ГЛАВА 33

Утром перед началом слушаний Энджи одевалась тща­тельнее обычного. Накануне она даже рискнула раскоше­литься и купила очень приличный деловой костюм в отде­ле сниженных цен соседнего универмага. Надежды на то, что новый костюм обеспечит ей победу, Энджи не лелеяла, но, с другой стороны, выглядеть прилично никогда не по­вредит – если, конечно, дама-адвокат может выглядеть прилично в наряде двенадцатого размера.

С ростом цифр на своей одежде Энджи ничего не могла поделать – она трудилась, как вол, но и ела, как волк. На­грузка в Центре была безумной: Энджи не только вела все дела, начатые Карен Левин-Томпсон, но принимала и новые, чтобы не остаться без работы, когда Карен выздо­ровеет. Представить начальству список собственных кли­ентов – лучший способ обеспечить себе постоянное место. А Энджи – странное дело – теперь действительно мечтала остаться в Центре. Работа ей очень нравилась, коллеги тоже, и душа болела за клиентов. Ничего из этого она не сказала бы о прежнем месте в престижной фирме в Марблхеде.

Дело Джексона против Джексон отнимало все свобод­ное время Энджи, а порой и то время, которое ей следова­ло бы потратить на другие дела. Она чувствовала, что этот процесс станет экзаменом, – так сказать, проверкой огнем. Уж слишком много сегодня поставлено на карту. Она обязана вернуть Джаде детей, сохранить дом, отвести дамоклов меч алиментов. Какое счастье, что Майкл Раис всегда рядом, всегда готов помочь!

Энджи прошла в свою новую крохотную ванную и ос­тановилась перед зеркалом. Н-да, картинка далека от со­вершенства: глаза, всегда такие ярко-синие, теперь по­тускнели, кожа какая-то несвежая, будто вернулись времена прыщавого отрочества. Что ж, тем хуже. Энджи пригла­дила щеткой влажные кудри и решила, что заколки будет достаточно. В конце концов, от адвоката в зале суда не кра­соты неземной ждут, а профессионализма.

«Не на конкурс красоты отправляешься, дорогая, – сказала она себе. – Помни, на тебя рассчитывает хоро­ший, добрый, несправедливо обиженный человек. Ты уже столько сделала. Нашла свидетелей, провела расследова­ние, собрала массу доказательств в пользу клиентки. Ты выиграешь этот процесс. Ты победишь!»

Мишель услышала сигнал «Вольво» Джады, когда пы­талась замаскировать крем-пудрой кровоподтек вокруг глаза. Опухоль век уже спала, а багровый шрам на щеке превратился почему-то в иссиня-сизый. Мишель замазала его тональным кремом и сейчас, глядя на результаты свое­го труда, решила, что выглядит ничем не хуже, чем актер театра Кабуки.

Она отложила пудру и проглотила таблетку ксанакса. Затем нацепила – несмотря на хмурый день – солнечные очки в поллица, купленные по совету Джады в галантерее рядом с Первым уэстчестерским. К счастью, Энджи с кол­легами отказались от мысли вызвать ее в качестве свидете­ля, и все равно Мишель было страшно появиться в зале суда. Но она не могла не поддержать Джаду в трудную ми­нуту.

Бросив последний взгляд в зеркало, Мишель побежала вниз по лестнице.

Поразительно, но Фрэнк до сих пор не проснулся. А может, все-таки проснулся, но продолжал притворяться спящим – то ли переживая из-за «несчастного случая», то ли дуясь. Впрочем, чувства Фрэнка ее не волновали. После той ночи Мишель не приближалась к кровати. Вечерами она упорно смотрела телевизор, пока Фрэнк не исчезал в спальне, после чего забывалась на диване тяжелым сном, то и дело просыпаясь от кошмаров.

За всю жизнь на нее поднимала руку только мать, да и то лишь когда была очень, очень пьяна. Разумеется, Ми­шель слышала и читала о супружеских изменах, вранье и побоях, но никогда – никогда! – не представляла себя на месте этих несчастных женщин. Она выбрала Фрэнка, по­тому что рядом с ним ей было спокойно и надежно. С из­менами она пока не столкнулась, но что такое вранье и побои – узнала.

Глубокой ночью, когда они легли в постель, Фрэнк, ко­нечно, извинился. Заплакал. Обнял ее. Мишель окамене­ла, но не оттолкнула его руки, хотя прикосновения мужа впервые в жизни были ей неприятны. А потом… потом… При воспоминании о том, как Фрэнк занялся с ней сек­сом, у Мишель до сих пор на глазах закипали злые слезы. Он проникал в нее снова и снова, шепча извинения вместо слов нежности и любви, а она терпела, борясь с мерзкой тошнотой.

– Тебе хорошо? У нас все хорошо? – твердил он и за­глядывал в глаза Мишель, когда она после пытки любовью отодвинулась от мужа и завернулась в простыню.

– Нет, нет и нет! – холодно процедила в ответ Ми­шель. – Но сейчас я не желаю об этом говорить.

Она повернулась к нему спиной и с тех пор хранила ле­дяное молчание. Хуже всего, что она не знала, что делать. Бросить мужа в беде? Попытаться поговорить? Продол­жать мириться с его враньем? Пригрозить разводом? Рано или поздно Фрэнк узнает, что она не только нашла тайник, но и забрала деньги, а тогда… Что тогда? Произойдет еще один «несчастный случай»?

Мишель вышла из дома, искренне надеясь, что не на­пугает народ в суде. Жаль, не удастся дать показания в пользу Джады, но остальное – все, что в ее силах, – она для подруги сделает!

По мнению Энджи, с началом процесса они справи­лись неплохо. Первым делом Крескин вызвал на свиде­тельское место ответчицу. Он завалил Джаду вопросами, давил безжалостно, но она держалась уверенно и ни разу не позволила загнать себя в угол. Показания ее звучали кратко и по существу, в точности как на «генеральной ре­петиции». Она рассказала, что найти работу ее вынудило отчаянное безденежье, сообщила свой рабочий график – уточнив, что задерживалась крайне редко, а от командиро­вок категорически отказывалась. Когда дело дошло до нар­котиков, Джада, следуя указанием Энджи во время «прого­на», позволила себе не на шутку разозлиться.

– Как истинная христианка, мистер Крескин, я не употребляю ни алкоголь, ни наркотики!

Крескин пытался настаивать, Энджи выразила про­тест, судья ее поддержал, и на том все закончилось.

После Джады, с облегченным вздохом вернувшейся на свое место, к присяге привели старшую миссис Джексон.

– Как часто вас приглашали в дом вашего сына и не­вестки? – задал свой первый вопрос Джордж Крескин.

– Очень редко. Я всегда знала, что она не хочет меня видеть.

– Возражение, ваша честь! – вклинилась Энджи, хотя в данном случае свекровь была права.

– Поддерживаю, – кивнул судья. – Суду важны факты, миссис Джексон, а не эмоции.

– Слушаюсь, ваша честь, – подобострастно отозва­лась мать Клинтона.

Судья Снид произвел на Джаду впечатление делового и положительного человека. Такой должен уметь отличать правду от вороха лжи. Он поймет, что за ничтожество Клинтон Джексон, поверит матери и вернет ей детей.

В данный момент, однако, судья Снид внимал ответам бабушки. Глядя на свекровь, Джада едва сдерживала смех. Крескин и тут постарался, основательно подготовив свидетельницу к исполнению отведенной ей роли. Старшая Джексон выглядела по меньшей мере столпом семьи – в ярко-синем костюме с голубой блузой и даже при шляпе с кокетливой вуалькой. До сих пор Джада ни разу не видела свекровь аккуратно причесанной, не говоря уж о шляпе. Ради столь грандиозного события неряха изобразила из себя певицу церковного хора!

Кто бы мог сейчас поверить, что когда-то эта женщина не вспоминала о сыне сутками, что она вечер за вечером развлекалась с кавалерами в станционном баре, бросая ре­бенка на произвол судьбы. С шести лет Клинтон вынужден был сам разогревать себе ужин и укладываться в постель в одиночестве. И что же? Теперь это опустившееся создание пытается доказать, что Джада – плохая мать! О какой мо­рали может идти речь? Куда катится этот мир? Джада гото­ва была вскочить на ноги и во всеуслышание объявить судье, приставу, стенографистке, всем сидящим в зале, что их обманывают самым наглым образом.

– Расскажите суду о своих впечатлениях от визитов, – сказал Крескин.

– Что ж тут говорить? Мой сын и кормил деток, и купал, и спать укладывал. Мамаша-то их до самого темна дома не появлялась. А как придет заморенная такая, лютая, и все хвасталась про работу в банке. Бывало, ребя­тишек и огреет чем…

Упираясь ладонями в стол, Джада медленно выпрями­лась, но Майкл удержал ее на месте, а Энджи наклонилась к ней и зашептала на ухо:

– Не волнуйся. Мы докажем ее несостоятельность как свидетеля. Уличим во лжи, и ее показания будут отозваны. Не волнуйся.

Только благодаря этому обещанию Джаде удалось спо­койно выслушать еще несколько столь же лживых ответов. Затем Крескин поинтересовался состоянием детей в ту ночь, когда Клинтон увез их из дому.

– О-о-о! – всхлипнула свидетельница. – Жальче не бывает!

– Уточните. Вам было их жалко, потому что они скуча­ли по маме?

– Нет, жальче не бывает, чем ихнее состо… состояние. Внучка старшенькая гребешок, наверное, не видала цель­ную неделю. Грязные были – ужасть. Одежа грязная, сами чумазые… Клинтон их в три часа ночи привез, потому что она… – миссис Джексон взглянула на невестку, —…еще не вернулась от этих… наркоманов с ихней улицы.

Энджи поднялась из-за стола:

– Протестую, ваша честь!

Джада опустила голову, чтобы скрыть от всех, какую боль причиняет ей эта бессовестная ложь.

– Протест отклонен. Продолжайте, – сказал судья. Глаза миссис Джексон внезапно налились слезами, и она извлекла из сумочки носовой платок. Белоснежный и наглаженный. Уж кто-кто, а Джада точно знала, что у све­крови и белье-то нижнее подобной чистотой никогда не отличалось, а тут на тебе – платок!

– Внучки мои были уставшие, чумазые, аж синие с го­лодухи-то. А она…

– Кто – она? – уточнил Крескин.

– Джада Джексон. Она даже не позвонила, чтоб уз­нать, где ее ребятишки. Мыслимое ли дело? У меня дома есть телефонный ответчик, там все записано. Она не зво­нила.

«Вранье!– написала Джада в блокноте Энджи. – Я зво­нила всю ночь. Они не брали трубку».

– Не волнуйся, – повторила Энджи шепотом. – На перекрестном допросе она у нас попляшет. Мы кое-что припасли.

Энджи вышла из-за стола и одернула пиджак. Пере­крестные допросы она проводила всего пару раз, а потому нервничала, но постаралась сразу взять доверительный тон. Агрессия по отношению к столь милой пожилой леди могла только навредить.

– Миссис Джексон, я понимаю, как вам сейчас тяже­ло, но мне необходимо задать вам еще несколько вопро­сов, – начала Энджи. – Если я правильно поняла, вы ска­зали, что, когда мистер Джексон появился ночью в вашем доме, дети были в плачевном состоянии?

– О да, да! – Свекровь Джады с энтузиазмом закива­ла. – Такие были чумазые, такие чумазые, особливо ма­лютка.

– И одежда на них тоже была грязной? Еще один кивок.

– Но разве вы не свидетельствовали здесь и сейчас, что ваш сын полностью взял на себя уход за детьми? Если вы сказали правду, то дети никак не могли и не должны были быть грязными и голодными. Разве что ваш сын на самом деле совсем не занимался детьми. Итак – где же истина? Крескин вскочил со стула:

– Протест, ваша честь! Мисс Ромаззано давит на сви­детельницу!

– Протест отклонен, но я делаю вам замечание, совет­ник, – бросил Снид Энджи.

– Если дети были голодными и грязными, почему ваш сын не накормил их и не вымыл? – продолжала Энджи.

– Так он… это… занят был. Работу присматривал. Может, потому все для них сделать и не успевал.

– Понятно. И как давно Клинтон Джексон искал ра­боту?

– Давно. Очень давно присматривал.

– А как долго он оставался безработным?

Глазки миссис Джексон забегали, словно она почувст­вовала подвох и выискивала лазейку из вот-вот готовой за­хлопнуться западни.

– Ну-у-у… он, бывало, то тут подзаработает, то там… А постоянной работы у него лет шесть не было.

Энджи едва удержалась от улыбки. Пора. Самое время выбросить козырную карту.

– Скажите, миссис Джексон, у вас были когда-нибудь проблемы с алкоголем? – В ожидании протеста она скоси­ла глаза на Крескина, но тот, как ни странно, остался на стуле.

– Нет!!! Это кто ж на меня такую напраслину воз­вел?! – возмутилась свекровь Джады.

Снид взглянул на Крескина:

– Вас устраивает подобный поворот дела, советник?

– Вполне, ваша честь. – На губах адвоката мелькнула загадочная улыбка. – Моей свидетельнице нечего скры­вать от суда.

– Что ж посмотрим, куда нас это приведет.

Снид бросил мимолетный взгляд на часы, и Энджи от­метила, что это уже не в первый раз. Тем не менее она не собиралась отпускать миссис Джексон с крючка. Зря, что ли, Центр потратил кругленькую сумму на частного детек­тива?

– Кажется… один раз, – свидетельница вытерла пла­точком пот со лба.

– То есть? Вам кажется, что вас арестовывали? Вы не знаете этого наверняка?

– Э-э-э… знаю. Было такое.

– Правда ли, что вас арестовали за недостойное пове­дение в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения и сопротивление полиции?

– Да, – выдохнула миссис Джексон. Есть!

– Громче, будьте любезны, – приказал судья Снид до странности мягким тоном.

– Да, – повторила миссис Джексон, обращаясь лично к нему. – Только давно это было, ваша честь. И всего один разочек, ей-богу.

– Боюсь, это не единичный случай, – возразила Энджи. – У нас имеются доказательства того, что вы дважды получали повестки в суд за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Это правда?

– Да, – с тяжким вздохом подтвердила миссис Джек­сон. – Ваша правда. Ничего не поделаешь, пила я. Знала, что плохо это, только остановиться не могла.

Ну, вот и все. Можно не продолжать, с миссис Джексон как со свидетельницей покончено.

– Но я уже четыре года в рот не беру, ей-богу, ни капе­люшечки! Господь меня наставил.

Она сама загнала себя в тупик. Нанятый Центром част­ный детектив проделал отличную работу, так что у Энджи был припасен козырной туз.

– Почему в таком случае в апреле и мае сего года, на встречах Общества анонимных алкоголиков при баптист­ской церкви на Ривер-стрит вы в присутствии десятков свидетелей признавались в рецидиве… своего заболева­ния? – Энджи в упор смотрела на вытянувшееся, посерев­шее лицо миссис Джексон. Ей даже стало жалко ее.

– Мисс Ромаззано! – неожиданно и резко подал голос судья Снид. – Как по-вашему, почему в названиях этих обществ имеется слово «анонимных»? Именно потому, что все, происходящее за их стенами, является закрытой ин­формацией. Я запрещаю вам пользоваться сведениями, до­бытыми столь неправедным путем. Это низко и по отно­шению к людям, которые пытаются вернуться в общество, и по отношению к суду. Перекрестный допрос окончен. – Он сверился с часами. – Объявляю перерыв на четверть часа. Слушания продолжатся ровно в десять. – Всем встать! – гаркнул пристав.

ГЛАВА 34

– Откуда мне было знать, что Снид не позволит вы­звать очевидца попоек миссис Джексон? И уж тем более о том, что анонимные алкоголики для него священны? – выпалила Энджи, обращаясь к матери, когда все они со­брались в одной из комнат отдыха. Теперь она была далеко не так уверена ни в исходе дела, ни в своей способности сохранить место в Центре.

Натали пожала плечами:

– Нам давно известно, что сам Снид уже двадцать лет состоит в одном из таких обществ. – Она вздохнула. – Спросить нужно было, Энджи.

– Мне и в голову не пришло! – простонала дочь.

– Но ты-то должен был знать, Майкл! – вставила Лора.

Майкл Раис кивнул:

– Должен был. И знал. Но не ожидал, что он так отреа­гирует. Ведь не тайну же исповеди вы открыли, в конце концов! – Майк покачал головой. – Но не падайте духом, Энджи, и клиентке не показывайте, что расстроены. Нача­ло отличное, уверяю вас.

Энджи была рада, что эти несколько минут Джада с Мишель провели в дамской комнате и не слышали разго­вора. Впрочем, Джада с ее острым умом наверняка сама поняла, что адвокат допустила грубейший промах.

– Никак не могу прийти в себя, – призналась Джада, вместе с подругой присоединившись к юристам. – Просто не могу прийти в себя после всей той лжи, что она нагово­рила! Это нечестно!

– Нечестно! – фыркнула Мишель. – Нашла от кого честности ожидать. У них же весь лживый спектакль как по нотам расписан. Сейчас Тоня Грин к выходу готовится. Мы ее в туалете видели, – объяснила она остальным. – Макияж подправляет, будто на премьеру в «Опера» при­шла. – Мишель взяла руку Джады в свою. Энджи хотелось сделать то же, но она сдержалась и лишь похлопала кли­ентку по плечу.

– Не волнуйся. Твоя свекровь совершенно изовралась, противоречила собственным показаниям, и это нам на руку. Когда Крескин вызовет Тоню Грин, мы ее разделаем под орех.

– Пора двигаться, – объявила Лора. – Снид фанатик пунктуальности, так что лучше не опаздывать. Помню, как-то он отвел мне одиннадцать минут на перекрестный допрос в деле об убийстве. Но я все равно выиграла! – Лора посмотрела на Энджи. – Судебный пристав сказал, что вечером Снид улетает в отпуск в Форт-Майерс. Учти это и не тяни резину.

– То есть как? – воскликнула Энджи. – Хочешь ска­зать, что нужно закончить сегодня? Да у меня своих шесть свидетелей, а еще всех свидетелей Крескина допрашивать!

– Я и говорю – не тяни резину.

– Это ведь не суд, – напомнил Майкл, – а всего лишь предварительные слушания, так что об окончательном ре­шении речь не идет.

– Угу, – мрачно буркнула Джада. – Речь идет о вре­менной опеке и продолжении адовых пыток, только и всего.

Майкл кивнул.

– К сожалению, для маневров у нас мало времени, а на продление слушаний шансов ноль.

– Вперед! – Заметив в коридоре судейскую мантию, Натали отставила недопитую чашку кофе. – Наш торопы­га уже на коне.

Мишель со своего места в центре зала внимательно, насколько позволяли ее «мотоциклетные» очки, разгляды­вала Тоню Грин. Зря эта дамочка старалась навести красоту, видок у нее был – обхохочешься. Платье натянула кри­чаще бирюзового цвета, от которого глаза слезятся, к тому же размера на три меньше нужного, так что все телеса наружу. И как только Клинтон мог променять подтянутую, элегантную Джаду на такое чучело? Адвокат Клинтона, ясное дело, умолчал о тесных отношениях своего клиента со свидетельницей, представив Тоню суду как няню трех младших Джексонов. Что ж, ей же хуже – выглядит-то она скорее шлюхой, чем воспитателем, хотя Крескин задает ей вопросы только о детях.

– Что вас больше всего удивило или встревожило в детях, когда вас наняли за ними присматривать?

Тоня подалась вперед, колыхнув внушительным бюс­том, и округлила глаза.

– Они целых три дня молчали! Десять лет работаю с детьми – никогда с таким не встречалась.

– И почему они молчали, как по-вашему?

– По-моему, от страха. Они ее боялись. Свою мать. Боялись, что она их накажет. Они ее не любят.

Энджи встала и выразила протест, но ответа судьи Ми­шель не расслышала. Затем снова раздался голос Тони:

– Они ни разу не произнесли ее имя. Никто из них не плакал и не звал маму. А крошка Кевон – я его зову своим ангелочком – уже через два дня залез ко мне на коленки, обнял и спросил: «Будешь моей мамочкой?»

Мишель стало нехорошо. Если бы Дженна или Фрэн­ки… Впрочем, Кевон этого, конечно, тоже не говорил. Из троих детей Джады малыш Кевон был самым «маминым», уж Мишель-то это точно знала. Боже, а каково Джаде вы­слушивать такое наглое вранье?! Как она это выдерживает ? Больше всего на свете Мишель сейчас хотелось оказаться на месте свидетеля и рассказать судье, всему залу, как за­ботилась о своих ребятах Джада, как кормила и учила, как любила их все семь лет…

Мишель впервые попала в зал суда. Мысль о том, что­бы появиться в таком же зале с Фрэнком, занять место свидетеля, отвечать на каверзные вопросы прокурора и в конце концов попасться на удочку, привела ее в ужас. Большим усилием воли она заставила себя не броситься прочь отсюда и сосредоточить внимание на главных дейст­вующих лицах процесса.

Энджи опять покинула место за столом и вела пере­крестный допрос Тони.

– Итак, миссис Грин, вы утверждаете, что долгое время работали с детьми.

– О да! – важно подтвердила Тони Грин. – Более де­сяти лет.

– У вас есть специальное образование? – продолжала Энджи.

– Протест, ваша честь! Позвольте напомнить уважае­мому коллеге, что миссис Грин не является подследствен­ной. Какое отношение к делу имеет ее образование?

– Самое прямое, если мы намерены выяснить ее ком­петентность и опытность.

– Протест отклонен. Этой женщине доверено воспи­тание детей миссис Джексон.

– Закон штата Нью-Йорк требует, чтобы воспитатель имел лицензию на работу с детьми. У вас она есть, миссис Грин?

– Разумеется! – Тоня засияла. – С собой, в сумочке. Вместе со страховым полисом на тот случай, если с детиш­ками – дай им господь здоровья – что-нибудь случится.

Энджи, похоже, стушевалась.

– Подайте мне сюда эти документы, – приказал Снид приставу.

– Сколько детей было на вашем попечении за десять лет? – продолжила допрос Энджи.

– О-о-о! Много!

– Назовите, пожалуйста, их имена. Наступившая пауза длилась достаточно долго. Нако­нец подскочил дошлый адвокатишка:

– В целях экономии времени, ваша честь, я предлагаю представить подробный список позже.

Мишель голову бы дала на отсечение, что Тоня Грин понятия не имеет, с какого боку подойти к ребенку.

– Согласен. Продолжайте, советник, – бросил судья Энджи.

Даже Мишель, с ее не самого лучшего места, заметила удивление Энджи. В самом деле странно, что судье не по­надобился список. Оставалось только надеяться, что у Энджи отыщется еще что-нибудь, чем зацепить лгунью.

– Вернемся к вашей оценке состояния детей. Не под­сказывает ли вам многолетний опыт, что дети могли не­сколько дней молчать от страха, от тоски по матери и по дому?

– Если дети хотят домой, они всегда плачут и зовут ма­мочку, а эти просто молчали, – отрезала Тоня.

Энджи нахмурилась:

– Вам известна фамилия педиатра ваших подопечных? Что же вы намерены делать, если кто-нибудь из них забо­леет?

– Отвезу в больницу. Или наберу 911.

Мишель ушам не поверила, услышав ответ, которым сама свидетельница явно гордилась. Ну и дура! Как же без своего доктора? Надо думать, судья знает, что настоящая мать – или няня, если уж на то пошло – связывается с дет­ским врачом как минимум дважды в неделю.

– А что любят дети смотреть по телевизору, знаете?

– Ой, да они его все время смотрят! – с широкой улыбкой отозвалась Тоня.

– То есть вы позволяете детям постоянно смотреть те­левизор?

Улыбка потускнела.

– Ну, не совсем…

– Что именно вы позволяете им смотреть? Какие про­граммы они любят?

– Н-не знаю.

– Миссис Грин, вам платят за услуги няни и воспита­теля, и тем не менее вы не знаете ни фамилии домашнего врача, ни вкусов детей. В чем же заключаются ваши обя­занности? – Энджи не дала своей визави возможности от­ветить и заглянула в блокнот. – Правда ли, что пятого, восьмого, десятого ноября, как и еще много раз, Клинтон Джексон приходил к вам вечером и покидал ваш дом после трех часов утра?

– Не помню.

– Это было совсем недавно, миссис Грин, но вы ут­верждаете, что не помните? Так же, как не знаете имени врача и любимые передачи детей? Похоже, вы слишком многого не помните или не знаете.

Толстуха поерзала на стуле и отхлебнула из стакана.

– О да, теперь вспомнила! Мистер Джексон приходил поговорить про детей. Один раз спрашивал, почему крош­ка Кевон плачет по ночам, а во второй искал книжку, кото­рую кому-то из них нужно было в школу принести.

– И потому он, появляясь около полуночи, уходил перед рассветом? Учтите, что у нас имеется достоверное тому свидетельство, – предупредила Энджи.

Мишель стиснула кулаки. Есть! Теперь будет все как в фильмах! Пусть и Джада порадуется!

– Ну-у… в первый раз мистер Джексон так волновался о детишках, что мы и вправду говорили очень долго. – Тоня запнулась. – А во второй… он так сильно устал, что уснул прямо у меня на диване. Все говорил про детишек, говорил, а потом взял – и уснул.

Враки! У Мишель болела душа за Джаду. Прекрасная мать, замечательный человек, такая красавица – и должна выслушивать чушь, которую несет.

«Боже! Ни судья, ни кто другой в зале никогда не пове­рит, что Клинтон променял свою красавицу-жену на это нелепое создание в дурацком наряде, с надувными шарами вместо бюста! – мелькнуло в голове Мишель. – Вот для чего она нацепила это платье и размалевалась как дешевая девка. Да это сплошная показуха!»

– Правда ли, миссис Грин, что вы длительное время состоите с Клинтоном Джексоном в интимных отношениях?

В следующий миг сцена резко изменилась. Тоня испус­тила стон, стакан выпал из ее ослабевших пальцев и раз­бился, а сама она повалилась на перегородку, уронив по другую сторону голову и руки. Адвокат Клинтона вскочил и ринулся вперед.

– У миссис Грин повышенное давление, ваша честь! Боюсь, она потеряла сознание.

– Доктора сюда, пристав, немедленно! – приказал Снид. – Объявляю перерыв до тринадцати тридцати. Если к тому времени свидетельница будет в состоянии отвечать, допрос будет продолжен.

На глазах у всего зала пристав и один из судебных клер­ков подхватили Тоню под пухлые руки и потащили к выхо­ду. Мишель готова была поклясться, что, когда они поравнялись с адвокатом Клинтона, мерзкий тип подмигнул своей свидетельнице!

ГЛАВА 35

– Неважные дела, да? – спросила Энджи Майкла Раи­са. – Откуда взялась эта чертова лицензия? Мы ведь все проверили!

– Э-эх, Энджи! – Майкл пожал плечами. – Крескин ничем не гнушается. Ты доказала, что мадам ни черта не смыслит в детях, вытащила на свет божий его ночные ви­зиты – оп-ля! Она лишается чувств! Ни один судья на это не купился бы, но Снид вечно спешит, а сегодня у него еще и рейс в шесть вечера. Нам это, увы, совсем не на руку. Кроме того, подобные дела Сниду приходится выслуши­вать ежедневно. В отличие от вас, для него это далеко не первый процесс об опеке и алиментах, да и к ответчице, опять же в отличие от вас, он симпатии не питает. Тяжко вам, да? – Не дожидаясь ответа, он дружески похлопал Энджи по руке. – Не сходите с ума, все идет нормально.

Если бы! Энджи отлично понимала, что Майкл просто пытается ее подбодрить.

– И зачем только я вытащила эту проблему алкоголиз­ма миссис Джексон! Ведь все знали, что Снид сам… И вы знали, верно?

– Угу, – со вздохом признал Майкл. – Моя жена в свое время была членом АА. Я привозил ее на встречи и пару раз видел Снида.

Энджи не знала, как выразить сочувствие, при этом не показавшись бестактной, и поэтому предпочла промол­чать.

– С этой свидетельницей мы в любом случае почти за­кончили, верно? – сказал Майкл. – Теперь вы можете вы­звать нашего детского эксперта и инспектора соцслужбы, которой известно о продажности этой стервы Элрой. А затем… затем, пожалуй, стоит еще разок вызвать Джаду. Утром она прекрасно справилась.

– Даже не знаю, вправе ли я. Джада расклеивается на глазах – и кто бы ее винил?

Майкл поднял голову.

– Вон она идет. По мне, так вполне целехонькая. Как и во время первого перерыва, Джада и Мишель сначала зашли в дамскую комнату. Энджи тоже неплохо было бы причесаться и подправить макияж, но она хотела обсудить с Майклом свои успехи – или, скорее, осечки – с глазу на глаз, без клиентки. Теперь ей предстояло успо­коить и подготовить Джаду к дальнейшему.