешься?

– Обязательно, – без колебаний пообещала Энджи. —. Возможно, перед отлетом посижу с Лизой в кафе, но к ночи вернусь непременно.

Энджи, по обыкновению, приехала заранее, так что, когда объявили посадку, успела занять переднее место у окна. Впрочем, на одиннадцатичасовом утреннем рейсе всегда народу немного. Люки уже были задраены, а место рядом с Энджи осталось пустым. Она устроилась поудоб­нее и закинула ногу на ногу.

Энджи не сказала бы наверняка, зачем ей понадобился этот визит домой. Тяга преступника на место преступления? Или острая необходимость сжечь за собой мосты? Скорее второе, хотя и от первого что-то определенно есть.

Лизу она не предупредила. Рэйда тем более. Ему-то уж точно ни к чему знать о ее приезде. То, что принадлежит Рэйду, она увозить не собирается. Даже не прикоснется ни к его личным вещам, ни к тому, что было подарено или куплено в семью, зато уничтожит все свои следы. Пусть Рэйд знает, что даже духа ее в этих стенах не осталось!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26